- ответил библиотекарь, одним коротким словом умудряясь дать понять, что Ринсвинд находится там, где существование даже таких вещей, как пространство и время, ставится под вопрос; а поэтому, вероятно, нет особого смысла размышлять о том, в каком именно состоянии пребывает Ринсвинд в данный момент времени, если он вообще живет в каком-то моменте времени; это значит, что, в общем и целом, он может появиться здесь завтра или, собственно говоря, вчера; одним словом, если у Ринсвинда есть хотя бы один шанс остаться в живых, то он незамедлительно им воспользуется. - О-о, - протянул Койн. Библиотекарь, шаркая ногами по земле, развернулся и направился к Башне Искусства. Койн, который провожал его взглядом, почувствовал, как его захлестывает жуткое одиночество. - Эй! - крикнул он. - У-ук? - И что мне теперь делать? - У-ук? Койн неопределенно махнул в сторону царящего во дворе запустения. - Может, помочь чем-нибудь? - Его голос балансировал на грани ужаса. - Как ты думаешь, это хорошая мысль? В смысле, я могу помочь людям. Вот ты, например, -ты ведь хотел бы снова стать человеком? Уголки губ библиотекаря, растягивавшихся в неизменной улыбке, приподнялись чуть выше - обнажая острые зубы. - Ладно, ладно, допустим, ты этого не хочешь, - торопливо сказал Койн, - но есть же что-то еще, что я могу сделать... Библиотекарь какое-то время смотрел на него, а потом перевел взгляд на его руку. Койн виновато вздрогнул и разжал пальцы. Орангутан ловко подхватил маленький серебристый шарик, прежде чем тот ударился о землю. Он поднес жемчужину к глазу, обнюхал, осторожно потряс и прислушался к исходящим из нее звукам. После чего размахнулся и изо всех сил швырнул ее в воздух. - Что... - начал было Койн, но растянулся во весь рост на снегу, а толкнувший его библиотекарь накрыл мальчика своим телом. Шарик перевалил через вершину дуги и начал падать вниз; идеально ровная траектория его полета внезапно оборвалась, встретившись с землей. Раздался звук, будто лопнула струна арфы; за ним последовали быстро оборвавшийся неразборчивый гомон, порыв горячего ветра - и боги Диска оказались на свободе. Они были очень сердиты. - И мы ничего не можем сделать? - спросил Креозот. - Ничего, - подтвердила Канина. - Значит, лед победит? - продолжал Креозот. - Да, - сказала Канина. - Нет, - сказал Найджел. Он дрожал от ярости, а может, от холода, и был почти таким же белым, как проносящиеся внизу ледники. Канина вздохнула. - Ну и как, по-твоему... - начала она. - Опусти меня на землю где-нибудь в нескольких минутах хода ледников, - распорядился Найджел. - Я действительно не понимаю, чем это поможет. - Я не спрашиваю твое мнение, - спокойно проговорил Найджел. - Просто сделай это. Опусти меня на землю чуть впереди них, чтобы у меня осталось время подготовиться. - К чему? Найджел не ответил. - Я тебя спрашиваю, - повторила Канина, - к чему ты хочешь... - Заткнись! - Не понимаю... - Послушай, - сказал Найджел с терпением, от которого рукой подать до убийства с помощью топора. - Весь мир будет покрыт льдом. И все умрут. За исключением нас. Полагаю, мы проживем немного дольше, пока этим лошадям не понадобится... не понадобится овес или не приспичит в туалет. В общем, нам от этого будет не легче, разве что Креозоту достанет времени, чтобы написать сонет о том, какой холод наступил внезапно и что вся человеческая цивилизация вот-вот будет стерта с лица Диска, а в этих обстоятельствах мне бы очень хотелось, чтобы вы знали - я не потерплю никаких возражений, понятно? Он замолчал, чтобы перевести дыхание. Его тело дрожало, словно натянутая струна. Канина пребывала в нерешительности. Ее рот несколько раз открылся и закрылся, как будто ей хотелось возразить. Но она передумала. Они отыскали небольшую