в были шатры куда богаче.
Еще двое солдат-халогаев ходили взад-вперед перед входом. Они
напряженно замерли, когда перед ними появились Марк и его сопровождающие.
Один из северян сказал:
-- Это командир римлян.
Часовые отошли в сторону, пропуская их внутрь.
Склоняя голову под пологом и входя, Скавр делал все возможное, чтобы
удивление никак не отразилось на его лице. Почему халогаи назвали его
"командиром римлян"? Ведь Туризин отобрал у него звание! Неужели он снова
вернул ему легион?
Но у Марка было не слишком много времени для замешательства; он слышал,
как Гавр нетерпеливо говорит:
-- Давайте покончим с этим поскорее. У меня есть и другие дела.
Какой-то офицер отсалютовал Императору и повернулся спиной к Скавру.
При звуке его голоса трибун сжался, как пружина. Провк Марзофл! Когда тот
повернулся, чтобы выйти из шатра, он налетел на Марка и вдруг замер, как
громом пораженный. Недоумение и злоба исказили его лицо.
-- Ты?! -- вскрикнул он, хватаясь за меч.
Рука Марка молниеносно метнулась к оружию. Один из халогаев бросился
между Марзофлом и Скавром, другой железной хваткой стиснул руку римлянина.
-- Оставь оружие в ножнах, -- приказал он, и трибуну оставалось только
повиноваться.
Туризин не двинулся с места. Он сидел за столом, заваленным свитками.
-- Выполняй приказ, Провк, -- промолвил он. -- Могу заверить тебя, что
поступлю с ним так, как он заслуживает.
Тон и слова Императора не слишком понравились Скавру. Но и Марзофла они
не чересчур обрадовали.
-- Слушаюсь, -- ответил кавалерист, едва не задохнувшись от бессильной
злобы. Он надменно тряхнул волосами и вышел из палатки, процедив на прощание
сквозь зубы: -- Между нами еще не все закончено, ты, осел в львиной шкуре.
Единственное, что не позволило римлянину броситься на Марзофла, была
железная рука стражника. Гнев Марка удивил даже его самого. Он не сердился
на кавалериста за то, что вытерпел сам: сделано и позабыто. Но Марзофл был в
ответе за все, что случилось в эти несколько месяцев с Алипией. А этого
трибун никак не мог ни забыть, ни простить. Принцесса и так уже выстрадала
слишком много.
-- Убирайтесь отсюда, Бьоргольф, Харэк, -- сказал Туризин
стражникам-халогаям, стоявшим справа и слева от трибуна. -- Эвинд и
Скаллагрим останутся снаружи и проследят за тем, чтобы этот человек не
попытался умертвить меня. Впрочем, он ведь этого не сделает -- я нужен ему
живым. Не так ли, чужеземец?
Туризин цинично посмотрел на Марка. Трибун промолчал. Халогаи отдали
честь и вышли -- у них не было ни малейшего желания спорить со своим
повелителем.
Трибун повернулся к слуге, который чистил его красные сапоги, и бросил
ему серебряную монету.
-- Довольно, Гликий. Иди потрать ее на что-нибудь.
Рассыпавшись в благодарностях, видессианин последовал за
наемниками-халогаями. Когда он ушел. Император с удовольствием хмыкнул:
-- Теперь здесь не осталось никого, кто упал бы в обморок, увидев, что
ты все еще отказываешься от проскинезы.
Марк по-прежнему стоял молча. Ему уже приходилось видеть Туризина в
таком игривом настроении. Это беспокоило Марка, он не мог читать мысли
Императора.
Гавр поднял бровь:
-- Если ты не собираешься ложиться на брюхо, то, по крайней мере,
садись в кресло.
Трибун повиновался.
Скрестив пальцы, Туризин внимательно рассматривал его целую минуту,
прежде чем заговорить снова:
-- Что же мне делать с тобой, римлянин? Ты, как фальшивый медяк, всегда
появляешься, когда тебя не ждут.
Марку внезапно стало не по себе от этого неопределенного начала -- Гавр
обычно держался куда прямее и откровеннее. Наконец трибун сказал:
-- Мне кажется, возможны только два варианта. Или ты сдержишь слово,
или казнишь меня.
Император тонко улыбнулся:
-- Пытаешься меня уговорить? Несколько раз мне и впрямь страшно
хотелось видеть твою голову на пике у Вехового Камня. Но не я буду решать
сейчас твою участь.
-- Не ты. Авшар. -- Это не было вопросом.
-- Да. -- Мысль о войне снова заставила Туризина посерьезнеть. -- Вот,
смотри сам.
Скавр придвинул свой стул поближе. Гавр повернул карту западных
территорий так, чтобы она оказалась справа от римлянина, и показал реку Рамн
на восточном рубеже Васпуракана.
-- Сигнальные костры донесли, что армия йездов перешла Рамн чуть
севернее города Соли. Это было вчера.
Трибун мысленно прикинул расстояние. Князь-колдун передвигался быстрее,
чем Марк считал возможным.
-- Значит, через неделю. Возможно, плюс-минус один-два дня, не больше.
На их пути лежит каменистая пересеченная местность. Или ты собираешься
встретить их где-то на полпути, по дороге сюда?
-- Нет. На этот раз я решил стоять в обороне.
Туризин раздраженно покривил губы; его первым порывом всегда была
атака.
