. Дон, бедный! Ты, наверное, вообразил невесть что! - Кто был этот человек, с которым ты говорила? Бритый, в темных очках и с мальчиком? - А, этот. Так это его ты видел? Его зовут Грег. Мы знакомы по Новому Орлеану. Он приехал сюда учиться, потом его выгнали. А мальчик - его брат. Их родители умерли, и Грег о нем заботится, хотя я должна сказать, не очень хорошо. - Он из Нового Орлеана? - Конечно. - А как его фамилия? - О, какой ты подозрительный! Его фамилия Бентон. Они жили на соседней улице. Все это звучало убедительно, но я не мог забыть внешность этого Грега Бентона. - Он из Х.Х.Х.? Она засмеялась. - Мой бедный дорогой Дон все прикинул! Нет, конечно. Не думай о нем. Не знаю, зачем я вообще тебе сказала. - Так ты правда знаешь людей из Х.Х.Х.? - Но немного... Я с облегчением вздохнул. Конечно, она напускала на себя таинственность, а "человек-волк" - ее старый знакомый из Нового Орлеана, который в полутьме произвел на меня странное впечатление, как.., как сама Альма тогда, на лестнице. - А что этот... Бентон делает? - Я думаю, он торгует лекарствами.., не совсем легальными. Это объясняло его странный вид и его присутствие в баре "Последний риф". Но Альма почему-то выглядела раздраженной. - Если ты закончил дело, пожалуйста, подойди и поцелуй свою невесту, - сказала она. Я оказался у двери через несколько секунд. Той ночью случились два происшествия. Мы лежали в постели Альмы, окруженные обстановкой, которую я уже описал. Большую часть ночи я скорее думал, чем спал, и один раз легко коснулся голой руки Альмы. Меня будто ударило током - не электрическим, а током концентрированной энергии, будто я коснулся огромного слизняка. Я отдернул руку, она пошевелилась и пробормотала: "В чем дело, дорогой?" - и я тоже что-то пробормотал в ответ. Потом я уснул, и мне приснилось ее лицо, но не знакомое, а какое-то чужое и такое страшное, что я со стоном проснулся и уже не мог уснуть. Глава 4 Может быть, с этого и начались перемены, но внешне наши отношения не менялись, по крайней мере до уик-энда в Стилл-Бэлли. Мы занимались любовью часто и охотно, Альма продолжала говорить о нашей жизни после женитьбы. И я продолжал любить ее, хотя и сомневался порой в правдивости ее слов. В конце концов разве я не был писателем и тоже своего рода лжецом? Моя профессия состояла в том, чтобы придумывать события и людей, окружая их более или менее правдоподобными деталями, и выдумки других не должны были меня смущать. Мы решили пожениться в Беркли в конце весны и закрепить таким образом наше счастье. Но, по-моему, перемены уже начались с того момента, как я дотронулся до нее ночью, хотя я их еще не заметил. Конечно, переменам способствовало мое "принятие". Накануне лекции о Крэйне я не выдержал и прямо спросил ее об этом; у меня было плохое настроение, поскольку я знал, что не готов. - Слушай, если я "принят" не тобой и не миссис де Пейсер, то кем? Мне интересно. Может, это твой приятель из бара? Или его идиот-братец? Она улыбнулась немного нервно: - Придется тебе сказать. Мы уже достаточно близки. - Да, уж скажи. - Я знаю, что это прозвучит странно. - Ничего. Мне надоело неведение. - Тот, кто тебя принял - мой старый любовник. Подожди, Дон, это не то, что ты думаешь. Он умер. - Умер? - Я так и сел. Конечно, я был удивлен, но теперь мне кажется, что я и ожидал чего-то подобного. Она кивнула со своим обычным иронически-серьезным выражением. - Да. Его зовут Тэкер Мартин. Я связана с ним. - Связана? - Постоянно. Я говорю с ним. Ты ему нравишься, Дон. Очень нравишься. - Польщен. - Да. Я ему все рассказываю. И он мне все время говорит, что мы должны пожениться. Ты действительно нравишься ему. Если бы он был жив, вы бы подружились. Я молча смотрел на нее. - Я же говорила, что это прозвучит странно. - В самом деле. А как давно он умер? - Пять или шесть лет назад. - Еще один старый друг из Нового Орлеана? - Именно. - И вы были близки? - Мы были любовниками. Он был старше, намного. Он умер от сердечного приступа. Через два дня после этого он начал говорить со мной. Он два дня не мог найти телефон, - она замолчала. - А сейчас он говорит с тобой? - Он слушает. Он рад, что ты узнал о нем. - Не могу сказать то же о себе. - Попробуй понять. Ты ему нравишься, Дон. Все будет хорошо, так же, как и раньше. - А когда мы с тобой в постели, этот Тэкер тоже тебе звонит? - Думаю, что да. Эта сторона его всегда интересовала. - И он дает тебе советы? - Иногда. Это именно он напомнил мне о друзьях отца на Поросе. Он думает, что тебе это понравится. - И что, он думает, я буду делать теперь, когда узнал про него? - Он говорит, что ты несколько растерян и думаешь, что я немного не в себе, но тебе нужно только попытаться понять - ОН здесь и никуда не денется, и ты здесь, и мы поженимся. Поэтому думай о нем просто как о части меня. - Я не