олетним слоем пыли было уже невозможно различить. Фрамуга была навечно открыта, их обдавало холодом. Правда, под лестницей пыхтела керосиновая буржуйка, но тепла от нее было мало. - Ну-ка, поменяемся местами, - потребовала Холстина, едва Блюгг ушел. - Нам с Колючкой надо поближе к печке. Джейн хотела отказаться. Но Холстина вечно жаловалась на холод. Может быть, она и вправду мерзла больше других. Колючка противно заулыбалась. Джейн решила не связываться и уступить. Она молча встала и перешла на дальний край скамьи. Колесики были величиной с серебряные монетки, но много тоньше. Мелкие зубчики кололись и щекотались, если взяться за край. Прозрачная коричневая смазка застыла и оттиралась с трудом. Они работали старательно, не отрываясь, зная, что Блюгг в любой момент может возникнуть с проверкой. Но часы шли, а Блюгг ни разу не появился. Про них, похоже, забыли. Джейн, работая, неподвижным взглядом глядела перед собой. Ее мысли были заняты гримуаром и драконьим голосом, который то ли мерещился ей, то ли действительно говорил с нею по ночам. Ей виделись черный глянец драконьего тела, его обтекаемые линии. Жестокое могущество, бездушная сила, беспощадная скорость! И собственные руки на горле этой твари, руки, повелевающие грозной машиной... Холстина шумно вздохнула. Наверху, там, где в открытое окно вливался тускло-серебристый солнечный свет, затрепетали крылья. Холстина подняла глаза и вскрикнула: - Жабьи яйца! - Жабьи яйца? - недоумевающе повторила Колючка. - О чем это ты? - Там, под крышей. У них там гнезда. Холстина влезла на скамью, поднялась на цыпочки и насколько смогла вытянула за окно руку. Ее хвост нетерпеливо подергивался. На скате крыши, с внутренней стороны, виднелись какие-то темные нашлепки. - Тьфу ты, не достать! - Никаких яиц сейчас быть не может, - заявила Джейн. - Кто же кладет яйца осенью? - Жабы. Весной они тоже кладут, но те вылупляются. А осенняя кладка в запас, чтобы им было чем полакомиться в день Новой Луны. - Холстина взглянула вниз, и ее широкий рот растянулся загадочной улыбкой. - Ну-ка, Джейн, полезай сюда, достань мне яичек. - Я плохо лазаю. Попроси Жужелицу, или Малого Дика, или... - Да их же здесь нету! - Холстина переглянулась с Колючкой, и переменщица внезапно вцепилась в Джейн, подняла и подбросила вверх. Холстина подхватила девочку. Обе они были очень сильные. Со смехом, держа Джейн за ноги, они высунули ее в окно. Ящик перевернулся, зубчатые колесики раскатились по полу. - Вот улета-а-ет моя ра-адость! - запела Холстина. Джейн изо всех сил цеплялась за оконную раму. Ледяной ветер бил в лицо, высекая слезы из глаз. Она видела двор с гаревым покрытием, громаду шестого корпуса, тяжелые тучи в небе. Внизу, чуть в стороне, тянулась толевая крыша какого-то сарая. Лететь до нее было самое малое метров десять. - О святая Матерь! - выдохнула Джейн. Она отчаянно боролась, чтобы не выпасть. Но грубые, безжалостные руки оторвали ее пальцы от оконного переплета. Резкий толчок отправил ее в пустоту. Джейн отчаянно замахала руками и закрыла глаза, боясь, что ее стошнит. Она пыталась снова ухватиться за раму. Вес ее почти целиком приходился на край распахнутой фрамуги. Только ноги были внутри. - Не дергайся, а то бросим! Она ухватилась за раму. Хлопья краски осыпались под ее пальцами. Джейн изо всех сил прижалась к стене здания, царапая щеку о кирпич. Гнилостно-сладкий запах белого жабьего помета, облепившего раму снаружи, заполнял ноздри. Было ужасно холодно. Ее колотила дрожь. - Пожалуйста, Холстиночка, ну пусти, - лепетала Джейн. - Я все для тебя сделаю, буду твоей лучшей подругой, только пусти... - Держи! Снизу протянулась рука с полиэтиленовым мешком. - Наполни это, и мы тебя спустим. У Джейн свалился с ноги башмак. Она чувствовала, что Колючка стягивает с нее носок. Острый коготь проехал по подошве, задержался на самом чувствительном месте... - Прекрати ее щекотать! Ляпнется еще, и прощай яйца. Эй, ты, ну, бери мешок! Джейн послушно взяла мешок. Глубоко вздохнув, она открыла глаза. Голова плыла, желудок судорожно сжимался, и она даже не сразу поняла, на что смотрит. У нее перед глазами была внутренняя сторона ската крыши. Там лепилось не меньше двух десятков жабьих гнезд, кособоких бугорчатых шариков с входными отверстиями у самой поверхности крыши. Гнезда напоминали неумело слепленные глиняные горшочки. Жабы разлетелись, как только ее голова высунулась в окно. Теперь они, в сильном возбуждении, порхали поблизости, сердито трепыхая черными крыльями. Это были довольно противные твари, произошедшие от смешения обычных жаб с галками. Подобно своим пернатым прародителям, они были вороваты. Приходилось периодически уничтожать их гнезда на крышах, потому что жабы питали слабость ко всему, что блестит, и, в отличие от большинства животных, совершенно не боялись огня. Они