это, но руку пожал. - Хорошо поспали? - Я?.. Да, конечно... - удивленно произнес Мандштейн. - Очень хорошо... В следующий момент они обменялись взглядами, и Мандштейн, к своему удивлению, не смог вспомнить, зачем он ходил в туалет и что там делал. Забыл он и о том, что был в какой-то арабской стране и носил зеленую рясу еретиков. Он был уверен, что провел ночь в своей скромной комнате, хотя не совсем ясно, что же ему нужно здесь, на аэродроме, и как он сюда попал. Однако это было не так уж важно. Почувствовав голод, он купил в буфете аэропорта обильный завтрак и тут же, стоя, съел его. В десять Мандштейн был уже в общине, готовый исполнять свой долг. Около одиннадцати мимо прошел брат Лангхольт и сердечно поздоровался. - Вас не очень взволновал наш вчерашний разговор, Мандштейн? - Я... Я сделал из него выводы. - Вот и хорошо! И не надо быть таким честолюбивым. Все придет в свое время. А теперь прошу вас спуститься вниз и проверить гамма-излучение. - Хорошо. Мандштейн поспешил вниз по лестнице и подошел к алтарю сбоку. Голубой Свет продолжал сиять - источник спокойствия и уверенности в мире беспокойства и неуверенности. Аколит вынул гамма-счетчик из ниши, где он хранился, и, просмотрев данные, записал их. Он вернулся к своим обычным обязанностям. 5 Вызов в Санта-Фе пришел через три недели. Это поразило руководство общины, как удар молнии. Наконец известие достигло и ушей Мандштейна. Его принес один из коллег. - Тебя просят зайти в кабинет Лангхольта. У него начальник округа Кирби. Мандштейн испугался: - Зачем же я им нужен? Я же ни в чем не провинился... - А разве я сказал, что у тебя будут неприятности? Какая-то важная новость. Они там очень взволнованы. Кажется, пришел приказ из Санта-Фе. "Странно", - подумал Мандштейн и поспешил в кабинет Лангхольта. Кирби стоял у книжных полок. Он оказался настолько похожим на Лангхольта, что их можно было принять за братьев. Оба - высокие, худые, с аскетическими лицами, примерно одного возраста, серьезны. Чувство ответственности выражали не только их лица, но и во вся фигура. Мандштейн никогда не видел Кирби вблизи. Ходили слухи, что раньше Кирби был служащим ООН, занимал высокий пост, но лет пятнадцать-двадцать тому назад почему-то решил покинуть его и вступить в Братство. Здесь он также дослужился до высокой должности: стал начальником одного из пятнадцати округов, на которые была поделена страна, а значит, одной из пятнадцати самых важных персон североамериканской организации. Его седые волосы были коротко пострижены, а выражение серо-зеленых глаз было столь странным, что Мандштейн с трудом выдерживал их взгляд. Когда Кирби вот так посмотрел на Мандштейна, тот мысленно спросил себя: "И как я отважился написать этому человеку письмо?" Кирби едва заметно улыбнулся: - Мандштейн? - Да, сэр. - Называйте меня братом, Мандштейн. Брат Лангхольт сообщил мне, что очень вами доволен. "Вот как", - удивился Мандштейн. Лангхольт подтвердил: - Я рассказал начальнику округа, что вы честолюбивы, прилежны и активны. Указал и на то, что этими качествами вы обладаете как раз в необходимой степени, может быть, даже в избытке. Но в Санта-Фе все придет в норму. Мандштейн не мог выговорить ни слова. - Сэр... Э-э... Я думал, брат Лангхольт, что мне отказали в переводе в Санта-Фе. Кирби кивнул: - Так оно и было. Но этот вопрос ставился на повестку дня еще раз и был решен иначе. Там как раз нужны несколько аколитов, но не эсперов. Вот мы и пересмотрели вопрос. Конечно, желающих было больше, чем необходимо, так что можете считать, вам повезло. Надеюсь, вы не переменили своего мнения и по-прежнему хотите, чтобы вас перевели в Санта-Фе? - Конечно, сэр... брат Кирби! - Вот и хорошо! У вас неделя на сборы. - Серо-зеленый взгляд Кирби внезапно стал пронзительным. - Надеюсь, вы будете нам полезны и оправдаете наше доверие, Мандштейн! Мандштейн не мог понять, действительно ли его собираются перевести в Санта-Фе или просто хотят избавиться от него. Но бывают же чудеса, и нужно принимать их как реальность, не задавая лишних вопросов. Когда прошла неделя, он последний раз поклонился Голубому Огню, попрощался с Лангхольтом и коллегами и отправился в путь с маленьким саквояжем. Около полудня он был уже в Санта-Фе. Аэродром буквально кишел бело-голубыми рясами. Еще никогда Мандштейн не видел их в таком количестве в общественном месте. Он посмотрел сквозь стекло на ландшафт, простирающийся за аэродромом. Небо здесь было необычайной синевы, а вокруг - необъятная желто-бурая равнина (Мандштейн никогда не видел такой большой равнины), лишь кое-где оживляемая желто-зелеными кустиками. Вдали, еле видимые, возвышались горы из песчаника. - Брат Мандштейн? - окликнул его какой-то толстый аколит. - Да. - Я - брат Каподимонте. Буду вас сопровождать. У вас есть багаж? Нет? Хорошо! Пойдемте! На