арю, я польщен... -- Но только оставьте в покое мою племянницу. Именно сейчас у нее появилась надежда покончить наконец со всем этим и стать счастливой. А с этим надо покончить. Возможно, ей удастся... -- Она тоже из их числа? -- Я сознательно воспроизвел его собственную интонацию. -- Конечно нет! В том-то и дело. Разве вы не понимаете, что в настоящий момент никого из них не осталось? Грош цена всем вашим исследованиям, если вы не смогли увидеть, что их сила и могущество в значительной мере утрачены. Даже Стелла уже не обладала ни тем ни другим. Последней была Мэри-Бет. Джулиен, мой отец, и потом Мэри-Бет. -- Да, я понял это. Но как же быть с призрачным другом вашей семьи? Позволит ли он покончить со всем этим? -- Вы и вправду верите, что он существует? -- Кортланд слабо улыбнулся и слегка склонил набок голову. От уголков блеснувших смехом глаз побежали морщинки. -- Да полно вам, мистер Лайтнер! Неужели вы действительно верите, что Лэшер существует? -- Я видел его собственными глазами, -- спокойно ответил я. -- Не более чем плод вашего воображения, сэр. Племянница сказала, что в саду было уже совсем темно. -- Право, не стоит нам обманывать друг друга. Я четко видел его, Кортланд. Ему удалось сделаться почти материальным и даже улыбнуться. Улыбка на губах Кортланда превратилась в ироническую гримасу, брови приподнялись. -- Ваши слова доставили бы ему несказанное удовольствие, мистер Лайтнер, -- с едва заметным вздохом заметил он. -- Может ли Дейрдре принудить его уйти и навсегда оставить ее в покое? -- Безусловно нет. Но она может не обращать на него внимания. Она может жить и делать вид, что его не существует. Анте это не удавалось. А Стелла не хотела сама. Но Дейрдре сильнее их -- и Анты, и Стеллы. Она во многом похожа на Мэри-Бет. К сожалению, далеко не все это понимают... Он вдруг замолчал, не закончив фразы, как будто поймал себя на том, что и так сказал гораздо больше, чем намеревался, потом окинул меня долгим взглядом, взял портсигар и зажигалку и медленно поднялся из-за стола. -- Не уходите, -- буквально взмолился я. -- Пришлите мне ваше повествование, мистер Лайтнер. Я обещаю прочесть его, а потом, быть может, мы встретимся вновь и продолжим нашу беседу. Но никогда впредь даже близко не подходите к моей племяннице. Помните, что я готов на все, лишь бы защитить Дейрдре от тех, кто, исходя из каких-либо своих интересов, осмелится посягнуть на ее покой или причинить ей хоть малейшую боль. На все, мистер Лайтнер. Надеюсь, вы меня поняли. С этими словами он повернулся, чтобы уйти. -- А как быть с этим? -- спросил я, тоже вставая из-за стола, и указал на свой бурбон. -- Что, если я вызову полицию и в качестве улики предъявлю им отравленный напиток? -- Мистер Лайтнер, не забывайте, вы в Новом Орлеане. -- Кортланд подмигнул мне и изобразил на лице обворожительную улыбку. -- А теперь мой вам совет: отправляйтесь домой, запритесь в своей башне с телескопом и продолжайте наблюдать за нами, но только издали. Мне не оставалось ничего другого, кроме как проводить взглядом его удаляющуюся легкой походкой фигуру. Уже у самых дверей он обернулся и приветливо взмахнул рукой. Я вновь сел за стол, отодвинул в сторону бокал с бурбоном, достал дневник и постарался как можно подробнее описать все произошедшее. Поставив последнюю точку, я достал из кармана маленький флакон с аспирином, высыпал из него таблетки, а вместо них налил туда немного отравленного бурбона, плотно закупорил флакон и спрятал его обратно в карман. Что ж, пора было идти. Взяв в руки дневник, я уже направился было к лестнице, и в этот момент за дверью, ведущей в вестибюль, возникла фигура коридорного. -- Ваш багаж готов, мистер Лайтнер, -- с вежливой улыбкой произнес он, переступая порог. -- Машина ждет на улице. Бедняге даже не приходило в голову, что с его помощью меня просто-напросто вышвыривают из этого города. -- Неужели?-- Я бросил взгляд на два чемодана, -- И вы сами собрали все мои вещи? Выйдя вслед за коридорным в вестибюль, я увидел стоявший у подъезда черный лимузин. Он был таким огромным, что занял практически всю проезжую часть узкой улочки Французского квартала и перекрыл остальное движение. -- Вы уверены, что это за мной? -- спросил я. -- Да, сэр. Мистер Кортланд велел проследить, чтобы вы успели на десятичасовой рейс до Нью-Йорка. Он сказал, что в аэропорту вас будет ждать человек с билетом. Так что времени еще достаточно. -- Как это предусмотрительно с его стороны, -- с этими словами я полез в карман в поисках пары купюр для коридорного, однако тот отрицательно покачал головой. -- Мистер Кортланд уже позаботился обо всем, сэр. Вам лучше поспешить, чтобы не опоздать на самолет. -- Вы правы. Но, знаете, у меня какое-то предубеждение против больших черных лимузинов. Поэтому, будьте любезны, поймайте такси, а это все же возьмите за труды. Такси благополучно доставило