роительства судов
и весьма эффективных самолетов (во  всяком случае, так считалось до тех пор,
пока  не прилетели  ящеры)  Однако  Гроувс  никак  не мог  прийти в  себя от
удивления.
     На поверхности  озера  Онтарио  появилась легкая  зыбь.  Впрочем,  даже
Гроувс, человек сугубо сухопутный,  быстро  к ней приспособился. Однако один
из  кавалеристов,  не  выдержав  качки,  склонился  над  поручнями.   Гроувс
подозревал,  что  шутки  матросов были бы  гораздо  более колкими,  если  бы
кавалеристы не превосходили их числом почти вдвое.
     На палубе красовалась 37-миллиметровая пушка.
     --  Интересно,  а  она нам поможет, если  ящеры  начнут бомбить нас  на
бреющем полете? -- спросил Гроувс у стоявшего возле орудия стрелка.
     --  Примерно  так  же,  как  когти  мышке, когда  ее схватит коршун, --
ответил стрелок. -- На пару секунд мышка почувствует себя лучше,  но вряд ли
коршуну  будет  угрожать  серьезная  опасность.  --  Однако  свой пост моряк
покидать не собирался.
     То,  как  работал  экипаж катера,  произвело  на  Гроувса  впечатление.
Матросы  знали,  что нужно делать, и выполняли свои  обязанности без спешки,
суеты и показухи, без единого лишнего  движения. Лейтенант ван Ален почти не
отдавал приказов.
     Путь  по  озеру  оказался долгим  и скучным. Ван Ален предложил Гроувсу
снять сумку и оставить ее в каюте.
     -- Нет, благодарю вас лейтенант, -- ответил Гроувс. -- Я получил приказ
ни на минуту не упускать ее из виду, и собираюсь выполнять его буквально.
     --  Как  пожелаете,  сэр,  -- пожал  плечами  лейтенант.  Он оценивающе
посмотрел на Гроувса. -- Должно быть, у вас очень важный груз.
     -- Верно. -- Больше полковник ничего не добавил.
     Он мечтал, чтобы тяжелая сумка стала невидимой и невесомой. Тогда никто
не  строил  бы  всяких идиотских догадок. Чем меньше внимания привлекает его
груз, тем ниже вероятность того, что ящеры узнают о его миссии.
     И  вдруг, словно  мысли  об инопланетянах  разбудили их, Гроувс услышал
далекий  шум  реактивного  двигателя  вражеского  истребителя.  Он  завертел
головой,  пытаясь  отыскать  самолет  среди разрозненных  облаков.  И увидел
тонкий, уходящий на запад инверсионный след.
     -- Из  Рочестера или  Буффало, -- с удивительным  хладнокровием заметил
ван Ален.
     -- Как вы думаете, он нас видел? -- нетерпеливо спросил Гроувс.
     -- Вполне  возможно,  -- ответил лейтенант. -- Над  нами несколько  раз
пролетали самолеты  ящеров,  но в нас не стреляли.  Чтобы не  рисковать зря,
хорошо  бы отправить ваших  людей в трюм.  Тогда катер  будет  выглядеть как
обычно.  И если  не  хотите  расставаться со  своей  сумкой, можете  немного
поспать рядом с ней в каюте.
     Самый вежливый приказ из всех, какие приходилось слышать Гроувсу... Ван
Ален был ниже  его по званию, но лейтенант командовал "Форвардом", а значит,
на  катере  отвечал  за  все.  Гроувс  спустился  вниз  и  прижался  лбом  к
иллюминатору. Если им повезет, пилот ящеров полетит  по своим делам.  А если
нет...
     Внизу грохот двигателей стал  более отчетливым, поэтому Гроувс довольно
долго   не  слышал  шума  самолета   ящеров.  Однако  рев  самолета   ящеров
стремительно нарастал. Полковник ждал выстрелов  37-миллиметровой  пушки  --
последний,  безнадежный  жест  сопротивления,  но   она  молчала.  Вражеский
истребитель находился где-то у них  над  головами. Гроувс выглянул на палубу
--  ван Ален  смотрел  вверх и махал  ящерам  рукой.  Может  быть, лейтенант
береговой охраны сошел с ума?
     Однако реактивный самолет удалялся. Только теперь Гроувс понял, что все
это  время не дышал.  Когда истребитель исчез из вида, полковник поднялся на
палубу.
     -- Я уже подумал, что у нас большие проблемы, -- сказал он ван Алену.
     -- Нет. -- Лейтенант покачал головой.  -- Пока на  палубе не было ваших
людей, нам не грозила  опасность. Ящеры  множество  раз видели "Форвард"  на
озере,  но  мы  всегда  ведем  себя  исключительно  мирно. Я  надеялся,  они
посчитают, что это наш обычный рейс -- наверное, так и произошло.
     -- Я восхищаюсь вашим хладнокровием, лейтенант, и очень рад, что вам не
пришлось демонстрировать его под огнем, -- заявил Гроувс.
     -- А уж как _я_ рад, вы себе и представить не можете, -- улыбнулся  ван
Ален.
     Катер береговой охраны плыл в сторону канадского берега.
     * * *
     Посреди скопления деревьев  -- берез с  голыми ветками и густой зеленой
хвоей сосен  и елей  -- неожиданно,  словно  кролик из  цилиндра  фокусника,
возникло покрытое льдом озеро.
     -- Клянусь Юпитером! -- воскликнул Джордж Бэгнолл, когда бомбардировщик
"Ланкастер" нырнул вниз,  чтобы на бреющем  полете,  почти  касаясь верхушек
деревьев, скрыться от радаров ящеров. -- Молодец, Альф!
     --  Все комплименты принимаются с благодарностью, -- ответил Альф Уайт.
-- Если, конечно,  под нами и в самом деле Чудское озеро, мы скоро доберемся
до Пскова.