вызвали не один пожар из-за того, что крали горящие сигареты и волокли к себе в гнезда. Опасные, словом, соседи. Вся дрожа, Джейн подняла руку. Она никак не могла достать до гнезда, но понимала, что Холстине этого не объяснишь. Глубоко вздохнув и постаравшись успокоиться, она заставила себя подняться над пустотой. Если одной рукой ухватиться за откинутую фрамугу, а другую вытянуть изо всех сил, можно, пожалуй, достать... Рука протянулась к крыше. Гнездо изнутри было выстлано черным пухом, нежным и гладким на ощупь. Джейн нашарила в глубине гнезда кладку теплых липких яиц. Вытащив их, Джейн выпрямилась, вернувшись к окну, раскрыла мешок и бросила туда яйца. Они комом упали на дно. Яйца в гнезде еще оставались. Она снова вытянулась и стала подбирать оставшиеся. На этот раз ей досталось только полгорсти, вместе с двумя клочками алюминиевой фольги, осколком стекла и хромированным шурупом. Шуруп она выронила. Второе гнездо. Она торопливо выскребла яйца и уже вытаскивала из гнезда руку, когда порыв ледяного ветра продул ее насквозь, взметнув кверху платье. У нее хватило самообладания не посмотреть вниз, но голова все равно закружилась. От тоски и страха хотелось плакать, но она боялась, что, если начнет, не сможет остановиться. В гнезде, кроме яиц, было еще несколько кусочков фольги и позеленевший моток медной проволоки. Она укололась об него и испуганно дернулась - ей показалось, что кто-то ее укусил. - Уже почти полмешка! - крикнула она. - Можно мне спуститься? - Мало! - Но мне больше не достать. Честное слово! В окне появилось лицо Холстины. Ее рука, держащая Джейн за щиколотку, ослабила на мгновение хватку, и Джейн вскрикнула в ужасе. Холстина прищурилась, оценивая расстояние. - Вон до того еще отлично можешь дотянуться. - Она ткнула пальцем. У Джейн ныли пальцы. Силы оставляли ее. В глазах мутилось, так пристально вглядывалась она в край крыши. Но когда она закрыла глаза, в голове все поплыло, и пришлось их поскорее открыть, чтобы не потерять равновесия. Изо всех сил она потянулась рукой к гнезду. Нет, не достать! - Холстина... - начала она дрожащим голосом. - Яйца! Оставалось только одно. Джейн еще дальше высунулась из окна, бедрами опираясь о край фрамуги. Она так вытянулась, что слышала хруст собственных суставов.. Снова ее рука скользнула в гнездо, в нежный и теплый пух. Изогнув ладонь, она вытащила яйца. Но жабы к этому времени осмелели. Издавая угрожающие каркающе-квакающие звуки, они начали наскакивать на нее. Одна метнулась ей прямо в лицо и, когда Джейн, защищаясь, подняла локоть, ткнулась в плечо тяжелым скользким комком. Джейн едва не стошнило. - Держите мне ноги, - прошептала она, не уверенная, что ее слышат, но не имея сил говорить громче, и снова выпрямилась. Вот она уже у окна. Задыхаясь, она вцепилась в переплет. Довольно долго Джейн была не в силах пошевелиться. Немного придя в себя, она дрожащей рукой приоткрыла мешок и отправила туда последнюю порцию яиц. Блеснуло что-то красное. Она двумя пальцами выудила предмет из мешка. Это был рубин. Он имел форму шестигранной призмы с посеребренными основаниями, величиной с сустав большого пальца. Промышленный кристалл - такими пользовались в оккультных информационных системах для хранения и обработки данных. Этот камешек, величиной с карандашный огрызок, стоил, должно быть, подороже самой Джейн. Нести его вниз было нельзя. В Холстине разыграется жадность, и она снова отправит Джейн за окно, на поиски. Джейн вернула бы камень в гнездо, но ни сил, ни смелости, чтобы тянуться снова, больше не оставалось. А брось она камень вниз, там бы его наверняка подобрали, и Холстина сразу бы догадалась, в чем дело. Край окна весь был облеплен белыми кучками жабьего помета. Джейн сунула камень в одну из кучек и произнесла: - Спускайте меня, вот ваши яйца. *** Она еще не успела сползти с оконного проема и рухнуть на скамью, а Холстина уже вырвала у нее мешок. - Умница Джейни, Джейнушка, - тянула она противным голосом, жадно запуская руку в мешок и вываливая Колючке в неторопливо протянутую ладонь пригоршню липкой желеобразной массы. Себе в пасть она тоже сунула хорошую порцию и, восторженно закатив глаза, позволила ей провалиться внутрь. Потом пихнула в рот еще. Зубчатые колесики валялись повсюду. С усталым вздохом Джейн поставила на место перевернутую коробку и принялась их собирать. - Холстина! - не сразу проговорила она. - За что ты меня ненавидишь? Холстина криво улыбнулась с набитым ртом. Колючка широко разинула рот - внутри было желто. Осколки скорлупы прилипли к ее губам. - Хочешь немножко? В конце концов, ты ж их достала. На глаза Джейн набежали слезы. - Я тебе ничего плохого не сделала. Почему ты такая злая? Колючка снова набила рот. Холстина проглотила последнее, потом вывернула мешок и стала его вылизывать. - Говорят, ты будешь у