лаза его были маленькими, как у птицы. К тому же, у него во рту была сигара, очевидно, выполняя роль реквизита, во всяком случае, он, словно родился с сигарой во рту. Он мрачно кивнул Гарвею в ответ и покосилсятш "форд". Вне всякого сомнения, он принадлежал к такому типу покупателей, кого Гарвей называл "мыслителями", и жаждал вступить в битву воли и хитрости, как и сам Гарвей. Это было совершенно очевидно, судя по тому, с каким безразличным видом мистер Гримбли изучал "форд", одновременно наблюдая за лицом Гарвея. Гарвей, со своей стороны увидев, что этот человек готов к схватке, заставил себя прйти ему навстречу. Он откопал часть своего обаяния, зажег сигару, сдвинул шляпу на затылке на целый дюйм, и в эту минуту выглядел, как всегда. - Что вас заинтересовало сегодня? - спросдл он. Гримбли не выпускал сигару изо рта. - Лютер Гримбли, вот моя карточка, - представился он и одновременно вручил свою карточку. - Честный Лютер Гримбли, тридцать лет в политике, готовлюсь к перевыборам, являюсь членом городского управления от тринадцатого городского участка. Возможно, вы слышали обо мне. . Все это он произнес на одном дыхании. Гарвей взял карточку и прочитал ее. - Очень рад! - сказал он. - Что-нибудь... - Он сглотнул. - Неплохой "форд". Красивый, не так ли? Тут Гарвей мысленно присел, ожидая приступа упрямой честности, готовой опровергнуть его слова, но голос молчал. И, впервые за несколько дней, он почувствовал, как в нем поднимается надежда. Гримбли вынул сигару, оторвал несколько листов табака и изящно очистил от них подушечки пальцев. - Как сказать, - заявил он, наполовину прикрыв глаза. - "Форд" можно назвать красивым, приняв дюжину таблеток аспирина и закрыв глаза, но в холодном неоновом свете, сынок... - Он покачал головой и показал на машину. - Это же развалюха! В каком она состоянии? Гарвей хихикнул низким голосом и собрался ответить цитатой из Библии, которой он обычно отвечал на этот вопрос, и еще одним изречением, которое придумал сам полгода тому назад, но услышал свой голос: "Коробка треснула!" Гарвей вздрогнул, покрепче закусил сигару и отвернулся в сторону, проклиная себя, честность, заколдованную машину и все остальное. Бровь Гримбли поползла вверх. - Разбит блок, так ты сказал, сынок? Гарвей устало кивнул и прекратил борьбу. - Коробка треснула! - Что еще? Гарвей посмотрел на колеса. - Резина стерлась на нет. - Он пнул колесо. Гримбли подошел к "форду" и тоже пнул колесо. - Так и есть, - сказал он. Гримбли состроил гримасу и почесал подбородок. - Видимо, машина много лет была в работе. Затем он поспешно и хитро посмотрел на Гарвея. - Впрочем, не очень много. Гарвей почувствовал, что тоска и слова поднимаются в нем. - Много? Да этой машине пришлось одолжить время, чтобы жить дальше. Гримбли потыкал языком в щеку и мягко постучал по крылу "форда". Искоса он смотрел за Гарвеем. - Сколько он стоит? - спросил он и, поспешно сменив тон, добавил: - Я имею в виду, для олyха, которому потребовалась действительно негодная машина для розыгрыша или чего-то в этом роде. Он откусил небольшой кусок сигары, выплюнул его и снова обошел автомобиль. Затем низко и протяжно свистнул, втянул щеки и снова похлопал крыло автомобиля. - Может быть, пятьдесят долларов? Глаза Гарвея остекленели. - Пятьдесят? - Ну, хорошо, - сказал Гримбли, - может быть, шестьдесят? - А почему не тридцать? - сказал Гарвей. - Вы не понимаете, ведь так? Это плохая машина. Негодная. Гарвею очень хотелось, чтобы его язык прирос и он мог закрыть рот. Он был осужден, проклят и запрограммирован, поэтому уже повернулся, чтобы идти и прекратить этот никчемный разговор. Он был совсем не готов к реакции Гримбли, поскольку маленький толстяк уставился, на него и захохотал. Он ржал во все горло до тех пор, пока не пбтерял над собой контроль. Гримбли стоял и хохотал до слез. - Ах ты, мошенник! Ты - хитрый сукин сын. Гарвей к этому моменту тоже засмеялся. Он и сам толком не знал почему. Возможно, он почувствовал облегчение, может, расслабился, но он присоединился к смеху Гримбли и хохотал до визга. - А разве это не правда? - визжал он. - Разве это не самая настоящая правда? Гримбли вытер глаза и постепенно перестал смеяться, но он все еще качал головой с удивленным восхищением. - Я повидал много приемов, ей-богу! Все виды приемов, - Он подмигнул Гарвею и толкнул его в грудь. - Но ты - умный маленький пончик, ты... это старый английский прием, не так ли? Старая уловка! Ты- ловкий мошенник! Он снова засмеялся и вернул сигару назад. - Ты знал, что "форд" мне нужен, правда, чертяка! - Он снова пихнул Гарвея. - Ты знал, что я хочу его. Послушай, что я тебе скажу. - Тут он вынул сигару и продолжил: -Даю тебе за него двадцать пять долларов, главным образом из-за того, что это неплохая политика - водить старые автомобили. Люди