мались и опускались в резком ритме; она прижала пальцы к губам и бормотала что-то несвязное. Ее худощавое тело казалось таким красивым, что Валентину захотелось прикоснуться губами к маленьким твердым соскам, но мешать человеку, видящему сон, было грубостью, непростительным нарушением приличий. Так что он ограничился тем, что смотрел на нее и любил издали. Карабелла в ужасе вскрикнула. Глаза ее открылись, но ничего не видели - знак послания. По телу ее пробегала дрожь. Она, еще спящая и видящая сон, повернулась к Валентину. Она стонала и всхлипывала, и он обнял ее, чтобы дать ей сон-помощь, сон-покой, защитить ее от тьмы духа, и, наконец, ярость сна ушла и тело ее обмякло и расслабилось. Она еще некоторое время лежала тихо и Валентин подумал, что она спит обычным мирным сном. Нет. Она проснулась, но не шевелилась, как будто рассматривала свой сон, боролась с ним и пыталась вывести его в область яви. Вдруг она села и прижала руки к губам. Глаза ее были дикие и остекленевшие. - Милорд! - прошептала она, отодвинулась от него, отползла, как краб, на край постели, одной рукой прикрывая грудь, а другой - лицо. Губы ее дрожали. Валентин потянулся к ней, она в ужасе отпрянула и свалилась на пол, где испуганно съежилась, пытаясь прикрыть свою наготу. - Карабелла... - растерянно позвал Валентин. Она подняла на него глаза. - Лорд... Лорд... пожалуйста, оставь меня Лорд... - Она снова опустила голову и сделала пальцами обеих рук знак горящей звезды, жест повиновения, который делают только перед Короналем. 14 Думая, что, может быть, не ей, а ему приснился сон, который все еще длится, Валентин встал, увидел одежду Карабеллы, брошенную на его одежду. Она скорчилась в стороне, ошеломленная и дрожащая. Он хотел успокоить ее, но она отскочила и согнулась еще больше. - В чем дело? - спросил он. - Что случилось? - Я видела во сне, что ты... - Она запнулась. - Так реально, так страшно. - Расскажи. Я растолкую твой сон, если смогу. - Его нечего толковать. Он говорит сам за себя. - Она снова сделала ему знак горящей звезды и продолжала тихо, спокойно, без интонаций: - Я видела во сне, что ты истинный Корональ Лорд Валентин, что у тебя похитили власть и твою память, поместили в другое тело и выпустили недалеко от Пидруда, чтобы ты скитался и жил в праздности, в то время как кто-то другой правит вместо тебя. Валентин почувствовал себя на краю бездны, и земля осыпалась под его ногами. - Это было послание? - спросил он. - Да, послание. Не знаю, от кого - от Леди или от Короля, но это не мой сон, он был как-то помещен в мой мозг со стороны. Я видела тебя, Лорд... - Перестань называть меня так. - ...на вершине Замковой Горы, ты стоял лицом к лицу с другим Лордом Валентином, с тем черноволосым, перед которым мы жонглировали, в потом ты спустился с горы, чтобы ехать в великой процессии по всем странам, и когда ты был на юге, в моем родном городе Тил-омоне, тебе дали наркотик, усыпили, пересадили в это тело и выбросили тебя. Не было никого мудрее тебя, но у тебя колдовством отняли твои королевские силы. А я касалась тебя, Лорд, я делила с тобой ложе и была фамильярна с тобой на тысячу ладов, и как я теперь получу прощение, Лорд? - Карабелла! Она дрожала от страха. - Взгляни на меня, Карабелла. Она покачала головой. Он встал рядом с ней на колени, коснулся рукой ее подбородка. Она вздрогнула, словно он обжег ее кислотой. Ее тело застыло в напряжении. Он снова дотронулся до нее. - Подними голову, ласково сказал он, - посмотри на меня. Она медленно, робко взглянула на него, как смотрят на солнце, боясь его яркости. - Я Валентин-жонглер, и больше никто. - Нет, Лорд. - Корональ черноволосый, а у меня золотистые волосы. - Умоляю тебя, Лорд, оставь меня в покое. Я боюсь тебя. - Ты боишься странствующего жонглера? - Того, кто ты сейчас, я не боюсь. Ты мой друг, и я тебя люблю. Я боюсь того, кем ты был, Лорд. Ты был рядом с Понтификсом и пил королевское вино. Ты ходил по громадным залам Горного Замка. Ты знал полнейшую власть над миром. Это был истинный сон, Лорд, он был отчетлив и ясен, как наяву, и не может быть никаких сомнений, что это послание. И ты настоящий Корональ, а я касалась твоего тела, и ты касался моего, а это святотатство - чтобы такая простая женщина, как я, подходила к Короналю так близко. И за это я умру. Валентин улыбнулся. - Даже если я и был когда-то Короналем, милая, то в другом теле, а в том, которое ты обнимала ночью, ничего святого нет. Но никогда не был Короналем. Она пристально смотрела на него. Голос ее дрожал уже меньше, когда она сказала: - Ты ничего не помнишь о своей жизни до Пидруда. Ты не мог назвать мне имени своего отца, а когда говорил о своем детстве в Ни-мойе, ты сам не верил этому, а имя матери ты придумал. Скажешь - неправда? Валентин кивнул. - А Шанамир рассказывал мне, что в кошельке у тебя было