Блюгга курьером, - сказала она. - Выскочка! - прошипела Колючка. - Подлиза - вот ты кто! - Я не подлиза! - А ты хоть знаешь, что он с тобой будет делать? - Холстина сунула руку Колючке под юбку, и та, закатив глаза, изобразила блаженство. - Будешь его подстилкой. Джейн затрясла головой: - Как это? Я не понимаю! - Не понимаешь? Будет совать свой трулюлю в твою труляля. - Что ты болтаешь? Это все чушь какая-то! Глаза Холстины зажглись темно-красным, как два граната. - Ты, святая невинность! Будто бы я не слышу, как ты по ночам вылезаешь из койки и ползаешь за стенку! Ясно зачем - чтобы прочистить пальчиком свою мышью нору! - Это неправда! - Ах, извините! Конечно, наша человечья мамзель этим не занимается. Она у нас такая важная, такая гордая! Вот подожди, Блюгг тебе покажет, что к чему, тогда и воображай. Колючка принялась плясать вокруг Джейн, задирая выше головы юбку и вихляя тощим задом. - Мышка в норку, мышка в норку! - запела она. - Ты одно только запомни, чистюля! - Холстина сгребла Джейн за воротник и больно, рывком, поставила на ноги. - Командую здесь я. Курьер ты там или не курьер, ляжешь под него или нет, но меня ты будешь слушаться. Ясно тебе? - Да, Холстина, - беспомощно пробормотала Джейн. - Он и в рот захочет. Колючка глупо ухмыльнулась. *** Прошла целая неделя, пока Крутой не начал понемногу приходить в себя. Часто его одолевала слабость, и он лежал неподвижно, с трудом дыша. Иногда он плакал. Потом снова начинал бредить. - Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей, - говорил он. - Лаки Страйк - настоящая Америка! Каждую ночь, дождавшись, когда остальные заснут, Джейн залезала в тайник в стене и приникала к гри-муару. Она зачитывалась, пока не впадала в транс, смесь усталости со счастливым забытьем, и тогда в глубине черепа раздавался голос дракона. Дракон говорил ей, что они оба пленники, что их жребии связаны, что они обретут свободу вместе, когда улетят отсюда. Он описывал бесконечные горные цепи, ледяные озера, южные архипелаги, извивающиеся как ящерицы, и орлиные гнезда, укрытые высоко в горах под осенними звездами. Она жадно слушала его речи, засиживаясь в тайнике до последнего момента, с риском задремать и пропустить побудку и утреннюю перекличку. Она не знала, настоящий ли дракон говорит с ней или ей мерещится, да и не хотела знать. Она плыла по течению и не могла ничего изменить. За ночь она умудрялась совершенно забыть о Крутом и вздрагивала каждый раз, когда, вылезая из тайника, упиралась взглядом в его распростертое на постели тело. Бессильный, покрытый потом, он казался чужим, как насекомое, застигнутое посредине метаморфозы. Пропитанные гноем бинты слабо светились, будто гнилушки, и от него странно пахло. Тогда ее захлестывала вина. Она понимала, что ее место рядом с ним, что она должна утирать ему пот, менять повязки, делать все, чтобы облегчить его страдания. Но он вызывал у нее отвращение, как гнусные черти из столярки, о которых говорили, что они людоеды и пожиратели испражнений. Она не могла заставить себя подойти к нему. *** Однажды вечером дети, вернувшись в спальню, обнаружили, что Крутой в сознании и ждет их, полусидя в постели и опираясь о подушку. При виде их он сделал слабую гримасу, думая, наверное, что улыбается. - Как, уже и назад? А в мое время мы работали до упора. Ну и молодежь нынче пошла. Дети робко столпились у двери. - Входите, входите, нечего там топтаться. Это же я, не узнаете? Они нехотя подошли поближе. - Ну как там у вас дела? Помер Блюгг? Никто не отвечал. Крутой забеспокоился: - Кукла сработала, нет? Холстина откашлялась. - Мы еще не пробовали, - пробормотала она. - Трусы! Кожа у него на лице светилась, поблескивая, как пластинки ядовитых поганок из лесной чащи. Бинты задубели, их уже несколько дней никто не менял. Он полузакрыл глаза, потом распахнул снова. - Что же вы? - Холстина говорила... - начал Ходуля. - Что надо дождаться тебя, - поспешила добавите Джейн. Холстина бросила на нее быстрый взгляд, который яснее всяких слов говорил: не воображай, что я тебе благодарна. Хвост ее дернулся. - Чтобы сделать как следует. - Тогда ладно! - Крутой не почувствовал лжи, не заметил обмена взглядами. - Это еще ничего. - Он кивнул Ходуле: - Видишь, старик? Мы про тебя не забыли! Ходуля кивнул в ответ, сразу повеселев. Его охватил прилив счастья. Он безгранично верил Крутому, верил, что друг о нем позаботится. Перед лицом этой нерассуждающей веры Джейн призналась себе, что сама она больше в план Крутого не верит. Они всего-навсего дети. Простое, доступное им волшебство не может повредить взрослому. Защита от таких посягательств, конечно же, автоматически полагалась всем надсмотрщикам, иначе они умирали бы каждый день. Блюгг скорее всего даже и не заметит, что они на него покушаются. Джейн вздрогнула от внезапного озноба. - Тащи-ка