могу поверить, что ты действительно говоришь с человеком, умершим пять лет назад. На деле я был очарован всем этим. Беседы с духами, бывшие в моде в XIX веке, хорошо подходили Альме. Конечно же, разговорчивый дух Тэкера Мартина был иллюзией; у кого угодно, кроме Альмы, такая иллюзия свидетельствовала бы о серьезном умственном расстройстве. Мне не нравилась и процедура "принятия" бывшим любовником. Я поглядел на Альму, сидящую напротив меня с выжидательным выражением, и подумал: она опять выглядит андрогином. Она была похожа на девятнадцатилетнего парня. Она улыбнулась мне. Мне хотелось тут же повалить ее на диван, и я по-прежнему чувствовал отчуждение от нее. Ее длинные красивые пальцы спокойно лежали на полированном дереве столика, переходя в не менее красивую руку. - Мы будем так замечательно жить, - сказала она. - Ты, я и Тэкер. - Видишь? Он же говорил, что ты не будешь против. По пути на лекцию я вспомнил человека, которого видел с ней, Грега Бентона, и не смог сдержать дрожь. Конечно, Альма не была нормальной. В ее мире спокойно присутствовали говорящие духи и зловещие человековолки. Конечно, она не заставила меня поверить в этот свой мир, но я часто задумывался. Человек стоит на твердой земле, и вдруг она обрушивается у него под ногами, и вместо травы и почвы он видит зияющую пропасть, где кишат неведомые бледные твари. Значит ли это, что твердой земли вообще нет, что она только узкий мостик над всем этим кошмаром? Нет, конечно, нет. Я люблю Альму, говорил я себе. Мы весной поженимся. Я думал о ее восхитительных ногах, о ее милом лице, о тонкости чувств, которые я познал с нею. Моя вторая лекция полностью провалилась. Я запутался в своих заметках, в отчаянии попытался выдать несколько затасканных идей и не смог их связать. Погруженный в свои муки, я заявил, что "Алый знак доблести" - это "история о привидении, где привидение так и не появляется". Когда я закончил, из зала раздалось несколько иронических хлопков. Хорошо хоть Либерман был в Айове. После этого я пошел в бар и заказал двойную порцию "Джонни Уокер". Потом пошел к телефонам и взял справочник Сан-Франциско. На "П" там не было ничего похожего, но на "Д" я отыскал "де Пейсер Ф.". Адрес был в том месте, где говорила Альма. Что ж, может быть, земля и в самом деле твердая. На другой день я позвонил Дэвиду и сказал, что собираюсь в Стилл-Вэлли. - Прекрасно, - сказал он, - и как раз вовремя. Правда, там пока живет сторож, но вы сможете побыть там вдвоем. А кто она? - Очень странная девушка. Я думаю, мы с ней поженимся. - Как-то неуверенно ты говоришь. - я обручен с ней. Мы поженимся в конце весны. - А как ее зовут? Почему ты до сих пор молчал? - Дэвид, я никому из родных еще не говорил. Если ты с ними общаешься, скажи, что я им напишу. Пока. Я очень занят. Он объяснил мне, как до него добраться, и сказал: "Что ж, братец, я очень рад за тебя". Мы обменялись обычными обещаниями писать друг другу. Дэвид купил дом в Стилл-Бэлли, когда получил хорошую работу в Калифорнии. Он выбрал его со своей обычной тщательностью, убедившись, что он стоит близко к океану и имеет участок земли - восемь акров. После этого он потратил немалую сумму на ремонт и переоборудование. С тех пор дом подорожал как минимум в четыре раза, еще раз подтвердив всем, что Дэвид далеко не дурак. Мы с Альмой взяли ключи у соседей (сторож накануне выехал) и поехали по пыльной дороге в сторону океана. Когда мы увидели дом. Альма сказала: - Дон, здесь мы проведем наш медовый месяц. Меня обмануло то, что Дэвид постоянно называл свой дом "коттеджем". Я ожидал увидеть двух- или трехкомнатный сарай, но передо мной предстала дорогая игрушка преуспевающего юриста. - Твой брат здесь не живет? - спросила Альма. - Приезжает на две-три недели каждый год. - Хорошо. Я никогда не видел ее такой заинтересованной. - Что говорит Тэкер? - Говорит, что здесь чудесно. Похоже на Новый Орлеан. Я не стал спорить. "Коттедж" Дэвида был двухэтажным деревянным строением испанского типа, белым с черными железными балкончиками. Тяжелую переднюю дверь окружали пузатые колонны. Прямо за домом расстилался бескрайний голубой океан. Я вытащил из багажника наши чемоданы и открыл дверь. Пройдя через маленькую прихожую, мы очутились в комнате, освещенной солнцем. На полу лежал пушистый ковер. По углам стояли кушетки и низенькие столики со стеклянными крышками. Я уже знал, что мы найдем в доме. Я знал, что там будут сауна, дорогая стереосистема, и в спальне - шкаф, набитый порнографией. Еще "Бетамакс", кровать размером с бассейн, биде в каждой ванной... Я понял, куда Дэвид угрохал столько денег, когда приезжал в Калифорнию, но я не подозревал, что его вкусы остались на уровне юного плейбоя. - Тебе не нравится, да? - спросила Альма. - Я удивлен. - Как зовут твоего брата? Я сказал. - А где он работает? Она