Запустив руку в карман пиджака, Уолтон нашел записку, которую всучил ему братец вчера в самом конце обеденного перерыва. Последующие события развивались столь бурно, что у Уолтона просто не было возможности ее уничтожить. Теперь он перечитал ее еще раз, разорвал надвое, затем сложил половинки и снова разорвал надвое, после чего сунул четвертушку записки в лоток для ненужных бумаг и других отходов. От остальных клочков Уолтон будет избавляться через каждые пятнадцать минут, а впоследствии ответит отказом на любой запрос обследовать содержимое входных бункеров устройств по переработке отходов: вдруг кому-нибудь вздумается отыскать все четыре фрагмента записки. Однако дойдя до этой точки в своих размышлениях, он спохватился, решив, что такая сверхосторожность будет совсем уж излишней. Ведь это кабинет директора Фиц-Моэма и персональный директорский мусоропровод. А какой директор допустит, чтобы имелась хотя бы теоретическая возможность доступа к выбрасываемым им документам? А может быть, Фиц-Моэм как раз и был таким директором? От него можно было ожидать чего угодно. Уолтон всегда считал его продувной бестией: старик любое дело начинал совсем не с того конца, как начал бы кто-нибудь другой. Он, наверное, не прочь был бы и самого себя перехитрить в любой интриге, которую затевал. Кабинет изобиловал различными устройствами, для обнаружения и слежения, к услугам которых здесь постоянно прибегали. И в особенности вчера, при расследовании обстоятельств убийства. Это были и совсем низкие, чуть выше пола, уродливые роботы-обмерщики, которые всю вторую половину дня ползали по полу кабинета, принюхиваясь к следам от обуви тех, что здесь побывал, и подбирая перхоть, волосинки и прочий сор для дальнейшего тщательного анализа, и особые роботы-чистильщики, подвергшие ковер специальной химической обработке, чтобы удалить все пятна крови. Уолтон в сердцах яростно обругал дурацкий допотопный кондиционер, который не способен так проветрить помещение, чтобы в нем не оставалось этого мерзкого духа. По интеркому прозвучал мелодичный сигнал вызова. Уолтон, теряя терпение, ждал слов секретарши, но затем вспомнил о порядке, заведенным Фиц-Моэмом: аудиоконтакт может наступить только после ответного нажатия кнопки на пульте. Уолтон разблокировал звуковые цепи и произнес: - Это Уолтон. В будущем не дожидайтесь моего ответного сигнала и суть дела докладывайте сразу же. - Слушаюсь, сэр. В приемной сейчас находятся два репортера: один из здешней "Ситизен", другой - из телеагентства "Глоуб телефакс". - Скажите им, что на сегодня у меня встреча с представителями прессы не запланирована. Вместо этого передайте мое краткое заявление. Скажите им, что огромная по своей значимости задача подхватить бразды правления, которые выронил из рук безвременно усопший, великий директор Фиц-Моэм, потребует от меня полной самоотдачи в течение следующих нескольких дней. Я буду счастлив устроить свою первую официальную пресс-конференцию, как только корабль ВЫНАСа снова поплывет на ровном киле. Все поняли? - Да, сэр. - Вот и прекрасно. Удостоверьтесь в том, что они ничего не напутали. И... вот, послушайте. Если сегодня или завтра придет кто-нибудь, кому Фиц-Моэм обещал аудиенцию, скажите ему примерно то же самое. Разумеется, не в тех цветастых выражениях, которые предназначены для репортеров, а изложите только суть. Мне нужно еще очень многое переделать, прежде чем я смогу принимать посетителей. - Не беспокойтесь, все будет выполнено так, как вы велели, директор Уолтон. Он ухмыльнулся, услышав слова "директор Уолтон". Отодвинув микрофон переговорного устройства, директор склонился над листком с перечнем неотложных дел и вычеркнул первый пункт: "Отменить назначенные Ф. свидания". Нахмурившись, Уолтон вдруг понял, что неплохо было бы добавить седьмой пункт к перечню: "Назначить нового заместителя по административной работе". Надо подыскать кого-нибудь, кто мог бы справиться с его прежней работой. Теперь первоочередным мероприятием стал пункт 0, стоявший в самом верху перечня: "Покончить с делом Приора". Уолтон никогда не будет в более благоприятном положении, чем сейчас, чтобы замести все следы своей вчерашней противозаконной деятельности. - Соедините меня с архивом отделения эвтаназии, пожалуйста. Мгновением позже он услышал бесстрастный голос: - Архив. - Дежурный по архиву, говорит исполняющий обязанности директора Рой Уолтон. Мне нужна полная распечатка обработанной вашим компьютером информации за вчерашнее утро между девятью и двенадцатью часами с кратким описанием содержания каждого обращения. Через сколько времени я смогу получить ее? - Через несколько минут, директор Уолтон. - Хорошо. Распечатку пришлите в опечатанной бандероли по закрытой почте. Имеющаяся в ней информация почему-то интересует высшие правительственные круги. Если печать на бандероли окажется поврежденной, я вышибу дух из всего вашего отделения. - Слушаюсь, сэр. Что-нибудь еще, сэр? - Нет... А впрочем, вот еще что. Пришлите мне список всех обследовавших младенцев вчера утром. Чтобы не терять времени, дожидаясь, пока прибудут затребованные материалы, Уолтон стал разбирать бумаги, которые составляли верхний слой документов, лежавших на столе Фиц-Моэма. На самом верху лежала записка следующего содержания: "Встреча с Ламарром. 