ами, как бешеный. Кто-то разорвал ему ворот туники и бросил за шиворот горсть фруктового снега. Марк почувствовал, как тысячи холодных муравьев поползли по его спине. Хозяин таверны перебегал от одного драчуна к другому, крича: - Остановитесь! Немедленно остановитесь, говорю я вам! Никто не обращал на него никакого внимания, пока один из видессиан, раздраженный столь неуместными криками, не ударил миротворца по голове тыльной стороной ладони. Хозяин выскочил из комнаты и отчаянно завопил: - Стража! Стража! Вопли его затихали по мере того, как он бежал вниз по улице. Горожанин, размахивая кулаками, бросился на Арига, сына Аргуна, казавшегося лилипутом по сравнению с рослым видессианином. В воздухе мелькали руки и ноги, и Марк, занятый собственным противником, успел заметить только, что видессианин без чувств рухнул на пол. Какой бы ни была техника кулачного боя, применяемая Аригом, результаты она давала отличные. Еще одна тарелка разбилась у самого уха трибуна. Он резко повернулся и увидел видессианина, закрывавшего ладонями голову. Хелвис все еще держала в руке обломок тяжелого глиняного блюда. - Спасибо, дорогая, - поблагодарил ее Марк. Она улыбнулась и кивнула. Хелвис была не единственной способной постоять за себя женщиной. Мавия и девица Гая Филиппа катались по полу, наделяя друг друга тумаками, визжа и вырывая клочья волос, зубы и ногти тоже были пущены в ход. Белокурая намдалени явно одерживала верх, но противница ее не сдавалась. Когда старший центурион попытался вытащить ее из драки, она полоснула его ногтями по щеке, едва не зацепив глаз. - Тогда оставайся и дерись, проклятая шлюха! - заорал тот, разом забыв свои хорошие манеры. Катаколон Кекаменос сидел за столом, хладнокровно потягивая вино, - этакий островок спокойствия в бушующем море схватки. Один из драчунов решил, что его невозмутимость - признак трусости, и схватился за стул, на котором сидел Катаколон, с явным намерением выбить почву из-под фундамента агдерца. Кекаменос оказался на ногах прежде, чем видессианин успел дотронуться до него. Ударил задиру кулаком в лицо, затем в живот, поднял обмякшее тело над головой и вышвырнул в окно. После чего вновь опустился на место, спокойный и невозмутимый, как снежный барс, утоливший свой голод. Мощный удар в ухо высек из глаз трибуна искры и едва не свалил с ног. Противник его взвил и замахал правой рукой - один из пальцев оказался сломан. Скаурус имел опыт в кулачных боях и, прыгнув вперед, ударил своего врага в брюхо, тот сложился пополам, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом. Тургот и Гавтруз прыгнули на врага одновременно. - Немедленно прекратить драку! - раздался резкий голос, выговаривающий слова с жестким акцентом. - Остановитесь, или мы пустим в ход копья! Одетые в кольчуги и вооруженные копьями, васпуракане, расталкивая драчунов в стороны, вошли в харчевню. - Я сказал, хватит! - повторил офицер. Кто-то вскрикнул от боли, один из солдат выполнил угрозу, ткнув забияку древком копья в грудь. - Привет, Сенпат, - Марк потрогал пальцем шатающийся зуб и, сплюнув кровь, спросил: - Как поживает твоя жена? - Неврат? У нее все в порядке... - Юный васпураканин остановился на полуслове, удивленное выражение появилось на его красивом лице. - Скаурус, ты влез в пьяную трактирную драку? Ты, толковый, трезвый, разумный человек, умеющий уберечь людей от неприятностей? Клянусь Васпуром Перворожденным, я не поверил бы этому, если бы не увидел своими глазами. - Ересь, - пробормотал кто-то. Сказано это было впрочем, достаточно тихо - в таверну вошли пятнадцать вооруженных васпуракан, и связываться с ними не стоило. Трибун был так смущен, что на время забыл принципы стоиков, запрещавшие взваливать бремя вины на чужие плечи. - Это все Виридовикс. Он первый начал. - Не верь ему, мой дорогой Свиодо, - обратился кельт к Сенпату. - Он наслаждался боем так же, как и все остальные. Марк, все еще разгоряченный вином и потасовкой, не стал возражать. Хозяин таверны был в ужасе от вида разгромленного заведения: перевернутых столов, разбитых окон и посуды. Он издал горестный стон: харчевня его была разнесена вдребезги, да еще и проклятый Фосом чужеземец - начальник стражи - оказался приятелем драчунов! - Кто же будет платить за все это? - жалобно вопросил трактирщик. Наступила мертвая тишина. Люди молча переглядывались, бросая быстрые взгляды друг на друга, на друзей и врагов, распростертых на полу, на открытую дверь, в которой толпились васпуракане. - Кому-то лучше бы заплатить, - продолжал хозяин, - или весь город узнает, что случилось, и тогда... - Заткнись, - прервал его Скаурус; он видел мятежей против чужеземцев более чем достаточно, и меньше всего ему хотелось бы видеть еще один. Трибун потянулся к поясу. Глаза хозяина широко раскрылись от испуга - но Марк протянул руку не к мечу, а к кошельку. - Мы