му ты не хочешь дать мне ясный ответ? - Если бы я стала описывать тебе мой мир, ты просто решил бы, что я ловко лгу. - Она опустила голову ему на плечо. - Рано или поздно ты сам поймешь. Мы нашли друг друга не для того, чтобы испытать боль расставания. В этот момент ее красота - и ее речь - казались Эстебану неким маневром, попыткой скрыть темную и пугающую красоту, лежащую еще глубже. Но он понимал, что Миранда права: ни одно ее доказательство не убедит его вопреки страху. Как-то в полдень, когда солнце светило так ярко, что нельзя было смотреть на море не прищуриваясь, они заплыли до песчаной отмели, которая с берега казалась узким изогнутым островком белизны на фоне зеленой воды. Эстебан барахтался и вздымал брызги, зато Миранда плавала, словно родилась в воде: она подныривала под него, хватала за ноги, щекотала и каждый раз успевала ускользнуть, прежде чем ему удавалось дотянуться до нее. Они бродили по песку, переворачивали ногами морских звезд и собирали моллюсков-трубачей, чтобы сварить на обед. Потом Эстебан заметил под водой темную полосу шириной в несколько сотен ярдов, движущуюся за песчаной косой, - огромный косяк макрели. - Жалко, что у нас нет лодки, - сказал он. - Макрель на вкус гораздо лучше, чем моллюски. - Нам не нужна лодка, - ответила Миранда. - Я покажу тебе один старинный способ рыбной ловли. Она вычертила на песке какой-то сложный рисунок, затем отвела Эстебана на мелководье и повернула лицом к себе, встав на расстоянии нескольких футов от него. - Смотри на воду между нами, - сказала она. - Не поднимай глаз и не двигайся, пока я не скажу. Миранда затянула незнакомую песню со сложным ломаным ритмом, который показался Эстебану похожим чем-то на неровные порывы задувающего с моря ветра. Слов он по большей части разобрать не мог, но некоторые оказались на языке племени Патука. Через минуту он почувствовал странное головокружение, словно его ноги стали длинными и тонкими, и он смотрел на воду с огромной высоты, дыша при этом разреженным воздухом. Потом под водой между ним и Мирандой возник крошечный темный силуэт, и ему вспомнились рассказы дедушки о древних патуках, которые в считанные мгновения могли с помощью богов уменьшать мир, чтобы перенести врагов поближе. Но ведь боги умерли, и их сила оставила этот мир... Он хотел оглянуться на берег и посмотреть, действительно ли они с Мирандой превратились в меднокожих гигантов выше пальм ростом. - Теперь, - сказала она, обрывая пение, - ты должен опустить руку в воду так, чтобы косяк оказался между ней и берегом, и медленно пошевелить пальцами. Очень медленно! Поверхность воды должна оставаться спокойной. Но, начав наклоняться, Эстебан потерял равновесие и ударил рукой по воде. Миранда вскрикнула. Подняв голову, он увидел катящуюся на них зеленую стену воды, буквально кишевшей от мечущихся силуэтов макрели. Прежде чем Эстебан успел сдвинуться с места, волна перекатилась через косу и накрыла его с головой, протащила по дну и выбросила в конце концов на берег. На песке тут и там лежала, дергая хвостом, макрель. Миранда смеялась над ним, плескаясь на мелководье. Он тоже засмеялся, но только чтобы скрыть вновь нахлынувший на него страх перед этой женщиной, которая обладала могуществом ушедших богов. Эстебан даже не хотел слушать ее объяснений: он не сомневался, что Миранда скажет, будто боги живут в ее мире, и это запутает его еще больше. Во второй половине дня, когда Эстебан чистил рыбу, а Миранда отправилась собирать бананы для гарнира - маленькие сладкие бананы, что росли на берегу реки, - со стороны Пуэрто-Морада появился "лендровер". Подпрыгивая, он мчался по пляжу, и на его ветровом стекле танцевали отблески оранжевого огня от заходящего солнца. Машина остановилась около Эстебана, и с пассажирского сиденья выбрался Онофрио. На щеках его играл нездоровый румянец, лоб вспотел, и он принялся вытирать его носовым платком. С водительского сиденья слез Раймундо. Прислонившись к дверце машины, он бросил на Эстебана