Ну да, действуют они малость по-разному, но суть-то одна: те и другие рады сжить со свету все, что мешает людям смирно сидеть по местам... и оставаться безмозглыми, словно солнечные часы! - Ну, братишка! - от души расхохотался Эвименес. - Что-то ты нынче заговорил прямо как тот унылый философ с бородой, поеденной молью!.. Эвадне залилась краской и принялась обзывать его старым козлом и еще словечками похлеще, так что Эйрар с радостью отъехал бы прочь, будь это возможно. Узкая тропа, однако, делалась чем дальше, тем круче; лошади шли медленно, пригнув головы, каждая словно тащила нагруженную повозку, сзади то и дело слышалось: "но, но, пошла!", а по обеим сторонам уходили в поднебесье лесистые откосы, снег под деревьями казался рябым от дождя. Темный сосновый лес постепенно густел. Вот остался позади первый невысокий кряж, - и на противоположном его склоне могучие стволы и уступы скал прижали путников к самому берегу бешеной горной реки. Здесь проводник предпочел сойти с коня. За ним спешился Рогей, и Эйрар посчитал за благо последовать примеру охотника, выросшего в горах. Эвадне осталась в седле и посматривала на них с улыбкой, в которой на первый взгляд можно было заподозрить насмешливое превосходство, - но нет, улыбка была доброй. Мариоланец отцепил от седла два дротика: - Мало ли, вдруг медведи уже начали просыпаться, не вздумали бы напасть с голодухи... или горные кошки унюхают лошадей, тоже не лучше... зверюги, скажу вам, страшные! Эйрар на всякий случай повесил за спину колчан и приготовил лук, взяв его в одну руку, а поводья - в другую. И хотя никакое зверье в тот день на них не напало - трудов хватило с лихвой. Подъем оказался изматывающим и долгим. Начинало темнеть, пасмурные небеса понемногу наливались свинцом, когда неожиданно стало легче идти, и вскоре отряд оказался в горной долине, со всех сторон окруженной снежными пиками. Чаща уступила место широкому лугу, на котором росло всего одно-два дерева, а за ними, на фоне темного лесистого склона, показалась и вилла. - Графская Подушка, - сказал проводник. Снаружи вилла напоминала крестьянский дом с несколькими сараями, но все постройки были сложены из чужеземного дерева и ярко раскрашены. Альсандер и Плейандер выехали вперед, в голову войска. Вот проблеяла коза, звякнул колокольчик, и из зарослей высокой сухой травы навстречу всадникам вышел человек. Приблизившись, они заметили у него алый валькинговский значок и невольно переглянулись. Однако перед ними был всего лишь ветхий, рассеянного вида старик. Вдобавок он был один. - Добро пожаловать во имя Мира Колодца, - приветствовал он нежданных гостей. - Да, корм для лошадок и солома в сараях на ночь у меня, пожалуй, найдется, но вот чем я буду вас угощать? Надо же, как вас много... как много... И сокрушенно покачал седой головой. - Об этом, дед, не волнуйся, - успокоил его Эвименес и отправился устраивать людей, не забыв, впрочем, дать знак Эвадне, чтобы не спускала со старца глаз: вдруг он не так прост, как притворяется. Вскоре сумерки озарились веселым светом костров. Проголодавшиеся люди взялись за ужин, от души хваля хестингарцев, припасших, по своему обычаю, вяленой говядины. Эйрар, Рогей и карренцы направились было к одному из костров, но тут подле них появилась Эвадне. Оказывается, старичок-сторож - по ее словам, малость выживший из ума и безобидный, как капустный кочан - согласно давнему обычаю приглашал предводителей заночевать на самой вилле: - Пошли, он там ужин состряпал, просит не обижать. - Не отравить ли надумал? - усомнился Рогей. Эвадне только расхохоталась. Они отправились на виллу, взяв с собой Мелибоэ. Дряхлый валькинг выставил на стол отличную посуду и своими руками, в торжественном молчании подал им ужин - козленка, приправленного чесноком, - а после еды сел с ними у огня и обвел гостей стариковски тусклыми глазами. - Простите меня великодушно, благородные господа, но я должен поведать вам одну историю. Видите ли, прежде меня эту виллу сторожил мой отец, а еще прежде того - мой дед. Все мы носим одно и то же имя: Булард, и на всех лежал и лежит долг - рассказывать каждому проезжающему эту повесть, посвященную благословенной памяти девятого графа Валька. Увы, господа! У меня нет ни сына, ни внука, так что я, право, не знаю, кому этот долг перейдет после моей кончины, и... - Ладно, рассказывай, дед, - буркнул Плейандер. - Только, если можно, давай покороче: сегодня мы одолели немалый путь и, ей-Богу, умаялись! Старец вскинул обе руки к лицу, словно пытаясь схватить что-то невидимое, потом медленно опустил их. Руки его мелко дрожали. - Не прогневайся, доблестный воин, - сказал он покаянно. - Я вовсе не имел в виду занимать твое драгоценное внимание рассказами о своей недостойной особе... да и как бы я отважился смешивать столь низменные материи со столь высокими и душеполезными - в этом последнем ты сейчас и сам убедишься, - я лишь тревожусь, что по бренности моей земной плоти наш мир в один прекрасный день невосполнимо оскудеет духовно... Так вот, благородные господа, вот она, история девятого графа Валька, Валька Благословенного! Знайте же, что это случилось во дни, когда страна еще кишела язычниками, и граф, исполнясь благой любви к Храму, отважно бился с ними там, внизу, в Белоречье; впрочем, это-то вам известно, моя же речь о другом... Тут распахнулась дверь, вошел Эрб. Он хотел что-то сказать, но Эвадне жестом призвала его к молчанию и подвинулась, давая ему место. Эрб сел подле нее, робея по-мальчишески и стараясь не помешать старику. - ...