сюда свечку, сейчас все и сделаем, - велел Крутой. И, когда Холстина не тронулась с места, прикрикнул: - А ну, шевелись, корова! Молодая хульдра неохотно послушалась. Вставив огарок в широкую щель в полу, она помедлила, как бы ожидая, что Крутой зажжет его заклинанием. Наконец, когда всем стало ясно, что Крутой для этого слишком слаб, чиркнула спичкой. На конце фитиля затрепетал огонек. - Где кукла? - спросил Крутой. Покраснев, Зобатка достала куклу. Крутой провел пальцами по тряпичному животу, нащупал торчащие острия ногтей Блюгга. Потом передал куклу Ходуле. - Давай ты, - распорядился он. Ходуля невольно оглянулся на Холстину. Она поджала губы, но кивнула. - Тихо! - скомандовал Крутой. Они сидели тихо. Снаружи доносились шум работающих машин, успокоительное урчание, постукивание. Этажом ниже негромко и ритмично поскрипывала качалка. Крутой насвистывал "Лесного царя", убыстряя и замедляя темп в такт ее скрипу. - Давай! - прошептал наконец он. Ходуля сунул куклу в пламя свечи. Кукла была сшита из старых нейлоновых чулок и в огне сразу запузырилась и почернела. Разнеслась жуткая вонь. Потом с шипением занялись хлопчатобумажные внутренности. Ходуля со сдавленным криком выронил куклу, отшатнулся и сунул в рот обожженный палец. Когда огонь лизнул куклин живот, у Джейн онемело во рту. Она с шумом глотнула воздух. Язык распух и горел, как будто она лизнула крапиву. Ну конечно, ведь на ногтях должны были остаться капли ее слюны, и, значит, какая-то часть проклятия пришлась на ее долю. Может быть, они все-таки убьют Блюгга. Зобатка плакала. Но Крутой не обращал на нее внимания. Злобные огоньки плясали в его глазах. Он выпрямился в постели, сжав кулаки и запрокинув голову. - Ну же! - воскликнул он. - Давай подыхай, черт тебя возьми, подыхай скорее! - И он залился смехом. Жужелица и Малый Дик торопливо затаптывали огонь, чтобы не устроить пожар. Тут раздались удары в пол, и снизу проревел голос Блюгга: - Вы что там затеяли, дряни? Вот я сейчас поднимусь с ремнем! Они затихли. Через минуту на лестнице раздались шаги и в такт им шуршание кожаного ремня. Крутой был поражен. Никто не смотрел на него, все лица обратились к Холстине. Она подняла руку и приказала: - Все под одеяла! Быстро! Они шмыгнули в койки, вопреки надежде надеясь, что обойдется и их не выпорют. Джейн бросилась в постель, как и все, но успела заметить на лице Колючки довольную усмешку. Крутой больше не был их командиром. Лидерство перешло к Холстине. Глава 3 Дети считали, что во всем виновата Джейн. Когда они сожгли куклу, Джейн слегла с высокой температурой, у Ходули на три дня отнялся язык, у Зобатки высыпали красные пятна на лице и руках. (Вдобавок она впала в глубокое уныние, но этого как раз почти никто не заметил, поскольку она и всегда-то была угрюмая.) Одним словом, в силе и губительности проклятия куклы сомнений быть не могло, и, если оно не подействовало на Блюгга, на то, стало быть, имелись причины. Холстина, поддерживаемая Колючкой, распустила слух, что Джейн наложила в штаны в Блюгговом кабинете и не взяла ногтей. Ослабленная болезнью Джейн защищалась вяло. Мальчик-тень мог бы ее поддержать, но он растерялся и не знал, кому верить. Крутой, конечно, знал правду, он ведь тогда нащупал ногти в куклином брюхе. Но Крутой молчал. После испытанного в тот вечер подъема сил он впал в прострацию и лежал молча, с пустыми глазами. У Джейн не осталось больше друзей. Новая должность, в которую ее возвел Блюгг, еще больше отделила ее от остальных. В знак курьерского достоинства ей пришлось напялить оранжевое одеяние вроде жилетки с капюшоном. Жилетка состояла из двух полотнищ, прикрывающих спину и грудь и стягивающихся на поясе черными резинками. Носить это было неудобно, к тому же Джейн казалось, что все только на нее и смотрят. Работа была хоть и легкая, но непривычная. Обучение состояло в том, что она молча целыми днями ходила по пятам за Блюггом. "Здесь измерительная лаборатория", - кратко бросал он, или: "Здесь выдают абразив, малыми емкостями, и не забудь сохранить желтый корешок квитанции". Джейн с удивлением увидела, как мало по сравнению с детьми работает Блюгг. По большей части он просто таскался из цеха в цех и везде вел бесконечные, малопонятные для нее разговоры, частично по делу, но больше сплетничал. Иногда он играл в домино с одним невзрачным коротышкой из отдела снабжения. Они неподвижно склонялись над столом, бросая друг на друга подозрительные взгляды, и жульничали при каждой возможности. - Пойди умойся! - сказал он ей однажды в обеденный перерыв. - Руки вымой как следует, под ногтями отчисти. Надо, чтобы ты понравилась. - Кому? - спросила она. - Кому надо! Любопытная больно. Делай, что говорят, да помалкивай! Блюгг пошел с ней в туалет, проследил, чтобы она хорошенько намылилась коричневым санитарным мылом, и