лепту внесли и разного рода лекарственные
препараты, транквилизаторы едва ли не нервно-паралитического действия,
которыми щедро потчевали свою пациентку доктора, причем иногда в самых
удивительных и даже немыслимых комбинациях, о чем свидетельствуют записи в
ее медицинских картах.
Трудно судить, насколько оправданным было использование того или иного
метода лечения. Примерно с 1962 года Дейрдре перестала разговаривать, во
всяком случае хоть сколько-нибудь логически и связно. Как только действие
транквилизаторов заканчивалось, она начинала плакать или кричать; время от
времени ломала или разбивала вещи, а бывали периоды, когда она просто
валилась на пол, закатывала глаза и беспрестанно выла.
На протяжении многих лет мы продолжали скрупулезно собирать любую
информацию о Дейрдре Мэйфейр, стараясь хотя бы раз в месяц встречаться с
кем-либо из врачей, медсестер, сиделок или иных людей, побывавших в особняке
на Первой улице. Тем не менее полученные сведения не всегда позволяли
составить целостную картину происходящего за его стенами. Добраться до
больничных архивов было еще труднее -- их сотрудники ревностно хранили
врачебную тайну. Более того, как минимум в двух лечебных заведениях записи,
касавшиеся Дейрдре, отсутствовали вообще.
Один из докторов признался нашему агенту, что по собственной инициативе
уничтожил историю болезни Дейрдре, а врач другой клиники уволился оттуда
вскоре после выписки своей странной пациентки, оставив после себя лишь
несколько загадочных строк "Неизлечима. Страшная трагедия. Тетушка требует
продолжения лечения, однако данное ею описание симптомов и поведения больной
невероятно и не заслуживает доверия".
Естественно, мы по-прежнему вынуждены опираться и на светские сплетни,
и на рассказы соседей и знакомых семейства Мэйфейр.
Несмотря на то что практически всю свою, так сказать, взрослую жизнь
Дейрдре находится под воздействием лекарств и сознание ее затуманено, возле
нее, если верить слухам, продолжает появляться "загадочный темноволосый
мужчина". Сиделки из лечебницы Святой Анны видели "какого-то человека,
входившего в ее палату". В техасской больнице, где Дейрдре пробыла совсем
недолго, врач несколько раз сталкивался с "таинственным посетителем",
который "словно испарялся", прежде чем доктор успевал задать ему вопрос, кто
он и что делает в палате. В санатории на севере Луизианы сиделка жаловалась
своему начальству, что видела привидение. Чернокожие санитары сталкивались с
незнакомцем чаще других.
-- Уверяю вас, это не человек, -- твердо заявила нам одна из темнокожих
женщин. -- Я могу определить это с первого взгляда. Я вижу духов. Я умею их
вызывать. Я знаю, кто он, а он знает, кто я, и никогда не подходит ко мне
близко.
Как и во времена детства Дейрдре, рабочие отказываются приходить на
Первую улицу и из уст в уста передаются все те же истории о том, что в доме
обитает "какой-то человек", который не желает, чтобы там что-либо менялось.
Тем не менее кое-что все же было сделано. В особняке обновили
электропроводку и в нескольких комнатах установили кондиционеры. Все работы,
однако, велись под строгим и неусыпным контролем самой Карлотты Мэйфейр.
Старый садовник по-прежнему ухаживает за газонами и в случае
необходимости подкрашивает проржавевшую ограду.
Однако в целом особняк, почти скрытый от посторонних глаз огромными
ветвями разросшихся дубов, постепенно ветшает. По ночам возле когда-то
построенного Стеллой, а теперь заросшего лилиями и дикими ирисами бассейна
поют лягушки. Деревянные качели Дейрдре давно упали со стоящего в самой
глубине сада огромного дуба и превратились в кучу искореженных обломков,
едва заметных в высокой траве.
Многие из тех, кто, проходя мимо дома, останавливался, чтобы поглазеть
на Дейрдре, неизменно сидящую в своем кресле-качалке на боковой террасе,
видели рядом с ней "очень симпатичного молодого человека, наверное
родственника". Сиделки, ухаживавшие за больной, часто увольнялись только
потому, что их пугал "этот странный мистер", который вдруг появлялся возле
их подопечной и так же внезапно исчезал -- "ну прямо как привидение". Иногда
им казалось, что за ними кто-то наблюдает, но, обернувшись, они лишь краем
глаза успевали заметить неясную тень.
-- Около нее все время толчется какой-то призрак, -- заявила в
агентстве по найму молоденькая сиделка, объясняя причину своего ухода из
особняка-- Однажды он появился прямо среди бела дня -- знаете, ничего
ужаснее в жизни своей не видела. Ноги моей больше не будет в том доме!
Я пригласил девушку на ленч, и в разговоре она вспомнила еще несколько
подробностей:
-- В целом мужчина как мужчина. Темные волосы, карие глаза, одет
хорошо; темный костюм, белая рубашка. " Но... Господи, мне стало вдруг так
страшно! Он просто стоял рядом с ней, освещенный солнцем, и смотрел на
меня... Я уронила поднос и закричала...
Подобных отказов медицинского персонала различного уровня от работы в
семействе Мэйфейр было немало. Мы не теряем из виду этих людей, по
возможности встречаемся с ними и записываем их свидетельства. При этом,
однако, сами стараемся не посвящать их в подробности и не открывать истинных
причин нашего интереса к тому, что, где и когда им довелось видеть или
слышать.
