и не было, разве что у самого края окна, где более толстый слой полимера изменял траекторию световых лучей. Элли знала многих людей, в том числе и считавших себя религиозными, стеснявшихся обнаруживать благоговение. Но нужно быть деревяшкой, думала она, чтобы стоять перед этим великолепием и не почувствовать ничего. Сюда следует посылать молодых поэтов, композиторов и художников, людей, исполненных истинной веры, не погрязших в сектантстве. Это зрелище понятно любому обитателю Земли. Какая жалость, что никто еще не пытался этого сделать. Она ощущала... трепет. - К этому привыкаешь, - пояснил Хадден, - но пресытиться невозможно. Даже вдохновляет время от времени. Сам он умеренно посасывал диет-колу. От напитков покрепче отказалась. Какие же здесь на орбите наценки на спиртное? - подумала она. - Конечно, кое-чего не хватает: долгих прогулок, купания в океане, старых друзей, с которыми так и не попрощался. Впрочем, на все это у меня никогда не хватало времени. А друзья, как видите, могут и навестить. - Но какие расходы, - отвечала Элли. - К моему соседу, Ямагиси-сан, наведывается женщина. Каждый второй вторник каждого месяца независимо от погоды: будь то снег или дождь. Кстати, я вас познакомлю с ним. Вот это личность. Военный преступник первой категории - правда, дело ограничилось только обвинениями. - Что же вас всех сюда тянет? - удивилась Элли. - Мир не кончается, это все знают. Что вы здесь делаете? - Наслаждаюсь видами. Кроме того, здесь законодательство предоставляет известные преимущества. Она вопросительно посмотрела на Хаддена. - Понимаете, человек моего уровня - все эти новые изобретения и заводы - всегда балансирует на грани закона. Так обычно бывает потому, что законы еще не сумели подстроиться под новую технику. И приходится столько времени тратить на тяжбы. Снижается производительность. Но это, - широким жестом он указал на замок и Землю, - не принадлежит ни одной стране. Лишь мне, моему другу Ямагиси и еще нескольким людям. Доставка продуктов и всех необходимых материалов производится абсолютно легальным путем. Для надежности замок снабжен экологическими системами замкнутого цикла. Между замком и всеми странами внизу нет никакого соглашения о выдаче. Так что здесь все мои действия дают больший эффект. Только не думайте, что мы занимаемся чем-нибудь нелегальным. Мы просто затеваем много нового, поэтому разумнее обитать в безопасности. Ведь находятся, например, и такие, кто считает, что Машину подорвали по моему приказу. И это притом, что я столько денег затратил на ее изготовление. Вы знаете, как они обошлись с Вавилоном. Мои страховые агенты считают, что в Вавилоне и Терре-Хоте могли орудовать одни и те же люди. Похоже, у меня немало врагов. И я не понимаю почему. Мне казалось, что я делал добро людям. Стало быть, мне лучше крутиться здесь, наверху. Я хотел переговорить с вами о Машине. Ужасно, конечно... вся эта драма в Вайоминге и эта дурацкая шпонка. Мне и в самом деле жаль Драмлина. Крепкий был старый хрыч. Но для вас... это серьезный удар. Вы уверены, что не хотите выпить? Но она предпочитала глядеть на Землю и слушать. - _Меня-то_ это не смущает, - продолжал он, - и вас тоже не должно беспокоить. Может, вы волнуетесь, что американской Машины не будет, поскольку слишком многие хотят, чтобы ее не было? Это беспокоит и президента. Заводы, которые мы понастроили, - не сборочные конвейеры, они выпускают и обычные товары. Чтобы заменить все поломанные части, потребуются новые расходы. По-моему, вы считаете, что мы допустили просчет. Поторопились. Следовало внимательнее и вдумчивее отнестись ко всему. Может быть, лично вы и считаете иначе, но президент настроена именно так. Но если мы не будем торопиться, тогда, боюсь. Машину нам уже никогда не построить. И еще. Трудно надеяться, что приглашенных будут ждать до бесконечности. - Забавно, именно об этом Валериан, Драмлин и я разговаривали перед взрывом! Диверсией, - поправила Элли себя. - Пожалуйста, продолжайте. - Видите ли, верующие люди в большинстве своем видят в нашей планете эксперимент. К этому можно свести все верования. Какой-нибудь бог вечно все устраивает и во все сует нос, водится с женами ремесленников, открывает скрижали на горах, велит приносить ему в жертву детей, разрешает людям говорить одно и запрещает даже упоминать про другое, мешает радоваться и наслаждаться собой. Почему боги не оставят нас в покое? Ведь все их вмешательство просто свидетельствует о некомпетентности. Если бы Бог не хотел, чтобы жена Лота обернулась, почему Он не сотворил ее послушной, покорной мужу? Сотвори Он Лота не таким пустоголовым, быть может, она куда внимательнее прислушивалась к каждому его слову. Если Бог всемогущ и всеведущ, почему Он не сделал так, чтобы все было как надо? Почему Он все постоянно чинит, исправляет да еще жалуется? Нет-нет, из Библии ясно одно - библейский Бог был скверным умельцем, негодным проектировщиком и технологом. Он бы не выдержал конкуренции, если бы таковая была. Поэтому я и не верю в эксперимент с Землей. Во Вселенной должна быть целая куча экспериментальных планет, где боги-практиканты шлифуют свое мастерство. И какой позор, что Ренкин и Джосс родились не там. На _этой_ планете, - Хадден шагнул в сторону окна, - не видно следов какого-либо вмешательства извне даже в малом. Боги не следят за нами, не велят переделать халтурную работу. Взгляните на всю историю человечества, и станет понятно, что мы были предоставлены сами себе. - Да, до сих пор, - отвечала она. - Кстати, а ведь Deus ex machina? [Бог из машины (лат.)] Вам не кажется? Вы думаете, боги сжалились наконец и послали нам эту Машину? - Ну скорее наоборот, Machina ex deo, так будет правильно на латыни? Нет, мы не эксперимент. Мы следим за этой планетой, которая не представляла ни для кого интереса, сюда никто даже не сунулся. Эталон, кишащий людьми. Смотрите, что с вами будет, если мы не будем опекать вас. "Не будете стараться, получится что-то вроде Земли", - говорят им. Но, конечно, жаль терять из виду целый мир. Быть может, прихватывают с собой божков-неудачников. И заглядывают сюда изредка, по пути. Последний раз видели нас резвящимися в саваннах рядом с антилопами. "Вот здорово, - говорят они. - Ну просто никаких забот с ними. Заглянем-ка еще через десять миллионов лет. Но для безопасности последим за ними на радиочастотах". И вот наконец тревога! Вести с Земли. Что? У них уже телевидение? Посмотрим. Олимпийский стадион. Национальные флаги. Хищная птица. Адольф Гитлер. Ревущие толпы. "Ого-го", - говорят они. Ведь все признаки тревоги им известны. И живо телеграфируют: "Кончайте возню, ребята. У вас же такая планета. Правда, в некотором беспорядке, но вполне еще годная. Ну-ка, стройте Машину". Они заботятся о нас, они-то видят, что мы движемся по нисходящей. И думают, что мы просто изнемогаем от желания поправить дела. Я и сам так считаю. Мы не можем не строить Машину. Элли знала, какого мнения был Драмлин о подобных аргументах. Хотя мысли Хаддена во многом совпадали с ее собственными, она уже успела устать от постоянных резких и безапелляционных споров о намерениях веганцев. Она хотела, чтобы работы продолжались, чтобы Машину собрали, включили, чтобы начался новый этап в истории человечества. Она по-прежнему не доверяла себе и держалась с осторожностью, даже когда ее называли возможным членом экипажа. Задержка работ помогла: за это время она сумела справиться со всеми внутренними проблемами. - Мы пообедаем с Ямагиси. Он вам понравится. Но мы опасаемся за него. По ночам он слишком снижает у себя парциальное давление кислорода. - Что вы имеете в виду? - Чем ниже содержание кислорода в воздухе, тем дольше будешь жить. По крайней мере так нам говорят доктора. И поэтому все мы следим за содержанием кислорода в своих каютах. Днем меньше 20% не сделаешь, начинает кружиться голова. Плохо функционирует мозг. Но ночью, во сне - пожалуйста. Конечно, это опасно, парциальное давление кислорода нельзя чрезмерно снижать. В последние дни Ямагиси дошел до 14% - наверное, собрался жить вечно. И потому приходит в себя только к ленчу. - Ну я-то всю свою жизнь провела при 20%, - рассмеялась Элли. - Теперь он экспериментирует с ноотропными препаратами, чтобы снять головокружение. С такими, как, например, пирацетам. Конечно, память они улучшают. Я не думаю, чтобы химия могла заставить человека поумнеть, пусть об этом твердят врачи. Значит так: Ямагиси принимает кучу ноотропиков, и по ночам ему не хватает кислорода. - Неужели свихнулся? - Свихнулся? Трудно сказать. Мне просто не приходилось встречаться с другими военными преступниками первой категории в возрасте 92 лет. - Вот почему всякий эксперимент нуждается в контроле, - проговорила Элли. Хадден улыбнулся. Невзирая на весьма солидный возраст, приобретенная в императорской армии осанка не покинула Ямагиси. Абсолютно лысый и невысокий человечек с ничуть не подозрительными седыми усами и несколько неподвижным, но сохранившим благородство взглядом. - Я сюда попал из-за бедер, - пояснил он. - Я слыхал и про рак, и про возраст, но сам я здесь из-за бедер. В моем возрасте кости становятся очень ломкими. Барон Цукума упал с футон [невысокий спальный помост (яп.)] на татами и умер. Половину метра упал. Один половина метра. Его кости сломались. В невесомости бедра не ломаются. В этих словах не было ничего неразумного. Несмотря на ряд гастрономических компромиссов, обед был обставлен на удивление элегантно. Для обедов в условиях невесомости уже была разработана целая технология. Вся утварь имела крышки. Сквозь крышки бокалов были пропущены соломинки. Всякие там орехи и кукурузные хлопья подлежали запрету. Ямагиси угостил ее икрой. Этот продукт, по его словам, принадлежал к