все приняли участие в драке и потому оплатим убытки совместно, - сказал он, и его острый взгляд включил всех, кто находился в таверне. - А я-то тут при чем? - недовольно спросил Горгидас. - Я и пальцем не шевельнул. Это было истинной правдой: грек терпеть не мог драк и оставался в стороне от безобразия, учиненного Виридовиксом. - Тогда назови это платой за то, что ты струсил! - прогудел Виридовикс. - Если уж ты хочешь чистеньким выскочить из этого дела, то что может остановить этих олухов? Они тоже отмажутся, каждый по-своему. Горгидас гневно посмотрел на кельта и раскрыл было рот, чтобы возразить, но Квинт Глабрио коснулся его руки. Младший центурион тоже не любил драки, однако распухшая губа и синяк на скуле свидетельствовали о том, что, тем не менее, он не сидел сложа руки. Глабрио что-то сказал врачу так тихо, что никто не расслышал его слов, и тот неохотно наклонил голову в знак согласия, продолжая, тем не менее, всем своим видом выражать неудовольствие. Больше никто не спорил, и Скаурус снова повернулся к хозяину. - Ну, а теперь скажи мне честно, в какую сумму ты оцениваешь свои убытки? Грех было не обдурить глупого наемника, и хозяин удвоил стоимость понесенного им ущерба. В ответ на это трибун только рассмеялся: обманывать того, кто целые месяцы просидел над денежными и налоговыми бумагами, было сущим идиотизмом. После ответного предложения трактирщик воздел руки к небу и призвал в свидетели Фоса, но цену снизил. Очень скоро они договорились. - Не забудь того парня, что лежит на снегу, - очень кстати добавил Сенпат. - Чем больше людей будут включены в долю, тем меньше придется платить каждому из них. Три васпураканина вытащили пострадавшего из сугроба, внесли в таверну и плеснули ему в лицо воды. Это заняло несколько минут, и Марк порадовался тому, что Кекаменос был в числе его друзей. - Как будто всех сосчитали, - сказал он, обводя глазами побоище. - Пожалуй, - согласился Гай Филипп, но тут вмешался Гавтруз: - А Ванес, где же он? - Толстое лицо посла сияло. Он любил подколоть своего приятеля. Катриша нигде не было видно. И тут Виридовикс вспомнил: - Он спрятался, и я, кажется, знаю где, - хитро улыбнулся кельт, приподнимая свисавшую до пола скатерть. Плакидия Телетце вскрикнула. Более решительный и более сообразительный Ванес вырвал скатерть из рук Виридовикса и прикрыл ею свою подругу. - О, прошу прощения, - извинился Виридовикс так вежливо, словно сам был послом. - Когда вы закончите ваши дела, будьте добры уделить присутствующим минутку внимания, они хотели бы перекинуться с вами словечком. Кельт еле удерживался от смеха, но в конце концов дал себе волю и громко расхохотался. Ванес появился из-под стола, невозмутимый, как всегда. - Это совсем не то, что вы могли вообразить, - спокойно сказал он. - Простое совпадение, вы, конечно, понимаете. Мы просто случайно упали под стол. - Застегни штаны, Тасо, - ухмыляясь, прервал его Ариг. - Ах да, верно. - Смутить Ванеса было совершенно невозможно. - А теперь, господа, какова моя доля в вашем празднестве? Плакидия вылезла из-под стола и шарахнулась от своего приятеля как от чумного. По знаку Сенпата Свиодо солдаты расступились, давая ей возможность пройти. - Нам ты совсем ничего не должен, - усмехнулся Виридовикс. Скаурус встряхнул кошелек и высыпал на ладонь горсть серебра. Он насчитал семнадцать серебряных монет. Нужно было набрать двадцать четыре, чтобы сравнять счет, так как трибун видел, что несколько горожан бросили монеты Ортайяса, считавшиеся в четыре-пять раз дешевле монет Туризина и его предшественников. Но даже когда требуемая сумма была набрана, хозяин харчевни имел несчастный вид. Заметив это, Гай Филипп сузил глаза. - Ты мог получить вместо золота простую сталь, - заметил он, касаясь рукояти меча. По лицу центуриона было видно, что ему доводилось участвовать в драках, которые заканчивались именно так, как он говорил. Хозяин нервно пересчитал монеты и кивнул в знак согласия. В действительности он был более чем удовлетворен: угрозы слишком часто были единственным возмещением ущерба, получаемым им за драки, происходившие в харчевне. - Загляни к нам в казарму, когда у тебя будет время, - попросил Марк Сенпата Свиодо, когда они вышли на улицу. - Мы редко видимся в последние месяцы. - Обязательно загляну, - пообещал молодой дворянин. - Я сделал бы это и раньше, но я все время смотрел на город. Здесь так много интересного, глаза разбегаются. Словно дверь в другой мир. Скаурус кивнул, вполне понимая его состояние, - по сравнению с Видессосом, города Васпуракана казались простыми деревушками. Девица в желтом платье пыталась было заговорить с Гаем Филиппом, но тот, все еще красный, с расцарапанной щекой, ответил ей еще более резко, чем хозяину таверны. Девица показала ему два пальца - жест, который знал каждый видессианин, и обратила свои