не поймут, что ты таким образом на них наживаешься! - Он опять уставился на "форд": - Пусть будет двадцать два с половиной. Я не замечал вмятину на крыле. - Он вернул сигару в рот, скосил глаза и взглянул на Гарвея. - По рукам? - спросил он. - Двадцать два с половиной доллара, машину и никакого мошенничества. Выражение экстаза на лице Гарвея медленно исчезло, и он почувствовал, что холодеет. - Никакого мошенничества, - слабо проговорил он. Тона Гарвея было достаточно для Гримбли. Снова его язык исследовал рот, он взглянул на Гарвея, потом на машину. - Лучше бы ты показал товар, мошенник. Показывай внутренности, Я хочу видеть то, что покупаю! Гарвей отвернулся и закрыл глаза. - Двадцать два с половинор доллара, и машина как есть иг... .и... - И - что? Гарвей повернулся к нему, его голос звучал, как у призрака. - Она заколдована, - тихо произнес он. Гримбли вытащил сигару изо рта, уставился на Гарвея, и снова раздался его визгливый, бесконтрольный смех. - Заколдована! - вопил он. - Эта проклятая машина заколдована! Он едва сдерживался и стоял, обхватив свое пузо, покачиваясь, задыхаясь вогнувшись пополам в истерике, повторял снова и снова: - Заколдована! Проклятая машина заколдована! Наконец он остановился, вытер глаза и вернул сигару на прежнее место. - Значит, заколдована! Клянусь богом, ты - самый ловкий мошенник пятидесяти штатов! Ты обязан заняться политикой. Он снова хохотнул. - Заколдована, - он снова вытер глаза, и смех звучал в его голосе, когда он спросил: - Каким образом она заколдована? Гарвей закатил глаза и слушал свой голос: - Кто бы ни владел машиной, ему приходится говорить правду! Ну, черт возьми, наконец-то это сказано. Теперь это его не беспокоило. Сатана, сидящий в нем и помешанный на честности, заставил его признаться. Слово "правда" произвело большой эффект на мистера Гримбли-. Словно Гарвей сказал "оспа", "сифилис" или "черная чума". Он сделал низкий и долгий выдох и вынул сигару изо рта. - Приходится говорить правду? - переспросил он, произнеся слово "правда" как богохульство. Гарвей подтвердил. - Всю правду. Единственный путь избежать этого - продать машину. И Гримбли снова посмотрел на Гарвея и в который раз покосился на "форд". Он прошел несколько шагов в сторону и показал на "додж" 1935 года с откидным сиденьем. - Как насчет этой детки? - поинтересовался он тоном опытного, умеющего сбить цену покупателя. Гарвей тяжело вздохнул. - Это не детка! Это прапрапрадедушка. Причем без коробки передач, без заднего конца и оси. Она изношенная. Сразу после того, как он это произнес, его плечи поднялись, а лицо, обычно румяное, стало белее мела. Глаза Гримбли сверкали. Он стоял у пропасти обширного и странного знания и с готовностью постигал его. Он приблизился к Гарвею и тихо сказал: - Вот в чем дело. Тебе пришлось сказать правду? Гримбли покачал головой. - Вот она! Вот где собака зарыта. Ты вынужден говорить правду! Гарвей улыбнулся такой улыбкой, которую на лице ребенка может вызвать отравление газом. Он сделал добродушный жест в сторону машины. - Так как насчет "форда"? - спросил он. - Несмотря на то, что машина заколдована, она... она здорово поддерживает разговор. Гримбли вскинул мясистую руку. - Для кого-нибудь так и есть, - уверенно заявил он,- но только не для старого честного Лютера Гримбли. Дружище, я занимаюсь политикой, и когда ты говоришь, что мне придется начать все время говорить правду... - Тут у него дернулась нижняя челюсть, и на лице выразился страх. - Святый Боже! Он снова посмотрел на "форд". - Ты хоть что-нибудь понимаешь? Я бы не смог произнести ни одну политическую речь! Я уже не смог бы работать для кабинета. Старому честному Лютеру Гримбли... старый честный Лютер Гримбли засох бы на корню. Он аккуратно потушил сигарету, отскоблил пепел и положил ее в карман. Махнув рукой, он направился к выходу. - До встречи, дружище! - бросил он через плечо. - Эй! - крикнул Гарвей. Гримбли остановился и повернулся к нему. Гарвей показал на "форд". - Вы можете что-то посоветовать? Гримбли на минуту задумался. - Посоветовать? Только одно. Почему бы вам не повеситься? Он повернулся и пошел. Гарвей оперся на "форд", глядел на ноги и чувствовал, как депрессия, точно мешок с перком, давит ему на плечи. Он совершил медленный, бесцельный переход к конторе. Едва он туда вошел, как в дверях появился Ирвинг. Он молча прошел в угол и вынул кисть из бадьи, которая там стояла. - Я вернулся за этим. Гарвей молча кивнул и сел за стол. - Это мое, - сказал Ирвинг, защищаясь. Гарвей пожал плечами и безучастно смотрел на него. - Я рад за тебя. - Он повернулся на стуле и посмотрел в окно. - Я уподобился Данте в аду, - риторически заявил он. - Я во всем похож на приятеля Данте - осужден, проклят, разорен! Он вновь повернулся к Ирвингу. - Придурок... Один