11 июня. 12.15. Нужно быть с ним непреклонным, но при этом вести себя очень осторожно. Пора, пожалуй, ознакомить с этим Уолтона". "Гм, интересно", - подумал Уолтон. Он понятия не имел, кто такой Ламарр, но Фиц-Моэм нарисовал в верхнем правом углу листа еле заметную звездочку, означавшую, что это дело первостепенной важности. Уолтон нажал кнопку интеркома: - На сегодня, на 12.15, директор Фиц-Моэм назначил аудиенцию некоему мистеру Ламарру. Если он позвонит, скажите ему, что сегодня я с ним не смогу встретиться, но предоставлю аудиенцию завтра точно в такое же время. Если он прибудет собственной персоной, скажите ему то же самое. Часы подсказывали, что пора избавиться еще от одного фрагмента записки Фреда. Уолтон быстро сунул его в лоток мусоропровода. Мгновением позже над приемным бункером пневмопочты зажглась зеленая сигнальная лампочка. В стенах этого учреждения Фиц-Моэм никому не подчинялся, в отличие от своего заместителя Уолтона, к которому кипы самых различных материалов прибывали по почте без всякого предварительного уведомления. Уолтон вытащил из бункера запечатанную бандероль и внимательно осмотрел печати. Никаких признаков того, что с ними кто-то возился, он не обнаружил, значит, что бандероль поступила непосредственно из помещения, где стоял компьютер, и содержащуюся в ней информацию никак не мог прочесть дежурный техник. Вместе с бандеролью прибыл и лист с пятью фамилиями врачей, дежуривших в лаборатории вчера утром. Вскрыв бандероль, Уолтон обнаружил семь покрытых убористым машинописным текстом листов. Здесь было буквально все, что касалось работы компьютера в указанный Уолтоном промежуток времени. Он быстро пробежал взглядом по листам, сразу же отбросил листы первый, второй и третий, поскольку отпечатанная на них информация касалась рутинной деятельности в более ранние часы вчерашнего дня и не представляла для Уолтона ни малейшего интереса. Обращение семьдесят третье было запросом регистрационной карточки Филипа Приора. Он взял его на заметку. Обращение семьдесят четвертое оказалось заявкой на ключ к шифру, которым кодировалась генетическая информация в клинике. Обращение семьдесят пятое содержало корректировку результатов обследования Филипа Приора, исключавшую все данные о его восприимчивости к легочным заболеваниям и рекомендацию подвергнуть ребенка эвтаназии. Обращение семьдесят шестое было подтверждением этой корректировки. Обращение семьдесят седьмое было запросом регистрационной карточки мальчика - на этот раз уже откорректированной. Все пять обращений содержали точное время. Самое раннее из них производилось в 10.25, самое позднее - в 10.37. Все датированы 10 июня. Уолтон, немного подумав, обвел эти пять пунктов рамкой, затем быстро пробежал взглядом остальную часть листа. Больше ничего интересного на нем не было, обычная информация. А вот обращение девяносто второе, произведенное в 11.02, его немало заинтриговало. В нем отмечалось, что по запросу доктора Фредерика Уолтона было выдано полное описание всех утренних обращений к компьютеру. Значит, Фред вовсе не блефовал. У него на самом деле в руках были все эти распроклятые доказательства нелепой промашки старшего брата. Но когда имеешь дело с компьютером и микротрубками памяти Доннерсона, прошлое становится исключительно изменчивой категорией. - Мне нужен прямой канал связи с компьютером на двадцатом этаже, - сказал Уолтон. После некоторой, хотя и весьма непродолжительной задержки, на видеоэкране появился один из техников. Это был тот же самый специалист, с которым он уже разговаривал раньше. - В архивные записи вкралась небольшая ошибка, - сказал Уолтон. - Ошибка, которая, как я считаю, не должна быть увековечена в наших архивных материалах. Произведите, пожалуйста, такое переключение цепей, чтобы я получил прямой доступ к компьютеру. - Нет проблем, сэр. Можете пользоваться своим терминалом хоть сейчас, сэр. - Это строжайшая государственная тайна. Сгиньте. Техник тотчас же исчез из поля зрения объектива телекамеры связи. - Обращения с семьдесят третьего по семьдесят седьмое включительно, - произнес Уолтон в микрофон прямого доступа к машине, - датированные вчерашним утром, должны быть стерты со всех магнитных лент памяти. Точно так же должна быть стерта хранящаяся под соответствующими этим обращениям адресами информация в микротрубках памяти. Более того, ни