а и первую половину следующего, просто закладывая фундамент. Я проезжу с речами по стране, я лучше познакомлюсь с крупными партийными лидерами, я подружусь со множеством представителей мелкой рыбешки, которые СТАНУТ крупными партийными лидерами к две тысячи четвертом году. В следующем году, когда Кейн и Сокорро будут объявлены на номинацию, я разверну широкую компанию по их поддержке, особенно на Северо-Востоке. Я, черт побери, сделаю все возможное, чтобы предоставить им штат Нью-Йорк. Я высчитал, что они будут иметь поддержку шести или семи промышленных штатов, так какого же черта мне не предоставить им мой, если я хочу проявить себя энергичным партийным лидером. Мортонсон все равно уничтожит их, так как его будет поддерживать юг и вся фермерская прослойка. В две тысячи первом году я глубоко залягу и сосредоточу все свои усилия на том, чтобы быть переизбранным в мэры. И когда это будет позади, я возобновлю поездки с речами по стране, и после выборов в Конгресс, в две тысячи втором году, я заявлю себя кандидатом. У меня будет третий и половина четвертого года, чтобы подобрать делегатов, ко времени предварительных выборов я уже буду уверен в том, что буду избран. Правильно? - Мне нравится это, Пол. Мне это очень нравится. - Хорошо. Ты будешь мой ключевой фигурой. Я хочу, чтобы ты полностью сконцентрировался на выработке и прогнозировании основ национальной политики, так ты сможешь набросать план действий в рамках более крупной структуры, который я только что обрисовал. Местные штаты пусть тебя не касаются, мы все знаем о Нью-Йорке. Мардикян справится с моей предвыборной кампанией без посторонней помощи. Ты должен смотреть дальше, ты будешь рассказывать мне, чего хотят люди в Огайо, на Гавайях, в Небраске, а также о том, что им будет нужно через четыре года. Ты будешь человеком, который сделает из меня президента, Лью. - Я расшибусь, но сделаю. - Ты будешь моими глазами, которые смотрят в будущее. - Будь уверен, старик. Мы ударили по рукам. - Вперед, в двухтысячный год! - воскликнул он. - Даешь Вашингтон! - подхватил я. Это был глупый момент, но трогательный. История у наших ног. Марш на Белый дом. Я в авангарде со знаменем бью в барабаны. Меня так переполняли эмоции, что я чуть не начал говорить Куинну о том, чтобы он не ездил на церемонию в Кувейтский банк. Затем мне показалось, что я увидел, как лицо Карваджала с печальными глазами мелькнуло среди пылинок, танцующих в луче света, падающем из окна кабинета мэра. И я сдержался. Итак, я ничего не сказал. И Куинн поехал и произнес свою речь. И, конечно, он произнес ее с парой неуклюжих сарказмов по поводу политической ситуации на Ближнем Востоке, ("...я слышал, что на прошлой неделе король Абдулла и премьер Елизар играли в покер в казино в Эйлате. Король поставил на кон трех верблюдов и нефтяную скважину, а премьер - пять поросят и субмарину. Итак, король..." - О, нет, это слишком глупо, чтобы повторять.) Выступление Куинна было, естественно, передано в этот вечер по всем программам, а на следующий день Сити-Холл был завален гневными телеграммами. Мардикян позвонил мне и сказал, что Сити-Холл пикетируется Бнай Бриттом, объединенным Еврейским воззванием. Лигой защиты евреев и всеми активистами Дома Давида. Я пошел туда, сгорая от стыда, пробираясь сквозь толпу разъяренных евреев. Мне мучительно хотелось извиниться перед всем миром за то, что я своим молчанием допустил происшествие. Ломброзо был рядом с мэром. Мы обменялись взглядами. Я ощущал триумф - разве Карваджал не предсказал этот инцидент в точности? И в то же время я дрожал, как овца, от страха. Ломброзо подмигнул мне. И его подмигивание означало одно: он прощал и подбадривал меня. Куинн не выглядел смущенным. Он с удовольствием толкнул ногой огромный ящик с телеграммами и сказал, криво усмехнувшись: - Вот так мы начинаем наш поход за голосами американских избирателей. Мы не слишком-то продвинулись, ребята? - Не беспокойтесь, - сказал я ему с бойскаутским пылом, - подобное произошло в последний раз. 25 Я позвонил Карваджалу. - Мне нужно поговорить с вами, - сказал я. Мы встретились на набережной Гудзона недалеко от десятой улицы. Погода была мрачная, было пасмурно, сыро и тепло. Небо было зловещего темно-зеленого цвета, грозовые тучи нависали над Нью-Джерси, ожидание Апокалипсиса наполняло все вокруг. Зловещие лучи солнца, скорее серо-голубые, чем золотые, пробивались через тучи, накрывшие полнеба смятым одеялом. Нелепая, неестественная погода, шумный аляповатый фон для нашей беседы. Глаза Карваджала неестественно блестели. Он выглядел выше, моложе, упруго шагая танцующей походкой. Почему казалось, что он набирает силу от встречи к встрече? - Ну? - спросил он. - Я хочу научиться ВИДЕТЬ. - СМОТРИТЕ, я ведь не останавливаю вас. - Будьте серьезны, - взмолился я. - Я всегда серьезен. Чем я йогу вам помочь? - Научите меня делать это. - Разве я