человек! Один олух! Один абсолютный идиот, который может купить кота в мешке! Или парень, который принесет пользу, если будет говорить правду. Ирвинг, неужели в этом городе нет такого придурка? А во всей стране? Ирвинг смотрел на него безо всякой симпатии. - Вы спрашиваете меня? Да у вас железные нервы. Меня спрашиваете о простофилях? После того, как я служил вам верой и правдой, выполняя самую черную работу и врал для вас? У вас даже хватает совести сидеть там и разговаривать со мной. Мой старик говорит; что вы - сукин сын! И знаете что, Хенникат? - Тут он ударил своим маленьким кулаком по столу. - Мой старик прав! И он для пущей внушительности еще раз ударил по столу. Именно в этот момент на глаза Гарвея попалась газета. Он дотянулся до нее и развернул, чтобы прочитать заголовки. Он долго смотрел на них, затем положил газету и забарабанил пальцамимю столу. - И более того, - продолжал орать Ирвинг, - мой старик сказал, что готов за два цента прийти сюда и так двинуть вам по башке, что долго не забудете! И, кроме того, муж моей сестры собирается сходить сегодня вечером к юристу, и мне очень хочется попросить его рассказать обо всем этом и, no-возможности, возбудить против вас уголовное дело за вовлечение в незаконные дела несовершеннолетнего! Голова Гарвея все ниже склонялась нд газетой. Ничто не указывало на то, что он слушал монолог Ирвинга, чья речь его даже не тронула. Ирв ударил по столу своим костлявым кулаком. - Когда я подумаю... Когда я вспоминаю о тех ужасных вещах, которые вы заставляли меня делать? Вроде продажи того ужасного катафалка двадцать восьмого года выпуска, когда мне пришлось выдать его за Личную машину Бейба Рута! Он покачал головой, думая о гнусности своих прошлых прегрешений, но глаза Гарвея Хенниката были по-прежнему прикованы к газете. Он что-то беззвучно читал и потом очень медленно взглянул в лицо Ирвинга. - А почему бы и нет? - прошептал он. - А, Ирвинг, почему бы и нет? Ирвинг взволнованно выпятил челюсть. - Что "почему бы и нет"? - спросил он. Гарвей хлопнул газетой. - Почему бы не продать "форд" ему? - Хватит о "нем"! - заорал Ирв. - Как насчет моих прав? Как насчет моего выходного пособия? Как насчет трудового стажа? Гарвей-взял в руки телефонный справочник и начал листать страницы. Он быстро взглянул на Ирва. - Ирв, придурок... Я нанесу удар за демократию! Я не знаю, как я это сделаю, но я это сделаю. Ты и я, болван! - сказал он, листая справочник. - Ты и я. Этот момент войдет в историю наряду с походом Вашингтона, высадкой в Нормандии и отменой восемнадцатой поправки к Конституции! Ирвинг уставился на него и спросил, смягчившись: - Что? - Именно, - сказал Гарвей. - И ты мне поможешь. Он сгреб телефон и подвинул к себе. Набирая номер, он посматривал на Ирвинга. - Иди на улицу и вытри пыль с того "паккарда", у которого в подшипниках опилки. - Чек, босс, -сказал Ирвинг и, резко повернувшись, пошел к двери. Гарвей Хенникат снова функционировал. По телефону говорил великий человек. Ирвинг слышал голос, звучавший с прежней уверенностью, с великолепием человека, действительно однажды прoдавшего лилипуту грузовик с брезентовым верхом вместе с письменной гарантией того, что он будет ежегодно вырастать на дюйм с четвертью только из-за того, что ему придется тянуться до педалей. Было восемь утра, когда длинный сверкающий черный лимузин подъехал к складу подержанных автомобилей. Гарвей, услышав, что кто-то подъехал, вышел из конторы и пошел навстречу лимузину. Он немедленно заметил, что его вел шофер с телосложением Микки Харгитея. На заднем сиденье неподвижно сидел человек, съежившись и скрывая лицо за воротником. Но открылась передняя дверь, и из автомобиля вышел маленький энергичный человек с хищным лицом. Он многозначительно кивнул Гарвею, оглядел машины и, подняв бровь, показал на "форд", - Я полагаю, это та машина. Гарвей кивнул. - Эта детка. - Детка? - Это американское выражение, - объяснил Гарвей. - Мы все называем детками. Он посмотрел на черный лимузин за спиной маленького человека. - Вы катаетесь на очень недурной малышке. Не собираетесь продать ее, а? Маленький человек решительно покачал головой. - Меня интересует так называемая модель А, о которой мы говорили по телефону. Гарвей улыбнулся ему. Затем подмигнул, толкнул мужчину в грудь и спросил: - Я уговорил вас, не так ли? - Он ткнул, пальцем в сторону "форда". - Разве это не сенсация? Вы берете машину в свою страну и объясняете там, что на таких моделях ездят капиталисты. - И он сунул локоть под ребро маленькому человеку. - Разве это не стоит шести фунтов? Маленький человек отряхнул пиджак, отступил на шаг назад и обозревал Гарвея наполовину с ужасом, наполовину с любопытным, клиническим интересом. - Как мы будем использовать этот автомобиль, это уже наше дело, если только нас устроят