озвал Мора лакеем монархистского государства. И только старая дама ста трех лет, которая отбывала к месту своего назначения в окружении скорбящих родственников, улыбнулась ему и сказала, что он выглядит несколько бледным. Солнце Плоского мира уже приближалось к горизонту, когда Бинки утомленным галопом промчалась над Сто Латом. В какой-то момент Мор посмотрел вниз и увидел границу, отделяющую одну реальность от другой. Эта была изгибающаяся полукругом легкая серебристая дымка. Сверху она напоминала медленно полощущуюся в воздухе огромную полупрозрачную простыню. Он не знал, что это такое. Но у него возникло отвратительное предчувствие, что в данном явлении виноват именно он. Он отпустил поводья, позволив лошади легкой трусцой спускаться к земле, пока ее копыта не коснулись земли в нескольких ярдах от стены лучащегося воздуха. Стена перемещалась чуть медленнее пешехода и издавала легкий свист, проплывая, словно призрак, по окоченевшим капустным полям и замерзшим канавам. Это была холодная ночь, из тех, во время которых меряются силами мороз и туман. Каждый звук был приглушен. Дыхание Бинки вырывалось облачными фонтанами в неподвижном воздухе. Лошадь тихонько заржала, как будто извиняясь, и забила копытом в землю. Мор спешился и осторожно приблизился к стене. Она слегка потрескивала. В ее глубине мерцали загадочные поблескивающие образы. Они плыли, смещались и исчезали. После недолгих поисков он нашел палку и ткнул ею в стену. От места тычка разошлась странная рябь, похожая на круги от брошенного в воду камня. Постепенно она превратилась в легкое подрагивание и наконец затихла совсем. Над головой мелькнула какая-то тень. Мор посмотрел вверх. Это была черная сова, патрулирующая канавы в поисках чего-нибудь маленького и пищащего. Она врезалась в стену на лету. Всплеск искрящейся дымки - и рябь на поверхности образовала совиный силуэт. Он все рос и распространялся, пока не присоединился к бурлящей игре внутри стены. А затем исчез. Мор видел все, что происходит за прозрачной стеной. Можно было со всей уверенностью утверждать, что на той стороне сова не появилась. Пока он стоял, ломая голову над только что увиденным, посверкивающую гладь нарушил еще один беззвучный всплеск. В нескольких футах от него птица вновь ворвалась в поле видимости. Происшедшее, кажется, нисколько не взволновало ее. Она возобновила свой бреющий полет над полями. Собравшись с духом, Мор шагнул через барьер, который вовсе не был барьером. Тот ответил легким звоном. Мгновение спустя вслед за ним прорвалась Бинки. Лошадь отчаянно вращала глазами, за копытами тянулись прилипшие нитеобразные обрывки нутра стены. Бинки встала на дыбы, по-собачьи помотала гривой, стряхивая льнущие волокна тумана, и устремила на Мора умоляюще-вопросительный взгляд. Ухватив Бинки за уздечку, Мор успокаивающе похлопал лошадь по морде. Покопавшись, он выудил из кармана изрядно испачканный кусок сахара. Он чувствовал, что находится в присутствии чего-то очень важного, но пока не мог понять, что это такое. Здесь была дорога. Она бежала между двумя рядами намокших и сумрачных ив. Вновь сев верхом, Мор шпорами направил Бинки в сочащийся каплями мрак под опахалами веток. На некотором расстоянии различались огни Сто Гелита. С виду он не сильно отличался от маленького провинциального городка. А это туманное сияние на самой границе видимости, должно быть, Сто Лат. Мор с томлением посмотрел на него. Барьер беспокоил его. Сквозь ветки деревьев было видно, как он ползет над полем. Мор уже хотел направить Бинки обратно в небо, когда увидел прямо перед собой свет. Свет был теплым и зовущим. Он лился из окон большого здания, стоящего на обочине дороги. Пожалуй, это был свет того сорта, который всегда радует человеку сердце, но в данной обстановке и в контрасте с настроением Мора он казался просто экстатическим. Подъехав ближе, Мор узрел движущиеся силуэты. Ему удалось даже уловить несколько обрывков песни. Это был постоялый двор, и люди внутри проводили время за весельем - или за тем, что сходит за веселье, если вы крестьянин и большую часть времени проводите, тщательно ухаживая за капустой. После капусты что угодно покажется забавой. Внутри находились человеческие существа, предававшиеся немудреным человеческим развлечениям, вроде - напиться и забыть слова песни. Покинув родные края, Мор ни разу по-настоящему не тосковал по дому. Возможно, это объяснялось тем, что его голова была забита другими вещами. Но сейчас он впервые ощутил ноющую боль, тоску - не по месту, а по состоянию души. Ему вновь захотелось стать обычным человечком с незамысловатыми тревогами о простых вещах, вроде денег и болезней других людей... "Надо выпить, - подумал он. - От этого должно полегчать". Сбоку от главного здания располагалась открытая конюшня, и он завел Бинки в теплую темноту, уже давшую приют трем