много денег, но ты не имел представления о их ценности и хотел расплатиться с продавцом сосисок пятидесятиреаловой монетой. Правильно? Он опять кивнул. - Вроде бы ты всю жизнь жил, не пользуясь деньгами. Ты так мало знаешь, Валентин тебя надо учить, как ребенка. - Да, с моей памятью что-то случилось, но это еще не делает меня Короналем. - Все - как ты жонглируешь, так естественно, словно ты способен ко всему чего захочешь, как ты ходишь, как держишься, свет, который исходит от тебя - все говорит, что ты рожден для власти... Как только ты у нас появился, мы считали, что ты изгнанный принц или герцог. Но мой сон не оставляет сомнений, Лорд... Лицо ее побелело. На минуту она преодолела свой страх, но теперь снова затряслась. А страх, похоже, заразителен, потому что Валентин тоже начал испытывать его. Мороз прошел по его коже. Правда ли это? Неужели он был помазанным Короналем и касался Тивераса в Лабиринте и в Горном Замке? Он снова услышал голос толковательницы слов Тизаны: "Ты упал с высокого места и теперь должен взбираться туда снова". Невозможно. Немыслимо. "Тем не менее, Лорд Валентин, этот подъем ждет тебя и не я его тебе предлагаю". Нереально. Невозможно. Да еще эти его сны, этот брат, который хотел убить его и которого он сам убил, и Коронали и Понтификсы, проходящие по комнатам его души, и все прочее... Могло ли это быть? Невозможно. Невозможно! - Ты не должна меня бояться, Карабелла, - сказал он. Она вздрогнула. Он потянулся к ней, но она отшатнулась с криком: - Не трогай меня, Милорд! Нет... - Пусть я был когда-то Короналем, хотя это звучит странно и глупо, но теперь-то я не Корональ так же и не в помазанном теле, так что все, что было между нами, не святотатство. Теперь я Валентин-жонглер, кем я ни был бы в прошлом. - Ты не понимаешь, Лорд. - Я понимаю, что Корональ такой же человек, как и все, прочие, только ответственности у него больше, но ничего магического вокруг него нет, и бояться можно только его власти, а у меня власти нет. Даже если и была. - Нет, - возразила она. Короналя коснулась высшая благодать, и она никогда не уйдет от него. - Короналем может быть любой, если получит надлежащее воспитание и правильное направление ума. Короналем не рождаются. Коронали бывали из всех районов Маджипура, из всех слоев населения. - Лорд, ты не понимаешь. Быть Короналем значит коснуться благодати. Ты правил, ты был в Горном Замке, ты был в одном ряду с Лордом Стиамотом, Лордом Деккертом и Лордом Престимионом, ты брат Лорда Вориакса, ты сын Леди Острова. Как я могу считать тебя обыкновенным человеком? Как я могу не бояться тебя? Он растерянно уставился на нее. Он вспомнил, что прошло через его мозг, когда он стоял на улице и смотрел на Лорда Валентина Короналя и чувствовал себя в присутствии благодати и мощи, и понял, что быть Короналем, значит быть вдали от всех, быть личностью ауры и отстраненности, личностью, властвующей над двадцатью миллиардами, несущей в себе энергию тысячелетий знаменитых властителей, личностью, предназначенной в свое время уйти в Лабиринт и нести власть Понтификса. Все это было ему непонятно, это затягивало его, ошеломляло и переполняло. Но ведь абсурдно бояться его, Валентина! Впадать в благоговейный страх перед его воображаемым величием! Он Валентин-жонглер, и только. Карабелла рыдала. Еще немного и она впадет в истерику. У вруона наверняка есть что-нибудь от этого. - Подожди, - сказал ласково Валентин, - я сейчас вернусь. Я попрошу у Делиамбера успокаивающего лекарства для тебя. Он вышел в коридор, гадая, где комната колдуна. Все двери были заперты. Он уже хотел было постучаться наугад, надеясь, что не напорется на Залзана Кавола, но сухой голос сказал из темноты откуда-то снизу: - Ты плохо спал? - Делиамбер? - Я. Рядом с тобой. Валентин, щурясь, вгляделся. Вруон сидел в коридоре, скрестив щупальца, в позе медитации. Сейчас он встал. - Я подумал, что ты скоро станешь искать меня, - сказал он. - У Карабеллы было послание. Ей нужно лекарство, чтобы успокоить ее дух. У тебя есть? - Лекарств нет. Это можно сделать прикосновением. Идем. Сгорбленный маленький вруон быстро прошел по коридору в комнату. Карабелла не двигалась, по-прежнему скорчившись у постели, кое-как обернув вокруг себя одежду. Делиамбер подошел к ней, осторожно обвил щупальцами ее плечи, и ее напряженные мышцы ослабли. В комнате слышалось ее тяжелое дыхание. Через минуту она подняла глаза, уже более спокойные, но все еще растерянные, и жестом показала на Валентина. - Я видела во сне, что он... что он был... - Я знаю, - сказал Делиамбер. - Это неправда, - быстро сказал Валентин. - Я только жонглер. - Сейчас ты только жонглер, - мягко сказал Делиамбер. - Ты что, тоже веришь в этот вздор? - Это было ясно с самого начала. Когда ты встал между скандаром и мной. Это действие короля, сказал я себе, и я читал в твоей