меня, но не в аэропорт, а на вокзал, где я купил билет в спальный вагон до Сент-Луиса и уже оттуда улетел в Нью-Йорк. В разговоре со мной Скотт был непреклонен. Он заявил, что полученная информация требует тщательного осмысления, что следует переоценить ситуацию и пересмотреть план дальнейших действий, и приказал немедленно покинуть Нью-Йорк и вернуться в Англию. Где-то на полпути над Атлантическим океаном я почувствовал себя плохо, а к моменту приземления в Лондоне уже горел в лихорадке. В аэропорту меня ожидали Скотт и машина "скорой помощи". По пути я несколько раз терял сознание, но ненадолго, и последними моими словами, прежде чем окончательно провалиться в забытье, были: -- Ищите яд... Очнулся я только через восемь часов и, едва открыв глаза, увидел рядом Скотта и еще пару близких друзей. Лихорадка не прошла, однако, несмотря на слабость и отвратительное самочувствие, жизни моей ничто уже не угрожало. -- Вас угостили хорошей порцией яда, -- сообщил Скотт, -- но худшее уже позади. Постарайтесь вспомнить, что вы пили непосредственно перед тем, как сесть в самолет. -- Эта женщина... -- пробормотал я. -- Какая? Можете рассказать подробнее? -- В нью-йоркском аэропорту я зашел в бар, чтобы выпить виски с содовой... Мимо проходила какая-то женщина с огромной сумкой... Она выглядела очень нездоровой и все время кашляла... Знаете, такой кашель... характерный для туберкулезных больных. Она попросила найти носильщика и, пока я искал, сидела возле моего столика. Возможно, ее кто-то нанял на улице. -- Она подсыпала вам рицин --весьма распространенный и очень сильный яд, который получают из касторовых бобов. Тот же яд подсыпал вам в бурбон и Кортланд. Сейчас вы вне опасности, но пару дней поболеть придется. -- О Господи! -- внутри у меня опять все скрутило. -- Они и не думали вступать с нами в какие-либо переговоры, Эрон, -- сказал Скотт. -- Да и что они могут нам сказать? Что убивают людей? Пора покончить с этим. Во всяком случае, на какое-то время. -- Они всегда были убийцами, Скотт, -- слабым голосом возразил я. -- Но только не Дейрдре Мэйфейр. Она никого не убивала. Где мой дневник? Спазмы в желудке стали просто невыносимыми. Как раз в этот момент вошел врач, чтобы сделать мне укол. Однако я отказался. -- Эрон, это заведующий токсикологическим отделением, человек безупречной репутации. Весь медперсонал нами тщательно проверен. К тому же здесь, в палате, постоянно находятся наши люди. Лишь в конце недели я смог наконец вернуться в Обитель, но и там долго боялся притрагиваться к какой бы то ни было пище -- меня не покидала уверенность, что опасность грозит нам всем. В конце концов, им ничего не стоит нанять людей, которые согласятся подсыпать в нашу еду какие-нибудь токсины. Более того, продукты могут быть отравлены еще до поступления в наши кладовые. К счастью, ничего подобного не случилось. Однако потрясение, вызванное столь откровенным покушением на мою жизнь, было слишком велико, и прошел, наверное, целый год, прежде чем меня окончательно оставили тревожные мысли и воспоминания об этом прискорбном происшествии. В течение всего этого года мы постоянно получали новую -- зачастую шокирующую -- информацию из Нового Орлеана... В дни своего выздоровления я вновь воскресил в памяти всю историю семейства Мэйфейр, внимательно перечитал некоторые свидетельства, в том числе Ричарда Ллуэллина и еще нескольких людей, с которыми встречался лично перед своей поездкой в Техас, к Дейрдре. Сомнений в том, что именно Кортланд убил Стюарта и, скорее всего, Корнела, у меня практически не осталось. И все же многое оставалось по-прежнему неясным. Во имя чего Кортланд совершил эти преступления? Каковы причины его вечной войны с Карлоттой? Тем временем Карлотта Мэйфейр буквально засыпала нас угрожающими письмами. Если быть точным, эти безукоризненно составленные послания отправлялись из ее адвокатской конторы нашим юристам и содержали требования "немедленно прекратить и впредь воздержаться" от "любого вмешательства" в частную жизнь ее семьи, предоставить ей "полный отчет" об имеющейся у нас информации, так или иначе связанной с семейством Мэйфейр, в дальнейшем "оставаться на расстоянии не менее ста ярдов от любого члена семьи или принадлежащей Мэйфейрам собственности", "всячески избегать попыток в той или иной форме вступать в контакт с Дейрдре Мэйфейр" и так далее, и так далее, и все в том же духе... Ни одно из этих требований не было в достаточной степени юридически обоснованным. Наши адвокаты получили распоряжение оставлять их без ответа. Сложившуюся ситуацию мы обсудили на заседании полного состава совета ордена и пришли к выводу, что, несмотря на полный провал очередной попытки установить непосредственный контакт с Мэйфейрами, исследования необходимо продолжить. Мне предоставлялась полная свобода действий в этой области при одном-единственном условии: никаких