все их внимание сосредоточено исключительно на Канине. - У меня нет оружия, - сообщила она. - А что случилось с твоим знаменитым гребнем? - Оставила на судне. - У тебя что, вообще ничего нет? Канина слегка переменила положение, чтобы держать в поле зрения как можно больше разбойников. - Ну, есть пара шпилек для волос, - уголком рта сообщила она. - Они на что-нибудь годятся? - Не знаю. Никогда не пробовала. - Это из-за тебя мы оказались в такой ситуации! - Расслабься. Я думаю, они просто возьмут нас в плен. - О, тебе хорошо говорить. На тебя на этой неделе не установлена специальная скидка. Сундук, который не совсем понимал, что происходит, пару раз щелкнул крышкой. Один из незнакомцев осторожно вытянул вперед саблю и ткнул Ринсвинда в поясницу. - Видишь, они хотят куда-то нас отвести, - сказала Канина, но вдруг заскрежетала зубами. - О нет! - Что теперь? - Я не могу! - Чего не можешь? Канина обхватила голову руками. - Не могу позволить себе сдаться без борьбы! Я слышу, как тысяча моих предков-варваров обвиняет меня в предательстве! - с жаром прошептала она. - А ты попробуй не сдаваться. - Нет, правда. Это не займет и минуты. В воздухе внезапно что-то мелькнуло, и ближайший незнакомец, издавая булькающие звуки, небольшим бесформенным комком рухнул на землю. Затем локти Канины отлетели назад и врезались в животы тех, кто подкрадывался сзади. Ее левая рука, отскочив, пронеслась мимо уха Ринсвинда со звуком, напоминающим треск рвущегося щелка, и повалила человека, стоящего за спиной волшебника. Пятый разбойник попытался спастись бегством, но был сбит с ног подсечкой и, падая, сильно ударился головой о стену. Канина скатилась с него и села, тяжело дыша. Ее глаза оживленно блестели. - Мне не нравится в этом признаваться, но теперь я чувствую себя гораздо лучше, - заявила она. - Хотя только что предала благородные парикмахерские традиции. О-о. - Ага, - мрачно подтвердил Ринсвинд, - а я все думал, когда же ты их заметишь. Канина обвела глазами шеренгу лучников, появившихся у противоположной стены. На их лицах застыло то флегматичное, бесстрастное выражение, которое присуще людям, уже получившим деньги за будущую работу и не особенно возражающим против того, что эта работа требует кого-то убивать. - Пора пускать в ход шпильки, - констатировал Ринсвинд. Канина не шелохнулась. - Мой отец всегда говорил, что на людей, до зубов вооруженных эффективным метательным оружием, бесполезно идти в лобовую атаку, - объяснила она. Ринсвинд, который был знаком с Коэновой манерой выражаться, посмотрел на нее с недоверием. - Ну, вообще-то он говорил, - добавила Канина, - "никогда не пинай в зад дикобраза." Лузган не представлял себе, как переживет завтрак. Он спрашивал себя, не стоит ли ему переговорить с Кардингом, но у него возникло леденящее ощущение, что старый волшебник не станет его слушать и, в любом случае, не поверит ему. По правде говоря. Лузган сам не поверил бы себе... Хотя нет, поверил бы. Ему никогда не забыть увиденного, хотя он намеревался приложить к этому все усилия. В эти дни одна из проблем жизни в Университете заключалась в том, что то здание, в котором вы засыпали, могло превратиться в совсем другое, когда вы просыпались. Комнаты взяли себе привычку меняться и перемещаться - следствие беспорядочно распространяющейся магии. Она накапливалась в коврах, заряжая волшебников до такой степени, что пожать кому-нибудь руку означало почти наверняка превратить его во что-нибудь. Накопившийся запас магии уже превышал магическую вместимость Университета. И если не принять меры, то вскоре даже простолюдины смогут пользоваться магией. Леденящая мысль, но в голове Лузгана кипело уже столько леденящих мыслей, что ее можно было использовать в качестве кубка для льда, и казначей не собирался тратить время на еще одну проблему. Однако обыкновенная география домашнего пространства была не единственной трудностью. Напор чудотворной энергии оказывал влияние даже на пищу. Тот плов, который вы поднимали вилкой с тарелки, к тому времени, как попадал к вам в рот, вполне мог превратиться во что-то другое. В удачных случаях оно могло оказаться несъедобным. В самых неудачных оно оказывалось съедобным, но не тем, что было бы приятно съесть, а тем более, проглотить недожеванным. Лузган нашел Койна в помещении, которое вчера поздно вечером было кладовой для половых щеток. Теперь кладовая стала значительно просторнее. Лузган даже не знал, с чем ее сравнить - поскольку никогда не слышал о самолетных ангарах, хотя редко в каком ангаре встретишь мраморные полы и кучу статуй. Пара щеток и небольшое помятое ведро, стоящие в темном уголке, выглядели здесь не к месту. Хотя раздавленные в лепешку столы в бывшем Главном зале выглядели еще непривычнее. Главный зал, благодаря бурным потокам магии, пронизывающим Университет, сжался