евали с язычниками. Нам больше подходит Народная партия, которая верует в Колодец и Сынов Колодца... так, во всяком случае, говорит мой папа. Залитый солнцем корабль раскачивался на волнах, и вот Ее плечо коснулось его плеча. День был холодный, но все тело так и охватило жаром. "Она принцесса!.." - подумал он и застонал про себя. Потом неловко пошевелился и сказал: - Колодец, Колодец. Все время Колодец. Если я правильно понимаю тебя, с этим тоже не все так уж гладко? Она засмеялась и погрозила пальцем: - Что за допрос! Фу!.. Ни дать ни взять ты явился из Ураведу, как моя пра-пра-бабушка по имени Край... вот уж была, между прочим, крестьянка - не чета нам с тобой, несмотря на то, что мы оба выросли в деревне. Однако сюда идет мой брат - я полагаю, как всегда готовый защитить меня от посягательств злых людей... Эйрар обернулся. Сперва он решил, что принц был постарше него, но потом заметил, что так казалось из-за мешков под глазами на лице капризного, испорченного юнца. У принца был широкий подбородок, но узкая голова и по-ураведийски темные волосы, покрытые роскошной шляпой золотисто-желтого цвета. Он был невысок ростом, но даже на качающейся палубе умудрялся выступать напыщенно-важно. Принцесса Аргира сделала реверанс; Эйрар сдернул шапку и отвесил глубокий поклон. Его слуха достиг смешок моряка, стоявшего у штурвала. - Позволь представить тебе, - сказала Аргира, - господина Эйрара из Трангстеда, что в Вастманстеде, доблестного поборника Дома, Колодца и так далее. Принц Аурарий сделал приветственный жест, ни дать ни взять командуя "вольно" легионам. - Наши верные слуги никогда не будут нами забыты, - жеманно пришептывая, ответил он согласно этикету. - Сестрица, киска моя, наш достойный друг и доброжелатель Ос Эригу кое-что передает нам; следует обдумать ответ. Я попросил бы тебя сопровождать нашу сестру... - Он повернулся уйти, и девушка последовала за ним. Но вдруг принц оглянулся и смерил Эйрара взглядом: - Отлично сложен, хм, хм... Мы будем ждать тебя в сумерки в наших апартаментах. - Если ты не придешь - никто тебя не накажет, - приложив ладошку ко рту, шепнула Аргира. Показала брату в спину язык и поспешила за ним. Но Эйрар все-таки пошел к нему после ужина, - не из почтения или страха, больше из любопытства. Принц возлежал на кушетке, заваленной шелковыми подушками; в воздухе плавал аромат курений, которые привозят с далеких островов Юга. Каюта принца оказалась не особенно велика, но, тем не менее, в ней хватало места и для хозяина, и для двух белокурых юношей, боровшихся по-стассийски - вытянув руки вперед и сцепив пальцы. Тугие узлы мускулов перекатывались на обнаженных телах. Слуги впустили Эйрара, и Аурарий хлопнул в ладоши: - Довольно. Мы объявляем победителем Балиньяна, выигравшего две схватки из трех. А теперь оставьте нас: мы хотим побеседовать с нашим подданным из Дейларны. - Я побил бы его, ваше высочество, если бы корабль не качнуло, - подбирая с полу сорочку, надул губы один из борцов. - Позвольте мне еще раз попробовать! - В другой раз, - изящно отмахнулся принц. - Эта забава начинает надоедать нам... Второй борец молча натягивал одежду; Эйрар изумился выражению капризной ненависти, мелькнувшему на его лице. - Поправь фитилек хризмы, - сказал принц Аурарий, когда они вышли. - Как бишь твое имя, дейлкарл? - Эйрар сын Эльвара из Трангстеда... господин, - отвечал Эйрар, вовсе не в восторге от его снисходительно-величавого тона. Ему была гораздо больше по сердцу простая, дружеская манера, которой придерживались Звездные Воеводы, герцог Микалегон и даже принцесса Аргира, однако он сказал себе, что так уж, видно, было заведено в императорском дворце Стассии - и не захотел выглядеть невежей. - Сразу видно, что тебе редко случалось бывать при нашем золотом дворе, - заметил принц. - Иначе ты бы знал, что к твоему будущему императору и властелину следует обращаться "ваше высочество". Какими умениями ты обладаешь, Эйрар? - Я немного смыслю в волшебном искусстве, ваше высочество, но этим умением я предпочитаю не пользоваться. - И правильно делаешь, ибо оно под запретом. Поди-ка сюда... Он ущипнул Эйрара за руку. - О, какие мускулы! Клянусь, ты уложил бы Балиньяна на обе лопатки, да, пожалуй, и Гарруса. А в чем кроме чернокнижия ты еще преуспел? - Еще я немного умею сражаться, ваше высочество. Принц снисходительно улыбнулся. - Мы, представители цивилизованных народов, считаем это не искусством, но варварством. Только варвары способны калечить прекрасные молодые тела ради того, чтобы похвастаться силой. Вот почему наш мудрый закон не допускает к высоким должностям воинов; после посещения Колодца ты должен был бы придумать себе иное занятие. Что мы можем сделать для тебя, Эйрар?.. Кстати, каким образом тебе досталось подобное имя? Пожалуй, оно могло бы принадлежать члену Дома; мы не вполне уверены в твоем праве носить его... - Ваше высочество, это имя издревле передается в