полный ненависти взгляд. - Прошло уже девять дней, а от тебя ни слова, - угрюмо произнес Онофрио. - Мы думали, тебя уже нет в живых. Как идет охота? Эстебан положил на песок рыбину, которую до того чистил, и встал. - У меня ничего не вышло, - сказал он. - Я верну тебе деньги. Раймундо насмешливо фыркнул, а Онофрио проворчал, словно сказанное его удивило: - Это невозможно. Инкарнасьон потратила их на дом в Баррио-Кларин. Ты должен убить ягуара. - Я не могу, - сказал Эстебан. - Деньги я как-нибудь выплачу. - Индеец испугался, отец. - Раймундо плюнул на песок. - Разреши, мы с друзьями устроим охоту на этого ягуара. Представив себе, как Раймундо и его бестолковые друзья ломятся через джунгли, Эстебан не смог удержаться от смеха. - Ты бы вел себя поосторожнее, индеец! - Раймундо хлопнул ладонью по крыше автомашины. - Осторожнее следует действовать вам, - сказал Эстебан, - потому что скорее всего получится наоборот: охоту на вас устроит ягуар. - Он поднял с земли мачете. - Впрочем, тот, кто захочет поохотиться на ягуара, будет иметь дело еще и со мной. Раймундо наклонился к водительскому сиденью, потом обошел машину и встал у капота. В руке у него блестел автоматический пистолет. - Я жду ответа, - сказал он. - Убери! - Онофрио сказал это таким тоном, словно разговаривал с ребенком, чьи угрозы едва ли стоит принимать всерьез, однако в выражении лица Раймундо проглядывали совсем не детские намерения. Одна пухлая щека его нервно подергивалась, вены на шее вздулись, а губы искривились в некоем подобии безрадостной улыбки. Эстебан как зачарованный наблюдал за этим превращением: на его глазах демон сбрасывал личину; фальшивая мягкая маска переплавлялась в истинное лицо, худое и жестокое. - Этот ублюдок оскорбил меня в присутствии Джулии! - Рука Раймундо, сжимавшая пистолет, дрожала. - Ваши личные разногласия могут подождать, - сказал Онофрио. - Сейчас дело важнее. - Он протянул руку. - Дай мне пистолет. - Если он не собирается убивать ягуара, какой от него толк? - спросил Раймундо. - Может быть, нам удастся переубедить его. - Онофрио улыбнулся Эстебану. - Ну, что ты скажешь? Мне следует разрешить сыну отомстить за его честь, или ты все-таки выполнишь уговор? - Отец! - обиженно произнес Раймундо, на секунду взглянув в сторону. - Он... Эстебан бросился к стене джунглей. Рявкнул пистолет, раскаленная добела когтистая лапа ударила его в бок, и он полетел на землю. Несколько мгновений он даже не мог понять, что произошло, но затем ощущения по очереди начали возвращаться к нему. Он лежал на поврежденном боку: рана пульсировала яростной болью. Коркой песка облепило его губы и веки. Упал он, буквально обняв мачете, все еще сжимая в кулаке рукоять. Откуда-то сверху донеслись голоса. По лицу прыгали песчаные блохи, но, совладав с желанием стряхнуть их рукой, Эстебан продолжал лежать без движения. Пульсирующую боль в боку и его ненависть питала одна и та же сила. - ...сбросил его в реку, - говорил Раймундо, и голос его дрожал от возбуждения. - Все подумают, что его убил ягуар. - Идиот! - сказал Онофрио. - Он, может быть, еще убил бы ягуара, а ты мог бы устроить себе и более сладкую месть. Его жена... - Эта месть достаточно сладка, - ответил Раймундо. На Эстебана упала тень, и он почувствовал дыхание Раймундо. Чтобы обмануть этого бледного, рыхлого "ягуара", склонившегося над ним, ему не нужны были никакие травы. Раймундо принялся переворачивать его на спину. - Осторожнее! - крикнул Онофрио. Эстебан позволил перевернуть себя и тут же взмахнул мачете. Все свое презрение к Онофрио и Инкарнасьон, всю свою ненависть к Раймундо вложил он в этот удар, и лезвие, со скрежетом задев кость, утонуло в боку Раймундо. Тот взвизгнул и, наверное, упал бы, но лезвие помогало удержать его на ногах; руки его порхали около мачете, словно он хотел передвинуть лезвие поудобнее; в широко раскрытых глазах будто застыло неверие в происходящее. По рукоятке мачете пробежала дрожь, и Раймундо упал на колени. Кровь хлынула у