призывные взоры на толстого горожанина, ударившего Марка в живот. Через минуту рука об руку они вышли из таверны. Старший центурион мрачно проводил их глазами. - С тобой каши не сваришь, - хмыкнул Виридовикс. - Ты зря потратил драгоценное время, у этой девки по жилам огонь течет, а не кровь. Она задала бы тебе хорошую скачку, не хуже доброй лошади. Скаурус подумал, что такие речи в устах кельта звучат довольно странно. Его подруги были красивы и грациозны, но ни одна не отличалась страстным темпераментом и сильной волей. - Женщины, - сказал Гай Филипп, как бы объясняя все одним словом. - Тебе просто нужно получше узнать их, и тогда они перестанут казаться тебе такими уж странными, - возразил Виридовикс. - И кроме того, они дарят столько наслаждения. Не так ли, мои милые пташки? Он обнял всех трех своих подружек, и по тому, как они тесно прижались к нему, можно было судить о царившем среди них согласии. Гай Филипп сделал все возможное, чтобы сохранить невозмутимость. Марк, вероятно, был единственным, кто заметил, как сжались его челюсти и похолодели глаза. На этот раз насмешки кельта глубоко задели центуриона, хотя Виридовикс этого и не понял. Кельт раскрыл было рот, чтобы выдать очередную шутку, но трибун поспешно наступил ему на ногу. - Ой! Чтоб ты провалился, неуклюжий бык! - заорал Виридовикс, прыгая на одной ноге. - Ты что, не видишь, куда ступаешь? Скаурус извинился, почти искренне: в спешке он наступил на ногу шутника несколько сильнее, чем хотел. - Да ладно, чего уж там, - сказал кельт и с наслаждением потянулся. - Хорошая драка - совсем недурная вещь, чтобы начать вечерок, хотя она могла бы быть и погорячей. Ну что ж, идем в другую таверну и начнем все сначала... Ах, негодяй, это была не неловкость! - взревел Виридовикс, когда трибун наступил ему на другую ногу. Кельт нагнулся, набрал снега и кинул римлянину в лицо. Марк бросил снежок в ответ, его поддержала Хелвис, и через минуту все кидались снежками, хохоча и радостно вскрикивая при удачных попаданиях. Марк был доволен: бросаться снегом куда более безопасное развлечение, чем затевать драки по харчевням. Сидя в столице, легко было думать, что Империя все еще контролирует свои земли. Это было бы совсем просто, если бы Скаурусу не приходилось постоянно воевать с налоговыми документами. В кабинете у него висела карта западных провинций, на которой били показаны города, поставляющие налоги. Большинство городов и поселков на побережье были отмечены маленькими бронзовыми гвоздиками, обозначавшими, что имперские агенты собрали причитающиеся с них налоги. Однако центральное плато, бывшее привычным местом кочевья каздов, до сих пор оставалось местом для имперских чиновников недоступным. Хуже всего было то, что территории, занятые кочевниками, протянулись на восток едва ли не до долины реки Арандос, откуда уже рукой подать до Гарсавры. Если город падет, это откроет захватчикам путь на побережье. Баанесу Ономагулосу горькая правда была известна не хуже, чем Скаурусу. Земли этого богатого магната были расположены у самой Гарсавры, и его терпение подвергалось испытанию при каждом новом донесении о продвижении каздов к городу. Император знал о причинах беспокойства Ономагулоса и полностью разделял его тревоги. Он бросил в долину Арандоса все свободные войска, по мнению Марка, даже больше, чем мог позволить себе Видессос, которому со всех сторон угрожали враги. На на каждом императорском совете Ономагулос просил отправить к Гарсавре все новые и новые отряды. Через шесть дней после Дня Зимы Туризин, в ответ на очередную просьбу первого маршала послать подкрепление в долину Арандоса, заявил: - Баанес, я не располагаю неограниченным числом солдат, а Гарсавра - не единственное слабое звено Империи. Кочевники пробиваются через Васпуракан к Питиосу, жгут города и селения на юге западных провинций. Зимнего холода достаточно, чтобы сковать льдом реку Астрис, каморы вполне могут пощупать нас на юге. Отряд, который я послал на запад десять дней назад, вероятно, будет последним. Ономагулос провел рукой по макушке - жест, как предположил Марк, вошедший у него в привычку еще с тех времен, когда у маршала была густая шевелюра. - Двести семьдесят пять солдат. Ура, - сказал он кисло. - Бог знает, сколько наемников-намдалени и прочих чужеземцев, - он покосился на Скауруса, - сидят здесь, в городе, и жрут, как стадо свиней. Баанесу ответил Дракс, и в словах барона была холодная логика наемника, которую давно замечал за ним Скаурус. - Зачем Его Величество будет бросать моих людей в бой, к которому они не приспособлены? Наше вооружение и доспехи значительно тяжелее видессианских, обычно это очень помогает нам, но в глубоком снегу мы неповоротливы и станем легкой добычей для кавалерии кочевников. - То же самое можно сказать и о моих легионерах, но нам придется еще хуже, ведь мы