до размеров предмета, который бы Лузган, если бы когда-нибудь видел подобную штуку, назвал телефонной будкой. Казначей с превеликой осторожностью пробрался в комнату и занял свое место в совете волшебников. Воздух казался маслянистым от растворенной в нем магии. Лузган создал себе кресло рядом с Кардингом и нагнулся к уху старого волшебника. - Ты не поверишь, но... - начал было он. - Тише! - прошипел Кардинг. - Это поразительно! Койн сидел на табурете в центре круга. Одна рука лежала на посохе, другая была вытянута и держала что-то маленькое, белое и похожее на яйцо. Оно было странно нечетким. Это было что-то огромное и находящееся страшно далеко. А мальчишка запросто держал эту штуку в руке. - Что он делает? - шепотом спросил Лузган. - Сам толком не знаю, - пробормотал в ответ Кардинг. - Насколько мы можем понять, он создает для волшебников новый дом. Вокруг размытого яйцеобразного предмета, словно отблески далекой грозы, мелькали зиг заги разноцветного света. Сияние освещало Койна снизу, придавая лицу мальчика вид маски. - Не понимаю, как мы все там поместимся, - отозвался казначей. - Кардинг, прошлой ночью я видел... - Все, - сказал Койн. Он поднял яйцо, которое время от времени вспыхивало внутренним огнем и выстреливало крошечными белыми протуберанцами. "Оно не только очень далеко, - подумал Лузган, - оно еще и чрезвычайно тяжелое". Тяжесть здесь теряла свое значение и выворачивалась наизнанку, создавая странное царство противоположностей, где свинец - невесомый вакуум. Лузган снова схватил Кардинга за рукав. - Кардинг, слушай, это очень важно. Когда я заглянул в... - Я тебя серьезно прошу - прекрати. - Но посох, его посох, он не... Койн поднялся на ноги и направил посох на стену, в которой немедленно появилась дверь. Дернув за ручку, он отворил ее и шагнул через порог, предоставив волшебникам трусцой кинуться следом. Мальчик пересек садик аркканцлера (стайка волшебников тянулась за ним, как хвост - за кометой) и, не останавливаясь, дошел до берега Анка. Здесь росло несколько дряхлых ив, а река текла - или, по крайней мере, двигалась, - огибая петлей небольшой, кишащий тритонами лужок, известный под оптимистичным названием "Услада Волшебников". Летними вечерами, когда ветер дул в сторону реки, здесь было приятно прогуляться после ужина. Над городом по-прежнему висела теплая серебристая дымка. Койн преодолел мокрую траву и, остановившись в центре лужка, подбросил яйцо в воздух. Оно описало полую дугу и с чавкающим звуком шлепнулось на землю. - Отойдите подальше, - повернулся к подоспевшим волшебникам Койн. - И приготовьтесь удирать. Он направил октироновый посох в сторону наполовину ушедшего в грязь яйца. Из кончика посоха вылетела октариновая молния и, ударив в яйцо, заставила его взорваться дождем искр, оставивших после себя синее и пурпурное свечение. На мгновение воцарилась тишина. Дюжина волшебников выжидающе рассматривала яйцо. Налетевший ветерок совершенно нетаинственно встряхнул ивы. И больше ничего. - Э-э... - подал голос Лузган. Вот тогда земля содрогнулась в первый раз. С деревьев упали несколько листьев, и вдали, перепугавшись, сорвалась с поверхности воды какая-то птица. Звук начался с низкого стона, который скорее ощущался, чем слышался, словно ноги у всех внезапно превратились в уши. Деревья задрожали, их примеру последовала парочка волшебников. Грязь вокруг яйца запузырилась. И взорвалась. Земля сползла с него, словно лимонная кожура. Капли дымящейся грязи окропили волшебников, бросившихся искать укрытия под деревьями. Только Койн, Лузган и Кардинг остались наблюдать за тем, как на лугу поднимается сверкающее белое здание, с которого сыплются трава и комки земли. Позади рвались в небо другие башни; сквозь воздух прорастали контрфорсы, объединяя все в одно целое. Лузган заскулил, почувствовав, как почва уплывает из-под ног и заменяется плитками с серебряной искрой. Этот пол неумолимо устремился вверх, заставив казначея покачнуться, и вознес всю троицу высоко над деревьями. Крыши Университета промелькнули и остались далеко внизу. Анк-Морпорк раскинулся у них под ногами, как карта; река была плененной змеей, а равнины - туманным, смазанным пятном. У Лузгана заложило уши, но подъем продолжался - все выше и выше, в облака. Наконец, промокшие и замерзшие, они вырвались под обжигающие лучи солнца. Вокруг во всех направлениях простирался облачный покров. Рядом поднимались другие башни, ослепительно сверкающие в резком свете дня. Кардинг неуклюже опустился на колени, осторожно потрогал пол и подал Лузгану знак сделать то же самое. Лузган прикоснулся к поверхности, которая была куда более гладкой, чем камень. На ощупь она походила на теплый лед, а с виду - на слоновую кость. Она не была абсолютно прозрачной, но создавалось впечатление, что ей хотелось бы таковой