кивнула, когда я назвал фирму, не с иронией, как придуманная мной позже Рэчел Варни, но будто записывая это в невидимый блокнот. Она была права - волшебная Страна Дэвида мне не понравилась. Мы пробыли там три дня. Альма вела себя по-хозяйски, а я все сильнее раздражался, глядя, как она готовит на сверкающей белизной кухне или роется в дорогих игрушках Дэвида. Она как-то внезапно превратилась из того воздушного создания, какой я ее знал, в обычную домохозяйку, и я так и видел, как она придирчиво выбирает продукты в супермаркете. Я опять свожу впечатления нескольких месяцев к трем дням, но изменения происходили сразу. Потом они только нарастали. У меня было странное чувство, что с переездом в другое место она как бы стала другим человеком. Теперь она говорила много, рассуждения по поводу нашей женитьбы превратились в настоящее эссе. Я с удивлением узнал, где мы будем жить (в Вермонте), сколько у нас будет детей (трое) и так далее. И что хуже всего, она без конца говорила о Тэкере Мартине. "Тэкер был таким большим, Дон, с прекрасными белыми волосами и пронзительными синими глазами. Тэкер особенно любил... Я не говорила тебе, что Тэкер... Однажды мы с Тэкером..." Все это сильно повлияло на мои чувства, но я не желал признать, что что-то изменилось. Когда она говорила о том, какими будут наши дети, я с удивлением видел, что у меня дрожат пальцы. Я спрашивал себя: "Но ведь ты ее любишь? Ты же не станешь обращать внимания на все эти фантазии о Тэкере Мартине? Разве не так?" Погода испортилась. Когда мы приехали в Стилл-Бэлли, сияло солнце, но под вечер спустился густой туман, продолжавшийся все три дня. Когда я смотрел в окно на океан, было похоже, что он окружает нас со всех сторон, серый и мертвенный (именно это видел "Сол Мелкий" в парижской комнате). Иногда было видно дорогу, но чаще всего можно было видеть что-то только на расстоянии вытянутой руки. Так что мы целыми днями сидели в доме Дэвида. Серый туман клубился за окнами, а шум волн раздавался так близко, что, казалось, они вот-вот ворвутся в дверь, Альма элегантно располагалась на одной из кушеток c чашкой чая или блюдцем с апельсином, поделенным на равные дольки. "Тэкер говорил, что, когда мне будет тридцать, я буду самой красивой женщиной в Америке. Сейчас мне двадцать пять, и я боюсь его разочаровать. Еще он говорил..." Я чувствовал безотчетный страх. На вторую ночь она встала с кровати, разбудив меня. Я присел и посмотрел на нее. Она, обнаженная, подошла к окну спальни. Мы не занавешивали окон, и она стояла там и смотрела на серую пелену, скрывающую океан. Ее спина в полумраке казалась очень бледной и тонкой. - Что там. Альма? - спросил я. Она не отвечала. - Что-нибудь случилось? Она очень медленно повернулась. - Я видела дух (так "Рэчел Варни" сказала "Солу Мелкину", но, быть может. Альма сказала "Я дух"? Не знаю, она говорила очень тихо. Я сразу подумал о Тэкере Мартине, но если она сказала "Я дух", почему меня тогда это не напугало?) - О, Альма, - сказал я, не такой уверенный, как днем. Темнота в комнате, рокот волн и ее длинное белое тело у окна поневоле заставляли Тэкера выглядеть реальнее. - Скажи ему, пусть уходит и иди в постель. Но она только надела халат, взяла стул и села у окна. - Альма? Она не ответила и не обернулась. Я снова лег и в конце концов уснул. После этого долгого уик-энда все стало катиться под откос. Я часто думал, что Альма не в себе, а после того, что случилось с Дэвидом, я думаю, что она сознательно шла к своей цели, играя со мной, манипулируя моими мыслями и чувствами. Она добилась своего - я смирился с тем, что в ней совмещались избалованная богачка, оккультистка, исследовательница Вирджинии Вулф и подруга террористов из Х.Х.Х. Она продолжала строить планы на будущее, но после Стилл-Вэлли я начал подумывать о расставании. Я по-прежнему любил ее, но страх превозмогал любовь. Тэкер, Грег Бентон, зомби из Х.Х.Х. - как я мог жениться на всем этом? В течение двух месяцев после того уик-энда мы почти перестали заниматься любовью, и, когда я целовал или касался ее, поневоле приходила мысль: "Хватит, остановись". Мои семинары стали однообразными и тупыми, а писать я прекратил вовсе. Либерман вызвал меня и спросил: - Мне описали вашу лекцию о Стивене Крэйне. Вы сказали, что "Алый знак" - это история о привидении без привидения? Не можете объяснить мне, что вы имели в виду? - Я не знаю. Я немного запутался в своих мыслях. - А мне казалось, что вы подаете надежды, - сказал он, глядя на меня с отвращением, и я понял, что теперь о продолжении моего контракта не может быть и речи. Глава 5 Потом Альма исчезла. Она заставила меня, как госпожа своего слугу, пригласить ее в ресторан возле кампуса. Я пришел туда, заказал столик и прождал ее целый час. Мне вовсе не хотелось еще раз выслушивать, как мы будем