-- После Марагхи, -- продолжал Император, -- после бесконечных
гражданских войн, это -- последняя армия, которую я сумел наскрести. Если я
потеряю ее, то у Видесса не останется ничего. И это еще одна причина
заботиться о твоем здоровье, засранец. Я не могу позволить себе роскошь
подбить твоих головорезов на мятеж.
Марк принял командование легионом так же непринужденно и незаметно, как
Туризин -- обмолвился об этом в разговоре.
-- Сколько солдат в армии Авшара? -- спросил он.
-- Я надеялся узнать об этом от тебя. Его армия больше моей, я полагаю,
но ты хорошо знаешь, чего стоят донесения, переданные на такие большие
расстояния. Да и йезды идут в поход со всеми своими запасными лошадьми, что
заставляет людей думать, будто их в несколько раз больше. Но ведь ты только
что был в Машизе... Ад Скотоса, Скавр, если верить Гуделину, ты был рядом с
Вулгхашем, когда Авшар выдернул трон прямо из-под его задницы. Это была
первая весть о его низвержении. О том, что происходит в Иезде, ты должен
знать больше всех.
-- Я могу кое-что рассказать тебе об Авшаре, если хочешь. Туризин
нетерпеливо тряхнул головой:
-- Я уже и так знаю больше, чем мне хотелось бы. Не имеет значения, кто
сидит на троне Иезда -- Авшар или Вулгхаш. Важно другое: вот уже много лет
именно Авшар дергает все ниточки.
-- Я встречался с Вулгхашем и не стал бы с такой уверенностью говорить,
что не имеет значения, кто именно занимает престол владык Иезда, --
отозвался трибун. -- А сейчас я скажу тебе то, чего не мог сообщить тебе
Гуделин: Вулгхаш жив, хотя Авшар считает его мертвым.
Скавр рассказал Туризину о том, как каган и римляне встретились в
тоннелях под дворцом владык Машиза.
-- Любопытная история, но что в ней толку? -- сказал Гавр. -- Живой или
мертвый, Вулгхаш -- беглец и изгнанник. Он больше не игрок. Я не стану
тосковать по нему, даже если он вполовину такой хитроумный, как ты
утверждаешь.
Марк пожал плечами:
-- Что ж, я рассказал тебе все, что знал. Если хочешь узнать о йездах
что-нибудь еще, поговори с Аригом. Он сражался с ними все лето и наблюдал за
их приготовлениями, когда они укрепляли Машиз.
-- Я поговорю с ним. Хорошо, что ты привел сюда аршаумов. -- Император
запнулся и взглянул на Скавра с неохотным уважением. -- Чтоб тебе сгнить,
шлюхино отродье! Ты оказался слишком полезным, чтобы укорачивать тебя на
одну голову. Если мы уцелеем, то, возможно, в конце концов, я доведем до
завершения нашу с тобой сделку.
-- Как поживает Алипия? -- спросил Марк тихо.
Губы Туризина сжались.
-- Ты не пытаешься облегчить мне задачу, а?
-- Лучше сразу узнать все самое плохое. Что толку в том, что сегодня ты
случайно оказался в хорошем настроении, если завтра оно опять испортится?
-- Иногда я все же думаю, что Маврикию стоило бы пресечь твою наглость
с самого начала. Это избавило бы нас от многих неприятностей. -- Император
забарабанил пальцами по столу. Наконец он сказал: -- Да, с ней все в
порядке. Вокруг нее вилось полтора десятка молодых дворян (очень богатых и
энергичных), которые осыпали ее комплиментами на моей свадьбе. Правда, она
их не слушала.
Последняя фраза Гавра заставила Марка глупо раскрыть рот.
-- На твоей... что?
-- Свадьбе, -- повторил Туризин. -- Давно пора было мне взять законную
супругу. Твои любовные шашни напомнили мне, насколько необходим наследник. А
он у меня будет -- четыре дня назад я узнал, что императрица в тягости.
-- Прими мои поздравления, -- сказал Марк от души. Если у Туризина
родится наследник, он станет куда менее упрям в вопросе замужества
принцессы. Трибун немного поколебался, прежде чем спросить: -- И кто твоя
супруга?
-- Ну да, конечно, откуда тебе это знать! Ее зовут Алания Ворцеза. Ага,
вижу, ты уже слыхал о ее семье. Да, это чиновники. Такой брак поможет мне
приманить этих жуликов в мой лагерь. Она -- тихое, кроткое создание. Еще
одна причина выбрать ее после нескольких лет с этой визжащей змеюкой... О,
милая Комитта! Да смилуется Фос над монастырем, куда я ее отправил. --
Император криво улыбнулся. -- А ты все еще немногословен, а? Ты гораздо
больше услышал от меня, чем разболтал.
Трибун начал было протестовать, но Император только отмахнулся:
-- Убирайся, ты. И если увидишь у палатки одного из моих эпархов,
скажи, что он может войти.
Щурясь на яркое солнце после полумрака палатки, Скавр действительно
встретил бюрократа, стоявшего у входа и нервно переминавшегося с ноги на
ногу. Трибун придержал полог, приглашая чиновника войти. Эпарх с крайней
неохотой подчинился. Марк успел еще услышать рев Туризина:
-- Ты, ленивый, глупый осел! Куда ты подевал пятьдесят телег с
пшеницей? Кто врал мне, что они будут здесь еще позавчера?!