когда-нибудь говорил вам, что этому можно научить? - Вы сказали, что у каждого есть такой дар, но очень немногие знают, как им пользоваться. Покажите мне, как пользоваться этим. - Этому, может быть, и можно научиться, - сказал Карваджал, - но этому нельзя научить. - Пожалуйста! - Почему вам так не терпится? - Я нужен Куинну, - сказал я униженно. - Я хочу помочь ему. Стать президентом. - Ну и что? - Я хочу помочь ему. Я должен ВИДЕТЬ! - Но вы ведь так хорошо можете угадывать тенденции, Лью! - Недостаточно. Над Хобокеном раскатился гром. Холодный сырой западный ветер гнал рваные облака. Природа создавала гротесково-комическую декорацию. Карваджал произнес: - Положим, я приказал бы вам вручить мне полный контроль над вашей жизнью. Предположим, я попросил бы вас принимать за вас все решения, подчинять все ваши действия моим командам, полностью передать в мои руки ваше существование. И тогда я сказал бы, что у вас есть шанс научиться ВИДЕТЬ. Только шанс. Каков будет ваш ответ? - Я бы сказал, что игра стоит свеч. - ВИДЕТЬ не так чудесно, как вам кажется, знаете ли. Сейчас вы рассматриваете это как магический ключ к любому решению. А что, если это окажется грузом и препятствием? А что, если это обернется проклятием? - Не думаю, что так случится. - Откуда вам знать? - Подобная сила может оказаться грандиозно позитивной. Я не рассматриваю это иначе, как выгоду для меня. Конечно, я вижу потенциальную негативную сторону этого, но чтобы проклятие? Нет. - А если все-таки? Я пожал плечами: - Я, пожалуй, рискну. Для вас это стало проклятием? Карваджал помолчал, посмотрел на меня, стараясь поймать мой взгляд. Это был как раз подходящий момент, чтобы молния расколола небо, чтобы ужасный раскат грома прокатился над Гудзоном, чтобы потоки дождя хлынули на набережную. Но ничего подобного не случилось. Неожиданно прямо над нами облака расступились и мягкий теплый желтый солнечный свет рассеял грозовую тучу. Ну, достаточно о природе в роли постановщика сцены. - Да, - спокойно промолвил Карваджал. - Проклятие. Только проклятие, проклятие. - Я не верю вам. - Какое это имеет для меня значение? - Даже если это - проклятие для вас, я не думаю, что оно будет проклятием для меня. - Очень смело, Лью, или очень глупо. - И то, и другое. И тем не менее, я хочу научиться ВИДЕТЬ. - Вы хотите стать моим учеником, преемником - странное, неприятное слово. - В чем это будет заключаться? - Я уже говорил вам. Вы подчинитесь мне, не задавая вопросов, но я не гарантирую результатов. - А как же это поможет нам ВИДЕТЬ? - Никаких вопросов, - напомнил он, - просто подчиняйтесь мне, Лью. - Договорились. Сверкнула молния. Небеса разверзлись, и сумасшедший ливень обрушился на нас с невероятной свирепостью. 26 Полтора дня спустя. - Самое худшее, - сказал Карваджал, - видеть свою собственную смерть. Этот момент, когда жизнь покидает вас, а на самом деле вы еще не умираете, но должны ВИДЕТЬ это. - Это то проклятие, о котором вы говорили? - Да. Это проклятие. Это то, что убило меня. Лью, задолго до срока. Мне было около тридцати, когда я впервые ее УВИДЕЛ. И ВИДЕЛ с тех пор много раз. Я знаю день, час, место, обстоятельства. Я переживаю это снова и снова: начало, середину, конец, темноту, тишину. И однажды показавшись мне, она превратила мою жизнь в бессмысленное кукольное представление. - А что хуже всего, - спросил я, - знать - когда; знать - как? - Знать - что, - ответил он. - Что вы вообще умрете? - Да. - Я не понимаю. Я имею в виду, это, конечно, неприятно, - наблюдать, как ты умираешь, видеть свой собственный конец, как в киножурнале, но разве может быть в этом такой серьезный элемент неожиданности? Я говорю, что смерть неизбежна, и мы все с раннего детства знаем об этом. - Да? - Конечно, знаем. - Вы думаете, что вы тоже умрете, Лью? Пару минут я моргал глазами в удивлении: - Естественно. - И вы абсолютно убеждены в этом? - Я вас не понимаю. Неужели вы подозреваете, что у меня есть иллюзия бессмертия? Карваджал безмятежно улыбнулся. - У всех есть, Лью. Когда вы ребенок и умирает ваша любимая золотая рыбка или собака, вы говорите себе: "Ну, рыбки долго не живут, а у собак век короткий", - так вы отбрасываете от себя первый опыт смерти. Ваш юный сосед упал с велосипеда и сломал себе шею. "Ну, - говорите вы, - произошел несчастный случай, но это ничего не доказывает. Есть очень осторожные люди, и я - один из них". Умирает ваша бабушка. Она была старой и долго болела, она вообще не берегла себя, она выросла среди поколения, которое имело достаточно примитивную превентивную медицину, поэтому она не знала, как нужно заботиться о себе. Со мной этого не случится, говорите вы, со мной такого не будет. - У меня умерли родители, сестра. У меня была черепаха, и она умерла. Смерть не является чем-то далеким и нереальным в моей жизни. Нет, Карваджал, я верю в смерть. Я принимаю факт смерти. Я знаю, что