стать. У Лузгана возникло отчетливое ощущение, что если он закроет глаза, то пол под ним вообще пропадет. Его взгляд встретился со взглядом Кардинга. - Не смотри на, гм, меня, - буркнул он. - Я тоже не знаю, что это такое. Оба волшебника взглянули на Койна. - Это магия, - пояснил мальчик. - Да, господин, но из чего это сделано? - спросил Кардинг. - Из магии. Из сырой магии. Затвердевшей. Свернувшейся. Обновляющейся с каждой секундой. Для постройки нового дома лучше материала не найдешь. Посох полыхнул огнем, рассеивая облака. Внизу появился Плоский мир, и отсюда, сверху, можно было увидеть, что он действительно представляет собой диск, приколотый к небесам при помощи стоящей в его центре горы Кори Челе-сти, на которой обитают боги. Волшебники узрели Круглое море, которое было настолько близко, что в него, наверное, можно было нырнуть прямо отсюда; заметили громадный, сплюснутый континент Клатч. Краепад, окружающий Край света, казался сверкающей дугой. - Он слишком большой, - пробормотал Лузган себе под нос. Мир, в котором жил казначей, простирался ненамного дальше ворот университета, и Лузган никогда не жаловался на его размеры. В таком мирке человек может чувствовать себя уютно. А вот где он точно не может чувствовать себя уютно, так это стоя в воздухе на высоте полумили от земли на чем-то, чего, некоторым фундаментальным образом, просто не существует. Эта мысль повергла его в шок. Он был волшебником, и он беспокоился насчет магии. Осторожно, бочком, он придвинулся к Кардингу. - Это не совсем то, чего я ожидал, - заметил старый волшебник. - Гм? - Отсюда, сверху, он кажется гораздо меньше... - Ну, не знаю. Послушай, я должен сказать тебе... - Посмотри-ка на Овцепики. Такое впечатление, можно протянуть руку и коснуться их. Они разглядывали отделенную от них двумя сотнями лиг величественную горную гряду, сверкающую, белую и холодную. Ходили слухи, что если путешествовать в сторону Пупа через потаенные долины Овцепиков, то в промерзших землях под самой Кори Челести можно обнаружить тайное царство Ледяных Великанов, которые были заточены там после последней великой битвы с богами. В те дни горы были островками в огромном море льда, и лед до сих пор правил в Овцепиках. - Что ты сказал, Кардинг? - улыбнулся сияющей золотом улыбкой Койн. - Воздух здесь очень чистый, господин. И горы кажутся такими близкими, маленькими. Я сказал, что почти могу дотронуться до них. Койн махнул ему, приказывая молчать, и, вытянув худенькую руку, традиционным жестом закатал рукав, показывая, что никаких фокусов здесь нет. Сделав ладонью зачерпывающее движение, он повернулся к волшебникам, сжимая в пальцах то, что несомненно было пригоршней снега. Двое волшебников в потрясенном молчании смотрели, как снег тает и капает на пол. Койн расхохотался. - Вам так трудно в это поверить? - спросил он. - Хотите, я достану вам жемчужин с краевого побережья Крулла или из песков Великого Нефа? Было ваше старое волшебство хотя бы вполовину таким же могущественным? Лузгану показалось, что в голосе мальчика зазвучали металлические нотки. Койн напряженно всматривался в их лица. Наконец Кардинг вздохнул и вполне спокойно ответил: - Нет. Всю свою жизнь я искал магию, а нашел лишь разноцветные огни, простенькие фокусы и старые, высохшие книги. Волшебство ничего не сделало для мира. - А если я скажу тебе, что собираюсь распустить ордена и закрыть Университет? Хотя, разумеется, мои старшие советники займут подобающее положение. Костяшки пальцев Кардинга побелели, но он лишь пожал плечами. - Тут мало что можно сказать, - отозвался старый волшебник. - Какой толк от свечи в полдень? Койн повернулся к Лузгану. Посох тоже. Филигранные резные узоры холодно смотрели на казначея. Один из них, у самого набалдашника, неприятно смахивал на глаз. - Что-то ты молчалив, Лузган. Или ты со мной не согласен? "Нет. В этом мире однажды уже жило чудовство, и Диск поменял его на волшебство. Волшебство - магия для людей, а не для богов. Чудовство - не для нас. С ним что-то не так, и мы забыли, что именно. Мне нравилось волшебство. Оно не переворачивало мир вверх дном. Оно ему соответствовало. Было правильным. Волшебник - вот кем я хотел бы быть." Он посмотрел себе под ноги и прошептал: - Согласен. - Вот и ладненько, - удовлетворенно кивнул Койн и, подойдя к краю башни, взглянул на расстеленную далеко внизу карту улиц Анк-Морпорка. Башня Искусства поднималась едва на десятую долю этого расстояния. - Думаю, - произнес он, - церемонию мы проведем на следующей неделе, в полнолуние. - Э-э. Полнолуние случится только через три недели, - подсказал Кардинг. - На следующей неделе, - повторил Койн. - Если я говорю, что луна будет полной, значит, так тому и быть. Он какое-то мгновение продолжал смотреть на здания модели Университета, а затем ткнул вниз