своей стороны, сэр, и, если позволил при этом себе лишнее, великодушно извиняюсь. - Вы абсолютно корректны, Доу, - тепло сказал я, потому что мужество, честность и рассудительность этого человека внушали уважение. - Я рад, что вы были со мной откровенны. Мы оба хотим найти правду, но в деле этом очень много странностей, и поэтому, чтобы выяснить истину, необходимо прилагать совместные усилия, независимо от наших взглядов и жизненных установок! Сержант одобрительно посмотрел на меня и продолжал: - На мой взгляд, заподозрив кого-либо, следует по крупицам собирать доказательства или же приходить к заключениям, способным убедить вас и настроить "за" я "против". И тогда мы придем к выводу, а возможно, отбросим все другие версии, оставляя лишь самую подозрительную из всех нами рассмотренных. После этого нам нужно... В эту минуту дверь открылась, и вошла мисс Трелони. Едва увидев нас, она подалась назад со словами: - Ах, простите! Я не знала, что вы здесь и заняты. Я поднялся, когда она собралась выйти. - Пожалуйста, войдите, - позвал я. - Мы с сержантом Доу просто разговаривали. Она помедлила, и тут в комнате появилась экономка, объявив о приходе доктора Винчестера, желающего видеть хозяйку. Повинуясь взгляду мисс Трелони, я покинул комнату следом за ней. Осмотрев больного, доктор сказал нам, что видимых перемен не обнаружил. Он добавил, что тем не менее предпочтет остаться в доме в эту ночь. Мисс Трелони казалась довольна этим и приказала экономке приготовить для него комнату. Позже, когда мы остались с ним наедине, он вдруг сказал: - Я договорился о своем пребывании здесь, потому что хотел поговорить с вами, и, поскольку я хочу, чтобы это было сугубо между нам и, по-моему, лучше всего будет сделать это за сигарами попозже вечером, когда мисс Трелони дежурит у отца. Мы по-прежнему придерживались с мисс Трелони очередности ночного наблюдения за больным. Вместе мы должны были наблюдать за ним под утро, и меня волновало то, что детектив также собирался вести наблюдения втайне и в одиночку и быть при этом особенно настороже. День прошел без событий. Мисс Трелони спала днем и после обеда отправилась сменить сиделку. Миссис Грант оставалась с нею, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Винчестером пили кофе в библиотеке. Когда мы закурили наши сигары, он спокойно начал: - Итак, мы одни и можем начать конфиденциальный разговор. Разумеется, мы связаны "обетом молчания" по поводу происходящих событий? - Совершенно верно! - подтвердил я, и сердце мое екнуло при мысли об утреннем разговоре с сержантом и тех гнетущих страхах, которые остались после него в моем сознании. Доктор продолжал: - Этот случай вполне способен повлиять на разум всех принимающих в нем участие. Чем больше я над ним думаю, тем больше схожу с ума, чувствуя, как обе постоянно укрепляющиеся версии тянут нас в противные стороны. - И что это за версии? Он глянул на меня проницательно, прежде чем ответить. В подобные минуты взгляд доктора Винчестера становился обескураживающим. Он мог бы подействовать на меня, будь у меня какая-то личная заинтересованность в этом деле, не считая участия в мисс Трелони. Но сейчас я выдержал его не дрогнув. Теперь я был поверенным в этом деле - с одной стороны "амикус куриа" [Амикус куриа - друг закона (лат.).], а с другой - представитель защиты. Сама мысль в голове у этого умного человека двух равносильных и противоположных версий была достаточно утешительна, чтобы ослабить мое волнение по поводу вероятности нового нападения. Доктор заговорил, и лицо его, вначале непроницаемо улыбавшееся, приобрело выражение жесткой угрюмости: - Две версии: факт и фантазия! В первой заключена вся суть дела-нападения, попытки грабежа и убийства, подстроенная каталепсия, указывающая либо на преступный гипнотизм, либо на простой образчик яда, неведомый пока нашей токсикологии. По второй версии действует "влияние", не определенное ни в одной из известных мне книг - не считая страниц романов. Никогда еще не поражала меня столь сильно истина гамлетовских слов: И в небе и в земле сокрыто больше... Чем снится вашей мудрости Горацио. Для начала возьмем сторону "факта". Перед нами человек в окружении домочадцев; в его доме множество слуг из различных классов, что исключает возможность организованного заговора из людской. Он богат, образован, умен. Судя по его физиономии, он несомненно обладает железной волей и определенными стремлениями. Его дочь (единственная, насколько мне известно) юная, бойкая и умная девушка, спит в комнате, смежной с его кабинетом. Кажется, для каких-либо нападений или неприятностей извне нет ни разумных поводов, ни возможностей. И все же нападение происходит, зверское и безжалостное, совершенное посреди ночи Оно быстро обнаружено - настолько быстро, что обычно в криминальных делах это происходит не случайно, а с обдуманным намерением. Нападающего или