вид у него был отсутствующий. Время от времени из-под приспущенных век он поглядывал на Найла. И в конце концов сказал: - Послушай... А если бы, скажем, у нас получилось договориться с пауками... Я ничего не обещаю, но - если бы? Это бы решило твою проблему? - Договориться насчет чего? - Ну, скажем, чтобы они разрешили тебе остаться и трудиться у нас? - Откуда ты знаешь, согласятся они или нет? - осторожно спросил Найл. - Они нам кое-чем обязаны. - Доггинз отщипнул кусочек жареного жаворонка. - Как я понимаю, они чуют в тебе опасность, и это не дает им успокоиться, так? А если бы мы гарантировали, - он особенно подчеркнул последнее слово, - что ты не дашь повода для беспокойства, они, вероятно, и пошли бы на это. - А я бы жил здесь... и служил жукам? - Нет, ты служил бы у меня. Мне нужен новый помощник. Ты во взрывчатке что-нибудь смыслишь? - Боюсь, что нет. - Неважно, научишься. - Доггинз сделался добродушным, простым. - В составе пороха нет ничего сложного: селитра, фосфор и уголь. Надо просто соблюдать пропорцию. С динамитом посложнее: последний мой помощник подорвался, когда делал нитроглицерин. Но ты этим заниматься не будешь. Твоей основной работой будет очищать продукт от угольных примесей. Он начал с полным ртом бубнить принципы фракционной очистки. Найл слушал с участливым лицом, а у самого мысли бродили в другом месте. Не очень-то верилось, что пауки позволят ему остаться у жуков. Хотя кто знает: голос у Доггинза звучал уверенно. Понятное дело, идея соблазнительная. Более отрадную жизнь, чем в таком доме, трудно и представить. Одного этого было бы достаточно, чтобы голова юноши наполнилась романтическими грезами. Доггинз допил свое пиво; оттолкнув стул встал. Похлопал Найла по плечу. - Не переживай, малый. "Богатый и любимый" Билл имеет здесь кое-какой вес. Пошел переодеваться. Наливай еще пива. Найл рад был остаться наедине с собой, это давало возможность собрать мысли воедино. Беспокоило сейчас то, как отреагируют пауки, когда узнают, где Найл находится. Если схватят во второй раз, придется трудно: коли не убьют, то уж наверняка позаботятся, чтобы никуда не улизнул. Так что можно ли рискнуть и позволить Доггинзу договориться от своего имени? Даже если жуки согласятся и отпустят, какой здесь выигрыш? Они же союзники смертоносцев, так что, служа им, Найл невольно будет услуживать паукам. Чем больше он об этом думал, тем больше терялся. Стараясь успокоиться, он начал слоняться по комнате, сунув руки в карманы, и всякий раз останавливался перед окном поглядеть на фонтан. Детей, видно, зазвали в дом, и фонтан теперь казался до странности одиноким. Брызги, сеясь, жемчужно сияли на солнце. Струя взметалась, словно в попытке достать до неба, но неминуемо опадала обратно к земле - безысходно, как мысли самого Найла. Внимание отвлекло легкое покалывание в пальцах правой руки; кончики пальцев касались раздвижной трубки. Он вынул ее и задумчиво взвесил на ладони, проникаясь необычным, глубоким умиротворением. Чуть помедлив, нажав на кнопку, раздвинул трубку. Покалывание было неожиданно сильным, влажноватую кожу так и щипало - чтобы так сильно, он и припомнить не мог. Держа трубку между большим и указательным пальцами. Найл все внимание сосредоточил на вибрации. И тут с громкостью и отчетливостью, от которой Найл чуть не подпрыгнул, в груди прозвучал голос Стигмастера: "Расскажи ему о Крепости". На секунду разум Найла просто оцепенел. "Крепость?" - подумал он растерянно. Он уже успел забыть, что означает это слово. Однако не успел о том и заикнуться, как покалывание исчезло. С растерянностью и унынием Найл смотрел на трубку, думая, не повторить ли попытку выйти на контакт. В этот момент из коридора послышался голос Доггинза, и юноша поспешил нажать на кнопку. Когда Доггинз вошел, Найл уже засовывал трубку в карман. Доггинз выглядел неожиданно солидно. Потасканную желтую тунику сменила черная тога с золоченой цепью вокруг пояса. Кожаные сандалии тоже черные, на голове уже не видавший виды зеленый козырек, а остроконечный колпак, что придавало Доггинзу сходство с монахом. - Готов? Все, пора трогаться. В коридоре дожидались жены и дети, все в веселых цветастых нарядах. Лишь Лукреция, в отличие от других, была одета в черную льняную тогу, очевидно, подчеркивая, что среди жен она здесь первая. Когда Доггинз с Найлом вышли на улицу семейство тронулось следом ровным "крокодильчиком", по росту... Прошли через зеленую лужайку перед залом собраний и свернули на главную улицу. Похоже было, что каждый житель города движется примерно в том же направлении. Сипло посвистывали (очевидно, переговаривались меж собой) жуки, возвышаясь над слугами-людьми изумрудными спинами и ярко-желтыми головами. Всюду царил дух бесшабашного веселья, и, если кто-нибудь из ребятишек, расшалившись, со всего хода ударялся о лапу жука, никто даже не одергивал проказника. Найл не мог надивиться на такую свойскость и дружелюбие между хозяевами и слугами; в противоположность паукам, эти большие, закованные в панцирь существа не вызывали ни страха, ни мрачного восхищения - просто открытое, дружеское чувство. Когда площадь осталась позади, внезапно ему вспомнилось слово, смысл которого Найл тщетно пытался восстановить. - Что такое казармы?