встреч и бесед с членами семейства в обозримом будущем. "А еще лучше и никогда впредь!" -- многозначительно добавил Рейнольде. Спорить я не стал, ибо все еще не в состоянии был выпить даже стакан молока без мысли о том, не станет ли он причиной моей безвременной смерти, а искусственная улыбка на лице Кортланда преследовала меня повсюду. Я удвоил число наших агентов в Новом Орлеане и Техасе и при этом лично побеседовал по телефону с каждым, дабы предупредить о крайне враждебном к нам отношении со стороны объектов наблюдения и о высокой степени исходящей от них потенциальной опасности, а в завершение разговора предоставлял возможность отказаться от предложенной работы. Никто из них такой возможностью не воспользовался, однако некоторые потребовали повышенной оплаты. Что касается Джулиетт Мильтон, то, несмотря на ее активный протест, мы решительно отстранили нашу прекрасную великосветскую сплетницу от дела Мэйфейров, назначив ей достаточно щедрый пенсион и сделав все возможное, чтобы втолковать милой даме, насколько опасными, способными даже на злодейство, могут быть некоторые члены знакомого ей семейства. Хоть и не по своей воле, она перестала присылать нам отчеты, однако в письме от 10 декабря 1958 года умоляла объяснить, в чем все-таки состояла ее ошибка. Впоследствии мы получили от нее еще несколько весточек. По нашим сведениям, в 1989 году она была еще жива и находилась в весьма престижном и дорогом пансионе для пожилых людей в городе Мобил, штат Алабама. Продолжение истории Дейрдре Моими агентами в Техасе стали трое очень опытных детективов, двое из которых когда-то работали на правительство Соединенных Штатов. Все они получили строгое указание ни в коем случае не беспокоить и тем более не путать Дейрдре своими действиями. -- Меня очень волнует судьба этой девушки, -- объяснил им я. -- Дейрдре должна жить спокойно и счастливо. Вот почему я прошу вас не забывать о ее телепатических способностях. Она может почувствовать слежку на расстоянии пятидесяти футов. Будьте крайне осторожны. Поверили они мне или нет, но инструкции соблюдали неукоснительно. Держась на безопасном расстоянии от Дейрдре, они собирали информацию о ней из всех доступных источников, а их было немало: документы, хранившиеся в канцелярии университета, болтовня учениц, рассказы пожилых дам, дежуривших в общежитии, разговоры учителей за чашкой кофе... Даже если Дейрдре и догадывалась, что за ней наблюдают, нам об этом неизвестно. Осенний семестр в университете прошел для Дейрдре просто великолепно. Учебу она закончила с хорошими результатами, учителя и подруги ее любили. Приблизительно раз в полтора месяца она обедала вне стен университета вместе с Рондой Мэйфейр и ее мужем Эллисом Клементом, который в течение именно того семестра преподавал английский язык в классе, где училась Дейрдре. Было даже одно сообщение о свидании Дейрдре с неким молодым человеком по имени Джоуи Доусон. Оно состоялось 10 декабря, однако, если информация верна, длилось всего около часа и осталось единственным. По сведениям того же агента, Кортланд навещал Дейрдре достаточно регулярно и часто, если его визит выпадал на вечер пятницы или субботы, увозил племянницу в Даллас. Возвращалась она оттуда всегда вовремя -- до вечерней проверки, то есть до часа ночи. Нам известно, что на Рождество Дейрдре гостила в доме Кортланда в Метэри и даже не захотела увидеться с Карлоттой, когда та пришла ее навестить. Если верить молве, Карлотта и Кортланд по-прежнему не разговаривали друг с другом. Карлотта не отвечала даже на его деловые звонки, а если речь заходила о финансовых вопросах, связанных с Дейрдре, они обменивались ядовитыми письмами, полными взаимных упреков. Мистер Мэйфейр стремится к полному контролю над мисс Дейрдре только ради ее же блага, -- жаловался своему другу один из служащих конторы. -- Но эта старуха никак не желает смириться с этим и все время грозится подать на него в суд. Каковы бы ни были на самом деле детали и перипетии этой борьбы, нам известно лишь, что в ходе весеннего семестра состояние здоровья Дейрдре резко ухудшилось. Она начала пропускать занятия. Соседки по общежитию рассказывали, что иногда она кричала и плакала ночи напролет, но на стук в дверь своей комнаты не отзывалась. Однажды вечером полиция кампуса обнаружила Дейрдре в одном из центральных парков, однако она не смогла объяснить, как и зачем там оказалась. Кончилось тем, что Дейрдре вызвали в кабинет декана. Она пропустила слишком много лекций и уроков, и потому в качестве наказания ее перевели в разряд тех, для кого посещение занятий обязательно. Однако, несмотря на то что после этого Дейрдре стала регулярно появляться в классе, жалобы преподавателей не прекратились -- теперь они в один голос твердили, что девочка крайне невнимательна и, возможно, больна. В апреле Дейрдре начали ежедневно мучить приступы утренней