душе... - Что-о-о? - Профессиональный трюк. Я читал в твоей душе и видел, что с тобой сделали. - Но это невозможное дело! - завопил Валентин. - Взять из человеческого тела разум, пересадить его в другое тело, а разум из другого - в это тело... - Почему невозможно? - спросил Делиамбер. - Я думаю, можно. Из Суврейла дошли слухи, что при дворе Короля Снов изучают это искусство. Поговаривают, что уже несколько лет производятся странные эксперименты. Валентин угрюмо смотрел на свои пальцы. - Все равно не может этого быть. - Я тоже так думал, когда впервые услышал. Но потом поразмыслил. Я и сам знаю множество секретов почти такого же высокого волшебства, а ведь я всего лишь младший колдун. Семена такого искусства существовали очень давно. Может, какой-нибудь волшебник Суврейла и сумел, наконец, прорастить эти семена. На твоем месте, Валентин, я бы не стал отбрасывать эту возможность. - Обмен телами? - растерянно сказал Валентин. - Значит, это не мое тело? Чье же оно? - Кто знает? Какой-нибудь неудачник погиб от несчастного случая - может, утонул или подавился куском мяса, или по глупости съел ядовитый гриб. В любом случае он умер, оставив тело целым и сразу же был унесен в какое-то тайное место, где в его пустой каркас трансплантировали душу Короналя, вероятно, удержав там многое из личной памяти Короналя и объединив со своей, и теперь править, словно он истинный монарх. - Не могу принять это за реальность - упрямо твердил Валентин. - Однако же, когда я заглянул в твою душу, я увидел, что все было именно так, как я тебе только что описал. И почувствовал немалый страх - в моей работе не часто встречаешь Короналей или наткнешься на такое явное великое предательство - и я некоторое время размышлял, не разумнее ли забыть о том что я видел, но понял, что не смогу, что до конца дней моих меня будут преследовать чудовищные сны, если я игнорирую, то, что узнал. Я сказал себе, что очень многое в мире нуждается в исправлении, и я должен, по Божественной воле, участвовать в налаживании. И теперь оно началось. - Ничего подобного не было. - Предположим, для примера, что было, - настаивал Делиамбер. - Допустим, на тебя напали в Тил-омоне, выкинули тебя из твоего тела и посадили на трон узурпатора. Предположим, что это так. Что ты должен делать? - Ничего. - Как это - ничего? - Абсолютно ничего, - убежденно сказал Валентин. - Допустим тот, кто хочет быть Короналем, и будет им. Я думаю, что власть - это болезнь, а желание править - безумие. Пусть я когда-то жил в Горном Замке, но теперь меня там нет, и ничто не понуждает меня вернуться туда. Я жонглер, от добра добра не ищут, и я счастлив. А Корональ счастлив? А Понтификс? Если меня отшвырнули от власти, то, я считаю, мне повезло. Я бы не хотел снова взваливать на себя груз. - Но тебе было предназначено его нести. - Предназначено? - Валентин засмеялся. - С тем же успехом можно сказать, что мне было предназначено быть Короналем лишь недолгое время, а затем уступить место более достойному. К власти рвется только чокнутый, а я в здравом уме. Правление - это груз и тяжелая работа. Я не принимаю его. - Примешь, - сказал Делиамбер. - Тебя изменили, ты не был самим собой. Но тот, кто однажды был Короналем, остается им навсегда. Ты поправишься и вновь станешь самим собой, Лорд Валентин! - Не употребляй этот титул! - Он снова станет твоим, - сказал Делиамбер. Валентин сердито оттолкнул это предположение. Он взглянул на Карабеллу; она спала на полу. Он осторожно поднял ее, положил на постель и прикрыл одеялом, а затем сказал Делиамберу: - Уже поздно, и за этот вечер было сказано много всяких глупостей. У меня от этих разговоров трещит голова. Сделай мне то, что ты сделал для Карабеллы, колдун, дай мне уснуть, и не говори мне больше об ответственности, которая никогда не лежала на мне и не ляжет. Завтра у нас выступление, и я хочу отдохнуть перед ним. - Прекрасно. Ложись в постель. Валентин лег рядом с Карабеллой. Вруон коснулся его, сначала слегка, потом с большей силой, и мозг Валентина заволокло туманом. Сон спустился на него легко, как плотное белое облако. Хорошо. Хорошо. Он охотно отпустил свое сознание. Ночью ему снился сон, и сон этот был облачен в яркий блеск, что безошибочно указывало на послание, и был невообразимо живым. Он шел по грубой и страшной пурпурной равнине, на которой так часто бывал в прошлых сновидениях, но теперь он знал, что эта равнина не из области фантазии, а находится на далеком континенте Суврейл, под неприкрытым сиянием обнаженного солнца, и трещины в почве - время лета, когда высыхает вся влага. Безобразно скрученные растения со вздутыми сероватыми листьями вяло лежали на земле, а другие, колючие, со страшными угловатыми сочленениями, тянулись вверх. Валентин быстро шел по заре, под безжалостным ветром: от сухости трескалась кожа. Он торопился во Дворец