нападающих нарочно спугнули до окончания их работы, в чем бы их цель ни заключалась. Но тем не менее нет следов их побега: ни улик, ни шума, ничего. Нет даже открытой двери или окна. Ничего указывающего на того, кто это сделал, или на то, что дело вообще сделано, - за исключением жертвы и ее ближайшего окружения. На следующую ночь - новое нападение, хотя дом полон бодрствующими людьми, среди которых наблюдают за комнатой и соседними помещениями офицер-детектив, опытная сиделка, верный друг и собственная дочь жертвы. Сиделку поражает каталепсия, а наблюдающего друга (защищенного респиратором) - глубокий сон. Детектив тоже настолько подвержен ступору, что стреляет из своего пистолета в комнате больного и даже не может вспомнить, в кого он стрелял. Похоже, ваш респиратор - единственное, что относится к стороне "факта". То, что вы не потеряли головы, как прочие, - эффект, зависящий от времени, проведенного в комнате, - указывает на вероятность того, что оказывающий вредное влияние медиум не обладает гипнотической силой. Но опять-таки есть факт, противоречащий данному. Мисс Трелони, пробывшая в комнате дольше вашего (поскольку она то и дело заходила и выходила из комнаты и сидела там подолгу во время своих дежурств), по-видимому, не подверглась странному воздействию. Следовательно, "влияние" не поражает всех подряд - если не предположить, конечно, что хозяйка почему-либо не подвержена' ему. Если окажется так, что виновато некое загадочное "дыхание", исходящее из многих египетских вещиц, то дело проясняется, но тогда мы столкнемся с тем фактом, что мистер Трелони большую часть времени - по сути, полжизни - провел в этой комнате и больше всех был подвержен ему. Какого типа влияние могло вызвать все эти противоречивые последствия? Нет! Чем больше я думаю об этой дилемме, тем больше запутываюсь! В самом деле, если предположить, что физическое нападение на мистера Трелони совершил некто, проживающий в доме и попадающий в круг подозреваемых, выборочность воздействия остается тайной. Погрузить человека в каталепсию нелегко. Насколько известно сейчас науке, подобную цель нельзя осуществить усилием воли. Сердцевиной этого дела остается мисс Трелони, очевидно, не подверженная ни одному из влияний или разновидностей одного и того же влияния. Она проходит через все испытания нетронутой, не считая одного легкого полуобморока. Крайне странно! Упав духом, я слушал доктора. Хотя он ничем не выказал недоверия, доводы его весьма беспокоили меня. Они не были столь же прямыми, как подозрения детектива, но также отделяли мисс Трелони от прочих, а быть одной, когда дело касается тайны, все равно что быть подозреваемой, если не сразу, то в конечном итоге. Я предпочел промолчать. В подобном случае молчание - золото, и нынешнее молчание позволит мне меньше объяснять или брать назад свои слова впоследствии. Поэтому я тайно радовался, что доктор, высказывая свои доводы, не требует ответа от меня - по крайней мере, сейчас. Похоже, доктор Винчестер и не ожидал его, так что, почувствовав это, я обрадовался, хотя и сам не знал почему. Обхватив ладонью подбородок, он немного помолчал, задумчиво уставясь в пространство и сведя брови. Сигара повисла в его пальцах, очевидно, он забыл про нее. Затем он продолжал ровным голосом, словно подхватывая мысль там, где оставил ее: - Другой "рог" дилеммы касается совершенно иной области и вступая в нее, мы должны оставить в стороне все, что имеет отношение к науке или эксперименту. Сознаюсь, многое в ней меня привлекает, хотя каждая новая мысль настолько захватывает своей романтикой, что приходиться одергивать себя и строго глядеть фактам в лицо. Иногда я спрашиваю себя, не действует ли временами это влияние или эманация в комнате больного и на меня, как подействовало на прочих, - к примеру, на детектива. Конечно, в случае, если это было неким химическим веществом, например, наркотиком в парообразной форме, его воздействие могло быть проникающим. Но что могло вызвать подобный эффект в этой комнате? Я знаю, она полна запахов мумии и это не удивительно, коли в ней полно реликтов гробниц, не говоря уже о настоящей мумии, на которую бросается Сильвио. Кстати, завтра я собираюсь подвергнуть его испытанию; я напал на след мумии-кошки и собираюсь завладеть ею завтра утром. Когда я принесу ее сюда, мы узнаем, насколько правдив тот факт, что расовый инстинкт способен пережить тысячелетнее пребывание в могиле. Впрочем, вернемся к делу... Сами по себе запахи мумии возникают от присутствия субстанций или их соединений, найденных египетскими жрецами, которые были образованными и учеными людьми своего времени. На протяжении веков опытным путем они обнаружили, что эти субстанции прекращают природный процесс разложения. Для такого результата пользовались мощными веществами и возможно, мы имеем дело с этими редкими веществами или их соединениями, свойства и