полянку в сосновом бору, расположенном в паре миль от надвигающегося стада - хотя и сюда доносились звуки, сопровождающие его продвижение, над деревьями виднелась полоса неба, затянутого паром, и земля дрожала, точно кожа на барабане. Найджел вышел на середину поляны и сделал несколько пробных выпадов мечом. Его спутники задумчиво наблюдали за ним. - Если ты не против, - шепнул Креозот Канине, - я смоюсь. В минуты, подобные этим, трезвость теряет свою привлекательность, и я уверен, что конец света будет выглядеть гораздо лучше, если смотреть на него сквозь дно стакана. Если ты не возражаешь, конечно. Веришь ли ты в рай, о персиковощекий цветок? - На самом деле, нет. - О-о, - отозвался Креозот. - Что ж, в таком случае, мы, наверное, больше не увидимся. - Он вздохнул. - А жаль. И все из-за какой-то там индеи. Но если благодаря немыслимому шансу... - До свиданья, - отрезала Канина. Креозот с несчастным видом кивнул, развернул лошадь и исчез над верхушками деревьев. Ветки сосен, окружающих поляну, тряслись, стряхивая с себя снег. Грохот приближающихся ледников заполнял воздух. Канина постучала Найджела по плечу. Тот вздрогнул и уронил меч. - Что ты тут делаешь? - рявкнул он, лихорадочно шаря в снегу. - Послушай, я не собираюсь вмешиваться не в свое дело, - кротко проговорила Канина, - но что конкретно у тебя на уме? Она видела сквозь деревья несущийся в их сторону вал взвихренных ледниками снега и земли, а одуряющий рев вожаков перекрывался теперь ритмичным треском ломающихся стволов. Над краем леса, так высоко, что поначалу глаз ошибочно принимал их за небо, неумолимо двигались вперед голубовато-зеленые корабли-ледники. - Ничего, - ответил Найджел, - абсолютно ничего. Мы просто должны оказать им сопротивление, вот и все. Вот зачем мы здесь. - Но это ничего не изменит, - возразила она. - Для меня изменит. Если мы все равно умрем, я лучше умру так. Как герой. - Разве это геройство - умереть подобным образом? - Я считаю, что да, - заявил Найджел. - А когда речь заходит о смерти, есть только одно мнение, с которым человек обычно считается. - О-о. Два выскочивших на полянку оленя, охваченные слепой паникой, даже не заметили людей, а пулей понеслись дальше. - Ты вовсе не обязана оставаться, - заметил Найджел. - Меня-то, видишь ли, удерживает индея. Канина посмотрела на тыльную сторону ладоней. - По-моему, мне тоже следует остаться. Знаешь, - добавила она чуть спустя, - я думала, что, может быть, если бы мы получше узнали друг друга... - Господин и госпожа Голозады, ты это имела в виду? - без обиняков уточнил он. Ее глаза расширились: - Ну... - И кем из них ты собиралась быть? - осведомился он. На поляну на гребне поднятой им волны с треском влетел первый ледник. Его вершина терялась в облаке снегов. В то же самое время со стороны Края подул горячий ветер, пригнувший к земле деревья с противоположной стороны поляны. В нем слышались голоса - раздраженные, бранчливые, - и он ворвался в облака, словно горячий утюг в воду. Найджел с Каниной бросились наземь, в снег, который уже превратился в теплую грязь. Над головами у них прогремел раскат грома, в котором звучали крики и что-то, что сначала показалось им воплями, хотя потом, поразмыслив, они пришли к выводу, что это больше походило на ожесточенный спор. Грохот продолжался долгое время, а потом постепенно затих, удаляясь в сторону Пупа. Полы куртки Найджела пропитались теплой водой. Он осторожно приподнялся и подтолкнул локтем Канину. Вместе они вскарабкались по раскисшему снегу на вершину холма, пробрались через завалы из размозженных бревен и расколотых валунов и уставились на разыгрывавшуюся внизу сцену. Ледники отступали, накрытые облаком, в котором сверкали молнии. Пейзаж теперь представлял