лошадям. Развязывая котомку с кормом, Мор гадал, чувствует ли Бинки по отношению к обычным лошадям, ведущим менее сверхъестественный образ жизни, то же, что он испытывает по отношению к другим людям. Безусловно, по сравнению с остальными скакунами, настороженно разглядывающими ее, она выглядела внушительно. Бинки была настоящей лошадью - об этом свидетельствовали волдыри от ручки лопаты на руках Мора - и, по сравнению с другими, она казалась более реальной, чем когда бы то ни было раньше. Более материальной. Более лошадной. Чем-то слегка большим, чем жизнь. Фактически Мор находился на грани того, чтобы вывести важное умозаключение. И очень жаль, что по пути к низкой двери постоялого двора он отвлекся. Его заинтересовала вывеска. Художник, нарисовавший ее, не был особенно одаренным. Однако в линии рта и массе огненно-рыжих волос портрета "Галавы Принцесы" безошибочно узнавалась Кели. Он вздохнул и взялся за ручку двери. Дверь открылась. Собрание мгновенно умолкло. Все, как один, уставились на него тем честным деревенским взглядом, который гласит, что здесь ни за кем не заржавеет прихлопнуть вас лопатой и зарыть ваше бренное тело под кучей компоста в полнолунье. Пожалуй, сейчас стоит приглядеться к Мору еще раз, поскольку за последние несколько глав он существенно изменился. Хотя коленей и локтей у него по-прежнему было более чем достаточно, они, кажется, переместились на свои нормальные места. Он уже не двигался так, как будто его суставы удерживаются вместе лишь благодаря эластичным лентам. Прежде вид у него был такой, как будто он не знает вообще ничего; теперь он выглядит так, словно знает слишком много. Что-то в его глазах заставляет думать, что он видел то, чего обычные люди никогда не увидят - или, по крайней мере, никогда не увидят больше одного раза. Появились и другие изменения. Во всем его облике есть теперь нечто, заставляющее стороннего наблюдателя подумать: причинить этому юноше неудобство будет примерно так же умно, как пнуть осиное гнездо. Себе дороже. Короче, он теперь не похож на то, что кот притащил в дом и от чего его потом стошнило. Хозяин постоялого двора расслабил руку, которой сжимал под стойкой толстую, топорщащуюся шипами дубинку - орудие примирения. При этом он сложил лицо в гримасу, долженствующую выражать нечто вроде радостного гостеприимства, хотя получилось у него не очень похоже. - Добрый вечер, ваша светлость, - изрек он. - Что вам угодно в эту холодную и морозную ночь? - Что? - переспросил Мор, моргая от яркого света. - Он хочет сказать, что ты будешь пить? - разъяснил сидящий у камина коротышка с кротиной физиономией. При этом он стрельнул в Мора взглядом, напоминающим тот, который мясник бросает на поле, где стадами бродят наивные ягнята. - А-а. Не знаю, - ответил Мор. - У вас продаются звездные капли? - Ни разу не слыхал о таких, светлость. Мор огляделся, рассматривая окружающие его лица, освещенные отблесками пламени. Это были те самые люди, которых принято называть солью земли. То есть суровые, квадратные и вредные для вашего здоровья. Но Мор был слишком занят своими мыслями, чтобы заметить это. - В таком случае, что предпочитают пить ваши гости? Хозяин скосил глаза на своих клиентов - ловкий трюк, учитывая, что клиенты находились прямо напротив него. - Укипаловку, ваша светлость, они по большей части пьют укипаловку. - Укипаловку? - изумился Мор, не замечая сдавленного хихиканья. - Да, ваша светлость. Из яблок. Ну, по большей части из яблок. Мору этот напиток показался достаточно здоровым. - Отлично, - сказал он. - Кружку укипаловки, пожалуйста. Потянувшись к карману, он извлек мешочек с золотом, которым снабдил его Смерть. Там еще оставалось прилично золота. Во внезапно воцарившейся мертвой тишине звяканье монет звучало как громоподобный звон легендарных Медных Гонгов Лешпа, который разносится по морю в штормовые ночи, когда течения тревожат их в башнях, покоящихся в трехстах безднах от поверхности. - И пожалуйста, обслужите джентльменов. Подайте им, что они пожелают, - добавил Мор. Последовавший за этой фразой поток благодарностей настолько захлестнул его, что он не обратил внимания на один факт: его новым друзьям напиток подавался в крохотных, размером с наперсток рюмочках, и только перед ним одним стояла большая деревянная кружка. Много баек рассказывается об укипаловке и о том, как ее приготовляют на сырых болотах по древнему, передающемуся (впрочем, довольно нерегулярно и с искажениями) из поколение в поколение, от отца к сыну, рецепту. Что касается крыс, змеиных голов и свинцовой дроби - так это все неправда. А россказни о дохлых овцах и вовсе откровенная фабрикация. Из множества вариантов стоит остановиться на вариации на тему брючной пуговицы. Но то, что не следует допускать контакта окончательного продукта с металлом, - чистая правда. Это подтверждается тем, что когда