нашем роду, - отвечал Эйрар, предпочтя обойти молчанием первый вопрос: было в этом принце нечто такое, отчего у Эйрара вставали дыбом волоски сзади на шее. - Не страшно. Мы даруем тебе разрешение носить его и далее. Принц вновь улыбнулся, его нога оказалась подле ноги Эйрара, но при следующем же броске корабля трангстедец отодвинулся, сделав вид, что всему виной качка. Улыбка на лице Аурария казалась приклеенной. Он сказал: - Ты еще не ответил, что мы можем сделать для нашего верного подданного и слуги. Кстати, нам доставляет особое удовольствие вливать, так сказать, новую кровь в жилы древних стран. Даже, если ради этого приходится раздавать титулы дейлкарлам, среди которых вообще нет благороднорожденных... Он помолчал, выжидая, чтобы укол попал в цель. Эйрар успел подумать о том, как, должно быть, судили о его происхождении Аргира и остальные, ведь достигли же их ушей какие-то разговоры о его происхождении - вплоть до недоброй памяти поспешного заявления у врат Салмонессы. Принц Аурарий сказал с прежней улыбкой: - В Скроби полным-полно имений, которым недостает лишь крепких хозяев. Впрочем, не лучше ли обсудить это за бокалом вина... Он уже собрался хлопнуть в ладоши, но Эйрар остановил его отчаянным: - Ваше высочество... Улыбка пропала: - Говори, мы слушаем. - Как же я могу владеть имением в пределах Империи, если на мне - ее проклятие? - Как, ты не испил?.. - Из Колодца Единорога? Нет, ваше высочество. - Ну, это легко поправить. Как только ты пригубишь, никакие проклятия более не властны. Но и это мы можем обсудить... в более непринужденной обстановке... Пот покатился у Эйрара по спине и выступил на ладонях, хотя в каюте было не жарко. - Ваше высочество, не сегодня. Мои люди... - Не бойся Балиньяна, это всего лишь слуга. - Ваше высочество, я... Принц Аурарий вздохнул и лениво откинулся на подушки: - Что ж... значит, в другой раз. Разрешаем удалиться. ...На другой день солнце уже клонилось к западу, когда Эйрар увидел Ее на том же месте, у поручней. Она удивленно посмеялась над его мрачной неразговорчивостью; лишь через несколько минут она сумела вытянуть из него, что-де ее братец склонял его к служению Колодцу: истинную причину Эйрар так и не назвал. Аргира взволнованно играла пальцами, словно разматывая невидимую нить. - Не хотела бы я, чтобы ты... чтобы вообще кто-то принимал это служение, - сказала она наконец, и теперь уже она надолго замолкла, между тем как Эйрар не сводил с нее вопрошающих глаз. Всей Дейларне было известно, что и процветанием и самим своим основанием Дом Аргименеса был обязан именно Колодцу, этому чуду Вселенной. Он рад был бы спросить, но почтение сковывало уста, и спустя время она заговорила сама: - Сказать, почему? - Если желаешь, милостивая госпожа... - Да оставишь ты когда-нибудь титулы! И как только не надоест? Вот Аурия, та... а впрочем, слушай... - И она поведала ему эту историю, сидя на нижнем брусе громадной баллисты, прислонившись спиной к поручням, кутаясь в теплый плащ от свежего морского бриза, что шевелил ее волосы, снова и снова роняя на лицо русую прядь - принцесса убирала ее, едва замечая. - Колодец - Колодец Единорога - считают сокровищем нашей семьи. Вы, дворяне Дейларны, с завистью смотрите из-за моря и думаете, какое, должно быть, счастье обладать этим чудом, способным исцелить любую душевную рану. Но задумывались ли вы о цене умиротворения, которое он приносит? Ведь умиротворение одного может стать несчастьем другого. Некогда у меня был братик чуть постарше меня самой - славный, веселый мальчик; мы вместе росли. По обычаю нашего Дома, мы, дети, воспитывались в крестьянской семье на западе, в Скроби. Видишь ли, мы, Аргимениды, считаем, что будущие правители должны хорошо знать свой народ и его нужды. В те дни предполагалось, что я со временем выйду замуж за какого-нибудь знатного заморского государя, а для Аурии подыскивали жениха поближе, в графствах внутри страны. Она ведь должна была наследовать после братика, а Дом не желал в случае чего никаких иноземных претендентов на трон... Хотя теперь сомнительно даже, останется ли наш Дом правящим!.. ...Хутор, где мы воспитывались, стоял среди чудесных зеленых холмов. Я хорошо помню, как они покатыми волнами уходили вдаль, эти холмы... Ты был когда-нибудь в Скроби? Нет?.. Крестьяне, жившие там, были нам добрыми воспитателями и во всем поступали с нами точно так же, как и со своими собственными детьми. У нас были даже обязанности! Я, например, училась ходить за коровами и доить - да, из-под этих самых пальцев брызгало в подойник теплое молоко... А мой братик вместе со жнецами вязал снопы и вместе с ними возвращался, распевая песни, домой, и пил домашний сидр у костров, которые мы жгли по ночам каждую осень... Как же мы были тогда счастливы!.. На праздник Зимнего Солнцеворота нас обычно забирали назад во дворец. Мы уезжали по снежной дороге на санях с колокольчиками, с эскортом всадников, распевая