-спросил он у Доггинза. - Место, где живут военные. А что? - Я видел это слово на старой карте. Доггинз резко обернулся к нему. - На плане паучьего города? - Да. - Оно, то место, случайно не "крепостью" называлось? - спросил Доггинз с деланным равнодушием. - Да. А ты откуда знаешь? Тот пожал плечами. - Всякие слухи ходят. А ты, интересно, сумел бы описать, где примерно она расположена? - Наверное, да. Она в квартале рабов. Они уже, по сути, вышли на окраину. Найл с любопытством заметил, что одна из красных башен как раз сейчас строится, а на недовершенных стенах с жужжанием роится сонмище золотистых насекомых. - Что они такое делают? - спросил он. - Строят. - Строят насекомые? - не поверил Найл. - Точно. Их тут называют клейковинными мушками. Когда они поравнялись с усеченным конусом башни, жужжание сделалось просто оглушительным. - Они строят ее для себя?! - с трудом перекрывая шум, прокричал Найл. - Нет, нет! - Доггинз остановился, а за ним и кортеж из жен и детей. - Они живут в гнездах из склеенных меж собой листьев. - Тогда как же вы заставляете их строить дома? - Их специально дрессируют. Вот, смотри. Доггинз сосредоточенно нахмурился, насупил брови и впился прищуренным взглядом в роящихся золотистых насекомых. Секунду спустя они начали оседать на стены, через полминуты шум утих, а насекомые стали карабкаться друг другу на спину. Бисеринки пота проплавились на лице у Доггинза. Вот он надрывно перевел дух и расслабился; насекомые тотчас взвились в воздух. Похоже, Доггинз остался доволен собой. - Как у тебя это вышло? - Они приручены подчиняться мысленным командам. Желаешь сам попробовать? Найл вперился в мушек и сосредоточил внимание. Тотчас он осознал наличие каждого отдельного насекомого так четко, словно слился с ними воедино - они стали как пальцы на руках-ногах. Ему было даже известно их точное количество: восемнадцать тысяч семьсот восемнадцать. Но, мысленно уже почти собравшись скомандовать им осесть, он припомнил данное себе обещание не отпускать легкомысленных жестов и передумал. - Что-то, боюсь, у меня не выходит. Доггинз улыбнулся сочувственно, однако от Найла не скрылось: доволен. Когда двинулись дальше, до Найла вдруг дошло, что вживление в клейковидных мушек обнажило связь с потоком жизни, скрытно текущим сквозь мир. Теперь его динамика и насыщенность ошеломляюще отличались от тех, что он чувствовал нынче поутру, когда стоял на площади среди рабов. Тогда Найл сознавал нехитрую радость бытия. Здесь, в городе жуков, он чувствовал, что находится действительно среди себе подобных; среди людей с такой же, как у него самого, способностью активно мыслить и управлять своей жизнью. Было только одно различие: люди здесь не осознавали, что владеют этой силой. Он, словно между прочим, спросил у Доггинза: - А как ты научился управлять клейковидными мушками? - Да это нетрудно. Они привыкли, что ими командуют жуки. А я сам живу среди жуков уже столько, что, думаю, нахожусь с ними на одной мыслительной волне. Поэтому у меня это тоже получается... Разумеется, он заблуждался. Дело здесь было вовсе не в мыслительной волне. Суть была единственно в силе воли. У Найла на миг появился соблазн растолковать, что к чему, но затем он решил, что сейчас не время и не место. В полумили от города дорога делала изгиб, с которого открывался вид на невероятных размеров ямину в земле, где-то миля в ширину и четверть мили вглубь. Просто голова кругом. - Что это? - Старый мраморный карьер. - Кто его вырыл? - Люди. - Доггинз подмигнул. В вертикальном срезе различались слои геологических отложений; самый широкий - верхний - того же цвета, что и дорога под ногами. Это и был, очевидно, источник материала для строительства дороги. Дорога полого сходила вниз, пестрым потоком струились по ней идущие люди и жуки-бомбардиры. На дне карьера виднелись десятки разноцветных палаток, из которых особо выделялся размером шатер в зеленую и белую полоску. Найл расслышал еще и звуки, от которых сердце встрепенулось с неожиданной радостью - бравый звук духовых инструментов; кто-то наигрывал в унисон. Путь на дно карьера занял полчаса. После выпавшего прошлой ночью дождя все еще стояло множество больших луж; через них, заливаясь смехом, прыгали дети, обдавая друг друга фонтанами брызг. Другие ребятишки глазели на кривляния клоунов. Из