числу немногих блюд западной кухни, чья стоимость на Земле превышала расходы на отправку в космос. Как удачно, что эти рыбьи яйца так липнут друг к другу, размышляла Элли. Она попыталась представить себе их облачком, разлетающимся по переходам орбитальной богадельни для состоятельных. И вдруг вспомнила, что ее собственная мать тоже находится в подобном заведении, правда, на несколько порядков менее роскошном. Внизу проплывали Великие озера, и она могла даже указать место, где сейчас находится мать. Болтать два дня на орбите со скверными миллиардерами она может, а выделить пятнадцать минут на телефонный разговор с матерью... Элли поклялась позвонить ей сразу же, едва окажется на Кокосовом пляже. Звонок со спутника Земли может слишком взволновать своей новизной пожилых обитателей дома отдыха в Джейнсвилле, штат Висконсин. Ее размышления нарушил Ямагиси. Он сообщил, что является старейшим среди всех побывавших в космосе. Даже бывший китайский вице-премьер оказался моложе. Сняв пиджак, японец закатал рукава, напряг руку и предложил ей пощупать бицепсы. А потом обратился к подробному повествованию, полному количественной информации о благотворительных мероприятиях, главным спонсором которых он был. Элли попыталась поддержать вежливый разговор. - Здесь так спокойно и мирно. Должно быть, вы наслаждаетесь тишиной. Свои слова она адресовала Ямагиси, но ответил ей Хадден: - Здесь тоже бывает всякое. Сейчас надвигается очередной кризис, и нам приходится реагировать. - Да-да, солнечная вспышка, очень скверно. Делает стерильным, - отозвался Ямагиси. - В случае крупной вспышки на Солнце, после того как ее заметит телескоп, у нас остается три дня, прежде чем поток заряженных частиц достигнет замка. И тогда постоянным обитателям вроде Ямагиси-сан и меня приходится отправляться в убежища. Они весьма невелики и обставлены по-спартански. Но обеспечивают нужную радиационную защиту. Конечно, есть и вторичное излучение. Однако беда в том, что весь временный персонал и посетители вынуждены в трехдневный срок отправляться отсюда. Подобные неприятности могут прокормить весь коммерческий флот. Иногда нам приходится ради спасения людей обращаться к НАСА или Советам. Вы не поверите, кого только не приходилось выставлять отсюда в подобных случаях: и мафиози, и руководителей разных разведок, красавцев и красавиц... - Значит, секс принадлежит здесь к числу ценных товаров, ввозимых с Земли? - не без некоторых колебаний осведомилась Элли. - Ну конечно же. Тому есть много причин. Здешняя клиентура, уединенное местоположение. Но главное - нулевое тяготение. В невесомости ты можешь даже в восемьдесят лет выделывать такие штучки, о которых не мог подумать и в двадцать. Приезжайте-ка сюда отдохнуть - вместе со своим другом. Считайте это приглашением. - Девяносто, - проговорил Ямагиси. - Прошу прощения? - Ямагиси-сан утверждает, что он в девяносто лет может теперь проделать такое, о чем не мечтал и в двадцать. Поэтому всякий стремится сюда. За кофе Хадден вновь вернулся к Машине. - У нас с Ямагиси-сан общие партнеры. Он почетный председатель правления "Ямагиси индастриз". Как вы знаете, эта фирма является главным подрядчиком проводимых на Хоккайдо испытательных работ. Представьте себе проблему. Я намекну. Возьмем три большие сферические оболочки, вложенные одна в другую. Они изготовлены из ниобиевого сплава, в них сделаны странные прорези, и они должны быстро вращаться в вакууме. Техники называют их бензелями. Да вы, разумеется, все знаете. Что произойдет с уменьшенной моделью бензелей, если сильно раскрутить ее? Что будет? Все известные физики считают, что не случится ровным счетом ничего. Но, конечно, никто и не думал экспериментировать. Весьма тонкий опыт. И потому до сих пор никто ничего не знает. Представим себе: когда Машина включается, что-то происходит. Как скажется скорость вращения? Как повлияет материал, из которого изготовлены бензеля? Или расположение прорезей? А масштаб? Вот мы и изготавливали их, и раскручивали - и модели, и полноразмерные копии. Мы хотели бы раскрутить большие бензеля, те самые, что будут установлены на одну из двух Машин, по одному подсоединяя все прочие компоненты. А потом по одной подсоединять все малые подсистемы, может быть, наконец Машина выкинет какую-нибудь штуку и уложит всех нас наповал. Мы хотели бы выяснить, как она работает. Вы понимаете мою мысль? - То есть вы имеете в виду, что втайне собирали копию Машины в Японии? - Ну не совсем втайне. Мы исследуем здесь действие отдельных компонент. Никто не утверждал, что их можно испытывать только по очереди. Поэтому мы с Ямагиси-сан предлагаем изменить схему проведения экспериментов на Хоккайдо. Мы немедленно приступаем к сборке, а если она закончится неудачей, проведем все испытания компонент позже. В любом случае все заказы уже распределены. Мы считаем, что американцы смогут