жить в Вермонте, поэтому я съел салат и с облегчением отправился домой. Она не позвонила мне. В ту ночь она приснилась мне с загадочной улыбкой уплывающей от меня в маленькой лодочке. Утром я начал беспокоиться. Я много раз звонил ей, но она или отсутствовала, или не брала трубку (последнее я вполне мог ожидать - когда я был у нее, она часто не обращала на звонки никакого внимания). К вечеру я начал думать, что освободился от нее. Я еще позвонил два раза ночью и был рад, не услышав ответа. Наконец я написал ей письмо, где говорилось, что я прекращаю с ней отношения. После первого семинара я пошел к ней домой. Сердце мое билось учащенно: я боялся, что встречу ее и должен буду говорить горькие слова, которые так легко было написать на бумаге. Я поднялся по лестнице и толкнул дверь. Заперто. Тогда я подсунул под дверь конверт так, чтобы можно было прочесть адресат - "Альме", и ушел. Конечно, она знала мое расписание, и я ожидал увидеть за стеклянной дверью аудитории ее возмущенное лицо и свое письмо у нее в руке. Но она не пришла. Следующий день повторил прошедший. Я боялся, что она может покончить с собой, но, отогнав эту мысль, пошел на занятия. Днем я снова позвонил ей, и снова бесполезно. Вернувшись домой, я хотел снять трубку телефона с рычага, но не стал этого делать, не желая признаться себе, что надеюсь на ее звонок. На следующий день я вел семинар по американской литературе около двух. Чтобы подойти к аудитории, мне нужно было пройти через широкий кирпичный двор, где всегда было полно народу. Студенты выставляли там плакаты с требованиями легализации марихуаны или защиты китов. В их гуще я опять, впервые за долгое время, увидел Хелен Кайон, и опять рядом с ней был Реке Лесли, держащий ее за руку. Они выглядели совершенно счастливыми, и я отвернулся, чувствуя себя одиноким и брошенным. Я вдруг вспомнил, что два дня не брился и не менял белье. Тут, отвернувшись от Хелен и Рекса, я увидел высокого бледного человека в темных очках, глядящего на меня из-за фонтана. У его ног сидел тот же босоногий мальчик в лохмотьях. Грег Бентон выглядел теперь еще более устрашающе, чем у "Последнего рифа"; на солнце в толпе он и его брат казались чем-то совершенно чуждым, как пара ядовитых пауков. Даже привыкшие ко всему студенты Беркли сторонились их. Бентон не говорил мне ничего и не делал никаких жестов - просто смотрел, и в его взгляде читалась ничем не прикрытая злоба. Каким-то образом я понял, что он не, причинит мне вреда. Он мог только смотреть на меня, и я впервые порадовался тому, что здесь так много людей. Потом я вспомнил, что Альма в опасности. Может быть, она уже мертва. Я отвернулся от Бентона и его брата и быстро пошел к воротам. Я чувствовал, как он смотрит мне вслед, но, повернувшись, обнаружил, что Бентон вместе с братом исчезли. Остались только толпы студентов и по-идиотски счастливые Хелен и Реке. Когда я дошел до дома Альмы, мой страх уже казался абсурдным. Разве она сама не сигнализировала мне о нашем разрыве тем, что не пришла в ресторан? То, что я теперь беспокоюсь за нее, не более чем ее последняя манипуляция моими чувствами. Потом я заметил, что занавески в ее окне раздвинуты. Я вбежал по лестнице дома напротив, откуда было видно ее окно. Ее квартира была пуста. Остались только голые стены, а на полу, там, где был ковер, лежал мой конверт. Нераспечатанный. Глава 6 Я пришел домой в полном смятении и оставался в таком состоянии несколько недель. Я не мог понять, что случилось, и испытывал одновременно облегчение и чувство невозвратимой потери. Она, должно быть, съехала в тот день, когда мы должны были встретиться в ресторане, но зачем? Последняя шутка? Или она знала, что все кончено уже после Стилл-Бэлли? Неужели она была в отчаянии? В это я не мог поверить. Теперь, когда она исчезла, я остался в понятном, расчисленном мире с одной только загадкой - загадкой ее исчезновения. Другую, большую загадку: кто она была? - я не разгадывал. Мне было страшно. Я много пил и спал большую часть дня. У меня словно отняли всю энергию, и ее осталось ровно столько, чтобы спать, пить и думать об Альме. Когда через пару недель я начал вновь посещать занятия, я как-то встретил в холле Либермана. Сперва он сухо кивнул мне, но потом, заметив что-то в моих глазах, сказал: "Зайдите-ка ко мне в офис, Вандерли". Он тоже был зол, но с его злостью я мог мириться: это была злость человека.., а не человеко-волка. я знаю, что вы мной недовольны, - сказал я. Но у меня в жизни все спуталось. Я болен. Обещаю, что постараюсь закончить год прилично. - Недоволен? Это слишком мягкое слово, - он откинулся назад в кожаном кресле. - Не думаю, что мы когда-нибудь ожидали от наших стажеров многого. Я доверил вам важную лекцию, и что за дрянь вы из нее сделали! - он помолчал, успокаиваясь. - И вы пропустили