воздействие которых неясны в нашу более позднюю и прозаическую эпоху. Интересно, есть ли подобные знания или хотя бы намеки на них у мисс Трелони? Единственное, в чем я твердо уверен: худшую атмосферу для комнаты больного трудно вообразить, и я восхищаюсь мужеством сера Джеймса Фрере, отказавшегося в этих условиях лечить больного. Инструкции, данные мистером Трелони своей дочери, и то, что, судя по вашим словам, он тщательно защитил их через своего поверенного, показывают, что Трелони что-то подозревал и почти ожидал каких-то событий... Как интересно было бы узнать об этом хоть что-нибудь! Наверняка в его бумагах может содержаться какой-то намек... Это сложная задача, но она должна быть решена. Его настоящее состояние не может длиться вечно, и если что-то произойдет, будет расследование. В этом случае придется рассмотреть все аспекты до мелочей... По сути, полицейское заключение покажет неоднократную попытку нападения. Поскольку явных улик нет, необходимо будет заняться поводом. Он смолк. Последние его слова прозвучали совсем тихо. В них чувствовалась безнадежность. Сейчас я был уверен, что настал мой черед выяснить, нет ли у него определенного подозрения, и, словно подчиняясь мысленному приказу, я спросил: - Вы подозреваете кого-нибудь? Похоже, мой вопрос больше испугал его, нежели удивил. Он взглянул на меня: - Подозреваю кого-нибудь? Это уж как угодно. Конечно, я подозреваю наличие влияния, но пока что мое подозрение этим ограничено. Позже, если подтвердятся мои выводам или предположения, а подозрения станут более конкретными, но сейчас. Он вдруг замолчал и посмотрел на дверь: послышался слабый звук, и ручка повернулась. Мне показалось, будто сердце мое остановилось в предчувствии зловещей, неопределенной опасности. В тот же миг я вспомнил об утреннем вторжении во время моего разговора с детективом. Дверь открылась, и в комнату вошла мисс Трелони. Увидев нас, она подалась назад, и глубокий румянец залил ее лицо. Несколько секунд длилось молчание: в подобной ситуации несколько секунд могут увеличиваться в геометрической прогрессии. Наконец мисс Трелони заговорила, и напряжение, в котором мы с доктором находились (я это легко заметил), ослабело: - Ах, простите меня, я не знала, что вы заняты. Я искала вас, доктор, чтобы спросить, не могу ли я отправиться спать, зная, что вы будете здесь. Я чувствую такую ужасную усталость, что боюсь нервного расстройства, и сегодня явно ни на что не пригожусь. Доктор Винчестер сердечно ответил: - Отправляйтесь в постель немедленно и выспитесь как следует! Ей-богу, вам это необходимо, и я весьма рад, что вы сами это предложили, потому что, увидев вас этим вечером, предположил, что вы вскоре попадете ко мне в пациенты. Она с облегчением вздохнула, и усталость, казалось, сошла с ее лица. Никогда не забуду глубину и искренность ее больших, прекрасных глаз и взгляд, устремленный ко мне вместе со словами: - Вы тоже будете охранять отца вместе с доктором, не так ли? Я так о нем волнуюсь, что каждая секунда приносит мне новые опасения. Но я совершенно выбились из сил и без хорошего сна могу сойти с ума. На нынешнюю ночь я переменю комнату. Боюсь, если останусь вблизи комнаты отца, каждый звук стократно умножит мой страх. Но разумеется, вы разбудите меня, будь на то причина. Я буду в спальне, рядом с будуаром возле холла. Эти комнаты я занимала, впервые приехав жить к отцу, и тогда не беспокоилась о... Там хорошо спится, и, может быть, я забудусь на несколько часов. Утром я встану бодрой. Спокойной ночи! Когда я закрыл за ней дверь и вернулся к маленькому столу, за которым мы сидели, доктор Винчестер сказал: - Бедная девушка измотана до последней степени. Я рад, что она наконец выспится. Это вдохнет в нее жизнь, и утром она будет как новенькая. Ее нервная система на грани срыва. Вы заметили, как ужасно она волнуется и как покраснела, войдя сюда и застав нас за разговором? Казалось бы, к чему ей беспокоиться о подобных мелочах в собственном доме и с приглашенными ею гостями? Я собрался было рассказать ему в качестве ее оправдания о повторении ситуации, в которой она застала нас с детективом днем, но вспомнил о строгой конфиденциальности того разговора и промолчал. Мы поднялись, чтобы отправиться в комнату больного, и вышли в тускло освещенный коридор. По дороге я не мог избавиться от бесконечных мыслей (они не оставляли меня еще много дней) о странном совпадении: ведь она перебила нас два раза, едва мы затронули тему подозрений. Определенно, здесь была странная паутина случайностей, в ячейки которой все мы вовлечены. Глава 7. Пропажа у путешественника Следующая ночь прошла спокойно. Зная, что мисс Трелони не была настороже, мы с доктором Винчестером удвоили внимание. Миссис Грант дежурила вместе с сиделками, и каждые четверть часа наведывались детективы. Больной всю ночь пребывал в трансе. Выглядел он здоровым, дышал