     Кен Эмбри, сидевший рядом с Бэгноллом, вмешался в разговор:
     --  А  если  нет,  тогда,  вообще,  неизвестно,  где,  черт побери,  мы
находимся, и нам всем придет конец -- в Пскове или где-нибудь еще.
     В наушниках  Бэгнолла  послышались  горькие  стоны. Бортинженер  изучал
лежавшую перед ним карту.
     -- Пусть лучше будет  Псков, -- сказал он  Эмбри, -- иначе  горючего не
хватит.
     -- О, горючее, --  беззаботно отозвался пилот.  -- В  этой войне с нами
случилось  столько всего  невероятного, что  я не  вижу  ничего особенного в
полетах без горючего.
     -- Тогда, пожалуй, я  проверю свой парашют,  если вы не возражаете,  --
ответил Бэгнолл.
     В том, что говорил Эмбри, был определенный  резон.  Их экипаж находился
над  Кельном  во время рейда тысячи бомбардировщиков, когда ящеры  принялись
десятками сбивать английские самолеты. Однако они сумели не только вернуться
в Англию, но и во  время очередного боевого вылета разбомбить позиции ящеров
на  юге  Франции  --  где  их  и подбили.  Эмбри  умудрился ночью безупречно
посадить самолет на пустынном отрезке шоссе. Если он способен на  _такое_ --
кто знает, возможно, он и вправду сумеет летать без горючего.
     После того, как они добрались до  Парижа, немцы помогли им вернуться на
родину (это до  сих  пор раздражало  Бэгнолла),  и их экипаж  пересадили  на
экспериментальный  "Ланкастер"  для  испытаний нового радара.  Теперь, когда
новый прибор доказал свою пригодность, они везли его в Россию, чтобы красные
имели возможность заранее узнавать о приближении ящеров.
     Лед, лед,  почти  сотня  миль  бело-голубого льда,  присыпанного  белым
снегом.  Из  бомбового  отсека  Джером  Джонс,   оператор   радиолокационной
установки, сказал:
     --  Я почитал о Пскове перед  тем,  как сюда  лететь.  Считается, будто
климат здесь мягкий;  в  справочнике  говориться, что снег  сходит  к  концу
марта, а реки и озера освобождаются ото льда в апреле.
     Послышались новые стоны экипажа.
     -- Если  большевики  называют это мягким  климатом,  то каков  же тогда
суровый?
     -- Мне дали  понять, что  в Сибири  всего два времени года, -- вмешался
Эмбри, -- последняя треть августа и зима.
     -- Хорошо еще, мы  прихватили комбинезоны,  -- сказал  Альф Уайт. -- Не
думаю,  что в Англии найдется другая  одежда для  такой погоды.  --  Чудское
озеро внизу сузилось, превратилось в реку, а потом снова широко разлилось.
     --  Южная часть  называется  Псковское  озеро.  Мы приближаемся  к цели
нашего полета, -- заявил штурман.
     --  Если  речь  идет об одном  озере,  почему у него два  названия?  --
спросил Бэгнолл.
     -- Если  вы знаете  ответ на  этот  вопрос, то  выиграете банку тушенки
стоимостью в десять шиллингов,  -- сообщил Эмбри голосом диктора английского
радио.  --  Пришлите  открытку  с  вашим  адресом  в Советское  посольство в
Лондоне.  Победителей,  если  таковые окажутся, --  что  представляется  мне
маловероятным, -- определит лотерея.
     Минут  через десять или пятнадцать озеро  неожиданно кончилось. Впереди
появился город с множеством башен. Некоторые из них украшали купола в  форме
луковицы, которые  Бэгнолл связывал с  традиционной русской  архитектурой, а
остальные   члены  экипажа  считали  похожими  на  шляпки  ведьм.  На  более
современные здания, попадавшиеся  среди  такой экзотики,  никто  не  обратил
внимания.
     -- А вот и  Псков, -- заявил  Эмбри.  -- А где у них посадочная полоса,
черт бы их побрал?
     При виде "Ланкастера" люди на заснеженных улицах начинали разбегаться в
разные стороны. Бэгнолл заметил внизу короткие вспышки.
     -- В нас стреляют! -- закричал он.
     -- Безмозглые  болваны, -- прорычал Эмбри. -- Неужели они не знают, что
мы союзники! Так, где же проклятое летное поле?
     На востоке  появилась вспышка. Пилот развернул тяжелый  самолет. Вскоре
они заметили посадочную полосу, вырубленную прямо посреди леса.
     -- Не слишком длинная, -- пробормотал Бэгнолл.
     -- Другой не будет, -- невесело усмехнулся Эмбри.
     "Ланкастер"  начал снижаться.  Эмбри  был  превосходным  летчиком,  ему
удалось  посадить самолет в самом начале  полосы и полностью использовать ее
для  торможения.  Толстые   стволы   деревьев  угрожающе  приближались,   но
"Ланкастер"  остановился  вовремя.  Эмбри выглядел так, словно был уже не  в
силах выпустить из рук штурвал, но голос его прозвучал совершенно спокойно:
     -- Добро пожаловать  в прекрасный спятивший Псков.  Нужно  окончательно
лишиться рассудка, чтобы добровольно сюда прилететь.
     Не  успели пропеллеры "Ланкастера"  остановиться,  как  из-за  деревьев
выскочили люди  в  серых шинелях  и  толстых стеганых  куртках  и  принялись
натягивать  на  самолет  маскировочную сеть. В  Англии поступали так же,  но
никто  не  действовал  столь  стремительно.  Внешний  мир  мгновенно  исчез;
Бэгноллу  оставалось  лишь  надеяться,   что  и   бомбардировщик  тоже  стал
невидимкой.
     --  Вы  заметили?  --  негромко  проговорил,  Эмбри  отстегивая  ремень
безопасности.
     -- Что заметили? -- уточнил Бэгнолл.
     -- Часть из тех, кто накрывал наш самолет, немцы.