условия. Вы сказали, что он стоит триста долларов? Гарвей заметил, что тот уже готов был лезть в карман за кошельком. - Триста долларов стоит обычная машина, -поспешно пояснил Гарвей. Он чувствовал, что его глаза вылезают из орбит, поскольку маленький человек копался в бумажнике и начал извлекать купюры. - Втулки колес - высшего сорта - это двадцать долларов. Коленчатый вал, учитывая, что вы им пользоваться не будете, я уступаю за двенадцать долларов. - Его напрактикованный глаз буравил модель А. - Специальное оконное стекло, - тут он почувствовал, как правда поднимается в нем, и сказал по этому поводу: - Конечно, оно может разбиться. - Может разбиться? - переспросил маленький человек. - Его можно разбить, вот что я имею в виду, - пояснил Гарвей и, решив, что лучшей частью доблести является осторожность, он молча извлек и разложил какие-то бумаги на капоте неслыханно старого "джордана-8". - Вам достаточно поставить вот здесь свою подпись, - сказал Гарвей, доставая ручку. - Перемена владельца, название, условия продажи. В трех экземплярах каждый, я пометил крестиком, где вы должны расписаться. Человечек собрал бумаги и отнес их в черный лимузин. Он постучал в заднее окно, оттуда появилась большая толстая рука и, взяв бумаги, скрылась в автомобиле. Послышался приглушенный вопрос на чужом языке. Мужчина повернулся и спросил: - Мой... мой хозяин спрашивает, даете ли вы вместе с машиной гарантии? И снова Гарвей почувствовал леденящий холод. Снова наступал момент, когда он должен был сказать правду. Гарвей слабо улыбнулся. Откашлялся. Запыхтел. Промямлил мотивчик из "Чучел и куколок". Широко глянул через плечо, надеясь увидеть Ирвинга и сменить тему. Но вопрос висел над ним, как дамоклов меч. Гарвей очень хорошо осознавал, что просто откладывает заключительную схватку. Он должен был идти до конца и сделал это. - Машина заколдована, - произнес он глухим и пустым голосом. Маленький человек смотрел на него, подняв бровь. - Заколдована? Гарвей махом развеял его подозрения: - Заколдована. По-настоящему заколдована. Я хочу сказать, что это как... ну, словом, заколдована! И этого нельзя сказать ни об одной другой машине, которую вы когда-либо видели! Гарвей говорил, подбадриваемый правдой, побуждаемый честностью, а его абсолютное отчаяние придавало его голосу лирические нотки., - Послушай, что я скажу тебе, приятель, - говорил он, подойдя к мужчине, чтобы воткнуть в него указательный палец. - Многие из этих машин давно отработали свое. Давным-давно. А несколько из них - брак первого сорта. Некоторые машины я прячу за конторой в закамуфлированном виде, поскольку это и вовсе монстры. - Он повернулся и театрально показал на модель А. - Но эта машина, я говорю о "форде", - она абсолютно заколдована! Переводчик, или кто он там был, повернулся и что-то сказал заднему сиденью и через мгновение получил бумаги от человека, сидящего там. Он передал их Гарвею. - Вот, - сказал он. - Все подписано. Он посмотрел на "форд" через плечо Гарвея. - Я полагаю, в машине есть горючее? - Горючее? - Гарвей скроил гримасу. - Вы имеете в виду... - Бензин, - перебил маленький человечек. - Бак залит? - Залит под горлышко, - заверил Гарвей. - Вы можете ехать, дружище, прямо сейчас. Мужчина удовлетворенно кивнул, сделал знак шоферу и тот вышел из лимузина. Гарвей повернулся, щелкнул каблуками и, вальсируя, направился к конторе, точно отяжелевший танцор балета. Он одним прыжком преодолел четыре ступеньки, прошел в контору, схватил помощника за уши и запечатлел у него на лбу сочный поцелуй. Он раскрыл бумаги и изучил их. В первый раз он почувствовал невероятную легкость ума и тела, словно с него только что сняли гипсовую форму. Ирвинг был испуган, даже потрясен, когда смотрел через открытую дверь на отъезжающий лимузин. - Вы знаете, что это такое, босс? Они называют это "ЗИС". Это русское слово. - Гарвей пнул корзинку для бумаг с искренней животной радостью. - Вот именно, - сказал он. Гарвея несло. Вскочив на стол, потревожив кипу бумаг и перевернув чернильницу, он сказал: - Ирвинг, придурок, это самый счастливый день в моей жизни! Ирвинг перестал его слушать. Он квадратными глазами смотрел сквозь открытую дверь на первую модель "форда", пыхтящую мимо него. - Босс, босс, вы его продали! - шептал он. Оторвавшись от Двери, он уставился на Гарвея, потом его взгляд скользнул вниз на газету, по-прежнему лежавшую на столе. Заголовок гласил: "Визит Хрущева в ООН". - Хрущев, - он едва осознавал это. - Никита Хрущев. Он неуверенно шагнул к столу, на котором в луже чернил и груде разорванных бумаг, точно диковинный божок, стоял Гарвей. Ирвинг взирал на него с почтением и благоговением. - Так вот кому вы продали машину, босс. Никите Хрущеву. Гарвей протянул регистрационные бумаги и указал на подпись. - Ирвинг, придурок, -- тоном сенатора говорил он, - .