залитой солнечными лучами площади их ожидала машина. Мандштейн положил саквояж на заднее сиденье и забрался под купол машины-капсулы. Каподимонте сел за руль и включил электромотор. Машина загудела и быстро помчалась вперед. Каподимонте на вид было лет сорок. "Немного староват для аколита", - подумал Мандштейн. - Вы здесь в первый раз? - спросил сопровождающий. - Да, - ответил Мандштейн. - Чудесный пейзаж. - Вы уже обратили на это внимание? Да, здесь чувствуешь себя совершенно раскованным, свободным от всего мелочного. Так много места, пространства. В каждой долине доисторические руины. Когда вы здесь акклиматизируетесь, можете съездить в Фриольский каньон полюбоваться пещерами. Вас интересуют такие вещи, Мандштейн? - Я мало разбираюсь в этом, но с удовольствием посмотрю. - А какая у вас специальность? - Нуклеоника, - ответил Мандштейн. - Попросту говоря, я истопник. - А я до вступления в Братство был антропологом. И теперь все свободное время провожу в Пуэбло: иногда приятно возвратиться в прошлое, особенно если, имеешь дело с будущим. - Вы действительно делаете успехи? Каподимонте кивнул. - Говорят, довольно большие. Я, конечно, не принадлежу к Избранным, посвященным в тайны, но, судя по всему, успехи есть и большие... Взгляните: мы проезжаем Санта-Фе. Мандштейн обернулся в ту сторону, куда указывал Каподимонте. Город показался ему странно маленьким, как по площади, занимаемой им, так и по размерам домов, в которых было не больше трех-четыре этажей. - Я считал, что Санта-Фе много больше, - сказал Мандштейн. - Это памятник культуры, и потому его сохраняют в том виде, в каком он был сто лет тому назад. Здесь нет новостроек. Мандштейн нахмурил брови. - А как же лаборатории и другие необходимые помещения? - Центр находится не в самом Санта-Фе. Просто Санта-Фе - в пятидесяти милях от него. Ближайший к Центру город. Дорога начала подниматься в гору, и растительность сразу изменилась. Кустарники сменились высокими деревьями, преимущественно соснами. А Мандштейн все еще никак не мог поверить, что скоро он будет в генетическом Центре. "Это еще раз доказывает, - подумал он, - что если хочешь чего-то достичь, необходимо действовать решительно". Вот он рискнул, и хотя его поставили на место, сурово одернули, но все-таки послали в Санта-Фе. Жить вечно! Предоставить свое тело экспериментаторам, которые научились заменять клетку клеткой, регенерируя таким образом органы. Есть, конечно, и риск, но где обойдешься без риска? В худшем случае он умрет, но это же ожидает его и при существующем положении вещей. Зато тут у него появляется шанс стать одним из Избранных! Путь преградили железные ворота, на которых играли солнечные блики. Каподимонте сбавил скорость и сказал: - Приехали. Ворота начали медленно открываться. Мандштейн спросил: - Меня, наверное, проверит какой-нибудь эспер, прежде чем мы въедем в Центр? Каподимонте рассмеялся. - Не беспокойся, брат Мандштейн! В последние полчаса мы вас уже проверили, и очень тщательно. Так что если бы имелись причины не пускать вас, эти ворота не открылись бы. Можете успокоиться - проверку вы выдержали. 6 Официально святую святых форстеров именовали Центром биологических наук Ноэля Форста. На пятнадцати квадратных милях, окруженных электронным забором, находились жилые корпуса, лаборатории, административных строения. Центр был сердцем и мозгом движения форстеров, хотя религиозный дух здесь мало ощущался. Сила Братства заключалась в том, что оно не только оказывало духовную поддержку, но и использовало научный прогресс. Братство не делало тайны из того, что его конечной целью является победа над смертью. И речь велась не просто об искоренении болезней и продлении жизни, а о полном триумфе жизни над смертью. Человечество, правда, сделало определенные шаги в этом направлении и до прихода форстеров: в крупных индустриальных центрах продолжительность жизни человека достигла девяноста лет. И это было одной из причин перенаселения Земли. Форстеры обещали на первых порах удлинить жизнь до ста двадцати лет, причем в первую очередь тем, кто хотел этого, но не мог заплатить. Но почему до ста двадцати, а не до двухсот или трехсот? Или вообще до тысячи? "Подарите нам вечную жизнь!" - вопили массы и теснились перед храмами форстеров. И каждый надеялся на то, что именно он попадет в число Избранных. Конечно, перспектива вечной жизни необычайно усложняла проблемы перенаселенной планеты и и грозила катастрофическим старением человечества. Братство хорошо понимало это и надеялось выйти из положения, открыв для человечества Галактику. Колонизация Солнечной системы началась еще за два поколения до обнародования доктрины Форста. Уже были заселены Марс и Венера, правда по-разному. Ни одна из этих планет не была пригодна для жизни, поэтому на Марсе изменили условия жизни, сделав