пехотинцы, - добавил Марк. На этом спор мог бы и прекратиться, поскольку Баанес сам был солдатом и мог понять доводы военных. К несчастью, случилось так, что на этом совете Аптранда замещал Сотэрик. Аптранд свалился с сухим кашлем и высоким жаром. Горячий и нетерпеливый шурин Скауруса принял заявление Баанеса слишком близко к сердцу и ответил ему не менее резко. - Значит, мы свиньи? Если бы ты, проклятый индюк, хоть немного знал, как нужно воевать с кочевниками, то не попался бы в ловушку под Марагхой и не сидел здесь, лепеча о помощи, которая потребовалась из-за твоей же собственной глупости! - Вонючий варвар! - рявкнул Ономагулос. С треском опрокинув свой стул, он вскочил на ноги, ища рукой меч. Но искалеченная нога подвела его, и, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за край стола. Эту рану он получил в том бою, о котором говорил Сотэрик, и насмешка намдалени ужалила его вдвойне. - Следи за своим ядовитым языком, - прошипел Скаурус своему родственнику. Дракс предупреждающе положил руку на плечо Сотэрика, но тот резким движением сбросил ее. Ни он, ни Аптранд не питали к барону большой любви. Ономагулос наконец утвердился на ногах и выхватил саблю из ножен. - Ну, иди сюда, ублюдок! - заорал он вне себя от ярости. - Я и на одной ноге разделаюсь с сопливым щенком, как ты! Сотэрик вскочил со стула, но Скаурус и Дракс, сидевшие по обе стороны от него, схватили буяна за плечи, и тут боевой клич Туризина пригвоздил всех к месту. - Довольно! - рявкнул Император. - Довольно, во имя святого света Фоса! Оба вы не лучше мальчишек, передравшихся из-за конфеты! Метрикес, дай Баанесу стул. - Зигабенос бросился выполнять приказание. - Так, а теперь сядьте и сидите спокойно до тех пор, пока у вас не появится что-нибудь умное в голове, то, что не стыдно произнести при всех. Под его гневным взором оба спорщика сели. Сотэрик, слегка сконфуженный, Баанес, все еще разъяренный я едва скрывающий свою злость. Он не нашел в себе сил помолчать и спустя насколько минут вновь обратился к Гаврасу, разговаривая с императором, как с маленьким ребенком: - В Гарсавру нужно послать еще солдат, Туризин. Это очень важный город, и сам по себе, и как стратегический пункт. Император напрягся: Баанес так и не удосужился сменить тон, которым разговаривал с ним много лет. Гаврас, однако, все еще пытался держать себя в руках и терпеливо ответил: - Баанес, я дал Гарсавре по крайней мере две с половиной тысячи солдат. Вместе с защитниками города, твоими подданными и слугами, пришедшими из поместий, этого должно быть более чем достаточно, чтобы удержать город до весны. Ты прекрасно знаешь, что кочевники не могут летать над снегом, они проваливаются в сугробы так же, как и все остальные. Когда наступит весна, я собираюсь ударить по врагу и не намерен разбрасывать солдат туда-сюда, пока у меня вообще никого не останется. Ономагулос упрямо выставил вперед дрожащую острую бороду: - Мне нужны еще люди для защиты города, говорю я тебе. Почему ты не понимаешь очевидных вещей? Никто из сидящих за столом не решался взглянуть в этот момент на Туризина, которому так бесцеремонно читали нотацию. - Ты их не получишь, - просто сказал Гаврас, и все присутствующие услышали в его голосе предупреждение - все, кроме Ономагулоса. - Твой брат дал бы их мне! - гневно воскликнул маршал. Марку хотелось провалиться сквозь землю: ничего худшего Баанес сказать не мог. Ревность Туризина к дружбе между Маврикиосом и Ономагулосом была более чем очевидна. Забыв о приличиях и своем императорском достоинстве, Гаврас подался вперед и заорал: - Он дал бы тебе! Он дал бы тебе по шее за твою наглость, паршивый пес! - Неоперившийся птенец, щенок, у тебя еще глаза не прорезались, чтобы увидеть мир таким, как он есть! - Забывшись, Баанес кричал не на Автократора видессиан, а на младшего братишку своего покойного друга. - Кусок вонючего навоза! Ты думаешь, что твои драгоценные земли стоят больше, чем вся Империя! - Я менял твои мокрые пеленки, сосунок! Не обращая внимания на окружающих, они выкрикивали оскорбления и проклятия целую минуту. Наконец Ономагулос снова поднялся из-за стола, крикнув напоследок: - Гарсавра получит еще одного человека, клянусь Фосом! Я не останусь в одном городе с тобой - ты смердишь на всю столицу, и здесь невозможно дышать! - Этого более чем достаточно, - парировал Гаврас. - Убирайся ко всем чертям! Видессос обойдется без твоей помощи! Пора бы уже мне привыкнуть к виду людей, убегающих с императорского совета, подумал Скаурус. Баанес Ономагулос, правда, не бежал, а ковылял, но это ничего не меняло. Подойдя к дверям из полированной бронзы, маршал повернулся и, сердито зарычав, гневно помахал Туризину кулаком, на что Император ответил непристойным жестом. Баанес сплюнул на пол, как делали все видессиане перед едой и питьем, проклиная Скотоса. После