умру. - Нет, не на самом деле. - Но как вы можете так говорить? - Я, знаю, как люди чувствуют это. Я знаю, как я чувствовал прежде, чем УВИДЕЛ, как сам умираю, и во что я превратился после этого. Те немногие, кто это пережил, изменились так же, как я. А может, до сих пор еще никто этого не пережил. Послушайте меня, Лью. Никто искренне и полностью не верит, что умрет, что бы он там ни думал. Вы можете принимать смерть тут, снаружи, но вы не принимаете ее на клеточном уровне обмена веществ и деления клеток. Ваше сердце не перестает биться в тридцатилетнем возрасте, и оно знает, что никогда не перестанет. Ваше тело работает, как трехсменная фабрика, производя кровяные тельца, лимфу, семя, слюну, все точно вовремя, и ваше тело знает, что так будет всегда. И ваш мозг, который воспринимает себя центром великой драмы, где звезда - Лью Николс, целая вселенная, огромная коллекция собственности, все, что происходит, происходит вокруг ВАС, в связи с ВАМИ, с ВАМИ как центром и осью, вокруг которой все вращается. И если вы идете к кому-нибудь на свадьбу, то эта сцена называется не "Свадьба Дика и Джуди", а "Лью Николс на чьей-то свадьбе". И если политик становится президентом, это не "Пол Куинн становится президентом", а "Переживания Лью Николса по поводу становления Пола Куинна президентом". И если звезда взорвется, то заголовок будет не "Образование новой звезды", а "Вселенная Лью Николса потеряла свою звезду", и так далее. И так с каждым. Каждый - герой огромной драмы существования. Дик и Джуди тоже выполняют роль звезд в своих головах, и Пол Куинн, и каждый из вас знает, что если он умрет, то погаснет целая вселенная, как выключенный свет. Это невозможно. И поэтому вы не собираетесь умирать. Вы уверены, что вы - исключение. Чтобы дело продолжалось, вы будете существовать. Все другие - это вы, Лью, понимаете - умрут, им не повезло, их карьеры сломаны, сценарий предписывает им исчезнуть с дороги, но только не вам, нет, не вам! Не так ли на самом деле все обстоит. Лью, в глубине вашей души, на том таинственном уровне, в который вы время от времени спускаетесь? Я заставил себя улыбнуться. - Может быть, в конечном итоге и так, но... - Так. И так для всех. И так для меня. Да, люди умирают, Лью. Некоторые умирают в двадцать лет, а некоторые в сто двадцать. И ВСЕГДА это неожиданность. Они стоят, глядя в открывающуюся им темноту, как говорят в бездну. Боже мой, я был не прав, это действительно происходит со мной, даже СО МНОЙ! Это такой шок, такой ужасный удар для своего Я - узнать, что ты не уникальное исключение, как ты считал. Но есть что-то успокаивающее, вплоть до последнего момента, в приверженности идеи, что, может быть, ты выберешься, как-нибудь избежишь. И у всех есть это успокоительное чувство, Лью. У всех, кроме меня. - Вы УВИДЕЛИ это так ужасно? - Это уничтожило меня. Это лишило меня той большой иллюзии, тайной надежды на бессмертие, которая помогает нам держаться. Конечно, я вынужден был продолжать жить еще тридцать лет или более, потому что я ВИДЕЛ, что это не произойдет со мной, пока я не стану стариком. Но знание этого возвело стену вокруг моей жизни, границу, непробиваемый замок. Я больше не был мальчиком, у меня был настоящий приговор и время до его исполнения. Я не мог рассчитывать на то, что буду наслаждаться вечностью, как другие. У меня оставалось только тридцать жалких лет жизни. Знание этого ограничивает вашу жизнь, Лью. Оно лимитирует ваши возможности. - Мне нелегко понять, почему оно должно произвести такое действие. - Со временем вы поймете. - Может быть, для меня это будет не так, когда я узнаю. - Ах, - воскликнул Карваджал, - мы все считаем себя исключением. 27 Когда мы встретились в следующий раз, он рассказал, как будет проходить его смерть. Он сказал, что ему осталось жить меньше года. Это должно будет случиться весной двухтысячного года, где-то между десятым апреля и двадцать пятым, хотя он утверждал, что знает точную дату, вплоть до времени дня, но не желал быть более точным. - Почему вы не раскрываете мне этого? - спросил я. - Потому, что я не хочу страдать от вашего собственного напряжения и ожидания, - ответил Карваджал резко, - я не хочу, чтобы вы демонстрировали в тот день, что он настал, прибыв ко мне в полном расстройстве чувств. - А я буду здесь? - спросил я удивленно. - Конечно. - А вы не скажете, где это случится? - У меня дома, - сказал он. - Мы с вами будем обсуждать кое-какие проблемы, которые вас будут тогда волновать. В дверь позвонят. Я отвечу, и человек насильно ворвется в дом. Вооруженный человек с рыжими волосами, который... - Минуточку. Вы однажды мне говорили, что в этом районе вас никто никогда не беспокоил, и никогда не побеспокоит. - Никто из тех, кто ЖИВЕТ ЗДЕСЬ, - произнес Карваджал. - Это будет незнакомец. Ему дадут мой адрес по ошибке, он перепутает квартиру - он придет за партией наркотиков, каких-то, какие