отныне и навсегда, если этот кусок сала вздумает отмалчиваться, вся правда выйдет наружу! - Босс, - шептал Ирв, чувствуя себя, будто в парламенте, - босс, как вам удалось сделать это? Гарвей опустил бумаги, положил их на стол, в стороне от чернильной лужи. На минуту задумался и заговорил. - Сообразительность, Ирв, - мягко сказал он. - Воля. Решительность. Упорство. Патриотизм. Отрешенность. Решительность. - Он зажег сигару. - И, кроме того, тот факт, что мне пришлось бы совершить самоубийство, скажи я правду еще хоть раз! Он вынул сигару изо рта и изучал ее на расстоянии вытянутой руки. . - Знаешь, что я им сказал, Ирв? Я сказал им, что это настоящая сенсация, если они купят "форд" и выставят на обозрение этот самый затрапезный автомобиль, когда-либо выпущенный с конвейера в Детроите. Пропаганда! Вот приманка. Показать москвичам то, на чем ездит средний американец, или то, во что они, по мнению Никиты, должны поверить. Лицо Ирвинга вытянулось, глаза сузились. - Босс, - сказал он. - Это не патриотично. Гарвей взирал на него с Олимпа правоты и набожного усердия. - Ирвинг, - терпеливо сказал он- я сказал им, что они могут выдать ее за машину, на которой ездят американцы, но это не значит, что это у них выйдет. Когда толстяк захочет этим заняться, это выйдет наружу. Он мягко хихикнул, слез со стола, взял телефон, посмотрел на него с минуту и начал набирать номер. - Ирвинг, - бросил он через плечо помощнику, который стоял, как пилигрим, увидевший мираж. - Ирвинг, выйди и закрой капот "эссекса", а если кто-то пройдет от него на расстоянии десяти футов, связывай их. Скажешь, что машина принадлежала женщине, которая выиграла ее по лотерее во время конвенции ДАР[ДАР - женская организация "Дочери Американской.Революции". ] в Бостоне. А использовала она ее раз в году как платформу для парадов 4 июля. Глаза Ирва блестели от почти полного слез обожания и восхищения. - Правильно, босс, - отчеканил он. - Я займусь этим. Он повернулся и вышел, а до Гарвея донесся голос телефонистки, - Да, мадам, - сказал он, жуя сигару. - Думаю, мне потребуется информация. Это правильно... Я говорю о том, если американский гражданин узнал действительно важную новость... я имею в виду, если она касается политики США, мне известно, что отныне и навсегда тот толстяк за океаном будет говорить только правду. Я хочу знать, можете ли вы соединить меня с Джеком Кеннеди? Он откинулся назад, продолжая счастливо жевать сигару, и в этот момент над притихшим гаражом раздался звук, точно рожок, зовущий армию на битву. Это Ирвинг захлопнул капот "эссекса". По словам Гарвея Хенниката, он был очень доволен. УБЕЖИЩЕ Снаружи был летний вечер. Свет из окон домов, расположенных по обеим сторонам улицы, падал на широкие листья дубов и кленов. Ветерок доносил шум телевизоров, передававших вестерны, детские голоса, просящие попить, и нестройное бренчание на пианино. Ужин в доме доктора Стоктона был съеден, и его жена Грейс вносила праздничный торт. Гости поднялись из-за стола, захлопали, кто-то присвистнул, а кто-то запел "Happy birthday to you"[ Песня, исполняемая в честь именинника в англоязычных странах. ]. Остальные подхватили эту песенку. Билл Стоктон от смущения покрылся румянцем, опустил голову, протестующе вытянул руку, но, в глубине души, он был невероятно счастлив. Марти Вайс, маленький смуглый впечатлительный человек, владелец обувного магазина на Корт-Стрит, поднялся и провозгласил: - Речь, док. Давайте произнесем речь! Билл Стоктон снова вспыхнул. - Увольте, пожалуйста, вы - сумасшедшие. Этот неожиданный ужин - все, что может вынести мое сердце. Вы хотите потерять своего домашнего лечащего врача? Раздался смех, потом Джерри Харлоу, высокий крупный мужчина, однокашник Билла по колледжу, встал и поднял стакан. - Прежде чем Билл задует свечи, - заявил он, - я хочу предложить тост, поскольку ни один день рождения не обходится без традиционного послеобеденного обращения. Жена Марти Ребекка попыталась усадить его, дергая за пиджак. Харлоу дотянулся до нее и одарил влажным смачным поцелуем, и все завизжали от смеха. Затем он снова поднял стакан, рукой отмахнулся от Грейс, заявившей, что Билл сначала должен задуть свечи, и обратился к присутствующим. - Возвращаясь вплотную к нашей теме - чествованию мистера Вильяма Стоктона, который стал на год старше и признает, что ему больше двадцати одного года. Все снова рассмеялись, а Грейс потянулась обнять своего мужа. Харлоу повернулся к Биллу Стоктону и улыбнулся. В его улыбке было что-то особенное, поскольку все замолчали. - Мы организовали эту неожиданную вечеринку, Билл, как очень слабое напоминание о том, что на этой самой улице, именно в этом городе тебя очень любят. Здесь нет ни одного человека, который не звонил бы по ночам как