больше занятий, чем кто-либо в истории университета со времен поэта-алкоголика, который пытался поджечь медпункт. Короче, вы вели себя отвратительно. Я хочу, чтобы вы знали, что я о вас думаю. Вы поставили под угрозу весь наш учебный план. - Я не буду с вами спорить. Просто я оказался в странной ситуации. Думаю, что у меня произошел нервный кризис. - Вы, так называемые творческие люди, считаете, что вам все позволено. Надеюсь, вы не ожидаете, что я дам вам блестящую рекомендацию. - Конечно, нет, - тут я вспомнил кое о чем. - Позвольте задать вам один вопрос. - Я слушаю. - Слышали ли вы когда-нибудь о профессоре из Чикаго по имени Алан Маккени? Его глаза расширились. - А почему вы спрашиваете? - Так, интересно. - Ну ладно, - он встал и подошел к окну. - Вы знаете, я терпеть не могу сплетен. Я знал, что он обожал сплетни, как большинство критиков. - Я немного знал Алана. Мы встречались на симпозиуме по Роберту Фросту пять лет назад. Он был умным человеком, немного схоластиком, но это ведь Чикаго. И семья у него была хорошая. - И дети были? Он подозрительно взглянул на меня. - Конечно. Потому это и было так трагично. Ну, конечно же, то, что потеряла наука... - Там была замешана женщина? Он кивнул. - Похоже, что так. Я слышал об этом на встрече МЛА. Та девица просто высосала его. Она была его студенткой. Такие вещи иногда случаются в университетах. Девушки влюбляются в преподавателей, иногда они заставляют их бросать семьи, но чаще нет. У большинства из нас хватает здравомыслия, - он самодовольно улыбнулся. "Ну ты и дерьмо", - подумал я. - Он и не бросил. Он просто убил себя. А та девица исчезла, по-английски. Надеюсь, с вами не случилось ничего подобного? Она соврала мне буквально все. Я думал, о чем она еще лгала мне. Вернувшись домой, я позвонил "де Пейсер Ф.". Трубку взяла женщина. - Миссис де Пейсер? -Да. - Извините, но я из Калифорнийского банка. Мы хотим проверить некоторые сведения, сообщенные нам мисс Моубли. Она написала в ведомости, что вы ее тетя. - Кто? Как ее фамилия? - Альма Моубли. Она забыла сообщить ваш адрес и приходится обзванивать всех людей с этой фамилией. Нам нужны точные данные. - Но я не знаю ни о какой Альме Моубли! - У вас нет племянницы Альмы, которая учится в Беркли? - Конечно, нет. Думаю, вам лучше обратиться к этой мисс Моубли и взять у нее правильный адрес. - Я так и сделаю. Извините, миссис де Пейсер. Второй семестр был унылым и дождливым. Я приступил к новой книге, но продвигалась она плохо. Я не знал, кто такая Альма: безжалостная хищница, как ее описал Либерман, или просто психически нездоровая женщина. Не выяснив этого для себя, я не мог вставить ее в роман и таким образом избавиться от нее. И еще я чувствовал, что в романе не хватает какого-то элемента, но не мог его определить. В апреле мне позвонил Дэвид. Голос у него был молодым и совершенно счастливым. - Удивительные новости. Не знаю, как тебе и сказать. - Роберт Редфорд купил твое жизнеописание для нового фильма. - Что? А-а, нет. Два месяца назад, третьего февраля, - в этом был он весь, - я ездил к клиенту в Колумбос-Серкл. Погода была ужасная, и я влез в такси. И знаешь, оказался рядом с самой красивой женщиной, какую когда-нибудь видел. Она была такая красивая, что у меня во рту пересохло. Не знаю, как я набрался храбрости, но к концу поездки я пригласил ее на обед. Обычно я таких вещей не делаю. Да, обычно Дэвид был слишком осторожен. Не думаю, что он хоть раз в жизни побывал в баре. - Ну вот, мы с этой девушкой виделись с тех пор почти каждый вечер. Знаешь, мы решили пожениться. Это половина новостей. - Поздравляю. Желаю, чтобы тебе повезло больше, чем мне. - Теперь самое трудное. Ее зовут Альма Моубли. - Не может быть, - тихо сказал я. - Подожди, Дон. Я знаю, какой это шок для тебя. Но она рассказала мне обо всем, что у вас было, и, думаю, ты должен знать, как она сожалеет о случившемся. Она знает, что сделала тебе больно, но она чувствовала, что не сможет жить с тобой. И еще, она в Калифорнии была в странном состоянии. Не совсем собой, как она выразилась. Она боится, что ты составил о ней неверное представление. - Именно неверное. Послушай, она лжет. Она что-то вроде ведьмы. Берегись ее. - Дон, послушай. Я женюсь на этой девушке. Она совсем не то, о чем ты думаешь. Нам с тобой надо поговорить. Откровенно говоря, я надеюсь, что ты прилетишь в Нью-Йорк на уик-энд и встретишься со мной. Расходы я оплачу. - Это смешно! Спроси ее про Алана Маккени. Интересно, что она тебе расскажет. А потом я скажу тебе правду. - Она уже рассказала мне об этом, и о том, что она солгала тебе и почему. Пожалуйста, Дон, приезжай. Мы все трое должны в этом разобраться. - Осторожнее, Дэвид. Она настоящая Цирцея. - Слушай, я сейчас на работе, но я тебе еще позвоню, ладно? Нам нужно это обсудить. Не хочу, чтобы у моего брата были плохие отношения с моей женой. Плохие отношения? Я чувствовал ужас. Вечером Дэвид позвонил опять. Я спросил, слышал ли он уже про Тэкера. И про Х.