     --  Черт  побери,  --  пробормотал Бэгнолл.  --  Неужели  нам  придется
поделиться секретом радара и с ними? Мы таких приказов не получали.
     Альф Уайт высунулся из своей маленькой каморки за черной шторой, где он
работал с картой, линейкой, компасом и угломером.
     --  Пока не  прилетели  ящеры, в Пскове размещался штаб Северной группы
войск.  Ящеры вынудили  фрицев отступить,  но после  наступления холодов  им
пришлось и самим покинуть город. Сейчас в  Пскове русские,  но я подозреваю,
что здесь осталось некоторое количество немцев.
     -- Просто чудесно! -- мрачно заявил Эмбри.
     Как только англичане вышли из самолета,  холод мгновенно обжег им лица.
Их  экипаж сократили: пилот, бортинженер (Бэгнолл также выполнял обязанности
радиста),  штурман  и  оператор радиолокационной  установки. Они не взяли  с
собой бомбардира и стрелка. Если бы их  атаковали ящеры,  то пулеметы против
пушек и ракет вряд ли бы им помогли.
     -- _Здрайстье_, -- сказал Кен Эмбри, исчерпав тем самым весь свой запас
русских слов. -- Кто-нибудь здесь говорит по-английски?
     --  Я  говорю,  --  сказали двое -- один с русским  акцентом, другой  с
немецким.
     Они  с  подозрением  посмотрели  друг   на  друга.  Несколько   месяцев
совместных боев против общего врага еще  не  успели  стереть воспоминаний  о
прошлых сражениях.
     Бэгнолл немного занимался немецким в  колледже перед  тем как вступил в
Королевские Военно-воздушные силы. Но  это было  почти  три года назад, и он
успел почти все забыть. Как  и полагается выпускнику колледжа,  он  прочитал
"Ужасный немецкий язык"  Марка Твена.  _Это_ он не  забыл, в  особенности ту
часть, где говорилось о  том, что легче отказаться от  двух кружек пива, чем
от одного  немецкого  прилагательного.  А  русский  еще хуже -- даже алфавит
выглядит как-то странно.
     К  удивлению Бэгнолла,  Джером Джонс заговорил по-русски --  не слишком
бегло, однако его понимали. Обменявшись несколькими фразами, он повернулся к
своему экипажу и сказал:
     -- Человека,  который  говорит  по-английски,  зовут  Сергей Леонидович
Морозкин. Он  предлагает нам следовать за ним  в Кром, опорный пункт местной
обороны.
     -- Что ж, нам остается лишь подчиниться, -- сказал Эмбри. -- Я не знал,
что ты говоришь по-русски, Джонс. Вот уж никак не ожидал, что парни, которые
готовили нашу операцию, кое-что соображают.
     -- Ничего они не соображают,  -- скривился  Джонс. -- Когда я учился  в
Кембридже, меня  заинтересовали византийская культура  и искусство,  что,  в
свою очередь, вывело на  Россию. Мне  не  хватило времени, чтобы как следует
заняться русским языком, но кое-что я  выучить  успел. Однако об этом ничего
нет в моих документах, так что никто не знал о моем увлечении русским.
     -- Ну, в любом случае, нам повезло, -- заявил Бэгнолл. "Что, если Джонс
большевик?" -- подумал он.  Впрочем, теперь  уже все равно. -- Мой  немецкий
оставляет желать лучшего, но я собирался им воспользоваться, когда ты с ними
заговорил. Не очень разумно общаться с союзниками на языке общего врага.
     -- Против Eidechen -- прощу  прощения, я не знаю, как это по-английски;
русские называют их ящерицами -- в борьбе против общего врага, явившегося  с
неба, люди должны забыть о своих разногласиях.
     -- Против ящеров, вы хотели сказать, -- уточнили Бэгнолл и Эмбри.
     --  Ящеры, -- эхом отозвались немец и  говорящий по-английски Морозкин,
которые явно хотели получше запомнить новое слово; не вызывало сомнений, что
использовать его придется часто.
     -- Я гауптман -- капитан по-английски, да? -- Мартин Борк. После  того,
как все члены экипажа представились, Морозкин сказал:
     -- Сейчас поедем в Кром. Самолет оставим здесь.
     -- Но радар... -- жалобно начал Джонс.
     -- Возьмем с собой. Он в ящике, да?
     -- Ну, да, но...
     -- Поехали, -- повторил Морозкин.
     На дальнем конце посадочной полосы -- долгий и тяжелый путь по холоду и
снегу -- их  поджидали запряженные тройкой лошадей сани, которые должны были
доставить экипаж в Псков. Как только сани тронулись, весело, словно распевая
радостную   зимнюю   песню,  зазвенел  колокольчик.  Бэгнолл   посчитал   бы
путешествие  гораздо  более  увлекательным,  если  бы не заметил за спиной у
возчика винтовку, а за поясом полдюжины немецких гранат с длинными ручками.
     Псков был  построен  в кольце двух сходящихся рек. Сани  скользили мимо
церквей и крупных  домов в центре, на многих из которых виднелись следы боев
с немцами и ящерами.
     Ближе к слиянию двух  рек располагался рынок и  еще  одна  церковь.  На
рынке  пожилые женщины в  платках,  продавали  свеклу,  репу и капусту.  Над
большими  котлами с  борщом  поднимался  пар. Люди стояли  в очередях, чтобы
купить  то,  в  чем  они  нуждались --  в  отличие от  англичан,  которые  в
аналогичных  ситуациях обожают  пошутить,  русские стояли  молча, с мрачными
лицами, словно не ждали от судьбы ничего хорошего.
     По  рынку расхаживали  вооруженные патрули, чтобы никому  не  пришло  в
голову  нарушать  порядок -- немцы  в  металлических касках и серых  полевых
шинелях и русские  солдаты  в диковинной смеси  гражданской одежды и военной
формы,  с самым  разным оружием в руках, от ружей  и винтовок  до автоматов.