хозяин, откровенно обсчитав Мора, бросил горстку меди в лужицу на стойке, укипаловка немедленно вспенилась. Мор понюхал напиток, затем сделал маленький глоток. Укипаловка слегка отдавала яблоками, чуть-чуть - осенним утром, и очень сильно - вязанкой дров. Не желая, однако, проявить неуважение, Мор приложился к кружке по-настоящему. Толпа наблюдала, затаив дыхание и тихонько считая глотки. Мор почувствовал, что от него ждут каких-то слов. - Хорошо, - сказал он. - Очень освежающе. - Он отхлебнул еще раз. - Вкус слегка вторичен, - добавил он, - но это дело стоит добить, я уверен. Откуда-то из задних рядов послышалось недовольное бормотание: - Что я говорил, он разводит укипаловку. - Не-ет, ты же знаешь, что бывает, если в настойку попадет хоть капля воды. Хозяин сделал вид, что не слышит. - Вам понравилось? - он задал этот вопрос примерно таким тоном, каким люди в прежние времена обращались к Святому Георгию: "Кого-кого вы убили?" - Довольно густая, - заметил Мор, - и вроде как ореховая. - Простите, пожалуйста, - с этими словами хозяин мягко принял кружку из руки Мора. Сунув в нее нос, он втянул запах и протер глаза. - Ну и ну! - воскликнул он. - Настойка самая что ни на есть правильная. Он посмотрел на юношу с выражением, граничащим с восхищением. Его поразило не то, что Мор не поперхнувшись выпил чуть ли не пинту настойки. Но он был буквально сражен тем, что тот все еще сохраняет вертикальное положение и, судя по всему, жив. Он передал баклагу обратно: это выглядело так, как будто он вручает Мору приз за победу в каком-то невероятном конкурсе. Когда юноша отхлебнул еще раз, нескольких зрителей передернуло. Хозяин гадал, из чего у Мора сделаны зубы, и пришел к заключению, что, должно быть, из того же материала, что и желудок. - А вы случайно не волшебник? - осведомился он, просто на всякий пожарный. - К сожалению, нет. А что, мне следует им быть? "На вид не скажешь, - подумал хозяин, - у него походка, не как у волшебников, да и не курит он". Он вновь перевел взгляд на баклагу с укипаловкой. Что-то здесь не так. Что-то не так с этим парнем. Он выглядит подозрительно. Он выглядит... ...более материально, чем полагается. Это было нелепо, конечно. Стойка была материальна, пол был материален, и клиенты были настолько материальны, насколько можно желать. И все же от Мора, сидящего с довольно смущенным выражением на лице и небрежно потягивающего жидкость, которой можно чистить ложки, словно исходил особо мощный поток материальности. Как будто в нем присутствовал дополнительный слой или, скорее, дополнительное измерение реальности. Его волосы были более волосяными, одежда - более одежной. Ботинки служили миниатюрным воплощением всей ботинкости на свете. От одного взгляда на него начинала болеть голова. Однако Мор все-таки продемонстрировал, что он человеческое существо. Кружка выпала из его одеревеневших пальцев и застучала по плиткам пола, сквозь которые струйки укипаловки тут же принялись проедать себе дорогу. Палец Мора указывал на противоположную стену, рот беззвучно открывался и вновь захлопывался. Завсегдатаи вернулись к своим разговорам и желудочным развлечениям, убежденные, что все идет, как и должно идти. Теперь поведение Мора стало совершенно нормальным. У хозяина отлегло от сердца. Его варево реабилитировано. Перегнувшись через стойку, он дружелюбно похлопал Мора по плечу. - Все в порядке, - посочувствовал он. - На людей это часто так действует. У вас несколько недель поболит голова, но не беспокойтесь об этом. Капля укипаловки - и все как рукой снимет. Всем известно, что против похмелья от болотной укипаловки нет средства более эффективного, чем собачья шерсть, хотя, если быть более точным, это следует назвать зубом акулы, а может, и гусеницей бульдозера. Но Мор, продолжая тыкать пальцем, произнес дрожащим голосом: - Разве вы не видите? Это проходит сквозь стену! Это проходит прямо сквозь стену! - Мало ли что лезет сквозь стену после первого глотка настойки. Обычно всякие зеленые волосатые штуки. - Это туман! Разве вы не слышите шипения? - Шипящий туман, говорите? Хозяин посмотрел на голую стену, полностью лишенную чего бы то ни было таинственного, если не считать паутины в углах. Однако неподдельная тревога, звучащая в голосе Мора, вывела его из равновесия. На его вкус, лучше бы это были нормальные чешуйчатые чудовища. Имея дело с ними, мужчина не утрачивает ориентировки. - Оно движется прямо через комнату! Неужели вы не чувствуете? Клиенты переглянулись. Мор заставлял их испытывать неловкость. Один-два позже признались, что действительно что-то почувствовали - легкий звон ледяного колокольчика. Но это вполне можно было приписать несварению желудка. Мор откинулся и ухватился за стойку бара. Его затрясло, ему потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться с дрожью. - Послушайте, - сказал хозяин, - шутки шутками, но... - До этого на тебе была зеленая рубаха! Хозяин опустил глаза. Теперь в его голосе зазвучали явственные нотки ужаса. - До чего? - затрясшись, спросил он. К его изумлению, прежде чем длань успела завершить свое скрытое от посторонних глаз путешествие к шипастой дубинке, Мор рванулся через стойку и схватил его за руку. - У тебя ведь есть зеленая рубаха? - крикнул он.