пальцем. - Что это? Кардинг вытянул шею. - Э-э. Библиотека. Да. Это библиотека. Э-э. Наступила давящая тишина. Кардинг почувствовал, что от него ждут продолжения. Что угодно, только не эта тишина... - Ну, знаешь, мы храним там книги. Девяносто тысяч томов, если не ошибаюсь. А, Лузган? - Что? О-о. Да. Около девяноста тысяч. Койн оперся на посох и устремил взгляд на библиотеку. - Сожгите их, - приказал он. - Все до единого. Полночь важно шагала по коридорам Незримого Университета, а Лузган с гораздо меньшей самоуверенностью осторожно крался к бесстрастным дверям библиотеки. Он постучал, и этот стук отдался в пустом здании настолько громким эхом, что волшебнику пришлось прислониться к стене и подождать, пока его сердце немного успокоится. Через какое-то время он услышал, будто кто-то двигает тяжелую мебель. - У-ук? - Это я. - У-ук? - Лузган. - У-ук. - Послушай, ты должен выйти! Он собирается сжечь библиотеку! Ответа не было. Лузган, обмякнув, упал на колени. - И он это сделает, - прошептал он. - Может быть, заставит сделать меня, это все его посох, он, гм, знает все, что тут происходит, знает, что я об этом знаю... Пожалуйста, помоги мне... - У-ук? - Прошлой ночью я заглянул к нему в комнату... Посох... посох светился, стоял посреди комнаты, как маяк, а мальчишка лежал на кровати и плакал. Я чувствовал, как этот посох проникает в его мозг, учит, нашептывает ему ужасные вещи, а потом он заметил меня, ты должен мне помочь, ты единственный, кто не поддался... Лузган умолк. Его лицо застыло. Сам того не желая, он медленно повернулся - вернее, его мягко развернули. Он знал, что Университет пуст. Все волшебники перебрались в Новый Замок, где у самого последнего из студентов покои были роскошнее, чем раньше у любого из старших магов. Посох, окруженный слабым октариновым сиянием, висел в воздухе в нескольких футах от него. Лузган с величайшей осторожностью поднялся на ноги, прижался спиной к каменной кладке и, не отрывая глаз от посоха, начал потихоньку скользить вдоль стены, пока не достиг конца коридора. На углу он заметил, что посох, хотя и не сдвинулся с места, тем не менее, повернулся вокруг своей оси так, чтобы следить за ним. Лузган тихо вскрикнул, подхватил подол мантии и бросился бежать. Посох возник прямо у него на пути. Лузган резко затормозил и постоял немного, пытаясь отдышаться. - Я тебя не испугался, - солгал он наконец и, развернувшись на каблуках, зашагал в другом направлении. По дороге он щелкнул пальцами и сотворил себе факел, который горел крошечным белым пламенем (и только окружающий его октариновый полумрак выдавал магическое происхождение огня). И снова посох встал перед ним. Пламя факела вытянулось в тонкую, свистящую струю, которая полыхнула и с тихим хлопком погасла. Лузган подождал, пока глаза перестанут слезиться от плавающих синих пятен. Если посох и был по-прежнему рядом, своим преимуществом он пользоваться не спешил. Когда зрение вернулось, Лузгану показалось, что он различает слева от себя темную тень. Лестницу, ведущую вниз, на кухню. Он бросился к ней, прыжками слетел по невидимым ступенькам и приземлился на неровных плитках пола. В глубине кухни сквозь решетку в стене просачивался слабый лунный свет, и Лузган знал, что где-то там, наверху, есть дверь, ведущая во внешний мир. Слегка пошатываясь, слыша, как грохочет в ушах собственное дыхание, словно он целиком засунул голову в морскую раковину. Лузган двинулся по бесконечной темной пустыне кухонного пола. Под ногами что-то звякало. Крыс здесь, разумеется, уже не было, но кухней в последнее время редко пользовались - университетские повара были лучшими в мире, однако сейчас любой волшебник мог сотворить себе яства, недоступные обычному кулинарному мастерству. Огромные медные сковородки висели без дела, и их блеск постепенно начинал тускнеть, а в кухонной плите под гигантской аркой камина мирно покоился давно остывший пепел... Посох лежал поперек двери, как засов. Когда Лузган подковылял ближе, посох повернулся, принимая вертикальное положение, и повис, излучая спокойную недоброжелательность. А затем плавно поплыл в сторону казначея. Лузган попятился, скользя на покрытых жирным налетом камнях. Что-то толкнуло его сзади под коленки, и он завопил, но потом, пошарив за спиной, обнаружил, что это всего лишь одна из колод для разделки мяса. Его рука, отчаянно ощупывая изрубленную поверхность, наткнулась на нечто нежданное, спасительное - на воткнутый в дерево большой мясницкий нож. Древним, как само человечество, инстинктивным жестом пальцы Лузгана сомкнулись вокруг рукояти. Он потерял осторожность, лишился терпения, утратил свое место в пространстве и времени, а еще он был так напуган, что чуть не потерял разум. Так что когда посох завис перед ним, Лузган вырвал нож из колоды, замахнулся со всей силой, которую