Однако  все -- немцы, русские и  даже  старые женщины  с корзинками, полными
овощей -- ходили в одинаковых толстых войлочных сапогах.
     На ногах возчика саней тоже была пара таких сапог. Бэгнолл похлопал его
по плечу и показал на них.
     -- Как вы это называете? -- спросил он, но в ответ тот лишь улыбнулся и
развел  руки в стороны. Тогда Бэгнолл попытался перейти на немецкий: --  Was
sind sie?
     Возчик понял его вопрос и радостно улыбнулся.
     -- Валенки, -- ответил он и добавил пару предложений по-русски,  прежде
чем сообразил,  что Бэгнолл его не понимает. Немецкий у возчика оказался еще
хуже, чем у бортинженера, поэтому тот  сумел разобрать, что сказал  русский.
-- Gut... gegen... Kalt.
     -- Хорошо помогает против холода.  Спасибо...  danke. Ich verstehe.  --
Они кивнули друг другу, довольные тем, что им удалось объясниться.
     Валенки действительно  выглядели теплыми и, похоже, неплохо защищали от
холода -- толстые и плотные, нечто вроде одеяла для ног.
     Сани  прокатили  мимо памятника Ленину; напротив, по  диагонали, стояла
еще одна церковь с куполом, похожим на луковицу.
     "Интересно", -- подумал  Бэгнолл, -- "видит  ли возница иронию  в таком
соседстве?"
     Если да, то виду  он не подавал. Вероятно, ирония в Советском Союзе так
же небезопасна, как и в нацисткой Германии.
     Бэгнолл покачал головой. Русские стали союзниками англичан из-за  того,
что  были  врагами  Гитлера.  Теперь русские  и немцы  объединились в борьбе
против главного врага -- ящеров, однако до сих пор относились друг к другу с
подозрением.
     Лошади с трудом  тащили сани в сторону холмов, на  которых располагался
старый Псков. Сани  замедлили  свой бег, и Бэгнолл понял,  почему для города
выбрано именно это место: крепость перед ними -- по-видимому, Кром -- стояла
на отвесном обрыве, который высился над слиянием двух рек. Они проехали мимо
полуразвалившейся стены, окружавшей другую сторону  крепости. Часть развалин
показалась Бэгноллу свежими -- интересно,  кто тут  постарался -- немцы, или
ящеры?
     Сани остановились, и Бэгнолл вылез на  снег. Возница  показал в сторону
одной  из башен  с поврежденной крышей.  Возле входа стояла  охрана  --  два
солдата, немецкий и русский. Они распахнули перед Бэгноллом двери.
     Переступив  порог,  он сразу почувствовал, что  перемещается  назад  во
времени. Коптящие факелы отбрасывали диковинные тени на неровную поверхность
каменных стен, дальше все терялось в чернильном мраке. Его ждали трое мужчин
в  меховых  шубах. Рядом  лежало  оружие.  Они  больше  походили  на  вождей
варваров, чем на солдат двадцатого века.
     Вскоре  в  помещение вошли остальные  англичане.  Судя  по  лицам,  они
испытывали те же чувства, что и Бэгнолл.  Мартин  Борк  показал на одного из
сидевших за столом мужчин и сказал:
     --  Генерал-лейтенант  Курт  Чилл,  командир 122-ой  пехотной  дивизии,
сейчас он возглавляет силы  Рейха в Пскове  и его окрестностях.  -- Затем он
назвал своему командиру имена англичан.
     Внешность  Чилла совсем  не соответствовала  представлениям  Бэгнолла о
нацистских генералах: никакого монокля и  высокой фуражки  с высокой тульей,
да  и лицо не имело  ничего общего  с худощавыми лицами прусских офицеров. К
пухлым щекам генерала  уже давно не прикасалась бритва. В  карих (а вовсе не
стального  цвета)  глазах  Чилла  явственно  промелькнула  ирония, когда  он
обратился к гостям на весьма приличном английском:
     -- Добро пожаловать в цветущие сады Пскова, джентльмены.
     Сергей Морозкин кивком показал на двоих людей, сидевших слева от Чилла.
     --  Перед вами командиры  Первой и Второй партизанских  бригад, Николай
Иванович Васильев и Александр Максимович Герман.
     Кен Эмбри прошептал Бэгноллу:
     -- Не хотел бы я сейчас иметь _такую_ фамилию в России.
     -- Видит Бог, ты прав. -- Бэгнолл посмотрел на Германа.
     Может быть, впечатление создавали очки в  металлической оправе,  но  он
ужасно напоминал школьного учителя -- только с огненно рыжими усами.
     Васильев же, наоборот, походил на  бородатый валун: низенький, плотного
телосложения, он казался очень сильным человеком.  Розовый шрам -- возможно,
след  от пули  -- рассекал  левую щеку и густую, похожую  на  шкуру  тюленя,
щетину. Если бы пуля прошла  на пару дюймов левее,  то Васильев не сидел  бы
сейчас за этим столом.
     Он прогромыхал что-то по-русски. Морозкин перевел:
     -- Николай приветствует вас от имени Лесной республики. Так мы называли
земли  вокруг  Пскова,  пока  немцы  контролировали  город.  Теперь,   когда
появились ящеры, --  Морозкин старательно произнес недавно  выученное слово,
-- мы создали советско-германский совет. -- Бэгнолл  подумал, что игра  слов
исходит  от  переводчика;   Васильев,  даже  и  без  шрама,  не   производил
впечатления человека, склонного к юмору.
     -- Рад с вами познакомиться, -- заявил Эмбри.
     Прежде  чем Морозкин  успел  перевести, Джером Джонс повторил его слова
по-русски.  Командир  партизан  засиял,  довольный  тем, что  хотя  бы  один
англичанин сможет говорить с ним без посредников.
     -- Что  вы привезли  в Советский  Союз от народа и  рабочих  Англии? --
спросил Герман.
     Он  наклонился вперед,  нетерпеливо  дожидаясь  ответа,  и  не  заметив
идеологической подоплеки своего вопроса.