в одном из регистров и ни в одном из запоминающих устройств не должно быть никаких упоминаний о производимом сейчас перемещении информационных массивов. Уолтон еще несколько секунд слышал, как диктопринтер двадцатого этажа заканчивает печатать в закодированном виде команды, только что переданные им устно с директорского терминала, затем принтер замолчал - началась загрузка входных регистров компьютера новыми данными. Подождав еще несколько секунд, Уолтон произнес: - Дежурный! Полный порядок. Подойдите к камере так, чтобы я снова мог вас видеть. На экране появилось изображение дежурного техника. - Я сейчас буду проверять, насколько правильно переместил информационные массивы. Велите компьютеру подготовить новую распечатку всех обращений к нему за период с 9.00 до 12.00 вчерашнего утра, а также аналогичную распечатку за последние пятнадцать минут. - Секунду, сэр. Не дожидаясь прибытия бандероли с новой распечаткой, Уолтон стал изучать список, лежавший на письменном столе на видном месте. Пять фамилий врачей: Гюнтер, Рэймонд, Арчер, Хси, Рейн. Он не знал, кто из них производил первичное обследование сына Приора, да, в общем-то, и не очень хотел знать. Всех пятерых придется переводить на новые места. Взяв ручку и еще один лист бумаги, он стал обдумывать, как это лучше сделать. Гюнтер - Цюрих Рэймонд - Глазго Арчер - Сиерра-дель-Фуэго Хси - Леопольдвилль Рейн - Бангкок Закончив писать, удовлетворенно кивнул. Такое рассеивание казалось оптимальным. Распоряжение о переводах он издаст сегодня же, только чуть позже, и к полуночи эти врачи будут уже в пути к новым местам своей деятельности. Возможно, никому из них даже в голову никогда не придет, почему их сорвали с насиженного места в Нью-Йорке и отослали так далеко. Прибыла новая распечатка. Уолтон сразу же бросился проверять интересующие его позиции. Обращение за номером семьдесят один от десятого июня касалось статистических данных о заболеваемости оспой в Северной Америке с 1822 по 1868 годы, а обращение семьдесят второе представляло собой копию заявки на антибиотики, необходимые для третьего клинического отделения. Какой-либо информации о запросах, произведенных Уолтоном, в распечатке за десятое июня не оказалось. Она исчезла из архива бесследно, словно ее там никогда и не было. Затем Уолтон тщательно просмотрел распечатку за одиннадцатое июня, чтобы удостовериться, что в ней нет упоминаний об уничтожении целого массива информации, о чем он распорядился во время совсем недавнего сеанса прямой связи с компьютером двадцатого этажа. Нет, ничто не говорило о его хирургическом вмешательстве в память компьютера. Он улыбнулся. Это была первая по-настоящему радостная улыбка за все время, прошедшее с гибели Фиц-Моэма. Теперь, когда память компьютера была соответствующим образом откорректирована, а врачи, имеющие хотя бы малейшее касательство к обследованию сына Приора, находились в пути в самые различные точки земного шара, только Фред мог помешать ему избежать наказания за противозаконные махинации с документами сына Приора. Рей решил, что стоит рискнуть и ничего не предпринимать, чтобы защитить себя от угрозы все еще исходящей от Фреда. Возможно, братское чувство все-таки не позволит тому разгласить тайну. 6 Архив покойного директора Фиц-Моэма был разбросан на четырех этажах центрального здания Бюро, но Уолтона интересовали только те его разделы, доступ к которым открывался непосредственно из директорского кабинета. Клавиатура и дисплей были вмонтированы в стенку слева от письменного стола. Уолтон не без внутреннего трепета слегка провел пальцами по многочисленным клавишам. Основная сложность, с которой он теперь столкнулся, заключалась в том, что было неясно, с чего начать. Несмотря на тщательно продуманный порядок первоочередных дел, несмотря даже на всю готовность заняться этим весьма неблагодарным делом, его до сих пор смущал огромный объема работы, которую необходимо было проделать, чтобы стать хоть в какой-то мере осведомленным обо всей многопрофильной деятельности Бюро. В его руках оказалась судьба семи миллиардов жителей земного шара. Уолтону ничего не стоило переместить пятьдесят тысяч нью-йоркцев в суровые малонаселенные провинции северной Канады, проделать это он мог с такой же легкостью, как поменял место работы пяти врачей получасом раньше. Потратив еще несколько мгновений на столь тягостные раздумья, Рой отстучал на клавиатуре короткую команду: "Запрашиваются полные данные о проекте по переустройству других планет". Тотчас же на экране возникли слова: "Запрос понятен и закодирован. Подготовьтесь к приему информации". Еще через секунду принтер заработал с огромной скоростью, его выходной бункер настолько быстро стал наполняться отпечатанными листами, что Уолтону почти сразу же пришлось выхватить пухлую пачку, чтобы расчистить место