Знайте же, что граф Вальк был тогда совсем еще молод: его выбрали графом в неполные восемнадцать лет, дело неслыханное, но такова была его несравненная доблесть, не говоря уж о славном имени его отца. Говорят также, что среди всех Вальков он был прекраснейшим: рослым, как стройное дерево, с волосами гладкими и черными, как безлунная полночь, со смеющимися глазами и голосом, в котором, казалось, всегда слышался отзвук веселья... что говорить, счастливый принц, взысканный судьбой, совершенный телом и духом!.. Когда, одержав великую победу в Белоречье, он приехал в город Ставорну, народ встречал его как избавителя. В храмах шли благодарственные молебны, а потом устроили пир. Ах, какие там были белые скатерти, какая сверкающая посуда, какая еда!.. Тысяча свечей озаряла зал ратуши, и звучала музыка, и юный Вальк был всех веселее и громче всех пел... Старец откашлялся, прочищая горло, и задребезжал: Будем пить, до утра будем пить, позабыв о завтрашнем дне. И всю ночь напролет любить - эй, подсядь, милашка, ко мне!.. Да, милостивые государи, легко представить себе, что служители Храма, присутствовавшие на пиру, отнюдь не пришли в восторг от этаких песнопений - ибо Храм видит свой первейший долг в сдерживании тех низменных и беззаконных страстей, о которых в них говорилось. И надо же, судьбе было угодно, чтобы по левую руку властителя Бриеллы в тот вечер оказалась молодая монахиня! Видите ли, все это происходило еще до того, как Храм изменил некоторые свои правила; в те времена полагали, что Божьим невестам следует посещать мирские праздники вроде этого пира, дабы изучать природу грехов и искушений, которые надлежит отвергать, а также, чтобы иметь представление о хитростях и уловках Диавола и, стало быть, в случае чего наилучшим образом спасти свою душу. А кроме того, означенная монахиня имела самые веские причины пойти на тот пир, ибо это была не кто иная, как Эгонилла, дочь великого герцога Ос Эригу, вступившая в Ставорненский монастырь ради славы и святости тамошнего аббата... Так вот, юная монахиня, чье кроткое сердце было преисполнено любви к Богу, веселилась вместе со всеми, хотя вина, конечно, и не пила. Когда же зазвучала столь разгульная песня, она осенила себя святым знамением и потупила взгляд. Ну, а графу Вальку к тому времени море было по колено. Говорят, он посмотрел на нее и заметил, какие длинные у нее были ресницы. "Клянусь Колодцем! - вскричал он. - Вот сидит та, что могла бы любить меня всю ночь напролет! Слушай, крошка, а не поступить ли нам с тобой, как в песне поется?" - и обнял ее, милостивые государи, вот так прямо и обнял за талию. Поистине, скверный поступок; другое дело, что граф был тогда неразумен и юн, и потом, его дурные дела да послужат нам, грешным, наукой. "Государь мой, - отвечала монахиня, - я привыкла любить не только ночи напролет, но также и днем: я знаю совершеннейшую любовь - любовь к Богу. Ты же обнял меня и тем самым, пусть мимолетно и во отрицание, но все-таки заронил в мою душу мысль об иной любви; поистине, мне следовало бы преклонить колена и принести покаяние. А посему, умоляю тебя, убери руку!" "Чем больше искушение, тем слаще победа над ним!" - сказал Вальк, однако убрал руку и повернулся в другую сторону, отвечая на тост Но не успел еще он осушить чашу, как Враг рода человеческого нашептал ему новую мысль. "Послушай! - сказал он сестре Эгонилле. - Вы, монастырские, время от времени выходите в мир посмотреть на все то, чего следует избегать. Что же, блажен тот, кто постигнет ловушки зла и научится не клевать на приманку! Однако ты, как я погляжу, ученица не из первых. Если ты до такой степени плохо представляешь себе мирскую любовь, что простое прикосновение кажется тебе ужасным грехом - это не добродетель, а простое невежество. Может, ты еще скажешь, что родилась от прегрешения своих родителей? Соединение мужчины и женщины - это таинство, а не грех!" "Государь мой, - снова отвечала монахиня, - на всех нас - первородный грех, а святые таинства даруют нам его отпущение". "Но если бы таинство вело к новому греху, - возразил он, - отпущение не имело бы смысла!" - и вот так они спорили, точно два философа на пиру, не обращая внимания на остальных. Когда же о том разговоре поведали благочестивому аббату, тот нахмурил брови и сделался очень серьезен, ибо понял, что