этого он распахнул двери и с грохотом захлопнул их за собой. - Так. На чем же мы остановились? - спросил Император. Марк ожидал, что вскоре Баанес опять будет в милости: гнев Императора поднимался, как паводок, и так же быстро спадал. На этот раз, однако, вышло иначе. Через два дня после бурной сцены на совете Ономагулос сдержал обещание: переправился через Бычий Брод и двинулся к Гарсавре. - Мне это не нравится, - сказал трибун, узнав о действиях маршала. - Он уходит и фактически плюет Императору в лицо. Марк был у себя в казарме и все же осмотрелся, прежде чем заговорить: жизнь в Империи научила его высказывать некоторые соображения приглушенным голосом. - Боюсь, что ты прав, - согласился Гай Филипп. - Будь я на месте Гавраса, давно уже приказал бы привести его закованным в цепи. - Вы оба мелете чепуху, - пожаловался Виридовикс. - Гаврас сам приказал ему убираться. - Приказал провалиться сквозь землю или убираться к дьяволу - возможно, - поправил кельта Горгидас. - Когда ты наконец поймешь, что слова могут звучать одинаково, а означать разное? - Ты думаешь, что ты очень хитрый грек. Вот что я тебе скажу. Если бы мой дом был в опасности, я отправился бы туда или, вернее, полетел на крыльях и плевал бы на тех, кто хочет меня остановить, будь то даже сам император. Кельт скрестил руки на груди, словно бросал вызов любому, кто станет с ним спорить. Гай Филипп презрительно фыркнул. - Скорее всего, ты бы так и сделал. И, возможно, потерял бы свой дом и дома своих соседей в подачу. Именно так и происходит, если сперва думаешь о себе и только потом о друзьях. Как ты полагаешь, почему Цезарь разбивает кельтские кланы поодиночке? Виридовикс задумчиво пожевал длинный ус. Выпад старшего центуриона был близок к правде. Потом усмехнулся и махнул рукой: - В конце концов, это не важно. Разделенные или объединенные, мы когда-нибудь прогоним вас, и вы улизнете в ваш Рим, зажав хвосты между ног. - Этого не будет никогда, - заявил Гай Филипп, и их старый спор возобновился. С тех пор как римляне попали в Видессос, центурион и Виридовикс ругались до хрипоты, выясняя, кто выиграет Галльскую войну, причем оба относились к этому вопросу очень серьезно. Не слишком интересуясь их спором, Марк подошел к своему кабинету, расположенному в отведенном для чиновников левом крыле Тронного зала. Проблемы, с которыми он сталкивался здесь, были совсем не похожи на те, что занимали его друзей, но надежды удовлетворительным образом решить их у трибуна было не больше, чем у них. Пандхелис принес ему пачку новых донесений и списков, которым, похоже, не предвиделось конца. Очень часто они больше запутывали дело, чем проясняли его. Видессианские бюрократы гордились тем, что умели запутывать самые простые мысли. Пытаясь пробиться сквозь дебри словесных хитросплетений, смысл которых был едва уловим, Скаурус подумал: зачем вообще делать политическую карьеру? Утомленный горой документов, исписанных так мелко, словно писец поставил перед собой задачу доконать того, кто решится их читать, он заснул за своим письменным столом. Легионеры были уже на тренировочном поле, когда трибун возвратился в казарму. Он пошел вниз по Средней улице, чтобы присоединиться к ним, позавтракав по дороге жестким ржаным коржом, политым медом, который купил на площади Паламас. Был холодный ветреный день, колючие снежинки кружились в воздухе и таяли, опускаясь на лицо. Когда трибун подошел к городским баням, фасад которых был отделан плитами из золотистого песчаника и белого полированного мрамора, ему почему-то расхотелось идти к легионерам. Бумажная работа сводила Марка с ума, и он подумал, что не худо бы ему хоть немного расслабиться. Владелец бани принял медную монету и широко улыбнулся, показав рукой в сторону раздевалки. Скаурус дал еще один медяк мальчику-слуге, поручил присматривать за одеждой и быстро разделся, сложив на длинную скамью куртку из бараньей шерсти, тунику и штаны. Его тянуло к голосам, доносившимся из зала. Видессианские бани, так же как и римские, служили местом встреч и центром культурной жизни. Продавцы сосисок, вина и булочек выкликали свои товары, а рядом зазывали клиентов специалисты по удалению волос. Скаурус услышал легкий стон одного из посетителей - цирюльник принялся выдергивать у него волоски из-под мышки. Обычно трибун в полном соответствии со своими стоическими принципами ограничивался холодным душем, но после ледяного воздуха даже мысль об этом была невыносима. Он провел несколько минут в парной, выгоняя холод из костей, и почувствовал необходимость освежиться. Марк вылез из холодного бассейна, когда начал замерзать, и растянулся на лавке на несколько минут, прежде чем погрузиться в теплую воду. - Не желаете ли пемзу? - обратился к нему молодой человек с изогнутым скребком в руке. - Пожалуй, - отозвался трибун; у него было немного мелочи, и