легко, как ребенок, его грудь равномерно вздымалась и опускалась. Но он ни разу не пошевелился, если бы не дыхание, его можно было бы принять за мраморного. На нас с доктором были респираторы, но в ту невыносимо жаркую ночь они нам очень досаждали. Между полночью и тремя часам и ночи я был охвачен тревогой, и снова возникло то неприятное ощущение, которое за последние несколько ночей стало для меня привычным; но, увидев серую зарю, пробиравшуюся через края затемнений, я испытал неожиданное облегчение. В прохладном, обнадеживающем рассвете, когда восток начал постепенно бледнеть, задышалось свободнее; такое же облегчение, сменившееся суетливостью, чувствовалось во всем доме. В течение жаркой ночи мои уши, напрягавшиеся при каждом звуке, уже почти болели от этого, как будто бы мой мозг или другие органы чувств находились с ними в болезненной связи. Каждый вздох сиделки или шорох ее платья, каждый шаг ноги в мягкой туфле, когда вокруг ходили полицейские, каждый момент пребывания настороже прибавлял, казалось, новый импульс чувству самосохранения. Все в доме, должно быть, испытывали то же самое: то и дело я слышал беспокойные шаги наверху, а внизу то и дело открывали окна. Однако с наступлением утра все это прекратилось, и дом, казалось, умиротворился. Доктор Винчестер пошел домой после того, как сиделка Дорис сменила миссис Грант. Мне казалось, что он был слегка разочарован из-за того, что за всю эту долгую ночь бодрствования не случилось ничего необычного. В восемь часов к нам присоединилась мисс Трелони, и я был поражен, увидев, какую пользу ей принес сон. Она просто лучилась здоровьем, точно так же, как тогда, когда я впервые увидел ее на пикнике. На ее щеках, которые казались поразительно белыми по сравнению с черными бровями и алыми губами, возник какой-то намек на румянец. Когда она освежила свои силы, ей, казалось, стала присуща нежность, превосходившая даже ту, которую она поначалу выказала по отношению к своему больному отцу. Меня не могли не тронуть ее любящие прикосновения, когда она поправляла его подушки и расчесывала ему волосы, убирая их со лба. Я и сам был утомлен от того, что бодрствовал всю ночь, и теперь, когда Маргарет была на страже, сразу же ощутил всю усталость бессонной ночи и отправился спать. Я хорошо выспался и после завтрака собирался пойти на Джермин-стрит, но у двери в холл заметил какого-то назойливого человека. Из слуг тогда дежурил некий Моррис, которого раньше считали "чудаковатым", но после побега остальных слуг повысили в звании до дворецкого. Незнакомец говорил очень громко, так что понять его проблему было нетрудно. Слуга с полным уважением отнесся и к его словам, и к поведению, но ни на шаг не отходил от больших двойных дверей, так что гостю никак невозможно было войти. Первые же слова, которые произнес посетитель, вполне объяснили ситуацию: - Это все очень хорошо, но я должен видеть мистера Трелони! Что толку с того, что вы говорите мне, что я не могу, если я говорю вам, что я должен. Вы все время откладываете! Я пришел в девять часов; вы сказали, что он еще не встал, что ему нездоровится и его нельзя тревожить. Я пришел в двенадцать, и вы снова мне сказали, что он еще не вставал. Я тогда спросил, что мисс Трелони еще не вставала. Сейчас три часа, и вы снова мне говорите, что он в постели и еще не проснулся. Где мисс Трелони? "Она занята и ее нельзя беспокоить!" Что же, кто-то же должен ее побеспокоить! Я здесь по особому делу, касающемуся мистера Трелони, и я приехал из таких мест, где слуги всегда начинают с "нет". Я уже три года жду у дверей зданий и шатров, где начинает казаться, что легче достучаться в могилу, и где вы уже думаете, что люди внутри не живее, чем мумии. Я говорю вам, что с меня этого хватит. Когда я прихожу в дом человека, на которого работал, и нахожу его дверь закрытой, а слуги встречают меня точно такими же словами, этого я не понимаю. Разве мистер Трелони отдал вам распоряжение, что меня не следует впускать и он не станет со мной встречаться, когда я приду? Он прервался и возбужденно вытер лоб. Слуга отвечал ему очень вежливо. - Мне очень жаль, сэр, если, выполняя свои обязанности, я каким-то образом задел вас. Но у меня есть приказы, и я должен им подчиняться. Если вы пожелаете оставить записку, я передам ее мисс Трелони; если же оставите адрес, она сможет связаться с вами, - ответ прозвучал таким добросердечно, но не более того. - Приятель, к вам лично я ничего не имею, и мне жаль, если я потревожил ваши чувства. Мне нужно быть справедливым, даже когда я зол. Но кто угодно разозлится, оказавшись в таком положении. Время не ждет. Нельзя терять ни часа - ни минуты! И все же я торчу здесь, уже шесть часов обивая порог и все это время зная, что ваш хозяин рассердится в сто раз больше, когда узнает, как бесцельно пропало столько времени. Его можно разбудить хоть тысячу раз, чтобы он