- Я видел ее, у нее еще такие маленькие желтые пуговицы! - Ну, есть. У меня есть две рубашки. - Хозяин попытался слегка набить себе цену. - Я человек со средствами, - добавил он. - Просто сегодня я эту рубашку не надел. Ему не хотелось спрашивать, откуда Мор узнал про пуговицы. Отпустив его, Мор повернулся на сто восемьдесят градусов. - Они все сидят на других местах! Где тот человек, что сидел у печки? Все изменилось! Он опрометью выбежал на улицу, откуда через секунду донесся его сдавленный крик. Он ворвался обратно, безумные глаза горят, и обратился к испуганной толпе: - Кто изменил вывеску? Кто-то поменял вывеску! Хозяин нервно провел языком по губам. - После того как умер старый король? Вы об этом? Взгляд Мора заставил его похолодеть. Глаза юноши походили на два черных пруда, наполненных ужасом. - Я о названии! - У нас... Там всегда было одно и то же название, - произнес хозяин, отчаянно глядя на посетителей в поисках поддержки. - Разве я не прав, ребята? "Голова Герцога". Толпа ответила подтверждающим бормотанием. Мор переводил взгляд с одного на другого. Его заметно трясло. Затем он развернулся и вновь выбежал на улицу. Собравшаяся публика услышала топот копыт во дворе. Цоканье становилось все слабее и слабее, пока не затихло совсем, точно лошадь просто исчезла с лица Диска. Ни звука не нарушало воцарившуюся в таверне мертвую тишину. Мужчины старались избегать взглядов друг друга. Никто не хотел первым признаваться, что видел то, что, как ему казалось, он только что видел. Одним словом, хозяину было предоставлено право неровными шагами преодолеть комнату, протянуть руку и пробежаться пальцами по знакомой, успокаивающей деревянной поверхности двери. Она была цела, не сломана. Во всех отношениях дверь как дверь. Все видели, как Мор трижды пробежал через нее. Только не открывая. Бинки выбивалась из сил, набирая высоту. Она поднималась почти вертикально, ее копыта били воздух, а дыхание вырывалось из ноздрей клубами пара и кудрявым следом оставалось сзади. Мор держался коленями, руками и, преимущественно, силой воли, зарывшись лицом в лошадиную гриву. Он не смотрел вниз до тех пор, пока окружающий воздух не стал настолько же морозным и разреженным, насколько исправительный дом - уныл. Над головой Пуповые Огни молчаливо вспыхивали на зимнем небе и вновь гасли. Внизу... ...перевернутое блюдце, много миль в диаметре, серебряное в звездном свете. Сквозь него он видел огни. Облака проплывали сквозь него. Нет. Он вгляделся пристальнее. Облака определенно вплывали в него, и облака были внутри, но эти облака являлись более клочковатыми и двигались в несколько ином направлении. Фактически, они уже мало напоминали облака, оставшиеся снаружи. И было что-то еще... ах да, Пуповые Огни. Они придавали ночи вне призрачной полусферы легкий зеленоватый оттенок. Но под самим куполом даже признаков их не было. Все обстояло так, как если бы Мор заглянул в другой мир, почти идентичный Плоскому. Там, внутри, погода была немного иная, и Огни в эту ночь не сверкали. А Диск негодовал. Охватывая со всех сторон незваного гостя, он выталкивал его обратно, в не-существование. Отсюда, с высоты, Мор не мог видеть, как купол становился все меньше. Но внутренним слухом он слышал цикадное гудение барьера, как он прокладывает себе путь по земле, возвращая вещи в прежнее, положенное им состояние. Реальность сама себя исцеляла. Мор знал, и ему не надо было даже задумываться над тем, кто находится в центре купола. Даже с этой высоты было видно, что купол зацентрован строго на Сто Лате. Он постарался изгнать из головы мысли о том, что случится, когда купол ужмется до размеров комнаты, затем до размеров человека, до размеров яйца... У него не получилось. Простая логика подсказала бы Мору, что пришло его спасение. Через пару дней проблема разрешит сама себя; книги в библиотеке еще раз окажутся правы; мир опять, подобно эластичному бинту, примет прежнюю форму. Логика подсказала бы ему, что вторичное вмешательство лишь усугубит положение вещей. Логика подсказала бы ему все это. Да только в эту ночь Логика взяла выходной. Свет в Плоском мире движется довольно медленно, что объясняется тормозящим эффектом колоссального магического поля. На данный момент та часть Края, которая несла на себе остров Крулл, находилась непосредственно под маленьким солнцем. Поэтому там все еще стоял ранний вечер. Было также довольно тепло, поскольку Край набирает тепло про запас и отдает его