их приемлемыми для людей. При колонизации Венеры поступили наоборот: людей преобразили так, что они смогли жить в условиях, царивших на этой планете. Обе колонии сейчас процветали. Но это, к сожалению, не решало проблему перенаселения: в течение ста лет денно и нощно космические корабли должны были бы покидать Землю, чтобы увезти на Венеру и Марс нужное количество людей, а это было невозможно не только с технической, но и с экономической точки зрения. Но если бы можно было выйти за пределы Солнечной системы, если бы не нужно было изменять и приспосабливать для жизни планеты, если бы были найдены новые транспортные средства... - Слишком много "если", - сказал Мандштейн. Каподимонте кивнул. - Вы правы. Но тем не менее опускать руки мы не должны. - Вы серьезно надеетесь, что с помощью телекинетической силы эсперов вам удастся послать человека к звездам? - спросил Мандштейн. - Мне кажется, это фантастические мечты... Каподимонте перебил его с улыбкой на устах: - Человечество всегда славилось тем, что претворяло фантастические мечты в жизнь. Вспомните хотя бы о сказочных поисках архиепископа Иоганна, о поисках Северного морского пути... Отбросьте скептицизм! Оглянитесь вокруг! Присмотритесь, что происходит! Прошла неделя с момента прибытия Мандштейна в Центр. Он еще не во всем разобрался, но успел узнать многое. Он уже знал, например, что здесь построен город для шести тысяч эсперов не старше сорока лет, и всех их поощряют к деторождению, выплачивая премии и санкционируя свободный выбор партнера. Матери, имеющие пять-шесть детей, пользовались специальным покровительством. Таким образом пытались вырастить новый тип людей. Однако этот путь не обещал быстрых результатов, поэтому одновременно практиковалось искусственное изменение генов в семенных клетках и яйцеклетках. Какого успеха добились уже на этом направлении исследований, никто не знал. Результаты можно будет увидеть только через пять-шесть поколений. Будучи простым аколитом, Мандштейн, естественно, не участвовал в исследованиях и не мог судить об их результатах. Приблизительно так же обстояло дело с теми, кого он знал. Это были, главным образом, простые техники. Но все они делали вид, что знают гораздо больше, чем на самом деле, и часто пытались спекулировать на этом. Мандштейна интересовала а основном не селекционная работа с эсперами, а продление жизни. Форстеры искали средства, которые дали бы возможность регенерировать клетки отмирающих тканей, с тем чтобы продление жизни клеток достигалось изнутри, а не пересадкой тканей. Мандштейн также вносил свою лепту в это дело. Как и все низшие чиновники Центра, он должен был один раз в несколько дней отдавать небольшой кусочек тканей для опытов. Процедуры были довольно неприятными и болезненными, но он не мог уклоняться от них. Кроме того, он должен был отдавать свою сперму. Не будучи эспером, он представлял собой подходящий экземпляр для наблюдений. Мандштейн делал все, что приказывали. Служил объектом для опытов, поставлял ткани, кровь и сперму, а в остальное время трудился на ядерной фабрике Центра. Его жизнь разительно отличалась от той, которую он вел в пригороде Нью-Йорка. Отсутствие прихожан позволяло забывать, что он духовное лицо. Конечно, и тут регулярно совершались богослужения, но в них чувствовалось нечто профессиональное, поверхностное и деловое. И в этом прохладно-деловом климате нетерпение Мандштейна постепенно начало ослабевать. Он больше не мог мечтать о Санта-Фе, ибо он уже был здесь, в самой гуще событий, участвовал в экспериментах, хотя и несколько иначе, чем представлял. Теперь он мог только ждать и надеяться, что со временем получит более приличную работу. У него появились и новые друзья, и новые интересы. Он побывал с Каподимонте у руин Пуэбло, ходил с аколитом по имени Вебер охотиться на кроликов. Он вступил в певческий союз и аккуратно, два раза в месяц, пел в хоре. Короче говоря, он врастал в новый образ жизни. Он, разумеется, не осознавал, что является шпионом еретиков. Все события, связанные с этим, исчезли из его памяти. Однако в душе осталась пустота, которая однажды сентябрьской ночью начала заполняться какой-то странной потребностью. Это была "ночь мезонов" - праздник, в календаре осеннего равноденствия форстеров. Мандштейн стоял в зале для песнопений между Каподимонте и Вебером. Он видел, как реактор на алтаре излучает Голубой Свет, слышал голос священника: - Земля вертится, люди приходят и уходят. И в жизни каждого произойдет качественный скачок, если он избавится от сомнений и страхов и обретет полную уверенность. Подобно вспышке света ты почувствуешь внутри себя огонь и чувство единения с... Мандштейн застыл. Это были слова Форста - слова, которые он слышал столько раз, что они уже и не воспринимались. Но когда прозвучало: "Чувство единения", он громко засопел и, скорчившись, схватился за край пульта - острая боль пронзила его... - Что случилось? - спросил Каподимонте. - Неважно себя чувствуете? - Нет... Просто судорога. Мандштейн попытался выпрямиться, и это ему удалось, но он тем не менее понял, что с ним что-то не в порядке. Только не понимал что. В каком-то отношении он не был сам себе хозяином. Он плотно сжал зубы и закрыл глаза. На лбу выступил пот... Ничего не помогало. Волей-неволей он должен будет следовать внутреннему приказу, которому не в силах противиться. 