Вывод, сделанный нами на основе полученной информации, был, мягко
говоря, малоутешительным, даже пугающим. Вполне возможно, разум Дейрдре
оказался разрушенным до такой степени, что она полностью утратила контроль
над Лэшером и таким образом подсознательно позволила ему появляться рядом с
ней не только в любое время, но и во вполне материализованной форме.
Иными словами, она превратилась в лишенного разума медиума, в
беспомощную ведьму, находившуюся во власти того, кто всегда был рядом.
Существовала и иная вероятность. Лэшер мог появляться лишь затем, чтобы
заботиться о Дейрдре, утешать ее и доставлять ей минуты счастья теми
способами, о которых мы даже не подозреваем.
В 1980 году мне в руки попала хлопчатобумажная накидка Дейрдре,
выброшенная за ненадобностью в мусорный ящик на заднем дворе особняка. Я
увез ее в Лондон и передал в руки Лорен Грант, наиболее сильному
психометрику нашего ордена.
До того момента Лорен ничего не знала о Мэйфейрских ведьмах, однако в
данных обстоятельствах телепатия могла сыграть определенную роль, поэтому я
постарался максимально закрыть от нее собственный разум.
-- Я вижу сияние счастья, -- едва коснувшись накидки, сказала Лорен, --
эта вещь принадлежала человеку безгранично счастливому. Женщине, живущей
словно во сне. Она грезит о зеленых садах и сумеречных небесах, она видит
перед собой великолепные закаты. Ветви деревьев опускаются почти до земли. С
одной из них свисают качели. Это девочка? Нет, подождите, это уже вполне
взрослая женщина. Дует теплый ветерок. -- Лорен погладила пальцами материю и
еще сильнее прижалась к ней щекой. -- О да! У нее есть прекрасный любовник.
Красавец в духе Стирфорта из "Давида Копперфильда", Он удивительно нежен, а
когда его руки касаются этой женщины, она буквально льнет к нему и готова
ради него на все. Но кто же она? Ей можно только позавидовать. На ее месте
захотела бы оказаться любая женщина в мире. Хотя бы на несколько мгновений!
Действительно ли такова была подсознательная жизнь Дейрдре Мэйфейр? К
сожалению, узнать это от нее самой нам не суждено никогда.
Пожалуй, относительно одежды здесь уместно будет упомянуть одну деталь:
что бы ни было надето на Дейрдре -- ночная рубашка или накидка, начиная с
1976 года на ее шее неизменно сиял фамильный изумруд Мэйфейров.
Мне самому неоднократно удавалось видеть ее издали. До 1976 года я
успел побывать в Новом Орлеане трижды, а после возвращался в этот город
много раз, чтобы собрать как можно больше новой информации.
Часть времени я обязательно проводил на улицах Садового квартала и,
конечно же, прогуливался мимо особняка Мэйфейров. Я побывал на церемониях
погребения мисс Белл, мисс Милли и мисс Нэнси, а также последнего из сыновей
Кортланда -- Пирса, скончавшегося от инфаркта в 1984 году.
На всех этих церемониях я сталкивался с Карлоттой Мэйфейр. Наши взгляды
встречались. Трижды, проходя мимо, я вкладывал ей в руку свою визитную
карточку. Она не сделала ни единой попытки встретиться со мной. Однако не
было больше с ее стороны и угроз -- во всяком случае, явных.
Карлотта Мэйфейр уже очень стара. Волосы стали совершенно седыми, а
худоба производит впечатление болезненной. Однако она по-прежнему ежедневно
появляется в своей конторе. Ей давно уже не по силам подняться по ступеням
трамвая, поэтому приходится брать такси. В их доме на Первой улице осталась
лишь одна чернокожая служанка, если, конечно, не считать преданной нянюшки
Дейрдре.
В ходе каждого своего пребывания в Новом Орлеане я находил все новых и
новых "свидетелей", готовых рассказать мне о "темноволосом мужчине" и
загадочных событиях, происходивших в особняке Мэйфейров. Все рассказы
звучали очень похоже.
Хотя Дейрдре Мэйфейр еще жива, ее история на самом деле практически
окончена.
Пора перейти к детальному описанию жизни единственной дочери и
наследницы Дейрдре Роуан Мэйфейр, которая ни разу не была в родном городе с
того самого момента, когда через шесть часов после ее рождения реактивный
лайнер поднялся в воздух и увез девочку на противоположный край континента.
В настоящий момент попытку собрать воедино имеющиеся у нас разрозненные
данные следует, безусловно, считать преждевременной, однако та информация,
которой мы располагаем, уже позволяет с большой степенью уверенности сделать
весьма важный вывод: судя по всему, Роуан Мэйфейр, которой практически
ничего не известно о ее настоящей семье, о ее исторических корнях и тем
более о полученном ею наследии, возможно, является наиболее сильной и
могущественной из всех когда-либо существовавших Мэйфейрских ведьм.
12
После уличной жары прохлада оснащенного кондиционерами помещения
похоронной конторы "Лониган и сыновья" показалась ей особенно приятной.
Однако уже через несколько мгновений она почувствовала, что вот-вот упадет в
обморок -- быть может, контраст между нестерпимой духотой и едва ли не
ледяными струями воздуха был слишком велик. Стоя в уголке, никем не
замеченная, она дрожала как в лихорадке, и все происходящее вокруг казалось
каким-то фантастическим сном.