смог поговорить со мной прямо сейчас, и пока еще не поздно. Бог ты мой, это просто ужасно после всего того, через что я прошел, - видеть, как твои труды пропадают в последнюю секунду: когда ты уже у самой двери, тебя отпихивает тупой лакей! Хоть у кого-нибудь в этом доме есть здравый смысл или хоть авторитет, если здравым смыслом он не обладает? Я очень быстро смогу его убедить, что вашего хозяина надо будить, даже если он спит, как Семь Красавиц... В искренности этого человека нельзя было усомниться, так же как и в том, что дело срочное, по крайней мере, с его точки зрения. Я выступил вперед. - Моррис, - сказал я, - вам бы следовало известить мисс Трелони, что этот джентльмен хотел бы увидеться именно с ней. Если она занята, попросите миссис Грант передать ей. - Очень хорошо, сэр, - с облегчением ответил он и исчез. Я провел незнакомца в небольшую гостиную. По дороге он меня спросил: - Вы секретарь? - Нет! Я друг мисс Трелони. Меня зовут Росс. - Огромное вам спасибо, мистер Росс, за вашу доброту! - сказал он. - Меня зовут Корбек. Я дал бы вам свою карточку, но в тех местах, откуда я приехал, визитных карточек нет. А если бы они у меня и были, то, я полагаю, прошлой ночью они тоже бы исчезли... Он внезапно остановился, как бы поняв, что сказал слишком много. Мы оба молчали; пока мы ждали, я его рассматривал. Невысокий, плотный человек, загорелый до цвета кофе; вероятно склонный к полноте, но сейчас крайне исхудавший. Глубокие морщины на него лице и шее происходили не от времени и солнца; они безошибочно указывали на то, что мышцы ввалились и кожа потеряла свою упругость. Шея представляла собой сложную сеть рубцов и морщин, как бы иссушенная жаром пустыни. Такой цвет кожи можно было заработать, побывав на Среднем Востоке, в тропиках или в пустыне, но в каждом случае оттенок загара был свой. Эти оттенки различались, и однажды их увидев, можно было легко заметить смуглое свечение в одном случае, яркий красно-коричневый цвет в другом, а в третьем - темный въевшийся ожог, ставший постоянным оттенком. У мистера Корбека была массивная голова, с косматой темной красно-коричневой гривой волос, но лысая с висков. Он обладал красивым, высоким и широким лбом, с четко обозначенными лобными пазухами, если использовать термины физиогномики. Их квадратный вид свидетельствовал о логическом мышлении, а полнота под глазами - о склонности к языкам. Короткий широкий нос, выдающийся вперед подбородок и мощная челюсть говорили об энергичности и решительности. "Весьма подходящий для пустыни тип", - думал я, глядя на него. Мисс Трелони пришла очень быстро. Увидев ее, мистер Корбек, казалось, был удивлен. Его раздражение и возбуждение еще не прошли, так что такое вторичное и чисто внутреннее ощущение, как удивление, могло бы и не проявиться. Но, когда она заговорила, он уже не отводил от нее глаз, и я напомнил себе, что надо побыстрее найти возможность исследовать причину его удивления. Она начала с извинений, чем быстро свела на нет его возмущение: - Конечно, если бы отец хорошо себя чувствовал и я не дежурила бы в комнате больного, когда вы приходили в первый раз, вас не заставили бы ждать. Теперь не будете ли вы так любезны сказать, что у вас за срочная причина? - Взглянув на меня, он заколебался, но мисс Трелони сразу же добавила: - У меня нет никаких секретов от мистера Росса. Я ему полностью доверяю, и он помогает мне в моих несчастьях. Думаю, что вы не совсем понимаете, в каком состоянии находиться мой отец. Уже три дня он не просыпается и не приходит в сознание; я очень встревожена. К несчастью, я очень мало знаю как об отце, так и о его жизни. Я стала жить с ним только год назад и не имею представления о его занятиях. Я даже не знаю, кто вы и какое у вас может быть дело к нему, - она говорила это с легкой, извиняющейся улыбкой, в то же время изящной, как бы вежливо выражая абсурдность своего незнания. Секунд пятнадцать он внимательно смотрел на нее, затем заговорил, сразу же приступив к делу, будто бы он принял решение и к нему вернулась прежняя уверенность. - Меня зовут Юджин Корбек. Я Магистр Гуманитарных Наук, Доктор Юриспруденции и Магистр Хирургии в Кембридже; Доктор Литературы в Оксфорде; Доктор Естественных Наук и Доктор Филологии в Лондонском университете; Доктор Философии в Берлине; Доктор Восточных языков в Париже. У меня есть и другие степени, титулы и прочее, но не стоит вас тревожить их перечислением. Перечисленные мною степени говорят вам о том, что я достаточно "оперен" дипломами, чтобы влететь даже в комнату, где лежит больной. В молодости - в соответствии со своим и интересами и желаниями, но во вред для своего кармана - я заинтересовался египтологией. Меня, должно быть, укусил какой-то ядовитый скарабей, потому что мне плохо после этого пришлось. Я разыскивал захоронения и ухитрялся как-то жить и учился такому, чего нельзя прочитать в книгах. Я