7 Семь часов спустя, в самую темную пору Мандштейн понял, что время пришло. Он проснулся и натянул свою рясу. В доме было тихо. Он вышел из спальни в коридор и спустился вниз по лестнице. Вскоре он уже находился на площадке между жилыми домами. Ночь была холодной. Здесь, в горных районах, жара не удерживалась долго после захода солнца. Поеживаясь от холода, Мандштейн шел по пустынным улицам. Постов не было: изолированной колонии некого опасаться. Правда, где-нибудь мог бодрствовать эспер, пытающийся поймать чужие мысли. Но от Мандштейна не исходило никаких подозрительных или враждебных импульсов. Он сам не знал, куда и зачем он шел. Силы, гнавшие его вперед, исходили из мозгового центра инстинктов и находились вне сферы телепатии. Они управляли его моторными реакциями, а не мыслительными. Он подошел к информационному центру - кирпичному дому без окон. Его рука нажала на идентификационную шайбу, за несколько секунд поверхность его ладони была сверена специальным устройством с кадровым листком, и дверь открылась. Внезапно он понял, что ему здесь нужно: голографическая камера. Такие вещи обычно хранились на втором этаже, и Мандштейн отправился наверх. Он вошел в кладовую, открыл стенной шкаф и вынул оттуда компактный предмет длиной сантиметров тридцать. Сунув камеру в рукав, он не спеша вышел из дома. Автоматически перейдя еще одну площадь, он направился к зданию 21-а, где находилась лаборатория, проводящая опыты по удлинению жизни и где обычно брали его ткани для проб. Миновав автоматические двери, он спустился по лестнице в подвальное помещение и вошел в первую комнату слева. На одном из столов лаборатории, стоящем у задней стены, находился ящичек с микрофотографиями. Мандштейн включил автоматическое устройство, фотографии одна за другой потекли через проектор, появляясь под объективом для просмотра. Мандштейн привел камеру в действие и сделал голограмму с каждой фотографии. Это было очень легко: луч лазера вспыхивал, отражался от изображения и пересекал другой луч под углом сорок пять градусов. Без специального устройства полученные таким образом голограммы расшифровать невозможно. Только другой луч, направленный под таким же углом, мог перевести голограммы в изображения. Изображения были объемными и очень чувствительными к ошибкам. Но сейчас Мандштейн об этом не думал. Он даже не знал, зачем все это делает. Закончив манипуляции с микрофотографиями, он прошелся по лаборатории и снял все, что могло пригодиться. Камера могла сделать несколько сотен изображений, и Мандштейн работал до тех пор, пока не запечатлел практически все... После этого он вышел из здания, вынул капсулу с голографическими пластинами из камеры и сунул ее в нагрудный карман: капсула была не больше спичечного коробка. После этого отнес камеру туда, откуда он ее брал и вернулся к себе в спальню. Не успела его голова коснуться подушки, как он забыл не только то, что делал в лаборатории, но и то, что вообще выходил из спальни. Утром Мандштейн предложил Каподимонте: - Может, нам съездить к Фриольскому каньону? Тот улыбнулся, польщенный: - Я разбудил ваш интерес? Мандштейн пожал плечами. - В какой-то мере. К тому же у меня странное настроение. Вид руин поможет рассеяться. - Мы можем поехать в Пуйе. Там мы еще не были. Грандиозный вид и совсем в другом роде... - Нет, нет, именно к Фриольскому каньону, - сказал Мандштейн. - Договорились? Они получили разрешение на выезд из Центра - для техников низшего ранга это было нетрудно - и ранним утром выехали на запад в сторону индейских руин. Машина мчалась по дороге, ведущей в Лос-Аламос, где в прошлую эпоху находился секретный атомный центр. Однако не доехав до Лос-Аламоса, они повернули налево и тряслись около тридцати миль по проселочной дороге. В каньоне никогда не бывало много народу, но сейчас, когда летний сезон уже кончился, здесь было вообще пустынно. Они не заметили ни одного человека и прошли вниз по главной дороге мимо руин древних поселений, построенных из вулканических пород. Извивающаяся тропа привела их ко входу в пещеры. Подойдя к большой пещере, где раньше совершались церемонии древних индейцев, Мандштейн сказал: - Обождите секундочку, я только брошу взгляд внутрь. Он поднялся по деревянной лестнице наверх и протиснулся сквозь узкое