него изо рта, добавив трагические темные линии в уголках губ. Потом он ткнулся лицом в песок, так и оставшись стоять на коленях, словно мусульманин во время молитвы. Эстебан выдернул мачете, опасаясь, что на него нападет Онофрио, но торговец уже втискивался в "лендровер". Двигатель завелся сразу, колеса покрутились, потом машина рванула с места, развернулась, заехав на край полосы прибоя, и помчалась к Пуэрто-Морада. Оранжевый отблеск вспыхнул на заднем стекле, как будто дух, который заманил машину на побережье, теперь гонит ее прочь. Пошатываясь, Эстебан поднялся на ноги и отодрал рубашку от раны. Крови натекло много, но, оказалось, что это скорее царапина. Не оборачиваясь к Раймундо, он прошел к воде и остановился, глядя на волны. Мысли его перекатывались, как эти самые волны, - не мысли даже, а приливы эмоций. Миранда вернулась с наступлением сумерек с целой охапкой бананов и диких фиг. Выстрела она не слышала, и Эстебан рассказал ей, что произошло. Миранда тем временем сделала ему повязку из трав и банановых листьев. - Это пройдет, - сказала она о ране, потом кивнула в сторону Раймундо. - А вот это нет. Тебе надо уходить со мной, Эстебан. Солдаты убьют тебя. - Нет, - сказал он. - Они придут сюда, но они все из племени Патука... Кроме капитана, но он пьяница, одна оболочка от человека. Я думаю, ему даже не станут сообщать. Солдаты выслушают меня, и мы договоримся. Что бы там Онофрио ни выдумывал, его слово против их не потянет. - А потом? - Может быть, мне придется сесть на какое-то время в тюрьму или уехать из провинции. Но меня не убьют. С минуту Миранда сидела молча. Только белки ее глаз светились в наступивших сумерках. Затем она встала и пошла прочь. - Куда ты уходишь? - спросил Эстебан. Она обернулась: - Ты так спокойно говоришь о том, что мы расстанемся... - Но это не так! - Нет. - Она горько усмехнулась. - Видимо, нет. Ты настолько боишься жизни, что называешь ее смертью. Ты даже готов предпочесть настоящей жизни тюрьму или изгнание. До спокойствия тут далеко. - Миранда продолжала смотреть на него, но на таком расстоянии трудно было понять выражение ее лица. - Я отказываюсь терять тебя, Эстебан. Она снова двинулась вдоль берега и на этот раз, когда он позвал ее, уже не обернулась. Сумерки сменились полутьмой, медленное наступление серых теней превратило мир в негатив, и Эстебан чувствовал, как такими же серыми и темными становятся его мысли, перекатывающиеся в такт тупому ритму отступающего прилива. Полутьма держалась долго, и он начал думать, что ночь уже никогда не наступит, что своим поступком он словно вогнал гвоздь в течение его полной сомнений жизни, навсегда приколотив себя к этому пепельно-серому моменту времени и этому пустынному берегу. В детстве Эстебана пугали мысли о подобном магическом одиночестве, но сейчас, в отсутствие Миранды, оно его утешало, напоминая о ее волшебстве. Несмотря на ее последние слова, он не думал, что она вернется - в голосе ее слышалась печаль и бесповоротность, - и это вызывало у него одновременно и грусть, и чувство облегчения. Не находя себе места, Эстебан принялся ходить по полосе прибоя туда и обратно. Поднялась полная луна, и пески загорелись серебром. Вскоре прибыли на джипе четверо солдат из Пуэрто-Морада - маленькие меднокожие мужчины в форме цвета ночного неба без украшений и знаков различия. Хотя они не были близкими друзьями, Эстебан знал всех четверых по именам: Себастьян, Амадор, Карлито и Рамон. В свете фар труп Раймундо - удивительно бледный, с засохшими в сложном рисунке ручейками крови на лице - выглядел экзотическим существом, выброшенным из моря на берег, и то, как солдаты обследовали место преступления, походило скорее на удовлетворение любопытства, чем на поиски вещественных доказательств. Амадор вытащил из песка пистолет Раймундо, взглянул вдоль ствола на джунгли и спросил Рамона, сколько, тот думает, может пистолет стоить. - Возможно, Онофрио даст тебе за него хорошую цену, - сказал Рамон, и все засмеялись. Они