используют нюхачи. Когда я ему скажу, что у меня нет лекарств, он мне не поверит. Он подумает, что здесь какая-то двойная игра, и рассердится, начнет размахивать пистолетом, угрожая мне. - А что буду делать я, когда это будет происходить? - Смотреть. - Смотреть? Просто смотреть со сложенными руками, как зритель? - Просто смотреть, - подтвердил Карваджал, - как зритель. В его голосе послышались острые нотки, как будто от отдавал мне приказание: "Вы ничего не будете предпринимать во время этой сцены. Вы будете оставаться вне ее, в стороне, как простой наблюдатель". - Я мог бы ударить его лампой, я мог бы попытаться выхватить оружие. - Вы не сделаете этого. - Ладно, - сказал я. - Что же случиться? - Кто-то постучит в дверь. Один из моих соседей, который услышит шум и забеспокоится обо мне... Вооруженный запаникует. Подумает, что это полиция, или, может быть, соперничающая банда. Он выстрелит три раза; затем он разобьет окно и скроется. Пули ударят меня в грудь, руку и заденут голову. Я буду умирать около минуты. Вы вообще не пострадаете. - А потом? Карваджал засмеялся: - А потом? А потом? Откуда я знаю. Я вам говорил: я ВИЖУ как через перископ. Перископ может достать только до этого момента, не дальше. Там для меня восприятие кончается. Как он был спокоен! Я воскликнул: - Вы именно это ВИДЕЛИ в тот день, когда мы с вами обедали в клубе "Купцов и судовладельцев". - Да. - Вы сидели; наблюдая, как вас расстреливают, а потом как ни в чем не бывало предложили просмотреть меню? - Сцена для меня была не нова. - Как часто вы ее видели? - поинтересовался я. - Не представляю. Двадцать раз, пятьдесят, может быть, сто. Как повторяющийся сон. - Повторяющийся кошмар. - К этому привыкаешь. Это вызывало много эмоциональных переживаний после первой дюжины просмотров. - Для вас это не более, чем кино? Старый фильм по ночному телевидению? - Что-то вроде этого, - согласился Карваджал. - Сцена сама по себе стала обычной, скучной, избитой, предсказуемой. Это соучастие, которое продолжается, которое никогда не теряет власти надо мной, и детали сами по себе становятся неважными. - Вы просто подчинились этому. Почему бы вам не попытаться захлопнуть дверь перед этим человеком, когда он придет. Почему бы вам не позволить мне спрятаться за дверью и сбить его с ног? Почему бы вам не попросить полицию обеспечить вам специальную охрану в этот день? - Естественно, нет. Что хорошего это даст? - Ну, как эксперимент... Он поджал губы. Он казался раздраженным моим упорным возвращением к теме, которая была для него абсурдной. - То, что я ВИЖУ - это то, что произойдет. Время для экспериментов было пятьдесят лет назад, и все эксперименты провалились. Нет, мы не будем вмешиваться, Лью. Мы послушно сыграем наши роли, вы и я. Я знаю, что мы сыграем. 28 Теперь я совещался с Карваджалом ежедневно, иногда несколько раз в день, обычно по телефону, передавая мою самую последнюю политическую информацию - стратегию, сведения о планах, все, что хотя бы отдаленно имело отношение к делу введения Пола Куинна в Белый Дом. Причиной для наполнения всем этим материалом ума Карваджала был эффект перископа: он не мог ВИДЕТЬ ничего из того, что каким-нибудь образом не было получено его сознанием, а того, чего он не мог УВИДЕТЬ, он не мог и передать мне. Что же я делал? Я звонил в будущее и получал оттуда послания через Карваджала. Те сведения, что я передавал ему сегодня, конечно, были бесполезны, так как я сегодня уже знал их. Но то, что я буду сообщать ему через месяц, может иметь огромную ценность для меня сегодня. Информация, возможно, в какой-то момент выстроится в систему. Я начал вводить сюда струю, питая Карваджала данными, которые он ВИДЕЛ месяц или даже годы тому назад! За оставшийся год жизнь Карваджала должна стать уникальным хранилищем будущего, будущих политических событий. (Фактически, он уже был этим хранилищем, но теперь я постоянно проверял его, чтобы убедиться, что он получает именно ту информацию, которую ты запрашиваешь. Все это было парадоксально, но я предпочитаю не принимать эти парадоксы близко к сердцу.) И Карваджал день за днем выплескивал мне данные - главным образом то, что касалось заблаговременного формирования удела Куинна. Все это я передавал Хейгу Мардикяну, хотя кое-что попало и в сферу деятельности Джорджа Миссакяна - отношения со средствами массовой информации; кое-что, имеющие отношение к финансовыми делам, шло к Ломброзо; кое-что я отправлял непосредственно Куинну. Мои выведенные Карваджалом памятки на текущую неделю включали в себя такие пункты: - Пригласить комиссионера общественного развития Спрекласса на ленч. Предложить возможные суждения. - Посетить свадьбу сына сенатора Вилкома. - Сказать Кону Эду (конфиденциально), что нет надежды на "добро" на Флатбушский плавильный завод. - Брат губернатора - напомните о нем администрации Триборо. Предварительно