-- Я вижу, Туризин все такой же вспыльчивый и несдержанный, -- шепнул
трибун одному из халогаев. Стражник в ужасе возвел глаза к небу.
Когда Марк вернулся в римский лагерь, до него донесся страшный шум. У
входа в палатку он сразу заметил Виридовикса; кельт был на голову выше всех
остальных.
-- Из-за чего этот тарарам? -- осведомился Марк.
Солдаты расступились, пропуская его вперед. Виридовикс уже вбил в землю
два кола и заострил их. На каждый он водрузил по окровавленной человеческой
голове. На лице одной застыло выражение ярости и вызова, другая же была
изуродована до неузнаваемости -- меч срезал почти всю правую сторону лица.
-- Трофеи? -- сухо спросил Скавр.
Виридовикс взглянул на него:
-- Привет, мой дорогой римлянин. Да, пожалуй что трофеи. Бросились на
меня, несчастные олухи, так сказать, даже не поздоровавшись. Прошу прощения
за беспорядок и все такое прочее, но у меня нет двери, к которой я мог бы их
прибить.
-- Или даже Вехового Камня, -- сказал трибун, вспомнив свой разговор с
Туризином. Он снова взглянул на головы. Обе были смуглые, с длинными
косматыми бородами, сейчас пропитанными кровью. -- Иезды.
-- Да, думаю, ты прав, хотя я не спрашивал их об этом.
-- Как же они проникли в наш лагерь? -- спросил Марк.
Шум привлек внимание Гая Филиппа.
-- Ты, ты, ты и ты! -- закричал старший центурион, тыча пальцем в
четырех легионеров. -- Каждый из вас -- к воротам, смените часовых с постов
и пришлите их сюда, чтобы я мог поговорить с ними. Как только мы с ними
покончим, они вернутся на свои посты.
Старший центурион только вчера появился в легионе, но власть его была
непререкаема, как и прежде. Легионеры отсалютовали и бросились выполнять
приказ. Римлянин, который пропустил в лагерь убийц-йездов, в ужасе уставился
на "работу" Виридовикса.
-- Я... я не думал, что это враги, -- запинаясь, пробормотал он. -- Они
спросили по имени тебя или кельта. В лагере все знали, что Император вызвал
тебя к себе, поэтому я сказал им, где можно найти Виридовикса. Я думал, это
ваши друзья, которых вы повстречали во время похода.
-- Это не твоя вина, Вестилиан, -- вздохнул Скавр. Ему не нужно было
допрашивать солдата, чтобы узнать, каким образом йезды отыскали его и
Виридовикса за тысячи километров. Он снова остро пожалел о том, что не сумел
уговорить Вулгхаша наложить чары на меч кельта. Тогда Авшару было бы куда
труднее найти его.
-- Ничего, все и так получилось неплохо, -- заявил Виридовикс, вытирая
меч пучком травы. -- Вот торчат головы двух ослов, принявших сторону этого
гада, а это значит, на двух врагов стало меньше. Думаю, теперь он уже не
рискнет посылать таких дураков, раз уж он сам так близко.
-- Ближе, чем мы думали. -- Марк вспомнил о том, что сказал ему
Туризин.
-- Ну что ж, хорошо: В таком случае, так или иначе, скоро уже все будет
кончено. -- С легким металлическим шорохом Виридовикс вложил меч в ножны.
----------
Едва занялся рассвет, как легионер-васпураканин просунул голову в
палатку трибуна и разбудил его.
-- Тебя ждет посыльный у ворот, -- сказал он, мешая видессианские и
латинские слова. -- После вчерашнего я не хочу пускать его в лагерь.
-- Правильно поступаешь, -- пробормотал Скавр и потянулся за туникой и
штанами. -- По крайней мере, Гавр дал мне поспать целую одну ночь. -- Он
натянул через голову тунику и плеснул в лицо холодной воды. -- От кого
посыльный на этот раз?
-- Он сказал, что его отправил императорский... как там это правильно?
В общем, ихний главный жрец. -- Васпураканин сплюнул; он не питал большой
любви к священнослужителям Видесса. -- Если ты спросишь моего мнения, то я
скажу: по мне, так пусть ждет хоть до скончания века.
Марк выбежал из палатки. Вызов от Бальзамона был почти так же важен,
как вызов от самого Императора.
Скавр уже узнал жреца в голубом плаще, который поджидал его у ворот;
встреча была отнюдь не из приятных.
-- Что тебе нужно от меня, Саборий? -- рявкнул трибун.
Помощник Бальзамона, несмотря на свой жреческий облик и бритую голову,
держался как подобает солдату, которым когда-то был.
-- Я должен проводить тебя к моему повелителю, -- ответил он четко и
посмотрел прямо в лицо Скавру. -- Ты можешь держать на меня какое угодно
зло, твое дело. Моя первая забота -- о Его Императорском Величестве.
Марк уже остыл. Забавно, но у них с Саборием было практически
одинаковое представление о долге.
Солнце уже поднялось над горизонтом, когда они вошли в Аморион. Городу
изрядно досталось с той поры, как трибун видел его в последний раз. Многие
дома были покрыты шрамами недавнего мятежа. Уличные бои и стычки оставили
разбитые стекла. Трудно было сказать наверняка, были ли то следы бунта,
начатого Скавром, или же последствия попыток уцелевших фанатиков Земарка
отбросить железную лавину легионеров и хатришей. Многие здания были попросту
брошены жителями; сорная трава росла у основания стен. Двери и ворота многих
домов были разбиты или распахнуты настежь.
