я, развращающая чепуха", от которой остается "неприятный осадок". А по его мнению, никакая книга не может быть признана хорошей, если после нее остается неприятный осадок, какой бы интересной и захватывающей она ни казалась во время чтения. Он не любит, продолжал мистер Стэнли многозначительно, чтобы ему напоминали о книгах и об обедах, когда он с ними покончил. Кейпс охотно с ним согласился. - В жизни и так слишком много огорчительного, а тут еще эти романы. На время внимание Анны-Вероники было отвлечено теткой, которой очень понравился соленый миндаль. - Удивительно вкусен, - сказала тетка. - Исключительно! Когда Анна-Вероника снова прислушалась к разговору мужчин, они уже обсуждали обесценивание домов и участков в результате все усиливающегося шума от движения в Вест-Энде и согласились друг с другом, что оно принимает угрожающие размеры. А ей вдруг представилось, что она видит какой-то необычно фантастический сон, и эта мысль глубоко взволновала ее. Отец почему-то казался менее значительным человеком, чем она ожидала, и вместе с тем почему-то все же привлекательным. С галстуком он, как видно, поладил не сразу; а надо было после первых неудач надеть другой. Зачем она все это отмечает? Кейпс как будто вполне владеет собой, усиленно старается быть простодушным и искренним, но она знала по его случайным неловкостям, по чуть приметному оттенку вульгарности в его необходимом гостеприимстве, что он нервничает. Ей хотелось, чтобы он покурил и немножко успокоился. Ее охватил внезапный и невольный порыв нетерпения. Ну, слава богу, дошли до фазанов, скоро ему можно будет и покурить. А чего же, собственно, она ждала? Надо покрепче держать себя в руках. Лучше, если бы отец и тетка не наслаждались обедом с такой спокойной обстоятельностью. Лица отца и мужа, несколько побледневшие при встрече, теперь слегка покраснели. И зачем только людям надо поглощать пищу! - Могу сказать, - начал отец, - что я за последние двадцать лет прочел добрую половину всех романов, которые пользовались успехом. Моя порция - три романа в неделю, а если они короткие, то и четыре. Отношу их по утрам на Кэннон-стрит и захватываю с собой, когда возвращаюсь. Анна-Вероника подумала, что раньше отец никогда не обедал вне дома и что она никогда не интересовалась его жизнью, как жизнью равного ей человека. С Кейпсом он держался чуть ли не почтительно, а в былые времена она никогда не видела, чтобы он держался с кем-нибудь почтительно. Она даже предполагать не могла, что обед этот будет таким странным. Она словно переросла отца, стала в чем-то старше его, ее горизонт бесконечно раздвинулся, и если раньше отец представлялся ей в виде плоской, двухмерной фигуры, то теперь она как бы увидела его с обратной стороны. Она почувствовала огромное облегчение, когда наконец наступила желанная пауза и она получила право сказать: "Ну что же, тетечка..." - и, приподняв занавес, пропустить тетку под арку. Мужчины тоже встали, и отец хотел двинуться к занавесу. Она поняла, что он из тех людей, о которых не слишком заботятся во время обедов. А Кейпс сказал себе, что его жена - исключительно красивая женщина. Он извлек из буфета серебристую коробку с сигарами и сигаретами, поставил перед тестем, и некоторое время они были заняты подготовкой к курению. Затем Кейпс стремительно подошел к камину, помешал угли, выпрямился и обернулся. - Анна-Вероника очень хорошо выглядит, правда? - сказал он, слегка смутившись. - Очень, - отозвался мистер Стэнли. - Очень. И с удовольствием расколол орех. - Жизнь... обстоятельства... Я думаю, что теперь ее планы на будущее... Можно надеяться. Вы оказались в трудном положении, - добавил мистер Стэнли и смолк, опасаясь, не сказал ли он лишнего. Он посмотрел на свой портвейн, как будто мог найти ответ в золотисто-красной жидкости. - Все хорошо, что хорошо кончается, - добавил он, - и чем меньше говорить о таких вещах, тем лучше. - Разумеется, - согласился Кейпс и нервным движением бросил в камин только что раскуренную сигару. Он нервничал. - Налить вам еще портвейну, сэр? - Очень хорошая марка, - с достоинством кивнул мистер Стэнли. - Мне кажется, Анна-Вероника еще никогда так хорошо не выглядела, - заметил Кейпс, все еще следуя плану намеченного разговора, хотя собеседник и уклонился от этой темы. Наконец вечер кончился, и Кейпс с женой спустились вниз, посадили мистера Стэнли и его сестру в такси и, стоя на каменных ступеньках, приветливо помахали им. - Оба они прелесть, - заметил Кейпс, когда такси скрылось из виду. - Правда ведь? - задумчиво отозвалась Анна-Вероника после паузы. - Они очень изменились, - добавила она. - Пойдем, а то холодно, - сказал Кейпс, беря ее под