Поначалу насыщенный теплом и влагой летний день не вызывал у нее
никаких неприятных ощущений. Первые признаки слабости и озноба появились
именно в тот момент, когда она подошла к мрачному особняку, стоявшему на
пересечении Честнат-стрит и Первой улицы.
И вот теперь, в этом зале с задрапированными белым дамастом стенами,
освещенном небольшими хрустальными люстрами и заполненном приглушенным гулом
голосов, она словно окончательно утратила чувство реальности и погрузилась в
таинственный сон... Окон в зале не было, однако, вполне возможно, они
скрывались за драпировками.
С того места, где она стояла, невозможно было разглядеть, кто лежал
внутри гроба, водруженного на высокий постамент возле дальней стены
соседнего зала. Видны были лишь отполированное дерево, серебряные ручки и
пышная шелковая обивка откинутой крышки, но и их время от времени заслоняли
толпящиеся повсюду незнакомые, хорошо одетые люди.
"Ты должна заглянуть в этот гроб, -- говорила она себе, чувствуя, как
непроизвольно сжимаются от напряжения мышцы лица и каменеет все тело. -- Ты
должна пересечь это зал и пройти через следующий. В этом нет ничего
особенного. Посмотри. Все именно так и поступают... "
Да, действительно, посетители один за другим подходили к постаменту,
поднимались на возвышение и бросали прощальный взгляд на лежавшую внутри
гроба женщину.
Должен же кто-нибудь в конце концов обратить на нее внимание и
поинтересоваться, кто она и что здесь делает. И тогда она вместо ответа
задаст им свои вопросы: "Кто все эти люди? Почему они здесь? Знают ли они,
кто такая Роуан Мэйфейр?"
А пока ей оставалось только наблюдать... Мужчины в светлых костюмах,
женщины в очаровательных платьях, некоторые даже в шляпках и перчатках...
Человек двести, не меньше, всех возрастов... Как давно ей не приходилось
видеть туалеты таких ярких тонов, пышные юбки, туго стянутые ремешками в
талии...
В толпе можно было видеть и совершенно лысых джентльменов в белых
льняных костюмах и с тросточками в руках, и юношей, явно чувствовавших себя
неловко в тугих воротничках и галстуках, и множество ребятишек -- от
младенцев, ползавших по ковру или сидевших на коленях у взрослых, до
подростков, игравших рядом со старшими...
Она вдруг поймала на себе пристальный взгляд девочки лет двенадцати с
рыжими, повязанными лентой волосами. Надо же! В Калифорнии ей никогда не
доводилось видеть, чтобы девочки, в таком возрасте -- да и, если быть
откровенной, в любом другом -- носили ленты. Голову этой девчушки украшал,
огромный атласный бант персикового цвета.
Все разодеты как на праздник, подумалось ей. И тон бесед, прямо
сказать, весьма радостный. Такое впечатление, что все эти люди собрались
здесь на свадебную церемонию, хотя ей еще не приходилось бывать на таких
многолюдных свадьбах.
В какой-то момент толпа вдруг расступилась, и она увидела на возвышении
худощавого пожилого человека невысокого роста, одетого в костюм из легкой
полосатой ткани. Он долго стоял, пристально всматриваясь внутрь гроба, потом
с трудом опустился возле него на колени. Как это Элли говорила? "Я хочу,
чтобы перед моим гробом стояла обитая бархатом скамеечка"? До сих пор Роуан
никогда в жизни не встречала людей в таких костюмах. Видела их только в кино
-- в старых, мрачно-зловещих черно-белых фильмах, где скрипели опахала,
орали на жердочках попугаи и Хэмфри Богарт ссорился с Сидни Гринстрит.
То, что она видела перед собой сейчас, очень походило на такие фильмы
-- нет, не в смысле мрачной атмосферы, а в смысле отражения времени. Она
словно вновь очутилась в прошлом, в той эпохе, которая осталась навеки
погребенной в земле Калифорнии, и, быть может, потому испытала вдруг
ощущение внутреннего покоя -- нечто схожее с тем, что испытал один из героев
"Сумеречной зоны", когда, сойдя с поезда, неожиданно для себя оказался в
маленьком городке, где на дворе по-прежнему неторопливо текло девятнадцатое
столетие.
"У нас, в Новом Орлеане, похороны проводились по всем правилам, --
вспомнились ей слова Элли. -- Пожалуйста, пригласи моих друзей... "
Однако скромная, почти аскетичная церемония похорон Элли не имела
ничего общего с тем, что Роуан видела сейчас. Тогда, в Калифорнии, на службе
присутствовали лишь несколько друзей Элли. Худые, загорелые, они сидели на
самых краешках откидных стульев в церкви и казались растерянными и словно
обиженными смертью приятельницы.
-- Она ведь просила не присылать цветов, -- оправдывались они перед
Роуан.
-- Да, но мне подумалось, что будет ужасно, если, их не будет вообще,
-- отвечала она.
Крест из нержавеющей стали... Бессмысленные, бесполезные слова,
произнесенные совершенно посторонним человеком...
А здесь... Здесь повсюду были цветы. Море цветов: великолепные розы,
яркие гладиолусы, лилии... И еще, и еще, и еще... Она даже не знала, как они
называются. Капли воды, в которых, причудливо преломляясь, отражался свет,
сияли на трепещущих лепестках и листьях. Между стульями, в нишах и в углах
залов на специальных проволочных треногах стояли огромные венки, украшенные
белыми лентами и бантами, на некоторых можно было прочесть написанное
серебром имя: Дейрдре. Дейрдре...