тошноты. Все девочки слышали, как она отчаянно сражалась с ними в общей туалетной комнате, и сообщили об этом главной воспитательнице общежития. -- У нас и в мыслях не было ябедничать, -- объясняли они позже, -- но мы боялись за Дейрдре, боялись, как бы она не сделала с собой чего-нибудь плохого. В ответ на предположение воспитательницы, что причиной всему беременность, Дейрдре разрыдалась. Ее отправили в больницу, сообщили о случившемся Кортланду, и первого мая тот увез племянницу домой. Все, что происходило потом, так и осталось для нас тайной. Судя по регистрационным записям, сделанным в благотворительной лечебнице Нового Орлеана, Дейрдре поместили туда сразу же после ее возвращения из Техаса и предоставили ей отдельную палату, Работавшие в лечебнице пожилые монахини, многие из которых прежде служили воспитательницами в школе Святого Альфонса и отлично помнили Дейрдре, утверждали, что осматривал Дейрдре личный врач Карлотты, некий доктор Галлахер. Он и подтвердил наличие беременности. -- Я не желаю, чтобы этот факт вызвал нежелательные слухи и сплетни, -- сказал он сестрам-монахиням. -- Девочка вскоре выходит замуж. Отец ребенка -- преподаватель колледжа из Денвера, штат Техас, -- уже на пути в Новый Орлеан. Через три недели "скорая помощь" увезла Дейрдре и приставленную к ней персональную сиделку из лечебницы в особняк на Первой улице. К тому времени весь приход только и говорил о беременности мисс Мэйфейр, о ее предстоящем замужестве и о том, что ее будущий муж, преподаватель колледжа, "уже был женат". Все, кто был знаком с семейством Мэйфейр на протяжении многих поколений, восприняли эту весть как настоящий скандал. "Подумать только! Дейрдре Мэйфейр и женатый мужчина!" -- шептались пожилые дамы на ступенях церкви. Соседи неодобрительно косились при встрече на мисс Милли и мисс Белл. Кое-кто считал, что Карлотта не потерпит такого в своем доме. Однако настал день, когда мисс Белл и мисс Милли отправились с Дейрдре в магазин Гаса Майера и там для предстоящей церемонии бракосочетания купили ей очаровательное голубое платье и голубые атласные туфельки, а в придачу еще и белоснежные сумочку и шляпку. -- Бедняжку так накачали лекарствами, что, мне кажется, она едва ли сознавала, где находится, -- рассказывала об этом визите одна из продавщиц. -- Выбирала за нее мисс Милли, а она просто сидела, белая как полотно, и в ответ на все вопросы лишь кивала головой и едва слышно бормотала: "Да, тетя Милли". Джулиетт Мильтон не удержалась и написала нам о последних событиях, во всех деталях пересказав то, что услышала от Беатрис Мэйфейр, которая ездила на Первую улицу с целой сумкой подарков для Дейрдре. "Не понимаю, почему она вернулась в этот ужасный особняк, а не в дом Кортланда", -- недоумевала Джулиетт. Судя по всему, Дейрдре не имела возможности выбирать. В медицинской науке того времени считалось, что плацента надежно защищает плод от любых лекарств, вводимых в организм матери. Вот почему медсестры в один голос утверждают, что, когда однажды утром посреди недели Карлотта приехала, чтобы забрать Дейрдре, та покидала лечебницу до такой степени одурманенная всякими успокоительными средствами, что вообще не понимала, что происходит и куда ее везут. -- А когда вечером того же дня Кортланд решил навестить племянницу и узнал, что ее увезли, -- под строжайшим секретом поведала мне позднее сестра Бриджет-Мэри, -- то пришел в такую ярость, что впору было связывать его самого. Ходившие вокруг этих событий сплетни отнюдь не проясняли ситуацию. Если им верить, Кортланд и Карлотта, сидя в своих офисах, долго кричали друг на друга по телефону, причем так громко, что слышно было сквозь плотно закрытые двери. Позже Кортланд заявил своему секретарю, что если Карлотта надумала окончательно выкинуть его за порог родного дома, то она просто выжила из ума. -- Говорят, -- много лет спустя рассказывал Райен Мэйфейр, -- моего деда даже не впустили в особняк. Когда он приехал на Первую улицу, Карлотта вышла к воротам и угрожала, что вызовет полицию, если он только посмеет войти за ограду. Первого июля приходские кумушки в изобилии получили новую пищу для сплетен. Человек, который должен был бросить жену и стать мужем Дейрдре, "преподаватель колледжа", погиб по пути в Новый Орлеан. На шоссе, тянувшемся вдоль реки, у машины отказала поперечная рулевая тяга, она потеряла управление, на огромной скорости врезалась в стоявший справа дуб и взорвалась. В результате Дейрдре, которой не исполнилось еще и восемнадцати, останется незамужней и будет вынуждена отдать ребенка на усыновление. Карлотта возьмет на себя труд уладить это внутрисемейное дело. -- Дедушка был просто вне себя, когда услышал о предстоящем усыновлении, -- продолжал свой рассказ Райен Мэйфейр. -- Он хотел поговорить с Дейрдре с глазу на глаз и услышать из ее собственных уст о том, что она добровольно