разноцветных палаток и будок исходили соблазнительные запахи еды, леденцов из жженого сахара. Музыканты, облаченные в ярко-красные тоги с желтыми поясами, стояли на эстраде - каменной платформе, а амфитеатр за ними усиливал звук, будто мощный упор. В этой части карьера находились плотно пригнанные друг к другу зрительские места - около тысячи, - над которыми возвышался прозрачный купол наподобие пузыря, с зелеными крапинками. Доггинз сказал: - Если хочешь как следует разглядеть, что будет на сцене во время представления, подыщи себе место в верхнем ряду. Начало где-то через полчаса. А я пошел: дела. - Спасибо. - Найлу не терпелось посмотреть, что же там на сцене. Однако через минуту Доггинз возвратился. - Беда, - тихо и тревожно сказал он. Найл повел глазами в ту сторону, откуда сейчас подошел Доггинз, и сердце обмерло. Среди спускающихся по склону четко выделялась компания женщин с обнаженной грудью. Сомнений не было: служительницы. На одну минуту Найла охватил безотчетный страх. - Думаешь, это за мной? - Нет. Они часто приходят сюда на праздник Грохота. - Что мне делать? - Не паникуй. Не думаю, что они тебя узнают. Ты для них обыкновенный раб. Но лучше держись от глаз подальше. - Он указал на полосатый шатер возле эстрады. - Там рабы вкалывают, увидишь. Мостига ты уже знаешь (тот, лысый, ты видел его утром). Пойди и спроси, чем можешь пригодиться. Найл вошел в балаган и растерялся, такая там царила суматоха. Основную часть пола занимали затейливые декорации: остров, на нем деревья. Над разрисованными голубыми волнами возвышался корабль на якоре, а по близости в море впадал ручей. На берегу стояли соломенные хижины дикарей-островитян, а вокруг котла с несчастного вида матросом внутри заходился в пляске знахарь-колдун, у которого на шее болтался амулет с черепами. Найл определил, что и знахарь, и остров сделаны из дерева и папьемаше, которые до сих пор усердно размалевывали подмастерья, ползая по сцене. Задняя стенка шатра выходила непосредственно на стену карьера. Найл разглядел, что держится она за счет хитросплетения веревок, блоков и шкивов. Сразу за шатром на стене карьера находилась искусственная пещера, перед которой рабы разгружали подводу с бочонками. Лысоголовый, усталый и вконец издерганный, пытался, судя по всему, заправлять разом и вся. На вопрос Найла, какая помощь требуется, он лишь раздраженно фыркнул: - Катись отсюда и не мешай! Но тотчас узнал юношу и воскликнул сердито: - А, это ты! Ничего, вот уж второй час как без тебя обходимся. Ты где шатался? - Находился в распоряжении Доггинза. - Ну что тогда, давай, гоняй рабов. На вот, возьми-ка, пригодится. - Он протянул Найлу хлыст. Юноша пробрался в пещеру. Ее покатые стены вдавались глубоко в толщу породы. Все пространство от пола до потолка было забито деревянными бочонками и ящиками с фитилями и запалами. Один из бочонков валялся разбитый на полу, возле него скреб пол совершенно непригодной для этого метлой косоглазый придурок. Найл сразу же уяснил: проблема не в том, что рабы медленно возятся, а, наоборот, в том, что носятся слишком быстро. Атмосфера праздника их сильно возбуждала, и они мельтешили, как ошалевшие муравьи, катя бочонки, волоча сундуки, забывая затем, куда их девать и бросая прямо на дороге, где на них натыкались другие. Рыжий паренек с шишковидными коленями - очевидно, помощник лысого - изо всех сил старался их контролировать, но до него самого, видно, уже дошло, что это совершенно бесполезно. Найл огляделся и смекнул, что надо делать. Рабов он разбил на тройки и каждой поставил определенную задачу. Для вида помахивал и хлыстом, но в этом, по сути, не было необходимости. Рабы реагировали на мысленные приказы с четкостью, напоминающей клейковидных мушек. Одна бригада подносила бочонки из глубины пещеры, другая грузила их на небольшие тачки, третья вкатывала в шатер. Там подмастерья, подхватив, определяли их в полое место под " островом". Работа была сделана за четверть часа, и лысый стал посматривать на Найла по-иному, с уважением. Когда Найл спросил, что делать дальше, тот ответил: - Просто держи этих чертяк в сторонке, пока не подготовимся к началу. Тут спереди в шатер вошел Доггинз; Найл по забывчивости махнул, но тот в ответ только сердито скривился и качнул досадливо головой. Через секунду Найл понял, почему. Через вход одна за другой прошли человек пять служительниц, и впереди всех Одина. К счастью, она была увлечена разговором и в сторону Найла не смотрела. Юноша отвернулся и заспешил к заднему выходу. Пороховой погреб был теперь пуст; расколотый бочонок так и валялся посреди пола, вокруг тонким сдоем стелился серый порох. Найл прошел мимо него в глубину пещеры. Здесь стояла приятная прохлада, влажно пахло грибами. Приятно было после суматохи шатра дать телу