И вдруг это имя -- имя матери -- запестрело везде. Куда бы она ни
взглянула, повсюду лишь Дейрдре, Дейрдре, Дейрдре... В то время как дамы в
элегантных нарядах пили белое вино из высоких бокалов, а девчушка с лентой в
волосах все так же пристально разглядывала Роуан, в то время как монахиня в
темном одеянии, белом головном уборе и черных чулках, склонив голову,
слушала мужчину, который что-то шептал ей на ухо, и одновременно
присматривала за окружившими ее маленькими девочками, во всех концах зала
серебром звенел безмолвный плач: Дейрдре, Дейрдре, Дейрдре...
А цветы все несли и несли -- миниатюрные деревья из проволоки, сплошь
увитой папоротниками с искусно вплетенными среди них красными розами.
Какой-то крупного сложения мужчина с пухлыми щеками поставил небольшой, но
на редкость красивый букет почти возле самого гроба.
В воздухе витал потрясающий аромат. Элли всегда жаловалась, что в
Калифорнии цветы не имеют запаха. А здесь, в небольших залах, все было
буквально пропитано им -- словно смесью самых изысканных духов. Да, теперь
Роуан поняла, что имела в виду Элли. Здесь все было настоящим: и тепло, и
влажность, и краски; здесь все становилось видимым и почти осязаемым.
Но на Роуан вдруг снова накатил приступ дурноты, а душный, густо
насыщенный запахами воздух еще больше усиливал неприятные ощущения. Толпа
практически скрыла от нее стоящий в отдалении гроб. Ей вновь почему-то
вспомнился высокий и мрачный особняк, стоящий "на самой окраине набережной в
центральной части города", -- именно так описал его служащий в отеле. Это,
должно быть, именно тот дом, который по-прежнему снился Майклу. Если,
конечно, их здесь не тысячи -- с одинаковыми чугунными, украшенными розами
оградами и зарослями бугенвиллей, скрывающими обветшавшие, блекло-серые
стены. Господи, как же он красив, этот старый особняк!
"Дом моей матери? Мой дом? Ну где же Майкл?"
Внезапно толпа расступилась, и Роуан вновь увидела длинную стенку
гроба. Ей показалось, или на фоне шелка перед глазами действительно на миг
мелькнул профиль женщины, покоящейся внутри? Элли хоронили в закрытом гробу.
А погребение Грэма свершилось вообще без официальной церемонии. Его друзья
просто собрались в одном из баров.
"Сейчас ты подойдешь к возвышению и поднимешься по ступеням к гробу, --
мысленно приказывала себе Роуан. -- Ты обязана это сделать. Разве не затем
ты приехала сюда? Разве не ради того, чтобы бросить прощальный взгляд на
свою мать, ты нарушила данное Элли обещание?.. Неужели я не сплю? Неужели
наяву вижу эту девочку в перетянутом по талии пояском платьице и белых
чулочках, обнимающую за плечи пожилую женщину?"
Ах, ну почему здесь нет Майкла? Это его мир. Если бы он был сейчас
здесь и мог снять перчатку и прикоснуться к руке мертвой женщины... Но что
бы он увидел? Владельца похоронной конторы, впрыскивающего бальзамирующий
раствор в вены покойницы? Или кровь, стекающую по специальному желобу под
белым столом для бальзамирования? Дейрдре... Имя, написанное серебром на
ленте, украшающей ближайший к Роуан венок из хризантем. Дейрдре -- на ленте,
повязанной на венке из роз, стоящем напротив...
"Ну же. Чего ты ждешь? -- Роуан не могла заставить себя сдвинуться с
места, -- Давай же, иди".
Она попятилась к двери и прислонилась к косяку.
Трое маленьких ребятишек подбежали к пожилой светловолосой женщине, и
та, раскинув руки, обняла их всех разом. Малыши по очереди целовали ее в
трясущиеся щеки, а женщина в ответ лишь молча кивала головой.
"Интересно, они тоже мои родственники?" -- подумала Роуан.
И вновь перед ее мысленным взором возник старый особняк -- туманный,
лишенный деталей образ, мрачный, почти фантастический. Она поняла, почему
Майкл так любил этот дом, почему ему нравился квартал, где тот стоял. Но
Майкл даже не подозревает, что этот дом принадлежал ее матери. Он не знает,
что происходит. Майкл исчез. Возможно, он никогда больше не появится в ее
жизни, и останется только воспоминание о проведенном вместе уик-энде и это
непреходящее чувство...
"Мне необходимо вернуться домой... Дело не в видениях... Просто я не
могу здесь больше оставаться... Я понял это в тот день, когда оказался в
океане... "
Дверь за спиной Роуан распахнулась, и она молча отступила в сторону,
пропуская входившую в зал пару. Мужчина в помятом белом костюме, слегка
склонив толстую шею, что-то тихо говорил своей спутнице -- статной женщине в
безукоризненно сшитом спортивного покроя платье с отрезной талией; ее седые,
отливающие металлом волосы были туго скручены в узел на затылке.
-- Беатрис! -- послышалось чье-то приветствие. Совсем еще молодой
человек устремился им навстречу и расцеловался с женщиной.
-- Я так рада видеть тебя, дорогая, -- прозвучал другой голос, женский.