Короля Снов, куда его наняли для представления. Дворец был уже близко. Зловещее, тускло-черное, все в ажурных башенках и зубчатых портиках здание, такое же колючее и отталкивающее, как растения в пустыне. Оно куда более походило на тюрьму, чем на дворец - по крайней мере, снаружи. Внутри же оно было совсем другим: богатое, спокойное, роскошное, с фонтанами во внутренних двориках, с мягкими драпировками, с ароматом цветов в воздухе. Слуги поклонились, отвели Валентина во внутренние комнаты, сняли с него пропыленную одежду, вымыли его, обтерли мягкими полотенцами, одели в свежую элегантную одежду и драгоценный плащ, подали холодный шербет, ледяное вино в серебряной чаше, кусочки незнакомого, очень вкусного мяса, и наконец отвели в громадный сводчатый тронный зал Короля Снов. Валентин издали увидел его на троне - Симонан Барджазед, злобная и непредсказуемая Сила, посылавшая из своей продуваемой ветрами пустыни страшные послания по всему Маджипуру. Это был тяжеловесный мужчина, без бороды, с двойным подбородком, с глубоко посаженными глазами, обведенными темными кругами. Его коротко остриженную голову окружала золотая диадема его власти - усиливающий мысли аппарат, изобретенный Барджазедом тысячи лет назад. Слева от Симонана сидел его сын Кристоф, такой же мясистый, как отец, а справа - сын Минокс, наследник, тощий и отталкивающий, темнокожий и остролицый, словно обточенный ветрами пустыни. Король Снов жестом приказал Валентину начинать. Валентин жонглировал пятнадцатью ножами - тонкими блестящими стилетами, которые проткнули бы его руки насквозь если бы упали неправильно, но он легко управлял ими и жонглировал так, как мог только Слит или Залзан Кавол, виртуозно демонстрируя ловкость. Он стоял неподвижно, делая чуть заметные движения ладонями и запястьями, и ножи стремительно взлетали и падали точно в его ожидающие пальцы, снова взлетали и падали точно в его ожидающие пальцы, снова взлетали и падали, и дуга, которую они описывали, изменила форму: это был уже не каскад, а начало горящей звезды - эмблемы Короналя. Острия, летящие в воздухе, указывали в разные стороны. И вдруг, когда Валентин приближался к вершине своего представления, ножи замерли на спуске и остановились как раз над его пальцами, не спустившись в них. Из-за трона вышел нахмуренный, с жестким взглядом, Барджазед, третий сын Короля Снов, шагнул к Валентину, легким небрежным жестом смахнул горящую звезду из ножей в полу своей мантии. Король Снов насмешливо улыбнулся. - Ты отличный жонглер, Лорд Валентин. Наконец-то ты нашел себе подходящее занятие. - Я Корональ Маджипура, - возразил Валентин. - Был. Был. Был. Теперь ты бродяга и больше ни на что не годен. - Лентяй, - сказал Минокс Барджазед. - Трус, - сказал Кристоф Барджазед. - Увиливающий от обязанностей, - сказал Доминик Барджазед. - Твой ранг утрачен, - сказал Король Снов. Твоя должность вакантна. Уходи. Иди и жонглируй, Валентин-жонглер. Уходи, лодырь. Проваливай, бродяга. - Я Корональ Маджипура, твердо повторил Валентин. - Ты больше не Корональ, возразил Король Снов. Он коснулся руками диадемы на лбу, и Валентин пошатнулся, будто земля разверзлась под ним, и упал, а когда снова поднял глаза, увидел, что Доминик Барджазед одет в зеленый камзол и горностаевую мантию Короналя, и лицо его стало лицом Лорда Валентина, а из жонглерских ножей, отобранных у Валентина, он сделал корону, звездную корону Короналя, и его отец Симонан Барджазед возложил ее на его голову. - Видишь? - крикнул Король Снов. - Власть переходит к более достойному. Уходи, жонглер! Убирайся! И Валентин вылетел в пурпурную пустыню и увидел злобные песчаные смерчи, идущие к нему с юга, пытался убежать от них, но они подступали со всех сторон. Он кричал: "Я Лорд Валентин Корональ!", но его голос терялся в ветре, и песок скрипел на его зубах. Он кричал: "Это измена, узурпация власти", но его крика никто не слышал. Он повернулся к дворцу Короля Снов, но дворца не было видно, и раздирающее ощущение потери переполнило Валентина. Он проснулся. Карабелла спокойно лежала рядом. В комнату вползал первый бледный свет зари. Хотя сон был чудовищным, послание что ни на есть зловещее, Валентин был абсолютно спокоен. Еще совсем недавно он пытался отрицать истину, но теперь ее нельзя было отбросить, какой бы странной и фантастичной она ни оказалась. В другом теле он был когда-то Короналем Маджипура, но у него каким-то образом украли тело и личность. Могло ли это случиться? Сон такой важности едва ли можно игнорировать. Он рылся в глубинах мозга, пытаясь найти воспоминания о власти, о церемониях на Горе, о блеске королевской помпы, о вкусе ответственности. Ничего. Ничего нет. Он жонглер и только, и он не помнит ничего о своей жизни до Пидруда, словно он родился на холме за минуту до встречи с погонщиком Шанамиром, родился с деньгами в