отдых. Найл облюбовал уголок за нагромождением бочонков и присел на ящик с запалами. Через несколько секунд он утомленно закрыл глаза и, чувствуя дремоту, приложился затылком к стене. Легкое прикосновение к плечу разом прогнало наползающую было дремоту. Резко втянув воздух, он уставился в густую тень. Там угадывалось невнятное, слабое шевеление; Найл на секунду подумал, что смотрит на маленькую тысяченожку. Пропуская дневной свет, чтобы лучше видеть, он осторожно сместил бочонок пороха. Там ничего не было, кроме зеленого грибовидного выроста, растущего на стене. Найл вынул раздвижную трубку и ткнул вырост, судя по всему, очень твердый. Может статься, гриб служит жильем какому-нибудь созданию? Найл колупнул гриб пальцем. Едва он это сделал, как над поверхностью гриба обозначилась крохотная, напоминающая влажный палец ложноножка и коснулась кожи. Найл инстинктивно отдернул руку. Затем, поскольку ложноножка казалась не опаснее червяка, снова вытянул палец и дал существу его коснуться. Удивительно: ложноножка тут же сделалась тоньше и длиннее, и молниеносно обвилась вокруг пальца в колечко. Найл потянулся другой рукой пощупать, какова она на ощупь; из гриба выпросталась другая ложноножка и тоже схватилась за палец. Он тихонько потянул руку на себя; ложноножки упорствовали. Они силились втянуть его руку к себе в гриб. Резким движением Найл высвободил пальцы. На каждом пальце там, где хватались щупальца, виднелись красные венчики. Судя по всему, это был какой-нибудь меньший собрат той нечисти, что он повстречал прошлой ночью: то же вкрадчивое, поначалу еле неуверенное прощупывание ложноножками, похожими на рожки улитки, та же неуловимо скользкая хватка, выдающая недюжинную силу. Найл просунул под основание гриба трубку и. действуя ею как рычагом, отвалил тварь от стены. Гриб, похоже, крепился центральным корнем, на основании коего располагались кольцом крохотные присоски, напоминающие маленькие разинутые рты. Стоило к одному из таких ртов подставить кончик мизинца, как тот, раскрывшись шире, немедленно присосался; одновременно с тем наружу выявились с полдесятка ложноножек и попытались ухватиться за руку. Похоже, они вылезали из слизистой поверхности гриба, словно он состоял из той же вязкой жидкости. Когда Найл, потянув, высвободил руку, кончик пальца у него был покрыт едкой слизью. Юноша тщательно вытер руку о рубаху. Пристально глядя на гриб, он намеренно расслабился и полностью настроил ум на восприятие. Любопытно было выяснить, что это - животное или растение. На какой-то миг мозг Найла превратился в подобие зеркала, отражающего скудное, обуреваемое голодом хищненькое создание, но вот его собственный разум раскрылся и поглотил этот мелкий очажок жизни. Юноша начал сознавать нежно пульсирующую энергию, словно он глядел на существо сверху, через расходящиеся на глади пруда круги. - Что ты здесь делаешь? Голос хлестнул резко, словно удар. Найл так был поглощен наблюдением за грибом, что совершенно не заметил, как к нему неслышно (потому что босиком) подошла Одина. - Что ты здесь делаешь? - повторила она. - Прячусь, - ответил Найл, обретя дыхание. - Я это как-нибудь вижу. От кого? Тревога сменилась облегчением и отчасти неловкостью. Облегчение от проблеска догадки, что женщина рада его видеть. Неловкость от того, что он внезапно, сам того не сознавая, вторгся в ее сознание. Он уже сошелся с Одиной так близко, что даже в потаенную область ее мыслей мог внедряться совершенно естественно, но тем не менее чувствовал себя при этом как вор, пробирающийся в спальню. Найл подвинулся, освобождая Одине место на ящике для запалов, и она села возле него. Непонятно, от кого из них изошел влекущий порыв. Секунду Найл близко смотрел Одине в глаза, затем, подчиняясь все тому же безотчетному порыву, обнял ее и припал губами к ее губам. Руки женщины ласково легли ему на шею. Их тела сблизились... Случилось это совершенно естественно, и оба почувствовали восторг и облегчение, что это наконец произошло. Сознавал Найл и то, что Одина ждала от него этого; она же видела, как он ласкался с той, темноволосой, в женском квартале. Одина отстранилась первой, дисциплинированная служительница вновь одержала в ней верх. - От кого ты скрываешься? - Мне пришлось уйти из города. - Но зачем? - На лице Одины читалось полное недоумение. Пауки казались ей строгими, но благодетельными хозяевами, служить которым приятно и почетно. - Они убили моего отца. - Я знаю. Это печально. Но он пытался напасть на одного из них. - Понимаю. И все равно мне трудно простить. - Тебе надо простить. Они хозяева. Мы не имеем права роптать на то, что они считают нужным. Странно было общаться с ней таким образом. Найл успевал считать рождающиеся у нее в уме слова еще до того, как она их произносила; получалось