для все прибывающих новых листов. При виде этого буйства бумаготворчества он болезненно улыбнулся. Похоже, архивы Фиц-Моэма, посвященные созданию благоприятных для жизни человека условий на других планетах, требовали чертовой уймы бумаги для распечатки. Всерьез усомнившись, что он сумеет выполнить даже один пункт намеченной им программы первоочередных действий, Уолтон разложил на письменном столе затребованные несколькими секундами ранее вороха бумаги и начал бегло просматривать их. Документация, касающаяся планетарного переустройства, уходила в прошлое на тридцать лет и открывалась фотокопией письма доктора Херберта Лэнга, адресованного сенатору Фиц-Моэму, где вкратце излагался проект, осуществление которого позволило бы сделать пригодными для жизни людей внутренние планеты Солнечной системы. Приложением к этому письму был скептический, несколько даже насмешливый ответ Фиц-Моэма. Старик, казалось, хранил все, даже те письма, которые выставляли его не в лучшем виде. Затем последовало еще несколько ряд писем Лэнга, в которых он убеждал Фиц-Моэма ходатайствовать в пользу его проекта перед сенатом Соединенных Штатов, и ответы Фиц-Моэма, судя по которым сенатор с каждым годом увлекался проектом все больше и больше. Наконец 2212 годом датировано сообщение о том, что сенат проголосовал за выделение Лэнгу одного миллиона долларов - суммы просто мизерной по сравнению с необходимой, однако ее оказалось достаточно, чтобы финансировать предварительные исследования. Усилия Лэнга не пропали даром. Документы, касавшиеся сути работ по переустройству, которая была более или менее ясна Уолтону, он просмотрел очень бегло. Более детально познакомиться с ними у него еще будет возможность позже, если, разумеется, появится свободное время. Теперь же его больше всего интересовали сведения о нынешнем состоянии дел. Сам Фиц-Моэм никогда не говорил об этом, хотя у общественности и создалось впечатление, будто большая группа инженеров во главе с самим Лэнгом уже приступила к работам на поверхности Венеры. Уолтон отодвинул в сторону целую кипу писем, выискивая отправленные совсем недавно. Вот письмо, датированное 1 февраля 2232 года. Фиц-Моэм сообщает Лэнгу о том, что вот-вот будет утвержден Закон о Выравнивании Населенности и что в связи с этим ООН существенно увеличит финансирование проекта. Тут же приложен ликующий ответ Лэнга. За этим письмом сразу же следовало письмо Фиц-Моэма Лэнгу, датированное 10 мая 2232 года. В нем говорилось, что Лэнг официально назначен членом правления ВЫНАСа с правом решающего голоса и что для дальнейших исследований - тут у Уолтона глаза едва не выскочили из орбит - выделены ассигнования в размере пяти миллиардов долларов. Записка, направленная Лэнгом Фиц-Моэму: группа специалистов по переустройству отправилась на Венеру 14 мая. Записка, отправленная 16 мая Фиц-Моэмом Лэнгу: наилучшие пожелания и требование обязательно выходить на связь не реже одного раза в неделю. Космограмма от Лэнга Фиц-Моэму: благополучно прибыли на Венеру 28 мая, подготовка к проведению работ по переустройству идет строго по графику. Более свежих сведений среди архивных материалов не оказалось. Уолтон тщательно пересмотрел каждый лист, надеясь отыскать самое последнее официальное сообщение, ведь Лэнг должен был выйти на связь с ВЫНАСом примерно четыре дня назад и представить первый отчет о проделанной работе. "Возможно, это донесение застряло где-то в разноске", - отметил про себя Уолтон. Добрых двадцать минут он еще копался в самых различных материалах, пока вдруг не вспомнил, что разъяснение можно получить буквально за считанные секунды, запросив компьютер, сортирующий документы перед необходимым для хранения в архиве особым кодированием. Именно это он немедленно и сделал, потребовав справку о наличии какой-либо переписки директора Фиц-Моэма с доктором Гербертом Лэнгом, датированной позднее 28 мая 2232 года. Запрос был принят, и через мгновенье пришел ответ: "Данных материалов в архиве нет". Уолтон нахмурился, собрал большую часть не понадобившихся ему материалов по проекту планетарного переустройства и сбросил в ящик для бумаг из архива. В каком состоянии находятся переустроительные работы, так и осталось для него загадкой - землеустроители находились на Венере и, скорее всего, приступили к работе, но пока никаких сообщений от них не поступало. Следующим, подлежащим тщательному рассмотрению проектом, который также курировал ВЫНАС, было создание привода, способного сообщить космическим кораблям скорость, намного превышающую скорость света. Однако после той массы сведений, которые уже пришлось переварить Уолтону, он обнаружил, что вовсе не жаждет с головой окунуться в омут информации об этом втором крупномасштабном начинании Фиц-Моэма. Рой понял, что сейчас больше всего ему не хватает общения с другими