шутливо осудите кумовство на пресс-конференции. - На подписании билля в Нью-Масс-Кон подойдите к спикеру ассамблеи Файнбергу и тепло пожмите ему руку. - Точка зрения газет: библиотеки, лекарства, миграция населения внутри штата. - Поездка по историческим окрестностям района Гармента с новым израильским генеральным консулом. В группу включить Либмана, Беровнца, миссис Вайсбард, Рэбби Дибина, а также миссис О'Нил. Иногда я понимал, почему мое я рекомендовал Куинну единый образ действий, а в другое время меня ставило в тупик, например, почему я велел ему наложить вето на безобидное предложение городского совета запретить стоянку на юге Канал-стрит. Как это могло бы помочь ему стать президентом? Карваджал не помогал. Он просто передавал замечания от меня того, который жил в восьмом или девятом месяцах впереди от сегодняшнего дня. Так как он будет мертв до того, как эти вещи смогут раскрыть свой истинный смысл, он не имел представления, какой эффект они могут произвести, да и не желал знать этого. Он давал мне все эти сведения с видом "бери и уходи". Не расспрашивай, почему. Следуй сценарию, Лью, сценарию. И я следовал сценарию. Мои политические амбиции в пользу другого человека начали принимать характер божественной миссии: используя дар Карваджала и харизму Куинна, я смогу переделать мир в лучшее место идеального неспецифичного характера. Я чувствовал пульс власти у себя в руках. Если раньше я рассматривал президентство Куинна как самоцель, то теперь я создал целую утопию, планируя править всем миром благодаря возможности ВИДЕТЬ. Я думал: больше никаких манипуляций, передислокаций, мотиваций, политических махинаций, кроме как на службу великому предназначению, которое я сам и создал. День за днем я посылал свои записки Куинну и его фаворитам. Мердикян и мэр принимали материал, который я им вручал, за результат моих собственных прогнозов, за продукт опроса избирателей, работы моего компьютера и моего прекрасного хитрого мозга. А так как достижения моего стохастического внутреннего взгляда в течение многих лет были постоянно блестящими, то они в точности следовали моим предписаниям. Без всяких вопросов. Иногда Куинн смеялся и говорил: "Послушай, парень, я что-то не вижу в этом смысла", - а я отвечал ему: "Он будет, будет", - и он делал как я говорил. Хотя Ломброзо, должно быть, понимал, что большинство этих вещей я получаю от Карваджала. Но он ни разу не сказал об этом ни слова мне, а тем более - я верю - Куинну или Мардикяну. От Куинна я получал также инструкции более персонального плана. - Вам пора состричь волосы, - сказал он мне в начале сентября. - Вы имеете ввиду покороче? - Совсем. - Вы предлагаете мне обрить череп? - Именно об этом я и говорю. - Нет, - сказал я. - Если и есть какая-то глупая прихоть, к которой я питаю отвращение, так это... - Это не имеет отношения к делу. Так что с этого месяца вы начинаете носить волосы именно так. Займитесь этим завтра, Лью. - Я никогда не имел ничего общего с пруссаками, - возражал я, - это настолько не соответствует моим... - Надо, - сказал Карваджал просто. - Как вы можете с этим спорить? Да и что было толку в спорах? Он ВИДЕЛ меня лысым, так что я должен был пойти и превратиться в пруссака. Не задавай мне никаких вопросов, сказал мне этот человек, когда я пришел к нему - просто следуй сценарию, малыш. Я с писком затащил себя в парикмахерскую. И вышел оттуда гротесковым Эрихом фон Штрохаймомоминус - монокль и пластмассовый воротничок. - Как ты волшебно выглядишь! - воскликнула Сундара. - Грандиозно! Он нежно провела пальцами по моему колючему скальпу. Это было впервые за два-три месяца, когда между нами возникли какие-то флюиды. Ей нравилась стрижка, она просто обожала ее. Конечно, иметь на голове такую сжатую стерню было как раз в стиле сумасшедшего Транзита. Для нее это было знаком, что я, может быть, приму эту религию. Затем последовали другие приказы. - Проведите выходные дни в Каракасе, - велел Карваджал. - Зафрахтуйте рыболовное судно. Вы поймаете меч-рыбу. - Почему? - Делайте, - произнес он неумолимо. - Я считаю, что мне просто неуместно ехать в... - Пожалуйста, Лью. С вами так трудно. - Вы по-крайней мере хоть объясните? - Объяснения нет. Вам надо ехать в Каракас. Абсурд. Но я поехал в Каракас. Я выпил слишком много коктейлей с несколькими адвокатами из Нью-Йорка, которые не знали, что я - правая рука Куинна, и громко поносили его, без конца вспоминая добрые старые дни, когда Готфрид держал всю чернь навытяжку. Очаровательно. Я нанял лодку и действительно поймал меч-рыбу, чуть не вывихнув себе при этом запястье. За головокружительную цену мне сделали чучело из этого чудовища. Мне начало казаться, что Карваджал и Сундара, должно быть, объединились, чтобы свести меня с ума или отдать в лапы какого-нибудь проктора Транзита. (Одно и то же?) Но это было невозможно. Больше похоже, что Карваджал просто