граф, кажется, готов был впасть в страшнейшую ересь. Но стоит ли ссориться с тем, кого прозвали Мечом Храма?.. Итак, добрый аббат уполномочил сестру Эгониллу разъяснить графу его богословские заблуждения; ибо среди всех монахинь она в наибольшей степени обладала даром кроткого убеждения, и притом была достаточно знатной... - Ясно, к чему идет дело, - засмеялся волшебник Мелибоэ. Старец лишь глянул на него с мукой в глазах - точно так же, как конь по имени Пилль глядел когда-то на Эйрара, покидавшего Трангстед - и продолжал: - Да, милостивые государи, пути Господни неисповедимы, и не нам с нашим простым умишком судить Божью премудрость. Граф и монахиня стали встречаться в приемной монастыря, что отнюдь не противоречило правилам, и беседовать сквозь окошечко в стене. Святейший аббат пожелал однажды принять участие в разговоре. Он вошел без предупреждения - и что же, вы думаете, увидел? Представить себе невозможно: они целовались и нежно ласкали друг друга сквозь это окошко!.. Аббат, конечно, тотчас велел сестре Эгонилле вернуться в келью и наложил на нее строгую епитимью, а сам со всей любовью и кротостью принялся урезонивать графа. Но все без толку. Граф знай согласно кивал, а потом взял да и скрылся, и вместе с ним сбежала монахиня, ибо он сумел убедить ее, что без греха нет и спасения... как будто первородного греха недостаточно. Вот в те дни, судари мои, граф и велел выстроить эту виллу. С тех пор здесь ничего не изменилось. Вот здесь, на этом самом полу, сидел перед огнем победитель язычников, граф Вальк Благословенный... впрочем, тогда еще не благословенный... и с ним девица Эгонилла! Что говорить, немалые беды обрушились тогда на страну. Укрощенные язычники, правда, покамест сидели тихо, зато старый Ос Эригу счел свою дочь обесчещенной, а с нею - и весь свой род; с другой стороны, епископы и аббаты углядели во всем этом большой урон для Храма. Герцог Ос Эригу не выпускал торговые корабли из Лектисов, Большого и Малого, и грозился войной, а в Норби пылали пожары, ибо он больше не сдерживал диких миктонцев, не ведающих закона Божия и людского. Да, государи мои, воистину тяжкие наступили времена! Кто только ни приходил сюда по дорогам и из Белоречья, и из Бриеллы, и каждый на что-нибудь жаловался, и то и дело прибывали послы из Ос Эригу и от имени Империи, так что влюбленным решительно некогда было уединиться. И вот наконец явился сам канцлер и рассказал, что Ос Эригу требует немедленно вернуть дочь - либо объявляет войну. Тут Эгонилла, сидевшая подле графа Валька, упала ему в объятия и зарыдала: "Возлюбленный и повелитель!.. Ведь он погибнет, погибнет! Мой батюшка уже стар; если он вынудит тебя сражаться, так разве что себе на погибель!.." - Да, господа мои, вот на эти самые половицы, на камни этого очага капали слезы несравненной Эгониллы. "Смерть и жизнь и мы двое, - сказал тогда граф. - Я променял великие планы на твою любовь, дорогая. И что же, я должен теперь тебя потерять? Никогда! Лучше уж откажусь от короны!" "Какой смысл в этом? - возразила она. - Моего отца разобьет тот, кого изберут десятым графом Вальком, только и всего..." Граф нахмурился и снял руки с ее плеч. "Есть еще девятый Вальк: это я, - молвил он. Канцлер тогда кашлянул, желая говорить, но граф продолжал: - Это я, и я не стану воевать с отцом моей возлюбленной. Нет, я подниму знамя..." "Против кого? - спросила она и встала перед ним, выскользнув из его объятий. - Придется тебе выбирать, любимый... нет-нет, и не пытайся сбить меня с толку поцелуями... Одно либо другое, третьего не дано! Или я сей же час возвращаюсь и принимаю всякое наказание, какое ни возложат на меня за наш сладостный грех... или мы вместе пригубим из Колодца чудес, из Колодца Единорога, и обретем умиротворение, которое он нам дарует!" "Но ведь я воин! Мне надлежит вести терции валькингов на врага!" "А кто только что отказывался от мечты о величии - ради мира вдвоем со мной?" И на этот раз, милостивые государи, победительницей в споре вышла она. Напрасно гневался граф, напрасно молил, тщетно напускал на себя холодность. Пришлось-таки ему уступить, и вот было объявлено, что они едут к Колодцу. Конечно, вельможи графства вовсе не пришли от этого в восторг. Нашлось немало таких, кто желал бы немедленно сместить графа и обрушить Ос Эригу в морские волны. Но тех, кто по-прежнему хотел видеть его на троне, в тот раз оказалось все-таки больше, и в особенности потому, что язычники не преминули воспользоваться разладом в стране и возобновили набеги. Ну а наши паломники... сказывают, их приняли в Стассии со всеми должными почестями, и они испили из Колодца, как и многие прежде них. Правда, осушив чашу, они не ощутили в себе никаких перемен, так что на обратном пути оба чувствовали себя несколько странно и только гадали: каким будет умиротворение, которое им предстояло познать? Немногие явились приветствовать Валька, когда он возвратился в страну. Когда же