веселые песни. Однажды нам было позволено взять с собой Бардиса. Дорогою он заметил песца, которого собаки выпугнули из чащи; Бардис вскочил на ноги в несущихся санях, выстрелил из лука и уложил его. Я помню: все вокруг было белым, на белом снегу лежал белоснежный песец, а рядом - алое пятнышко крови. "Как красиво!" - воскликнул мой братик, но я очень обиделась, когда Бардис снял шкурку и подарил ее Бродри, а не мне. Я даже плакала потом ночью, в постели. Сейчас бы я, конечно, не стала плакать из-за таких пустяков, а тогда... хотя я думаю, дело было не столько в Бардисе, - понимаешь, я уже привыкла считать своим домом хутор, и вдруг опять оказалась в огромном, холодном дворцовом мраморном зале с его барельефами и каменными кружевами, на огромной кровати с парчовыми занавесями. И мама... она была ласкова со мной... но всегда оставалась величественной императрицей... все время такой царственной, понимаешь? Она как будто не слушала, когда я пыталась рассказать ей о хуторе. Аурия же все время надо мной издевалась, дразнила меня "принцессой Мяу" и твердила, что если я вообще выйду когда-нибудь замуж, то разве только за какого-нибудь светловолосого языческого принца из Дзика... Эйрар сделал движение, и она спохватилась: - Ой, да, Бродри и Бардис, я совсем забыла, ведь ты их не знаешь. Бардис был сыном наших приемных родителей. По мне, так он был куда лучше всех этих знатных придворных юнцов. Он был таким сильным и столько умел... а они годились только плясать и хихикать, да еще разливаться соловьями перед девушками, ну, знаешь, нашептывать всякую чепуху вроде "О моя красавица!.." Я-то прекрасно знала, что никакая я не красавица - обычная застенчивая девчонка, ну точно как... Бардис - он тоже погибал от смущения, попав ко двору. Аурия мне быстро указала все мои недостатки; она говорила, что у меня ножки-соломинки и ужасный крестьянский загар. Все правильно, и Бардис в самом деле подарил песцовую шкурку Бродри, а вовсе не мне. Она доводилась ему двоюродной сестрой и жила на хуторе по соседству, так что мы часто ходили друг к другу и помогали в разных работах - и сеяли вместе, и убирали. Из всех девчонок она была моей самой близкой подругой - сколько ночей мы провели в одной кроватке бок о бок, сколькими секретами поделились! Одним из таких секретов было, что она, кажется, начала нравиться моему братику - он всегда подавал ей руку, переходя по камешкам речку, и очень уж нежно целовал, когда мы здоровались, приходя в гости. У девушек, знаешь ли, острый глаз на такие дела. Она часто говорила об этом и все обдумывала, что сказать и как поступить, если однажды он заговорит с ней о любви. "Ведь он - наследный принц и станет когда-нибудь императором", - пугалась она, а я отвечала ей: "Ну и что? Если ты хочешь быть с ним и стать матерью его детей, никто ведь не воспрещает. Ты же знаешь нерушимый закон нашего Дома, установленный еще королем Аргентарием: наследники не должны вступать в брак только из династических соображений. Вот и наша мама была всего лишь дочерью небогатого рыцаря Бреммери..." "Ах, - вздыхала она и обнимала меня в темноте. - Я и сама не ведаю, чего хочу! Аргира, мне кажется, я люблю, но не знаю, кого - то ли твоего брата, то ли Бардиса... Как странно, правда?" В этом я при всем желании не могла ей помочь. Мой братик был таким жизнерадостным и веселым, он умел читать и управляться с цифрами лучше всякого мага, он знал древние сказания... Сколько вечеров провели мы на хуторе у очага, грызя орехи и лакомясь печеными яблоками! Весь дом спал, а мы не замечали позднего часа, слушая какую-нибудь легенду, которую рассказывал братик... Да, он был во всем молодец. Нельзя было хоть раз увидеть его и не полюбить. С другой стороны, Бардис тоже был жених хоть куда. Я так завидовала Бродри! "Вот счастливейшая из девушек, - думала я. - Такие ребята!.. А мне идти безо всякой любви замуж за какого-то иноземного принца..." Мы очень дружили, все четверо; трудно было даже подумать, чтобы кто-то выбрал кого-то и наше братство распалось. Так дело и шло до тех самых пор, пока после зимнего праздника Бардис не подарил Бродри песцовую шкурку. Грустным было то возвращение домой, на хутор! Мы ведь знали, что наше воспитание у приемных родителей подходило к концу: весной, в первое новолуние после сева, нас заберут во дворец. Братику предстояло поехать с посольством в какую-нибудь страну - учиться придворному обхождению, а мне - сидеть дома и ждать, пока чужеземный вельможа не позарится на императорское приданое и не согласится взять в жены застенчивую деревенскую девку, то есть меня... Так вот, вернулись мы домой, и я очень скоро заметила, как переменилась Бродри. Она больше не была откровенна со мною. Нет, я не берусь осуждать ее - но как только речь у нас заходила о Бардисе или о братике, как будто опускалась завеса, и она говорила о них, точно о полузнакомых. "Она сделала выбор, - думалось мне. - И