постепенно, чем и объясняется мягкость приморского климата. Практически Круллу, вкупе со значительной частью того, что за неимением лучшего слова следует назвать прибрежной полосой, выпирающей за пределы Края, крупно повезло. Те немногие коренные жители Крулла, которые не ценят этого, - полные придурки или такие, кто не смотрит себе под ноги. Но благодаря естественному отбору их осталось совсем немного. В любом обществе содержится какой-то процент отщепенцев, тех, кто выпадает из общих рамок. По на Крулле у них нет шансов впасть обратно. Терпсик Мимс не был отщепенцем. Он был рыболовом. Тут есть разница: рыболовство дороже обходится. И Терпсик был счастлив. Он следил за легким покачиванием перышка на мягких, испещренных красными стрелками водорослей водах реки Хакрулл. Его сознание было почти пустым. Единственное, что могло выбить его из равновесия, - это если бы он по-настоящему поймал рыбу. Момент улова был единственным моментом в процессе ловли рыбы, который вызывал в нем неподдельный ужас. Рыбы были холодными и скользкими. Они паниковали и действовали ему на нервы, а нервы у Терпсика и без того были не в лучшем состоянии. До тех пор пока у Терпсика Мимса ничего не ловилось, он был одним из счастливейших рыболовов Плоского мира, поскольку реку Хакрулл отделяло пять миль от его дома и, следовательно, от миссис Гвлэдис Мимс, с которой он насладился шестью месяцами счастливой супружеской жизни. Что имело место быть около двадцати лет назад. Если какой-нибудь другой рыбак устраивался выше по течению, Терпсик не уделял этому событию особого внимания. Разумеется, некоторые рыбаки стали бы возражать против такого вопиющего нарушения этикета. Но у Терпсика был свой подход, согласно которому все, уменьшающее его шансы поймать проклятую рыбину, полностью устраивало. В этот раз, краем глаза наблюдая за коллегой, он заметил, что тот ловит на мушку. Интересный способ проводить время, который Терпсик отверг, потому что несообразно много времени приходится проводить дома, готовя оснастку. До сих пор он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так ловил рыбу на мушку. Бывают мокрые мухи, бывают сухие, но эта муха вгрызалась в воду с воем циркулярной пилы и возвращалась обратно, волоча рыбу за собой. Под впечатлением этой пугающей картины Терпсик зачарованно наблюдал, как едва различимая на таком расстоянии фигура забрасывает удочку снова и снова. Вода закипела - вся речная популяция рыбы выбивалась из сил, лишь бы убраться с дороги жужжащего ужаса. При этом, к несчастью, крупная и совершенно обезумевшая щука из чистого смятения клюнула на крючок Терпсика. Какое-то мгновение он стоял на берегу, а в следующее уже оказался в зеленом обволакивающем сумраке. Его дыхание вырывалось крупными пузырями и уносилось прочь. Перед глазами вспыхнуло; замелькали образы прошедшей жизни. И, даже утопая, он с ужасом ждал, когда пойдет прокручиваться отрезок между днем свадьбы и настоящим периодом. Ему пришло в голову, что Гвлэдис скоро станет вдовой. Эта мысль немного развеселила его. Фактически Терпсик во всем старался видеть лучшую сторону. И, пока он благодарно погружался в ил, Терпсика поразила мысль, что впереди его ждет только хорошее... Но чья-то рука сгребла его за волосы и вытащила на поверхность. Мир неожиданно заполнился болью. Перед глазами поплыли призрачные синие и черные пятна. Легкие горели. Глотка превратилась в трубку, терзаемую нестерпимой мукой. Руки - холодные руки, от прикосновения которых стыла кровь в жилах и которые походили на перчатки с игральными костями внутри, - протащили его по воде и бросили на берег, где после нескольких чисто символических попыток Терпсика продолжить собственное утопление его силой заставили вернуться к тому, что сходит за жизнь. Терпсик нечасто сердился, потому что Гвлэдис этого не терпела. Но он чувствовал себя обманутым. Его родили, не спросив, женили, потому что Гвлэдис со своим папашей поставили себе такую цель, а единственное крупное человеческое достижение, которое принадлежало ему и только ему, сейчас было грубо вырвано у него из рук. Несколько секунд назад все было так просто. А сейчас опять стало сложным. Не то чтобы он хотел умереть. Разумеется нет. К вопросу самоубийства боги подходили очень жестко. Он просто не хотел, чтобы его спасали. Красными глазами, сквозь щелки в маске из ряски и слизи, он воззрился на возвышающуюся над ним туманную фигуру и закричал: - Чего ради тебе понадобилось спасать меня? Ответ встревожил его. Терпсик обдумывал услышанное, пока ковылял домой. Этот ответ сидел в уголке Терпсикова сознания, пока Гвлэдис ругалась на чем свет стоит из-за состояния его одежды. Он белкой скакал у него в голове, пока Терпсик сидел у огня, виновато чихая, поскольку вторая вещь, которую Гвлэдис не терпела, - это когда он болеет. Он лежал, скорчившись и часто вздрагивая, в