эдакое странноватое эхо. На секунду у Найла возник соблазн выложить Одине то, что он узнал от Каззака, но он сдержался. Было бы жестоко по отношению к ней раскрывать всю правду. Ее ум был не готов к такому страшному откровению. - Ты должен возвратиться со мной в город, - сказала она ласково. - Они поймут, почему ты сбежал, и простят. - Она прижала его лицо к себе, так что он не видел, а только чувствовал. - А потом, я позволю тебе стать моим мужем. Найлу странно было слышать такое предложение. С таким же успехом принцесса могла предлагать руку простолюдину. - Разве может служительница брать себе в мужья беглого раба? Нежно стиснув голову Найла ладонями, она посмотрела ему в глаза. - Служительница может брать в мужья кого захочет, в этом ее привилегия. Их губы слились в упоительном, долгом поцелуе. Словно светлая, чистая аура живительной энергии облекла их. В этот миг Найл понял, что Одина лишила его выбора. В самом деле, он легко бы мог убедить ее уйти и сделать вид, что они никогда не встречались; из любви к нему она пошла бы на все, о чем бы он ни попросил. Но, поступив так, Найл превратил бы Одину в изменницу, обрекая ее на мучения. Поэтому и знал наперед, что этому не бывать; чувствовал, что теперь в ответе за эту женщину. - Очень хорошо. Все будет по-твоему. На этот раз прикосновение было решительным, требующим, губы впились жадно. Они самозабвенно предались ласке, ощущая мягкое тепло друг друга. Между делом Найл почувствовал у себя в волосах холодную щекотку и содрогнулся от отвращения: на шее хозяйничали ложноножки гриба. - Что это? - срывающимся голосом спросил он. Одина рассмеялась. - Всего-навсего гриб-головоног. Она поднялась, достала с пояса кинжал и отсекла гриб. Тот свалился на пол. К удивлению Найла, Одина нагнулась, насадила его на острие кинжала и скинула в поясную сумку. - Что ты собираешься с ним делать? - Это славная еда. - Она ласково взъерошила Найлу волосы. - Когда ты станешь моим мужем, я его как-нибудь приготовлю. Снаружи оркестр затрубил фанфары. - А сейчас пойдем. - Она взяла Найла за руку. - Это ничего, что нас увидят вместе? - Почему бы и нет? - хохотнула она. - Пусть глядят, завидуют. Когда они вдвоем выходили наружу, Найл чувствовал и радость и печаль. Радость от того, что Одина рядом; печаль от мысли, что скрыться так и не удалось. В глубине шатра стоял Доггинз; завидев Найла, он остолбенел от ужасной догадки и проводил его оторопелым, беспомощным взором. Найл избегал смотреть ему в глаза. Зрительские места были уже полностью заняты. Люди плотно сидели на скамьях, бомбардиры стояли между рядами на высоких платформах. Одина подвела Найла к скамье, предназначенной, очевидно, для служительниц, села сама и уступила краешек Найлу. Другие служительницы поглядывали на Одину со сдержанным любопытством. Интересно было замечать, что им и в голову не приходит, что сейчас произошло между ними двоими; очевидно, Одина держала это в секрете от остальных. Как раз впереди разместилось все семейство Доггинзов; те во все глаза смотрели на шатер, ребятишки сосали большие разноцветные леденцы. Крапчатый купол-пузырь изнутри казался голубым. Само стекло было настолько прозрачным, что казалось почти невидимым; судя по всему, оно обладало свойством пресекать жару. Под куполом, несмотря на обилие света, совсем не чувствовалось духоты, летний зной преображался в бледное тепло зимнего дня. Одина была занята разговором с сидящей по соседству девушкой. Найл поглядывал на свою нареченную с тайной гордостью. Волосы янтарного цвета, загорелый бюст, белоснежные зубы - среди служительниц она, безусловно, выделялась своей привлекательностью. Укромный огонек счастья тихо светился внутри. Был ли Найл влюблен в нее? Вопрос казался совершенно неуместным. Он пребывал в том возрасте, когда каждому мучительно хочется быть любимым, когда от любой приветливой улыбки в сладком предчувствии замирает сердце. Что касается того, влюблен ли он в Одину... Стоит ли вообще задумываться об этом, если она любит его? Фанфары грянули еще раз, и воцарилась тишина, глаза зрителей были прикованы к шатру. Рабы поспешно выдергивали колышки, прикрепляющие полотнище шатра к земле. Навстречу зрителям вышел Билл Доггинз. Церемонно поклонившись, он повернулся лицом к шатру и вскинул руки, собираясь дать команду. Полотнище шатра картинно всплыло вверх, подаваясь ближе к стене карьера на скрытых шкивах, и накрыло вход в пороховой погреб, образовав своего рода экран-задник. При виде острова зрители разразились восторженными аплодисментами. Доггинз. очевидно, взявший на себя роль церемониймейстера, вальяжно отодвинулся в сторону. На палубе корабля показался пират на деревянной ноге. Свирепым взором окинув публику, он проорал: - А ну-ка, козявки! Что вы все на меня таращитесь! Вам