-- Владельцы давно уже удрали, -- сказал Саборий, перехватив взгляд
Марка. -- Некоторые бежали при атаке твоих солдат, другие -- в страхе перед
йездами или перед карой Императора.
Но кое-какие дома все еще были заселены, и там ютилось по нескольку
семей. Вновь прибывшие теснились на рыночной площади, застроенной палатками
и самодельными убежищами из досок и всякого хлама.
-- Беженцы, спасшиеся от йездов, -- пояснил Саборий.
-- Их будет еще больше, когда вблизи города появится Авшар, --
предсказал Марк.
-- Знаю. Нам уже сейчас нелегко кормить их. Разумеется, часть беженцев
снова покинет город, и баланс, таким образом, почти восстановится. --
Саборий говорил с уверенностью человека, видавшего подобные вещи уже не раз.
Бальзамон жил в доме, принадлежавшем некогда Земарку, неподалеку от
главного храма Амориона. Как и большинство провинциальных святынь, он был
небольшой копией Собора Фоса в Видессе. Марк и Саборий прошли в тени его
купола и наконец оказались у маленькой резиденции, спрятавшейся позади
храма. Трибун увидел старые незатертые пятна крови на штукатурке стен.
Бальзамон сам открыл дверь.
-- Добро пожаловать! Добро пожаловать! -- Он радушно улыбнулся Скавру.
-- Нежданный друг лучше жданных двух.
На лице Патриарха показалось лукавое выражение, хорошо знакомое
трибуну: Бальзамон как бы приглашал разделить с ним какую-то маленькую
шалость, эдакий "секретик".
Но это, пожалуй, было единственным, что осталось от того энергичного и
умного прелата, которого Марк знавал в столице. Уже тогда трибун думал, что
здоровье Бальзамона пошатнулось; теперь же стало слишком очевидно, что
Патриарх сдает. Он очень похудел; его любимый старый плащ болтался на нем,
как на вешалке. Кожа нездорово обвисла, щеки покрылись морщинами. Патриарху
пришлось опереться об дверь, чтобы удержаться на ногах, когда накатил
внезапный приступ слабости.
Но несмотря на старость и болезнь, Бальзамон оставался все таким же
внимательным.
Марк не сумел скрыть горечи и тревоги. Заметив это, Бальзамон
засмеялся:
-- Я еще не умер, друг мой. Не бойся, я протяну ровно столько, сколько
потребуется. Ну что, пойдем? Входи! Нам есть, о чем поговорить.
Марк не подозревал, о чем же им разговаривать, тем более -- долго...
Тем не менее он сделал шаг вперед, затем остановился и обернулся. Как и
прежде, Саборий встретил испытующий взгляд трибуна не мигая.
-- Император знает, что ты здесь, -- сказал он твердо. -- Я не буду
подслушивать в замочную скважину.
Скавру пришлось удовольствоваться этим.
Бальзамон посторонился, пропуская его в комнату. Патриарх со вздохом
облегчения опустился на один из трех стульев с прямой спинкой. Кроме этих
стульев и маленького столика, в небольшой комнатушке не было никакой мебели.
Аскетическая простота составляла основу всего учения Земарка.
Марк гневно спросил:
-- По какому праву Туризин вытащил тебя из Видесса? Ты же болен!
-- По самому большому праву -- по праву Автократора Видессиан,
наместника Фоса на земле, -- ответил Патриарх. Он поразил Скавра
серьезностью, с которой произнес эти слова. Для видессиан императорская
власть была священной. -- Если уж говорить все, как есть, то он приказал мне
явиться сюда, дабы покончить со схизмой Земарка. Я сделал это с огромным
удовольствием. Ты сам видел, какую страшную ненависть он насаждал.
-- Да, -- признал трибун. -- Но почему именно ты? Разве это обычное
дело -- посылать Патриарха из столицы проповедовать в провинциальном городе?
-- Последний Патриарх, покинувший Видесс, насколько мне известно, был
Пофос, и случилось это триста пятьдесят лет назад. Его отправили в Имброс с
корнем вырвать вспышку ереси "весовщиков". -- Усталые глаза Бальзамона
засветились легкой улыбкой. -- Я думаю, что сумел преизряднейше
спровоцировать Императора, коль скоро он поступил со мной так же, как
некогда поступили с Пофосом. -- Зная, что именно вызвало гнев Туризина, Марк
в замешательстве опустил голову. Бальзамон громко засмеялся. -- Да спасет
меня Фос, я смутил человека, сделанного из камня! Кстати, ты, человек из
камня! У меня есть для тебя одно послание. Правда, немного запоздалое, но
все же, думается, оно представляет для тебя некоторый интерес.
-- Слушаю, -- сказал Скавр. Он догадывался, от кого услышит весточку,
но после хитрых намеков и шуток Бальзамона не хотел доставлять Патриарху
удовольствие, показав свою тревогу.
Его напускная невозмутимость, казалось, забавляла прелата не меньше,
чем ожидаемое возбуждение. Хитрым, уклончивым тоном, столь характерным для
видессианина, Бальзамон сказал:
-- Я, кажется, что-то говорил о камнях? Ну что ж, имеется некий
человек, и он не прочь довести до твоего слуха, что некоторые камни --
зеленого цвета, -- вероятно, знакомые тебе, постоянно надеваются на шею
упомянутого человека. И сия персона намеревается носить их до вашей
следующей встречи, когда бы сия встреча ни произошла.