холодной постели, и загадочный ответ заполонил его сны, точно айсберг. В бреду и жару он то и дело бормотал: "Что он хотел сказать этим "ЧТОБЫ ВСТРЕТИТЬСЯ ЕЩЕ РАЗ"?" В городе Сто Лате ярко пылали факелы. На целые взводы была возложена обязанность постоянно обновлять их. Улицы сияли. Шипящие огни загоняли в углы ни в чем не повинные тени, которые столетиями каждую ночь тихо занимались своим делом. Факелы освещали древние замшелые закоулки, откуда из глубины своих нор поблескивали глазками растерявшиеся крысы. Вынуждали попрошаек воздерживаться от ежевечернего обхода и оставаться в своих каморках. Полыхали в ночном тумане ореолами желтого света, который затмевал бьющие из Пупа потоки холодного сияния. Но главное, что они освещали, было лицо принцессы Кели. Оно было повсюду. Его изображением залепили каждый сантиметр любой плоской поверхности. Бинки галопировала по сияющим улицам, между принцессами Кели на дверях, стенах и фронтонах. Мор изумленно взирал на плакаты с изображением своей любимой: она смотрела на него со всех поверхностей, до которых только сумели добраться слуги со своим клеем. Что еще более странно, никто, похоже, не обращал на портреты особого внимания. Хотя ночная жизнь Сто Лата не могла похвастаться такой колоритностью и событийностью, как жизнь Анк-Морпорка (разве заурядная корзина для использованной бумаги может соперничать с муниципальной свалкой?), улицы, тем не менее, кишели людьми. Стены сотрясались от пронзительных зазывных воплей торговцев, игроков, продавцов сладостей, наперсточников, карманников и - изредка - бледного восклицания честного продавца, который забрел сюда по ошибке и теперь не мог заработать на жизнь. Пока Мор ехал сквозь это, в его уши вплывали обрывки разговоров на полдюжине различных языков; он осознал и принял, как данность, тот факт, что все они для него понятны. Наконец, спешившись, он повел лошадь по Стенной улице в тщетных поисках дома Кувыркса. Он нашел здание только потому, что выпирающий гигантским волдырем кусок стены под ближайшим плакатом издавал приглушенные ругательства. Осторожно протянув руку, Мор оторвал полоску бумаги. - Больфое фпафибо, - раздался голос горгульи-придверницы. - Как тебе это нравитфя? В одну минуту ты фивефь нормально, а в следуюфую минуту у тебя полон рот клея. - Где Кувыркс? - Отправилфя во двореф. - Горгулья покосилась на Мора и подмигнула отлитым из железа глазом. - Какие-то люди прифли и унефли вфе его вефи. Потом прифли другие и залепили вфе фотографиями его подруфки. Фволочи, - добавила она. Мор залился краской. - Его подружки? Придверница, ведущая свое происхождение от демонов, в ответ захихикала. Ее смех звучал так, как будто ногтями провели по стопке бумаги. - Да, - сказала она. - Ефли тебе хочетфя фнать, они вроде как немного торопилифь. Мор снова очутился на спине Бинки. - Эй, пафан! - прокричала горгулья вслед его удаляющейся спине. - Пофлуфай! Не мог бы ты отклеить от меня эту дрянь, а, мальчик? Мор натянул поводья так резко, что лошадь встала на дыбы и, пятясь, исполнила несколько безумных па на булыжной мостовой. Не спешиваясь, Мор протянул руку к кольцу. Горгулья взглянула в его лицо и внезапно почувствовала себя очень испуганным дверным молотком. Глаза Мора сверкали, как два горнила; выражение его лица наводило на мысль о раскаленной печи, а в голосе содержалось достаточно жара, чтобы растопить железо. Горгулья не знала, на что он способен, и предпочла бы этого никогда не знать. - Как ты меня назвала? - прошипел Мор. Горгулья соображала быстро. - Фэр? - вопросила она. - Что ты попросила меня сделать? - Рафклеить меня? - Я не намерен этого делать. - Прекрафно, - сказала горгулья. - Фамечательно. По мне так вфе отлично. Фначит, будет продолжать вифеть вокруг. Она проводила скачущего Мора взглядом и облегченно передернулась, нервно постукивая себя кольцом. - Хо-о-ро-шо пого-во-о-рили! - проскрипела одна из петель. - Фаткнифь! Мор миновал нескольких ночных сторожей. Похоже, круг их обязанностей теперь изменился. Они звонили в колокольчики и время от времени выкрикивали имя принцессы, но как-то неуверенно, точно с трудом припоминая его. Он не обратил на них внимания, поскольку прислушивался к голосам в собственной голове. Они вели следующий разговор: Дурак, она и видела-то тебя всего один раз. С какой стати ей о тебе вспоминать? Да, но я все-таки спас ей жизнь... Это значит, что ее жизнь принадлежит ей, Не тебе. Кроме того, он волшебник. Ну и что с того? Волшебникам не полагается... гулять с девушками, они цел... умудренные... Умудренные? Им не полагается того... ну, сам понимаешь. Что, вообще никогда никаких "сам понимаешь"? - спросил внутренний голос, и Мору показалось, что он ухмыляется. Считается, им нельзя, поскольку это вредно для волшебства, - горестно подумал Мор. Поскольку? А может, постольку? Ух, какие мы умные! Какие