отказывается от материнства. Однако его по-прежнему не подпускали к особняку. Тогда дед отправился за помощью к приходскому священнику, отцу Лафферти, но тот, как выяснилось, был полностью на стороне Карлотты. Со стороны скандальная ситуация выглядела поистине трагической. Ее много лет обсуждали в приходе, и всем казалось, что, не случись столь нелепого происшествия, Дейрдре наконец-то смогла бы выйти замуж и навсегда избавиться от проклятия особняка на Первой улице. Мне лично довелось услышать об этом в 1988 году от Риты Мей Лониган. Судя по всему, в существовании "преподавателя из Техаса" не сомневались ни она, ни в свое время отец Лафферти. В правдивость печальной истории об отце ребенка Дейрдре верили и многие родственники Мэйфейров, в частности Беатрис и Пирс. Верили даже Ронда Мэйфейр и ее муж Эллис Клемент, которые сами жили в Дентоне, штат Техас, и, наверное, в большей степени, чем другие, были осведомлены о том, что там происходило на самом деле. Правда, как выяснилось, и они знали обо всем лишь понаслышке. Тем не менее история о предполагаемом "отце ребенка" была чистейшей воды выдумкой. Наши агенты лишь недоуменно качали головами. Дейрдре Мэйфейр и "преподаватель колледжа"? Кто? Откуда? Наблюдение за ней велось постоянно. Версия о том, что речь могла идти об Эллисе Клементе, была решительно отвергнута с самого начала. Да, он был знаком с Дейрдре, но не более. Ни один мужчина в Дентоне не назначал Дейрдре свиданий, она ни с кем не встречалась. По имевшимся у нас сведениям, в 1959 году никто из преподавателей колледжа -- ни того, в котором училась Дейрдре Мэйфейр, ни какого-либо другого из расположенных поблизости -- не погиб в автокатастрофе на прибрежном шоссе в штате Луизиана. Возможно, истина, скрытая за сфабрикованной завесой лжи, была еще более трагичной и невероятной. Откровенно говоря, на поиски сведений и на составление целостной картины из тех разрозненных фактов, которые удавалось раздобыть, мы потратили слишком много времени. К тому времени, когда нам стало известно о катастрофе, якобы произошедшей на прибрежном шоссе, юридическое оформление всех документов, связанных с отказом от ребенка, было уже закончено. А к моменту, когда мы достоверно убедились в том, что никакой автокатастрофы на самом деле не было, свершился и сам факт усыновления, а точнее, удочерения, ибо Дейрдре родила девочку, которую назвали Роуан. Как позже выяснилось из документов, хранящихся в архивах суда, в августе в Новый Орлеан прилетала Элли Мэйфейр и в офисе Карлотты подписала все необходимые в таких случаях бумаги, причем никто из прочих родственников, похоже, не знал о ее присутствии в городе. Много лет спустя муж Элли Грэм Франклин рассказал своему партнеру по бизнесу, что согласие взять ребенка на воспитание доставило им с женой массу неприятных моментов: -- Элли практически перестала поддерживать отношения со своим дедом, который был категорически против того, чтобы она увезла Роуан в Калифорнию. К счастью, старый хрыч умер еще до рождения девочки. Отец Лафферти в разговоре со своей престарелой сестрой, которая жила в районе Ирландского канала, назвал события тех дней "настоящим кошмаром", однако об Элли Мэйфейр отозвался весьма благожелательно и добавил, что она сумеет обеспечить малышке новую жизнь. Все внуки Кортланда придерживались того же мнения. Но только не сам Кортланд. -- Эта девочка не сможет воспитать ребенка, -- говорил старый священник, сидя в кухне сестры перед тарелкой с рисом и бобами. -- Она же совершенно не в себе. -- Он отпил глоток пива и снова повторил: -- Совершенно не в себе... Уверяю тебя, другого выхода просто нет. Сестра его, однако, не считала, что принятое решение способно что-либо изменить. -- Переезд не избавит дитя от семейного проклятия, -- уверенно заявила она нашему агенту. В ответ на расспросы продавщиц из магазина Гаса Майера о "бедняжке Дейрдре" мисс Милли и мисс Белл, пришедшие туда, чтобы купить для нее стеганые кофты и ночные рубашки, заверили, что "девочка старается изо всех сил", хотя "все это просто ужасно". Встретив в часовне одну из знакомых дам, мисс Белл посетовала, что у Дейрдре возобновились "приступы". -- Временами она вообще не понимает, на каком свете находится, -- не прекращая подметать дорожку, ворчливо поведала мисс Нэнси шествовавшей мимо ограды соседке. Что же в действительности происходило в течение долгих месяцев за запертыми дверями особняка на Первой улице? Мы настоятельно просили своих информаторов выяснить все возможные детали. Тем не менее удалось установить личность только одного человека, видевшегося с Дейрдре в период ее "заточения" (именно это весьма архаичное слово нам кажется наиболее точным в данном случае), однако встретиться с ним удалось лишь в 1988 году. Наблюдавший в то время Дейрдре врач и ухаживавшая за ней по восемь часов в день сиделка хранили молчание. Отец Лафферти