Пусть Саборий поломает себе над этим голову, подумал Марк. Он полагал,
что помощник Бальзамона и без того знал, чем занимается его формальный
"повелитель", независимо от того, подслушивал ли бывший солдат в замочную
скважину. Алипия носит подарок Марка -- изумрудное ожерелье. Мысль об этом
ласково согрела сердце трибуна. Бальзамон понял, что сообщение дошло по
адресу. Марк просто сказал:
-- Спасибо. Надеюсь, что смогу ответить на это послание сам.
-- Человек, который доверил его мне, тоже надеется на это. -- Патриарх
выдержал паузу, как бы не вполне уверенный в том, что хочет переменить тему
беседы. Затем он сказал: -- Тебе пришлось проделать путь куда дальше, чем до
Амориона.
-- Я вовсе не собирался уходить так далеко, -- отозвался Скавр. -- Мне
это путешествие было совершенно не нужно!
Одна только мысль о том, что его понесло на запад, в Машиз, вместе с
караваном Тамаспа -- и именно в тот момент, когда легионеры рвались к
Амориону спасать его, -- одна эта мысль выводила его из себя.
-- Не нужно, говоришь? Я не был бы столь в этом уверен, -- заметил
Бальзамон. -- В молодости я искал мирской мудрости и обучался в Академии; в
зрелые лета начал служить Фосу в жреческом облачении. И за все эти годы я
усвоил одну истину: паутина жизни и свершений всегда больше, чем кажется
мухе, которая бьется в своем маленьком углу.
-- Не слишком отрадная картина.
-- Разве? -- невозмутимо переспросил Патриарх. И снова помедлил, прежде
чем продолжать. -- Я так понимаю, ты... м-м... лично имел дело с... м-м...
повелителями Иезда.
- Да.
Марк не удивился тому, что у Бальзамона имелись свои источники
информации. Зная видессиан, он был бы поражен не окажись их у прелата.
Скавр рассказал о своей встрече с Вулгхашем. Бальзамон выслушал
вежливо, но без особого интереса. Однако как только трибун заговорил об
Авшаре, весь облик Патриарха преобразился. Его глаза впились в римлянина. И
Марк, и прелат позабыли о своей игре в невозмутимость. Бальзамон засыпал
трибуна вопросами, точно тот был студентом на экзамене в Видессианской
Академии.
Когда трибун в разговоре обмолвился о "развалинах Скопензаны",
Бальзамон разом осел, точно под тяжким грузом. Внезапно Марк увидел, каким
старым, больным и усталым он был. Патриарх сидел в молчании, не двигаясь,
так долго, что Скавр подумал было, что старик грезит с открытыми глазами.
Наконец тот произнес:
-- Теперь многое становится ясным.
-- Только не для меня, -- заметил трибун.
-- Нет? -- Бальзамон приподнял свою густую бровь. -- Много столетий
назад Авшар был одним из нас. Иначе почему он так ненавидит Видесс и с таким
жестоким издевательством каждое наше творение заменяет своим?
Марк медленно кивнул. И многочисленные познания Авшара, и старинный
архаический видессианский язык, на котором князь-колдун разговаривал в
Империи, -- все это свидетельствовало о том, что имперские обычаи и речь
были его родными. А вспомнив храм Скотоса в Машизе и красные плащи жрецов
темного бога, Марк понял, что имел в виду Патриарх. Пародия, издевательское
искажение прообраза...
-- Но как ты догадался об этом, услышав название "Скопензана"? --
спросил Марк. -- Что это такое? Я слышал о ней только один раз -- из уст
Авшара.
-- В наши дни это слово ничего не говорит большинству людей, --
отозвался Бальзамон. -- Все, что осталось от Скопензаны, -- это руины,
овраги и, в летнее время, палатки кочевников. Она расположена в местности,
ныне принадлежащей Татагушу. Но когда Авшару было всего тридцать лет, эта
территория именовалась "провинцией Братзиста", и Скопензана была третьим по
величине и значению городом Империи, а может быть, и вторым. "Из золотистого
песчаника стены ее, и с пением несет свои воды Алгос в серое море..." Так,
во всяком случае, писал о Скопензане поэт.
-- А Авшар?..
-- ...был прелатом Скопензаны. Неужели это тебя так удивляет? Не
удивляйся. Он и в самом деле князь, дальний родственник Автократора. Это
было в те великие годы, когда Видесс простирался от макуранских границ до
холодных вод Халогайского залива. Авшар происходил из знатной семьи, он был
необычайно талантлив -- предрекали, что когда-нибудь он станет Патриархом
Видесса, воистину великим Патриархом.
-- Руины, Татагуш... -- Марк внезапно связал воедино разорванные нити.
-- Так это случилось в те годы, когда хаморы вторглись в Империю, не так ли?