слова знаем. А может, в постельку? Забавное местечко для занятий волшебством. Мор чуть не подпрыгнул, настолько он был шокирован. Кто ты? - осведомился он. Я - ты, Мор. Твое внутреннее я. Да, в таком случае жаль, что я не могу избавиться от головы, что-то в ней тесновато от меня. Пожалуй, ты прав, - сказал голос, - но я только хотел помочь. И помни, если тебе когда-нибудь понадобишься ты, то ты всегда рядом, только позови. Голос постепенно затих. "Вот, - с горечью подумал Мор, - это, должно быть, точно был я. Я единственный, кто называет меня Мором". Потрясение от осознания присутствия я затмило собой тот факт, что, пока Мор был вовлечен в монолог, он успел проехать прямиком сквозь дворцовые ворота. Разумеется, люди ежедневно проезжают через дворцовые ворота. Но большинство нуждается в том, чтобы створки сначала отворили. Стражники по другую сторону ворот застыли от ужаса, полагая, что перед ними призрак. Они испугались бы еще больше, если бы знали, что этот призрак есть то самое, чего никто из них в своей жизни еще не видел. Стражник, охраняющий вход в большой зал, тоже увидел ворвавшегося в замок всадника. Однако у него было время собраться с мыслями или, по крайней мере, с теми из них, что еще остались. Когда Бинки затрусила по внутреннему двору, он воздел копье. - Стой, - прокаркал он. - Стой. Кто идет куда? Только тут Мор обратил на него внимание. - Что? - переспросил он, еще погруженный в свои мысли. Стражник облизал пересохшие губы и подался назад. Мор соскочил с Бинки и шагнул к нему. - Я хочу сказать, кто идет туда? - сделал еще один заход стражник с той смесью настырности и самоубийственной глупости, которая отличала его с самого начала службы и которая на ранних этапах способствовала его продвижению в военной карьере. Мор легким движением перехватил копье и отбросил в сторону. На лицо ему упал свет факела. - Мор, - тихо произнес он. Любому нормальному солдату этого хватило бы за глаза и за уши, но этот стражник был материальным воплощением служебного рвения. - Я хочу сказать, друг или враг? - запинаясь продолжал он, стараясь избегать взгляда Мора. - А что бы ты предпочел? - усмехнулся тот в ответ. Это была еще не совсем та усмешка, которой усмехался его хозяин. Но она подействовала вполне эффективно. Стражник облегченно всхлипнул и отошел в сторону. - Проходи, друг, - пробормотал он. Через зал Мор широкими шагами направился к лестнице, ведущей в королевские аппартаменты. С тех пор как Мор последний раз побывал здесь, зал претерпел существенные изменения. Повсюду висели портреты Кели; они заменили даже древние, рассыпающиеся боевые знамена в сумрачных высотах под крышей. Всякий проходящий через дворец нашел бы для себя абсолютно невозможным сделать больше двух шагов без того, чтобы не упереться взглядом в очередной портрет. Часть сознания Мора терялась в догадках о смысле портретов, в то время как другую тревожил мерцающий купол, смыкающийся над городом. Но большая часть его сознания представляла собой горячий, клубящийся сгусток гнева, растерянности и ревности. - Мальчик-который-ходит-сквозь-стены! Он вздрогнул и поднял голову. На верху лестницы стоял Кувыркс. Волшебник тоже сильно изменился, с горечью отметил про себя Мор. Хоть и не так сильно, как все остальное. Кое-какие свои особенности он сохранил. Да, он носил теперь черно-белое, расшитое блестками одеяние. Да, его остроконечная шляпа достигала метра в высоту, и ее украшало большее количество мистических символов, чем имеется на стоматологической карте больного. Да, его красные бархатные туфли скрепляли серебряные пряжки, а носки туфлей закручивались, точно змеи. Но несмотря на все это на его воротничке, как и прежде, виднелось несколько пятен. И вид у него был такой, как будто он что-то жует. Он наблюдал за Мором, пока тот поднимался по лестнице. - Ты чем-то рассержен? - произнес он. - Я начал работать над твоей проблемой, но тут возникла куча других дел. Очень трудно проходить сквозь... Почему ты так на меня смотришь? - Что ты здесь делаешь? - Мог бы задать тебе тот же самый вопрос. Хочешь клубники? Мор бросил взгляд на маленькую плетеную корзинку в руках волшебника. - Посреди зимы? - На самом деле это капуста плюс капелька чар. - А вкус как у клубники? Кувыркс вздохнул. - Нет, как у капусты. Заклинание действует не до конца. Я думал развеселить этим принцессу, но она швырнула ягодами в меня. Стыдно их так разбазаривать. Угощайся. - Она швырнула ими в тебя? - задохнулся Мор. - И боюсь, попала точно в цель. Очень волевая юная дама. Привет, произнес голос из дальнего уголка сознания Мора, это опять ты, обращаешь свое внимание на один моментик: шансы того, что принцесса хотя бы задумается над возможностью сам понимаешь чего с этим парнем, более чем зыбкие. Убирайся, подумал Мор. Его подсознание начинало беспокоить его. Похоже, у него налажена