он вновь прибыл сюда, на виллу Графская Подушка, здесь ждал его лишь мой дед-сторож и с ним один-единственный гость - представьте себе, ставорненский аббат, вот уж воистину святой человек! Мы не знаем, о чем они беседовали поначалу - только то, что ни слова не было сказано ни о каком возвращении в монастырь. Добрый аббат поздравил их с обретением мира" но тут на лица влюбленных легла какая-то тень. "Долгим было путешествие", - сказала госпожа Эгонилла, граф же добавил: "И холодная встреча в конце. Что-то я не чувствую пока никакого умиротворения! Ос Эригу по-прежнему грозится войной, только все дела с ним ведут теперь советники, как если бы я уже лишился короны!" "Колодец никогда не обманывает, - ответил аббат. - Разве на корабле вы не вкусили мира и счастья вдвоем, как вам мечталось?" "О да, конечно", - пробормотал Вальк и хотел, казалось, молвить что-то еще... но промолчал. "Колодец никогда не обманывает, - повторил аббат. - Дело лишь в том, что никому не дано знать заранее, какого рода умиротворение ему суждено. Никто не волен понуждать Господа нашего поступать именно так, а не иначе. Наш долг - следовать тому пути, что Он нам предначертал..." И вот тогда-то, милостивые государи мои, дама Эгонилла, все больше молчавшая с самого начала беседы, подняла голову, и прекрасные черты ее озарились внутренним светом: "Святой отец! Отверзлись глаза мои, теперь я вижу свой путь! Так вот почему наша страсть обернулась унынием и скукой. Это потому, что я уклонилась от своего истинного пути! Нет мира и любви, кроме любви к Богу, ибо она есть сущность всякой другой любви. О, простите меня, отец!.." - и она повалилась на колени перед аббатом. Вот как обернулось дело, и кто бы мог ожидать!.. Почтенный мой дед, находившийся тогда с ними в комнате, рассказывал: кровь бросилась Вальку в лицо, и, выхватив смертоносный кинжал, он воскликнул: "Ты не посмеешь отнять у меня Эгониллу! Я лучше убью и ее, и тебя!" "Спокойствие, сын мой, - ответил аббат. - Здесь больше нет Эгониллы... - И, вынув скляночку святой воды, окропил коленопреклоненную даму: - Нарекаю тебе новое имя: отныне ты Деодата, сиречь Предназначенная Богу и к Богу Вернувшаяся. А теперь убей нас, если желаешь, сын мой, только помни, что вы пили с ней из Колодца, желая умиротворения. И ты обретешь умиротворение - хотя бы пришлось понудить тебя к тому розгой..." Вскоре он уехал и увез с собой Деодату, точно так же, как сам граф некогда увез из монастыря Эгониллу. Вальк остался один. Говорят, спустя некоторое время он раскаялся в своей яростной вспышке и отправился следом за ними, желая помириться с Деодатой и подарить ей кое-что на память. А надобно молвить, святой аббат был тогда уже стар и не решился ехать в Белоречье горной дорогой, изобиловавшей оползнями. Вот и вышло, что они с Деодатой отправились на восток, через Хестингу, граф же поскакал на запад и в ближайшем хуторе Белоречья узнал, что они там не проезжали. И тогда-то, милостивые государи, неправедный гнев разгорелся в нем с утроенной силой. "Они обманули меня! - вскричал граф. - А теперь пытаются скрыться! Но нет, от меня им не уйти!.." И повернул коня, и поскакал, как безумный, через перевалы Драконова Хребта, по кручам и чащам. Он настиг их как раз у выхода на равнину, налетел - и добрый аббат, обливаясь кровью, рухнул наземь с коня! Мы не знаем, молил ли Вальк Деодату вернуться с ним сюда в горы, на Графскую Подушку. Но если и молил, так без толку: она лишь холодно глянула на него и поехала дальше - прочь. А вскоре на графа и на все его государство обрушились новые беды, ибо Империя объявила его вне закона за надругательство над Миром Колодца, а Храм предал его анафеме за расправу над добродетельным аббатом. Тогда непокорные дейлкарлы учинили восстание, и часть валькингов, подумать только, приняла их сторону. Пришлось графу Вальку вновь облачаться в боевую броню; но тут оказалось, что у прежнего несравненного полководца больше не было ни сил, ни желания драться, так что скоро враги оттеснили его назад в родные пределы. Проиграв наконец битву в Северной Хестинге, он бежал в горы Корсора. Погоня мчалась за ним по пятам, вскоре были схвачены все его люди, и он остался один. И вот под вечер попалась ему на глаза неприметная тропка, уводившая куда-то в сторону. Поехал по ней граф и вскоре увидел пещеру, а перед пещерой - источник. Граф расседлал измученного коня и направился к пещере, думая отсидеться в ней либо ускользнуть от погони - и что же? Не успел он войти, как чья-то рука отдернула завесу у входа, и глазам его предстала госпожа Деодата. Говорят, она сделалась еще краше с тех пор, как он ее последний раз видел, вот только теперь ее черты были отмечены воистину божественным спокойствием и благодатью. Она ужаснулась, увидев перед собой вооруженного мужчину, которого когда-то, в иной жизни, она так хорошо знала. "Неужели, - воскликнула она, - ты никогда не оставишь меня в покое и не