вновь приступить к этому делу только через много месяцев, если не лет. Русские не справятся и через годы. Остается только Япония. И не надо делать никаких заявлений. Мы даже не будем принимать решения о включении Машины, а просто испытаем отдельные ее компоненты. - А вы оба вправе принимать такое решение? - Это вполне укладывается в рамки нашей так называемой должностной ответственности. По нашим расчетам, до уровня, достигнутого в Вайоминге перед взрывом, мы доберемся через шесть месяцев. Конечно, придется быть куда более осмотрительными. Но если не подведут узлы, с Машиной ничего не случится: на Хоккайдо не так просто попасть. Потом, когда сборка и проверка будут закончены, мы запросим у консорциума "Машина" разрешение на испытания, и, если экипаж не передумал, бьюсь об заклад, консорциум возражать не станет. Как ваше мнение, Ямагиси-сан? Ямагиси вопроса не слышал. Он тихо напевал имевшую громкий успех песенку "Свободное падение". В ней откровенно описывались всяческие искушения и сладость падения на орбите Земли. Когда вопрос повторили, он сообщил, что, похоже, понимает не все слова текста. Хадден невозмутимо продолжал: - Теперь неминуемо окажется, что какие-то детали раскручивали, роняли и тому подобное. Но в любом случае они должны пройти назначенные испытания. Не думаю, чтобы это могло испугать вас. Я имею в виду лично вас, Элли. - Лично? А почему вы решили, что я войду в экипаж? Во всяком случае меня не просили, наверняка у них появились кое-какие новые соображения. - Вероятность того, что Отборочный комитет обратится именно к вам, достаточно велика, и теперь президент будет за вас. Ну-ну, - закончил он, ухмыльнувшись, - не всю же жизнь горе горевать? Скандинавию и Северное море затягивали облака, Ла-Манш занавешивала кружевная, почти невидимая пелена тумана. - Как, вы уже едете? - поднялся на ноги Ямагиси и, прижав руки к бокам, отвесил ей глубокий поклон. - От имени всех двадцати двух миллионов работников моих предприятий выражаю свое удовольствие от встречи с вами. Элли отлично выспалась в отведенной ей спальне. Постель была привязана к стенам так, чтобы, повернувшись во сне, она не вылетела из нее и не ударилась во что-то в этой клетушке. Она проснулась, когда все еще спали, и, перебирая руками, выбралась в общее помещение к большому окну. Они были над ночной стороной планеты. Огромный диск охватывала тьма, лишь изредка нарушаемая сетками и пятнышками света - скромными результатами попыток людей осветить отвернувшееся от Солнца полушарие. К восходу - минут через двадцать - она уже решила, что согласится войти в экипаж, если ее попросят. Сзади приблизился Хадден, и она вздрогнула. - Согласен, величественное зрелище. Я провел здесь несколько лет и все еще нахожу его несравненным. А вам не мешает этот корабль? Человек еще не все успел испытать. Представьте, вы в космическом скафандре, и нет ни шнура, ни корабля. За вашей спиной Солнце, впереди и по бокам - звезды. Где-то далеко под ногами Земля. Или иная планета. Лично я вижу под собой Сатурн. И вы плывете в космосе наедине с пространством. Космический костюм обеспечивает вам лишь несколько часов жизни. Корабль оставил вас и удалился... Может быть, вас подберут через час, может быть, нет. И лучше, если корабль так и не придет. Какие последние часы, какая смерть посреди звездных миров в сердце космоса! Если вы неизлечимо больны или просто захотели доставить себе последнее истинное удовольствие. Ну как? - Вы серьезно? Собираетесь выйти с этой идеей... на рынок? - Ну до рынка еще далеко. Пока речь не об этом, а скорее о возможности подобного предприятия. Она решила, что не станет рассказывать Хаддену о принятом решении, а он не спрашивал. Позже, когда "Нарния" заходила на стыковку с "Мафусаилом", Хадден отвел ее в сторонку. - Мы тут говорили, что Ямагиси самый старый среди нас. Если говорить о тех, кто _всегда_ наверху, - кроме прислуги, пилотов и танцовщиц, - я здесь _самый молодой_. И я кровно заинтересован в решении задачи - медики говорят, что я могу протянуть здесь столетия. Видите ли, я экспериментирую с бессмертием. Но говорю вам об этом не ради хвастовства, а из практических соображений. Если мы уже успели нащупать путь к увеличению продолжительности жизни, подумайте о тех, на Веге. Уж они-то _могут оказаться_ бессмертными. Я человек практический и много думал над этим вопросом. Я думал о бессмертии дольше и куда серьезнее, чем кто бы то ни был из людей. Могу вам кое-что сказать о бессмертных: они очень осторожны и ничего не оставляют на волю случая. Они слишком много потратили, чтобы стать бессмертными. Я не знаю, на кого они похожи, не знаю, что им нужно от нас, но если вам суждено когда-нибудь их увидеть, могу дать один практический совет: то, что вы сочтете надежным, словно скала, для них неприемлемый риск. И не забудьте про это, если вам придется вести там какие-нибудь переговоры. 