сумасшедший из-за больного ребенка или из-за серьезного ухудшения самочувствия, которое на поверку оказывалось обычным несварением желудка. И ты приходишь сонный, не успев разлепить глаза, со своим допотопным докторским чемоданчиком, не колеблясь ни секунды. И, поскольку эти случаи никогда не появляются в графе оказанных услуг, многие сердца стали биться спокойней, и ты облегчил больше боли, чем я хотел бы испытать, Он улыбнулся, подмигнул людям, с вниманием его слушающим. - И нет в этой комнате ни одногочеловека, - продолжал он, - который не должен был бы тебе огромный счет за многие месяцы и, я думаю, должен и сейчас. Все рассмеялись, и Марти Вайс постучал вилкой по рюмке. - А как насчет стука по ночам? - сказал он. - Мы должны ему и за это. Джерри Харлоу присоединился к общему смеху и поднял руки. - О, да, - с улыбкой сказал он. - Хороший доктор должен иметь бомбоубежище. Я думаю, мы простим его за то, что он принимает дальновидные меры, хоть это и сущая мука для всей улицы. Вагонетки с бетоном, стук по ночам и все остальное. Гости снова рассмеялись, а Билл Стоктон лукаво оглядел их с ножом в руке. - Вот что я вам всем скажу, - начал он. - Вы не получите торта, пока не кончите болтовню. - Почему это, Билли? - мягко увещевая, сказала его жена. - Билл прав, - вставил Марти. - Продолжай, Джерри, пока мы еще трезвые и можем есть. Харлоу снова поднял свой бокал с вином, - Тут я и закончу: Когда Грейс сказала, что у тебя день рождения, мы решили все взять в свои руки. И, как маленькому человеку со стороны, дай мне закончить вот так. Выпьем за доктора Вильяма Стоктона, которого я знаю уже больше двадцати лет. За все хорошее, что он сделал людям, за то, что ему сорок четыре года, и за то, чтобы он прожил еще сорок четыре года и оставался таким, каким был всегда. С днем рождения, старый ублюдок! Он сделал большой глоток, и Ребекка Вайс неожиданно разрыдалась. - О, боже мой, - вставил Марти. - Речь подходит к концу, начинаются слезы моей женушки. Билл Стоктон задул свечи и посмотрел насмешливо-сардонически. - Я не виню ее. Во-первых, неожиданная вечеринка, а я их терпеть не могу, а затем - сентиментальная речь. Он повернулся к Харлоу, протянул ему руку и продолжил: - Говоря между нами и Американской Медицинской Ассоциацией, вы - приятные соседи, независимо от того, платите по счетам или нет. Он повернулся, оглядел всех присутствующих и поднял свой стакан. - Позвольте мне произнести ответный тост, друзья. За моих соседей, с благодарностью за то, что вы таковыми являетесь. - Аминь, - прошептал Марти Вайс и обратился к своей жене. - И если ты снова заплачешь, я тебя выпорю. Он придвинулся и поцеловал ее, а Стоктон начал резать торт. - Эй, пап! В гостиную вошел сын Стоктона. Это был двенадцатилетний паренек, уменьшенный вариант отца, - Телевизор погас. Стоктон тревожно махнул рукой. - Вот те раз, кризис, кризис, кризис! Как бы мир выжил без "Неприкосновенных" и "Сбора черники"? - Показывали "Стальной час", - серьезно продолжал мальчик, - потом фильм прервали и сделали какое-то дурацкое объявление. Что-то насчет... Он продолжал говорить, но голос его потонул в смехе Марты Харлоу, которую рассмешило замечание Ребекки. Зато Марти Вайс, ближе всех находившийся к мальчику, стал серьезным. - Замолчите все! - сказал он резко. Потом обратился к мальчику; - Что ты сказал, Пол? - По телеку сказали настроить приемники на радиостанцию "Конелрад". Что это значит? Имеет ли это какое-нибудь отношение к... Он замолчал. Установилась тишина. - Ты что-нибудь перепутал, Пол, - тихо сказал его отец. Мальчик покачал головой. - Я все понял правильно, пап. Именно так они и сказали. Найти канал "Конелрад". И все отключилось. Джерри Харлоу задыхался. Всхлипнула женщина. Они вбежали в зал за доктором. Тот включил портативный приемник и мрачно смотрел на него.. Через минуту раздался голос диктора. - Прямое сообщение из Вашингтона, Округ Колумбия. Повторяем. Четыре минуты назад Президент сделал следующее заявление. Цитирую: "В одиннадцать часов четыре минуты по восточному стандартному времени дальние радиолокационные и баллистические станции подтвердили показания локаторов о неидентифицированных летающих объектах, летящих в юго-западном направлении. На какое-то время в интересах безопасности мы объявляем Желтую Тревогу, поскольку до сих пор нам не удалось определить природу этих объектов". Последовало секундное молчание, и Грейс схватила доктора за руку. Другой рукой она прижала к себе Пола. Ребекка Вайс заплакала, а Марти стоял с побелевшим лицом. Диктор продолжал: - Комитет Гражданской Обороны предлагает вам немедленно пройти в убежище, если оно у вас готово. Если у вас нет убежища, используйте время на то, чтобы перенести запас еды и питья, лекарств и личных вещей в ближайшее соседнее бомбоубежище. Держите