он мог позволить себе такую роскошь. Марк вздохнул от удовольствия, ощущая приятную шершавость скользящей по коже пемзы. Рядом с ним несколько толстых сорокалетних мужчин занимались гирями. Массажисты, усердно разминавшие свои стонущие жертвы, походили на барабанщиков. Три молодых парня играли в видессианскую игру, называемую тригон, перебрасывая мяч от одного игрока к другому. Они делали ложные выпады и что-то выкрикивали каждый раз, когда кто-нибудь ронял мяч и терял таким образом очко. В ближайшем углу группа мужчин бросала кости, с тем чтобы убить часок-другой утреннего времени. Рядом послышался громкий всплеск, кто-то тяжело плюхнулся в бассейн с теплой водой. Сидящие рядом люди раздраженно закричали - их обрызгало. Но пловец не смутился ни на секунду и, вынырнув, принялся петь во все горло довольно приятным баритоном. - Каждый полагает, что в бане у него прорезается великолепный голос, - критически заметил парень, растиравший Скауруса пемзой, и склонил голову, прислушиваясь. - Должен признать, он не так уж плох, хотя и акцент у него забавный. - Да, не плох, - согласился Марк. Его музыкальный слух был настолько неразвит, что он с трудом отличал плохое пение от хорошего. Зато он точно знал, что только один человек в Видессосе обладает таким голосом. Бросив парню последнюю медную монетку, трибун поднялся и поискал глазами Виридовикса. Кельт уже поднимался из бассейна по ступенькам и громко распевал, но, увидев трибуна, прервал свое пение. - А, вот и наш друг появился в бане, чтобы смыть с себя чернила и порастрясти жирок! - крикнул он. Скаурус посмотрел на свой живот. Он чувствовал, что пояс становится теснее с тех пор, как, перестав тренироваться вместе с легионерами, он сел за письменный стол, но не подозревал, что это так бросается в глаза. Раздраженный, трибун сделал три шага вперед и нырнул в теплую воду, причем сделал это более ловко, чем Виридовикс. Бассейн был неглубокий, всего полтора метра. Виридовикс плюхнулся рядом. Римлянин с кельтом были как две белые вороны среди темноволосых, с оливковой кожей видессиан. Волосы у Марка были темно-русые, лицо, руки и ноги - бронзовыми от загара, оставшегося после летнего похода. Виридовикс обладал молочно-белой, местами сожженной солнцем кожей, а волосы у него были медно-красные. - Опять увиливаем от службы, - сказали они одновременно и рассмеялись. Ни один не спешил возвращаться в зимний холод. Бассейн был хорошо прогрет, вода теплая, но не горячая. Марк вспомнил о пронзительном ледяном ветре и решил не спешить. Маленький мальчик, возможно привлеченный странной внешностью кельта, подплыл к нему сзади и плеснул водой. Виридовикс развернулся и увидел смеющуюся мордашку. - А ну, давай еще! - проревел он и плеснул в ответ. Они брызгались до тех пор, пока за мальчиком, которому вовсе не хотелось уходить, пришел отец. Виридовикс махнул им на прощание рукой. - Славный парнишка, и мы неплохо провели время, - сказал он Скаурусу. - Поглядеть на тебя, так еще лучше ты провел время прошлой ночью, - бросил ему трибун, с удивлением глядя на спину и плечи Виридовикса, покрытые царапинами, оставленными, несомненно, женскими ногтями. Она, должно быть, разодрала его до крови, подумал Скаурус. Несколько глубоких царапин были еще красными. Виридовикс пригладил усы, с которых капала вода, и прежде чем вернуться к латыни, которую он все еще предпочитал видессианскому, произнес несколько фраз на своем родном языке. - Это была настоящая дикая кошка, поверь мне, - сообщил кельт, улыбаясь своим воспоминаниям. - Ты не видишь под волосами, но под конец она чуть не откусила мне ухо. - Которая же из них сделала это? Марк не мог представить, чтобы хоть одна из подруг кельта проявила подобную ярость. Все три казались слишком спокойными для таких вспышек страсти. - Это не они, - ответил Виридовикс, отлично понимая вопрос и не уклоняясь от ответа; он явно был не прочь похвастаться своими любовными успехами. - Они хорошие девчонки, не могу отрицать, но бывает, что и сахар надоедает. А эта новая женщина, уф! Она худущая, дикая и бесстыдная, как волчица во время случки. - Рад, что ты нашел подходящую, - улыбнулся Скаурус, подумав, что Виридовикс, скорее всего, присоединит свою новую подругу к прежним. - Ага. Как раз такую я и искал, - радостно согласился кельт. - С того момента, как она положила глаз на меня там, на туманном берегу, я знал, что будет совсем нетрудно заманить ее под одеяло. - Тем лучше для... - начал было трибун и в ужасе остановился, поняв смысл сказанного Виридовиксом. Он повел по сторонам глазами, проверяя, не слушает ли их кто-нибудь, прежде чем сообразил, что они говорят по-латыни. - Ты хочешь сказать, что задираешь юбку Комитте Рангаве? - Верно, да не совсем. Она сама задирает свою юбку, я тут ни при чем. Смею тебя заверить - такой жадной до любви девки мне еще тут