не напугать Питера-Деревянную Ногу! Обернувшись, он рявкнул куда-то вниз: - Эй, ребята, там собралась толпа каких-то кретинов и таращится на меня! А ну-ка, давайте подсыплем им жару! Тут сзади оглушительно грохнуло, и Питер-Деревянная Нога испуганным зайцем скаканул в воздух, потеряв при этом шляпу и подзорную трубу. Зрители разразились хохотом, а жуки забавно зашевелились, потирая щупики, от чего послышался стрекот, совсем как у сверчков. Найл, знавший пантомиму лишь смутной родовой памятью, хохотал громче всех. Увеселение продолжалось. Питер-Деревянная Нога прибыл со своими сообщниками на остров в поисках клада. Публике он заявил, что собирается остаток дней прожить в достатке, а на досуге подрабатывать палачом. Но на острове, оказалось, было полно дикарей-людоедов (их играли перемазанные сажей рабы). Новый главный бомбардир Питера (прежнего, он сказал, слопала акула) был недотепой, спички не мог зажечь без того, чтобы не грянул взрыв. Когда главарь приказал ему дать ложный сигнал бедствия, дабы заманить в засаду проплывающее мимо торговое судно, а главный бомбардир зло на него покосился, ребятишки завизжали от радости, предвкушая, что сейчас еще раз бухнет. Когда спустя секунду-другую главный бомбардир появился на палубе с охапкой петард, вся команда, включая самого Питера-Деревянную Ногу, испуганно прикрыла голову руками, а смех и восторженный топот стали такими оглушительными, что Найл невольно заткнул уши. Понятное дело, петарды не замедлили рвануть во все стороны, а главный бомбардир, буквально чудом разминувшись со снопом пламени, мастерски сделал сальто-мортале. Судя по всему, это был отлично натренированный акробат. Было место и любовной истории; Найлу она приглянулась еще больше, чем беспрестанная пальба. Помощник капитана, честный малый, угодивший после неравного боя в плен к пиратам, - полюбил красавицу с захваченного корабля, и они вдвоем решили бежать. Потом они попались дикарям-людоедам и следили из-за решетки, как те готовятся к пиршеству, где главным яством должны были стать пленники. К счастью, дикие люди не подозревали, что к костру они вместе с хворостом прихватили еще и охапку сигнальных ракет. В соответствующий момент грянул взрыв, простодушные людоеды бросились врассыпную, и пленники обрели свободу. Теперь было ясно, почему над зрительскими местами громоздится купол-пузырь; в него со всего лета врезались и с треском рассыпались три ракеты, а ему хоть бы что, ни единой царапины. В третьем действии драмы (пантомима длилась уже около двух часов) помощника капитана и его возлюбленную привязали к мачтам пиратского корабля, обложив их подготовленными для взрыва пороховыми бочонками, сам же главарь с сообщниками задумал бежать на торговом судне. Дикари воспользовались возможностью напасть на пиратский корабль. Пока герой с изумительной ловкостью перерезал стягивающие возлюбленную веревки кинжалом, который держал в зубах, людоеды всей кучей взобрались на борт по веревочной лестнице. Рабы отрепетировали сцену недостаточно хорошо, и получилась накладка во времени: вскарабкавшись чересчур быстро, они встали в круг и смирно глазели, как усердствует главный герой, стараясь не подавать виду, что работает у врагов на глазах. Было видно, как на заднем краю сцены командует Доггинз, рубящими жестами отдавая приказы, но зрители не обращали на это никакого внимания. В конце концов, всех персонажей освободили окончательно, и главный герой, отрубив кинжалом горящий конец фитиля, бросил его не оглядываясь через плечо. Фитиль, конечно же, угодил в ведро с петардами, которые полоснули во все стороны, зажигая своими искрами фейерверки, которые - вот уж разберись, почему - были накиданы по всей палубе. Это лишь сдобрило кульминацию. Когда герой и героиня благополучно улизнули (их утянула невидимая со зрительских мест веревка), весь корабль превратился в красочный фейерверк; разноцветные искры снопами сыпались из иллюминаторов, люков и даже с макушек мачт. Тут стало ясно, что дикари отступили от общего сценария. Они самозабвенно отплясывали среди снопов искр, хохоча и размахивая руками. Один из них вякнул от боли: петарда угодила ему между ног; бедняга спрыгнул за борт. Остальные, похоже, совсем ошалели от радости. Доггинз сам выскочил на палубу и закричал им, чтобы убирались, но его голос утонул в грохоте фейерверка и взвизгах смеха. В эту секунду грянул взрыв, самый настоящий; полубак корабля неожиданно разлетелся в щепы. Рабы уставились, остолбенев, словно принимая происходящее за шутку. На миг прорезался осипший от постоянного крика голос Доггинза: - Скорей отсюда, дубины! Он сам, развернувшись, бросился наутек, и в эту секунду корабль сотряс второй взрыв, куда мощнее предыдущего. От палуб повалил вверх черный дым, а на купол-пузырь дробно посыпались