даже помог ей оттереть пятнышко грязи на ухе, самолично на него поплевав. Они пробежали через двор под моросящим дождем. У главных ворот была небольшая приемная. Блюгг постучал в дверь, и они вошли. Высокая, элегантная, вся в черном эльфа сидела и курила, глядя в окно. Когда они вошли, она повернула к ним напудренное лицо с впалыми щеками и ровным сухим голосом спросила: - Это она? - Она самая, - ответил Блюгг. Эльфа встала. Она была на полторы головы выше Блюгга. Стуча высокими каблуками, она подошла к Джейн, двумя пальцами приподняла ей подбородок и, критически прищурясь, повертела ее лицо из стороны в сторону. - Она очень послушная девочка, - масленым голоском забормотал Блюгг. - Все сделает, что вы скажете, только пальчиком шевельните, повторять не придется. Джейн неподвижно смотрела эльфе в глаза. Они были холодные, как две серые льдинки, а кожу вокруг испещряли замысловатым узором многочисленные морщины. Эльфа на много лет, на много десятилетий была старше, чем казалось с другого конца комнаты. Джейн вдруг ясно увидела под тонким налетом плоти оскал черепа. Что-то промелькнуло в лишенных блеска глазах. - Ты меня боишься? Джейн испуганно помотала головой. - А зря. Изо рта у нее пахло леденцами и табаком. В ушах висели длинные, до самых плеч, жемчужные серьги, сделанные в виде извивающихся змей с плоскими головами. Холодные пальцы сжимали подбородок все крепче. На глазах девочки показались слезы. Наконец цепкие пальцы ее отпустили. - Я подумаю, - проговорила эльфа и махнула рукой на дверь. - Можете идти. Блюгг, неизвестно почему, впал в радостное возбуждение. - Ты хоть знаешь, кто это? - Он почти захлебывался от счастья и, не дожидаясь ответа, выпалил: - Она из Гринлифов! Из тех самых! Джейн почти сразу забыла об этой встрече. Это был всего лишь один непонятный случай из множества столь же непонятных. *** Скоро Крутой вернулся на работу. Черти из столярки сколотили для него тележку с двумя рукоятками, и, пока он был слаб и не мог ходить, Джейн и Ходуля, взявшись с двух сторон, отвозили его в цех. Однажды вечером, когда они возвращались с работы в спальный корпус, им пришлось задержаться у проходной. Они стояли и ждали в огромной черной тени Часохрона, а мимо них к воротам ползла колонна взрослых рабочих - кто волочил ноги, кто хромал, кто шел вприпрыжку. У них как раз кончилась вечерняя смена, и те, кто не жил внутри заводских стен, выстраивались в очередь перед Часохроном, пробивали свою карточку, целовали камень Богини - и шли домой. Ходуля с тоской смотрел на распахнутые ворота. Видны были только парковочная площадка да часть пыльной асфальтированной дороги до первого поворота, но он смотрел не отрываясь, словно перед ним раскинулась волшебная даль Западных островов. Блюгг подошел сзади и опустил тяжелую руку ему на плечо. Ходуля поднял глаза к небу. Блюггов широкий рот изогнулся в подобии улыбки. Он выдернул у Ходули из-под затылка перышко и поднес к своим косым глазам. - Гм-м! - Он сунул перышко в рот и с выражением гурмана начал его посасывать. - А не пора ль тебе, голубчик, в лазарет? - пророкотал он. - Джейн! Напомнишь мне завтра утром, чтобы я его отвел к док... Неизвестно, понял ли Ходуля то, что услышал. Но что-то в нем сломалось. Пронзительно и отчаянно вскрикнув, он бросил рукоятку тележки и побежал. Блюгг, чертыхнувшись, пустился было за ним. Но он был тяжел и жирен и догнать длинноногого и прыткого беглеца не мог. Рабочие только вытаращили глаза на промчавшегося мимо них Ходулю. По сравнению с ним все их движения казались замедленными, как у мух, увязших в густой смоле. Джейн, беспомощно ломая руки, в ужасе глядела ему вслед. - Не надо. Ходуля! - закричал изо всех сил Крутой, приподнявшись в тележке. Его лицо залила восковая бледность. - Вернись! Но Ходуля уже ничего не слышал. Он бежал, вытянув руки в стороны, а рабочие, пораскрывав рты, неподвижно таращились на него. Вот он миновал Часохрон, выскочил в ворота... Ходуля был снаружи. Его руки, пока он бежал, наливались силой, поднимались выше и выше. Тело менялось, шея вытягивалась, выгибалось туловище, тонкими, словно палочки, становились ноги. - Он стал старше, - прошептал, пораженный, кто-то из малышей. - Соображать надо! - прикрикнула на него Холстина. - Это же Часохрон! Часохрон работал исправно. Каждый новый шаг, отдаляющий Ходулю от ворот, делал его старше. Мелькали, прибавляясь, дни его жизни, недели, месяцы. Ходуля мгновенно проскочил переходный возраст и смену окраски. Он был уже взрослый. И вот он взлетел. Настало чудесное мгновение, то самое, что вообразила себе однажды Джейн. Энергично хлопая молодыми крыльями, заливаясь удивленным смехом, Ходуля поднимался все выше. Он был счастлив. На мгновение его скрыл заводской забор. Потом он показался над воротами. Ходуля летел на восток и быстро удалялся. А потом он