собой сеть озер и прудов. - Это мы их так? - спросила Канина. - Было бы очень приятно на это надеяться, - отозвался Найджел. - Да, но ведь это мы... - Скорее всего, нет. Хотя кто знает? Давай-ка отыщем лошадь, - предложил он. - Апогей, - изрек Война. - Очень похоже. Я почти уверен. Некоторое время назад они, пошатываясь, вывалились из таверны и теперь сидели на лавочке, греясь в лучах полуденного солнца. Война даже поддался на уговоры и снял часть доспехов. - Не знаю, - покачал головой Голод. - Не уверен. Чума закрыл покрытые коркой глаза и прислонился спиной к теплым камням. "По-моему, - проговорил он, - речь шла о конце света." Война задумчиво почесал подбородок и икнул. - Что, всего света? - переспросил он. "Наверное." Война еще немного подумал. - Тогда мы, кажется, счастливо отделались, - буркнул он. Люди возвращались в Анк-Морпорк, который отказался от облика города пустого мрамора и вновь стал самим собой - расползшимся столь же беспорядочно и красочно, как дуга блевотины перед работающей всю ночь забегаловкой Истории. А Университет отстроили заново - или он сам себя отстроил. Или каким-то таинственным образом никогда и не был разрушен. Каждый побег плюща, каждый прогнивший оконный переплет встали на свои места. Чудесник предложил сотворить все по-новому - чтобы деревянные детали сверкали, на камнях не было ни пятнышка, - но библиотекарь на сей счет был непоколебим. Он хотел, чтобы все было как старенькое. С рассветом начали потихоньку возвращаться волшебники. Они торопливо пробирались в свои прежние комнаты, избегая встречаться друг с другом глазами и пытаясь припомнить недавнее прошлое, которое уже становилось нереальным и начинало походить на сон. Канина с Найджелом прибыли к завтраку и по доброте душевной подыскали для лошади Войны хорошую платную конюшню {Эта лошадь мудро решила никогда больше не летать, за ней так никто и не пришел, а поэтому она прожила остаток своих дней, таская карету одной пожилой дамы. Что предпринял в связи с этим Война, осталось неизвестным, но можно почти не сомневаться, что он отыскал себе новую лошадь.}. Никто иной, как Канина, настояла на том, чтобы поискать Ринсвинда в Университете. Таким образом, она первой увидела книги. Они вылетали из Башни Искусства, кружили над зданиями Университета, а затем устремлялись в дверь перевоплощенной библиотеки. Некоторые из наиболее дерзких гримуаров гонялись за ласточками или зависали над двором, точно ястребы. Библиотекарь стоял, прислонившись к косяку, и благосклонно наблюдал за своими питомцами. При виде Канины он подвигал бровями, что для него являлось самым близким эквивалентом общепринятого приветствия. - А где Ринсвинд? - спросила Канина. - У-ук. - Извини? Орангутан, не отвечая, взял ее и Найджела за руки и, переваливаясь между ними, как мешок между двумя шестами, повел их через вымощенный брусчаткой двор к башне. Внутри горело несколько свечей, и Найджел с Каниной увидели сидящего на табуретке Койна. Библиотекарь с поклоном препроводил их к нему, точно старый слуга в самой древней из существующих семей, и удалился. Койн, кивнув им, заметил: - Он видит, когда люди его не понимают. Он замечательный, правда? - А ты кто такой? - поинтересовалась Канина. - Койн, - представился Койн. - Ты студент Университета? - Думаю, мне еще многому предстоит научиться. Найджел бродил вдоль стен, время от времени тыкая их пальцем. Должна же существовать веская причина, объясняющая, почему они не падают! Впрочем, если таковая причина и существовала, то лежала она явно не в области строительного искусства. - Вы ищете Ринсвинда? - спросил Койн. Канина нахмурилась: - Как ты догадался? - Он предупреждал, что его будут искать. Канина расслабилась. - Извини, - промолвила она, - нам