указывал мне сокрушительный курс следования сценарию. Принимайте любые диктаты, поступающие из будущего. И я принимал диктаты. Я отрастил бороду. Я купил новую модную одежду. Я снял медлительную с коровьим выменем шестнадцатилетку в Таймс-сквере, накачал ее ромовым коктейлем на верхотуре Хьятт Рейдженсу, снял там комнату и часа два страстно трахал ее. Я провел три дня в Колумбийском медицинском центре в качестве добровольца для сонопунктурных исследований. Когда я сбежал оттуда, я чувствовал, как гудит каждая моя косточка. Я отправился в игровой зал рядом с моим домом и поставил тысячу баксов на 666 и все проиграл, потому что в тот день выиграл шестьсот шестьдесят семь. Я горько упрекал в этом Карваджала: "Я не возражаю против безумств, но это слишком дорогое безумство. Неужели вы не могли дать мне, по-крайней мере, правильное число!" Он криво усмехнулся и сказал, что ДАЛ мне правильное число. Я понял, что и подразумевалось, что я проиграю. Все это составляло часть моего обучения. Экзистенциальный мазохизм: увлечение азартными играми. Хорошо. Никогда не задавать вопросов. Через неделю он дал мне число триста тридцать три, и я довольно много выиграл. Так что кое-какая компенсация все-таки была. Следуй сценарию, детка. Не задавай вопросов. Я продолжал носить свою смешную одежду. Я регулярно брил череп. Я примирился с зудом, который вызывала борода, и вскоре перестал замечать ее. Я посылал мэра завтракать и обедать с предсказанным ассортиментом пока невлиятельных политиков. Господи, помоги мне! Я следую сценарию. В начале октября Карваджал сказал: "Теперь подавай документы на развод". 29 Развод, сказал Карваджал одним свежим блестящим солнечным днем в октябре, когда резкий западный ветер кружил желтые засохшие листья клена. Теперь подавай документы на развод, теперь клади конец своему браку. Среда шестого октября тысяча девятьсот девяносто девятого года, осталось всего восемьдесят шесть дней до конца века, хотя, конечно, пурист может логически настаивать, что новый век начнется только первого января две тысячи первого года. В любом случае осталось восемьдесят шесть дней до смены цифр. А КОГДА СМЕНИТСЯ ЦИФРА, сказал Куинн в одной из своих самых известных речей, ДАВАЙТЕ ПРОИЗВЕДЕМ ЧИСТКУ СРЕДИ ДЕПУТАТОВ И НАЧНЕМ ОБНОВЛЕНИЕ, ПОМНЯ, НО НЕ ПОВТОРЯЯ ОШИБОК ПРОШЛОГО. Неужели женитьба на Сундаре была одной из ошибок прошлого? Теперь подавай документы на развод, сказал мне Карваджал, при этом он не приказывал мне, а просто бесстрастно констатировал факт необходимости грядущего изменения положения. Значит, несгибаемое неотвратимое будущее неизбежно уничтожает настоящее. За братьями Орвилом и Вилбуром Райтами пришло время Нитту Хока; за Джоном Ф.Кеннеди пришло время Лью Харви Освальда, за Лью и Сундарой Николс приходит время развода, угрожающе маячащего, как айсберг, в грядущих месяцах. Почему? Почему? С какой целью? Por que (пур ке), pourquoi (пуркуа), warum (варум)? Я все еще любил ее. Хотя брак просто разваливался все это лето, и теперь было предписано облегчить его смерть. То, что у нас было, прошло, превратилось в руины: она потерялась в ритмах и ритуалах Транзита, полностью отдавшись своим священным нелепостям, а я глубоко погрузился в мечты и видения власти. И хотя у нас было общее жилье и постель, больше ничего общего не оставалось. Наши отношения питались тончайшей струйкой топлива, бесцветным бензином ностальгии, инерцией воспоминаний о страсти, которую мы когда-то переживали. Я думаю, что мы занимались любовью три раза в то последнее лето. ЗАНИМАЛИСЬ ЛЮБОВЬЮ! Нелепый эвфемизм для обозначения полового акта, такой же плохой, как гротесковое СПАЛИ ВМЕСТЕ. Чтобы мы с Сундарой ни делали во время этих трех соприкосновений плоти, любовью там и не пахло. Мы потели, сбивали простыни, тяжело дышали, даже испытывали оргазм, но любовь? Любовь была где-то там глубоко спрятана, закрыта в капсуле внутри меня, а может, внутри нее тоже, отложенная давно и надолго и опечатанная, как марочное вино, как спрятанный в сейфе капитал. И когда наши тела совокуплялись в эти три влажные летние ночи, мы не занимались любовью, мы просто опустошали все еще существующий, но уменьшающийся депозит. Проживали свои активы. Три раза за три месяца. Не так много месяцев назад нам удавалось иметь лучший счет в любые данные пять дней, но это было до того, как таинственный стеклянный барьер поднялся между нами. Может, это была моя вина: я теперь никогда не домогался ее, а она, возможно, под действием предписаний Транзита, обречена была не домогаться меня. Ее податливое страстное тело не потеряло в моих глазах своей прелести, меня также не душила ревность к какому-нибудь другому любовнику, даже случай с лицензией в публичный дом не повлиял на мое желание обладать ею. Ничего, ничего такого вообще. Чем она там могла заниматься с другими, даже это, теряло для меня значение, когда она