смог собрать... И заколебался. Все, что было в нем от волшебника, восстало против уничтожения столь могущественной силы, силы, которую, вероятно, прямо сейчас можно использовать, которую он может использовать... Посох повернулся так, что оказался направленным прямо на Лузгана. За несколько коридоров оттуда, упершись спиной в дверь библиотеки, стоял библиотекарь. Стоял и смотрел на мелькающие по полу пятна голубого и белого света. До него донесся треск высвободившейся где-то вдалеке сырой энергии и еще какой-то звук, начавшийся на низких частотах, а закончившийся на такой высоте, что даже Вафлз, который лежал, закрыв голову лапами, перестал его слышать. А потом послышалось слабое, обыденное позвякивание, которое мог произвести оплавленный, искореженный нож, упавший на выложенный плитками пол. Это был один из тех звуков, которые превращают наступающую следом тишину в катящуюся теплую лавину. Библиотекарь завернулся в тишину, как в плащ, и поглядел вверх, на выстроившиеся ряд за рядом книги, каждая из которых слабо пульсировала в сиянии собственной магии. Книги, полка за полкой, опустили на него глаза {Или подняли, или скосили. План библиотеки Незримого Университета - вечный кошмар топографа. Присутствие огромного количества накопленной магии искажает измерения и гравитацию, скручивая их в такие спагетти, от которых М. К. Эшеру захотелось бы пойти и хорошенько отлежаться - или, возможно, отвисеться.}. Они все слышали. Он чувствовал их страх. Орангутан несколько минут стоял неподвижно, как статуя, после чего, похоже, пришел к какому-то решению. Он опустился на четвереньки, подошел к своему столу и после долгих поисков вытащил из ящика тяжелое, ощетинившееся ключами кольцо. Вернувшись на середину комнаты, библиотекарь неторопливо произнес: - У-ук. Книги вытянулись на своих полках и приготовились слушать. - Куда это мы попали? - поинтересовалась Канина. Ринсвинд огляделся и попробовал догадаться. Они по-прежнему находились в сердце Аль Хали. Он слышал за стенами шум толпы. Но в центре многолюдного города кто-то расчистил огромное пространство, огородил его и посадил сад, настолько романтически естественный, что он выглядел таким же реальным, как сахарный поросенок. - Похоже, кто-то взял два раза по пять миль городской территории и окружил ее стенами и башнями, - высказался Ринсвинд. - Странная идея, - отозвалась Канина. - Ну, некоторые здешние религии... Понимаешь, они считают, что после смерти ты попадаешь в такой вот сад, где играет всякая такая музыка и... и... - с несчастным видом запнулся Ринсвинд. - В общем, еще тебя там ждут шербет и, и... красивые девушки. Канина оглядела зеленое великолепие укрытого за стенами сада с павлинами, замысловатыми арками и слегка сипящими фонтанами. Дюжина возлежащих на подушках женщин ответила ей равнодушными взглядами. Скрытый от глаз струнный оркестр исполнял сложную клатчскую музыку в стиле "бхонг". - Я не умирала, - заявила Канина. - Я бы такое запомнила. Кроме того, моему представлению о рае это не соответствует. - Она критически оглядела разлегшихся на подушках женщин. - Интересно, кто их стрижет? В поясницу ей ткнулась сабля, и Канина с Ринсвиндом направились по затейливо украшенной дорожке к небольшому павильону, увенчанному куполом и окруженному оливковыми деревьями. Канина нахмурилась. - И я не люблю шербет. Ринсвинд на это никак не отозвался. Он был занят исследованием собственного душевного состояния, и ему не очень-то нравилось то, что он видел. Его терзали смутные сомнения - похоже, он начинал влюбляться. Симптомы были налицо. Наличествовали потные ладони, ощущение жара в животе и общее впечатление, что кожа на груди превратилась в туго натянутую резину. И каждый раз, когда Канина заговаривала о чем-то, у него возникало чувство, что в его позвоночник загоняется раскаленная сталь. Он глянул на Сундук, стоически шагающий рядом, и распознал у него те же симптомы. - И ты тоже? - спросил он. Возможно, виновата игра солнечного света на выщербленной крышке Сундука, но винду показалось, что на миг тот стал более красным, чем обычно. Разумеется, между грушей разумной и ее владельцем налаживается крепкая ментальная связь... Ринсвинд покачал головой. Это объясняло, почему Сундук вдруг утратил обычную злобность. - Из этого ничего не выйдет, - предупредил волшебник. - То есть она женщина, а ты, ну, ты... - Он запнулся. - Чем бы ты ни был, ты деревянный. И ничего не получится. Пойдут разговоры. Ринсвинд повернулся, бросил на стражников в черных одеждах свирепый взгляд и сурово буркнул: - А вы чего пялитесь? Сундук бочком придвинулся к Канине и брел, едва не наступая ей на пятки, пока она не ударилась об него щиколоткой. - Отвали! - рявкнула она и пнула его еще раз, теперь уже нарочно. Если лицо Сундука могло что-либо выражать, то сейчас он посмотрел