не хочет говорить, чтобы каким-то образом не сделать мне больно!" В этом, как потом выяснилось, я ошиблась; но зато я очень ясно видела, что наша дружба перестала быть, как прежде, безоблачной. И вот настал день в самом начале весны, когда братик спозаранку отправился к Бродри на хутор, а мы с Бардисом что-то делали дома. Около полудня мы отправились их искать и пошли по тропинке через лесок на холме между двумя хуторами. Горб холма приглушал наши голоса, так что мы наткнулись на них совсем неожиданно. Взобрались на вершину, обошли старый дуб, глядь - а за ним целуются мой братик и Бродри. Я помню - у нее из руки падали на землю фиалки, собранные в лесу... Она первая заметила нас и испуганно отшатнулась, а потом повернулась к Бардису и взмолилась: "Прости меня! Прости!.." "За что? - спросил братик. - Разве не следует радоваться друзьям, если двое из них решили навек скрепить свою дружбу? А именно об этом я и хочу вам всем объявить!" И он вновь потянулся к ней, но тут Бардис преклонил перед ним колено, и я видела, как побелело его лицо и напряглись губы. Он сказал: "Я рад за тебя... мой повелитель и принц..." А Бродри вдруг заплакала: "Ой, что же я наделала! - и прижала руки к щекам, а Бардис все стоял коленопреклоненным, низко опустив голову. - Простите меня, - продолжала она, - ведь теперь получается, что я вам обоим дала слово... а сдержать его смогу только перед кем-то одним... но перед кем, я до сих пор не знаю!" Мой братик так и переменился в лице: подобного с ним никогда еще не бывало. Он спросил Бардиса: "Это правда?" "Господин мой..." - начал тот, но братик перебил: "Не желаю слышать никаких титулов!.. Я-то думал - мы друзья! Но ты, ты..." - и он яростно взглянул на Бродри, и на миг мне показалось, что он был готов ударить ее. Но она встретила его взгляд так гордо и вместе с тем с такой жалостью, что он не поднял руки. Он сказал: - "Нет, я вижу, ты не дурачила нас, ты в самом деле не могла разобраться. Стало быть, мы вправду дружили. Но теперь наша дружба распалась..." Никто из нас не произнес ни слова, и он, помолчав, продолжал: "Задали вы, друзья, задачку вашему принцу... - и довольно резко обратился к Бродри: - Ну так что - выбрала наконец? Должно быть, ты полагаешь, что одержала победу, рассорив друзей?" Она покачала головой: "Разве это победа!.." "Что ж, даже и в это я... почти верю, - сказал тогда братик. - И уж поверьте и вы мне, что я тоже не ищу никаких побед, а хочу, если возможно, сберечь нашу давнюю дружбу: это ведь самое большое наше богатство. И я вижу только один способ - всем вместе отправиться к Колодцу Единорога и испить из него вчетвером. Ты, Бардис, я знаю, жаждешь воинской славы. Ты хочешь, подобно древним героям, с мечом в руке обойти пределы Вселенной. Помнишь, как мы вместе мечтали?.. Теперь выбирай. Ибо я не вижу, каким образом Бродри может достаться одному из нас, не разрушив нашего союза, - разве только у кромки Колодца, куда единорог обмакнет свой завитой рог... Если вам ведом иной путь - научите меня!" "Это верно, - откликнулась Бродри. - Я во всем виновата: я согласна пойти к Колодцу." "А ты, кисонька?" - обратился ко мне братик. "Ну, если тебе того хочется, - ответила я. - Я же не участвовала в вашей ссоре..." "Значит, примешь участие в примирении", - сказал он, и я видела, как он надеялся, что Мир Колодца отвлечет Бардиса от Бродри и, может, заставит его обратить внимание на меня. Я-то знала, что на это надежды немного, но кивнула: "Да, я поеду". Бардис тем временем поднялся с колен и нахмурился: "Сдается мне, все без толку. Любовь, я слыхал, такая штука, что даже Единорогов Колодец не может ни изменить ее, ни направить. Но коли вы трое собрались идти - за мной дело не станет". И вот в разгар весны мы совершили паломничество. Под мраморной аркой Колодца мы все взялись за руки и испили, как велит обычай, пригубив из чаш друг у друга, а потом долго сидели возле врат, советуясь, как же быть дальше. И наконец порешили оставить все как оно есть, пока братик не вернется из своего посольства: пусть, значит, чудесная вода успеет толком подействовать. Помнится, мы были счастливы и спокойны... и ссора как бы уже позабылась, ни один из нас не сомневался - все кончится хорошо. Один только Бардис говорил неохотно, и мы за то его упрекали. Откуда же было нам знать, что этот вечер у врат Колодца - наш самый-самый последний, что никогда уже нам не бывать вместе, что я никогда, никогда больше не увижу своего братика... - Как так?.. - спросил Эйрар изумленно. - Прости великодушно, но до сих пор что-то я не слыхал, чтобы Колодец даровал умиротворение в смерти! - Кто говорит о смерти? - сказала Аргира. - Просто его посольство отправилось в Наарос, а потом... к мерзостному двору Салмонессы. Это там мой брат Аурарий нахватался манер и повадок, от которых... да ты их, кажется, имел уже наблюдать. Уехал мой братик, а вернулся... чужой человек... Он стал так мало