руку. - Знаешь, они стали как-то меньше, даже ростом меньше, - продолжала Анна-Вероника. - Это ты переросла их... А твоей тете понравились фазаны. - Ей все понравилось. Ты слышал, как мы в гостиной говорили о кулинарии? Они молча поднялись на лифте. - Как странно, - сказала Анна-Вероника, входя в квартиру. - Что странно? - Все... Она зябко поежилась, подошла к камину и поворошила угли. Кейпс сел рядом в кресло. - Жизнь - ужасно странная штука... - Она опустилась на колени и стала смотреть на пламя. - Неужели и мы станем когда-нибудь такими же, как они? Она обратила к мужу озаренное пламенем лицо. - Ты ему сказал? Кейпс чуть улыбнулся. - Сказал. - Как? - Ну... довольно неловко. - Но как? - Я налил ему еще портвейну и сказал... Подожди, дай вспомнить... Ага! "Вы скоро станете дедушкой". - Так. А он обрадовался? - Отнесся спокойно. Спросил, не будешь ли ты недовольна, что я сказал? - Нисколько. - А потом добавил: "У бедной Алисы куча детей..." - Алиса совсем другая, нежели я, - отозвалась Анна-Вероника, помолчав. - Совсем другая. Она не сама выбирала себе мужа... Что ж... а я сообщила тете... И, знаешь, супруг мой, мы, кажется, преувеличили эмоциональные возможности наших... наших дорогих родичей. - И как же твоя тетя приняла эту новость? - Она даже не поцеловала меня. Она... она ответила... - Анна-Вероника снова зябко поежилась. - "Надеюсь, милочка, это не осложнит твою жизнь..." Примерно так. "Но чем бы ты ни занималась, не забывай ухаживать за своими волосами". Мне кажется, судя по ее тону, что она считает это с нашей стороны несколько неделикатным, если учесть все обстоятельства; но она старалась подойти к делу практически, выразить нам сочувствие, встать на нашу точку зрения. Кейпс посмотрел на лицо жены. Она не улыбалась. - Твой отец, - сказал он, - заметил, что все хорошо, что хорошо кончается, и кто прошлое помянет, тому глаз вон. Таково его отношение. И потом заговорил о прошлом даже с отеческой добротой... - А у меня сердце болело за него! - О, конечно, тогда это его сразило. Должно было сразить. - Может быть, мы могли бы и отказаться ради них? - Неужели могли бы? - Я тоже считаю, действительно хорошо все то, что хорошо кончается. А вот как насчет сегодняшнего вечера, не знаю. - Я тоже. Я рад, что былая боль смягчилась. Ну, а если бы мы не выплыли? Они молча посмотрели друг на друга, и Анна-Вероника заявила в порыве присущей ей прозорливости: - Мы не из породы тех, кто тонет. - И заслонила лицо руками так, что отблески огня исчезли из ее глаз. - Мы утвердились в жизни давно, и мы народ крепкий! Да, крепкий! - Знаешь, милый, - продолжала она, - подумать только, это мой отец! Ведь он нависал надо мной, как утес; мысль о нем чуть не заставила меня отказаться от всего, чего мы достигли. Он воплощал в себе весь социальный строй, закон и мудрость. И вот они явились к нам и рассматривают нашу мебель: хороша ли она; и они не рады, их не интересует, что мы наконец-то, наконец можем позволить себе иметь детей. Анна-Вероника откинулась назад и, сидя на корточках, вдруг расплакалась. - Ах, любимый мой! - воскликнула она и вдруг, став на колени, бросилась в объятия своего мужа. - А помнишь, как мы там любили друг друга? Как сильно мы любили? Помнишь, какой свет был во всем, какое великолепие? Я жажду, я жажду! Я хочу детей, как хотела тех гор и жизни, подобной небу. О... о! И любви, любви! Нам было так чудесно вдвоем, а потом мы боролись с жизнью и победили. А теперь словно лепестки опадают с цветка! О милый, я любила любовь! Я любила любовь, и тебя, и твое великолепие. А теперь то великое время прошло, и мне надо быть осторожной, и носить детей, и... ухаживать за своими волосами, и когда я со всем этим покончу, я уже буду старухой. Красные лепестки опали, лепестки, которые мы так любили. Мы стали благоразумными, и у нас вся эта мебель и - успех! Успех! Но вспомни горы, милый! Мы никогда не забудем гор, никогда!.. Этот сверкающий снежный склон и как мы говорили о смерти! И мы готовы были тогда умереть! И даже когда мы состаримся и разбогатеем, мы будем помнить те дни, когда нам ничего не было нужно, кроме радости быть вместе, и мы всем рисковали друг ради друга, и казалось, что с жизни сорваны все чехлы и покровы и остались только ее свет и пламя. Сила и сила! Ты помнишь все, что было тогда?.. Скажи, что никогда не забудешь! Что эти будничные и второстепенные вещи никогда не возьмут верх над нами. А лепестки? Мне весь вечер хотелось плакать, оплакивать на твоем плече мои лепестки! Лепестки!.. Глупая женщина!.. Никогда раньше мне не хотелось вдруг заплакать... - Жизнь моя! Сердце мое! - прошептал Кейпс, прижав ее к себе. - Я знаю. Я понял тебя.