позволишь жить своей жизнью, как я позволила это тебе?" Но он лишь горестно рассмеялся: "Ты, как и прежде, слишком тщеславна и слишком высоко себя ценишь, дорогая моя. Я только что проиграл битву, я, как ты видишь, ранен и одинок - и, конечно, явился сюда лишь за тем, чтобы тебя похищать. Отойди-ка с дороги: я собираюсь дорого продать свою жизнь. Есть ли другой вход в эту пещеру?" В это время из долины послышались крики, и вот Деодата поглядела на него долгим взором, а потом спросила: "Примешь ли ты умиротворение?" И он ответил ей столь же долгим взглядом и преклонил перед нею колени: "Да". Так, коленопреклоненным, и застала его погоня. "Госпожа! - вскричали подъехавшие - ибо в те времена все местные жители чтили святую монахиню. - Госпожа, позволь нам удалить с твоих глаз недостойного графа Валька, предателя и изменника!" "Успокойтесь, - отвечала она, - ибо здесь больше нет графа Валька... - И, зачерпнув пригоршню воды из источника, окропила его: - Нарекаю этого человека новым именем. Отныне он зовется Теофилоном, что на древнем языке означает: Любящий Бога..." И вот, милостивые государи, - те люди, что гнались за ним, принадлежали к Епископской партии, а посему не осмелились перечить ей и предпочли удалиться. Сказывают - после того, как граф Вальк вновь припал к Храму, он сделался славен не менее, чем сама Деодата; не зря его называют Благословенным и причисляют к Святым. А еще тогда же был издан указ, чтобы эта вилла, именуемая Графской Подушкой, вечно сохранялась в назидание потомкам, и чтобы при ней всегда жил кто-нибудь, кто давал бы приют всем проезжающим и рассказывал им эту историю. Вот так-то, государи мои! 18. КОНЕЦ ТРОПЫ. ПРЕДВОДИТЕЛИ СОВЕЩАЮТСЯ ...Спуск, как и ожидалось, оказался куда труднее подъема. И намного длинней: изрезанные оврагами долины Белоречья лежали гораздо ниже высокогорного плато Хестинги, опиравшегося на плечи Драконова Хребта. Тропа вилась по головокружительным уступам, и скоро они в самом деле лишились нескольких лошадей - как и предсказывал Эвименес. Хорошо хоть, горец Рогей чувствовал себя здесь в родной стихии: самолично разведывал опасные участки пути, а в одном месте, где тропа огибала скалу, нависая над бесновавшейся внизу рекой - заставил своих мариоланцев соорудить на скорую руку плетень, чтобы неверный шаг ни для кого не оказался последним. Но кто мог предвидеть, что однажды, когда они заночуют в расщелине и совы бесшумными призраками заснуют в отблесках костров - девушка-воин Эвадне вдруг поднимется на ноги и поманит Эйрара за собой в темноту?.. Мгновение Эйрар промедлил, растерянно соображая, следовало ли идти, но тотчас решился: собственно, а почему бы и нет?.. И шагнул вслед за Эвадне, негромко наказав товарищам отдыхать. Ночь выдалась не слишком холодная. Погода последнее время стояла безоблачная, и даже здесь, высоко в горах, почки набухали по-вешнему. Между стволами плясали отсветы пламени. Спотыкаясь впотьмах, они наконец нашли удобный древесный корень и уселись. - Послушай, друг Эйрар, - начала Эвадне. - Чего ты ищешь в Дейларне? - Как чего? - отозвался он изумленно. - Освобождения от валькингов, конечно! Они не нашего племени, однако почему-то правят нами, и правят жестоко! Я же помню, как славно жилось у нас на хуторах, когда я был мальчишкой. Мы были добрыми друзьями и честными соседями и сходились все вместе повеселиться в праздник. А теперь? Мы-то еще продержались подольше других... Всюду магнаты-валькинги и рабы-миктонцы, а нас сгоняют с земель! - Брось читать мне смердюковские проповеди! - презрительно фыркнула Эвадне. - Да плевать я хотела на "всех", я про тебя спрашиваю, про тебя одного! Для себя-то ты чего добиваешься? Он долго молчал, но в ответ смог лишь сказать: - Не знаю. Я... как-то не думал... - Ну-ну. Так я и поверила, будто ты лезешь в огонь из одних высоких побуждений и ради общего блага... точно святоша какой-нибудь или империал. Вот что, давай-ка без трепа: чего ты на самом деле хочешь? Дворянского титула? Надумал заделаться рыцарем и держать в страхе язычников? Или тебя, как того недоумка-графа, разлучили с красоткой, и ты жаждешь ее отвоевать? Эйрара бросило в жар, потом в холод. Казалось, хлынувший пот так и замерз прямо на коже. - Возлюбленной... у меня... нет, - выдавил он с трудом. Дальше пошло легче: - А за титулами мы, дейлкарлы, не больно гоняемся. У нас, если надо, созывают сходку и избирают вождя. Мы считаем, что люди имеют право следовать за тем, кто им по сердцу. Ее смех прозвучал, как тявкание лисицы: - Чего еще ждать от крестьян! Однако, я смотрю, ты и сам из таких же: дальше завтрашнего дня не заглядываешь!.. - Эйрар уже довольно освоился с темнотой, чтобы заметить, как она отвела взгляд, прежде чем тихо добавить: - А ведь кое-кто мог бы указать тебе более достойную цель... Ее колено коснулось его колена. От звуков тихого, хрипловатого голоса, от этого прикосновения у Эйрара мурашки побежали по телу. "Можно