людьми. Все утро он провел совершенно один, разговаривая с безымянными подчиненными по интеркому или системе внутренней телевизионной связи, либо ведя прямой диалог с еще более безликим компьютером. Ему явно недоставало шума, жизни, людей. - Объявляется экстренное собрание руководителей всех подразделений ВЫНАСа, - распорядился он по интеркому. - У меня в кабинете, через полчаса. Ровно в 12.30. Скажите им, чтобы отложили все дела и прибыли точно в указанное время. Как раз перед самым началом совещания Уолтон ощутил растущее напряжение, накатившееся настолько внезапно и мощно, что даже слегка закружилась голова. Он открыл верхний ящик письменного стола и стал на ощупь искать таблетки транквилизатора, запас которых всегда имел под рукой. Не найдя таблеток, он изумился, куда же они столь внезапно исчезли из его собственного стола, и только потом сообразил, что это стол директора Фиц-Моэма и что Фиц-Моэм, человек, для которого возбужденное состояние было обычным, даже естественным, никогда не прибегал к подобным средствам. Издав нервный смешок, Уолтон извлек из кармана бумажник и вытащил оттуда заветный тюбик с бензолуретрином, который всегда носил с собой именно на такой экстренный случай. Он успел бросить в рот таблетку как раз за мгновение до того, как на видеоэкране, подключенном к сканирующей камере перед входом в его кабинет, появился подтянутый, без единого грамма лишнего веса, Ли Перси, первый из начальников отделов, прибывавших на общее собрание руководства ВЫНАСа. - Рой? Это я, Перси. - Вижу. Проходите, Ли. Перси заведовал отделом ВЫНАСа по связям с общественностью. Это был уже немолодой мужчина с лицом, изборожденным глубокими морщинами. За ним вошли: Тедди Шаунхафт, заведующий клиникой, Паулина Медхерст, начальница отдела кадров, Олаф Эглин, руководитель службы внешнего наблюдения и Сью Ллевелин, главный ревизор ВЫНАСа. Эти пятеро функционеров составляли высший руководящий состав ВЫНАСа. Уолтон на прежнем своем посту заместителя директора координировал деятельность служб, которые возглавляли эти администраторы Бюро, заведовал перемещением групп населения, а также отвечал за то, чтобы в работе Бюро не развивались характерные для подобных организаций волокита и бюрократизм. А над всеми высился Фиц-Моэм, с олимпийским спокойствием размышлявший над своими проблемами. Фиц-Моэм оставил за собой кроме функций общего руководства обязанности куратора таких побочных программ ВЫНАСа, как планетарное переустройство или создание сверхсветового привода. - Мне следовало собрать вас гораздо раньше, - заявил Уолтон, когда все участники совещания расселись по своим привычным местам. - Однако потрясение, которое я испытал, а также общее смятение... - Мы разделяем ваши чувства, - произнесла сочувственно Сью Ллевелин, круглолицая невысокая женщина, которой было уже далеко за пятьдесят и чья личная жизнь, если верить многочисленным слухам, самым невероятным образом не соответствовала скромной внешности кроткой хранительницы семейного очага. - Нам всем очень нелегко пережить случившееся, но вы были настолько близки к мистеру Фиц-Моэму... Исполненные искреннего соболезнования возгласы и вздохи издали и все остальные. - Нет времени предаваться печали и скорби, - сказал Уолтон. - Мое предложение заключается в том, что работа Бюро должна идти как обычно, без малейших сбоев или заминок. - Он повернулся к Эглину. - Олаф, в вашем подразделении есть кто-нибудь, кто мог бы заменить вас на вашей должности? Какое-то мгновение Эглин не мог скрыть своего удивления, затем овладел собой: - Таких должно быть по крайней мере человек пять. Уолтерс, Лассен, Доминик... - Не утруждайтесь перечислением, - перебил его Уолтон. - Выберите одного, больше всего соответствующего вашей должности, и направьте мне его личное дело. - А куда я сам денусь в таком случае? - Вы перейдете на мое прежнее место заместителя по административной работе. Как руководитель службы внешнего наблюдения вы больше других знакомы с теми проблемами, с которыми приходилось сталкиваться мне. Эглин как-то непроизвольно подтянулся, принял более чопорный, даже надменный вид. Уолтон засомневался, насколько разумен его выбор. Эглин был весьма компетентным специалистом, способным работать со стопроцентной отдачей в любых условиях и на любой должности, но, пожалуй, сто два процента, необходимые, чтобы стать выдающимся администратором, были ему не под силу. И все же вакансию эту нужно заполнить немедленно, а Эглин мог твердо взять в свои руки бразды правления куда быстрее, чем кто-либо иной. Уолтон еще раз обвел взглядом собравшихся. - Во всем остальном деятельность ВЫНАСа будет продолжаться точно так же, как и при Фиц-Моэме, без каких-либо изменений намеченного им курса. Есть вопросы? Медленно поднял руку Ли Перси. - Рой, поскольку мы все тут собрались, я хотел бы