похож на Аргименида, что поговаривают даже - хоть сам он про то, конечно, не знает, - не лишить ли его права наследования да не сделать ли Аурию императрицей... Эйрар пытался выговорить какие-то слова сочувствия - и не мог сыскать достойных. - А что же... остальные? - спросил он в конце концов. - Те двое... и ты. Даровал ли вам Колодец... лучшее умиротворение? - Бардис и Бродри уже поженились, я думаю, - сказала Аргира. - Я, впрочем, ни разу не видела их с тех пор, как Аурарий вернулся из посольства. Что же до меня... я еще не нашла успокоения. Быть может, я обрету его в замужестве... или в отказе от того единственного, которое мне пока предлагали. Меня, видишь ли, собрались было выдать за Стенофона, пермандосского тирана... спадарионишку несчастного. Я сказала им: чем к нему, лучше уж я наложу на себя руки. Вот тогда-то меня и отправили в это путешествие. В ссылку, вернее сказать! 26. ОС ЭРИГУ. КУБОК ВОЙНЫ Ос Эригу медленно вырастал из моря. Сперва - всего лишь тень у горизонта, затем - словно бы серый перст, указующий в небеса, на фоне чуть более светлого берега, видневшегося за ним. И постепенно взгляду предстал точь-в-точь сказочный замок из колдовского облачка Мелибоэ. Океанские волны омывали его подножие, так что трудно было сказать, где кончалась каменная кладка, сооруженная руками людей, и начинался природный камень скалистого мыса, служившего основанием замку. С восточной, обращенной к берегу стороны крепости в беспорядке громоздились валуны, меж которыми плескался прибой, а поверху проходил мост, опиравшийся на стройные арки. Посередине моста был устроен подъемный пролет; он был разведен и походил на пустую ладонь, простертую к берегу в запрещающем жесте... - Никак у нас незваные гости! - нахмурился герцог Микалегон. - Я велел держать мост опущенным! Зато карренец Плейандер с трудом переводил дух от восторга. - Я никогда прежде не видел твоей крепости, государь, - сказал он. - Братья говорят, будто я кое-что понимаю в осадах и стенах; так вот, твой замок - поистине один из замечательнейших и самых неприступных в пределах этого мира! Ветер тянул с востока. Корабли обошли замок со стороны моря, где стены, окутанные пеленой брызг, были пониже. Внутренние строения уступами вздымались к сердцу цитадели - главной башне, сложенной из черного железного камня окрестных гор. Башня, мнилось, искоса поглядывала на них крохотными глазами окошек; очень высокая, она тем не менее выглядела приземистой и чем-то похожей на громадную жабу. Никакого флага не взвилось над башней, когда корабли миновали мол, и, попав в затишье у пристани, сбросили паруса и приготовили весла, чтобы причалить. Набережная была вымощена все тем же темным камнем. Возле нее стояло судно, нуждавшееся, как видно, в починке: стеньги были сняты, а палубы - сплошь завалены парусами и такелажем, брошенным в беспорядке. На причале валялся распотрошенный и позабытый тюк; конец размотавшейся ткани печально свисал вниз и плавал в воде. Ближе к берегу пирс был снабжен воротами наподобие опускной решетки. Герцог Микалегон, окруженный воинами, первым сошел с корабля и велел трубить в рог, возвещая о своем прибытии. Эйрар обратил внимание, что люди герцога шли беспорядочной ватагой, даже не пытаясь маршировать стройной колонной, подобно терциариям Бриеллы, Шагал с ними и Висто. Имперские пленники составляли отдельную группку. Принцесса Аурия выступала гордо, не глядя ни влево, ни вправо. Принца Аурария вели под руки двое юношей-борцов; он прижимался то к одному, то к другому, хихикая и что-то нашептывая. Эйрар попытался протолкаться к принцессе Аргире, но не сумел. Внутренний двор крепости оказался ужасающе захламлен, да и пахло там, как в свинарнике. Эйрар с Эрбом отправились осмотреть помещение, выделенное вольным рыбакам-копьеносцам в пристройках у северной стены, и ему там совсем не понравилось. Однако в тот вечер герцог давал пир в зале совета - длинной, насквозь прокопченной палате внутри цитадели, и там было сколько угодно мяса, а пиво так просто лилось рекой. Герцог Микалегон от души участвовал в шумном веселье, сидя на высоком хозяйском сидении. По одну сторону от него устроился Альсандер, по другую - принц Аурарий, почти не притрагивавшийся к еде. В зале совсем не было женщин, отсутствовала даже Эвадне. Эйрар сперва удивился, ибо считал, что уж ей-то к мужскому разгульному обществу было не привыкать; но потом приметил, как герцог ласково трепал по щеке юного виночерпия, а принц не сводил с Плейандера зачарованных глаз, и решил, что понял, в чем дело. Да, Эвадне здесь действительно было незачем появляться... Прислуживали в основном миктонцы, по виду - сущие головорезы, иные даже - в невообразимых головных уборах Дзика. Они проворно наполняли чаши пирующих, но Эйрар избегал пить, гадая, чем могло кончиться нынешнее веселье. Однако под конец появился всего лишь менестрель, который, промочив горло, завел нескончаемую песнь