был на мели, когда встретил вашего отца, который проводил кое-какие собственные исследования. И с тех пор я понял, что у меня оставалось не так уж много неудовлетворенных желаний. Он был настоящим мастером в этой науке, свихнувшийся египтолог и мечтать не станет о лучшем шефе! Гость говорил с чувством; я был рад видеть, что мисс Трелони порозовела от удовольствия, слушая, как восхваляют ее отца. Однако же я не мог не думать, что мистер Корбек в какой-то мере теряет время впустую. Я предположил, что он хочет разведать обстановку и посмотреть, до каких пределов ему следует доверяться двум незнакомым людям. Я видел, что по мере того, как он говорил, его уверенность росла. Размышляя об этом позже и вспоминая, что он говорил, я понял, что тот объем информации, который он нам представил, говорил о растущим доверии к нам. - Несколько раз я возглавлял для вашего отца экспедиции в Египет и всегда был в восторге от того, что работаю с ним. Многие из своих сокровищ, - а у него есть некоторые редкости, скажу я вам, - он получил с моей помощью, или из моих экспедиций, или путем приобретения, или... или иначе. Ваш отец, мисс Трелони, обладает редкостными познаниями. Иногда он принимает решение разыскать какую-либо вещь, о существовании которой, - если она вообще еще существует, - ему стало известно, и он может проехать ради этого весь мир, пока ее не добудет. Этим я сейчас занимался. Он резко остановился, как будто бы рот его захлопнулся при помощи резинки. Мы ждали. Он продолжал с какой-то новой для него степенью осторожности, как бы стремясь предупредить любые наши вопросы. - Я не имею возможность упоминать о своем поручении - где я был, с какой целью и так далее. Подобные вопросы я могу обсуждать только с мистером Трелони. Я обязан хранить абсолютную тайну. Он сделал паузу, затем на его лице отразилось замешательство. Внезапно он спросил - Вы уверены, мисс Трелони, что ваш отец не в состоянии со мной сегодня увидеться? В свою очередь удивление выразилось на ее лице. Но оно сразу же исчезло. Встав, она сказала голосом, в котором присутствовало как достоинство, так и любезность. - Идите и смотрите сами! Она пошла к комнате отца; он последовал за ней, а я шел сзади. Мистер Корбек вошел в комнату больного, как будто бы был знаком с нею. По подсознательному поведению людей всегда можно безошибочно определить, когда они находятся в новой для них обстановке. Даже стремясь поскорее увидеть своего могущественного друга, он взглядом окинул комнату, как будто она ему знакома. Затем сосредоточил свое внимание на постели. Я внимательно за ним наблюдал, потому что чувствовал, что от этого человека в значительной степени зависит возможность решения вопроса, которым мы занимались. Не то чтобы я ему не доверял. Этот человек обладал кристальной честностью, и именно этого качества нам следовало опасаться. Его действиям была присуща смелая простота, но если бы он счел своей обязанностью хранить тайну, он держался бы до последнего. У нас на руках был случай по меньшей мере необычный, следовательно, рамки сохранения тайны можно трактовать более либерально. Невежество для нас означало беспомощность. Если бы мы узнали что-нибудь из прошлого, нам стали бы понятны условия, предшествовавшие нападению, и, возможно, мы смогли бы каким- то образом помочь пациенту выздороветь. Мои мысли снова начинали кружиться: резко собравшись, я стал смотреть. На загорелом, обветренном лице отражалось бесконечное сожаление, когда он смотрел на своего друга, лежавшего так беспомощно. Суровое выражение лица мистера Трелони не разглаживалось и во сне; но из-за этого он выглядел еще более беспомощным. Было бы неудивительно в таких условиях увидеть слабое или обычное выражение лица; но этот решительный, могучий человек, охваченный непроницаемым сном, выражал собой всю патетику великого поражения. Для нас его вид стал уже привычным, но я видел, что мисс Трелони, как и я снова ощутила это в присутствии незнакомца. Лицо мистера Корбека стало жестоким. Всякая жалость исчезла, вместо нее возник жесткий мрачный взгляд, обещавший горе тому, кто оказался причиной этого мощного поражения. Затем его выражения стало решительным, вулканическая энергия человека нацелилась на какую-то определенную цель. Он обернулся к нам; когда его глаза остановились на сиделке Кеннеди, брови его слегка поднялись. Заметив этот взгляд, она вопросительно посмотрела на мисс Трелони, которая ответила ей тоже взглядом. Сиделка тихо вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Мистер Корбек посмотрел сначала на меня, с естественным импульсом мужчины говорить скорее с мужчиной чем с женщиной; затем, вспомнив о приличиях, обратился к мисс Трелони и сказал: - Расскажите мне об этом. Как и когда это началось! - мисс Трелони взглянула на меня, и я рассказал ему обо всем, что знал. Пока я рассказал, он сидел неподвижно, но его