-- Да. -- По взгляду Бальзамона можно было предлоложить, каков ход его
мыслей: не исключено, что у этого незадачливого студента имеются неплохие
задатки и из него еще выйдет толк, если, конечно, он постарается. --
Гражданская война ослабила границы, и кочевники хлынули в бреши, как
муравьи. За каких-нибудь девять лет они разрушили плоды терпеливого
трехвекового труда, уничтожили целую цивилизацию. Как и многие другие
города, Скопензана пала. В какой-то степени Авшару повезло. Он уцелел. Он
добрался до реки Алгос и пошел вниз по течению, до самого моря. В конце
концов он возвратился в столицу. Но ужас увиденного и пережитого во время
войны искалечил его дух, исказил мысли, направил по иному пути.
Трибун вспомнил слова Авшара, произнесенные в тот страшный день в
тронном зале Машиза.
-- И тогда он отвернулся от Фоса и обратился к Скотосу, не так ли?
"Оценка" экзаменуемого стала еще выше, судя по довольному взгляду
Патриарха.
-- Именно, -- подтвердил Бальзамон. -- Он решил, что у Добра больше нет
никакой силы в мире, где существует такое страшное зло, и что темный бог
является единственным, истинным повелителем нашего мира. Когда Авшар
добрался до столицы, он уже знал, что его прямой обязанностью будет
обращение в свою черную веру всей священнической иерархии.
Даже в своем последовательном фанатизме Авшар был истинным
видессианином, подумал Скавр. Но сказал трибун следующее:
-- Чрезвычайно глупые и очень опасные воззрения! Если твой дом сгорел,
неужели после этого нужно прожить остаток своих дней в кустах? Куда разумнее
восстановить все, что можно, и продолжать нормальную жизнь.
-- Так говоришь ты, так утверждаю и я. Но культ Скотоса -- это как
отравленное вино, сладкое, пока не увидишь дно. Видишь ли, если не
существует Добра, то не существует и сознания вины. Почему бы не убить
мужчину, не изнасиловать женщину, не ограбить дом?
Безнаказанность и вседозволенность -- это и вправду крепкое вино. В
своем роде это напомнило Марку вакхические оргии в Риме, запрещенные Сенатом
за столетие до его рождения. Но даже в самых своих диких проявлениях
вакхические ритуалы были временным освобождением от реального мира с его
жесткими законами. Авшар же собирался сделать беззаконие основой вселенной.
-- Неужели люди не осознали этого? -- спросил трибун, закончив рассказ
об оргиях. -- Ведь если не будет законов, традиций и обычаев, каждый человек
попадет в зависимость от милости самого сильного и самого жестокого.
-- Именно так объявил Синод, который осудил Авшара, -- кивнул
Бальзамон. -- Я читал заключения Синода. Это были самые страшные слова,
какие мне когда-либо приходилось читать. Даже предавшись злому богу, Авшар
оставался ослепительным и жутким, как молния. Его доводы и аргументы до сих
пор живы -- на пергаменте. В них звучит страшная убежденность, от которой и
сегодня стынет кровь в жилах. И если, -- задумчиво проговорил Патриарх, -- в
поклонении злу и темноте он нашел возможность победить даже само Время, если
он сумел дожить до сегодняшних дней, если он и сейчас пытается повергнуть
Империю на колени -- страну, которая сперва оценила его способности и
знания, а потом осудила его...
-- Не повергнуть на колени, а победить, завоевать и править ею, как ему
захочется, -- перебил Скавр.
-- Это еще хуже. Но теперь многое из того, что случилось за долгие
столетия, прояснилось и стало куда более осмысленным. Например, странное,
варварское, почти звериное поведение халогаев, которые пересекли Астрис во
время правления Анфимия Третьего пятьсот лет назад. В немалой степени их
удачный поход объясняется дряхлостью Анфимия, однако затем, тремя годами
позднее, на престол сел Крисп...
-- Боюсь, все эти имена мне неизвестны, -- сказал Марк. Это признание
опечалило его. Даже после стольких лет жизни в Видессе он все еще был так
невежествен во многом, что касалось Империи и ее древней истории!
Марк хотел добавить что-то еще, но Бальзамон больше не - замечал его.
Глаза Патриарха затуманились. Казалось, старик вперился взором куда-то вдаль
и не может отвести взгляда.
Скавр однажды уже видел это выражение на лице Патриарха, и волосы на
голове трибуна встали дыбом, а по коже побежали мурашки. Страшные
пророческие видения были для Бальзамона ловушкой. Наконец Патриарх очнулся
от своего жуткого сна.
-- Все то же, то же, -- проговорил он с мукой в глухом голосе. -- Все
то же самое. Все повторяется.
Он произнес эти слова несколько раз, прежде чем окончательно пришел в
себя. Марк не посмел спросить Патриарха, что именно тот увидел. Трибун ушел
так тихо и незаметно, как только мог.
День выдался теплый, но на протяжении всего пути в лагерь легионеров
Марка пробирала ледяная дрожь. Он слишком хорошо помнил, что сказала Алипия
о видениях Патриарха: на Бальзамоне лежало проклятие видеть только гибель.
Теперь же, когда расстояние между Авшаром и Видессом таяло с каждым днем,
трибуну становилось страшно при одной только мысли о том, что он знает, из
какой бездны явился колдун.
Глава двенадцатая
Донесение разведчиков Туризина оказалось точным. Судя по количеству
огней походных костров, мерцающих на краю степи, армия йездов значительно
превышала ту, что стояла у них на пути. Порывы западного ветра доносили до
трибуна бесконечное скандирование: "Авшар! Авшар! Авшар!" Глухие удары
барабанов сопровождали эти крики, и от рокота у любого, кто сражался при
Марагхе, мурашки бежали по спине. Трудно было забыть о той кошмарной ночи,
когда йезды окружили видессианский лагерь.