отверстие. Стены пещеры почернели от копоти. Мандштейн увидел целый ряд ниш, служивших особым ритуальным целям. Спокойно, почти механически, он вынул из кармана капсулу с голограммами и положил ее в уголок самой дальней ниши. Потом огляделся и начал спускаться обратно. Каподимонте сидел на круглом камне из песчаника и смотрел на высокую красноватую стену каньона. Мандштейн сказал: - Ну как, двинемся дальше? - Куда? К руинам Фриольво? - Нет. - Мандштейн показал на стену каньона. - В Япаши. Или к каменным львам. - Это около пятнадцати миль. Мы не вернемся и к ночи. К тому же мы там были в середине июля. Но мы могли бы сходить к Церемониальные пещеры. Это недалеко. - Согласен, - сказал Мандштейн. Они быстро зашагали по дорожке. Мандштейн был неплохим ходоком, а Каподимонте уже через полчаса начал тяжело дышать. Однако Мандштейн продолжал сохранять прежний темп. Каподимонте начал отставать. Наконец они добрались до пещер, побродили там немного и повернули обратно. Когда они достигли исходной точки, Каподимонте захотел немного отдохнуть и перекусить. - Конечно, - сказал Мандштейн, - отдохните, а я тем временем схожу в магазин сувениров. Как только Каподимонте скрылся в закусочной, Мандштейн подошел к магазину сувениров и исчез в телефонной будке. В памяти всплыла комбинация цифр, гипнотически всаженная в его мозг. Сунув в щель монету, он набрал номер. - Вечная Гармония, - отозвался чей-то голос. - Говорит Мандштейн. Дайте мне кого-нибудь из тринадцатого отдела. - Минуточку. Мандштейн ждал, ощущая какую-то пустоту в душе. Он действовал как лунатик. Внезапно в трубке послышался астматический голос: - Мандштейн? Очень хорошо! Сообщите нам подробности. В нескольких словах Мандштейн объяснил, где он оставил капсулу. Его поблагодарили, и он, повесив трубку, вышел из будки. Перед магазином он встретил Каподимонте, который выглядел отдохнувшим и сытым. - Ну как, нашли что-нибудь подходящее? - спросил Каподимонте. - Нет. Или дешевка, или очень дорого. Поехали! Каподимонте сел за руль. Мандштейн смотрел на проносящиеся мимо пейзажи и размышлял. Зачем ему надо было приезжать сюда сегодня? Он никак не мог этого понять. Он не помнил ничего, ни одной детали. Все связанное с передачей информации вычеркнули из памяти. 8 За ним пришли спустя неделю в полночь. Без всякого предупреждения в комнату вкатился робот и встал над кроватью. Робота сопровождал маленький человек с острыми чертами лица. Мандштейн узнал брата Магнуса, члена коллегии председателей, которая руководила Центром. - Что случилось? Что... - пробормотал Мандштейн. - Одевайтесь, вы - шпион! - Я не шпион. Это какая-то ошибка, брат Магнус! - Не оправдывайтесь, Мандштейн! И лучше помолчите. Встать! Быстро! Ну, живее, живее! И не вздумайте сделать какую-нибудь глупость. До смерти перепуганный Мандштейн не знал, что ему делать. Он понял лишь одно: пускаться в дебаты с Магнусом не имело смысла, тем более что в комнате был этот проклятый робот. Поэтому он выполз из кровати, натянул рясу и последовал за Магнусом. Минут десять спустя Мандштейн уже стоял в круглом помещении на пятом этаже административного здания. Напротив монументами возвышались руководители Центра. Такого количества высокопоставленных лиц он еще не видел ни разу. Их было восемь. Вероятно, все - члены коллегии. В лицо ему бил яркий свет. - Девушка уже здесь, - сказал кто-то. Ее ввели. Девушка была эспером. Лет шестнадцати, с одутловатым лицом и толстыми ногами. Колючие глаза неприятно поблескивали. Мандштейн с первого взгляда возненавидел ее и не смог подавить в себе этого чувства, хотя и пытался: ведь она одним словом могла решить его судьбу! Магнус сказал: - Вот этот человек! Что вы можете прочесть в нем? - Страх. Ненависть. Упрямство. - А как обстоят дела с верностью? - Лоялен он в первую очередь к самому себе. - Девушка-эспер развела руками и бросила на Мандштейна ядовитый взгляд. - Он обманывал нас? - поинтересовался Магнус. - Нет. Ничего подобного я в нем не вижу. Мандштейн промямлил: - Может, вы объясните смысл этой комедии?.. - Молчать!.. - набросился на него Магнус. Кто-то из членов коллегии заметил: - У нас же имеются неопровержимые доказательства. Может быть, она ошибается? - Просветите его аккуратнее! - приказал Магнус. - Проверьте все его воспоминания, день за днем. Не упускайте ни малейшей подробности. Вы уже поняли, что нас интересует? Мандштейн в растерянности взглянул на холодные лица присутствующих. А девушка, казалось, наслаждалась его унижением. "Вонючая ищейка, - подумал он. - Ну что же, ищи себе на здоровье!" Девушка оскорбилась: - Он думает, что эта работа доставляет мне удовольствие. Пусть поплавает в клоаке, тогда узнает, что это за работа! - Просветите его! - повторил Магнус. - Уже поздно, а у нас еще много дел. Она кивнула. Мандштейн ждал ощущений, которые