утверждал, что мисс Мэйфейр заставили отказаться от ребенка и она вынуждена была подчиниться. Приехавшей с визитом Беатрис Мэйфейр не позволили встретиться с Дейрдре, однако Дорогуша Милли предложила ей выпить бокал вина и рассказала о "душераздирающих событиях" последнего времени. К началу октября беспокойство Кортланда достигло наивысшего накала. Он без конца звонил Карлотте, ездил в особняк сам, но так и не смог попасть внутрь и повидаться с племянницей. В конце концов двадцатого октября он заявил своему секретарю о своем твердом намерении добиться наконец встречи с Дейрдре, даже если для этого ему придется выломать двери, дома на Первой улице. В пять часов вечера того же дня соседка увидела Кортланда сидящим на краю тротуара в разорванной одежде; из раны на его голове текла кровь. -- Пожалуйста, вызовите "скорую", -- попросил женщину Кортланд. -- Он столкнул меня с лестницы. Больше он не произнес ни слова, хотя соседка оставалась рядом с ним до самого приезда врачей. "Скорая помощь" доставила Кортланда в ближайшую больницу. Дежуривший в приемном отделении интерн после осмотра констатировал наличие многочисленных повреждений на теле пациента, перелом запястья и особое внимание обратил на струйку крови возле рта, свидетельствовавшую о внутреннем кровотечении. Он немедленно обратился за помощью к специалистам. Кортланд тем временем беспокоился лишь о своей племяннице. Схватив доктора за руку, он просил его позаботиться о Дейрдре, говорил, что это очень важно, что девочку держат взаперти в собственном доме и хотят силой отнять у нее ребенка... -- Помогите ей, прошу вас, помогите... -- таковы были последние слова Кортланда Мэйфейра перед смертью. Поверхностный осмотр при вскрытии выявил, что причиной смерти стало внутреннее кровотечение и сильные ушибы головы. Когда же молодой доктор попытался настоять на полицейском расследовании, сыновья Кортланда поспешили его успокоить, заявив, что уже переговорили с Карлоттой Мэйфейр и выяснили, что отец, упал с лестницы, но от медицинской помощи отказался и покинул особняк. Карлотте и в голову не пришло, что он так серьезно расшибся. Не знала она и о том, что он долго сидел на поребрике тротуара. Она была вне себя от горя. Соседке следовало позвонить в дверь. На похоронах Кортланда, состоявшихся в Метэри, присутствовало много народа. Всем им была представлена та же версия случившегося. Мисс Белл и мисс Милли молча сидели в стороне, в то время как сын Кортланда Пирс уверял собравшихся на церемонию членов семьи, что у отца после падения, видимо, помутился рассудок. Только этим можно объяснить рассказанную им соседке туманную историю о каком-то, человеке, якобы столкнувшем его с лестницы. На самом деле никакого мужчины в тот момент в доме на Первой улице, конечно же, не было. Карлотта собственными глазами видела падение. Другим его свидетелем была Нэнси, которая бросилась к Кортланду и попыталась поймать его, но, к сожалению, безуспешно. Что касается отказа от ребенка, Пирс полностью поддерживал это решение, ибо, по его глубокому убеждению, Элли, приходившаяся ему племянницей, имела возможность обеспечить новорожденному созданию наилучшие условия и предоставить шанс многого добиться в будущем. Да, Кортланд возражал против передачи ребенка, но Кортланду было уже восемьдесят и его суждения в последнее время не всегда обладали здравым смыслом. В целом грандиозная погребальная церемония прошла без эксцессов, хотя человек, отвечавший за ее организацию, впоследствии вспоминал, что во время "короткого выступления" Пирса кое-кто из родственников старшего поколения саркастически улыбался, а некоторые переговаривались между собой. До него доносились лишь отдельные фразы типа: "В этом доме не было никаких мужчин... "; "Ну конечно! Никаких мужчин -- только эти милые леди... "; "Мне не доводилось встречать там мужчину. А тебе?.." -- и так далее, в том же духе. Тем из родственников, кто приходил навестить Дейрдре, говорили примерно то же, что и Пирс в своей речи на похоронах отца: Дейрдре больна и слишком слаба, чтобы принимать кого бы то ни было. Она не захотела видеть даже Кортланда и до сих пор не знает -- и ни в коем случае не должна узнать -- о его смерти. -- Вы только посмотрите на эти потемневшие от старости ступеньки, -- говорила Дорогуша Милли Беатрис -- Кортланду следовало воспользоваться лифтом. Но он его не признавал. А ведь если бы не его упрямство, ничего бы не случилось. Фамильное предание ныне гласит, что все члены семьи одобряли решение о передаче ребенка на воспитание Элли Мэйфейр и считали его наилучшим выходом из создавшегося положения. Внук Кортланда Райен Мэйфейр, высказывая всеобщее мнение о том, что деду не следовало вмешиваться в это дело, прямо заявил: -- Из бедняжки Дейрдре вышла бы не лучшая мать, чем из Безумной из Шайо*. [Героиня фильма Брайана Форбса "Безумная из Шайо" ("The