пришлось немало пережить. Я решила, что ты прибег к какой-то магии. Надеюсь, с ним все в порядке? Что происходит? Он сразился с чудесником? - О да. И победил. Это было очень... интересно. Я все видел. Но потом ему пришлось уйти, - сообщил Койн, словно отвечая урок. - Я в это не верю, - прорычала Канина, чуть присев и вроде бы готовясь к прыжку. Костяшки ее пальцев побелели. - Это правда, - возразил Койн. - Все, что я говорю, - правда. Так и было. - Я хочу... - начала Канина, но Койн поднялся на ноги и, вытянув руку, приказал: - Стой. Она застыла. Найджел тоже замер, так и не успев нахмуриться. - Вы уйдете, - произнес Койн приятным, ровным голосом, - и больше не будете задавать вопросов. Вы будете полностью удовлетворены. Вы получили все ответы. Вы будете жить счастливо до конца своих дней. И забудете о том, что слышали эти слова. А теперь идите. Они медленно повернулись и деревянной, как у марионеток, походкой зашагали к выходу. Библиотекарь открыл им дверь, выпустил их и закрыл дверь за их спинами. Потом он уставился на Койна, который, обмякнув, опустился на табурет. - Ладно, ладно, - проговорил мальчик, - я всего лишь пустил в ход немного магии. Не было выхода. Ты сам сказал, что люди должны все забыть. - У-ук? - Я ничего не могу поделать! Это так легко - что-то изменить! - Он схватился за голову. - Мне достаточно только подумать! Я не могу здесь оставаться, все, к чему я прикасаюсь, идет наперекосяк, это все равно что пытаться спать на куче яиц! Этот мир слишком хрупок! Пожалуйста, посоветуй, что мне делать! Библиотекарь несколько раз повернулся на ягодицах - верный признак глубокого раздумья. Что именно он сказал, осталось неизвестным, но Койн улыбнулся, кивнул, пожал ему руку, а затем поднял руки ладонями вверх, описал вокруг себя круг и ступил в другой мир. В этом мире были озеро, далекие горы и несколько фазанов, которые с подозрением следили за Койном из-под деревьев. Это была магия, которую в конце концов узнают все чудесники. Они не могут стать частью мира. Они просто надевают миры - на какое-то время. Дойдя до середины лужайки, Койн обернулся и помахал библиотекарю. Тот ответил ему подбадривающим кивком. Воздушный пузырь схлопнулся, и последний чудесник перешел из этого мира в собственный. Хотя это и не имеет особого отношения к нашей истории, вам будет интересно узнать, что примерно в пяти сотнях миль от Университета небольшая стайка - или, в данном случае, скорее стадо - птиц осторожно пробиралась между деревьями. Головы у них были как у фламинго, туловища - как у гусей, а ноги - как у борцов сумо. Они шагали дергающейся, приседающей походкой, точно их головы были привязаны к ногам резинкой, и принадлежали к виду, уникальному даже среди фауны Диска. Эта уникальность заключалась в том, что главным средством их защиты была способность вызывать у хищника такой смех, что, пока он приходил в себя, птицы убегали. Ринсвинд почувствовал бы смутное удовлетворение, узнав, что это и есть индеи. Дела в "Залатанном Барабане" шли вяло. Прикованный к косяку тролль сидел в тенечке и выковыривал кого-то из зубов. Креозот тихонько напевал себе под нос. Он открыл для себя пиво, и ему не приходилось за него платить, поскольку расточаемые им комплименты - монета, редко употребляемая анкскими кавалерами, - оказывали потрясающее действие на дочь трактирщика. Это была крупная девушка, которая цветом кожи - и, если уж говорить прямо, фигурой тоже - напоминала невыпеченный хлеб. Она была заинтригована. Никто раньше не называл ее груди усыпанными самоцветами дынями. - Абсолютно, - проговорил сериф, мирно соскальзывая с лавки, - никакого сомнения. "Либо такие большие, желтые, либо маленькие зеленые с толстыми пупырчатыми прожилками", - добродетельно