вдруг остановился в воздухе и накренился в сторону. Крылья его двигались вяло, медленно. Рыже-коричневое оперение поседело. Из крыла выпало перо и стало опускаться, кружась. За ним другое. Перья падали и падали, словно снег шел. Ходуля рухнул на землю. На пути в спальный корпус все молчали. Даже Блюгг, хоть и кипел от ярости, не находил слов и только бессильно тряс в воздухе кулаком. У Крутого было каменное лицо. *** Подойдя к своей кровати, Джейн с удивлением обнаружила, что там ее ждет Крутой, поджав ноги и привалясь к стене. На мгновение ее ударило страхом, будто электрическим током. Но, прежде чем она успела что-то сказать. Крутой судорожно вздрогнул и проговорил тусклым шепотом: - С тобой происходит что-то плохое... очень плохое... - Ну-ка, - сказала она с притворной заботой в голосе, - пошли, тебе надо лечь. Она взяла его за руку - Крутой был такой легкий, шел за ней так послушно! - и отвела на место. Уложила, укрыла одеялом. Прикасаться к нему было вовсе не так противно, как она думала. - Нет. Тебе нужно... - Первый раз за все время он открыл уцелевший глаз. Там не было ни белка, ни радужки, один громадный зрачок, бездонная черная яма, дыра, отверстая в запредельную пустоту. Джейн в страхе выпустила его руку. - Ходуля... не один он вырос. У меня есть... немного ясновидения... совсем немного... Он снова вздрогнул. Какая-то мучительная сила снизошла на него, перекатывалась под кожей, грозила расщепить изнутри кости. Его худенькое тельце дрожало под ее напором, как перенапрягшийся двигатель. Справившись со своим страхом, Джейн легла рядом с ним, под его одеяло, обняла, прижала к себе. Он был холодный как труп. - Ты была у меня во сне, - прохрипел он. - Я тебя видел. - Тихо, тихо, молчи! - Я потерял лучшего друга, - сказал он. - Не хочу потерять тебя. - Он говорил все тише. Его голова склонилась на сторону, потом на другую, словно он пытался поймать ускользающую мысль. - Уже виден свет в конце туннеля. Темпы инфляции снижаются. Принцип невмешательства во внутренние дела... - Тихо, тихо! - Она крепче прижалась к нему, делясь с ним теплом своего тела. Странная сила покинула его, и Джейн больше не слушала, что он говорит. Он лежал, хватая ртом воздух, обессиленный, потный, бледный. Джейн тихонько выбралась из-под одеяла и ушла к себе. *** В этот день Блюгг велел Джейн кончить работу пораньше и привел ее к себе в комнату. Это была типичная тролличья берлога с черной дубовой мебелью и обилием пошловатых глиняных статуэток: крошка-эльф, ворующий яблоки, бык, похищающий Европу, и прочее в том же духе. Блюгг поставил Джейн в центре комнаты и стал к ней шумно принюхиваться. Поросячьи глазки его глядели довольно. - Ладно хоть кровь не идет! - Он указал на полуоткрытую дверь. - В той комнате корыто. И мыло. Вымойся как следует. За дверью оказался тесный темный чулан с застарелыми запахами нужника. Но там стояло цинковое корыто с горячей водой, а мыло, лежащее на краю корыта, пахло сиренью. Джейн сбросила одежду и, стиснув двумя руками мыло, как рукоятку меча, полезла в воду. Мылась она неспешно, думая о напалмовых пушках, о баллонах с эльфо-пси-газом, о ракетах с лазерным управлением - обо всей системе вооружения дракона. Теперь его голос совсем внятно, хотя и тихо, чуть щекоча мозг, слышался ей и без гримуара. Медленно водя по телу душистым мыльным бруском, чувствуя кожей ласку теплой воды, Джейн впала в полудрему. Голос дракона был почти реален. Схема с переплетающимися проводами плыла у нее перед глазами, как мандала. Дракон, кажется, требовал, чтобы она не позволяла Блюггу к ней прикасаться. Джейн ничего на это не отвечала. Она знала - что бы ей этот голос ни говорил, реален он или только проекция ее собственных страхов - неважно, - все равно Блюгг сделает с ней все, что захочет. Он сильнее ее, и ничего тут не поделаешь. Ее молчание рассердило дракона. Она словно увидела, как он, уменьшаясь, скрывается в западной стороне неба, а она остается в одиночестве, по-прежнему беспомощная, пожизненная пленница. Но в драконьем гневе ей чувствовался оттенок страха. Джейн осторожно намылила холмик внизу живота - совсем недавно на нем выросли кудрявые волоски. Потом она выпустила мыло из рук, и оно с плеском выскочило на поверхность. Глядя на него, она наклонила голову - один глаз ушел под воду, другой смотрел поверху. Она представила себе, что корыто - это корабль, галеон, который сейчас уплывет с нею далеко-далеко. Вода зыбилась в такт дыханию. Все вокруг плыло перед глазами. Под тяжелыми шагами заскрипел пол. Эти звуки воспринимались словно аккорд - то ухо, что было над водой, слышало громкий, пронзительный звук, а для другого, которое скрывала вода, то же самое звучало мягче и мелодичнее. Блюггова туша нависла над ней. Она закрыла глаза. Его тень заслонила свет. - Все, хватит! Она открыла глаза и