показали бы, что просвечивается память, но ничего не почувствовал. Прошло несколько минут, и вдруг девушка победно вскинула голову: - Наблюдается погашение памяти. Выпадает ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта! - Вы можете преодолеть это препятствие? - спросил Магнус. - Нет, для этого нужен эксперт. Кто-то целиком вычеркнул из его памяти всю ночь. Он ничего не знает о том, что делал. Члены коллегии обменялись взглядами. Мандштейна бросило в пот. Ряса прилипла к телу. - Вы можете идти, - сказал Магнус девушке. После ее ухода атмосфера немного разрядилась, но Мандштейн продолжал трястись от страха. Он понял, что его уже осудили и приговорили за преступление, о котором он ничего не знал. И он вспомнил о всех случаях расправы с неугодными: о человеке с парализованными нервными центрами, о биологе, которого подвергли лоботомии, совершенно изменив его личность, о несчастном члене коллегии, которого продержали в регенерационной камере девяносто шесть часов, об эспере, которому трансплантировали в мозг электроды и с помощью электрошока превратили в слабоумного... - Да будет вам известно, Мандштейн, - сказал наконец Магнус, - что кто-то проник в лабораторию продления жизни и сделал большое количество голограмм. Весьма чистая работа, но у нас есть там сигнальная система, и вы привели ее в действие... - Клянусь вам, сэр, что я даже не помышлял переступить порог... - Приберегите это для кого-нибудь другого. Во время работы вас неоднократно сняли инфракрасной камерой. Поэтому сомневаться не приходится. Вас послали сюда в качестве шпиона. А знали вы об этом или нет - это уже другой вопрос. Один из членов коллегии вмешался: - Недавно прибыл Кирби. С минуты на минуту он будет здесь. - Интересно, что он скажет по этому поводу, - процедил Магнус. В этот момент вошел Кирби. Он сутулился и выглядел лет на десять старше, чем в тот день, когда Мандштейн видел его у Лангхольта. Магнус повернулся и раздраженно бросил: - Вот ваш человек, Кирби! Что вы думаете о нем теперь? - Он не мой человек! - ответил Кирби. - Вы одобрили его перевод сюда, - сказал Магнус, - а он оказался бомбой замедленного действия. Кому-то удалось ее сюда засунуть, и она сработала. Этот человек заснял всю лабораторию и отдал материалы в чужие руки. Мои братья и я намерены просветить также и вас. - Может быть, материал еще у него? - спросил Кирби, пытаясь перевести разговор в другое русло. - На другой день после посещения лаборатории он вместе с другим аколитом ездил к руинам индейской деревни. Наверняка оставил голограммы где-нибудь там. - Вы проследили их маршрут? - поинтересовался Кирби. - Не будем удаляться от темы, - холодно парировал Магнус. - Сейчас нас интересует, кто за всем этим скрывается. Этот человек был рекомендован Центру, и сейчас нас интересует, где вы отыскали его и с какой целью прислали к нам. Кирби бросил хмурый взгляд на Мандштейна, а затем на Магнуса: - Я не могу нести ответственность за этого человека и перевод его сюда. В феврале он написал мне письмо, в котором просил освободить его от обязанностей, исполняемых в общине, и перевести в Санта-Фе. Он обошел при этом своего начальника, поэтому я вернул его письмо в общину, порекомендовав приучить этого человека к дисциплине. А несколько недель спустя я получил указание перевести его в Центр. Я был удивлен, но тем не менее подчинился. Вот и все, что я знаю о Кристофере Мандштейне. Магнус поднял указательный палец: - Минутку, Кирби! Вы же начальник округа. Кто вам дает инструкции? И как вы можете помимо своей воли осуществлять переводы? - Инструкции исходили из более высокой инстанции. - Трудно в это поверить, - съязвил Магнус. Несмотря на всю тяжесть своего положения, Мандштейн с интересом прислушивался к этой перепалке между высокопоставленными лицами. Он и сам никак не мог понять, какими судьбами очутился в Санта-Фе. Теперь же выяснилось, что и другие этого не знали. Кирби стоял на своем: - Инструкция исходила из источника, о котором мне не хотелось бы говорить. - Вы заставляете сомневаться в вашей искренности, начальник Кирби! - воскликнул Магнус. - А вы злоупотребляете моим терпением, Магнус, - отрезал Кирби. - Мне просто очень хочется знать, кто заслал к нам этого шпиона. Кирби тяжело вздохнул. - Ну хорошо, - сказал он. - Я открою вам все: инструкция исходила от самого Форста. Именно Ноэль Форст позвонил и сказал, что ему хочется видеть Кристофера Мандштейна в Санта-Фе. 9 Допросы на этом не прекратились. Мандштейна просвечивали другие эсперы, пытаясь проникнуть сквозь блокаду памяти. Но успеха не добились. Пустили в ход медицинские препараты. Мандштейну ввели лошадиную дозу сыворотки правды и допрашивали, допрашивали без перерыва. Его вынудили раскрыть всю свою душу, обнажить все слабости и дурные наклонности. Но ничего определенного не