17. СОН МУРАВЬЕВ Звуки человеческой речи заставляют вспомнить надтреснутый горшок, на котором люди барабанят ритм медвежьих плясок, хотя мечтали музыкой своей плавить звезды. Гюстав Флобер. "Мадам Бовари" Популярная теология... это просто нагромождение порожденных невежеством противоречий... Боги существуют потому, что природа сама впечатала представление о них в разум людей. Цицерон. "О природе богов", I, 16 Элли как раз паковала бумаги, магнитные ленты и пальмовую ветвь к отправке в Японию, когда ей сообщили, что у матери случился удар. Едва ли не сразу после этого курьер принес письмо. Оно было от Джона Стогтона и не содержало никаких вежливых прелюдий: "Мы с матерью часто говорили о твоей ограниченности и недостатках. Этот разговор всегда был нелегким для нас. Когда я тебя защищал - а такое случалось часто, хотя ты, возможно, и не поверишь, - она заявляла, что я действую по твоей подсказке. Когда я осуждал тебя, она говорила, что это не мое дело. Но я хочу, чтобы ты знала: твое постоянное нежелание видеть ее после того, как начались все эти дела с Вегой, всегда причиняло ей боль. Она вечно твердила своим старухам в этой ужасной богадельне, куда решила переселиться только по собственному желанию, что скоро ты навестишь ее. Годами твердила: "Скоро вот". И все представляла себе, как будет показывать всем свою знаменитую доченьку, в каком порядке будет знакомить тебя со всеми хворыми подругами. Быть может, тебе неприятно это читать, я тоже без особой радости пишу об этом. Только чтобы ты поняла наконец. Ты причинила ей очень много боли, куда больше, чем все прочее в ее жизни, даже больше, чем смерть твоего отца. Возможно, ты стала теперь большой шишкой, и твой голографический портрет известен всему миру, и все политиканы так и вьются возле тебя, но как человек ты ничему не научилась после окончания высшей школы..." Глаза Элли наполнились слезами, она стала комкать и письмо, и конверт, но нащупала в нем прямоугольник жесткой бумаги, полуголограмму, воссозданную компьютером по старой фотографии; оказалось, изображение можно разглядеть со всех сторон. Этого снимка она раньше не видела. Молодое милое лицо матери улыбалось... она положила руку на плечо отца, почему-то небритого. Оба так и светились счастьем. С досадой, гневом на Стогтона, ощущая собственную вину и легкую жалость к себе, Элли подумала, что, возможно, ей уже не суждено увидеть никого из запечатленных на этом снимке. Ее мать неподвижно лежала в постели со странным безразличием на лице, не выражавшем ни радости, ни сожаления... лишь ожидание. Она могла только иногда моргать глазами. Слышит она Элли и понимает ли ее - понять было невозможно. Элли уже обдумывала схемы коммуникации и ничего не могла с собой поделать - мысли эти приходили в голову сами. Моргнула один раз - "да", два раза - "нет". Можно еще подсоединить энцефалограф, поставить его так, чтобы мать могла видеть экран и научить ее изменять бета-ритм. Но в кровати перед ней лежала ее _собственная мать_, а не Альфа Лиры. Ей нужно было сочувствие, а не алгоритмы. И она держала мать за руку и говорила, говорила... часами. Элли вспомнила об отце и о своем детстве, про то, как крошкой ковыляла по улицам и родители возносили ее до небес. Говорила о Джоне Стогтоне, извинялась, просила прощения. Даже поплакала. Волосы матери были перепутаны. Отыскав гребенку, Элли причесала ее. В чертах морщинистого лица она узнавала себя. Запавшие глаза, влажно поблескивая, неподвижно глядели в какую-то даль, моргая лишь изредка. - Теперь я знаю, кто я родом, - тихо проговорила Элли. Мать едва заметно повела головой из стороны в сторону, словно с горечью напоминая ей о долгих годах, проведенных без дочери. Элли слегка пожала старческую ладонь, и ей показалось, что она ощутила ответ. Врачи сказали, что жизнь матери вне опасности. Если в ее состоянии произойдут какие-нибудь изменения, Элли дадут знать прямо в Вайоминг. Через несколько дней мать из больницы переведут обратно в дом престарелых, где, как уверяли, обслуживание будет не хуже. Стогтон выглядел подавленным. Оказалось, что о глубине его чувств к матери Элли даже не догадывалась. Строгую мраморную прихожую украшало, быть может, несколько неуместное здесь настоящее изваяние - не голограмма - нагой женщины, выполненное в стиле Праксителя. Она поднялась на лифте фирмы "Отис-Хитати" - надписи в нем были сдублированы на английском брайлевскими буквами - и оказалась в огромном зале, где люди толпились возле текстовых процессоров. Слова набирали знаками хираганы, японской фонетической азбуки, на экране появлялся соответствующий иероглиф китайского письма - канси. В памяти компьютера хранились сотни тысяч "букв"-идеограмм, но для чтения газеты было достаточно только трех-четырех тысяч иероглифов. Поскольку одно и то же слово можно было составить из разных по