прямая связь с теми частями тела, которые в данный момент он предпочитал игнорировать. А вслух он сказал: - А почему ты здесь? Это как-то связано со всеми этими портретами? - Хорошая идея, правда? - просиял Кувыркс. - Я прямо горжусь собой. - Прости меня, - слабым голосом ответил Мор. - У меня был напряженный день. По-моему, мне надо присесть. - А вон, в Тронном зале можно. В это время там никого не бывает. Все спят. Мор кивнул, затем с подозрением посмотрел на волшебника. - Но ты почему здесь? Чем ты тут занимаешься? Кувыркс чуть не подавился. - Ну, как бы это сказать... - замялся он, - в общем, я решил взглянуть, не найдется ли чего-нибудь в кладовке. Он пожал плечами {Там нашлось полкувшина престарелого майонеза, кусок очень старого сыра и помидор с разросшейся белой плесенью. Хотя в дневное время суток дворцовая кладовая Сто Лата содержала в себе пятнадцать оленьих туш, сто связок сельдерея, пятьдесят бочонков масла, двести копченых заячьих тушек, семьдесят пять говяжьих грудинок, две мили разнообразных колбас, разнообразную дичь, восемьдесят дюжин яиц, несколько осетров из Круглого моря, чан черной икры и фаршированную оливками слоновью ногу. В общем, Кувыркс имел возможность еще раз убедиться: универсальное проявление сырой магии, магии в натуральном ее виде, заключается в том, что в любой домашней кладовой, если ее посетить тайком ночью - независимо от дневного содержимого, - неизменно найдутся лишь полкувшина престарелого майонеза, кусок очень старого сыра и покрытый белой плесенью помидор.}. Теперь настало время сообщить читателю, что Кувыркс тоже заметил, что Мор - пусть утомленный ездой и недосыпанием, - излучает некое внутреннее сияние и (что странным образом не гармонировало с его неизменившимися физическими размерами) стал чем-то большим, чем эта жизнь. Разница между Кувырксом и обычными людьми заключается в том, что он, благодаря магическому образованию, прекрасно знает: в оккультных вопросах очевидный ответ, как правило, неверен. Мор может рассеянно ходить сквозь стены, пить неразбавленную укипаловку, после употребления которой мужьями жены часто становятся вдовами, и при этом оставаться трезвым вовсе не потому, что превращается в призрак. Он способен на все это потому, что становится опасно реальным. Если юноша оступается во время пути по безмолвным коридорам и, сам того не замечая, махом проходит сквозь мраморную колонну, сразу ясно: с его точки зрения, мир превращается в довольно-таки невещественное место. - Ты только что прошел сквозь мраморную колонну, - прокомментировал Ку- выркс. - Как тебе это удалось? - В самом деле? Мор очнулся и посмотрел на колонну. Она выглядела достаточно прочной. Он ткнул в нее локтем. Стало больно. Позже на этом месте появился легкий синяк. - Могу поклясться, что ты прошел сквозь нее, - подтвердил Кувыркс. - Волшебники замечают такие вещи. - С этими словами он потянулся к карману балахона. - В таком случае ты, наверное, заметил и купол над страной? Кувыркс издал странный пищащий звук. Кувшин, который он держал в руке, упал и разбился о плиты; в воздухе запахло слегка прогорклым майонезом. - Уже? - Не знаю, как насчет уже, - пожал плечами Мор, - но по стране скользит нечто вроде потрескивающей стены. И похоже, никого это не волнует, а... - Как быстро она движется? - ...она изменяет вещи! - Ты сам это видел? Насколько далеко она сейчас? Как быстро движется? - Разумеется, видел. Я дважды проскакал сквозь нее. Это было как... - Но ты же не волшебник. С какой стати... - А чем ты здесь вообще занимаешься, если уж на то пошло... Кувыркс набрал в легкие побольше воздуха. - Все заткнулись! - пронзительно крикнул он. Воцарилось молчание. Затем волшебник схватил Мора за руку. - Пошли, - приказал он, таща его по коридору. - Я не знаю, что ты собой в точности представляешь. И надеюсь, когда-нибудь у меня будет время это выяснить. Но сейчас не до того. Очень скоро произойдет нечто действительно ужасное, и я думаю, ты имеешь к происходящему какое-то отношение. - Нечто ужасное? Когда? - Зависит от того, где находится стена и с какой скоростью движется, - ответил Кувыркс, затаскивая Мора в боковой коридор. Когда они уперлись в маленькую дубовую дверь, он отпустил руку юноши и вновь принялся рыться в кармане. Наконец он вытащил оттуда маленький, твердый, как камень, кусочек сыра и неприятно размякший помидор. - Подержи, ладно? Спасибо. Опять зарывшись в карман, он извлек ключ и отпер дверь. - Эта штука убьет принцессу, да? - спросил Мор. - Да, - буркнул Кувыркс. - И опять же, нет. - Он сделал паузу, держась за ручку двери. - Это было довольно проницательно с твоей стороны. Как ты догадался? - Я... - Мор заколебался. - Она поведала мне очень странную историю. - Полагаю, да, - согласился Мор. - Если в ее историю невозможно было поверить, значит, она рассказала правду. - Ты - это он, да