кошельке, фляжкой красного вина на бедре и обрывками фальшивой памяти в мозгу. А если это правда? Если он был Короналем? Что ж, тогда он должен, ради блага Маджипура, сбросить узурпатора и потребовать свои законные права. Это его обязанность. Но эта идея абсурдна. Она давит на грудь и сушит горло. Скинуть черноволосого человека, что с помпой проехал по Пидруду? Как это можно сделать? Как можно даже подойти к Короналю, чтобы столкнуть его с насеста? Может, такое и бывало, когда-то, но это не значит, что его можно повторить, да еще кем - бродячим жонглером, легкомысленным молодым человеком, который, к тому же, не чувствует настоятельной потребности совершить невозможное. Кроме того, Валентин не находил в себе склонности к правлению. Если он действительно был Короналем, он должен был много лет учиться на Замковой Горе методам использования власти, но теперь в нем не осталось и следа этих знаний. Какой же из него монарх, если в голове его нет монаршего умения? И все же... И все же... Теперь он взглянул на Карабеллу: глаза ее были открыты, она молча следила за ним. Благоговейный страх в ней все еще остался, но ужаса больше не было. - Что ты будешь делать, Лорд? - Раз и навсегда - зови меня Валентином. - Если ты приказываешь... - Приказываю. - Скажи... Валентин, что будешь делать? - Работать со скандарами, - ответил он. - Продолжать жонглировать. Совершенствовать мастерство. Внимательно следить за снами. Выжидать, стараться понять. Что еще я могу сделать, Карабелла? Он легко дотронулся до ее руки. Карабелла на секунду сжалась, но затем положила другую руку на его. Он улыбнулся. - Что еще я могу сделать, Карабелла?  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КНИГА МЕТАМОРФОВ *  1 Гейрогский город Долорн был чудом архитектуры, городом застывшего блеска он тянулся на двести миль вверх и вниз по Ущелью Долорна. Хотя город покрывал такое огромное пространство, в нем преобладали вертикали; конструкции, строго выдержанные в материале, поднимались, как острые клыки, из мягкой, богатой гипсом почвы. Единственным одобряемым в Долорне строительным материалом являлся местный камень, легкий, воздушный кальцит высокого отражательного индекса, сверкающий, как кристалл, даже как бриллиант. Из него жители Долорна строили свои высокие островерхие здания, украшали их балконами, парапетом, громадными пламенеющими опорами с парящими консолями, сталактитами и сталагмитами, кружевными мостами, перекинутыми высоко над улицами, колоннадами и куполами, навесами и пагодами. Жонглерская труппа Залзана Кавола вошла в город ровно в полдень, когда солнце стояло над головой и на стенах титанических башен танцевали потоки как бы белого пламени. У Валентина дух захватило от удивления. Какой изумительный показ света и формы! Долорн насчитывал четырнадцать миллионов жителей и считался крупным городом на Маджипуре, но не из крупнейших. На континенте Алханрол, как говорили Валентину, город такой величины не представлял ничего особенного. И даже здесь, на самом пасторальном континенте Зимрол, были такие же и еще большие города. Но, конечно, ни один из них не мог сравниться с Долорном по красоте, подумал Валентин. Долорн был холодным и огненным одновременно. Его сверкающие шпили настойчиво привлекали внимание, как холодная, неотразимая музыка, как пронизывающие звуки мощного органа прокатывающиеся через мрак космоса. - Сельской гостиницы здесь нет! - радостно крикнула Карабелла. - Мы будем жить в отеле с тонкими простынями и мягкими подушками! - Неужели Залзан Кавол так расщедрится? - усомнился Валентин. - А куда ему деться? Долорн предлагает только роскошное жилье. Если мы ночуем здесь, то либо спим на улице, либо как герцоги. Третьего не дано. - Спать как герцоги? - Валентин пожал плечами. - А почему бы и нет? Утром перед уходом из гостиницы он взял с Карабеллы клятву никому не говорить о ночных событиях - ни Слиту, ни скандарам, ни даже толкователю снов, если Карабелле вдруг понадобиться встреча с таковым. Он потребовал, чтобы она поклялась именами Леди, Понтификса и Короналя. Он потребовал также, чтобы она обращалась с ним, как если бы он всегда был, есть и будет странствующим жонглером Валентином. Требуя клятвы, Валентин говорил с силой и достоинством Короналя, так что бедная Карабелла стоя на коленях и дрожа, так же боялась его, как если бы на нем была звездная корона. Он же чувствовал себя в какой-то степени обманщиком, поскольку отнюдь не был убежден, что странные сны прошлой ночи придали ему цену. Но все же этими снами нельзя было пренебречь и следовало принять предосторожности - тайну, обман. Такой маневр пришел к нему неожиданно. Он даже взял клятву и с Делиамбера, хотя сомневался, можно ли верить вруону и колдуну, но Делиамбер, похоже, совершенно искренне поклялся хранить тайну. - Кто еще знает об этих делах? - спросил