смыслу знаков канси, в порядке вероятности приводились и возможные переводы. Текстовой процессор имел контекстуальную подпрограмму, располагавшую возможные варианты в порядке убывания вероятности, определяемой по смыслу компьютером. Ошибался он редко. Текстовой процессор произвел настоящую революцию в коммуникационной сфере, ведь иероглифическая письменность еще недавно упорно сопротивлялась даже попыткам внедрения пишущей машинки. Успехи науки вовсе не радовали людей, сохранявших верность традициям. В конференц-зале вокруг низкого лакированного стола располагались невысокие кресла - явная дань западным вкусам, и уже подали чай. Со своего места Элли видела за окном крыши Токио. Я слишком много времени провожу возле окон, подумала она. Газета называлась "Асахи Симбун" - "Утреннее солнце". Среди политических репортеров Элли с интересом обнаружила женщину - редкость с точки зрения американских и советских газет. Япония пересматривала роль женщины. Традиционные мужские привилегии медленно уступали женскому натиску. Улица за улицей, стенка за стенкой. Только вчера президент фирмы "Наноэлектроникс" жаловался ей, что во всем Токио не сыщешь девушки, способной правильно завязать оби [традиционный широкий пояс из яркого шелка]. И как это было с галстуками-самовязами, рынок заполонили подделки. У женщин Японии теперь не хватало времени на долгое одевание. Репортер была в строгом деловом костюме с длинной до лодыжек юбкой. В целях безопасности журналистов не допускали на Хоккайдо к Машине. Но когда члены экипажа или официальные лица оказывались на Хонсю, они обычно давали интервью журналистам Японии и прочих стран. Перечень вопросов сделался уже привычным. Репортеры планеты в общем одинаковым образом относились к Машине, не считая незначительных различий национального характера. Рада ли она, что, несмотря на "неудачи" в Америке и Советском Союзе, Машина достраивается в Японии? Не чувствует ли себя неуютно на суровом Хоккайдо? Не опасается ли за детали и узлы, прошедшие в Японии больший объем испытаний, чем предписывало Послание? До 1945 года эта часть города принадлежала Императорскому флоту. Неподалеку виднелись два серебристых купола Военно-морской обсерватории, расположенные под ними телескопы до сих пор применялись для измерения времени и контроля календаря. Куполы сверкали на солнце. Почему Машина состоит из додекаэдра и трех сферических оболочек, называемых бензелями? Конечно, репортеры понимают, что она не может знать этого, их просто интересует ее _собственное мнение_. Она ответила, что полное отсутствие фактов делает сомнительными любые суждения. Репортеры настаивали, и она посоветовала им быть терпеливыми перед лицом неведомого. Существует ли реальная угроза того, что пошлют роботов, а не людей, на чем недавно настаивал японский эксперт по искусственному интеллекту? Возьмет ли она с собой какой-нибудь талисман? Семейные фотоснимки? Микрокомпьютер? Финку? Элли заметила, что на крыше из люка появились две фигуры. Их лица были спрятаны за забралами. Мужчины были облачены в сине-черные доспехи средневековых самураев. Взяв в руки длинные шесты, они, поклонившись друг другу, сразу же принялись наносить удары и отражать их... В течение получаса завороженная зрелищем Элли едва слышала обращенные к ней вопросы. Впрочем, никто и не обратил внимания на ее рассеянность. Дубинки, видимо, были тяжелыми: движения фехтовальщиков наконец сделались неторопливыми, как на морском дне. Сколько лет она была знакома с докторами Луначарским и Сукхавати до приема Послания? А с доктором Эда? С мистером Си? Что она думает о них, об их достижениях? Как у всех пятерых складываются дела? Оставалось только радоваться, что она член так удачно подобранного экипажа. Что она думает о качестве изготовленных в Японии деталей? А что может сообщить о встрече Пятерки с императором Акихито? Какие результаты принесли переговоры с главами синтоистской и буддийской общин... следует ли видеть в них только знак признательности к стране-хозяйке или же - новую попытку осмысления мировых религиозных истин? Как все-таки лично она считает - может ли Машина иметь отношение к Судному дню или окажется троянским конем? Элли старалась отвечать любезно, коротко и не ввязываться в споры. Сопровождавший ее представитель консорциума "Машина", отвечавший за контакты с прессой, казался довольным. Наконец интервью закончилось. Главный редактор пожелал ей успехов от лица всех собравшихся и, выразив надежду получить интервью после возвращения, пригласил почаще гостить в Японии. Хозяева кланялись и улыбались. Воины в доспехах нырнули в люк. Она видела своих охранников, переглядывавшихся за дверью конференц-зала. По пути к двери Элли спросила у женщины-репортера о привидениях, явившихся из средневековой Японии. - Ах эти, - отвечала та. - Астрономы из береговой охраны. Они каждый день занимаются