во славу Ос Эригу, где люди свободны. Герцог Микалегон сам подтягивал припев, отбивая такт рукояткой ножа. Когда же песнь смолкла, он поднялся на ноги и воскликнул: - Выпьем за старых Богов сражений и побед - и да сгинет проклятый Колодец! Певец ударил по струнам арфы. Люди в зале вставали один за другим, нестройно крича. Поднялся среди прочих и Эйрар, но лишь чуть пригубил и вновь сел, чувствуя, как по спине побежали мурашки: ведь это было почти святотатство. Его смущение не укрылось от взгляда соседа по столу - одного из офицеров Микалегона, воина с жестким, изборожденным морщинами лицом и шрамом от раны, которая, видимо, когда-то едва не стоила ему глаза. - Не обижайся, империал, - сказал он, впрочем, вполне дружелюбно. - Просто Ос Эригу всегда поступает так в начале войны. - Я дейлкарл, - сказал Эйрар. - Да? Но тише: сейчас герцог скажет тост, а потом начнутся обеты... Чаша Микалегона была снова полна, лицо великана сияло. - Мы в осаде! - провозгласил он. - Там, за мостом, сидит барон Катинэ с Четвертой терцией Бриеллы, и он намерен вести войну до конца. Он хочет разорить гнездо Морского Орла и слышать не желает ни о каких компромиссах. Сегодня утром мы приняли его вызов - посланец барона висит на воротах с той стороны! Он подождал, пока стихнет взрыв восторженных криков, высоко поднял чашу и продолжал: - Клянусь этим Кубком Войны ни с кем не заключать мира и не щадить никого, пока трон четырнадцатого графа Валька не будет низвержен, а барон Катинэ - убит! Кто со мной? Кто - вместе с Вольным Братством Ос Эригу и со мной? И поднес кубок к губам. Пламя факелов заплясало, точно от ветра, когда воины Эригу, а за ними - воины Дейларны и Каррены - вскочили с боевым кличем, размахивая оружием. На сей раз Эйрар осушил чашу до дна, от всей души. Но когда крики стали стихать, а люди - рассаживаться, его шрамолицый сосед остался стоять. Вот он поднял свой кубок и провозгласил: - Клянусь этим Кубком Войны, что последую за герцогом Микалегоном до конца - и не лягу спать под крышей до тех пор, пока не сойдусь с бароном Катинэ в поединке или пока он не будет убит! Он выпил. Зал отозвался приветствиями, хотя и не столь шумными, как в первый раз, воздавая своего рода дань уважения. Следом поднялся Альсандер: - Я здесь чужеземец и вдобавок бывший ваш враг, - сказал он. - И тем не менее, над этим Кубком Войны я произношу обет сражаться плечом к плечу с герцогом Микалегоном. Клянусь не знать покоя и не заключать мира, пока он сам не заключит мир! Клянусь от своего имени и от имени всех нас, шестерых братьев, увидевших свет чудесным образом, двумя тройнями. Клянусь моей родиной, чьи зеленые холмы навеки запечатлены в наших душах, что я войду в карренский Дворец лишь после того, как вожди Народной партии подметут в нем пол своими бородами. Вот какой обет произношу я над вашим Кубком Войны! - Клянемся! - в один голос крикнули Плейандер и Эвименес, и еще прежде, чем зал разразился криком, этот последний добавил: - А я клянусь собственной рукой истребить Стенофона Пермандосского - и возлечь с его сестрой Ликаоникой без его на то дозволения! Восторженный рев, вырвавшийся из десятков глоток, потряс каменные стены. Если раньше морские короли севера были не очень-то высокого мнения о полководцах с Островов, то теперь виночерпии сбились с ног: люди стучали кулаками по столам и пили за здоровье карренцев. Вот это был обет так обет!.. Непрерывный гул повис под сводами зала. Один за другим вставали свободные воины Ос Эригу и произносили клятвы одна другой хлеще. Кто-то сулился утвердить белое копье на высочайшей башне Бриеллы; слышавшие, впрочем, сочли, что это была пустая болтовня, а не обет. Но следом прозвучало обещание принести домой значки трех валькинговских деций - и заслужило всеобщее одобрение. Поднялся Рогей: - Над этим Кубком Войны клянусь поступить с бароном Ванетт-Миллепигом точно так же, как сам Рыжий Барон поступил с детьми синдиков Мариаполя!.. Он почти прорычал эти слова, и люди невольно притихли, слушая его грозный зарок. Долговязый Эрб хотел говорить, однако герцог Микалегон жестом велел ему обождать и кивнул Эйрару, приглашая его произнести свою клятву. Пиво северян было крепким, но Эйрар проглотил его куда меньше, чем любой из присутствующих, и на его почти совсем трезвую голову затея с тостами и клятвами выглядела глуповатой. Он видел, как поджал губы волшебник Мелибоэ. И все-таки выпитое изрядно разгорячило в нем кровь, к тому же отступать было некуда: - Клянусь Кубком Войны, - прозвенел его голос, - что не сложу оружия, пока Дейларна не станет столь же свободной, как Ос Эригу... - он запнулся на миг и с некоторым изумлением услышал из собственных уст: - Клянусь также, что не полюблю и не пойду под венец ни с одной женщиной, кроме Аргиры, принцессы из Стассии... хотя бы весь мир лежал между нами! Поднялся крик, со всех сторон к нему потянулись руки с кубками, но все голоса покрыл раскатистый хохот герцога Микалегона. Принц Аурарий скривился в мерзкой ухмылке. Плейандер надул губы совсем по-мальчишески, а мрачный Эвименес отшатнулся так, что опрокинулось кресло, он приподнялся, опершись на стол кулаком, злые глаза глядели пристально. Волшебник Мелибоэ задумчиво потупился; он выглядел опечаленным - или это только казалось? - Хорошо сказано, - похвалил Эйрара шрамолицый сосед, а кто-то из воинов Ос Эригу уже клялся не есть ничего, кроме вяленой трески, покуда не скормит рыбам дезериона. Длинный зал словно бы плыл и покачивался среди общего гвалта - Кубок Войны обходил его по кругу, обеты звучали один за другим, но Эйрар Эльварсон почти не слушал, мучительно размышляя: "А правильно ли я поступил?.." ...