-- Нет, ее еще никто не видел, но она должна приехать с минуты на минуту.
Их манера говорить походила на ту, что была свойственна Майклу, и
одновременно разительно от нее отличалась. Двое мужчин с бокалами в руках,
шепотом о чем-то беседуя, прошли между Роуан и недавно прибывшей парой и
затерялись в толпе, заполнявшей второй зал. Входная дверь вновь открылась --
с улицы пахнуло жаром и донесся шум уличного движения.
Роуан отошла в дальний угол. Оттуда ей наконец стал виден весь гроб.
Половина крышки была опущена, скрывая под собой ноги и нижнюю часть туловища
покойницы, и Роуан это показалось нелепым, хотя она и не смогла бы объяснить
почему. На пышной шелковой подушке чуть выше головы лежал крест. Самой
головы видно не было -- только легкая тень на фоне сияющего шелка.
"Ну же, иди, -- подбадривала себя Роуан. -- Неужели подняться на это
возвышение для тебя страшнее, чем войти, в операционную? Подойди к гробу.
Да, ты окажешься у всех на виду. Ну и что? Они же не знают, кто ты".
Однако тело вновь словно свело судорогой, и она не могла сделать ни
шагу.
Как будто издалека до нее донесся чей-то голос. Она понимала, что он
обращен именно к ней, что следует повернуть голову и ответить, и тем не
менее продолжала молча стоять в той же позе. Девчушка с бантом удивленно
смотрела в ее сторону, недоумевая, почему эта женщина так странно себя
ведет.
-- ... Джерри Лониган. К вашим услугам. А вы доктор Мэйфейр, если не
ошибаюсь?
Роуан тупо взглянула на говорящего. Полный мужчина с тяжелой нижней
челюстью и ярко-синими с зеленоватым отливом глазами... Нет, глаза скорее
напоминали шарики из синего мрамора -- совершенно круглые и очень синие.
-- Вы доктор Мэйфейр?
Она бросила взгляд на его протянутую руку. Крупная, тяжелая, как
звериная лапа. Роуан понимала, что достаточно просто коснуться, пожать ее,
но напряжение во всем теле достигло такой силы, что она не смогла сделать
даже это. Ей казалось, что застыли даже глаза. Господи, да что с ней такое?
Откуда эта тревога? Почему тело отказывается подчиняться разуму? Ведь ради
этой минуты она преодолела две тысячи, миль.
-- Я хочу... -- Не в состоянии выдавить из себя еще хоть слово, она
лишь качнула головой в сторону гроба.
Мужчина обнял ее за плечи и слегка подтолкнул вперед.
-- Вы хотите видеть ее, доктор Мэйфейр? "Видеть ее... Говорить с ней...
Узнать ее получше и полюбить... Быть любимой ею... "
Роуан сознавала, что похожа сейчас на ледяную статую с широко
раскрытыми глазами.
Она взглянула в маленькие синие глазки и молча кивнула. И вдруг
наступила полная тишина, как будто кто-то нажал на кнопку и выключил звук.
Неужели она мыслила вслух? Нет, она не произнесла ни слова. Мужчина повел ее
к гробу, и все взгляды разом обратились в их сторону, ведь до того никто из
собравшихся не знал ее в лицо. Под приглушенный шепот, передававший новость
из уст в уста, они пересекли первый зал -- Роуан лишь на долю секунды
задержалась возле рыжеволосой девочки -- и подошли к входу во второй. На
самом пороге Роуан невольно застыла как вкопанная. Ее провожатый -- мистер
Лониган -- тоже остановился.
В зале перед ними словно вдруг стало темнее. Голосов не было слышно,
никто не двигался. Даже детишки прекратили свои игры.
-- Не хотите ли присесть, доктор Мэйфейр? -- участливо спросил мистер
Лониган.
Роуан продолжала стоять, уставившись в ковер. От гроба ее отделяли
теперь метров шесть.
"Только не смотри туда, -- говорила она себе. -- Только не смотри, пока
не подойдешь и не поднимешься на возвышение. Не следует пытаться издали
увидеть самое ужасное".
Но что значит ужасное? Что может быть страшнее стола для вскрытия
трупов? Только то, что в гробу лежит... ее мать!
Женщина, сидевшая рядом с рыжеволосой девочкой, встала и положила руку
на плечо малышки.
-- Вы Роуан? Меня зовут Алисия Мэйфейр. Я приходилась Дейрдре
четвероюродной племянницей. А это Мона, моя дочь.
-- А я Пирс Мэйфейр, -- представился симпатичный молодой человек,
стоявший справа от Роуан, и протянул ей руку. -- Правнук Кортланда.
-- Дорогая, меня зовут Беатрис, я твоя кузина. -- Роуан окутало
ароматом духов. Та самая женщина, с седыми волосами, слегка коснулась ее
мягкой щекой. Огромные серые глаза.
-- Сесилия Мэйфейр, внучка Баркли. Мой дед родился в особняке на Первой
улице, он был вторым сыном Джулиена. А это... Позвольте познакомить вас с
сестрой Мари-Клэр. Сестра, это Роуан, дочка Дейрдре.
Наверное, монахиням полагается говорить что-то особенное, какие-то
приличествующие случаю слова. Но сестра Мари-Клэр все равно бы их не
услышала. Окружающие наперебой кричали ей в самое ухо:
-- Это Роуан! Ро-у-ан! Девочка Дейрдре!