нашли. Четыре часа в регенерационной ванне тоже не дали результата, если не считать того, что Мандштейна превратили в полутруп, который уже нельзя было даже допрашивать. И та, и другая сторона дошли чуть ли не до исступления. Мандштейн готов был признаться даже в том, чего не совершал. И признался-таки, чтобы обрести наконец покой. Но эсперы вновь просветили его и уличили во лжи и трусости. Он понял, что каким-то образом попал в руки врагов Братства и заключил с ними договор, который и выполнил, не подозревая об этом. Его очень беспокоило то, что некоторая часть воспоминаний совершенно стерлась. Понял Мандштейн и то, что песенка его спета. Они не оставят его в Санта-Фе. Его мечте о бессмертии пришел конец. Они вышвырнут его. Он скоро состарится и будет оплакивать свою судьбу. Хорошо еще, если они оставят ему жизнь. А то ведь могут и убить или посадить в его плоть зерно разрушения. В тот декабрьский день падал легкий снежок. Кирби вошел в камеру, чтобы сообщить заключенному о его участи. - Вы можете идти, Мандштейн. - Идти? Куда? - Куда хотите. Ваше дело окончено. Вас признали виновным, но учли, что вы действовали против своей воли и разума. Вы оказались жертвой чьих-то козней. Из Братства вас изгоняют, но никаких других мер против вас предпринимать не будут. - Это означает полный выход из Братства? - Не обязательно. Все зависит от вас. Если вы захотите присутствовать на песнопениях в общинах, мы не откажем вам в утешениях веры. Но занимать должность в Братстве вы теперь не можете. Я очень сожалею, Мандштейн, что все так вышло. Мандштейн тоже сожалел о случившемся, хотя и почувствовал большое облегчение. Они не собираются его наказывать. Он ничего не потерял, кроме перспективы вечной жизни, которая, по правде говоря, весьма туманна. Что ж, с карьерой форстера покончено, но ведь есть другие секты, где можно выдвинуться. Его отвезли в город, дали немного денег и предоставили самому себе. Мандштейн сейчас же отправился в ближайшую общину лазаристов, которая находилась, как выяснилось, в ста милях от Санта-Фе, в Альбукерке. - Мы вас ждали, - сказал ему один из лазаристов, облаченный в ярко-зеленую рясу. - Я получил указание немедленно сообщить начальству, если вы появитесь. Мандштейн не особенно удивился, когда ему предложили лететь в Рим ближайшим рейсом. Расходы на поездку лазаристы взяли на себя. В Риме его встречала женщина с искусственными веками. Она не была известна Мандштейну, но посмотрела на него с улыбкой, как на старого знакомого. Сев в машину, они выехали за город и вскоре достигли виа Фламиниа. Там, в одном из коттеджей, Мандштейн приветствовал крупный коренастый лазарист с красным носом: - Добро пожаловать! Вы меня помните? - Да как вам сказать... Впрочем... конечно же... помню. В этот момент к нему действительно начали возвращаться воспоминания. Закружилась голова. В прошлый раз в этой комнате с ним беседовали трое еретиков. Один из них угощал его вином и предложил пост в движении, а он, в свою очередь, согласился на засылку в Санта-Фе. Рыцарь крестового похода! Воин Света! - Вы хорошо сделали свое дело, Мандштейн, - сказал еретик масляным голосом. - Мы, правда, не думали, что вас так быстро разоблачат. Но кто мог знать обо всех этих предосторожностях? Мы смогли вас обезопасить только от эсперов, и довольно успешно, в чем вы убедились. Как бы то ни было, ваша информация оказалась очень ценной для нас. - А вы не забыли о своем обещании? Я получу пост десятой степени? - Разумеется! Вы пройдете трехмесячные курсы, узнаете о целях и задачах нашего движения. А после этого сразу приступите к своим обязанностям в организации. Куда вы предпочитаете отправиться? На Марс или на Венеру? - На Марс или на Венеру? Я не совсем понимаю... - Мы прикрепим вас к миссионерскому отделу. Следующим летом вы покинете Землю, чтобы приступить к работе в колониях. Причем вы можете выбрать любую колонию, какую пожелаете. Мандштейн приуныл. Такого оборота он не ожидал. Продаться еретикам, чтобы потом тебя вышвырнули в другой мир разыгрывать мученика... - Это нечестный трюк, - возмутился он. - Вы не можете заставить меня быть миссионером! - Вам предложили пост десятой ступени, - спокойно ответил лазарист, - а в каком отделе вы будете работать, решаем мы. Мандштейн промолчал. У него разболелась голова. Он, конечно, мог уйти, но тогда прощай последние надежды! Не лучше ли подчиниться, смириться до поры? Чего не бывает на свете... - Хорошо, - сказал он. - Я отправляюсь на Венеру.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. 