ли обнять ее?.." - пронеслось в голове. Как жаль, что он был столь мало сведущ по части придворного обхождения. Промедлишь - и окажешься в дураках. А еще была боязнь обидеть ее и смутное чувство, что тем самым он как бы продает ни за айн карренцам свой меч... Так он ни на что и не решился, лишь тихо вздохнул. Эвадне повернулась к нему и вновь рассмеялась: - Да, приятель. В свиньях ты определенно больше понимаешь, чем в людях. Тут он смекнул наконец, что безвозвратно упускает нечто важное, неуклюже потянулся к ней... но опоздал и самым плачевным образом растянулся поперек корневища, на котором они сидели. Эвадне легко увернулась и встала: - Продолжим в другой раз, мой... - договорить ей не пришлось: громадная горная кошка беззвучно свалилась ей на голову откуда-то сверху, из путаницы черных ветвей. Краем глаза девушка успела заметить опасность и увернуться, но не вполне: когтистая задняя лапа зацепила плечо и швырнула ее наземь. Эвадне отчаянно закричала. Эйрар мгновенно выхватил свой нааросский кинжал, бросаясь на выручку, но, опередив его, из-за деревьев ринулась какая-то тень с копьем наперевес. Горная кошка как раз припала к земле, готовя новый прыжок - копье ударило ее в брюхо. Жуткий звериный вопль заглушил крики Эвадне. Пронзенная кошка ползла вверх по копью, полосуя отточенными когтями. Подоспевший Эйрар ударил кинжалом, кинжал скользнул по гладкому меху, одевшему железные мышцы, но юноша схватил кошку за шиворот и со второго удара вогнал лезвие ей в горло. Горячая кровь хлынула ему на руку. Он отскочил, ударившись о дерево... и только тут услышал встревоженные крики и увидел людей, бежавших к ним с факелами в руках. Эйрар поднялся. Первым к месту схватки примчался Альсандер: - Братишка, малыш, что с тобой? Ты ранен?.. В голосе храброго и всегда хладнокровного воеводы слышался неподдельный испуг. - Царапина! - отнимая руку ото лба, отвечала Эвадне. Парень с копьем - оказывается, это был Эрб - вдруг жалко сморщился и, отвернувшись, высморкался в два пальца, пытаясь скрыть слезы. - Ты спас мне жизнь! - торжественно сказала Эвадне, подавая ему руку. И ушла с ним, даже не взглянув на Эйрара. Следом уволокли кошку - снимать шкуру на память о происшедшем. Эйрар вернулся к костру и расстелил одеяло, чувствуя себя неотесанной деревенщиной и предвидя, что не скоро заснет. Мелибоэ мирно похрапывал по другую сторону огня; казалось, шум и гам его нимало не потревожили. Он приоткрыл глаза и сонно спросил: - Ну так что, переспал ты с ней наконец? Эйрару до смерти захотелось всадить в него окровавленный кинжал по самую рукоятку... волшебник повернулся к нему спиной и вновь безмятежно захрапел. Утром отряд продолжил свой путь - нелегкий путь сквозь теснины и по узким уступам. Около полудня выехали к хуторку: в горной долине приютился домик, крытый соломой, вокруг паслись козы. Молчаливый хозяин глядел туповато и ничего не ответил на "Горе, и слезы, и стенанья повсюду..." - а впрочем, он производил впечатление честного малого, да и волосы были светлые: настоящий дейлкарл. Проводник-хестингарец не знал дальше дороги, и по совету Эвименеса в долине устроили привал, лишь несколько мариоланцев Рогея, привычные к горам, отправились на разведку. Воины отдыхали, болтая о том и о сем, в том числе и о приключении с кошкой. Мелибоэ отозвал Эйрара в сторонку. - До каких пор я должен буду водить тебя за руку, юноша? Я гадал: эта девушка должна принести тебе удачу. Ты же умудрился каким-то образом упустить шанс, который я тебе предоставил. Послушай, я же не могу ее к тебе привязать! И попробуй-ка теперь заставь ее тебя простить. Мужское безразличие женщины ох и трудно прощают... - Да не нужна она мне! - огрызнулся Эйрар, помимо воли вспомнив рассказ, услышанный когда-то на йоле: о гордой королеве Край и о несчастном короле, ее муже. - Нужна, не нужна... - проворчал Мелибоэ. - Никто не заставляет тебя жениться, переспи с ней, и все, это же карренка. Если приспичит, ну, наплетешь что-нибудь там о вечной любви, язык не отвалится. Зато развлечешься, да и Воеводы - твои с потрохами. Я-то уж знаю, о чем говорю: ей они ни в чем не откажут. Эйрар молчал, не ведая, как объяснить старому цинику - предать таким образом Эвадне значило предать себя самого. Заполучить карренские мечи, отдав в обмен свою душу?.. Но Мелибоэ живо утопит все его доводы в своей философии, точно так, как мудрец Астли - доводы того древнего короля. Нет, требовались иные причины. - Ты, конечно, мастер гадать, - сказал он наконец. - И, наверное, вправду знаешь, о чем говоришь. Но не выйдет ли, что союз, столь легкомысленно заключенный, и расторгнут будет так же легко? - Ну и что? Найдутся другие союзники. Высот можно достичь, лишь прыгая по ступенькам... хотя бы они трещали и ломались под ногами. Если же тебе всего милее надежность... отправляйся к Колодцу. Или иди в услужение к Леонсо Фабрицию вместе с папашей... Он отвернулся и хотел идти, но