находилась у меня в объятиях. Но в эти дни мне показалось, что секс между Сундарой и мной был каким-то неуместным, несоответствующим, вышедшим из употребления обменом лишенной стоимости валютой. У нас нечего было предложить "друг другу кроме своих тел, контакты между нами на всех других уровнях разрушились, а единственный - телесный - был хуже, чем бессмыслен. Последний раз, когда мы... занимались любовью, спали вместе, совершали половой акт, трахались... имел место за шесть дней до того, как Карваджал вынес смертельный приговор нашему браку. Я не знал, что это будет в последний раз, хотя должен был бы, если бы был хотя бы наполовину таким пророком, которым люди меня считали и платили мне за это деньги. Но как я мог выявить апокалиптические полутона, осознать, что занавес опускается? Не было никаких признаков грозы в небе. Это был четверг тридцатого сентября, тихая ночь на переходе лета к осени. Мы выезжали в эту ночь с нашими старыми друзьями - шведской семьей из трех Калдкоттов. Тим, Бет и Коринн. Мы обедали в Баббл, затем смотрели представление на крыше. Данным давно мы с Тим были членами одного теннисного клуба, и однажды выиграли смешанный парный турнир, этого оказалось достаточно для того, чтобы мы продолжали время от времени поддерживать связь. У нее были длинные ноги, легкая походка, она была очень богатой и полностью аполитичной, и ее компания доставляла мне истинную радость в дни моей деятельности в Сити-Холле. Никаких рассуждении о капризах избирателей, никаких завуалированных предложений, которые нужно было бы передать Куинну, никаких нудных анализов тенденций развития событий, просто веселье и игры. Мы много пили, обкуривались наркотиками. Мы все пятеро флиртовали между собой. И этот флирт влек меня в постель с двумя Калдкоттами составить трио с очаровательной Тим и золотоволосой Коринн, пока Сундара устроится с третьим. Но по мере того, как вечер разворачивался, я почувствовал сильные сигналы в мою сторону со стороны Сундары. Удивительно! Может, она так обкурилась, что забыла, что я всего лишь ее муж? А может, она воплощала непредсказуемый процесс Транзита? А может, прошло так много времени с тех пор, как мы в последний раз были вместе, что я уже казался чем-то новым для нее? Не знаю. И никогда не узнаю. Но тепло ее неожиданного взгляда вызвало такой огонь между нами, что он быстро разбушевался. И мы быстро с извинениями покинули Калдкоттов, постаравшись сделать это весело и деликатно (они были настоящими аристократами чувственности, поэтому не возникло никакой неловкости, ни намека на неудовольствие; и мы расстались изящно, договорившись вскоре опять собраться), и поспешили домой, все еще пылая, все еще раскаляя страсть. Не случилось ничего, что помешало бы этому нашему состоянию, одежда сброшена, тела сблизились. Сегодня не было никаких предварительных ритуалов Кама-Сутры. Она пылала, я тоже, и мы совокуплялись как животные. Она судорожно вздохнула, когда я вошел в нее. Ее всхлип, казалось, сочетал в себе сразу несколько нот, как звук, издаваемый одним средневековым индийским инструментом, настраиваемым только в минорном ключе и воспроизводящим печальные струнные аккорды. Возможно, она знала, что это финальное соединение нашей плоти. Я двигался над ней с уверенностью, что я ничего не сделал не так: если когда-то я и следовал сценарию, то это был именно тот случай, никаких сомнений, расчетов, никакого отделения себя от действия. Я - как движущаяся точка на поверхности континуума, точно соответствуя, попадая в резонанс с колебаниями мгновения. Я лежал сверху, сжимая ее в объятиях - классическая западная позиция, которую мы, будучи приверженцами различных восточных вариантов, редко принимали. Мои спина и бедра были тверды, как закаленная дамасская сталь, упруги, как большинство полимерных пластиков, и я двигался туда и обратно, туда и обратно легкими уверенными толчками, поднимая ее как на драгоценном колесе на более высокий уровень чувствительности и перенося себя туда же. Для меня это было безупречное слияние, рожденное и усталость, и отчаянием, опьянением и разочарованием, и состоянием типа "мне-нечего-больше-терять". Это нескончаемое движение могло бы длиться до утра. Сундара тесно прижималась ко мне, точно отвечая на каждый мой толчок. Ее колени были подняты почти к груди, и когда мои руки гладили шелк ее кожи, я снова и снова наталкивался на холодный металл эмблемы Транзита, прикрепленный ремнем к ее бедру. Она никогда не снимала ее, НИКОГДА. Но даже это не нарушало совершенства. Но, конечно, это не было актом любви: это было просто спортивное состязание, два бесподобных дискобола двигались в тандеме, совершая предписанный и определенный ритуал, который от них требовался. Какое отношение это имело к любви? Во мне была любовь к ней, да, отчаянно голодный, скребущий, кусающий и трепещущий род любви. Но у меня больше не было способа выразить эту любовь ни в постели, ни вне ее. Итак, мы собрали все золотые олимпийские медали: за ныряние с вышки, фигурные прыжки с трамплина, фантастическое фигурное катание, прыжки с шестом, бег на четыреста метров, - и незаметными толчками и нашептыванием подвели друг друга к завершающему моменту и затем мы вошли в него, в эту бесконечную паузу растворения в источнике создания, затем эта бесконечная пауза закончилась, и мы оторвались друг от друга, обливаясь потом, жаркие и истощенные. - Ты не мог бы принести мне стакан воды? - попросила Сундара через несколько минут. Вот так это закончилось. - А теперь готовь документы на развод, - сказал Карваджал шесть дней спустя. 