на нее так, словно ее предательство потрясло его до глубины души. Стоящий впереди павильон представлял собой купол в виде луковицы, замысловато украшенный драгоценными камнями и опирающийся на четыре колонны. Его внутреннее убранство состояло из массы подушек, на которых возлежал довольно толстый человек средних лет, окруженный тремя девами. На нем было пурпурное платье, затканное золотой нитью. Женщины, насколько мог судить Ринсвинд, демонстрировали, что с шестью крышками от небольших кастрюль и несколькими ярдами тюля можно многое что сотворить, хотя этого было явно недостаточно, чтобы толком одеться. Человек, похоже, что-то писал. - Вы случаем не знаете хорошую рифму к слову "ее"? - наконец подняв глаза, раздраженно произнес он. Ринсвинд с Каниной обменялись взглядами. - Сырье? - предложил Ринсвинд. - Ворье? - Белье? - с наигранным оживлением подсказала Канина. Толстяк поколебался. - Белье мне, в общем-то, нравится, - признался он. - В белье есть потенциал. Да, пожалуй, белье сойдет. Кстати, возьмите себе по подушке. Отведайте шербета. Чего встали как столбы? - Это все из-за веревок, - объяснила Канина. - А у меня аллергия на оружейную сталь, - добавил Ринсвинд. - Право, как скучно, - проронил толстяк и хлопнул в ладоши. Пальцы его были так унизаны кольцами, что хлопок прозвучал скорее как звон. Двое стражников быстро выступили вперед и перерезали веревки, после чего весь батальон растворился в окружающей листве, хотя Ринсвинд печенкой чувствовал, что оттуда за ними продолжают наблюдать несколько дюжин пар темных глаз. Животный инстинкт подсказывал, что пусть они с Каниной и толстяком остались наедине, любое агрессивное движение с их стороны может внезапно превратить этот мир в место, заполненное пронзительной болью. Ринсвинд постарался явить спокойствие и искреннее дружелюбие. И попытался придумать какую-нибудь тему для разговора. - Да, - отважился он, оглядывая парчовые занавеси, усеянные рубинами колонны и подушки с золотой филигранью, - неплохо ты отделал местечко. Оно... - Он замялся, подыскивая подходящее описание. - Прямо-таки чудесный образчик редкостного изящества. - Человек стремится к простоте, - вздохнул толстяк, продолжая деловито писать. - А вас сюда как занесло? Я, конечно, всегда рад встрече с коллегами - любителями поэтической музы... - Нас привели, - заявила Канина. - Люди с саблями, - дополнил Ринсвинд. - Славные ребята, стараются поддерживать себя в форме. Да, кстати, не желаете? Он щелкнул пальцами, делая знак одной из дев. - Э-э, не сейчас, - принялся отнекиваться Ринсвинд, но девушка просто подала ему блюдо с какими-то золотисто-коричневыми палочками. Он взял одну и попробовал. Пирожное было восхитительным - сладким и хрустящим, с привкусом меда. Ринсвинд взял еще две палочки. - Я, конечно, прошу прощения, - сказала Канина, - но кто ты такой? И что это за место? - Меня зовут Креозот, сериф Аль Хали, - ответил толстяк. - А это моя Глушь. Старался, как мог. Ринсвинд подавился медовой палочкой. - Уж не тот ли Креозот, который "богат, как Креозот"? - осведомился он. - То был мой дорогой отец. Я, по правде говоря, несколько богаче. Когда у человека полным-полно денег, ему трудновато достичь простоты. Стараешься изо всех сил... - вздохнул он. - Ты мог бы попробовать раздать свои богатства, - предложила Канина. Сериф снова вздохнул. - Это, знаешь ли, не так легко. Нет, приходится добиваться малого большими средствами. - Слушай, - выпалил Ринсвинд, рассыпая изо рта крошки пирожного, - говорят, ну, ходят слухи, что все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото. - Это может слегка затруднить посещение туалета, - жизнерадостно заявила Канина. - Я, конечно, прошу прощения. - Ходят такие россказни, - подтвердил Креозот, делая вид, что ничего не слышал. - Это так утомительно. Как будто богатство что-то значит. Подлинные сокровища таятся в сокровищницах литературы. - Тот Креозот, о котором мне рассказывали, - медленно проговорила Канина, - был главой банды, ну, в общем, безумных убийц. Самых первых ассассинов, внушающих ужас всему пупземельному Клатчу. Не сочти за оскорбление. - Ну да, мой дражайший папочка, - откликнулся Креозотмладший. - Это были гашишимы. Свеженькая мысль ему пришла {Гашишимы, получившие свое название вследствие огромного количества поглощаемого ими гашиша, были уникальным явлением среди убийц, поскольку отличались беспощадностью и в то же время имели склонность хихикать, тащиться от игры света и тени на лезвиях своих ужасных ножей, а так же - в исключительных случаях - отключаться в самый неподходящий момент.