разожгли костер из плавника и скорлупы кокосовых орехов, расселись вокруг, и Эстебан рассказал о происшедшем. О Миранде и ее родстве с ягуаром он говорить не стал, потому что эти люди, оторванные от племени правительственной службой, стали консервативны в своих суждениях, и ему не хотелось, чтобы они сочли его сумасшедшим. Они слушали не перебивая. Огонь костра окрашивал их лица в красно-золотой оттенок и блестел на стволах ружей. - Если мы не станем ничего делать, Онофрио подаст в суд в столице, - сказал Амадор, когда Эстебан закончил рассказ. - Он может сделать это в любом случае, - возразил Карлито, - и тогда Эстебану придется несладко. - А если в Пуэрто-Морада пошлют инспектора и он увидит, как тут идут дела при капитане Порталесе, они его заменят кем-нибудь другим, и тогда нам тоже придется несладко. Глядя на огонь, они продолжали рассуждать о возникшей проблеме, и Эстебан решил спросить у Амадора, жившего на горе неподалеку от него, не видел ли тот Инкарнасьон. - Она очень удивится, узнав, что ты жив, - ответил Амадор. - Я видел ее вчера у портного. Она примеряла там перед зеркалом черную юбку. Мысли Эстебана словно окутало черным полотном юбки Инкарнасьон. Опустив голову, он принялся чертить своим мачете линии на песке. - Придумал! - воскликнул Рамон. - Бойкот! Никто ничего не понял. - Если мы не будем покупать у Онофрио, то кто тогда будет? - спросил Рамон. - Он потеряет дело. Если ему этим пригрозить, он не станет вовлекать власти и согласится, что Эстебан действовал в порядке самозащиты. - Но Раймундо у него единственный сын, - сказал Амадор. - Может быть, в этом случае горе перевесит его алчность. Снова все замолчали. Эстебана перестало волновать, к чему они придут. Он начал понимать, что без Миранды в его будущем не будет ничего интересного. Взглянув на небо, он заметил, что звезды и костер мерцают в одном и том же ритме, и ему представилось, что вокруг каждой звезды сидят кругом маленькие меднокожие люди и решают его судьбу. - Придумал! - сказал Карлито. - Я знаю, что надо делать. Мы всей ротой придем в Баррио-Каролина и убьем ягуара. Алчный Онофрио не устоит против такого искушения. - Этого нельзя делать, - сказал Эстебан. - Но почему? - спросил Амадор. - Может быть, мы его и не убьем, конечно, но, когда нас будет так много, мы уж по крайней мере прогоним его отсюда. Прежде чем Эстебан успел ответить, раздалось рычание ягуара. Зверь подкрадывался к костру, словно подвижное черное пламя по сверкающему песку. Уши его прижимались назад к голове, а в глазах горели серебряные капли лунного света. Амадор схватил винтовку, вскочил на одно колено и выстрелил: пуля взметнула песок в дюжине футов слева от ягуара. - Стой! - закричал Эстебан и сшиб его на землю. Но остальные тоже начали стрелять, и в конце концов кто-то попал в ягуара. Зверь подпрыгнул высоко вверх, как в ту первую ночь, когда он играл, но на этот раз упал он без всякой грациозности, рыча и пытаясь укусить себя за лопатку. Потом встал на ноги и двинулся к джунглям, припадая на правую переднюю лапу. Окрыленные успехом, солдаты пробежали несколько шагов за ним и снова начали стрелять. Карлито припал на одно колено, тщательно целясь. - Нет! - крикнул Эстебан и швырнул в Карлито мачете в отчаянной попытке помешать ему. Он уже понял, какую ловушку приготовила для него Миранда и какие последствия его ожидают. Лезвие полоснуло Карлито по ноге, сбив его на землю. Он закричал. Амадор, увидев, что случилось, выстрелил не целясь в Эстебана и крикнул остальным. Эстебан бросился к джунглям, стремясь добраться до тропы ягуара. Сзади грохотали выстрелы, пули свистели прямо над головой. Каждый раз, когда он спотыкался на мягком песке, залитые лунным светом фасады домов, казалось, шарахаются в сторону, стремясь преградить ему дорогу. И уже у самой стены джунглей в него все-таки попали. Пуля толкнула его вперед, придав скорости, но он все же не упал. Шатаясь, он бежал по тропе, с шумом вдыхая и выдыхая воздух, болтая