увидела кривую полуулыбку. - Ополоснись, вытрись и одевайся. Нас ждут в Замке. *** Замок оказался странноватым кирпичным сооружением, располагающимся почти в самом центре заводской территории. Построенные позже него корпуса завода нависли над ним, лишив его всякой внушительности, но изящества, даже в сравнении с ними, в нем было столько же, сколько в поставленной на попа коробке из-под печенья. Всю отделку давно покрыл слой заводской копоти, а потеки грязи на стенах казались следами пролившихся с крыши слез. Дверь открыла та самая худощавая эльфа. Хмуро глянув на Джейн, она впустила ее в дом. - Придете через два часа, - бросила она Блюггу и захлопнула дверь перед самым его носом. Молча повернувшись, она направилась в глубину дома. Джейн оставалось только пойти за ней. Внутри дом оказался намного вместительнее, чем казалось снаружи. Джейн шла за хозяйкой по узкой и очень высокой галерее, слабо освещаемой люстрами, которые свисали с потолка, как гигантские светящиеся медузы. Поднялись по лестнице, прошли анфиладу комнат. Обстановка была дорогая, но какая-то обшарпанная. Шелковая обивка на кушетках протерлась, кружевные занавески казались хрупкими и ломкими, как старая паутина. К штофным обоям прочно пристал застарелый запах табачного дыма и средства для полировки мебели - как память бесчисленных, неотличимых один от другого дней, протекших средь этих стен. За одной из раскрытых дверей Джейн увидела гостиную, где вся мебель уютно располагалась на потолке. Полки с безделушками и старинные портреты висели на стенах вверх ногами, а в окно был виден падающий снизу вверх дождь. Эльфа нахмурилась. - Нам не сюда, - сказала она и решительно захлопнула дверь. Наконец они пришли в какую-то заброшенную спальню. Ткань старинного балдахина посеклась и у колец начала рваться. Стоящую на ночном столике свечу покрывал. густой слой серой пыли. Сама свеча томно согнулась и перекосилась. Эльфа достала с полки стенного шкафа большую картонную коробку. Зашуршала оберточная бумага. - Вот, надень! - Эльфа достала из коробки розовое платье. Джейн стала снимать, аккуратно складывая, свою рабочую одежду. Эльфа поморщилась, увидев, какое на ней белье, и достала из ящика шелковый детский гарнитур. - Это тоже надень, - приказала она. Платье было льняное, нежно-розовое, с рукавами фонариком. На лифе до самой талии шли оборки, вышитые розочками и зелеными листиками. По краю подола тоже были вышиты розочки. Эльфа хмуро курила и смотрела, как Джейн одевается. Она молчала, только раз обронила: "Молодые не ценят молодости". Платье застегивалось на спине длинным рядом жемчужных пуговок. Джейн кое-как удалось с ними справиться, но до последней пуговицы на шее ей было никак не достать. - О Цернунн! - вздохнула эльфа, быстро подошла и застегнула пуговицу. - Можешь посмотреться в зеркало, - сказала она. Джейн заглянула в трюмо на когтистых орлиных лапах и увидела там нечто совсем неожиданное. Себя. Грудь ее была туго стянута, отчего бедра выглядели слишком широкими, - платье явно было рассчитано на девочку гораздо младше, чем Джейн. И все же платье не изменило ее, не убавило лет, но только усилило и подчеркнуло все то, что делало ее самой собою. Она протянула руку, и отражение сделало то же, стремясь коснуться ее. Рука замерла, почти уперевшись в стекло. - Извините, сударыня, - робко спросила Джейн, - что я должна делать? - Сейчас узнаешь. - Эльфа раскрыла дверь. - Сюда! Через пять минут они вошли в кабинет. В высоком, с арочным перекрытием камине пылали дрова. Колонны поддерживали трехсводчатый потолок. Стены были увешаны картинами и фотографиями в золоченых рамах и красивых рамках из перегородчатой эмали. Висели также оленьи рога и другие охотничьи трофеи, религиозные символы, полки с книгами, переплетенными в кожу осенних оттенков - от желтого до темно-багрового. Мебели практически не было: на устланном коврами и ковриками полу стояли только шезлонг да кресло-качалка. В кресле на горе подушек сидел старый и важный эльф, но не качался. Был он невероятно древний, коричневый и шишковатый, как старый пень. Смотрел он прямо перед собой. - Батюшка, это малютка Джейн. Она сегодня здесь поиграет. Старик на это едва заметно повел глазами. - Вам ведь это приятно? Вы всегда любили детей. Джейн сделала бы старику реверанс, да не умела. Но этого от нее, по-видимому, и не ждали. Она неловко стояла посреди комнаты. Эльфа вытащила из-за качалки деревянный ящик. Старик по-прежнему не шевелился. Только глаза его казались живыми, но и они ничего не выражали. - Извините, пожалуйста, сударыня, - решилась проговорить Джейн, - он что, болен? Эльфа надменно ответила: - Мой отец совершенно здоров. Его имя Болдуин де Болдуин из Болдуинов-Гринлифов. И веди себя перед ним соответственно. Твое присутствие должно развлекать его по вечерам. Если подойдешь, будешь