30 Твое дело - подчиняться мне, никаких вопросов, никаких гарантий. Не задавать вопросов. Но сейчас я должен спросить. Карваджал толкал меня на шаг, который я не мог предпринять без какого-либо объяснения. - Вы обещали не спрашивать, - мрачно произнес он. - Тем не менее. Дайте мне какие-нибудь нити, объясните. - Вам это очень нужно? - Да. Он старался подавить меня взглядом. Но его пустые глаза, иногда так сурово безответные, сейчас меня не испугали. Мои способности предчувствия подсказывали мне сейчас, чтобы я продолжал давить на него, требовать, чтобы он раскрыл передо мной структуры событий, в которые я вступаю. Карваджал упрямился. Он смущался, потел, напоминал о том, что я уже несколько недель, даже месяцев, учусь справляться этими неподобающими всплесками неуверенности. Он требовал принимать судьбу, следовать сценарию, делать так, как он говорит. И все будет в порядке. - Нет, - говорил я, - я люблю ее, даже сегодня развод - не шутка, я не могу пойти на это из прихоти. - Но вы же учитесь... - К черту это! Почему я должен оставить жену только из-за того простого факта, что в последнее время у нас не очень хорошо? Порвать с Сундарой совсем не то же самое, что остричь волосы, знаете ли. - Конечно, то же самое. - То? - В течении времени все события равнозначны, - произнес он. Я фыркнул: - Не говорите чепухи. Разные действия имеют разные последствия, Карваджал. Какие волосы я ношу, длинные или короткие, не оказывает сильного воздействия на окружающее меня. А в результате браков иногда появляются дети. А дети - уникальные генетические создания. И дети, которые могут родиться от меня и Сундары, если мы захотим родить, будут отличаться от тех, которые она или я можем произвести на свет от других особей противоположного пола. И разница... Боже, если мы расстанемся, я могу снова жениться на ком-нибудь еще и стать прародителем следующего Наполеона, а если я останусь с ней, я могу... ну, как вы можете говорить, что события равнозначны в течении времени. - Вы очень медленно ухватываете суть, - печально выдавил из себя Карваджал. - Что? - Я не говорил о последствиях. Только о событиях. Все события равнозначны В СВОЕЙ ВОЗМОЖНОСТИ, Лью. Я имею ввиду всеобщую возможность осуществления любого события, которое произойдет... - Тавтология! - Да, но вы и я имеем дело именно с тавтологией. Говорю вам, я ВИЖУ, как вы разводитесь с Сундарой, так же, как ВИДЕЛ, что вы срезали волосы. Поэтому эти события имеют равнозначную возможность. Я закрыл глаза и долго сидел молча. Наконец, я сказал: - Расскажите мне, ПОЧЕМУ я развожусь с ней. Нет ли какой-либо возможности восстановить отношения? Мы не ссоримся. У нас нет серьезных несогласий по поводу денег. Мы одинаково смотрим на многие вещи. Мы перестали касаться друг друга, да, но это все, просто перешли в разные сферы. Вы не думаете, что мы могли бы вернуться друг к другу, если бы предприняли искренние попытки? - Да. - Так почему бы нам тогда не попробовать, вместо того, чтобы... - Тогда вам надо войти в Транзит. Я пожал плечами. - Я мог бы сделать это, если надо. Если единственной альтернативой является потеря Сундары. - Вы не сможете. Это враждебно вам. Лью. Транзит противостоит всему, во что вы верите, и всему, на что вы работаете. - Но чтобы удержать Сундару... - Вы уже потеряли ее. - Но это только в будущем. Она все еще моя жена. - То, что потеряно в будущем, потеряно уже сейчас. - Я отказываюсь... - Вы должны, - закричал он. - Это единственное, Лью! Это единственное. Вы так далеко прошли со мной и до сих пор не видите этого? Я видел это. Я знал каждый аргумент, который он может привести. Я верил им всем. И моя вера не была тем, что находилась снаружи, как панели орехового дерева, она была чем-то внутренним, чем-то, что выросло и развивалось во мне в эти последние месяцы. И все-таки я настаивал. Я все еще искал выхода. Я продолжал цепляться за любую соломинку в штормящем море, как будто меня должно было затянуть на дно. Я взмолился: - Заканчивайте свой рассказ. Почему так необходимо и неизбежно покидать Сундару? - Потому что ее судьба в Транзите, а вы максимально отстоите от него. Они стремятся к неуверенности, а вы - к уверенности. Они старают