2135 г. КУДА УХОДЯТ ИЗМЕНЕННЫЕ? *  1 Юноша пританцовывал вокруг колонии ядовитых грибов высотой до колена, разросшихся за часовней, и с непостижимой легкостью ускользал от серо-зеленых убийц. Он перепрыгнул через пень глиняного дерева и приблизился к густому кустарнику, не имеющему названия, который граничил с задней стороной сада. Юноша ухмыльнулся ему, и тот расступился с такой же готовностью, с какой Красное море пропустило Моисея. - Вот и я! - объявил молодой человек Николасу Мартеллу. - Не думал, что ты вернешься, - ответил миссионер форстеров. Юноша, его имя было Элвит, состроил озорную гримасу. - Брат Кристофер сказал, что я не должен возвращаться. Поэтому-то я и здесь. Расскажите мне о Голубом Свете. Вы действительно можете получать свет от атомов? - Входи! - пригласил Мартелл. Этот юноша был его первым завоеванием с тех пор, как он прибыл на Венеру, хотя и это нельзя было назвать большим достижением. Но Мартелл довольствовался и этим. Все-таки первый шаг. А надо было покорить планету. Может быть, и Вселенную. У входа в часовню Элвит вдруг в смущении остановился. "Ему, наверное, не больше десяти, - подумал Мартелл. - Что его сюда привело? Злоба? Или он шпионит в пользу еретиков? А, все равно!" Мартелл решил не бросать начатого дела. Он активировал алтарь, и Голубой Огонь наполнил все помещение, заиграв на стенах часовни. Элвит издал возглас удивления. - Голубой Огонь - это символ, - сказал Мартелл. - Единое начало объединяет всю Вселенную. Ты знаешь, что такое атомные частицы? Протоны, электроны, нейтроны? Вещи, из которых все сделано? - Я могу дотронуться до них, - сказал Элвит, - и разогнать во все стороны. - Ты мне покажешь, как ты это делаешь? - Мартелл вспомнил, как юноша заставил расступиться колючий кустарник в саду: один взгляд, одно душевное усилие - и кустарник отступил... Эти жители Венеры - телекинетики. Он в этом убежден. - Как же ты их разгоняешь? Но юноша ничего не ответил. - Расскажите мне побольше о Голубом Огне, - попросил он. - Ты прочитал книгу, которую я тебе дал? О Форсте? Там есть все, что ты хочешь узнать. - Брат Кристофер отнял ее у меня. - Ты показывал ему книгу? - испуганно спросил Мартелл. - Он хотел узнать, зачем я ходил к вам. И я сказал, что вы мне дали книгу. Он попросил посмотреть, а сам оставил ее у себя. Вот я и пришел. Расскажите мне, зачем вы здесь и чему учите? Мартелл никогда не думал, что первым в его будущей пастве будет ребенок. Мгновение он помедлил, а затем сказал осторожно: - Наша религия очень похожа на ту, что проповедует брат Кристофер. Но есть и различия. Его люди сочиняют много сказок. Это хорошие, интересные сказки, но все же только сказки. Ты это понимаешь? - Вы говорите о Лазарусе? - Вот именно. Это мифы - не больше. А мы пытаемся обойтись без них. Мы хотим войти в соприкосновение с основами Вселенной. Мы... Элвит потерял интерес к разговору. Он начал теребить одежду, толкнул ногой стул. Его привлекал только алтарь, больше ничего. Мартелл предпринял новую попытку: - Кобальт радиоактивен. Он источник бета-лучей - электронов. Они проходят через водные резервуары и вырывают фотоны. Отсюда и свет. - Я могу задержать свет, - сказал юноша. - Вы рассердитесь, если я это сделаю? Мартелл не знал, что ответить, и ошарашенно молчал. Но потом решил, что в отношениях с аборигенами лучше проявлять снисходительность, к тому же каждое наблюдение телекинетических способностей могло оказаться полезным. Он доложит об этом начальству. - Ну что ж, попробуй! - ответил он. Элвит продолжал стоять без движения, но свет заметно ослабел. Создавалось впечатление, будто кто-то прикрыл реактор защитным кожухом, так что количество электронов, испускаемых им и достигающих воды, стало намного меньше. Телекинез в субатомном мире! Мартелл был настолько же восхищен, насколько и растерян, когда увидел как гаснет свет. В это время свет засиял так же ярко, как и раньше. На голубовато-пурпурном лбу юноши блестели капельки пота. - Вот и все! - сказал он. - Как ты это делаешь? - Просто очень хочу, - ответил Элвит и, улыбаясь, спросил: - А вы так не можете? - Боюсь, что не могу, - ответил Мартелл. - Послушай, если я дам тебе еще одну книгу, ты можешь обещать, что не покажешь ее брату Кристоферу? У меня их мало, понимаешь? И я не могу позволить, чтобы их все забрали лазаристы! - В следующий раз, - сказал юноша. - Сегодня у меня нет желания читать. Я приду еще. И вы мне все расскажете. Он вышел из часовни на улицу и исчез среди кустов, не придавая никакого значения тем опасностям, которые его могли там подстерегать. Мартелл смотрел ему вслед и думал о том, действительно ли он завоевывает сердце Элвита или тот просто смеется над ним, Мартеллом. Наверное, и то, и другое. Николас Мартелл прибыл на Венеру десять дней назад на корабле, прилетевшем с Марса. Он был одним из тридцати пассажиров, но никто из попутчиков не обращал на него внимания. Десять из них были марсианами, которые, так же как и Мартелл, не пожелали дышать воздухом Марса. Их планета теперь довольно точно походила на Землю, но воздух оставался сильно разреженным. На Венере состав