     --  Радиолокационную  станцию,  которая,  находясь  на  борту самолета,
помогает  обнаружить  истребители  противника,   находящиеся  на  достаточно
большом расстоянии, -- ответил Джонс.
     Морозкин и  Борк  далеко не сразу сумели подобрать  подходящие слова на
своих родных языках. Джонс объяснил, что такое радарная установка, и как она
работает.  Васильев  молча  слушал.  Герман  несколько  раз  кивнул,  словно
понимал, о чем рассказывает Джонс.
     -- Вы, aber naturlich [<i>Разумеется (нем.)</i>], имеете аналогичную установку
и для Рейха? -- Чилл скорее утверждал, чем спрашивал.
     -- Нет, сэр, -- ответил  Эмбри, и Бэгнолл почувствовал,  как у  него по
спине побежали струйки  пота, хотя  в  старой башне  средневековой  крепости
гуляли  сквозняки.   Пилот  продолжал:  --  Мы   получили  приказ  доставить
радиолокационную  установку  и инструкцию к  ней  Советскому командованию  в
Пскове. Так мы и сделали.
     Генерал  Чилл  покачал головой.  Бэгнолл  потел все  сильнее. Никто  не
потрудился  предупредить их, что  русские контролируют Псков лишь  частично.
Очевидно,  они  не предполагали,  что могут возникнуть проблемы с  немецкими
военными. И ошиблись.
     -- Если установка только одна, она будет направлена  в Рейх,  -- заявил
Чилл.
     Как только Сергей Морозкин перевел слова немецкого генерала на русский,
Васильев схватил со стола автомат и направил его прямо в грудь Чиллу.
     -- Нет, -- решительно сказал он.
     Бэгнолл и без знания русского сообразил, что тут происходит.
     Чилл  ответил  на немецком, который Васильев,  видимо, понимал.  Нацист
отличался незаурядным мужеством или сильно блефовал.
     -- Если  вы  меня застрелите,  Николай  Иванович,  командование  примет
полковник  Шиндлер --  а вам прекрасно известно, что в районе  Пскова у  нас
имеется значительное превосходство в силах.
     Александр Герман даже  не взглянул на пистолет, лежавший на  столе.  Он
заговорил  сухим, педантичным голосом,  прекрасно подходившим  к  его очкам.
Бэгноллу показалось, что  это немецкий, только почему-то  он понимал Германа
еще хуже, чем Курта  Чилла.  Потом он  сообразил, что, по-видимому, партизан
перешел на идиш. Им следовало прихватить с собой Дэвида Гольдфарба.
     Однако капитан Борк прекрасно его понял и перевел:
     -- Герман говорит, что  Вермахт  сильнее в районе Пскова, чем советские
войска. Он также спрашивает, сильнее ли немцы, чем русские и ящеры вместе.
     -- Блеф, -- только и ответил Чилл.
     -- Нет, -- вновь вмешался Васильев.
     Он положил свое оружие на  стол и  удовлетворенно улыбнулся Герману. Он
не сомневался, что немцы не смогут проигнорировать _такую_ угрозу.
     Бэгнолл тоже не  считал слова партизана блефом.  До того, как прилетели
ящеры, Германия  нажила себе  множество врагов  среди жителей покоренных  ею
территорий. Евреи  Польши -- один из лидеров, которых был кузеном Гольдфарба
-- выступили против нацистов на стороне ящеров. Если Чилл будет продолжать в
том же духе, вполне возможно, что русские последуют их примеру.
     А с него станется. Угрюмо глядя на партизанских командиров, он заявил:
     -- Почему-то  я нисколько не  удивлен. Благодаря вашему  предательству,
ящеры могут одержать победу. Однако даю вам слово, ни  один из вас не успеет
вступить с ними в союз. Мы заберем радар.
     -- Нет, -- отрезал Александр Герман.
     Затем  он перешел  на идиш, и  Бэгнолл уже не поспевал  за его  быстрый
речью. Капитан Борк вновь перевел слова партизана на английский:
     -- Он говорит, что устройство прислали рабочим  и крестьянам Советского
Союза, чтобы  помочь в  борьбе с империалистическим  агрессором, и  если они
отдадут его, то предадут свою Родину.
     "Если  отбросить  коммунистическую  риторику",  --  подумал Бэгнолл, --
"партизан абсолютно прав".
     Впрочем,   мнение  английского  бортинженера  не  слишком  интересовало
генерала Чилла.
     Бэгнолл не сомневался, что Чилл  намерен занять крайне жесткую позицию.
Как,  впрочем, и все  остальные в башне старой крепости. Капитан Борк отошел
от экипажа "Ланкастера"  в  одну  сторону,  Сергей Морозкин  в  другую.  Оба
засунули  руки  за  отвороты  курток,  очевидно,  каждый  нащупывал  рукоять
пистолета. Бэгнолл приготовился упасть на пол.
     Однако вместо этого бортинженер прошипел Джерому Джонсу:
     -- У тебя  есть полное  описание  и инструкции  для  работы с  радаром,
верно?
     --  Конечно,  --  прошептал  Джонс. --  Если русские  захотят  наладить
промышленное производство, без  них не обойтись. В том случае, конечно, если
кто-нибудь выйдет отсюда живым.
     -- По-моему, шансов немного. Сколько у тебя экземпляров?
     -- Инструкций и рисунков? Только один, -- ответил Джонс.
     -- Кошмар. -- План, который Бэгнолл успел придумать, рушился. Однако он
тут же приободрился и громко сказал: -- Джентльмены, прошу вашего внимания!
     Единственное, чего ему удалось добиться -- немцы и русские на некоторое
время приостановили подготовку к решительной схватке.
     --  Мне кажется, я могу предложить выход  из создавшегося положения, --
продолжал Бэгнолл.