Однако Гай Филипп только презрительно фыркал:
-- Пускай себе стучат. Они могут не спать и драть глотку всю ночь, если
им так нравится. Лично я собираюсь хорошенько выспаться.
Скавр кивнул:
-- Гавр не очень любит стоять в обороне, но при необходимости он знает,
как это делать.
Император двигался от Амориона на северо-запад, покуда нашел нужное ему
поле битвы -- степь, резко обрывающуюся оврагом. Здесь высилась одинокая
скала с острыми камнями. Видессиане разбили наверху укрепленный лагерь.
Несколько отрядов и две легкие катапульты прикрывали более незначительные
подходы к вершине.
Авшар даже и не пытался атаковать их. Он бросил свою армию прямо на
основную часть имперского войска. В отличие от Туризина, князь-колдун рвался
в бой.
Разведчики уже обменивались ударами сабель и стрелами на "ничейной
земле", и дикое ржание раненой лошади прорезало вопли йездов.
-- Значит, завтра, -- рассеянно говорил Гай Филипп, примеряя
легионерский шлем, который он одолжил у солдата. Удовлетворившись
результатом примерки, старший центурион повернулся спиной к костру и
уставился в темноту, пытаясь прикинуть, кто же победил в ночной стычке. Но в
такой темени почти невозможно было это узнать.
Спустя некоторое время на лице Гая Филиппа проступило выражение
замешательства.
-- Насколько я понимаю, -- сказал он, -- Гавр делает все, как
полагается. Почему же мне это так не нравится?
-- Потому что мы сидим на месте, -- тут же отозвался Виридовикс.
Горячий нрав кельта заставлял его жаждать действий еще больше, чем Туризина.
-- Это не имело бы значения, будь армия уверена в себе, -- возразил
Горгид. -- Однако наша армия... -- Он не закончил фразы и выразительно
замолчал.
Марк знал, что имел в виду грек. Некоторые отряды армии Туризина --
пестрой, собранной с миру по нитке -- были вполне крепки и боеспособны.
Легионеры всегда сражались с йездами до последнего, как и хатриши,
действовавшие с римлянами бок о бок, начиная с Марагхи. Гвардейцы-халогаи,
постоянно сопровождавшие Императора, вообще не страшились никого на свете.
Что касается аршаумов, то йезды для них были всего лишь еще одним хаморским
племенем. Конники Арига составляли большую часть кавалерийского прикрытия
Туризина.
Однако видессиане -- основа и ядро боевых сил Гавра -- были далеко не
так едины. Несколько подразделений были укомплектованы ветеранами, такими же
опытными профессионалами, как и наемники. Однако для других -- гарнизонных
солдат из маленьких городков, вроде Серреса, для бойцов местной самообороны
-- эта битва была первой в их жизни. И никто не мог предвидеть, насколько
хорошо будут сражаться неопытные новобранцы.
Кроме того, каждый знал, хотя и не говорил об этом вслух, что Авшар со
своим дьявольским колдовством сам по себе стоит целой армии. И эта страшная
невысказанная мысль шевелилась в каждой голове, в равной степени устрашая и
новичков, и ветеранов.
-- Завтра, -- пробормотал Скавр и подумал: было то молитвой или
проклятием.
----------
Солдат успели накормить прежде, чем они заняли свои места в строю.
Выбрав место для боя, Император одновременно с тем заранее рассчитал и
порядок расположения частей. Он сам и гвардейцы-халогаи заняли центральную
позицию. Северяне выступили вперед, и их могучие боевые топоры заиграли
кроваво-золотым светом в лучах восходящего солнца.
На левом фланге, манипула за манипулой, как на параде, выстроились
легионеры. Перед каждой манипулой находился присвоенный ей значок-сигна --
две сжатые руки, поднятые венком. Позолоченные значки ярко сверкали в
утреннем свете. Острия легионерских копий казались двигающимся лесом, когда
римляне шагали к своей позиции на поле.
То и дело в строю легионеров можно было заметить солдат, вооруженных
вместо традиционных римских копий и коротких мечей-гладиев иным, более
привычным для этих боицов оружием. Виридовикс, разумеется, не расставаться
со своим галльским мечом. Зеприн Красный с боевым топором на плече мог бы
сейчас находиться среди своих соотечественников в гвардии Императора. Но
халогай все еще не считал себя достойным служить в их рядах и потому
оставался рядовым легионером.
На левом крыле рядом с императорскими гвардейцами стояла сотня
намдаленских латников -- Туризин решился довериться им, несмотря на все
раздоры между Княжеством и Видессом. На головах намдалени сверкали
конические шлемы с металлическими накладками, закрывающими переносицу. Их
кольчуги доходили до колен; в руках намдалени держали длинные тяжелые копья,
мечи, предназначенные для нанесения рубящего удара, прямоугольные щиты,
раскрашенные во всевозможные цвета. Сильные, крупные лошади намдалени были
также защищены конским доспехом из плотной кожи и металла.
Ракио, вооруженный с головы до ног, в доспехах, вышел из рядов римлян и
подъехал к отряду намдалени, желая присоединиться к ним.
-- Не бойся за меня, -- сказал он Горгиду. -- Будет лучше, если я стану
сражаться рядом с солдатами, которые воюют так же, как я.