}. Но на самом деле от них было мало толка. Так что мы наняли вместо них Душегубов. - Ага. Названных так в честь какой-то религиозной секты, - со знающим видом кивнула Канина. Креозот посмотрел на нее долгим взглядом и медленно произнес: - Нет. Вряд ли. Мне кажется, мы назвали их так потому, что они с одного удара проламывают людям головы. На самом деле, ужасно. - Он взял в руки пергамент, на котором писал до их прихода, и продолжил: - Я скорее стремлюсь жить жизнью разума и именно поэтому превратил центр города в Глушь. Помогает потоку мысли. Человек делает то, что в его силах. Прочитать вам мое последнее творение? - Варенье? - переспросил Ринсвинд, который не уследил за ходом его мысли. Креозот выставил вперед пухлую ладонь и продекламировал: - Летний дворец под ветвями, Бутылка вина, буханка хлеба, кускус из барашка, жареные языки павлина, кебаб, шербет со льдом, разнообразие сластей на подносе и возможность выбора Ее, Поющей рядом со мною в Глуши, А Глушь - это... Он остановился и задумчиво взял в руку перо. - Все-таки белье сюда не подходит, - сообщил он. - Взглянув со стороны, я понял... Ринсвинд оглядел подрезанную чуть ли не маникюрными ножницами зелень, аккуратно расставленные камни и окружающее все это высокие стены. Одна из "Ее" подмигнула ему. - И это Глушь? - уточнил он. - Мои специалисты по пейзажу воссоздали здесь все основные особенности. Целая вечность ушла на то, чтобы сделать ручейки достаточно извилистыми. Из надежного источника мне стало известно, что в них теперь кроются задатки грубого величия и удивительная природная красота. - А еще здесь повсюду бродят скорпионы, - вставил Ринсвинд, угощаясь еще одной медовой палочкой. - Насчет этого не знаю, - возразил поэт. - Не считаю скорпионов поэтичными. Согласно стандартным поэтическим инструкциям дикий мед и саранча более уместны, хотя я так и не привык питаться насекомыми. - Мне всегда казалось, что саранча, которую едят в глухих местах, это плод какого-то дерева, - удивилась Канина. - Отец всегда говорил, что саранча очень вкусная. - Значит, это все-таки не насекомые? - переспросил Креозот. - Да нет вроде. Сериф кивнул Ринсвинду. - Тогда ты можешь спокойно их доесть, - разрешил он. - Мерзкие хрустящие твари, никогда не понимал, что в них хорошего. - Мне не хотелось бы показаться неблагодарной, - сказала Канина, перекрывая лихорадочный кашель Ринсвинда, - но зачем ты приказал доставить нас сюда? - Хороший вопрос. Креозот несколько секунд смотрел на нее бессмысленным взглядом, словно пытаясь припомнить, зачем они здесь. - Ты и в самом деле весьма привлекательная девушка, - отметил он. - Ты, случайно, на цимбалах не играешь? - А сколько у них лезвий? - спросила Канина. - Жаль, - нахмурился сериф, - по моему заказу их привезли аж из-за границы. - Мой отец научил меня играть на губной гармошке, - сообщила она. Креозот беззвучно пошевелил губами, обдумывая это предложение. - Не годится, - наконец решил он. - Плохо ложится на ритм. Но все равно спасибо. - Он окинул ее еще одним задумчивым взглядом. - Знаешь, ты действительно крайне привлекательна. Тебе когда-нибудь говорили, что твоя шея похожа на башню из слоновой кости? - Никогда. - Жаль, - повторил Креозот. Он порылся среди подушек и, вытащив маленький колокольчик, громко позвонил. Через некоторое время из-за павильона вынырнула высокая, угрюмая фигура. Этот человек выглядел так, будто являлся прямым потомком штопора, а в его глазах присутствовало нечто, от чего взбесившийся грызун обес-кураженно повернулся бы и на цыпочках удалился. Одним словом, сразу было видно, что это великий визирь. Никто не сообщит ему ничего нового насчет того, как обманывать вдов и запирать впечатлительных юношей в пещерах с мнимыми драгоценностями. А что касается грязной работы, то, вероятно, как раз он и сочинил по ней учебник. А еще вероятнее - просто украл его. На нем был надет тюрбан, из-под которого торчала остроконечная шляпа. И, разумеется, у него были длинные тонкие усы. - А, Абрим! - воскликнул Креозот. - Ваше величество? - Мой великий визирь, - представил его сериф. "Так я и думал", - сказал себе Ринсвинд. - Эти люди - зачем мы их сюда доставили? Визирь покрутил усы с таким видом, словно только что решил отказать еще одной дюжине просителей с выкупом закладных. - Шляпа, ваше величество, - намекнул он. - Шляпа, если вы помните. - Ах да. Восхитительно. Куда мы ее дели? - Постойте-ка, - поспешно перебил Ринсвинд. - Шляпа... это, часом, не такая мятая, остроконечная, с кучей всяких побрякушек? Типа кружев и всякого такого... - Он поколебался, а затем уточнил: - Ее, случаем, никто не пытался надеть, а? - Она предупредила нас, чтобы мы этого не делали, - отозвался Креозот, - так что Абрим сразу приказал одному рабу примерить ее. Раб сказал, что от нее у него разболелась голова. - А еще она сообщила нам, что вскоре должны прибыть вы, - добавил визирь, отвешивая Ринсвинду легкий поклон, - посему я... то есть, сериф подумал, что вы, вероятно, сможете поведать нам об этом замечательном изделии? Существует