бронзовое лицо незаметно приобретало стальное выражение. Когда же под конец я рассказал ему о визите мистера Марвина и о власти поверенного, его взгляд просветлел. Заметив его интерес к этому вопросу, я остановился на деталях договора, он сказал: - Отлично! Теперь я знаю, что я должен делать! Сердце у меня упало. Эта фраза, произнесенная в такое время, казалось, закрыла дверь моим надеждам на догадку. - Что вы имеете в виду? - спросил я, ощущая слабость своего вопроса. Его ответ усилил мои страхи: - Трелони знает, чего хочет. Во всем он делал, у него была определенная цель, и мы не должны вмешиваться. Он, очевидно, ожидал, что-то должно произойти, и обезопасился со всех сторон. - Не со всех! - энергично возразил я. - Где-нибудь, очевидно, было слабое место, иначе он не лежал бы здесь просто так! - Спокойствие мистера Корбека меня удивило. Я ожидал, что он сочтет мою реплику серьезным аргументом, но она его не тронула - по крайней мере не так, как я думал. Что-то похожее на улыбку промелькнуло на его смуглом лице, когда он отвечал: - Это еще не конец! Трелони не зря обезопасил себя. Несомненно, он предусмотрел и это тоже или такую возможность, во всяком случае. - Вы знаете, чего он ждал или с какой стороны? - спросила мисс Трелони. Ответ последовал незамедлительно. - Нет! Не знаю ни того, ни другого. Могу предположить... - он резко остановился. - Что предположить? - возбуждение в голосе девушки было невыразимое. Стальное выражение снова возникло у него на лице, но когда он ответил, его голос звучал и вежливо и нежно. - Поверьте, я сделал бы все возможное, чтобы успокоить вас. Но здесь у меня обязательства более высокие. - Какие обязательства? - Молчания! - и его рот захлопнулся как капкан. Некоторое время никто не произносил ни слова. Мы все думали настолько интенсивно, что тишина была нам помощницей, даже незначительные звуки снаружи мешали. Первой тишину нарушила мисс Трелони. Я видел, как в ее взгляде появилась надежда, но перед тем, как заговорить, она взяла себя в руки. - Каково же было то срочное дело, по которому вы хотели меня видеть, зная, что отец... не может с вами встретиться? - пауза показала точность ее мыслей. Мистер Корбек мгновенно переменился так, что это показалось почти смешным. Его удивление, сменившее железное спокойствие, было похоже на пантомиму. Но вся юмористичность ситуации пропала, сменившись трагической серьезностью, когда он вспомнил об этом. - Бог ты мой! - воскликнул он и, подняв руку со стула, на котором она лежала, хлопнул по нему с яростью, которая и сама бы по себе могла бы привлечь внимание. Сдвинув брови, он продолжал. - Совсем забыл! Какая потеря! И именно сейчас! Прямо в момент успеха! Он лежит здесь беспомощный, а я должен держать язык за зубами! Не могу двинуть ни рукой, ни ногой, не зная его желаний! - В чем же дело? Пожалуйста, скажите нам! Я так тревожусь о своем дорогом отец! Неужели новая беда? Надеюсь, нет? Я так тревожусь и в таком горе! Не могли бы вы сказать хоть что-нибудь, что могло бы уменьшить эту ужасную тревогу и неуверенность? Он поднялся и встал во весь рост. - Увы! Не могу не имею права вам что-то говорить. Это его тайна - Он указал на кровать. - И тем не менее... тем не менее я пришел сюда за его советом. А он лежит здесь беспомощный... И время летит! Может быть, скоро будет слишком поздно! - Что же это? Что же это - перебила его мисс" Трелони в страсти своей горечи, с болезненной гримасой на лице. - Ох, говорите! Скажите что-нибудь! Такая беда, такой ужас, эта таинственность убивает меня! Мистер Корбек с усилием взял себе в руки. - Я не могу говорить с вами о деталях, но у меня огромная потеря. Моя работа, на которую у меня ушло три года, привела к успеху Я нашел все, что искал - и более того, я успешно довез их сюда. Сокровища, сами по себе бесценны, но вдвойне драгоценные для него, по чьему желанию и указаниям я их искал Я прибыл в Лондон только вчера вечером, и когда я проснулся сегодня утром, обнаружил, что мой драгоценный груз украден. Украден каким-то таинственным образом. Ни одна душа в Лондоне не знала о моем приезде. Никто кроме меня, не знал, что было в моей потертой сумке. В моей комнате только один выход, дверь была заперта на замок и защелку. Комната находится на пятом этаже, так что никто не мог влезть через окно. Кроме того, я сам закрыл окно и запер его на защелку, потому что стремился обезопасить себя со всех сторон. Утром оказалось, что к защелке никто не прикасался... И тем не менее моя сумка была пуста. Светильников там не оказалось!.. Ну вот, проболтался. Я поехал в Египет, чтобы отыскать набор античных светильников, которые хотел выследить мистер Трелони. С неимоверным трудом, пройдя через множество опасностей, я их выследил. Я успешно довез их... А теперь! - он отвернулся в огорчении. Даже для его железной натуры это ощущение потери казалось невыносимым. Мисс