На деле осада началась на следующий день, рано утром, когда люди в крепости только-только просыпались, раздражительные и с тяжелыми головами после выпитого накануне. Скала Ос Эригу была продолжением самого западного отрога Железных Гор, и оттуда, из сосновых лесов, к подъемному мосту замка вела извилистая дорога. И вот, едва забрезжил рассвет, человек, обладавший зрением Эйрара, мог бы различить на этой дороге сквозь мелкий весенний дождик алый треугольник Бриеллы, колебавшийся на походном древке. А кто-нибудь, наделенный столь же острым слухом, расслышал бы вдалеке сквозь туман тонкое пение воинских флейт. Это шли терциарии. - Ну и что они намерены делать? - проворчал Микалегон. - Прыгать через пролет?.. Нет, конечно, у них на уме было кое-что поумнее. Эйрар рассмотрел сквозь занавес дождя, как тусклый металлический блеск опоясал ближнюю гору. По дороге спускалась вереница повозок, влекомых лошадьми, мулами и волами; в повозках сидели рабочие - миктонцы и местные крестьяне, насильно согнанные на работу. Возле моста повозки остановились. Рабочие спрыгнули наземь и принялись выгружать на скалы поклажу - деревья, срубленные в лесу, глыбы камня и глины. Не требовалось великого ума, чтобы понять вражеский замысел: они собирались навести свой собственный мост через перешеек и таким образом достичь замка, подобраться к которому иным путем было невозможно. И они были покамест вне досягаемости метательных машин, стоявших на стенах. Вожди собрались на совет; следовало обсудить создавшееся положение и обдумать ответный удар. - Надо устроить быструю вылазку на лодках, - предложил Микалегон, - и подрубить еще несколько пролетов моста. Добавим им работы! - Пожалуй, - согласился Альсандер. - Когда начинаешь войну, всегда первым долгом нужна хоть маленькая, но победа, чтобы устрашить врагов и заставить их усомниться в себе. - Ну нет, - сказал Плейандер. - Если барон Катинэ - толковый военачальник, а у меня есть основания полагать, что дело обстоит именно так, - он наверняка предвидит возможность подобного маневра; он наверняка держит наготове лучников и баллисты и еще горшки с горячей смолой, чтобы отбить охоту у всякого, кто покусится на мост - особенно ночью. Какая победа, Альсандер? Они же перестреляют нас, как цыплят! Злой и мрачный с похмелья, герцог начал было кричать, что не потерпит в своем замке никаких советчиков и указчиков - но затем сдался. Было решено разослать боевой призыв Кольца по Железным Горам и всему Корошу: тамошние рудокопы испокон веку были большими друзьями герцога Микалегона и всего его рода. Их не будут призывать к открытому восстанию - нет, пускай снаряжают маленькие отряды и теребят в горах валькинговские обозы; перспектива пограбить, вероятно, придаст им еще больше решительности (мысль принадлежала Альсандеру). - Не вижу, кто бы мог справиться с этим лучше Рогея, он дерзок и быстр, - сказал Эйрар. - И вдобавок его лично знают все предводители, носящие Железное Кольцо. Карренским Воеводам не слишком понравилось его предложение: - Ты что, позабыл уже, какую свинью он подложил нам в Шелланде? - Но герцог рявкнул на них и велел заткнуться, и они не стали ни огрызаться, ни спорить: пускай командует сам, да сам и расхлебывает. Мариоланский горец охотно взялся за дело, лишь попросил, чтобы его высадили на берег подальше к северу, в каком-нибудь укромном местечке. - Может быть, в Медвежьем фиорде? - предложил шрамолицый капитан, что сидел рядом с Эйраром на пиру, но тут у Эвадне вырвался смешок, и герцог, побагровев, осыпал капитана ужасающей бранью, так что бедняга, казалось, готов был откусить себе язык. На этом совет вождей завершился. Карренка не обратилась к Эйрару ни словом, и он это заметил. Он побродил немного возле покоев, отведенных имперским наследницам, но, памятуя о своем вчерашнем поступке, так и не решился постучать и спросить принцессу Аргиру. Оставалось надеяться лишь на случай, который ненароком сведет его с ней и даст ему возможность объясниться. Он даже придумал замечательную, с его точки зрения, речь в свое оправдание. Напрасный труд - принцесса не появилась. Зато появился шрамолицый. Он подошел к Эйрару и пожал ему руку, назвавшись Поэ: - ...