Делиамбер. - Только Карабелла, но я ее связал такой же клятвой. - Ты ничего не говорил хьорту? - Виноркису? Ни слова. А почему ты спрашиваешь? - Уж очень он внимательно следит за тобой. И задает слишком много вопросов. Не люблю я его. Валентин пожал плечами. - Хьортов трудно любить. Но чего ты опасаешься? - Он хорошо закрывает свой мозг. И аура у него темная. Держись от него подальше, Валентин, иначе он принесет тебе беду. Жонглеры проехали по широким сверкающим улицам до отеля. Их вел Делиамбер, у которого, похоже, была в голове карта любого уголка Маджипура. Фургон остановился перед башней громадной высоты и поразительно фантастической архитектуры, с минаретами и сводчатыми арками и сияющими восьмиугольными окнами. Выйдя из фургона, Валентин остановился и раскрыв рот, с трепетом оглядывался. - Ты выглядишь так, словно тебя по голове огрели - ворчливо заметил Залзан Кавол. - Никогда не видел Долорна? Валентин сделал уклончивый жест. Его дырявая память ничего не знала о Долорне; но кто хоть раз видевший этот город, мог бы забывать его? Он спросил: - Есть ли что-нибудь более замечательное во всем Маджипуре? - Да, - ответил скандар, - миска горячего супа. Кружка крепкого вина. Шипящее на открытом огне жаркое. Ты не можешь есть прекрасную архитектуру. Даже Горный Замок не имеет никакой цены для голодного. - Залзан Кавол фыркнул, довольный собой, и, подняв свой багаж, шагнул в отель. Валентин смущенно сказал ему вслед: - Я ведь говорил только о красоте города! Тилкар, обычно самый молчаливый из скандаров, сказал: - Залзан Кавол восхищается Долорном куда больше, чем ты думаешь, но никогда в этом не признается. - Он высказывает восхищение только перед Пилиплоком, где мы родились, - вставил Гейбор Херн. - Ему кажется нелояльным сказать доброе слово о любом другом месте. - Ш-ш-ш! - сказал Ирфон Кавол. - Вот он! Их старший брат появился в дверях. - Ну? - крикнул он. - Долго вы будете стоять? Через полчаса репетиция! Его желтые глаза сверкали, как у лесного зверя. Он заворчал, сжал четыре кулака и снова исчез. Странный хозяин, подумал Валентин. Где-то глубоко под грубой шкурой находится цивилизованная и даже - кто знает - добрая личность. Но Залзан Кавол изо всех сил старался быть грубым. Жонглеров пригласили выступить в Непрерывном Цирке Долорна - городское увеселение, работающее круглосуточно и круглый год. Гейроги, преобладающие в этом городе и в окружающей провинции, спали не по ночам, а по сезонам, по два-три месяца, в основном, зимой, а когда бодрствовали, неутомимо требовали развлечений. По словам Делиамбера, они хорошо платили, а в этой части Маджипура никогда не бывало избытка странствующих артистов. Когда труппа собралась на послеобеденную репетицию, Залзан Кавол объявил, что они выступают после полуночи, с четырех до шести. Валентин расстроился: он особенно ждал в эту ночь руководства, которое мог дать ему сон после прошлых тяжелых открытий. Но можно ли ждать полезных снов, если самые подходящие для этого часы он проведет на эстраде. - Мы можем лечь спать пораньше, - заметила Карабелла. - Сны приходят в любой час. Или, может, тебе назначено время для послания? Это было нахальное заявление для той, которая еще так недавно трепетала перед Валентином. Он улыбнулся, показывая, что не обижен - он заметил тень сомнения, мелькнувшую за ее насмешливостью, и сказал: - Я могу вообще не уснуть, зная, что вставать придется так рано. - Пусть Делиамбер коснется тебя, как в прошлую ночь, - посоветовала Карабелла. - Предпочитаю сам найти способ заснуть, - ответил он. Так он и сделал после дневных занятий и приличного ужина, в отеле - вяленого мяса и холодного голубого вина. Он занял отдельную комнату и прежде чем лечь в постель на прохладные тонкие простыни, годные, как говорила Карабелла, для герцога, поручил свой дух Леди Острова и молил ее о послании. Такое разрешалось и часто делалось, но не всегда давало результаты. Теперь ему больше всего нужна была помощь Леди. Если он и в самом деле был свергнутым Короналем, тогда она была его матерью как по плоти, так и по духу, и могла подтвердить его личность и направить его в его поисках. Засыпая, он старался вызвать зрительный образ Леди и ее Острова, дотянуться через тысячи миль до нее и сотворить мост, какую-то искру сознания через эту безмерную брешь, чтобы Леди могла иметь контакт с ним. Ему препятствовали пробелы в памяти. Считалось, что каждый взрослый маджипурец знает черты лица Леди и географию Острова так же хорошо, как лицо своей матери и предместья своего города, но искалеченный мозг Валентина показывал ему, в основном, пустоту, которую надо было заполнить воображением и наугад. Как она выглядела в ту ночь в фейерверке над Пидрудом? Круглое, улыбающееся лицо, длинные густые волосы. Очень хорошо. А дальше? Предположим, что волосы черные и блестящие, черные, как и у ее