Трелони, подойдя к нему, положила свою руку на его. Я смотрел на нее в изумлении. Вся страсть и боль, которые, казалось, так ее трогали, превратились в решимость. Она выпрямилась, глаза ее горели, все ее существо излучало энергию. Было очевидно, что она на удивление сильная женщина, что ее сила придет ей на помощь, когда потребуется. - Мы должны действовать немедленно! Желание моего отца должно быть выполнение, если мы сможем это сделать. Мистер Росс, вы юрист. У нас в доме человек, которого вы считаете лучшим сыщиком Лондона. Мы несомненно сможем что-нибудь сделать. Мы можем начать прямо сейчас! Ее энтузиазм заразил и мистера Корбека. - Отлично! Вы достойны своего отца! - только и сказал он. Но его восхищение ее энергией выразилось в том, что он оживленно схватил ее за руку. Я двинулся к двери, собираясь пригласить сержанта Доу, и, уловив ее одобрительный взгляд, я понял, что Маргарет - мисс Трелони - поняла меня. Я был уже у двери, когда мистер Корбек окликнул меня. - Минуту, - сказал он, - пока мы не ввели в ситуацию новое лицо. Вы должны себе уяснить, что он не должен знать того, что вы знаете сейчас, что эти светильники - предмет длительного, трудного и опасного поиска. Все, что я могу ему сказать, и все, что он должен узнать из любого другого источника, это то что украдена моя собственность. Я должен буду описать лампы, особенно одну из них, сделанную из золота, и я боюсь, что вор, не подозревая о ее исторической ценности, расплавит ее, чтобы скрыть следы. Я с удовольствием бы заплатил в десять, двадцать, в тысячу раз больше, чем стоит это золото, лишь бы светильник не оказался расплавленным. Я расскажу детективу только самое необходимое. Так что, пожалуйста, позвольте мне отвечать на все его вопросы, если, конечно, я не попрошу вас ответить. Мы кивнули. Но затем у меня возникла одна идея, и я сказал: - Кстати, если необходимо держать язык за зубами, лучше обратиться к частному детективу. Если что-то станет известно Скотленд-Ярду, держать язык за зубами будет не в нашей власти и сохранение тайны станет невозможным. Я по пути прощупаю сержанта Доу. Если я промолчу, это будет означать, что он возьмет на себя эту задачу и будет держать язык за зубами. Мистер Корбек сразу же ответил. - Тайна - это главное. Единственное, чего я боюсь, это того, что светильники, все три или не все, будут уничтожены сразу же. К моему крайнему удивлению мисс Трелони мгновенно отреагировала на это, сказав тихим, но решительным голосом: - Они не будут уничтожены, ни один из них! Мистер Корбек чуть не улыбнулся от изумления. - Откуда же вы можете это знать? - спросил он. Ее ответ был еще менее вразумительным: - Не знаю, откуда я это знаю; но знаю, что знаю. Я чувствую это в себе; как будто бы это какое-то убеждение, которое было со мной всю мою жизнь. Глава 8. Светильники нашлись Сержант Доу сначала немного усомнился, но наконец согласился дать частную консультацию по делу, о котором ему расскажут. Он добавил, что мне следует помнить, что он может только дать совет; но если потребуются конкретные действия, то ему, может быть, придется обратиться к начальству. Я оставил его в кабинете и привел к нему мисс Трелони и мистера Корбека. Не успели мы выйти из комнаты, как сиделка Кеннеди заняла свое место у кровати. Я не мог не восхититься осторожной и хладнокровной точностью, с которой путешественник рассказал о своем деле. С виду он не скрывал ничего, но тем не менее почти не обрисовал пропавшие предмету. Он не стал особо распространяться о тайне этого дела; он, казалось, смотрел на это дело как на обычную кражу в отеле. Зная, что его единственной целью было найти эти предметы до того, как они будут испорчены, я видел то редкостное интеллектуальное умение, с которым он говорил по существу дела и держал при себе все остальное как ни в чем не бывало. "Воистину, - подумал я, - этот человек научился многому на восточных базарах, и, с помощью западного интеллекта обошел в этом своих учителей!" Он четко обрисовал свое дело детективу, который, немного подумав, спросил: - Горшок или весы? - Что это значит? - спросил мистер Корбек напряженно. - Это старое выражение Бирмингемских воров. Я думал, что в наши времена жаргона это всем известно. В старые времена, в Бруме, где было множество небольших производств по обработке металлов, мастера по обработке золота и серебра покупали металлы почти у любого прохожего. А так как в небольших количествах металлы можно было купить недорого, если не спрашивать откуда они взялись, то стало обычаем задавать только один вопрос - нужен ли товар в плавленом виде, и в этом случае покупатель называл цены, а горшок для плавки всегда стоял на огне. Если же, по выбору покупателя, товар нужно было сохранить в той форме, в которой он был, тогда его взвешивали и он шел по стандартной цене лома металлов. Этим делом занимаются и до сих пор, и не только в Бру