не попадалось. - Ты что, с ума сошел, парень? Ты проводишь время с любовницей Императора, вместо того чтобы тискать шлюх по тавернам? - Ну и что с того? Она подходит кельтскому вождю больше, чем эти грязные девки, - гордо ответил Виридовикс. - Кроме того, если Туризин не желает, чтобы я развлекался с его дамой, пусть сделает так, чтобы она захотела спать с ним самим и не искала утешений на стороне. - Неужели из-за этой потаскухи ты готов рисковать своей головой? Ведь он в конце концов узнает кукушку по ее перьям. Виридовикс хмыкнул: слова трибуна не убедили его, он остался при своем мнении. Кельт привык жить днем сегодняшним, не слишком задумываясь о том, что будет завтра. Он снова запел веселую песню о любви, и несколько видессиан присоединились к нему. Марк подумал о том, что лучше всего было бы утопить Виридовикса в бассейне прямо сейчас и тем избавить себя и других от многих неприятностей в грядущем. 11 - Куда ты дел свитки с налогами из Кибистры, Пандхелис? - спросил секретаря Скаурус. Тот порылся в бумагах и с сожалением развел руками. Пробормотав ругательство, Марк встал из-за стола и направился к Пикридиосу Гуделесу, чтобы узнать, не у него ли находится нужный документ. Толстый чиновник поднял голову от свитков и кивнул вошедшему в кабинет трибуну. С тех пор, как трибун стал инспектировать работу чиновников, они с Гуделесом старались не слишком мешать друг другу. - Какие трудности возникли у вас сегодня? - спросил он. Гуделес добросовестно поискал потерянную бумагу. Не обнаружив искомого, чиновник раздраженно нахмурился и позвал двух клерков, велев посмотреть, нет ли документа в соседних кабинетах. Клерки вернулись с пустыми руками. Раздражение Гуделеса усилилось. - Мышка унесла, - хмуро пошутил он. - Ты, вероятно, и подбил ее на это, - ответил Марк. Когда римлянин только приступил к работе, порученной ему Императором, Гуделес проверил его, прислав целую кучу ничего не значащих бумажек. Трибун вернул их, не сказав ни слова, и взамен получил нечто похожее на настоящее сотрудничество. Он подумал, не была ли история с этим свитком другой, более хитрой ловушкой, но Гуделес казался и в самом деле озадаченным. - Этого документа, скорее всего, у нас не было, - сказал он медленно и почесал аккуратно подстриженную бородку. - Он, вероятно, находится в архивах, в здании на Средней улице. Вообще-то, его там быть не должно, он слишком свежий, но кто знает? В любом случае, у меня его нет. - Ну что ж, попробую поискать там. Не худо поработать ногами и размяться после бесконечного сидения на одном месте. Спасибо за совет, Гуделес. Тот вяло махнул рукой. Странный человек этот Гуделес, подумал трибун, он выглядел и действовал как настоящий чиновник, и в то же время он обладал достаточным мужеством и силой воли, чтобы, встретившись лицом к лицу с Туризином, отстаивать свои убеждения. М-да, похоже только в пьесах у людей простые и однозначные характеры. Флаги, свисающие из окон дворцового комплекса, были влажными и тяжелыми, а газоны вокруг серыми и грязными. Снег уже почти растаял, солнце начинало припекать по-весеннему. Трибун с сомнением посмотрел на небо. Такие дни уже случались, обещая, казалось бы, близкое потепление, но вскоре снова начинались морозы и снегопады. Впрочем, на этот раз, похоже, весна и правда не за горами. Трибун прекрасно знал, как его встретят в имперском архиве, и не обманулся в своих ожиданиях. Чиновники гоняли его от одной горы пыльных свитков к другой, пока он не начал ненавидеть самый запах хранилища. Но нигде не было и следа нужного ему документа. Самые свежие свитки были трех-четырехлетней давности. Остальные еще более старые - один из документов упоминал о Намдалене как о части Империи, хотя выцветшие чернила и архаичный язык сделали текст почти неудобочитаемым. Когда он показал старинный свиток секретарю, сидевшему в комнате, тот равнодушно пожал плечами: - Что же еще может быть в архиве, кроме старых документов? - Чиновника шокировала сама мысль, что кто-то мог надеяться найти здесь свежие документы. - Я обошел все три этажа этого здания, - сказал Скаурус, теряя терпение, но все еще пытаясь держать себя в руках - Есть ли еще место, где могла затеряться проклятая бумага? - Полагаю, что она может находиться в подвале, - ответил секретарь, всем своим видом показывая, что там ее, скорее всего, быть не может. - Это место, куда складывают что попало, и найти там можно все что угодно. Это возле тюрьмы. - Попробую посмотреть там. - Возьмите с собой лампу, - посоветовал секретарь, - и держите наготове меч. Внизу много крыс, их никто не травит и они могут оказаться очень агрессивными. - Замечательно, - пробормотал трибун Он знал, что в одном из казенных зданий находится тюрьма, но понятия не имел, что под тюрьмой помещался архивный подвал. Скаурус проверил лампу и долил в нее масла. Предосторожность