     Мрачные лица выжидательно повернулись в его сторону. Бэгнолл неожиданно
сообразил, что  немцы  и русские только и искали  повода, чтобы  наброситься
друг на друга.
     -- Что ж, просветите нас, -- сказал, переходя на английский, Курт Чилл.
     -- Сделаю все,  что  в моих силах, --  ответил Бэгнолл. -- Мы  привезли
только один радар  -- и  тут ничего не изменишь. Если вы его заберете силой,
информация о ваших действиях  попадет в Москву -- и в Лондон. Сотрудничеству
между  Германией,  ее  прежними противниками  и нынешними  союзниками  будет
нанесен  серьезный  удар.  Ящеры  выиграют  от  этого  гораздо  больше,  чем
Люфтваффе от нового радара. Разве я ошибаюсь?
     --  Вполне возможно, что  и нет, -- не стал спорить Чилл. -- Однако мне
представляется, что и  сейчас наше сотрудничество вызывает  большие сомнения
-- раз вы намерены передать радар русским, а не нам.
     Возразить  генералу было нечего. Бэгноллу совсем не  хотелось  делиться
военными  секретами  с нацистами. Политические  лидеры Британии,  включая  и
самого Черчилля, занимали аналогичную позицию. Однако никто из них не хотел,
чтобы Вермахт и Красная армия снова вцепились друг другу в глотки.
     --  Ну,  а   как  вам  понравится   такое  предложение,  --   продолжал
бортинженер.  --  Радар и инструкции  отправятся,  как  и предполагалось,  в
Москву. Но  прежде...  --  он вздохнул, --  вы  сможете  сделать  копии всех
чертежей и инструкций и отослать их в Берлин.
     --   Копии?   --   уточнил  Чилл.  --  Вы  предлагаете   нам  переснять
документацию?
     --  Если   у  вас  есть   необходимое   оборудование,  да.  --  Бэгнолл
предполагал,  что  работу  придется  делать  вручную;  Псков  показался  ему
маленьким провинциальным городком, но  кто знает, какая аппаратура имеется у
разведчиков  122-ой  пехотной дивизии  -- или  других отрядов, расположенных
поблизости?
     -- Не думаю, что начальство одобрит наши действия, но они и представить
себе не могли, что возникнет подобная ситуация, -- пробормотал Кен Эмбри. --
Однако я считаю, что ты придумал замечательное решение проблемы -- распилить
ребеночка пополам. Царь Соломон гордился бы тобой.
     -- Надеюсь, -- усмехнулся Бэгнолл.
     Сергей  Морозкин, между тем, переводил предложение Бэгнолла партизанам.
Когда  он  закончил, Васильев  повернулся к Александру  Герману и с усмешкой
спросил:
     -- _Ну_, Саша?
     "Наверное, это идиш", -- подумал  Бэгнолл -- он уже слышал это словечко
от Гольдфарба.
     Александр Герман  уставился на Чилла  сквозь свои очки. После появления
Гольдфарба на авиационной  базе, Бэгнолл стал гораздо  лучше понимать, какие
зверства  творили  нацисты против евреев Восточной  Европы.  Интересно,  что
скрывается  за застывшей маской, которую  Герман надел на  свое  лицо, какая
ненависть  разъедает его мозг?  Однако  партизан не дал ей вырваться наружу.
Через несколько секунд он выдохнул лишь одно слово:
     -- Да.
     -- Тогда так и сделаем.
     Если план  Бэгнолла и  вызывал  у Чилла  энтузиазм, то он  очень удачно
скрывал  свое  ликование. Предложение  англичанина  позволяло  ему  получить
большую  часть того,  что  он хотел,  и  сохранить шаткий мир на  территории
Пскова.
     Словно для  того, чтобы подчеркнуть важность сотрудничества, послышался
рев самолетов ящеров. Когда начали падать бомбы, Бэгнолла охватил панический
ужас: удачное попадание  в  крепость, и  все камни  Крома обрушаться  ему на
голову.
     Сквозь удаляющийся вой реактивных двигателей, и разрывы бомб доносилась
бешеная  стрельба  из  винтовок, автоматов  и  пулеметов.  Защитники Пскова,
нацисты и коммунисты, делали все, чтобы сбить самолеты ящеров.
     Как обычно, их усилий оказалось  недостаточно. Бэгнолл  с надеждой ждал
оглушительного взрыва, знаменующего падение  вражеского самолета, но его так
и  не  последовало. Как, впрочем, и новой  сирены,  предупреждающей о второй
атаки неприятеля.
     --  А  мы  думали, что тысячемильный перелет позволит нам избавиться от
бомбардировок, -- пожаловался Альф Уайт.
     --  Война  называлась Мировой  еще  до  того, как появились  ящеры,  --
ответил Эмбри.
     Николай Васильев что-то сказал  Морозкину. Вместо того чтобы  перевести
слова  командира, тот  вышел  из  комнаты  и  вскоре  вернулся  с  подносом,
уставленным бутылками и стаканами.
     --  Давайте  выпьем за...  как  вы говорите?..  договор,  --  предложил
Морозкин.
     Он разливал водку по стаканам,  когда в комнату вбежал какой-то человек
и что-то крикнул по-русски.
     -- Я понял далеко не все, -- сказал Джером Джонс, -- но мне  совсем  не
нравится то, что я услышал.
     Морозкин повернулся к экипажу "Ланкастера".
     -- У меня плохие новости. Эти -- как вы говорите?  -- ящеры, разбомбили
ваш самолет. Он в развалинах... так вы говорите?
     -- Да, мы говорим примерно так, -- с тоской ответил Эмбри.
     -- Ничего, товарищи,  -- по-русски утешил их Морозкин. Он  даже не стал
переводить  свои слова,  видимо,  полагая, что они не  имеют эквивалентов на
других языках.
     -- Что он сказал? -- спросил Бэгнолл у Джерома Джонса.
     -- "Тут ничем не  поможешь, друзья" -- что-то в  таком роде, -- ответил
Джонс. -- Или "Тут ничего не поделаешь" -- может быть, так будет точнее.