-- Тимоти Мэйфейр, ваш четвероюродный кузен. Мы все рады наконец-то
познакомиться с вами, Роуан...
-- ... К сожалению, такой печальный повод".
-- Питер Мэйфейр. Мы побеседуем позже. Мой отец Гарланд. Элли
когда-нибудь рассказывала вам о Гарланде?
Господи! Они все Мэйфейры! Полли Мэйфейр, Агнес Мэйфейр, дочери Филипа
Мэйфейра, Эжени Мэйфейр... и так далее, и так далее... Сколько же их на
самом деле?
Не семья, а целый легион! Роуан без конца пожимала чьи-то руки, но при
этом старалась ни на шаг не отходить от мистера Лонигана, который все это
время оставался ее верной опорой. Она дрожала... нет, точнее будет сказать,
ее трясло как в лихорадке.
-- ... Клэнси Мэйфейр. -- Ее щеки легко коснулись губы очередной
родственницы.
-- Я правнучка Клэя. Дедушка родился в доме на Первой улице -- еще до
Гражданской войны. Моя мать, Труди Мэйфейр, тоже здесь. Мама, подойди к нам,
пожалуйста, пропустите маму...
-- Рады познакомиться с тобой, дорогая. Ты уже виделась с Карлоттой?
-- Мисс Карлотта очень плохо себя чувствует, -- вмешался в разговор
мистер Лониган. -- Она будет ждать нас в церкви...
-- ... Знаете, ведь ей уже девяносто...
-- ... Быть может, стакан воды? Посмотрите, она же белая как бумага...
Пирс, принеси ей стакан воды.
-- Я Магдален Мэйфейр, правнучка Реми, который много лет жил на Первой
улице. А это мой сын Гарви и дочь Линдси. А вот и Дэн. Дэн! Подойди и
поздоровайся с доктором Мэйфейр. Дэн приходится правнуком Винсенту. Элли
говорила вам о Клэе, или Винсенте, или...
Нет! Никогда и ни о ком! "... Торжественно клянусь перед Богом в том,
что никогда не вернусь в Новый Орлеан... и не стану пытаться получить
какие-либо сведения о... " Но почему? Боже, почему? Ведь все эти люди...
Зачем ей понадобилось составлять этот документ? Откуда такая таинственность?
Какие секреты она пыталась сохранить?
-- ... С ней Джеральд. Пирс заскочил туда по дороге и видел ее. Она
чувствует себя вполне сносно и приедет прямо в церковь.
-- Может, вам лучше сесть, милая?
-- С вами все в порядке?
-- Я Лили, дорогая. Лили Мэйфейр. Вам все равно не запомнить всех нас
сразу. Даже не пытайтесь.
-- ... Всегда к вашим услугам, Роуан. Вы хорошо себя чувствуете?
"Я? О да, вполне. Просто я не в состоянии вымолвить хоть слово и не в
силах сдвинуться с места... Я... "
И вновь лицо Роуан свело словно судорогой. Не только лицо -- все тело.
Она еще крепче вцепилась в руку мистера Лонигана. Он что-то говорил в тот
момент столпившимся вокруг родственникам. Кажется, просил их дать
возможность Роуан выполнить свой последний долг... оставить ее наедине с
покойной...
-- Меня зовут Гай Мэйфейр, -- послышался слева мужской голос, и кто-то
тронул Роуан за руку. -- Я сын Андреа. А это моя жена Стефани, дочь Грейди и
кузина Элли.
Роуан хотелось ответить каждому, но она не знала, как именно.
Достаточно ли просто пожать руку, кивнуть толовой или вернуть родственный
поцелуи?..
Возле нее возникла еще одна фигура, но пожилой человек говорил так
тихо, что она практически ничего не расслышала, кроме имени -- Шеффилд.
Роуан боялась поднять глаза и взглянуть в ту сторону, где стоял гроб.
"Но ведь ты только затем сюда и приехала, -- твердила она себе. -- Ты
должна, обязана сделать это. Посмотри, их сотни, и все они... "
-- Роуан, познакомьтесь, это Филдинг Мэйфейр, сын Клэя.
Она увидела перед собой древнего старца, такого худого, что можно было
различить каждую косточку на его черепе, просвечивающую сквозь бледную кожу;
истончившиеся губы уже не скрывали зубов, а вокруг запавших глаз густой
сетью легли морщины. Родственники поддерживали Филдинга с обеих сторон, ибо
самостоятельно держаться на ногах он не мог. Столько усилий -- и все ради
того, чтобы увидеть ее, Роуан?! Она протянула старцу руку.
-- Он хочет поцеловать вас, дорогая, -- сказал кто-то. Роуан скользнула
губами по дряблой щеке. Обратив на нее взгляд выцветших до желтизны глаз,
старик медленно заговорил, но голос был таким тихим, а речь такой невнятной,
что Роуан почти ничего не поняла. Лестан Мэйфейр... Ривербенд... Что такое
Ривербенд? Тем не менее, не желая обижать престарелого родственника, она
кивала головой и силилась подыскать в голове какие-то приличествующие случаю
слова для ответа. Столь преклонный возраст сам по себе уже заслуживает
почитания, а тем более если человек только из стремления: лично выразить ей
свое уважение поистине героически сражался с собственной немощью. Однако
когда Роуан взяла старика за руку, то была несказанно удивлена шелковистой
гладкостью кожи и силой, по-прежнему таившейся в узловатых пальцах.