Он склонился в седле и на прощанье обнял Горгида, Легионеры
заулюлюкали. Ракио выпрямился.
-- Все вы просто ревнуете, -- заявил он, вызвав новую волну воплей и
свистков. Однако ирмидо ничуть не разозлился; он привык к обычаям своего
народа и не собирался от них отступать. Махнув рукой, он поскакал вперед.
Горгид мог только позавидовать простодушию своего друга. Снова
оказавшись среди легионеров, грек почувствовал, что опять возвращается к
старой привычке тщательно скрывать свою личную жизнь. Но, оглядевшись по
сторонам, он обнаружил, что римляне ухмыляются вполне беззлобно. Возможно,
доброта и доверчивость Ракио подействовали на них таким благотворным
образом.
-- Эй, кто-нибудь, дайте мне точильный камень, -- сказал Горгид, желая
в последний раз перед боем привести в порядок свой гладий.
Два или три легионера протянули ему свои бруски; один из них
усмехнулся:
-- Тот парнишка на лошади находит твое лезвие и без того достаточно
острым.
Горгид вздрогнул, как от удара. Однако замечание легионера было
обыкновенной солдатской шуткой; в нем не было той злобной издевки, с которой
несколько лет назад столкнулся Квинт Глабрио. Горгид ответил непристойным
жестом. Солдат громко засмеялся.
Лаон Пакимер поднял коня на дыбы, развернулся и повел своих хатришей,
чтобы прикрыть фланги легионеров. Марк поднял шлем и махнул, отвечая на
приветствие Пакимера.
-- Да, неплохие солдаты, хотя дисциплиной у них и не пахнет, --
проворчал Гай Филипп, словно прочитав мысли трибуна.
Видессианские солдаты, более легко вооруженные, но зато и более
подвижные, чем бойцы центра армии, заняли позиции на левом и правом крыле.
Часть из них была вооружена луками, у других были сабли или копья.
Один из видессианских офицеров тоже поднял на дыбы своего породистого
тонконогого коня. Обычно имперцам не было свойственно проявлять боевой дух
так браво и откровенно. По правде говоря, очень немногие из них были
по-настоящему отважны.
И вдруг Марк узнал этого офицера. Провк Марзофл! Трибун не желал
признавать за своим врагом мужества.
Кочевников Туризин расположил на обоих флангах своей армии, за
видессианами. Слева стояли хаморы, нанятые Туризином в Пардрайской степи.
Любопытно, откуда они были -- из краев, что неподалеку от реки Астрис,
естественной границы между Видессом и степью? А может быть, друг
Виридовикса, Батбайян, прислал их на помощь Империи через Присту?
Справа находились аршаумы Арига. Римлянин уже хорошо различал глухие
удары военного барабана аршаумов, которые звучали глуше и резче, чем у
йездов. Они заглушали даже рожки и дудки, протрубившие сигнал к выступлению.
Армия Авшара, управляемая железной рукой колдуна, тоже продвигалась
вперед. Похоже, вся она состояла из кавалерии. Самые сильные, отборные бойцы
князя-колдуна занимали центр, выстроенные прямо напротив видессианского
стяга, голубого с золотым солнечным диском.
У самого Авшара было два гигантских знамени: поменьше -- знамя Иезда,
черная пантера в прыжке на фоне полотна цвета засохшей крови; и побольше,
красное. Имперцы не сразу разглядели изображенные на нем символы; когда же
люди в конце концов поняли, что это такое, многие из них быстро очертили
круг солнца у своего сердца. На знамени Авшара развевался символ Скотоса --
три параллельные молнии.
Князя-колдуна окружали отряды тяжелых макуранских копейщиков. У многих
на верхушках шлемов, украшенных острыми шпилями, колыхались плюмажи, которые
делали всадников еще выше.
Но куда большая мощь Авшара заключалась в йездах. Слишком часто Скавр
видел их в действии, чтобы презирать этих воинов за беспорядок и плохую
дисциплину. Бросаясь в бой всей своей массой, они соединяли бесстрашный
варварский дух с удесятеренной жестокостью, которой научились у своего
повелителя.
В строю кочевников колыхались знаки множества кланов -- здесь зеленый
флаг, там волчий череп или человеческая голова, воздетая на копье.
Авшар приучил их и к покорности себе -- когда знамя Скотоса четыре раза
качнулось вперед-назад, они резко, хотя и несколько неуклюже, остановились.
Армии все еще разделяло расстояние в два-три полета стрелы. Подозревая
какую-то ловушку с применением колдовства, Туризин тоже подтянул вперед свои
силы и остановился. Его задачей было задержать врагов, а не атаковать их.
Пусть Авшар сам бежит в атаку, если хочет.
Из рядов йездов выехал всадник и медленно двинулся вперед по
нейтральной полосе между армиями. По имперскому строю пробежал гул, когда он
подъехал так близко, что можно было разглядеть его лицо. Это ужасное,
мертвое лицо могло принадлежать только самому князю-колдуну. Авшар
заговорил, применив небольшое заклинание, так что все солдаты Императора
хорошо расслышали его голос:
-- Псы! Свиньи! Последние жалкие прихвостни издыхающей религии! Есть ли
среди вас хоть один, кто осмелится сразиться со мной?
-- Я! -- заревел громовым голосом Зеприн Красный. Его лицо побагр