кендо в обеденный перерыв. По ним можно часы проверять. Си родился в Великом походе и юношей воевал с Гоминьданом за революцию. Потом служил офицером разведки в Корее и постепенно стал одним из руководителей оборонной промышленности Китая. В годы Культурной революции был подвергнут публичным унижениям, приговорен к домашнему аресту, но в конце концов его с шумом реабилитировали. Одним из преступлений Си против Культурной революции было преклонение перед древними конфуцианскими добродетелями, в частности он восхищался одним отрывком из "Великого учения", который уже многие столетия знал наизусть каждый сколько-нибудь образованный китаец. Именно этот отрывок, по собственному признанию. Сунь Ятсен [китайский революционер-демократ (1866-1925); в 1912 г. основал партию гоминьдан] положил в основу своего революционно-националистического движения в начале века: "Древние, стремившиеся установить добродетель в Поднебесной, сперва устраивали собственные дела. А чтобы устроить собственные дела, они наводили порядок в семье. А чтобы навести порядок в семье, воспитывали в себе личность. А чтобы воспитать в себе личность, исправляли сердца. А чтобы исправить сердца, стремились к искренности в мыслях. А чтобы обрести искренность в мыслях, старались до предела расширить свои познания. И познания расширяли изучением вещей". И Си был уверен, что основа будущего благополучия Китая кроется в познании. Красная гвардия считала иначе. Во время Культурной революции Си был отправлен в провинцию Нинся, район с глубокими мусульманскими традициями, в бедное коллективное хозяйство неподалеку от Великой стены. Там, вспахивая заброшенное поле, он обнаружил искусно украшенный бронзовый шлем времен династии Хань. Возвратившись к кормилу власти, он позволил себе перевести взгляд со стратегических ракет на археологию. Культурная революция попыталась пресечь пятитысячелетнюю традицию китайской культуры. В ответ Си начал возводить мосты к прошлому и со все возрастающим увлечением принялся раскапывать подземные гробницы в окрестностях города Сиань. Тогда-то и состоялось великое открытие. Они обнаружили терракотовую армию того самого императора, именем которого назван Китай. Звали его Цинь Ши-хуанди, но причуды транслитерации преобразили это имя на Западе в Чина. В III в. до н.э. Цинь объединил империю, построил Великую стену и милостиво повелел, чтобы после его смерти весь двор - слуги, воины и дворяне - последовали за ним в виде терракотовых копий, хотя, по старому обычаю, их должны были просто заживо похоронить вместе с императором. Армия терракотовых воинов составила 7500 человек, примерно дивизию. Лицо каждой скульптуры походило на портрет. Там были собраны люди со всего Китая. Император объединил множество прежде самостоятельных и склонных к раздорам провинций. В обнаруженной неподалеку гробнице нашли превосходно сохранившееся тело маркизы Таи, служившей в невысоком чине при дворе императора. Искусство консервации тел - лицо маркизы сохраняло строгое выражение, выработавшееся, наверное, от десятилетий управления слугами, - явно превосходило древнеегипетское. Цинь упростил письмо, создал кодекс законов. Он строил дороги, воздвиг Великую стену, объединил страну. И у всех отобрал оружие. Его обвиняли в кровавой резне, которой он подверг критиковавших его политику ученых, и в умышленном сожжении книг возмутительного содержания; на это он возражал, что тем самым уничтожил гнездо растления и установил мир и порядок. Си усмотрел в этом сходство с Культурной революцией и попытался представить себе конфликт между противоречивыми стремлениями в сердце императора. Самомнение Циня достигало невероятных размеров: он даже велел наказать неугодившую ему гору; на ней уничтожили всю растительность, а потом выкрасили красной краской, как это делали с осужденными преступниками. Цинь был и велик, и безумен одновременно. Зачем объединять столько непохожих и к тому же еще конфликтующих народов, если ты пребываешь в здравом рассудке? Тут тронешься сразу, как только начнешь, с усмешкой говорил Си. Он все больше увлекался раскопками в Сиани. И наконец поверил, что и сам император Цинь дожидается его собственной набальзамированной персоной в гробнице, пока таящейся неподалеку от глиняной рати. Древняя летопись сообщала, что под одним из курганов сокрыта даже модель всего Китая, каким он был в 210 г. до н.