Madwoman of Chaillot", Великобритания, 1969 г.) с Джульеттой Мазиной в главной роли.] Но мне кажется, что дед чувствовал себя виноватым. Ведь это он увез ее в Техас. И ему хотелось быть уверенным, что она отказывается от ребенка по собственной воле. Хотя, наверное, мнение Дейрдре на этот счет не имело первостепенного значения. Сам я в то время со страхом ожидал любых вестей из Луизианы. Лежа по ночам без сна в своей комнате в Обители, я беспрестанно вспоминал Дейрдре и пытался найти хоть какой-нибудь способ выяснить, что думает и чувствует она, чего хочет на самом деле. Скотт Рейнольде еще более решительно, чем всегда, возражал против малейшего вмешательства с нашей стороны в дела Мэйфейров. Дейрдре знала, как с нами связаться. Кортланд тоже. Знала это и Карлотта Мэйфейр. Мы сделали все, что в наших силах. Только в январе 1988 года, то есть почти тридцать лет спустя, школьная подруга Дейрдре Рита Мей Двайер рассказала мне, как отчаянно, но безрезультатно пыталась связаться со мной Дейрдре. Тогда, в 1959 году, Рита Мей только что вышла замуж за сына владельца похоронной конторы "Лониган и сыновья". Узнав, что Дейрдре вернулась домой, что она беременна и что отец ребенка погиб, Рита Мей набралась храбрости и отправилась в особняк на Первой улице. Как и всем прочим визитерам, ей было отказано во встрече с Дейрдре, однако перед самым уходом Рита Мей все же увидела подругу. Та выбежала на площадку лестницы и умоляла о помощи. -- Рита Мей, они собираются отобрать у меня ребенка! -- кричала Дейрдре, в то время как мисс Нэнси тащила ее наверх. -- Рита Мей, позвони этому человеку. Попроси его помочь мне. -- Она бросила вниз маленький клочок картона. Карлотта фурией налетела на Риту Мей, пытаясь отнять у нее этот клочок, оказавшийся чьей-то визитной карточкой. Однако ценой нескольких прядей выдранных волос и многочисленных царапин на лице девушке удалось победить злобную старуху и убежать из ужасного особняка. Только оказавшись у себя дома, она обнаружила, что прочитать что-либо на визитке практически невозможно: часть ее была оторвана во время борьбы с Карлоттой Мэйфейр, а то, что осталось, Рита Мей так крепко сжимала в потной от напряжения руке, что написанное превратилось в неразборчивые каракули на смятом клочке картона. Ей удалось прочесть только слово "Таламаска" и мое имя. Лишь в 1988 году, когда на похоронах мисс Нэнси я случайно встретил Риту Мей и вручил ей свою визитку, точную копию той, что когда-то была у Дейрдре, миссис Лониган вспомнила о хранящемся у нее клочке картона и позвонила мне в отель, чтобы рассказать о том, что произошло в оставшийся теперь уже в далеком прошлом, но по-прежнему памятный для нее день. Для меня было истинным потрясением узнать, что Дейрдре напрасно молила о помощи, в то время как я, проводя ночь за ночью без сна в своей постели, только и делал, что искал хоть какой-нибудь способ связаться с ней и оказать эту самую помощь. "Я должен помочь Дейрдре, -- думал я тогда, тридцать лет тому назад. -- Но как? Я не могу, не смею и не осмелюсь это сделать. И едва ли добьюсь успеха". Воспоминания буквально разрывали мне сердце. А ведь действительно, несмотря на все свои старания, в то время я вряд ли мог повлиять на ход событий. Если даже Кортланду не удалось предотвратить беду, разумнее всего предположить, что и мне было бы не по силам воспрепятствовать жестокости. Однако в своих снах я видел, как увожу Дейрдре из особняка на Первой улице в Лондон, я видел ее рядом с собой, совершенно здоровую и счастливую. В реальной жизни все произошло иначе. В пять часов утра седьмого ноября 1959 года Дейрдре родила дочь, Роуан Мэйфейр, совершенно здоровую светловолосую девочку весом девять фунтов и восемь унций*. [Один английский фунт равен приблизительно 453,6 г; одна унция -- 28,3 г.] Когда через несколько часов после родов Дейрдре очнулась от общего наркоза, возле ее кровати стояли Элли Мэйфейр, отец Лафферти и Карлотта Мэйфейр. Кроме них в палате находились две сестры милосердия, которые впоследствии и рассказали сестре Бриджет-Мэри обо всем, что там произошло. Отец Лафферти держал на руках малышку. Он сообщил Дейрдре, что окрестил ее дочь в часовне благотворительной лечебницы, и показал документы, подтверждающие его слова. -- А теперь, Дейрдре, --добавил отец Лафферти, -- поцелуи Роуан и передай ее Элли. Они уже готовы к отъезду. Дейрдре сделала все, как было велено, но прежде потребовала, чтобы ее дочь носила фамилию Мэйфейр. Ее заверили, что условие будет выполнено. Обливаясь слезами, она поцеловала девочку и передала ее в руки Элли, а потом уткнулась лицом в подушку и отчаянно разрыдалась. -- Ей лучше побыть одной, -- сказал отец Лафферти. Более чем десятилетие спустя сестра Бриджет-Мэри объяснила, почему дочь Дейрдре назвали именно так -- Роуан*. [Rowan (англ.)