тон голоса, известный как вопросительный, и визирь использовал именно его; а едва уловимая резкость слов давала понять, что если он не узнает что-нибудь о шляпе, и притом очень быстро, то у него на примете имеются разнообразные занятия, в которых вовсю используются слова "раскаленные докрасна" и "ножи". Все великие визири говорят таким образом. Наверное, где-то есть школа, где их этому учат. - Боги, как я рад, что вы ее нашли! - воскликнул Ринсвинд. - Эта шляпа гнгнгх... - Прости? - переспросил Абрим, маня рукой пару маячащих поблизости стражников. - Я не расслышал, что ты сказал после того, как эта юная особа, - он поклонился Канине, - заехала тебе локтем прямо в ухо. - Думаю, - вежливо, но твердо перебила Канина, - вам лучше отвести нас к ней. Пять минут спустя шляпа, покоящаяся на столе в сокровищнице серифа, буркнула: "Наконец-то. Где вас так долго носило?" Как раз сейчас, когда Ринсвинд с Каниной, возможно, вот-вот станут жертвами безжалостных убийц, когда Койн собирается обратиться к собравшимся вокруг и сжавшимся от страха волшебникам с разоблачительной речью о предательстве, а Диск находится на грани того, чтобы покориться диктатуре магии, - как раз сейчас стоит затронуть тему поэзии и вдохновения. Например, сериф, сидящий в заманчивой Глуши, только что перелистал свою тетрадь со стихами, чтобы перечесть следующие строфы: "Проснись! Ибо утро уже в чашку с днем Ложку бросило, звезды спугнув как огнем". И вздохнул, потому что раскаленные добела строчки, терзающие его воображение, никогда не выходили такими, какими он их видел. По правде говоря, они и не могли выйти такими. Очень грустно, но подобные вещи происходят все время. Во всех многомерных мирах множественной Вселенной установлен и хорошо известен тот факт, что все по-настоящему великие открытия совершаются в чрезвычайно краткий миг вдохновения. Сначала, конечно, нужно как следует поработать, но исход дела решает вид, скажем, падающего яблока, закипающего чайника или воды, переливающейся через край ванны. В голове наблюдателя что-то щелкает, и все встает на свои места. Строение ДНК, согласно общепринятой версии, обязано своим открытием взгляду, случайно брошенному на винтовую лестницу как раз в тот момент, когда температура мозга ученого была самой подходящей для восприятия новых теорий. Воспользуйся он лифтом, и генетическая наука развивалась бы совершенно иначе {И, возможно, двигалась бы быстрее. Правда, неизвестно куда и зачем.}. Люди считают миг озарения чем-то замечательным. Но это не так. Сей миг трагичен. Крошечные частички вдохновения постоянно летают по Вселенной, проходя сквозь самое плотное вещество с такой же легкостью, с какой нейтрино проходит сквозь стог сена. И большая их часть проносится мимо цели. Но те из них, которые попадают точно в мозг-цель, обычно оказываются не в той голове. К примеру, странный сон о свинцовом шарике, лежащем на стреле крана высотой в милю, сон, который, попади он в нужный мозг, послужил бы катализатором изобретения нового способа получения электричества при помощи подавления силы тяжести (дешевая, неистощимая и совершенно не загрязняющая окружающую среду форма энергии, которую данный мир искал в течение нескольких веков и из-за отсутствия которой развязал себе на голову ужасную и бессмысленную войну), - этот сон на самом деле приснился маленькой и сбитой с толку утке. Вид табуна белых лошадей, несущихся галопом по заросшему дикими гиацинтами полю, вполне мог подвигнуть начинающего сочинителя на написание знаменитой "Сюиты летящих богов", которая принесла бы спасение и пролила бальзам на души миллионов. Если бы этот сочинитель не лежал дома в постели с опоясывающим лишаем. В общем, неудачное совпадение привело к тому, что вдохновение досталось сидящей неподалеку лягушке, которая вряд ли могла внести потрясающий вклад в область тонической поэзии. Многие цивилизации осознали ужасающую расточительность подобного порядка вещей и испробовали различные методы предотвращения напрасных потерь. Большинство этих методов включали в себя приятные, но противозаконные попытки настроить мозг на волну нужной длины с помощью экзотических трав или продуктов брожения дрожжей. Это никогда не срабатывает так, как надо. Поэтому Креозот, к которому во сне пришло вдохновение для написания довольно изящного стихотворения о жизни, философии и о том, что они выглядят гораздо лучше, если смотреть на них сквозь дно бокала, абсолютно ничего не мог сделать с посетившей его музой, поскольку его способности к поэзии были примерно такими же, как, скажем, у гиены. Почему боги позволяют таким вещам происходить, остается загадкой. Вообще-то, наитие, необходимое для того, чтобы объяснить эту загадку, имело место, но то существо, которому оно досталось, - небольшая синичка - так и не смогло пролить свет на данн