сыновей Лорда Валентина и покойного Лорда Вориакса. Глаза карие, теплые и живые. Губы полные, щеки слегка впалые в уголках глаз тонкая сетка морщин. Величавая, крепкая женщина. Она прогуливается по саду среди пышных цветущих кустов, желтых танигалий и эльдеронов, пурпурных туилей, всего богатства тропической растительности; она останавливается, чтобы сорвать цветок и воткнуть его в волосы, идет дальше по белым мраморным плитам, петляющими между кустами, появляется на широком каменном патио на склоне того холма, на котором живет, и смотрит вниз на террасы одна под другой спускающиеся широкими изгибами к морю. И она смотрит на запад, на далекий Зимрол, закрывает глаза и думает о своем потерянном, брошенном в странствия сыне, который сейчас в городе гейрогов. Она собирает силы и посылает нежное послание надежды и поддержки Валентину, изгнанному в Долорн. Валентин погрузился в глубокий сон. И Леди пришла. Он встретился с ней не на склоне холма под ее садом, а в каком-то пустом городе, в пустынной стране, в развалинах среди избитых непогодой колонн из песчаника и разбитых алтарей. Они вошли с противоположных сторон в полуразрушенный форум под призрачным светом луны, но лицо Леди было скрыто под вуалью. Он узнал ее по тяжелым кольцам черных волос и по аромату цветка эльдерона, воткнутого в них. Он знал, что это Леди Острова, но хотел видеть ее улыбку, чтобы согреть свой дух в этом унылом месте, он хотел видеть ее ласковые глаза, но видел только вуаль, плечи, часть головы. - Мать? - спросил он неуверенно. - Мать, я Валентин! Разве ты не узнаешь меня? Посмотри на меня, мать! Она, как призрак, проплыла мимо него и исчезла между двумя разбитыми колоннами, расписанными сценами деяний великих Короналей. - Мать! - звал он. Сон прошел. Валентин старался вернуть его, но не мог. Он проснулся и уставился в темноту, желая увидеть еще раз это закрытое лицо и понять значение. Она не узнала его. Значит, он настолько изменен, что даже родная мать не может узнать его в этом теле? А может, он никогда и не был ее сыном, так что у нее нет причин узнавать его? Ответа у него не было. Если дух черноволосого Лорда Валентина был внедрен в тело Валентина блондина, Леди Острова не подала и виду, что знает об этом, и он был так же далек от понимания, как и в то время, когда засыпал. Он снова уснул. И почти тотчас же на его плечо легла рука и трясла его, пока он не пробудился. Карабелла. - Два часа, - сказала она. - Залзан Кавол хочет, чтобы через полчаса мы все были в фургоне. Сон был? - Незавершенный. А у тебя? - А я не спала. По-тому, это разумнее. В некоторые ночи лучше вообще не спать. - И она застенчиво спросила, пока он одевался. - Я снова буду делить с тобой комнату, Валентин? - Ты хочешь этого? - Я поклялась обращаться с тобой, как раньше... до того, как я узнала... Ох, Валентин, я так испугалась! Ну да, да, мы снова будем товарищами и даже любовниками. Завтра ночью! - А если я Корональ? - Прошу тебя, не задавай таких вопросов. - И все же, если? - Ты приказал мне звать тебя Валентином и смотреть на тебя как на Валентина. Так я и буду делать, если ты не позволишь. - Ты веришь, что я Корональ? - Да, - прошептала она. - И больше не боишься? - Чуточку, самую чуточку. Но ты все еще кажешься мне обычным человеком. - Хорошо. - У меня был целый день, чтобы привыкать. И я дала клятву. Я должна думать о тебе как о Валентине. Я клялась в этом Силам. - Она ехидно захихикала. - Я клялась именем Короналя, что притворюсь, будто ты не Корональ, и я должна быть верной своей клятве - общаться с тобой как и раньше и звать тебя Валентином, и не бояться тебя, и вести себя так, словно ничего не изменилось. Значит, я могу прийти ночью в твою постель? - Да. - Я люблю тебя, Валентин. Он слегка притянул ее к себе. - Спасибо, что ты преодолела свой страх. Я тоже люблю тебя, Карабелла. - Залзан Кавол будет в ярости, если мы опоздаем, - сказала она. 2 Непрерывный цирк помещался в здании совсем другого типа, чем большинство домов Долорна: громадный, плоский, без всяких украшений барабан, абсолютно круглый. Он был не более девяноста футов высотой, но занимал большое пространство на восточной окраине. Внутри большое центральное место занимала эстрада, а вокруг шли ряды сидений, ярус за ярусом поднимавшиеся концентрическими кругами к потолку. Там могли поместиться тысячи, а может, и сотни тысяч зрителей. Валентин был ошеломлен, увидев, что в столь поздний час цирк был почти полон. Разглядеть зрителей было затруднительно, потому что освещение сцены было ему в глаза, но все-таки он заметил громадное количество народа, сидящего или развалившегося на сидениях. Почти все были гейрогами, хотя кое-где Валентин заметил хьортов, вруонов и людей. На Маджипуре не было мест, целиком заселенных одной расой: древние указы правительства восходившие к самым ранним трудным