--рябина; ягода рябины.] -- Крестной матерью малышки была Карлотта, а крестным отцом, кажется, кто-то из свободных в тот момент от дежурства докторов. Они так торопились совершить обряд, что не стали тратить время на поиски кого-либо более подходящего. Карлотта заявила отцу Лафферти, что ребенку следует дать имя Роуан. Он очень удивился и возразил, что это не христианское имя, что оно звучит скорее как языческое. А она высокомерно так, знаете, как только умела говорить Карлотта Мэйфейр, ответила: "Разве вам, отец Лафферти, не известно, что рябина защищает дом от ведьм и ограждает его от всякого зла? В Ирландии нет даже беднейшей хижины, где хозяйка не повесила бы над входом ветку рябины, дабы уберечь свою семью от колдовских чар. Так повелось еще со времен раннего христианства. Девочка будет зваться Роуан -- это мое окончательное решение". Элли стояла рядом и только молча кивала головой -- она никогда открыто не высказывала собственное мнение. -- Это правда? -- спросил я. -- В Ирландии действительно подвешивают над дверью ветки рябины? -- Да, -- печально кивнула сестра Бриджет-Мэри. -- Только едва ли от этого есть хоть какая-то польза. Кто же настоящий отец Роуан Мэйфейр? Исследование, проведенное в больнице, показало, что группа крови девочки соответствует группе крови Кортланда Мэйфейра, умершего менее чем за месяц до ее рождения. Позволю себе напомнить, что Кортланд, вполне вероятно, приходился отцом и Стелле Мэйфейр, а данные, сравнительно недавно полученные из клиники Бельвю, позволяют с большой степенью уверенности утверждать, что его дочерью была и Анта. Еще находясь в стенах благотворительной лечебницы после рождения Роуан, Дейрдре окончательно "лишилась разума". Она часами рыдала в пустой палате, время от времени выкрикивая одно и то же: -- Ты убил его!!! Те же слова она повторила и в часовне во время мессы: -- Ты убил его! Ты оставил меня одну, со всех сторон окруженную врагами! Ты предал меня! Ее буквально силой вывели из часовни и поспешили отправить в психиатрическую лечебницу Святой Анны. К концу месяца Дейрдре впала в состояние полного ступора. Сестра Бриджет-Мэри и по сей день уверена, что Дейрдре обращалась с этими упреками к своему невидимому любовнику. -- Разве вы не поняли? Это его, своего дьявола-любовника, она обвиняла в смерти преподавателя из колледжа и проклинала за то, что он избавился от соперника, ибо хотел, чтобы Дейрдре принадлежала только ему одному -- демону, который бродит по ночам здесь, в Новом Орлеане, по улицам Садового квартала. Согласитесь, объяснение весьма красноречивое, однако оно едва ли могло соответствовать действительности, если учесть, что никакого "преподавателя из колледжа" не существовало. Но что же -- или кого -- имела в виду Дейрдре? Неужели это Лэшер столкнул Кортланда с лестницы или напугал его так сильно, что тот упал сам? А если да, то почему? Фактически на этом и закончилась жизнь Дейрдре Мэйфейр. В течение следующих семнадцати лет ее перевозили из одной психиатрической клиники в другую, везде держали взаперти, подвергали бесчисленным процедурам, электрошоковой терапии и пичкали несметным количеством самых разных лекарств. Иногда на очень короткое время она возвращалась домой, но это был уже только призрак той девушки, которую я когда-то знал... Наконец, в 1976 году Дейрдре -- измученную, постоянно напряженную, лишенную памяти бессловесную калеку с широко раскрытыми глазами -- в очередной раз привезли на Первую улицу, и с тех пор она не покидала особняк. Специально для нее боковую террасу нижнего этажа затянули сеткой от москитов. Год за годом независимо от погоды бедняжку ежедневно выводили туда и усаживали в кресло-качалку. Так она проводила многие часы -- застыв без движения вполоборота к видневшейся за деревьями улице. -- Она не способна вспомнить даже то, что произошло всего лишь минуту назад, -- пояснял один из наблюдавших ее докторов. -- Живет только сиюминутными ощущениями. Нормальному человеку это трудно представить. Грубо говоря, разум у нее отсутствует вовсе. Описания подобного состояния имеются в научной литературе, но лишь относительно очень старых людей, которые достигли крайней степени одряхления и медленно угасают в гериатрических клиниках, бессмысленно глядя на окружающий мир и при этом фактически ничего не видя и не воспринимая. Тем не менее Дейрдре продолжали вводить какие-то сильнодействующие лекарства, якобы предотвращающие "приступы возбуждения", -- так, по крайней мере, говорилось докторам и медсестрам, которые были к ней приставлены. Каким же образом, когда и почему Дейрдре Мэйфейр превратилась в "безмозглую идиотку", как называли ее обитатели Ирландского канала, в "милый пучок морковки", как ласково величала свою подопечную одна из сиделок? В первую очередь виновата в том, наверное, пресловутая шоковая терапия, которую применяли во всех психиатрических клиниках, где довелось побывать Дейрдре начиная с 1959 года. Свою