Эйрар, не стерпев, удержал его за руку в меховом рукаве: - Хорошо, будь по-твоему... но с одним условием, слышишь? Хватит помогать мне магией и заклинаниями! Что я, сам без Семи Сил уже сделать ничего не могу? - Да делай, делай все сам, кто тебе мешает! - бросил Мелибоэ через плечо. - Я только даю тебе возможность что-то сделать! Не более! В это время стали возвращаться разведчики, и предводители собрались послушать, что они скажут. Оказывается, в долинах Белоречья, прилегавших к хребту, люди жили тихо и мирно, совсем как в старые времена. Валькинги сюда редко заглядывали. Их здесь мало что привлекало - разве только серебряные копи на севере провинции. Поэтому стоящих сведений разведчики не добыли. Те, что ездили на юго-запад, смогли рассказать лишь о том, как набрели на дорогу и доехали по ней до какой-то горушки, с которой был виден небольшой торговый городок. Воины понаблюдали из-за деревьев за людьми, сновавшими туда-сюда по своим делам - и вернулись не солоно хлебавши. - Молодцы, что не полезли на глаза горожанам, - похвалил разведчиков Эвименес. - Наверняка там так и кишели "Союзники"! Премся без дороги неведомо куда, до побережья еще шагать и шагать, про безопасное убежище я уж и не говорю... только погони нам для полного счастья не хватало! Ездившие на запад не нашли вообще ничего, зато изрядно намучились, карабкаясь по кручам, скалам и буеракам. Собственно, именно в ту сторону и следовало бы двигаться, - но всем было ясно, что с лошадьми туда нечего и соваться, разве только при последней нужде. Посланные на север уперлись в неприступные откосы; эти трое доставили лишь дичь, подстреленную по дороге. Последними вернулись ездившие на северо-запад. Они привезли с собой человека - здоровенного бородача, одетого по-белореченски. Он настороженно оглядывался кругом, с подозрением - не хуже Рогея - косясь на карренцев с их невиданными доспехами. У него было железное колечко на большом пальце руки. Мариоланец Толкейл, ездивший с разведчиками, рассказал, что белореченец первым напел им песню-пароль и, видно, не только ее имел за душою. Немного успокоенный рассказом предводителей о том, что их сюда привело, о Салмонессе и Эйраровой битве в Каменном Проходе, он поведал им местные новости: - Мы, в общем, слышали, будто на юге что-то там такое творится... Но что именно? К нам сюда, в долины, если какие слухи кто и заносит, так только торговцы шерстью, что ездят на ярмарки в Ставорну и Наарос... Осенью, ничего не скажешь, ярмарка прошла почти как обычно, а весенняя будет только через неделю, так что... В этом году валькинги запретили все празднества и собрания на зимний солнцеворот. А еще пригнали миктонских рабов - строить новые укрепления вдоль большака, что ведет из Бриеллы восточными долами - он потом поворачивает на юг, через Вастманстед к Нааросу. А еще - дело неслыханное! - в долине Годмансдаль всех дейлкарлов согнали с земель либо выкупили наделы - и на их месте тут же устроились колонисты! Частью это ветераны-терциарии, но другие... при них женщины, а сами они такие из себя невысокие, все больше темноволосые да рыжие, и кожа - точно немытая. А как едят! - тьфу, лежа!.. - и не говорят по-людски, а будто мяукают: ау-вау-вау... - Салмонесцы! - переглянулись предводители, а Мелибоэ добавил, что в бытность его при графском дворе тамошний совет именно это и обсуждал - как бы понадежнее укрепиться на вновь завоеванных землях, - и было решено повсюду сажать переселенцев с других территорий: - Они же двумя руками будут держаться за валькинговскую власть, чтобы только выжить. Думаете, зачем бы еще графу понадобилось так потворствовать купцам-дейлкарлам, обосновавшимся в Двенадцатиградье? У него ведь, кажется, и без них дела неплохо идут. Но он знает: придет день, и эти дейлкарлы будут драться за валькингов - в Каррене, Пермандосе, Бербиксане, Полиолисе... всюду! - Пусть попробуют, - сухо заметил Альсандер. Однако потом, поразмыслив, засыпал чародея вопросами об этих переселенцах, о купцах и обо всем, что было с ними связано. Его с трудом уговорили повременить: надо же было выслушать белореченца до конца. - Насколько я понимаю, - продолжал тот, - вы теперь направитесь либо в Ставорну, либо на шелландское побережье. Если хотите совета - двигайтесь лучше к Ставорне. Ну да, трудновато, конечно, скрытно провести такой здоровый отряд мимо гарнизона в крепости и мимо города, тем более, что через перевалы Корсора ведет одна-единственная дорога. Зато Высокие Холмы Фроя, которые вам предстоит миновать, совершенно пустынны. А в Шелланде у Железного Кольца не так-то много сторонников. Дело в том, что Вальк взялся оборонять тамошних жителей от морских пиратов, то и дело нападающих из Ос Эригу и из языческих краев... - Но ведь именно в Ос Эригу мы и... - начал было Плейандер, но Эвадне стиснула его руку, и он поспешно прикусил язык. Впрочем, рассказчик мало что услышал за шумом, царившим вокруг. Не заметил