или, что правильнее, Поэ Глупец, ведь теперь государь наш и вождь нипочем меня не простит... - Почему? - спросил Эйрар больше из вежливости, косясь в сторону двери, из которой в любой миг могла выйти Аргира. - Оговорка, друг, несчастная оговорка, - вздохнул Поэ. - У нас на Эригу порою достаточно оговорки, чтобы все мечты рассыпались прахом. Да, другой бы, пожалуй, вызвал меня на поединок, а старый герцог - тот попросту выставил бы за ворота. Но не таков Микалегон; он хитер - станет меня доводить, пока я не покину Братство по собственной воле... - Только за то, что ты упомянул Медвежий фиорд? Да неужели же подобная мелочь... - Мелочь! Если бы ты только знал, что за нею стоит!.. - Теперь уже Поэ тревожно оглядывался - не подслушивает ли кто. - Дело было почти четыре года назад: нашему государю и предводителю взбрело в голову отправиться на несколько дней порыбачить на маленькой палубной лодке вдвоем с одним уроженцем Короша, не помню точно, как его звали - кажется, Партен или вроде того. Сказано - сделано; вошли они в фиорд, и дул такой славный попутный бриз, и Партен сидел у руля. И вот тут нашему герцогу попался на глаза роскошный медведь, переплывавший с одного берега на другой. Он и возьми в голову, что зверь неплохо смотрелся бы во дворе крепости, если бы исхитриться взять его живьем. Взял он моточек крепкой веревки и велел спутнику править прямо к медведю. Накинул тому петлю на шею... да вот беда, придушить, чтобы не рыпался, не сумел, лишь обозлил. А медведь, не будь дурак, подплыл к лодочке сзади, зацепил когтями корму да и взобрался на борт - его милость, говорят, и ахнуть не успел. На беду, герцог не взял с собою меча, лишь острогу-трезубец, и этой острогой его товарищ ткнул чудовище, когда оно влезало на борт. Тут уж медведь вконец рассвирепел - и ну гоняться вокруг мачты за ними обоими. Что тут было!.. Румпель болтается, парус хлопает!.. Полных три раза обежали они лодку кругом, а потом государев спутник - он, понимаешь, пощуплее был да попроворней - живенько распахнул люк, и они юркнули туда вдвоем, чуть не вниз головами, и успели, по счастью, запереться, пока зверюга раздумывал, лезть за ними или не лезть. Ну и что дальше? Медведь себе расположился на палубе и нипочем не желал уходить, а они сидели внизу, точно два арестанта, а лодку носило по воле волн туда и сюда. Тот человек потом говорил, будто государь Микалегон ругался такими словами, что он уж начал бояться, кабы гром небесный не обратил их обоих в поджарки, а с ними заодно и медведя. Ладно, отдышались они, начали искать хоть какое-никакое оружие. На корме был зарешеченный лючок, в который проникал свет; время от времени медведь подходил к нему, рычал на них и совал внутрь когтистую лапу - ну, знаешь, как они делают, когда ловят рыбешку. Разыскали герцог со спутником на дне два ржавых рыбацких ножа... Микалегон их приспособил к шестам наподобие копий, и они попытались достать ими медведя через решетку. Но и с этим не вышло - прутья помешали удару, и зверю даже не продырявили шкуру, зато сам он махнул этак лапой и сломал одно из их копий, только хрустнуло, и нож покатился по палубе. И тут они видят - веревка на шее медведя запуталась в чем-то, так что теперь он никак не мог их покинуть, даже если бы и захотел. "Что будем делать, государь?" - спросил тот малый. А надо сказать, несмотря на отчаянное положение, ему было безумно смешно, да только он знал, что показывать это Микалегону было небезопасно. Герцог обозвал его идиотом и еще по-всякому, а потом спросил: "Не знаешь ли ты, часом, каких-нибудь заклинаний?" - А парень-то ведь был из Короша, как я уже говорил: они там все помаленьку учатся чернокнижию, это из-за миктонцев и троллей, которые им служат. "Я вправду кое-что знаю, государь, - сказал он. - Боюсь только, медведя мне не одолеть." "Колдуй!.. - зарычал герцог. - Не то уши тебе отрежу, бездельник!" Ничего не попишешь: пришлось бедняге ворожить. Стал он творить заклинание, а герцог знай пыхтел и сопел у него за спиной, да так забавно, что в самый ответственный момент парень все-таки не выдержал, расхохотался и, ежу ясно, испортил все дело. В заклинании-то говорилось о троллях, и они тотчас пожаловали: русалки, тьма-тьмущая русалок, это у нас здесь, на севере, такие тролли морские. Заполонили они всю лодку - и ну украшать ее гирляндами из водорослей и сосновых ветвей, а медведя - гладить да почесывать ему за ушком... еще и отплясывали на палубе, пока государь Микалегон бушевал и ревел от ярости в трюме. Они же страсть любят потешиться, когда кто из нас, людей, вот так сядет в лужу, - если только, конечно, это не горе какое-нибудь. И вот русалки всю ночь отгоняли лодку от берега, и стоял такой тарарам, что двое бедняг так глаз и не сомкнули. Герцога выручили только на другой день, когда прошел слух о миктонском набеге и из замка за ним отрядили корабль. Когда же выяснилось, что произошло - над ним до кол