двери и окна закрытыми. Мы повторяем. Если вы у себя дома, готовьте убежища и подвалы... Диктор продолжал говорить повторяя невероятный пролог неописуемого ужаса. Они смотрели на радио и в разные мгновения думали о своем. -Малышка! - думала Ребекка Вайс. - Крошка, спящая в доме напротив. Ей ведь только четыре месяца. А они только сегодня утром смеялись над этим. Марта сказал, что им следует отправить ее в Вассар[ Престижный женский колледж. ], и она все утро хихикала от этих слов. Отправить ее в Вассар. И с жестокой мукой она неожиданно осознала, что у них не будет ребенка. Эта малютка, вокруг которой они строили свою жизнь, прекратит свое существование. -Не верится, думал Марши. Он покачал головой. Он отвергал это. Этого просто не может быть. Это - рассказ из журнала или кино. На вечеринке был ленивый разговор. Был памфлет, забытый на пороге каким-то олухом, но это не происходило, этого не могло происходить. Только все это время он знал, что так оно и было. Все было правдой. Все происходило в действительности. - Я хочу заплакать, думалось Джерри Харлоу, я хочу заплакать. -Я чувcтвую, как слезы подступают, но я не должен плакать, ведь я мужчина. Но страховки... страховые претензии. Мой Бог, их будет неисчислимое количество! Он может разориться! Это как шутка. Холодная, бессмысленная шутка. Юмор в психушке. Бешеный счет, который дополнит землетрясение. Конечна, он разорен. Мир превратится в джунгли. А он будет банкротом. Розы, вдруг вспомнила Марта, его жена. Великолепные "Американские Красавицы"[Сорт роз. ], за которыми она так любовно и старательно ухаживала. В этом году они расцвели так восхитительно. Какие они были красивые. Затем она сжала кулаки и ногтями впилась в подушечки пальцев, презирая себя за эту мысль. А как же дети? Что будет с Анной и Чарли? Как может мать думать о розах, когда по радио объявили смерть? Она крепко зажмурила глаза, пытаясь отогнать все это, но, открыв их, она увидела то же самое. Подкатила тошнота, она почувствовала себя больной и покрылась испариной. . Боль, подумал доктор. Неописуемая боль. Он помнил, как читал про Хиросиму. Случаи ожогов. Отравление радиационными осадками. Рубцы, агония тела, вызывающая долгий стон над умирающим городом. Он вспомнил утверждения японских врачей, что это ни с чем нельзя сравнить. Это было слишком внезапно, слишком неожиданно, агония по массовой 'шкале. Эта нависшая над ними беда накрыла все улицы, города и штаты; миллионы и миллионы людей были обречены; убийство готовилось в масштабе, по сравнению с которым взрыв в Хиросиме - ничто. И каждый стоял так со своими сокровенными мыслями, в то время как голос диктора, дрожащий от едва уловимого напряжения, продолжал снова и снова повторять заученным и бесстрастным голосом - хорошо отрепетированный обряд современного Пола Ревира. Неважно, приземлятся две ракеты на море иди одна - на земле, противоположный берег был далеко. Они все были обречены. Выхода не было. Не было и защиты. Смерть летела к ним через снега Аляски, и все, что можно было сделать, это лишь объявить о ее приближении. Они в панике выбежали из дома Стоктонов. У них не было планов спасения, Они безумно мчались к своим домам. Затем взревела сирена. Ее жуткий звук разорвал летнюю ночь, связав их мысли, и держал в оцепенении до тех пор, пока они снова не смогли освободиться и бежать домой. И каждый из них, безумно бежавших через улицу и по тротуарам, через лужайки, был одним сознанием. Улица каким-то образом изменилась. В ней не было ничего знакомого. Точно каждый из них отсутствовал сотни лет и неожиданно вернулся. Это было обширное незнакомое место. А сирена продолжала посылать свою визгливую волну в летнюю ночь. Билл Стоктон принес приемник на кухню, где Грейс наполняла водой кувшин. - Говорит радиостанция "Конелрад". Слушайте экстренный выпуск. Вы можете найти нашу волну на 6.40 или 12.40 частотах вашей шкалы. Оставьте радиоприемник включенным на этой частоте. Мы повторяем заявление нашего Президента. Мы находимся в состоянии Желтой Тревоги. Если вы-приготовили бомбоубежище, немедленно спускайтесь туда. Если у вас нет бомбоубежища, потратьте какое-то время на то, чтобы перенести запас еды и питья, лекарств и личных вещей в ближайшее бомбоубежище. Держите двери и окна закрытыми. Мы повторяем. Если вы сейчас находитесь дома, немедленно спускайтесь в подвал или бомбоубежище. Вода капала из крана. Давление становилось слабее каждую минуту. Пол пронесся по кухне с корзиной, полной консервов, и спустился по ступенькам в подвал. Билл вслед за ним вошел на кухню и взял с пола два бидона с водой. - Возьми кувшины и наполняй их, сколько сможешь, Грейс, - кратко сказал он. - Я собираюсь включить в убежище генератор, если электростанция выйдет из строя. Он посмотрел на флюоресцентный свет над раковиной. Тот