поднять один вопрос, с которым мне приходится сталкиваться. Среди широких кругов общественности все больше зреет ощущение, что вы и покойный директор - тайные гершелиты. - Он слегка рассмеялся, как бы извиняясь за свои слова. - Я знаю, это звучит глупо, но просто докладываю о том, что слышал. - Этот слух дошел и до меня, - кивнул Уолтон. - Мне это тоже не очень-то по душе. Это как раз тот хворост, с помощью которого можно разжечь бунт. Гершелитами называли в народе экстремистов, которые выступали за стерилизацию тех, кто страдал различными дефектами, обязательный контроль над уровнем рождаемости и еще за добрый десяток строжайших средств в борьбе с перенаселенностью. - Вы приняли какие-нибудь меры, чтобы рассеять подобные слухи? - спросил Уолтон. - Мы готовим специальную программу в память о Фиц-Моэме, в которой сделаем пару недвусмысленных намеков на то, что он был убит гершелитами, ненавидевшими его. - Прекрасно. И На чем вы собираетесь сделать упор? - Мы особо играем на его излишней беспечности, на присущем ему огромном человеколюбии. А гершелитов выставляем как ультрареакционеров, которые попытаются навязать свою волю человечеству при первой же возможности, и подчеркиваем, что Фиц-Моэм всегда боролся с ними. Телепрограмму завершат кадры, на которых вы перенимаете эстафету у этого великого человека и так далее, и тому подобное. Вы скажете краткую речь, подтверждающую в высшей степени гуманные цели, лежащие в основе деятельности ВЫНАСа. Уолтон одобрительно заулыбался: - Вот это мне нравится. Когда, по-вашему, я должен подготовиться? - Это совершенно ни к чему. У нас достаточно видеохроники, где вы запечатлены, а саму речь мы можем по крохам смонтировать из обрывков фраз и даже слогов, оброненных вами здесь и там. Уолтон нахмурился. В последнее время слишком многие из произносимых для публики речей создавали искусные видеоинженеры, которые научились расщеплять слова на отдельные фонемы, а затем перекомпоновывать их так, что получались целые фразы, произнесенные с любой требуемой составителю интонацией. - Позвольте хотя бы проверить мое выступление прежде, чем пустите его в эфир. - Обязательно. Трансляцией такой агитпрограммы мы сразу же заткнем глотки зарвавшимся гершелитам. В своем кресле беспокойно заерзала Паулина Медхерст. Уолтон понял намек и вопросительно поглядел на нее. - Видите ли, Рой, не знаю, подходящее ли сейчас для этого время и место, но я не могу не упомянуть о вашем распоряжении перевести пятерых врачей... - Вы его получили? Вот и прекрасно, - поспешно прервал ее Уолтон. - Вы уже уведомили их об этом? - Да. Они не выразили особого восторга. - Предложите им, еще раз перечитать книгу Фиц-Моэма и напомните, что они всего лишь шестеренки в мощном механизме, работающем во имя спасения человечества. Мы не можем допустить, чтобы интересам дела мешали чисто личные соображения. - Если б вы могли только объяснить, почему... - Вы дочиста вымели из лаборатории всю мою утреннюю смену! - не в силах больше сдерживать свое недоумение, воскликнул заведующий клиникой Шаунхафт. - Хотелось бы мне знать... Уолтон почувствовал себя как загнанный зверь. - Послушайте, - решительно произнес он, стараясь перекрыть недовольный ропот. - Если я распорядился произвести кадровые перестановки, значит, для этого были самые веские основания. А ваше дело - обеспечить направление этих пятерых специалистов туда, куда я наметил, и немедленно подыскать новых кандидатов на их места. И вам совершенно не нужно оправдываться перед ними, как не нужно этого делать мне перед вами. В директорском кабинете вдруг воцарилась мертвая тишина. Уолтону оставалось только надеяться, что он не перегнул палку и своей непреклонностью не вызвал подозрений. - Вот так так! - высказалась в конце концов Сью Ллевелин. - С вами не соскучишься! - Я уже говорил, нельзя допустить ни малейших сбоев в деятельности ВЫНАСа, - строго ответил Уолтон. - И то, что многие обращаются ко мне по имени, вовсе не означает, что я стану не столь жестким и требовательным директором, каким был Фиц-Моэм. "Пока ООН не подберет мне преемника", - добавил он про себя. - Если у вас больше нет вопросов, прошу вернуться в свои подразделения. Как только высшие руководители Бюро покинули кабинет, Уолтон в изнеможении откинулся на спинку кресла, пытаясь собрать все физические и духовные силы, необходимые, чтобы продолжить начатое. Всего лишь один день работы на этом посту, а он уже успел устать, ужасно устать. А ведь пройдет недель шесть, если не больше, прежде чем Генеральная Ассамблея ООН выберет нового директора ВЫНАСа. Уолтон, разумеется, не знал, кто займет это место, хотя вполне можно ожидать, что именно он, если проявит себя с самой лучшей стороны за шесть недель временного правления. Тем не менее он понял, что откажется от этой должности, даже если ему и