руками из стороны в сторону. Пальмовые ветви хлестали его по лицу, лианы путались под ногами. Боли Эстебан не чувствовал, только странную усталость, пульсирующую где-то в пояснице. Ему представлялось, как открываются и закрываются, словно рот актинии, края раны. Солдаты выкрикивали его имя. Эстебан понимал, что они, конечно, пойдут за ним, но осторожно, опасаясь ягуара, и он решил, что сумеет пересечь реку, прежде чем они его нагонят. Однако у самой реки он увидел ожидающего его ягуара. Зверь сидел на кочковатом пригорке, вытянув шею к воде, а внизу в дюжине футов от берега плавало отражение полной луны - огромный серебряный круг чистого света. На плече ягуара алела кровь, выглядевшая как приколотая свежая роза, и от этого он еще больше походил на воплощение божества. Ягуар спокойно поглядел на Эстебана, низко зарычал и нырнул в реку, расколов отражение луны и скрывшись под водой. Через какое-то время вода успокоилась, и на ней снова появилась луна. А там, на фоне отражения, Эстебан увидел фигурку плывущей женщины, и с каждым взмахом руки она становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в крохотный силуэт, будто вырезанный на серебряной тарелке. Он увидел, как вместе с Мирандой уходит от него таинство и красота, и понял, что был слеп, что не разглядел правду, скрытую в правде смерти, которая в свою очередь скрывалась в ее правде о другом мире. Теперь ему все стало ясно. Правда пела ему его болью, каждый удар сердца - один слог. Правду описывали умирающие круги на воде и качающиеся листья пальмы. Правдой дышал ветер. Правда жила везде, и он всегда ее знал: если ты отвергаешь таинство - даже в обличье смерти, - ты отвергаешь жизнь и будешь брести сквозь дни своего существования, словно призрак, которому не суждено узнать секреты беспредельности чувств. Глубокую печаль и вершины радости... Эстебан вдохнул густого воздуха джунглей, и вместе с ним в его легкие попал воздух мира, который он уже не считал своим, мира, где осталась девушка Инкарнасьон, друзья, дети, деревенские ночи... вся его потерянная свежесть. В груди Эстебана что-то сжалось, как бывает, когда хочется плакать, но ощущение быстро прошло, и он понял, что свежесть прошлого растворилась в запахе манго, что между ним и слезами лежат девять дней - магическое число дней; ровно столько требуется, чтобы нашла покой душа. Освободившись от старых воспоминаний, он почувствовал, как в нем происходит какое-то очищение, отбор, и вспомнил, что нечто подобное он чувствовал в тот день, когда выбежал из ворот храма Санта Мария дель Онда, оставив позади мрачную геометрию, затянутый паутиной катехизис и поколения ласточек, никогда не улетавших за стены собора; когда скинул свою одежду послушника и бросился бегом через площадь к горе и к Инкарнасьон. Она манила его тогда, как когда-то мать заманила его в церковь, как манила сейчас Миранда, и Эстебан рассмеялся, осознав, как легко эти три женщины управляли течением его жизни, как похож он был в этом на других мужчин. Странное расцветающее ощущение, что боль в спине проходит, будто посылало во все его члены маленькие тонкие щупальца. Крики солдат становились все громче. Миранда превратилась в крошечную черточку на фоне серебряной бесконечности. Еще мгновение Эстебан не мог решиться, ощутив возвращение страха, но потом в его памяти возникло лицо Миранды, и все эмоции, которые он подавлял девять дней, вырвались, сметая страх, наружу. Серебристые, безупречной чистоты эмоции, кружащие голову и вздымающие в небо. Словно слились воедино и закипели у него в душе гром и огонь. Необходимость выразить это чувство, перелить в форму, достойную его мощи и чистоты, буквально ошеломила Эстебана. Но он не был ни певцом, ни поэтом. У него остался лишь один способ выразить себя. Надеясь, что он еще не опоздал, что дверь в мир Миранды еще не закрылась навсегда, Эстебан нырнул в реку, разбив отражение полной луны, и с закрытыми еще после удара о воду глазами поплыл из последних своих сил за ней.