Х.Х. - Это она и называет "неверным представлением". Она все это выдумала. Ей было нелегко прижиться в Калифорнии. А у нас в Нью-Йорке кого этим удивишь? Здесь никто и не слышал про Х.Х.Х. А миссис де Пейсер? Оказывается, она сказала ему, что это был способ побыть одной. - Погоди, Дэвид. Ты когда-нибудь, когда касался ее, чувствовал.., что-нибудь странное? Неважно, какой силы, просто странное? - Нет. Дэвид явно чего-то недоговаривал, но продолжал звонить мне, настаивая на моем приезде. - Дон, я все равно не могу понять твоего поведения. Конечно, ты разочарован, но что невероятного в том, что Альма возникла в моей жизни и решила выйти за меня замуж? Нам надо с тобой поговорить. И Альма этого хочет. Я не знал, что и думать. Конечно, я был разочарован и сердит на них обоих, но не только это. Я боялся за Дэвида. После месяца бесплодных уговоров брат позвонил мне и сказал, что летит по делам в Амстердам вместе с Альмой. Меня он попросил еще раз все обдумать. - Посмотрим, - сказал я. - Но будь осторожен. - В каком смысле? - Просто. Будь осторожен. К тому времени я окончательно утвердился во мнении, что Альма подстроила встречу с Дэвидом, как и со мной. Я вспоминал Грега Бентона и Тэкера Мартина - теперь они тоже встретились с моим братом.., может быть. *** Через четыре дня мне позвонили из Нью-Йорка и сообщили, что Дэвид мертв. Это был сослуживец брата, которому звонила голландская полиция. - Хотите приехать, мистер Вандерли? - спросил он. - Ваше присутствие не обязательно, но я счел своим долгом вам сообщить. Вашего брата у нас очень любили. Никто не может понять, что случилось. Похоже, он выпал из окна. - А его невеста? - О, у него была невеста? Он никому это не говорил. Она была с ним? - Конечно. Она, должно быть, все видела и знает, что случилось. Я прилечу первым же рейсом. На следующий день я вылетел в Нью-Йорк и там обратился в полицию. Мне сказали следующее: Дэвид действительно выпал из окна отеля. Владелец отеля слышал его крик, но больше ничего - ни спора, ни звуков борьбы. Альма, похоже, покинула его: в комнате не оказалось никаких ее вещей. Я побывал в Амстердаме и сам видел тот номер. В шкафу все еще висели три костюма Дэвида и стояли две пары туфель. С теми, что были на нем, он взял в пятидневную поездку четыре костюма и три пары туфель. Бедный Дэвид. Глава 7 Я успел на кремацию и двумя днями позже смотрел, как гроб Дэвида скользит по рельсам за зеленый занавес. Еще через два дня я вернулся в Беркли. Моя маленькая квартира казалась чужой. Я вернулся не тем человеком, каким приехал сюда год назад. Скоро я начал писать "Ночного сторожа" и опять вести занятия. Как-то вечером я позвонил Хелен Кайон - мне надо было кому-то рассказать обо всем, - и Мередит Полк сказала мне, что Хелен неделю назад вышла замуж за Рекса Лесли. Я опять много пил и спал. Я думал: если переживу этот год, уеду в Мексику и буду валяться на солнце и работать над романом. И избавлюсь от галлюцинаций. Однажды я проснулся среди ночи; кто-то ходил у меня в кухне. Когда я пошел туда, я увидел у плиты своего брата Дэвида с банкой кофе в руке. "Много спишь, братец, - сказал он. - Налить тебе кофе?" В другой раз, когда я вел семинар по Генри Джеймсу, за одним из столов я увидел не рыжую девушку из моей группы, а опять Дэвида, в рваном костюме и с окровавленным лицом. Он кивал - похоже, ему нравилось, как я говорил о "Женском портрете". До отъезда в Мексику я сделал еще одно открытие. Как-то в библиотеке я наткнулся на "Кто есть кто" 0 года. Это был не решающий год, но Альме тогда должно было быть лет девять-десять. Я нашел там Роберта Моубли. "МОУБЛИ. РОБЕРТ ОСГУД, художник, г. Новый Орлеан, Луизиана, 23 февраля 9; с. Феликса Мортона и Джессики (Осгуд); окончил Йельский университет в 7; ж. Элис Уитни 27 авг. 6; дети - Шелби Адам, Уитни Осгуд. Выставлялся в Флэглер-гэллери, Нью-Йорк, Уинсон-гэллери, Нью-Йорк; Галери-Флам, Париж; Шлегель, Цюрих; Галериа Эсперанса, Рим. Лауреат "Золотой палитры" в 6 г." У этого преуспевающего художника было два сына и ни одной дочери. Все, что Альма рассказывала мне - и, очевидно, Дэвиду, - оказалось ложью. Она не имела даже имени. Так я придумал "Рэчел Варни", темноглазую брюнетку с загадочным прошлым, и понял, что Дэвид и был тем недостающим элементом, которого не хватало в моем романе. Глава 8 Я провел три недели, описывая все это, и теперь, когда все кончено, я понимаю не больше, чем вначале. Я уже не думаю, что между тем, что случилось со мной и Дэвидом, и тем, что описано в "Ночном стороже", нет фактических совпадений. Как и Клуб Чепухи, я уже не уверен ни в чем. Я расскажу им то, что здесь написано. Это будет моя