предложат, ибо безмерно устал за этот, еще и не окончившийся, первый день своего директорства. Дело было не только в том, что его нервная система не выдержит напряженного ритма. Рой теперь гораздо более отчетливо представлял себе, насколько зависит от настроения и замыслов своего братца Фреда, и это терзало его куда сильнее, чем просто физическая и нервная нагрузка, сопряженная с выполнением обязанностей директора Бюро. Если братец задумал придержать язык за зубами и не разоблачать его до того времени, пока ООН не предложит ему занять эту должность, а затем во всеуслышанье объявит, что глава ВЫНАСа вовсе не закоренелый гершелит, а наоборот, нарушитель норм, установленных самой этой организацией, что по сути дискредитирует ее деятельность? Тогда все будет кончено. В самом лучшем случае, если Фред выступит со своими разоблачениями, Роя навсегда отлучат от какой-либо общественной деятельности, а впридачу, вполне возможно, еще и отдадут под суд. А Фред как раз такой человек, который, нисколько не колеблясь, именно так и поступит. У Уолтона даже закружилась голова, когда он до конца осознал, что находится между молотом и наковальней, что дилемма, стоящая перед ним, неразрешима. Или он сохранит за собой пост, но при этом столкнется с подготовленными Фредом разоблачениями, или трусливо подаст в отставку и навсегда исчезнет в безвестности. Ни один из этих выходов его не устраивал. Пожав плечами, Рой выпрямился и расправил плечи, решив отвлечься от бушевавшего у него в душе конфликта и заняться делами. Повернувшись к дисплею, он отпечатал запрос в архив о состоянии работ по созданию сверхсветового привода. Не прошло и десяти секунд, как на него во второй уже раз за сегодня обрушился стремительный поток документов - поток, зародившийся где-то в глубинах памяти гигантского компьютера, своим напором заставивший вертеться вовсю сложнейшую систему распечатки данных и стронувший с места многочисленные механизмы транспортирования информации на двадцать девятый этаж, в кабинет временно исполняющего обязанности директора Бюро Роя Уолтона. 7 На следующее утро перед Каллин-Билдингом, когда туда прибыл Уолтон, уже собралась огромная толпа. Выйдя из аэробуса, молодой директор повыше поднял воротник, чтобы кто-нибудь ненароком не узнал его, и стал протискиваться через добрую сотню людей, собравшихся непосредственно перед входом в здание, намереваясь заодно и выяснить, чем вызвано такое скопление. Какой-то краснолицый мужичонка взгромоздился на готовый вот-вот рассыпаться стул, прислоненный спинкой к одной из боковых стен здания. По обе стороны от этой импровизированной трибуны стояли два отливающих медью флагштока, на одном из которых развевалось знамя Соединенных Штатов, а на другом - вымпел с эмблемой Организации Объединенных Наций. Голос оратора скорее напоминал отрывистый дребезжащий лай - по всей вероятности, отметил про себя Уолтон, усиленный особым звукомодулятором в гортани выступавшего, - неестественно резкий и поэтому особенно раздражавший. Ничуть не меньше речь оратора раздражала еще и тем, что слова он не произносил, а буквально выплевывал со скоростью, намного превышавшей ту, при которой хотя бы звучание его слов не резало слух. - Вот это место! - выкрикивал, побагровев от натуги, самозваный оратор. - Здесь, в этом здании, вот где они! Именно здесь выбрасывают на ветер наши кровные денежки! По характеру речи оратора Уолтон мгновенно понял - гершелит. С трудом сдерживая обуявший его гнев, Уолтон решил все-таки немного задержаться у входа и выслушать экстремиста. Он никогда прежде по-настоящему не обращал внимания на пропаганду гершелитов - она на него практически не действовала, - а вот теперь понял, что как глава ВЫНАСа просто обязан знать все аргументы обеих экстремистских группировок, как настаивавших на том, что ВЫНАС является одной из форм тирании, так и гершелитов, упрекавших его в излишней мягкотелости. - ВЫНАС, - продолжал краснолицый, подчеркивая особое неблагозвучие этого слова, - вы хотя бы представляете себе, что это такое? Это временная мера, затычка, глупая, ущербная в своей основе, совсем вялая попытка решить наши проблемы. Это подделка, самое настоящее мошенничество, дутая затея, способная обмануть лишь полных идиотов. За этими словами ощущалась подлинная страстность. Уолтон относился с недоверием к недомеркам - малый рост у них обычно компенсировался бездонными колодцами энтузиазма. Он, пожалуй, лучше чувствовал бы себя в окружении динамомашин или ядерных реакторов, чем среди подобных ревнителей какой-нибудь особой идеи. Они в гораздо более взрывоопасны. Толпа взволнованно зашевелилась. Гершелиты довольно легко находили отклик в сердцах людей. Уолтон занервничал, еще глубже втянул голову в плечи, опасаясь, что его узнают, и стал потихоньку выбираться из толпы, собравшейся вокруг