сверху обломки. Сидящие перед Найлом дети хлопали в ладоши и радостно смеялись, задорно блестя глазенками, - они, очевидно, считали, что это все еще идет представление. Петарды рвались по всей сцене-острову, и Найл с недобрым предчувствием заметил, как полотно шатра, принайтованное к отвесному склону карьера, занялось огнем и пламя поползло вверх. С оглушительным грохотом взлетел на воздух и сам остров. Тут Найл вспомнил о дорожке просыпанного пороха, ведущей туда, в пещеру. Спустя секунду земля под ногами тяжко вздрогнула, зрительские места закачались, дети полетели на пол. Женщины подняли визг, затем начали чихать, кашлять: черный дым повалил под стеклянный купол-пузырь. Толчки напоминали землетрясение, каменные осколки черным градом тарабанили по куполу. Некоторые скамьи развалились, но, большей частью, оказались удивительно устойчивыми. Один огромный камень с человека ростом пробил своим весом куполпузырь и рухнул неподалеку от Найла, размолотив ступени. Однако в большинстве своем камни оставляли на стекле лишь заметные трещины; несмотря на прозрачность, оно, очевидно, прочностью не уступало стали. Удивительно, но среди людей не возникло давки. Каждый понимал, что под куполом безопаснее, и все оставались на своих местах. Дети, притихнув на полу, смотрели во все глаза на стекло, потемневшее от навалившего мусора. Одина стиснула руку Найла и уткнулась лицом ему в плечо. Сотрясающие, грохочущие раскаты постепенно унялись, и наконец все стихло окончательно. - Пойду посмотрю, как там Доггинз, - сказал Найл. Цепляясь за перила, он двинулся вниз по лестнице, обогнув на пути дыру, проделанную свалившимся камнем. От пыли и гари в горле першило так, что невозможно было сглотнуть. Идти приходилось, будто через густой туман. Когда осела пыль и свет солнца, просеявшись, обеспечил видимость, Найл понял, как все-таки повезло, что все находились под куполом-пузырем. Все палатки и аттракционы просто смело. Там, где находился остров, теперь на дне кратера была глубокая воронка. Гора, в которой находился пороховой погреб, просела, подножие представляло собой горбатую груду обломков. Найл отыскал Доггинза. Тот, пропыленный и злой, угрюмо глядел в воронку. - Хвала небу, с тобой все в порядке! - обрадовано воскликнул Найл. - Со мной-то да. Но я лишился сотни тонн взрывчатки, черт бы ее побрал, - он с гневливым отчаянием указал на кучу мусора. - А что с рабами? - Получили по заслугам, недоумки чертовы. А вот где мне брать теперь взрывчатку до конца года? - Может, лучше сходишь поищешь свою жену? Она, наверное, за тебя переживает. - Найл никак не мог привыкнуть говорить о женах во множественном числе. - Да, пожалуй. Доггинз, досадливо вздохнув, повернулся в направлении зрительских мест, купол над которыми был покрыт пылью и мусором; местами пыльный осадок имел зловещий красноватый оттенок. Тут снова донесся гулкий раскат, вместе с которым просела еще одна, отдаленная часть склона. Мостиг, лысый помощник Доггинза, выскочил из подземного кратера, что под зрительскими местами. К удивлению, он улыбался от уха до уха. С коротким смешком он шлепнул Доггинза по плечу. - Чудесно! Тебя теперь повысят в чине! Доггинз сердито сверкнул на него глазами, очевидно, подозревая что над ним просто подтрунивают. - Ты о чем? Мостиг понизил голос. - Они полагают, что так и было задумано. Я бы на твоем месте именно так все и представил. В это время из-под купола высыпала беспорядочная толпа жуковбомбардиров и окружила Доггинза. Они размахивали щупиками и пронзительно цвиркали - даже Найл понимал, что выражают одобрение. Доггинз поворачивался от одного к другому с ошалелой, блуждающей улыбкой, всем своим видом выражая застенчивый протест. Найл опешил, когда самый крупный из жуков поднял переднюю лапу и возложил ее Доггинзу на голову; сам Доггинз тотчас простерся ниц. - Что все это значит? - шепотом спросил Найл у Мостига. Мостиг наблюдал за происходящим так пристально, что пришлось повторить вопрос. - Это значит... значит, что он говорит: дескать, относимся к тебе, Доггинз, как к равному, - выговорил наконец Мостиг. Он сам, похоже, не смел поверить своим глазам. - А это что, большая честь? - Какой разговор! Это все равно что... взять и короновать. Доггинза подтолкнули, чтобы вставал на ноги, и он сделал это со смиренной покорностью. Найл на секунду повстречался с ним глазами и испуганно удивился стоящей в них горькой муке. Дым понемногу начал рассеиваться, жуки и люди расходились со зрительской площадки. Лукреция, стряхивающая пыль со своей черной тоги, готова была разрыдаться. Лица у остальных жен и ребятишек были тоже совсем унылые. Увидев, что мужа обступили жуки, Лукреция взглянула с интересом, а когда вслушалась в высокое цвирканье, лицо ее выразило восторженное изумление; затем