он и движения Эвадне: уже вечерело, в долине зажигались костры. Он продолжал увлеченно: - Я, правда, не знаю, много ли у вас провианта... и как долго вы сумеете оставаться незамеченными... такой большой отряд! У нас тут, чтобы вы знали, охотники один другого искусней, пересчитают все стрелы в ваших колчанах, а вы и не заподозрите, что кто-то вас видел. И "союзников" хватает, что говорить. Да, на вашем месте я бы поостерегся, ибо вон за тем лесистым отрогом, - он показал рукой, где именно, - проходит большак и на нем стоят укрепленные форты. И, между прочим. Железное Кольцо выведало, что по этой дороге как раз движется целая деция солдат: завтра днем они будут здесь. Стоит им пронюхать, что в долине прячутся восставшие дейлкарлы... Рогей только присвистнул. - Что еще за деция? - насторожился Плейандер. - Полная и отлично вооруженная, только что из Бриеллы. Сорок пять терциариев и "союзники" при них - все как положено. - А наших - не более двадцати, - нахмурился Плейандер. - Многовато, чума их забери! - Многовато, - неохотно согласился Рогей. - Может, правда лучше отсидеться? Укроемся по склонам, в лесах... назад в Хестингу перевалим, если совсем уж туго придется. Мои горцы разыщут безопасные тропы, я за это ручаюсь. - А как же наши конные латники? - хмуро спросил Альсандер. - Латы придется бросить, а может, и коней. Жизнь-то дороже. Худое лицо Плейандера потемнело от ярости. - Ну довольно! - взорвался он. - Больно много берешь на себя, мариоланский смердюк! Все одно к одному, братья! В этой Дейларне все только и смотрят, как бы загнать нас в угол! Я теперь, кажется, понимаю, в чем дело - особенно после того, как проболтался старый колдун! Сколько пообещали вам старейшины Филедии за головы Звездных Воевод, ну-ка? Рогей отскочил в сторону, хватая кинжал, готовый бросить в глаза карренцу непоправимые, разящие слова... по счастью, Эйрар успел крепко схватить Рогея за плащ, Альсандер же тем временем успокаивал брата: - Среди нас нет предателей... ну, наговорили глупостей, с кем не бывает. А что до валькингов... я думаю, лучше всего нам остаться здесь, в этой долине. Может, мимо пройдут. Или, я не знаю, попробовать заманить их в засаду... хотя погодите-ка! - и обратился к Мелибоэ: - А не мог бы ты, господин заклинатель, устроить этим ребяткам что-нибудь наподобие слепоты или там слабодушия - чтобы прошли себе с миром? Волшебник угрюмо покачал головой: - Нет. Если там в самом деле терциарии, они наверняка надежно защищены. Я сам учил Бордвина Дикого Клыка, как это делается. Чары, направленные против этих людей, только падут на голову тому, кто их пытался наслать. Эвадне пятерней убрала со лба черные волосы, остриженные коротко, почти как у братьев: - Если бы с нами был наш Альсид!.. А впрочем, здесь сидит предводитель, однажды устроивший валькингам совсем не слабую засаду в... как бишь его? Каменном Проходе. Ко всему прочему, наш длинноногий лягушонок еще и ведет самый крупный отряд. Почему он молчит? - Потому, - ответил Эйрар, - что в подобных делах я и в подмастерья вам не гожусь. Но если на то пошло, я бы для начала предложил не тратить времени попусту, а сразу решить: деремся или бежим? - Бежим, - сказал Рогей. - Лично я никакого бесчестия в этом не вижу. Их много, и вооружены они не чета нам. - Да, я бы тоже не советовал связываться, господа, - поддержал его белореченец, но тут же смущенно заморгал, и все поняли, как не хотелось ему, чтобы сражение нарушило мирную жизнь обитателей долин и навлекло на их головы неизбежную кару. - Для начала - ты прав, Эйрар, - медленно выговорил Альсандер. - Дальше что? - Дальше надо позвать Долговязого Эрба и выслушать, что он предложит. Карренцы недовольно переглянулись, Плейандер вполголоса пробормотал что-то нелестное о крестьянах, однако Эвадне с восторгом поддержала Эйрара, а когда Эрб пришел - за руку усадила его рядом с собой и не преминула вновь воздать должное его отваге и силе, отчего Эрб покраснел, как мальчишка. Альсандер в задумчивости теребил пальцами подбородок: - Скверное это занятие - бегать... Мы вот все бегаем и бегаем от них, ну и что - много набегали? Войны так не выигрывают. Я вам больше скажу: нынешнее дело для нас вроде испытания. Чем бы ни кончилось, будьте уверены, шум пойдет на все Белоречье. Если нынче отступим - навсегда распишемся в том, что у нас кишка тонка против них драться - разве только числом давить. Люди склонны уважать силу, и ничего тут не поделаешь. Сколько бы вы, дейлкарлы, ни плевались по поводу Алого Пика Бриеллы - ничего, как-нибудь притерпитесь, приживетесь, со временем заделаетесь примерными подданными и внукам то же накажете... если сегодня мы не попытаемся что-то изменить. Нам, четверым, собственно, без разницы, мы - карренцы и еще не позабыли, в какой стороне наш дом. А вы, дейлкарлы... нынче судьба испытывает ваш дух, и оружие тут - дело десятое... Эйрар различил насмешливое фырканье Мелибоэ: колдун сидел