-- Мне кажется, она вот-вот упадет в обморок, -- послышался чей-то
приглушенный шепот.
Неужели они говорили о ней?
-- Хотите я провожу вас к гробу? -- Это был все тот же симпатичный
юноша с чистым, как у школьника из приготовительного класса, лицом и
сияющими глазами. -- Я Пирс, мы с вами познакомились минуту назад. -- Он
сверкнул белозубой улыбкой. -- Кузен Элли.
Да, к гробу... Наверное, пора наконец к нему подойти. Стоявшие впереди
чуть расступились, и она все-таки нашла в себе силы посмотреть в ту сторону.
Но тут же взгляд метнулся вверх, мимо головы, покоящейся на приподнятой
подушке. Она увидела множество цветов, прислоненных к открытой крышке, а
правее, в ногах гроба, уже знакомого седовласого человека Стоявшая рядом с
ним темноволосая женщина перебирала четки, плакала и чуть шевелила губами --
видимо, молилась. Однако взгляды обоих были устремлены на нее, на Роуан. Но
откуда она может знать его -- да и вообще кого-либо из собравшихся в
похоронной конторе? И тем не менее... Нет, ошибки быть не может. Она знает
его. Знает, что он англичанин, помнит даже звук его голоса. Джерри Лониган
повел Роуан к гробу. Пирс держался рядом.
-- Ей совсем плохо, Монти. -- Очень приятная пожилая дама повернулась к
стоявшему возле нее мужчине. -- Принеси скорее воды.
-- Дорогая, может, вам все-таки лучше присесть?
-- Нет, -- почти беззвучно, одними губами, выдохнула Роуан и покачала
головок, неотрывно глядя на седовласого англичанина и на женщину с четками.
За неделю до смерти Элли вдруг попросила принести ей четки, и Роуан
пришлось отправиться за ними в какой-то магазин в Сан-Франциско.
Темноволосая незнакомка продолжала плакать, то и дело прикладывая к
глазам носовой платок, а седовласый джентльмен что-то шепотом говорил ей, но
глаза его при этом пристально следили за Роуан.
"Я вас знаю".
Он посмотрел на нее так, словно последние слова были произнесены вслух.
И вдруг Роуан вспомнила! Кладбище в округе Сонома, где похоронены Элли и
Грэм... Этого человека она встретила тогда возле их могил.
"Я знаю вашу семью в Новом Орлеане".
Неожиданно еще один фрагмент головоломки занял свое место. Этот же
человек всего лишь два дня назад стоял неподалеку от дома Майкла на
Либерти-стрит.
-- Милая леди, может быть, вам все же стоит сейчас выпить воды? --
участливо поинтересовался Джерри Лониган.
Но как? Почему? Что привело этого человека на кладбище и к дому Майкла?
Какое отношение вообще имеет все происходящее к Майклу, который первым
рассказал ей о доме с чугунной оградой, украшенной орнаментом из роз? Какая
здесь может быть связь?
-- Пусть она просто посидит. Вот здесь. -- Пирс направился за стулом
для Роуан.
Надо идти. Она не может и дальше стоять на одном месте, глядя на
англичанина и мысленно требуя, чтобы тот объяснил причину своего появления
на Либерти-стрит. Краешком глаза она по-прежнему видела то, что не желала и
не имела сил видеть: стоящий на возвышении гроб, а в нем...
-- Вот, Роуан, возьмите. Оно очень приятное и холодное. -- Роуан
почувствовала запах вина, -- Выпейте, дорогая.
-- Я бы с удовольствием. -- Роуан покачала головой и попыталась
изобразить на лице благодарную и в то же время виноватую улыбку. --
Поверьте, я бы рада, но...
"Но губы меня не слушаются. Мне кажется, я вообще утратила контроль над
собственным телом. Не могу даже рукой шевельнуть. А все вокруг ждут, когда я
подойду к гробу. И я действительно должна заставить себя сдвинуться с места.
-- Ей всегда казалось, что только слабаки, не умеющие владеть собой, падают
в обморок у прозекторского стола во время вскрытия. Такие процедуры не
должны влиять на физическое состояние человека. -- Вот если бы меня
кто-нибудь стукнул по голове бейсбольной битой, тогда я, наверное, могла бы
отключиться. Господи! Похоже, здесь, в этом зале, передо мной начинают
открываться совершенно новые стороны жизни! А в гробу лежит моя мать...
А ты что думала? -- продолжала разговаривать сама с собой Роуан. -- Что
она будет вечно ждать, живая и здоровая, пока ты наконец соизволишь
приехать? Пока до тебя наконец дойдет... Здесь, в этом совершенно незнакомом
тебе месте. Попав сюда, ты словно очутилась в чужой, неизведанной стране".
Седоволосый англичанин направился в ее сторону.
"Кто вы? Зачем вы здесь? Вам. здесь совершенно не место".
Нет, она не права. Он-то как раз мало чем отличался от здешних жителей
-- обитателей этого странного, чуждого ей самой мира с их колоритной
внешностью, душевной мягкостью и добротой. В его лице она тоже не увидела ни
тени иронии или самодовольства, ни намека на неискренность. Мягко отстранив
молодого человека, англичанин придвинулся к Роуан почти вплотную.