     Бэгнолла  в  настоящий  момент  мало интересовали вопросы  адекватности
перевода.
     -- Мы застряли  в проклятой дыре под названием Псков,  и  с  этим, черт
побери, ничего нельзя поделать? -- выпалил он, переходя на крик.
     -- _Ничего_, -- по-русски ответил Джонс. и
     * * *
     Научный  центр  представлял  собой великолепное трехэтажное  здание  из
красного  кирпича в северо-западном углу университетского  городка  Денвера.
Здесь находились химический  и физический факультеты -- прекрасное место для
чикагской   Металлургической   лаборатории.   Йенсу   Ларсену   ужасно   тут
понравилось.
     Оставалась одна проблема: он не имел ни малейшего  понятия о том, когда
появится остальной персонал лаборатории.
     -- Все нарядились, а идти некуда, -- пробормотал он себе под нос, шагая
по коридору третьего этажа.
     Из выходящего на север окна в конце коридора он видел реку Платт, змеей
уходящую через город  на  юго-восток, а  за ней  --  здание законодательного
собрания  штата  и  другие  высотные  строения  в  центре.  Денвер  оказался
неожиданно красивым  местечком,  кое-где  еще не  сошел снег,  а воздух  был
удивительно чистым. Однако Йенса все это не радовало.
     Все шло просто превосходно. Он сел в поезд и спокойно добрался до места
своего назначения, словно вернулись те замечательные, канувшие в прошлое дни
до вторжения ящеров. Его не бомбили, не  подвергали обстрелу, ему  досталось
прекрасное место в пульмановском  вагоне -- с такими удобствами  он  не спал
уже  много  месяцев. В  поезде работало  электричество и отопление;  о войне
напоминала  только штора  затемнения  с надписью "ИСПОЛЬЗУЙ МЕНЯ.  ЭТО  ТВОЯ
ЖИЗНЬ".
     Когда поезд остановился на Юнион-Стейшн, Ларсена встретил майор и отвез
в Лоури-Филд к востоку от  города,  где его поселили  в комнате для холостых
офицеров. Он чуть  не отказался --  ведь он женат.  Однако Барбары  рядом не
было, и ему пришлось согласиться.
     -- Глупо, -- сказал он вслух.
     Ларсен  сразу  погряз  в  сетях  однообразной  военной  рутины.  Он уже
сталкивался с ней в Индиане, когда  находился  под началом генерала  Джорджа
Паттона.  По части  способностей  и  военного таланта,  местные командиры  в
подметки  генералу не годились, а вот в том, что касалось гибкости, мало чем
от него отличались.
     --  Сожалею,  доктор  Ларсен, но  _это_ запрещено,  -- говорил "куриный
полковник"  [<i>На  полковничьих  погонах  изображены  орлы,  которых  в  шутку
называют курами</i>] по имени Хэксем.
     Под _этим_ он имел в виду выход в город на поиски  остальных работников
Металлургической лаборатории.
     -- Почему?  --  восклицал Йенс, бегая по  кабинету  полковника,  словно
только что посаженный в клетку волк. -- Без остальных, без  оборудования, от
меня здесь нет никакого толку.
     -- Доктор Ларсен, вы физик-ядерщик,  работающий над секретным проектом,
--  отвечал полковник  Хэксем. Его  голос  неизменно  оставался негромким  и
спокойным,  отчего Ларсен  злился еще больше.  -- Мы не можем позволить  вам
болтаться по городу. Если с вашими коллегами произойдет несчастье, кто лучше
вас сумеет продолжить работу над проектом?
     Ларсен с  колоссальным трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться
ему в  лицо.  Восстановить  труды  нескольких  нобелевских  лауреатов  --  в
одиночку?  Для  этого  нужно  быть  суперменом. Однако в  словах  полковника
содержалась  и доля правды  -- он  действительно являлся частью проекта -- и
смог бы продолжить работу над ним.
     -- Все  идет хорошо,  -- заверил его Хэксем.  -- Нам  совершенно  точно
известно, что ваши коллеги двигаются в направлении Денвера. Мы рады, что вам
удалось  добраться сюда раньше. Значит,  мы  успеем  все подготовить, и  они
сразу же приступят к работе.
     Йенс  Ларсен  был ученым, а  не администратором.  Вопросами организации
всегда занимались другие. Теперь  они свалились на его плечи. Он вернулся  в
свой  кабинет,  написал несколько писем,  заполнил  какие-то бланки, три или
четыре раза  попытался позвонить, но только однажды ему  сопутствовал успех.
Ящеры почти не бомбили Денвер -- особенно, если сравнивать с Чикаго;  Денвер
вообще  функционировал как  обычный современный город.  Когда Йенс  нажал на
кнопку настольной лампы, она зажглась.
     Он поработал еще немного, решил, что на сегодня достаточно, и спустился
вниз. Там его ждал велосипед.  А также  хмурый, редко улыбающийся человек  в
хаки с винтовкой за спиной. Тоже с велосипедом.
     -- Добрый вечер, Оскар, -- сказал Йенс.
     -- Здравствуйте, доктор Ларсен, -- телохранитель вежливо кивнул.
     На  самом деле  его звали не Оскар,  однако, он  на это  имя отзывался.
Йенсу  почему-то   казалось,  что  оно   его  забавляет...   впрочем,   лицо
телохранителя всегда оставалось бесстрастным. Оскар получил  приказ охранять
Ларсена  в  Девере...  и  не  разрешать  ученому покидать пределы города.  К
несчастью, он отлично знал свое дело.
     Ларсен поехал на север, а затем повернул  направо в сторону Лоури-Филд.
Оскар  пристал к нему, как  репейник.  Ларсен находился в приличной форме. А
его телохранитель мог спокойно претендовать на место в  олимпийской сборной.