дням расселения нечеловеческих рас, запретили такую концентрацию, за исключением резервации метаморфов, но гейроги были особенно склонны к кланам и группировались в Долорне и его округе выше законного максимума. Гейроги были теплокровные и млекопитающие, но кое-какие черты рептилий делали их неприятными для большинства других рас: быстро мелькающие красные языки, блестящая серая чешуйчатая кожа плотной консистенции, холодные немигающие глаза. Волосы их походили на Медуз: черные мясистые пряди не лежали на месте, а изгибались и вились кольцами. Их кисло-сладкий запах тоже не очаровывал ноздри негейрогов. Валентин вышел с труппой на эстраду в подавленном настроении. Час был совсем неподходящий: циклы тела нарушены, и хотя он спал достаточно, ему совершенно не улыбалось бодрствовать именно сейчас. Он снова нес на себе груз непонятного сна. Леди его отвергла, он сумел войти с ней в контакт - что это означало? Когда он был только Валентином - жонглером, значение сна было неважно для него: каждый день имел свою тропу, и Валентин заботился лишь об увеличении ловкости руки и точности глаза. Но теперь эти неясные и тревожные разоблачения посетили его, и он снова вынужден был обдумывать мрачные дальнобойные дела, цели дороги и судьбы, с которыми он связан. Ему это очень не нравилось. Он уже вкусил ностальгическую печаль по добрым старым временам двухнедельной давности, когда он пришел в Пидруд в счастливой бесцельности. Требования искусства быстро оторвали его от размышлений. Здесь, под ярким светом, не время думать о чем-либо, кроме работы. Эстрада была громадная, и на ней одновременно происходило многое. Вруонские маги включали в свою работу плывущие разноцветные потоки света и клубы зеленого и красного дыма; вдали дрессировщик показывал дюжину стоящих на хвостах толстых змей; ослепительные танцоры с гротескно-тощими телами делали резкие прыжки; несколько маленьких оркестров в разных местах эстрады играли резкие, трубно звучащие мелодии, любимые гейрогами; был акробат с одним пальцем, ходящая по проволоке женщина, левитатор, трио стеклодувов, делающих вокруг себя клетку, глотатель живых угрей, взвод неистовых клоунов и многие другие, которых Валентин уже не мог видеть. Публика, развалившаяся в полутьме, легко следила за всеми, потому что громадная сцена медленно вращалась, делая полный оборот за час или два, так что каждая группа выступавших поочередно проходила перед всеми зрителями. - Все это плавает на озеро ртути, - прошептал Слит. - За этот металл можно купить три провинции. При такой конкуренции на глазах наблюдателей жонглеры выступили с самыми искусными трюками, и это означало, что новичок был исключен; он бросал свои дубинки и лишь изредка получал от других нож или факел. Карабелла танцевала на серебряном шаре диаметром в два фута; он описывал неправильные круги, а она в это время жонглировала пятью ослепительно яркими зелеными шарами. Слит встал на ходули и поднялся выше скандаров - крошечная фигура где-то наверху - спокойной перекидывал из руки три громадных, красных в черную крапинку яйца моликана, которые купил вечером на рынке. Если бы он уронил яйца с такой высоте, брызги были бы замечательны, и это было бы безмерным унижением, но, поскольку Слит никогда ничего не ронял, то не уронил и в эту ночь. Что касается шести скандаров, то они выстроились в звездном порядке, спинами друг к другу, и жонглировали горящими факелами. В тщательно скоординированное время каждый бросал факел через плечо своему брату на противоположной стороне звезды. Обмен шел с поразительной точностью. Траектории летящих факелов были безупречно рассчитаны, чтобы создать замечательные, перекрещивающиеся световые узоры, и ни одного волоска на шкуре скандаров не опалилось, когда они наугад выхватывали из воздуха горящий факел, брошенный им невидимым партнером. Они прошли два оборота сцены, выступая по получасу с пятью минутами отдыха в центральной шахте прямо под эстрадой, где собирались сотни отдыхающих артистов. Валентину хотелось бы сделать что-нибудь более заметное, чем его элементарное жонглирование, но Залзан Кавол запретил. Ты еще не готов, сказал он, хотя для новичка работаешь отлично. Настало утро, когда труппе наконец позволили оставить сцену. Оплата была почасовая, а время определялось по счетчикам реакции, помещенным под сидениями зрителей. За счетчиками наблюдали гейроги в будке под сценой. Некоторые выступающие оставались на эстраде лишь несколько минут, а потом общая скука или презрение изгоняли их, но Залзан Кавол и его команда, которым было гарантировано два часа работы, оставались на эстраде четыре часа. Их могли бы оставить и еще на час, но братья Залзана Кавола, собравшиеся вокруг него для краткого, но интенсивного спора, отговорили его. - Жадность доведет его до беды, - сказала Карабелла. - Не думает ли он, что