оказалась не лишней: спустившись на один лестничный марш, он оказался в кромешной тьме. Дневной свет не проникал сюда, а металлические держатели, с воткнутыми в них чадящими факелами были укреплены на стенах слишком далеко друг от друга. Грубые каменные глыбы, из которых была сложена тюрьма, покрылись толстым слоем сажи, которую не счищали десятилетиями. Шагая по извилистому коридору, Скаурус едва не столкнулся с тюремщиками, разносившими по камерам обед. Два ленивых стражника толкали по камням скрипучую тележку, еще двое с утомленными от безделья лицами раздавали миски с дурно пахнущей рыбой, ломти хлеба и глиняные корчаги с водой. Еда была отвратительной, но заключенным, жадно сгрудившимся у окошек, выбирать не приходилось. Один из них, попробовав вонючую похлебку, скорчил выразительную гримасу и проворчал: - Ты опять мыл в ней ноги! - Давно уже собирался это сделать, - ответил стражник равнодушно. Трибун попросил разрешения пройти в подвальные архивы, миновал длинный ряд тюремных камер и оказался у маленькой двери, над которой, как и над многими другими дверями и воротами имперских зданий, висело изображение Императора. Скаурус удивленно посмотрел на чеканку круглое лицо, короткая бородка. Кто же это? Он поднял лампу повыше и прочитал надпись: "Фос да благословит и защитит Автократора Стробилоса Сфранцеза". Прошло уже больше пяти лет с тех пор, как Стробилос не был Императором. Ступив на нижнюю ступеньку лестницы, Марк понял, что нужной бумаги ему тут не найти, даже если бы она здесь и была. Маленькая глиняная лампа плохо освещала дорогу, но света было достаточно, чтобы он мог разглядеть громоздящиеся друг на друга ящики, забитые документами. Некоторые из них были опрокинуты, а содержимое их, покрытое плесенью, грудами валялось на полу. В воздухе висел стойкий запах сырости и гнили. Огонек лампы дрогнул. Скаурус почувствовал, как екнуло у него в груди. Ничего хуже и придумать нельзя, как потеряться в этой страшной зловонной дыре, одному и без света, в кромешной тьме. Хотя нет, он был тут не совсем один - лампа снова вспыхнула и дрожащий огонек отразился в десятках горящих глаз, следивших за трибуном. Некоторые из них, беспокойно подумал Марк, были уже не похожи на глаза нормальных людей. Он медленно отступил и, закрыв за собой скрипучую дверь, задвинул засов. Стробилос равнодушно смотрел на Марка со стены. Даже придворный художник не сумел придать его лицу величавость. Бывший император напоминал не то базарного торговца, не то мелкого жулика. Верхний этаж тюрьмы с чадящими у камер факелами казался чуть ли не уютным по сравнению с жутким подвалом. Стражники продолжали толкать свои тележки: пока что они раздали еду только в шесть или семь камер. Движения их были отработаны почти до автоматизма: миска похлебки налево, краюха хлеба направо, по кувшину с водой в обе стороны, и тележка скрипнула, процедура повторяется. - Эй ты! - крикнул кто-то из ближайшей камеры. - Да, ты, чужеземец! Марк хотел уже продолжать свой путь - он был уверен, что здесь с ним никто не заговорит, - но повторный возглас остановил его. Он с любопытством огляделся и не сразу узнал Тарона Леймокера в ветхой одежде заключенного. Бывший адмирал здорово исхудал, а его волосы и борода превратились в грязную и всклокоченную гриву. Месяцы, проведенные в полумраке, лишили его знаменитого морского загара, но когда Скаурус подошел ближе, то увидел, что Леймокер по-прежнему подтянут, как и полагалось моряку. Камера была аккуратной и, насколько это возможно, чистой. Если уж на то пошло, она была чище, чем лестница и коридор. - Что тебе нужно от меня, Леймокер? - спросил трибун не слишком дружелюбно. Человек, стоящий за ржавой решеткой, чуть не убил его в морском сражении и был брошен сюда за попытку убить Императора, которого поддерживал римлянин. - Я хочу, чтобы ты передал Гаврасу мою просьбу, если сможешь, - сказал адмирал. Он просил, но его глубокий хриплый голос каким-то образом превратил эту просьбу в подобие команды. Марк промолчал, и Леймокер, прочитав на его лице колебания, продолжал: - Я не такой идиот, чтобы попросить его выпустить меня на свободу. Я знаю, что это невозможно. Но передай ему, чужеземец, что он держит за решеткой невинного человека. Клянусь Фосом и его лучезарным светом, надеждой на рай и страхом перед адским льдом Скотоса, клянусь прахом моих родителей и памятью предков - я невиновен. - Он очертил знак солнца на груди и хрипло повторил: - Он держит в неволе невиновного человека! Заключенный из соседней камеры, тощий человек с узким и хитрым лицом, сладенько ухмыльнулся Скаурусу: - Ага, мы все тут невинные! - Его смешок превратил это слово в грязную насмешку. Римлянин заколебался. Леймокер был грязен и бос, но говорил все так же уверенно и был убежден в своей правоте. Как и в первую их встречу, он показался Ма