бывать здесь регулярно. Если нет, то нет. Я понятно говорю? - Да, сударыня. - Можешь называть меня госпожа Гринлиф. - Да, госпожа Гринлиф. Деревянный ящик был полон игрушек. - Ну что же ты? - сказала госпожа Гринлиф. - Играй, деточка. Джейн неуверенно склонилась над ящиком и стала перебирать его содержимое. Игрушки были разнообразные и великолепные. Там был, например, набор счетных палочек, выложенных слоновой костью и перламутром. Была крошечная, но действующая карусель - она бойко вертелась, сиденья покачивались, на ободе красовались все двенадцать знаков зодиака. Был набор оловянных солдатиков всех родов войск вплоть до лучников и саперов, две полные армии и во главе каждой по чародею в тюрбане. Был волшебный колокольчик - когда в него звонили, он издавал такие нежные звуки, что от красоты захватывало дух, но, когда колокольчик умолкал, его музыка немедленно забывалась. Были марионетки, был мяч. Госпожа Гринлиф села в шезлонг, развернула газету и принялась за чтение. Некоторые места она прочитывала вслух, чтобы и отец мог послушать. Прошло часа два. Игрушки доставили Джейн меньше радости, чем можно было бы ожидать. Она все время ощущала присутствие старика, чувствовала спиной его неподвижный взгляд. Этот взгляд вбирал и поглощал все, ничего не выпуская наружу. Старика окутывала какая-то зловещая аура, грозное чувство непредсказуемой опасности. Время от времени Джейн отваживалась бросить взгляд в его сторону и видела ноги в полосатых брюках и блестящие кончики крыльев. Поднять глаза выше она боялась. Его присутствие ощущалось как близость перегретого парового котла, который, того и гляди, взорвется. - Вот еще интересная статья. Дредноуты класса "Нептун" снимаются с производства, а верфи переоборудуют для ракетоносцев. У вас ведь, кажется, есть акции ракетостроительной компании? Болдуин молча смотрел в одну точку. *** Было уже совсем темно, когда она, переодевшись в собственную одежду, собралась уходить. Со странным облегчением покидала она эту душную гостиную, страшного хозяина и госпожу Гринлиф с ее скучной газетой. Мрачный Блюгг, дрожа от холода, ждал на крыльце. - Можете снова привести ее через два дня в то же время, - сказала хозяйка. И с формальной вежливостью добавила: - Примите нашу благодарность. Джейн ждала, что Блюгг закатит ей оплеуху, а потом всю дорогу до спального корпуса будет ныть, ворчать и пилить ее. Но оказалось, что слова госпожи Гринлиф снова повергли его в эйфорию. - Благодарность! - повторял он. - Вон как! Примите нашу благодарность. Не каждый день слышишь такое! Они сделали крюк через складской двор, потому что Блюггу вздумалось зайти в кузнечный цех. Там в старой печи для обжига жил чертенок, с которым Блюгг любил пропустить рюмочку. Чертенок был тощий, плюгавый, с кошачьими усами. Массивный, самоуверенный Блюгг был его кумиром. - Ну как, удачно? - спросил чертенок. - Выгорело дело? - Еще как! - похвастался Блюгг. - Примите, говорит, мою благодарность, представляешь? Мне говорит! Не кто-нибудь, а Гринлиф! Они чокнулись, и чертенок стал требовать подробностей. Цех был пуст и погружен в полумрак - только в топках метались багровые сполохи да над печью, жилищем чертенка, висела голая пыльная лампочка. Предоставленная самой себе, Джейн скользнула в тень, нашла теплый уголок в уютном углублении печи и присела на кучу золы. Приятно пахло коксовой гарью. Она устала и рада была, что никто на нее не смотрит. Удобно откинувшись, она стала думать о драконе. Всю последнюю неделю она изучала его электрические схемы и теперь живо представила себе путаницу ярких серебряных линий на фоне бархатно-черного неба. Она могла мысленно поворачивать картинку, видеть, как провода сближаются, перекрещиваются, обвивают одну ось, потом другую. Через некоторое время она почувствовала присутствие дракона. Как всегда, он возвестил о себе приливом нервной энергии. Джейн хорошо знала эту порывистую силу, прогоняющую сон, но не избавляющую от усталости. Дракон излучал тепло. Он был доволен: она осталась нетронутой. Был в его радости какой-то нечистый подтекст. Чем лучше Джейн узнавала дракона, тем больше понимала, что он ничуть не лучше и не добрее Блюгга или любого другого из заводских. Но у них была общая цель! - Он сам не захотел, - прошептала Джейн, не зная, услышит ее дракон или нет. Из-за печи доносился пьяный хохот приятелей. Пискливое мышье хихиканье мешалось с басистыми тролличьими раскатами. - От меня ничего не зависело, - добавила она. Но дракон был доволен ею, он любил Джейн. И тут ее охватила тревога, ноги сами понесли девочку, оставаться здесь, в темноте за печкой, еще хоть одно мгновение было невозможно. Легко и неслышно она поднялась и пошла. Настало время встретиться с драконом лицом к лицу. Глава 4 Джейн выскользнула из кузницы. Воля дракона вела ее, как кукловод наде