э. - вплоть до каждого храма и пагоды. Реки этой модели, со слов летописца, наполнены ртутью, и миниатюрная баржа императора странствовала по своему подземному государству. И когда в почве Сиани обнаружили повышенное содержание ртути, воодушевление, охватившее Си, еще более окрепло. Ему даже удалось отыскать под землей анналы времен самого императора Циня, содержавшие описания громадных куполов, которыми тот повелел покрыть свои подземные владения, модель Поднебесной - так называлось его государство. Поскольку китайская письменность не изменилась за прошедшие 2200 лет, Си мог читать найденные тексты, не прибегая к помощи лингвистов. Летописец через века обращался прямо к нему. Чтивший память усопшего, Си, засыпая, много ночей пытался представить себе Млечный Путь, куполом накрывший могилу великого императора, и во всем блеске озарявшие его хвостатые кометы. Все последнее десятилетие Си занимался в основном поисками места погребения Циня и модели Вселенной. Пока гробница императора оставалась не найденной, поисками интересовался весь Китай. И о Си в стране говорили такими словами: "Людей в Китае миллиард, но Си - только один". Так он становился образцом нации, в которой понемногу пускал корни индивидуализм. Цинь боялся... он искал бессмертия. Человек, чьим именем стали звать самый многочисленный народ планеты, император, для которого построили самое огромное сооружение тех времен, словно опасался, что его могут забыть. А потому велел возводить новые и новые монументы; сохранить, то есть воспроизвести, для потомков обличье своих придворных, построить гробницу и модель мира, которые усердно разыскивал Си, и все слал и слал в Восточное море экспедиции на поиски эликсира жизни. Он жаловался на расходы, но снова затевал походы. В самый крупный из них ушли дюжины океанских джонок, уносивших на себе три тысячи молодых мужчин и женщин. Все они не вернулись домой, судьба их осталась неизвестной. Напиток бессмертия так никто и не нашел. Но лет через пятьдесят культура риса и железные орудия словно сами собой объявились в Японии, полностью изменив жизнь страны и попутно породив целый класс воинственных аристократов. Си утверждал, что само название "Япония" - Страна восходящего солнца - полностью отражает китайские корни ее культуры. На каком берегу нужно стоять, спрашивал Си, чтобы видеть Солнце восходящим над Японией? Словом, даже в названии ежедневной газеты, редакцию которой посетила Элли, Си видел напоминание о жизни и делах императора Циня. Элли решила, что рядом с Цинем Александр Македонский смахивает на школьного проказника, в известной мере, конечно. Цинь свихнулся на вечной жизни, а Си - на Цине. Элли рассказала Си, как гостила у Сола Хаддена в его заоблачной резиденции, и оба они согласились, что, живи император Цинь в наши дни, искать его пришлось бы на орбите. Потом она представила Си Хаддену по видеотелефону и оставила мужчин продолжать беседу с глазу на глаз. Великолепные познания в английском языке Си проявил совсем недавно - во время передачи британской колонии Гонконг Китайской Народной Республике. Разговор затянулся, и когда "Мафусаил" опустился за горизонт, они продолжили беседу с помощью геосинхронных спутников. Им было о чем поговорить. Через какое-то время Хадден потребовал, чтобы Машина была включена в тот момент, когда "Мафусаил" будет находиться прямо над ней. В этот долгожданный миг он хотел видеть Хоккайдо сверху через телескоп. - Как вы думаете, верят ли буддисты в Бога? - поинтересовалась Элли, когда они ехали на званый обед к настоятелю. - По моему, они полагают, - сухо ответил ВГ, - что Бог их велик настолько, что может позволить себе не проявляться ни в чем. Они разговаривали об Уцуми, настоятеле самого известного дзэнбуддийского монастыря в Японии. Несколько лет назад на церемонии в память 50-летия разрушения Хиросимы Уцуми произнес речь, обратившую на себя внимание всей мировой общественности. Он прекрасно разбирался в политической жизни Японии и был чем-то вроде духовника правящей партии, хотя большую часть времени проводил в монастыре и молитвах. - Отец его тоже был настоятелем буддийского монастыря, - заметила Сукхавати. Элли вопросительно подняла брови. - Не надо удивляться. Им разрешается жениться... как русским православным священникам. Не правда ли, ВГ? - Это было раньше, - рассеянно отвечал тот. Ресторан располагался в бамбуковой роще и назывался "Унгецу" - "Луна за облаком". Вечерело. Месяц и впрямь перебрался за тучку. Их японские хозяева устроили так, чтобы других гостей не было. Элли, как и ее спутники, сняла обувь и в чулках прошла в небольшую столовую с видом на бамбуковую поросль. Бритоголовый настоятель был облачен в расшитое серебром одеяние. Он приветствовал гостей на безукоризненном английском, позже Си шепнул ей, что китайским настоятель владеет не хуже. Окрестности располагали к отдыху, шел непринужденный разговор. Каждое блюдо казалось произведением искусства - настоящие съедобные самоцветы. Элли подумала, что новая кулинария планеты многим обязана японской традиции. Если бы, по обычаю, следовало есть с завязанными глазами, вкус блюд угодил бы самому взыскательному гостю. И наоборот, если бы на блюда можно было только смотреть, удовольствие было бы не меньшим. Ну а видеть все это и чувствовать небом, думала Элли, просто дар Божий. Она сидела возле Луначар