гершелита. - Многим из вас по той или иной причине не по нраву ВЫНАС. Но позвольте мне сказать вот что, друзья... Вы заблуждаетесь еще больше, чем его приспешники, вы сами таите куда большее зло, чем этот нарыв на теле человечества! Нам нужно перестать себя жалеть, нужно стать по-настоящему жестокими даже по отношению к самим себе! Давайте смело посмотрим правде в глаза! Что такое ВЫНАС? Да ведь это совершенно нереальное половинчатое решение стоящих перед человечеством проблем! Пока мы не ограничим рождаемость, не установим строжайший контроль над тем, кому жить, а кому нет, до тех пор мы... Это была откровенная, чистейшая гершелитская пропаганда. Уолтона ничуть не удивило, когда оратора перебил один из слушателей, хрипло проревев: - А кто будет решать этот вопрос - кому жить? Ты что ли? - Вы вверили свою судьбу ВЫНАСу, разве не так? А вот довериться Абелю Гершелю и его товарищам, посвятившим свою жизнь улучшению человеческой расы и ее очищению, почему-то не решаетесь, верно? А зря! Уолтон так и застыл в изумлении. Гершелиты, оказывается, настолько более радикальны в отношении проблем перенаселенности, чем ВЫНАС, что Роя немало удивило, как они отважились в открытую излагать свои взгляды. Атмосфера враждебности вокруг деятельности ВЫНАСа и без того была сильно наэлектризована. Неужели широкие круги общественности спокойно отнесутся к действиям группы, требующей еще более решительных, крайних мер? Коротышка на импровизированной трибуне совсем сорвался на визг. - Вместе с гершелитами - вперед! Долой выравнивателей - представителей тех сил, что оправдывают моральное разложение верхов и их бездеятельность! Уолтон повернулся к стоявшему рядом мужчине и пробормотал: - Но ведь этот Гершель настоящий фанатик. Его приспешники, не моргнув, уничтожат всех нас во имя спасения человечества. Соседа Уолтона явно сбило с толку это заявление. Затем, поняв в конце концов, что хотел сказать Рой, мужчина одобрительно кивнул: - Похоже, вы правы, дружище. Знаете, в ваших рассуждениях в самом деле что-то есть. Это-то и оказалось искрой, необходимой для воспламенения толпы. Уолтон успел потихоньку отойти совсем в сторону и, уже не находясь среди возбужденных мужчин и женщин, стал тайком наблюдать, как эта искра побежала по толпе, а разглагольствования недомерка раздували ее в настоящий пожар. Первым вестником пожара оказался камень, пущенный по дуге откуда-то сзади. Задев трепещущий на ветру флаг Объединенных Наций, он с грохотом ударился в стенку здания. Это был сигнал к началу действий. Более сотни разбушевавшихся мужчин и женщин сомкнулись вокруг коротышки на шатком стуле. - Нам нужно смело глядеть правде в глаза! - раздался его последний зычный вопль, после чего оба флагштока были опрокинуты на асфальт, а флаги растоптаны. Стул перевернулся. Коротышка исчез, его захлестнула накатившаяся волна не ведающих жалости ног и рук. Взвыла сирена. - Полиция! - завопил что было мочи Уолтон, наблюдавший со стороны за разъяренной толпой. Не прошло и двух секунд, как толпа растаяла, испарилась, оставив на улице только Уолтона и недомерка-оратора. Подъехал фургон с сотрудниками службы безопасности. На асфальт перед зданием Бюро выпрыгнули четверо в мундирах серого цвета. - Что здесь происходит? Кто этот человек? - взревел один из сотрудников службы безопасности. Затем, увидев Уолтона, сразу же повернулся к нему. - Эй! Ну-ка быстро сюда! - Обязательно, инспектор. - Уолтон опустил воротник, подошел к блюстителям порядка и, заметив объектив вездесущей видеокамеры, невозмутимо к нему повернулся. - Я - Рой Уолтон, директор Бюро, - сказал он громко, обращаясь к камере. - Прибыл сюда несколько минут назад и стал свидетелем всего, что здесь произошло. - Расскажите нам поподробнее об этом, мистер Уолтон, - попросил его старший группы. - Это вот гершелит, - Уолтон показал рукой на распростертого на асфальте незадачливого оратора. - Он произносил откровенно подстрекательную речь, направленную против деятельности ВЫНАСа, особо налегая на оскорбления в адрес покойного директора Фиц-Моэма. Да и мне самому немало от него досталось. Я уже собрался было вызвать вас и восстановить порядок, когда собравшиеся наконец сообразили, что перед ними гершелит. Как только до них дошло, на что он их подбивает, как они сразу же... Ну, результат видите сами. - Благодарю вас, сэр. Очень сожалею, что нам не удалось предотвратить это. Зрелище, наверное, не из самых приятных, мистер Уолтон. - Человек этот сам напрашивался на неприятности, - пожал плечами Уолтон. - Деятельность Бюро Выравнивания полностью отвечает самым сокровенным чаяниям людей доброй воли на всем земном шаре. Гершель и его сторонники пытаются посеять смуту в умах и сердцах людей, ввергнуть мир в пучину беспорядков и хаоса. Я, естественно, не одобряю насилие в какой бы то ни было форме, одн