Ей вспомнились лица тех, кто присутствовал на похоронах Элли. Сколько
же мук им пришлось претерпеть! Там не было ни одного человека моложе
шестидесяти, но при этом ни одного седого волоса, ни единой ослабевшей
мышцы, ни единой морщинки... Ничего похожего! Именно такими, по их мнению, и
должны быть, как принято выражаться, "люди их круга".
Роуан чуть опустила взгляд и увидела горы цветов, лежащие по обе
стороны от обитой бархатом скамеечки.
Буквально впившись ногтями в руку мистера Лонигана, она двинулась
вперед -- словно в омут вниз головой... Только бы не остановиться вновь!
Однако едва она попыталась чуть расслабиться, как почувствовала, что
вот-вот упадет. Англичанин подхватил ее под руку слева, в то время как
мистер Лониган оставался с правой стороны.
-- Роуан, -- тихо прошептал англичанин, -- Майкл обязательно приедет,
как только сможет. Скорее всего, сегодня. -- Его манера говорить по-прежнему
оставалась четкой и в то же время мелодичной, -- А пока вместо него рядом с
вами побуду я.
Она бросила на англичанина удивленный и радостный взгляд, испытывая при
этом чувство невероятного облегчения. Боже, как хорошо! Майкл приедет! Он
уже совсем близко!
-- Да, он уже недалеко, но его задержали непредвиденные обстоятельства,
-- с искренним сочувствием подтвердил англичанин. -- Поверьте, Майкл очень
расстроен тем, что не смог присутствовать...
Перед глазами Роуан вновь возник неясный образ темного, обветшавшего
дома на Первой улице, о котором столько раз рассказывал Майкл. А потом ей
вспомнился маленький комок одежды на поверхности воды... Ее первая встреча с
Майклом... Разве могла она подумать, что так далеко от берега, едва ли не
посреди океана, вдруг обнаружит утопленника?..
-- Я могу вам чем-нибудь помочь? -- Голос англичанина звучал совсем
тихо. -- Быть может, вы хотите подняться к гробу?
"О да, пожалуйста, проводите меня. Помогите подняться по ступеням.
Заставьте мои ноги двигаться..."
И этот человек действительно совершил едва ли не чудо! Обняв Роуан за
плечи, он повел ее вперед, не переставая что-то шептать в самое ухо. Она
ловила лишь отдельные фразы и даже едва слышно отвечала ему, но разговор был
отрывочным.
-- ... На самом деле она просто не захотела присутствовать на
прощальной церемонии... Она в ярости от того, что все мы здесь собрались...
-- ... Не стоит так переживать. Ведь ей уже девяносто, а на улице жара.
-- ... Я понимаю. После того как все закончится, те, кто пожелает,
могут прийти ко мне...
Роуан по-прежнему не поднимала глаз, смотря куда угодно -- на
серебряные ручки гроба, на цветы, на бархатную скамеечку, -- но только не на
ту, что лежала сейчас прямо перед ней... И вновь к горлу подступила дурнота.
Жара ли тому была виной или, напротив, прохладный, пропитанный ароматами
цветов воздух, она не знала и мысленно продолжала себя уговаривать:
"Ты должна, ты обязана сделать это. успокойся, возьми себя в руки. Ты
не имеешь права упустить единственную возможность. "... Никогда не вернусь в
Новый Орлеан... и не стану пытаться получить какие-либо сведения..."
Англичанин продолжал заботливо поддерживать ее обеими руками.
"Майкл непременно приедет!"
Роуан коснулась обитого бархатом гроба, потом медленно, с усилием
оторвала взгляд от пола и посмотрела туда, где на атласной подушке покоилась
голова усопшей женщины. И в то же мгновение рот ее начал непроизвольно
открываться, словно сведенный судорогой. Она отчаянно пыталась преодолеть
спазм, но все усилия были тщетными. Дрожь, охватившая Роуан с головы до нот,
была столь яростной, что англичанин, почувствовав ее, как можно крепче сжал
пальцы на ее локте. Он тоже пристально вглядывался в лицо покойницы. Он знал
ее!
Все окружающее утратило свою значимость. Осталось только желание вот
так смотреть и смотреть на нее, не отрываясь, не отводя в сторону глаз, и
никуда не спешить, ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться... Только
вглядываться в это лицо, за которым остались навсегда скрытыми многие и
многие тайны.
"Лицо Стеллы в гробу казалось таким прекрасным... Ее великолепные
черные волосы спадали волнами... "
-- Да помогите же ей! Она вот-вот упадет в обморок! -- послышались
голоса вокруг. -- Пирс, сделай же что-нибудь!
-- Не волнуйтесь, все в порядке, -- успокаивал обеспокоенных членов
семейства Джерри Лониган. -- Мы о ней позаботимся.
Ужасно, что она мертва, но как она прекрасна в смерти! Ее с любовью
подготовили к переходу в вечность. Удивительной красоты губы чуть тронуты
розовой помадой, на по-детски безукоризненной коже щек алеют румяна,
расчесанные черные волосы свободно лежат на атласе подушки... В пальцы
покоящихся на груди рук вложены четки, а сами руки так совершенны по форме,
что кажется, будто они никогда не принадлежали живому человеку, а были
вылеплены искусным скульптором.
За всю ее жизнь Роуан еще не доводилось видеть ничего подобного. Те, с
кем ей приходилось иметь дело, -- утопленники, жертвы нападений, получившие
ножевые ранения или поступавшие в клинику с проломленными черепами, --
умирали нередко. В таких сл