добавил он про себя. - А что насчет моих волос? - подбадривающе спросила она, втаскивая Креозота обратно за стол и заново наполняя его кружку. - О-о, - наморщил лоб сериф. - Точно коза стад, что пасутся на горах склона Как-его-там, можешь не сомневаться. А что касается твоих ушей, - быстро продолжил он, - то ни одна розовая раковина из тех, что украшают собой покрытый поцелуями моря песок... - Но чем же они так похожи на стадо коз? - поинтересовалась она. Сериф замялся. Он всегда считал это сравнением одним из лучших. А теперь оно впервые столкнулось лоб в лоб со знаменитым анкморпоркским буквальным пониманием сказанного. Как ни странно, он почувствовал, что это произвело на него некоторое впечатление. - В смысле, по размеру, облику или запаху? - не унималась девушка. - Думаю, - ответил сериф, - я, возможно, хотел сказать: "в точности не как казо стод"... - А? - девушка придвинула кувшин к себе. - И мне кажется, что, скорее всего, я не отказ'лся бы ище от одного стаканчика, - неразборчиво проговорил он. - А потом... потом... - Он искоса посмотрел на девушку и решился: - Ты хорошая рассказчица? - Что? Он облизнул внезапно пересохшие губы и прохрипел: - Ну, много сказок ты знаешь? - О да. Кучу. - Кучу? - прошептал Креозот. Большинство его наложниц знали только одну или две. - Сотни. А что, хочешь послушать какую-нибудь сказку? - Прямо сейчас? - Ну да. Посетителей сегодня немного. "Наверное, я умер, - подумал Креозот. - Вот он, рай." Он взял ее за руку. - Знаешь, - поделился он, - я уже лет сто не слышал хорошей сказки. Но мне бы не хотелось, чтобы ты делала что-то, что тебе не по душе. Она похлопала его по руке. "Какой приятный старичок, - подумала она. - В особенности, если сравнивать с теми, что сюда частенько заходят." - Есть одна сказка, которую рассказывала мне еще моя бабушка. Я знаю ее задом наперед, - сообщила девушка. Креозот отхлебнул пива и, ощущая приятное тепло, посмотрел на стену. "Сотни, - думал он. - И некоторые она знает задом наперед." Девушка откашлялась и напевным голосом, от которого сердце Креозота забилось как бешеное, начала: - Жил-был человек, и было у него восемь сыновей... Патриций сидел у окна и что-то писал. События последней пары недель были словно окутаны ватой, и это ему не очень-то нравилось. Некоторое время назад слуга зажег лампу, чтобы разогнать сумерки, и теперь вокруг нее кружило несколько ранних мошек. Патриций внимательно наблюдал за ними. По какой-то непонятной причине ему становилось не по себе в присутствии стекла, но сейчас не это беспокоило его больше всего. А беспокоило его неудержимое стремление слизнуть мошек языком. Вафлз, задрав лапы, лежал у ног своего хозяина и лаял во сне. По всему городу зажигались огни, но горгулий-водометов, помогающих друг другу в долгом подъеме на крышу, еще освещали последние лучи заката. Библиотекарь следил за ними из открытой двери, философски почесываясь. Потом он повернулся и закрыл дверь, оставляя ночь снаружи. В библиотеке было тепло. В библиотеке всегда было тепло, поскольку рассеянная магия не только наполняла воздух сиянием, но и слегка подогревала его. Библиотекарь одобрительно посмотрел на своих питомцев, сделал последний обход дремлющих полок, затащил одеяло под стол, съел вечерний банан и заснул. Постепенно библиотекой завладела тишина. Тишина обвилась вокруг остатков шляпы, сильно помятой, потрепанной и обгоревшей по краям. Шляпы, которая с торжественностью была помещена на особое место в стенной нише. Как бы далеко ни зашел волшебник, за своей шляпой он обязательно вернется. Тишина заполняла Университет, как воздух заполняет дыру. Ночь расплывалась по Диску, словно сливовый джем или, может, черничное варенье. Но завтра будет утро. Утро всегда наступает.