вступительная история с привидениями. Так что я не зря потратил время. К тому же я подготовил базу для нового романа - романа о докторе Заячья лапка. Как-то, еще до приезда сюда, я думал, что опасно воображать себя в атмосфере собственных книг. И вот я побывал в этой атмосфере, снова вернулся в Беркли. Мое воображение оказалось куда более точным, чем я ожидал. В Милберне произошли разные странные события. Какой-то зверь загрыз несколько коров на соседних фермах, и я слышал в аптеке, что это сделали существа с летающих тарелок. Но что еще хуже - погиб человек, страховой агент по имени Фредди Робинсон. Льюис Бенедикт особенно серьезно относится к этому факту, хотя похоже, что это несчастный случай. С Льюисом тоже происходит что-то неладное: он рассеян и испуган, будто винит себя в смерти Робинсона. Я тоже испытываю чувство, вернее, ощущение страха. Может, если я внимательнее присмотрюсь к этому городку и его тайнам, я пойму, что погубило Дэвида. Но самое странное чувство - что я вторгся на территорию собственного романа, но уже без спасительной ограды вымысла. Теперь это не "Сол Мелкин"; это я сам. III ГОРОД Нарцисс плакал, глядя паевое отражение. "О чем ты плачешь? - спросил его друг. "Я плачу потому, что мое лицо изменилось". "Ты постарел?" "Нет. Я потерял невинность. Я так долго смотрел на себя в воде, что лишился своей невинности". Глава 1 Как Дон отметил в своем дневнике, когда сидел в комнате 17 отеля Арчера и вспоминал Альму Моубли, Фредди Робинсон расстался с жизнью. И как он тоже отметил, были убиты три коровы, принадлежащие фермеру по имени Норберт Клайд. Придя утром в коровник, Клайд увидел что-то так испугавшее его, что он бегом побежал домой и не выходил оттуда несколько часов. Его описания таинственного посетителя в немалой степени повлияли на слухи о летающих тарелках. Уолт Хардести, выслушав историю Клайда, не поверил ей, как известно, у него было свое мнение по этому вопросу. Опыт с Рики Готорном и Сирсом Джеймсом заставил его держать это мнение при себе; наверх он сообщил, что животных загрызли одичавшие собаки. Элмер Скэйлс, услышав о коровах Клайда, поверил в историю с летающими тарелками и три ночи просидел у окна своей комнаты с винтовкой 12-го калибра ("ну-ка, марсианин, погляжу, как ты засветишься, если всадить тебе в пузо хорошую порцию солнца"). Он не мог и представить, что он сделает с этой винтовкой через два месяца. Уолт Хардести не забывал свой визит к Элмеру с Рики и Сирсом. Эти двое явно что-то знают и скрывают вместе со своим другом Льюисом Снобом Бенедиктом. Они знают что-то и про покойного Джона Наркомана Джеффри. Хардести размышлял об этом, сидя в своем кабинете за бутылкой виски. Нет, мистер Рики Рогач-и-Сноб Готорн и мистер Буян-и-Сноб Джеймс явно ведут себя ненормально... Но Дон не знал и поэтому не записал в журнале, что Милли Шиэн, когда она вернулась из дома Готорнов на Монтгомери-стрит, решила закрыть наружные ставни и вышла из дома (зная, что все равно до них не дотянется). Там она встретила улыбающегося Джона Джеффри. На нем был тот же костюм, в котором его увезли в морг, и он был бос - шок от того, что он ночью ходит по улице без носков, в первый момент пересилил у нее все остальные чувства. "Милли, - сказал он, - пусть они остаются. Пусть держатся. Я был там, и это ужасно, - его губы двигались не в лад словам, он говорил, как в кино с плохим звуком. - Ужасно, Милли. Так и передай им". Она упала без чувств, а очнувшись, увидела, что на снегу нет никаких следов, и поняла, что видела призрак. "Вот к чему приводят истории этого Сирса Джеймса", - сказала она себе, входя в дом. Дон, сидя у себя в номере, не знал многого из происходящего в Милберне. Он не замечал даже продолжавшего валить снега; Элинор Харди вовремя включила отопление, и в номерах было тепло. Но однажды ночью Милли Шиэн стало холодно, и она встала, чтобы взять покрывало, и увидела звезды в просветах мчащихся туч. Когда она снова легла, кто-то начал барабанить в стекло и царапать ставни. Утром снег снова оказался нетронутым. За эти две недели в Милберне случился еще ряд событий, совпавших по времени с пробуждением Доном Вандерли духа Альмы Моубли. Уолтер Берне сидел в своей машине на бензозаправке и думал о жене. Кристина в последнее время была крайне рассеянна - жгла обеды и подолгу сидела, глядя на телефон, - и он подозревал, что у нее роман. Он до сих пор помнил, как на вечеринке у Джеффри полный Льюис Бенедикт поглаживал ее колено. Конечно, она была все еще привлекательной женщиной, а он лишь толстым провинциальным банкиром; полгорода не отказалось бы затащить Кристину в постель, а на него женщины не глядели уже лет пятнадцать. Скоро сын уедет, а они с Кристиной останутся вдвоем изображать семейное счастье. Лен Шоу, владелец станции, заливающий ему бак, кашлянул и спросил: "Как поживает миссис Готорн? Что-то ее давно не видно. Может, у нее грипп?" - "Нет, с ней все в порядке", - ответил Берне, думая, что Лен, как и девяносто процентов мужчин города, спал со Стеллой Готорн; он и сам не избежал этого. Можно было сбежать с ней, вдруг подумал он, в какой-нибудь Паго-Паго и там забыть навсегда о Милберне и о том, что был женат. А Питер Берне, сын банкира, мчался вместе с Джимом Харди на избыточной скорости по шоссе. Джим, про которого лет сорок назад сказали бы, что он "рожден, чтобы быть повешенным", действительно поджег сарай старого Пэга, потому что слышал, что старухи Дедэм держат там своих лошадей. Сейчас он рассказывал Питеру про свои сексуальные приключения с новой жительницей отеля Анной Мостин, что было явной выдумкой. А Кларк Маллиген сидел в операторской будке своего кинотеатра и в шестой раз смотрел "Кэрри", думая о том, когда кончится этот снег и приготовит ли Леота на обед что-нибудь, кроме запеченных гамбургеров, и случится ли с ним когда-нибудь что-нибудь необычное. А Льюис Бенедикт расхаживал по своему обширному дому, захваченный странной мыслью, что женщина, которую он чуть не сбил на дороге, была его покойная жена. Эти волосы, этот поворот плечей... Чем больше он об этом думал, тем в большую растерянность приходил... А Стелла Готорн лежала в комнате мотеля с племянником Милли Шиэн Гарольдом Симсом, думая, когда он перестанет болтать: "И вот. Стел, эти типы в моем отеле утверждают, что тезис, над которым я работал четыре года, утратил всякое значение. Джонсон и Ледбитер даже не упоминают Лайонела Тайджера, они плюют на полевую работу, только копаются в мифах - вот недавно один остановил меня в коридоре и спросил, читал ли я что-нибудь о Маниту, - о Маниту, представляешь? Пережитки мифа и так далее". "Что такое Маниту?" - спросила она его, но не слушала, что он говорил о каком-то индейце, который гнался за оленем и загнал его на вершину горы, а олень повернулся к нему и оказался вовсе не оленем... А Рики Готорн, подъезжая как-то утром к Уит-роу (он уже поставил зимние покрышки), увидел, как на площади человек в куртке горохового цвета и синей шапке бьет маленького мальчика. Рики притормозил и увидел, что мальчик бос. Это так шокировало его, что он высунулся из машины и закричал: "Эй, хватит!", но и мужчина, и мальчик повернулись и так посмотрели на него, что он быстро захлопнул дверцу и поехал дальше. А вечером, попивая у окна кухни чай с ромашкой, он едва не выронил чашку, когда из темноты за окном на него глянуло лицо - бледное и искаженное, - и он понял, что это ЕГО лицо. А Питер Берне и Джим Харди вывалились из бара, и Джим, пьяный только наполовину, воскликнул: "Слушай, у меня идея!", - и заржал на пол Милберна. А темноволосая женщина в отеле Арчера все так же стояла у окна в темной комнате и смотрела, как падают снежные хлопья. А в шесть тридцать вечера страховой агент Фредди Робинсон позвонил в офис и спросил миссис Куэст, как зовут их новую сотрудницу и где она остановилась. А женщина в отеле смеялась, стоя у окна, а тем временем погибло еще несколько животных - две телки Элмера Скэйлса (он уснул у окна с ружьем в руках) и одна из лошадей сестер Дедэм. Глава 2 С Фредди Робинсоном все произошло следующим образом. Он застраховал двух старух Дедэм, дочерей полковника и сестер несчастного Стрингера Дедэма. Они жили в старом доме на Уиллоу-Майл-роуд, держали лошадей и ни с кем не общались. Того же возраста, что и члены Клуба Чепухи, они далеко не так хорошо сохранились. Долгие годы они вспоминали Стрингера, который не умер сразу, когда обе его руки затянуло в молотилку, - он весь август лежал на кухонном столе, завернутый в одеяло, и все что-то лепетал, пока жизнь уходила из него. Горожане устали слушать, что хотел Стрингер сказать перед смертью, тем более что сестры не могли это толком объяснить, - они лишь утверждали, что он ВИДЕЛ нечто, он вышел из себя, иначе зачем бы он вдруг стал совать руки в молотилку? Похоже, сестры обвиняли в чем-то невесту брата, мисс Галли, но когда она внезапно покинула город, история постепенно забылась. Тридцать лет спустя немногие в городе помнили красивого и обаятельного Стрингера Дедэма, разводящего лошадей для дела, а не для забавы двух стареющих женщин, а сестры Дедэм махнули рукой на тупоумие жителей Милберна и общались только со своими лошадьми. Еще через двадцать лет они были живы, но Нетти разбил паралич, и многие горожане никогда не видели ее. Фредди Робинсон как-то проезжал мимо их фермы, и его внимание привлекла надпись на почтовом ящике "полк. Т.Дедэм", которую Рея регулярно обновляла. Фреддине знал, что полковник умер от малярии еще в 0 г., но Рея, которая объяснила ему это, была так очарована молодым человеком, что застраховалась у него на три тысячи долларов. Конечно же, она застраховала