Всю  обратную  дорогу  до  офицерских казарм  Ларсен  пел "Я лишь  птичка  в
золоченой клетке". Оскар с удовольствием к нему присоединился.
     Однако на следующее  утро, вместо того, чтобы отправиться на велосипеде
в денверский  университет, Ларсен (а вслед за ним и Оскар)  зашел в  кабинет
полковника Хэксема. Полковник не слишком обрадовался, увидев физика.
     -- Почему вы не на работе, доктор Ларсен? -- спросил он тоном, который,
наверное, превращал капитанов  в  "Джелло"  [<i>Фирменное  название концентрата
желе</i>].
     Однако  Йенс был  человеком  гражданским,  и, вдобавок, ему осточертела
военная дисциплина.
     -- Сэр, чем больше я думаю об условиях, в которых здесь живу, тем более
невыносимыми они мне представляются, -- заявил он. -- Я объявляю забастовку.
     --  Что?  --  Хэксем жевал  зубочистку, может  быть,  из-за  отсутствия
сигарет. Она, словно  живая, подпрыгнула  у него во рту -- так он  изумился,
услышав слова физика. -- Вы не имеете права!
     -- Очень даже имею!  И  не прекращу  забастовку до тех  пор, пока вы не
разрешите мне связаться с женой.
     -- Безопасность... -- начал Хэксем. Зубочистка заходила вверх и вниз.
     --  Засуньте  свою безопасность сами  знаете, в  какое  место! --  Йенс
мечтал произнести эти слова --  выкрикнуть их! --  уже несколько месяцев. --
Вы  не  разрешили  мне  отправиться на  поиски сотрудников  Металлургической
лаборатории. Ладно, я понимаю ваши мотивы,  хотя мне представляется, что тут
вы  несколько переборщили.  Однако вы  ведь  сами мне недавно  сказали,  что
знаете,  где  находится  обоз,  который  везет  оборудование  и  сотрудников
Металлургической лаборатории, верно?
     --  А  что  если и  так? --  прогрохотал полковник. Он все  еще пытался
запугать Ларсена, но тот больше не желал бояться.
     -- А вот что: если вы  не позволите мне послать письмо -- самое обычное
написанное от  руки -- Барбаре, вы не дождетесь  от меня _никакой_ работы. Я
все сказал!
     -- Слишком  рискованно, -- возразил Хэксем. -- Предположим,  наш курьер
попадет в руки врага...
     -- Ну  даже если и  попадет, -- перебил его  Йенс.  -- Видит Бог, я  не
собираюсь  писать про уран. Просто я хочу  сообщить ей, что жив, люблю  ее и
скучаю.  И больше  ничего.  Я  даже не собираюсь  подписывать  письмо  своей
фамилией.
     -- Нет, -- сказал Хэксем.
     -- Нет, -- повторил Ларсен.
     Они продолжали сверлить друг друга взглядами. Зубочистка дрогнула.
     Оскар  проводил  Ларсена  до  казармы.  Там  Йенс  улегся  на  койку  и
приготовился ждать ровно столько, сколько потребуется.
     * * *
     Толстый  человек в  черном  стетсоне сделал паузу во  время  церемонии,
чтобы  сплюнуть   коричневую   табачную  струю   в   полированную   латунную
плевательницу, стоявшую возле его ног  (на длинных, подкрученных  вверх усах
не осталось ни капли), и  затем бросил взгляд на ящеров, забившихся  в  угол
его заполненного людьми кабинета. Он пожал плечами и продолжал:
     -- Властью  данной  мне, мировому  судье  Чагуотера, штат  Вайоминг,  я
объявляю вас мужем и женой. Поцелуй ее, приятель.
     Сэм  Иджер повернул лицо Барбары  Ларсен -- Барбары _Иджер_  -- к себе.
Поцелуй  получился совсем  не таким пристойным, как положено  при заключении
брака. Барбара крепко прижалась к Сэму, который обнял ее.
     Все радостно  загомонили.  Энрико  Ферми,  выступавший  в роли  шафера,
похлопал  Сэма по спине. Его  жена  Лаура  приподнялась  на  цыпочки,  чтобы
поцеловать Сэма в щеку.  Физик  последовал  примеру  жены и  тоже  поцеловал
Барбару в щеку. Все завопили еще громче.
     На  мгновение  Иджер   встретился  глазами  с   Ристином  и  Ульхассом.
Интересно, как  они восприняли церемонию. Из того,  что говорили  ящеры, Сэм
понял,  что инопланетяне  не заключают длительных брачных  союзов  --  да, и
вообще, человеческие существа представляются им варварами.
     "Ну, и черт с ними", -- подумал Иджер, -- "плевать на то, что они о нас
думают".
     Тот  факт,  что  Ферми  согласился  исполнять  роль шафера на  свадьбе,
значило для  Сэма почти столько же, сколько то,  что он  женился на Барбаре.
После первого неудачного брака Сэм пару раз подумывал о том, чтобы повторить
эксперимент. Но никогда за долгие часы чтения научной фантастики в поездах и
автобусах  во  время бесконечных  переездов из  одного  города в  другой  на
очередной бейсбольный матч, он не думал, что будет находиться в приятельских
отношениях с  настоящими учеными.  А уж представить себе, что шафером на его
свадьбе станет Нобелевский лауреат в области физики, он и вовсе не мог.
     Мировой  судья  -- табличка на  дверях  гласила, что  его зовут  Джошуа
Самнер -- открыл ящик украшавшего кабинет бюро с выдвижной крышкой и вытащил
два  маленьких стаканчика,  а также  бутылку, наполовину заполненную  темной
янтарной жидкостью
     -- Совсем немного  осталось. Гораздо меньше, чем бы хотелось, -- сказал
он, доверху наполняя каждый стаканчик.  --  Однако этого хватит, чтобы жених
провозгласил тост, а невеста за него выпила.
     Барбара с сомнением посмотрела на полный стаканчик.
     -- Если я все выпью, то сразу же засну.