начал тускнеть. Стоктон помрачнел. - Это может случиться в любую минуту, - сказал он.. - В кране почти кончилась вода, - сказала Грейс замирающим голосом. - Это потому, что все в этом городе делают то же, что и мы. Продолжай, пока вода не кончится. Он повернулся к двери подвала. - Вот, - сказала Грейс. - Захвати этот кувшин, он полный. Грейс начала доставать из раковины тяжелый кувшин. Он выскользнул у нее из рук, грохнувшись об пол, по всей комнате разлетелись стекла. Грейс всхлипнула один раз и сунула себе в рот кулак, чтобы это, не повторилось. На какую-то одну секунду она почувствовала, что впадает в истерику. Ей хотелось закричать, бездумно убежать куда-нибудь, все равно куда, потерять сознание, чтобы освободиться от того кошмара, который происходил в кухне. Билл Стоктон обнял ее и крепко стиснул. Его голос был мягким, но он вовсе не походил на его собственный. - Полегче, дорогая, полегче. - Он указал на разбитый кувшин. - Можно подумать, ты пролила духи, которые обошлись нам по сто долларов за унцию. Он взглянул на кувшин у его ног. - Может быть, через час это будет дороже, - задумчиво сказал он. Из подвала вышел Пол. - Что еще, пап? - Все консервы внизу? -Все, что я смог отыскать. - Как там с компотами? - ровным голосом спросила его Грейс. - Я их тоже туда отнес, - сказал Пол. - Возьми в спальне мой чемоданчик, - сказал доктор Стоктон, - и тоже отнеси его вниз. - Как насчет книг и личных вещей? . Когда Грейс заговорила, ее голос сорвался. Слова были напряженными, и говорила она намного громче, чем обычно. Пол не слышал, чтобы она говорила так громко и такие слова! - Черт подери! Твой отец сказал тебе принести его чемодан!.. Мальчик порывисто вздохнул. Перед ним стояла его мать, но это была не она. Голос тоже был не ее. Выражение лица было чужим. Мальчик испуганно всхлипнул. - Все в порядке, - мягко сказал Стоктон, выталкивая мальчика. - Мы просто напуганы, Пол. И сами на себя не похожи. Иди, сынок. Затем он обратился к жене: - Нам потребуются книги, Грейс. Одному Богу известно, сколько мы просидим там внизу. - Затем мягко, почти умоляя, добавил: - Дорогая, постарайся взять себя в руки. Сейчас это важнее всего. Он с минуту понаблюдал за ней, потом пошел к серванту слева от раковины. - Как насчет лампочек? Где ты их держишь? Грейс показала на верхнюю полку в серванте и закусила губу. - У нас они кончились. Я вчера последнюю ввинтила. Собиралась купить еще в магазине. Их продают в... Она облокотилась на раковину, и по ее щекам покатились слезы. - О, боже мой! Я говорю как идиотка. Торговля в магазине! Мир скоро взорвется, а я говорю о продаже в магазине! - сказала она. Стоктон коснулся ее лица. - Это не имеет никакого значения, - сказал он ей тихо. - Можешь говорить любую чушь, Грейс. Только не паникуй. Сейчас это самое важное. - Он крепко сжал ей руку. - Мы не должны поддаваться панике, - повторил он. - Сколько у нас времени? - Об этом не сообщают. Но помню, что читал о том, что после первой тревоги до взрыва от пятнадцати минут до часа. Глаза Грейс вылезли из орбит. - Пятнадцать минут?.. Он покачал головой. - Это всего лишь мои предположения. Я не знаю наверное. И не думаю, что кто-нибудь точно знает о времени взрыва. Он вошел в гостиную. - Продолжай заниматься водой, - сказал он ей через плечо. По лестнице в коридоре спускался Пол. Он нес стопку книг и журналов, поверх которой лежал медицинский чемоданчик его отца. - Я все взял, пап. - Давай-ка я помогу тебе, - сказал Стоктон и взял его ношу. Пол повернулся и пошел к двери. - Пол! - крикнул вслед ему отец. - Ты с ума сошел? Оставайся здесь. - Там мой велик, - сказал мальчик. - Тебе он не понадобится. Спускайся в убежище. - Но если бомба взорвется, то все сгорит. Я знаю, пап. Я это читал. Если это водородная бомба, ничего не останется. Журналы упали из рук доктора. Он подошел к сыну и сгреб его за плечи. В его голосе была свирепость. - Даже не думай об этом! Не позволяй себе об этом думать и при матери ничего такого не говори! Она рассчитывает на нас, ведь мы - мужчины. Он отпустил мальчика, мягко сжав его напоследок. - Собственно говоря... собственно говоря, мы можем быть вне опасной зоны. Мы можем быть в двух и трех сотнях миль от того места, где упадет бомба. Мы даже можем не узнать о том, что она упала. - Пап, - перебил Пол. - Мы в сорока милях от Нью-Йорка. Если бомба водородная, - он посмотрел отцу в глаза, - мы узнаем об этом. Стоктон уставился на свою копию, переполненный любовью и гордостью. - Если мы узнаем, - тихо ответил он, - значит, узнаем, вот и все. Но сейчас наша задача - остаться в живых, а ты можешь погибнуть, если будешь бегать по двору в поисках велосипеда. Грейс из кухни позвала тонким дрожащим голосом:- Билл? Затем появилась в дверях гостиной. - Билли, вода кончилась. . - Это неважно