она, похоже, вообще перестала верить своим глазам. До остальных жен и детей тоже дошло, что происходит нечто важное, и они также приумолкли, навострив уши. Когда жуки повернулись уходить, Доггинз снова распростерся на земле и лежал не поднимаясь, пока они не скрылись. К поднявшемуся мужу уже спешила Лукреция; подбежав, обвила ему руками шею, остальные жены и детвора стайкой стеснились вокруг. - Эх, везет же кому-то с рождения, - пробормотал Мостиг Найлу на ухо. Найл искал глазами Одину; через минуту увидел ее в толпе, потоком сходящей со зрительской площадки. Она, судя по всему, тоже разыскивала его. Найл начал протискиваться в ее сторону. Но не успел пройти и нескольких метров, как кто-то сзади схватил за руку. Доггинз: - Не уходи. Мне надо тебя на пару слов. - Хорошо. Только сначала переговорю с той вон служительницей. Он махнул Одине, но та смотрела в другую сторону. - Успеешь еще, погоди! - нетерпеливо перебил Доггинз. Он крепко взял Найла за обе руки и решительно повел его в сторону эстрады. Она надежно скрыла их от толпы. - Та крепость - ты можешь мне показать, где она? - В общем-то могу. Только надо изобразить план. - Да ну его, план. Ты провести меня туда можешь? Найл посмотрел на него в замешательстве, такая напористость сбивала с толку. - Но это же в городе, в квартале рабов. - Знаю, знаю, - кивнул Доггинз нетерпеливо. - Так берешь меня? - Когда? - Найл думал об Одине. - Нынче вечером. - Извини, но это невозможно. - Почему? - не сказал, взвыл от отчаяния Доггинз. - Потому что я обязан вернуться к паукам. Доггинз потряс его за плечо. - Ты о чем говорил, дурище? Я же сказал, что все беру на себя. - Но это было до того, как вон та служительница... Доггинз досадливо застонал. - Ты хочешь сказать, что взят под стражу? - Не совсем так. Просто я ей обещал... - Что между вами двоими происходят? - Найл смущенно отвел глаза. - А, я вижу, и впрямь что-то заварилось. - Она хочет взять меня в мужья, - тихо сказал Найл, словно извиняясь за Одину. Доггинз, к удивлению, издал облегченный вздох. - Слава богу! - Он хлопнул Найла 00 плечу. - В таком случае, коль ты ее будущий муж, ока ведь не подставит тебя раскорякам, правда? - Но она просит, чтобы я вернулся, и я обещал... - На этот счет все в порядке. Ты можешь это сделать завтра. Ведь ты привел сюда рабов нынче утром, так что вечером вести их назад тоже тебе, верно? - Рабов-то? - Найл растерялся. - Так точно, рабов. - Доггинз лукаво подмигнул. Тут до Найла стало доходить, что у того на уме, и пробрало волнение. От нарождающейся надежды сердце забилось быстрее; Доггинз же истолковал это как нерешительность. - Давай-давай, тут делов-то! Найл глубоко вобрал воздух. - Мне бы вначале переговорить с Одиной. Доггинз стиснул ему руку. - Я сам пойду ее приведу. Пока Доггинз ходил, ум юноши метался. Он сам не смел поверить, что все складывается так удачно, в облегчении была еще доля сомнения. Несколько часов назад он размышляя, как склонить Доггинза к взаимодействию, а теперь, похоже, тот шел на это сам, совершенно добровольно. Вопрос был лишь в том, что подвигло его на такой риск. Одина пришла одна. Едва увидев ее, Найл понял, что она сделает все, о чем бы он ни попросил. Вытянув руки, он взял ее ладони в свои, а Одина обняла его за шею. - Слушай, мы нынче собираемся на вечер задержаться здесь, - сказал он. - Тебе это не запрещается? Она покачала головой. - Хорошо. А то я уже обещал Доггинзу, а от своего слова тоже отказываться неудобно. И без того было понятно, что в объяснениях нет смысла: она согласится со всем, что он ей скажет. - А другие служительницы тебя разве не хватятся? - Нет. Мы имеем полное право оставаться где угодно. Одина поцеловала его частыми маленькими поцелуями, и у Найла в голове сложился почему-то до смешного неуместный образ: вспомнилось о крохотной ложноножке, пытающейся обвиться вокруг пальца. Образ мелькнул и пропал, а Одина вот она, прижимается нежно. Просто счастье! Из-за края эстрады вынырнул Доггинз. так неожиданно, что они оба вздрогнули. - Прошу прощения, - улыбнулся он виновато. - Пора идти. Когда вышли, над дорогой стоял легкий серебристый туман, и тени на фоне взошедшей луны казались живыми. Влажная прохлада воздуха составляла приятный контраст мягкому, обволакивающему внутреннему теплу: прежде чем отправиться, они сообща распили чашу горячего вина с пряностями. Найл шагал впереди, остальные тянулись следом двумя разрозненными вереницами. На всех были затасканные серые рубахи, и любой встречный принял бы их за измотанную колонну рабов, возвращающихся после долгого, утомительного дня. Кстати, за Найлом шел ни кто иной, как давешний "предводитель" пиратов; у него в самом деле одно плечо было выше другого. А вон тот, горбатый (под рубаху специально пришит валик) - тоже неподале