Оцените этот текст:





(c) 1894, Wells, Herbert George "The Diamond Maker"
(c) перевод Н. Рахмановой
(c) 1979, изд. "Правда". Составление
[x] 03 Aug 2000, OCR & spellcheck: Denis Suhanov aka sadist

 
     Дела задержали меня на Чансери-лейн до девяти вечера. Начинала  болеть
голова, и у меня не было никакой охоты  развлекаться  или  опять  сесть  за
работу. Кусочек неба, едва видный  между  высокими  скалами  узкого  ущелья
улицы, возвещал о ясном вечере, и я  решил  пройтись  по  набережной,  дать
отдых глазам, освежить голову и полюбоваться  на  пестрые  речные  огоньки.
Вечер, бесспорно, самое лучшее время дня здесь, на набережной:  благодатная
темнота скрывает грязную воду, и всевозможные огни, какие только есть в наш
переходный век - красные, ослепительно  оранжевые,  желтые  газовые,  белые
электрические, - вкраплены в неясные силуэты зданий самых разных  оттенков,
от серого до темно-фиолетового. Сквозь арки моста Ватерлоо сотни светящихся
точек  отмечают  изгиб  набережной,  а  над  парапетом   подымаются   башни
Вестминстера - темно-серые на фоне звездного неба.  Неслышно  течет  черная
река,  и  только  изредка  легкая  рябь  колеблет  отражения  огней  на  ее
поверхности.
     - Теплый вечер, - сказал голос рядом со мной.
     Я повернул  голову  и  увидел  профиль  человека,  облокотившегося  на
парапет подле меня. Лицо у него было тонкое, можно даже  сказать  красивое,
хотя довольно изможденное и бледное. Поднятый и зашпиленный воротник пальто
указывал на место незнакомца в жизни не менее точно, чем мог  бы  указывать
мундир. Я почувствовал, что, если отвечу ему, мне придется заплатить за его
ночлег и завтрак.
     Я с любопытством посмотрел на него.  Окупит  ли  его  рассказ  деньги,
которые я на него затрачу, или это обыкновенный неудачник, неспособный даже
рассказать собственную  историю?  Глаза  и  лоб  выдавали  в  нем  человека
мыслящего. Нижняя губа слегка дрожала. И я решился заговорить.
     - Очень теплый, - ответил я, - но все же стоять здесь холодновато.
     -  Нет,  -  сказал  он,  продолжая  глядеть  на  воду,  -  здесь очень
приятно... именно сейчас.
     - Как хорошо, - продолжал он,  помолчав,  -  что  еще  можно  найти  в
Лондоне такое тихое место. Когда целый день тебя мучают дела, заботы о том,
как бы прожить, как выплатить долги и избежать опасностей, не  представляю,
что бы я стал делать, не будь таких умиротворяющих уголков.
     Он делал длинные паузы после каждого предложения.
     - Вероятно, вам знакомы житейские невзгоды,  иначе  вы  не  стояли  бы
здесь. Но вряд  ли у  вас такая  усталая  голова и  так  болят  ноги, как у
меня...   Да!  По  временам  я  сомневаюсь, стоит ли игра свеч? Мне хочется
все  бросить - имя, богатство, положение - и заняться каким-нибудь скромным
ремеслом.  Но  я знаю, что, как бы туго мне ни приходилось, если я откажусь
от  своих  честолюбивых  стремлений,  я  до  конца  моих  дней не перестану
раскаиваться.
     Он замолчал. Я глядел на него с  изумлением.  Я  никогда  не  встречал
человека в более  плачевном  состоянии.  Оборванный,  грязный,  небритый  и
нечесаный, он выглядел так, словно неделю провалялся в мусорном ящике.
     И он мне рассказывает об утомительных заботах крупного дельца! Я  чуть
не  рассмеялся.  Или  это  помешанный,  или  он  неудачно  издевается   над
собственной бедностью.
     - Если высокие цели и высокое положение, -  сказал  я,  -  имеют  свою
оборотную сторону - напряженный труд  и  постоянное  беспокойство,  то  они
приносят и вознаграждение:  влияние,  возможность  делать  добро,  помогать
слабым и бедным; наконец, удовлетворенное тщеславие - уже награда.
     Подшучивать   при   таких   обстоятельствах   было   бестактно.   Меня
подстрекнуло несоответствие между его наружностью и тем, что он говорил.  Я
не успел кончить, как мне уже стало совестно.
     Он обернул ко мне угрюмое, но совершенно спокойное лицо.
     - Я забылся. Разумеется, вы не можете меня понять, - сказал он.
     С минуту он присматривался ко мне.
     - Конечно, все это кажется нелепым. Даже если я вам расскажу,  вы  все
равно не поверите, так что я могу рассказывать, ничем не рискуя. А мне  так
приятно с кем-нибудь поделиться. У  меня  действительно  на  руках  крупное
дело, очень крупное. Но как раз сейчас начались затруднения.  Дело  в  том,
что я... изготовляю алмазы.
     - Вы, вероятно, сейчас без работы?
     - Мне надоело вечное недоверие,  -  нетерпеливо  сказал  он.  С  этими
словами он вдруг  расстегнул  свое  жалкое  пальто,  вытащил  из-за  пазухи
холщовый мешочек, висевший на шнурке у него на  шее,  и  вынул  из  мешочка
темный камень.
     - Интересно, можете ли вы определить, что это такое? - Он протянул мне
камень.
     Надо сказать,  что  приблизительно  год  назад  в  свободное  время  я
занимался  подготовкой  к  экзаменам  на  ученую   степень   в   лондонском
университете, так что у  меня  есть  некоторое  представление  о  физике  и
минералогии. Камень напоминал неотшлифованный темный алмаз, но был  слишком
велик, почти с ноготь большого пальца. Я взял его  и  увидел,  что  у  него
форма правильного октаэдра с гранями, характерными для  этого  драгоценного
минерала. Я вынул перочинный нож и поскреб  камень  -  безрезультатно.  Под
газовым фонарем я испытал камень: чиркнул им по  часовому  стеклу  и  легко
провел белую черту.  С  возрастающим  любопытством  я  посмотрел  на  моего
собеседника:
     - Действительно, очень похоже на алмаз.  Но  тогда  это  гигант  среди
алмазов. Откуда он у вас?
     - Я же вам говорю, что сам его сделал, - ответил  он.  -  Отдайте  его
мне.
     Он торопливо засунул камень обратно в мешочек и застегнул пальто.
     - Я продам вам его за сто фунтов, - вдруг прошептал он.
     Ко мне вернулись мои подозрения. В конце концов камень мог быть просто
корундом  -  веществом  почти  такой  же  твердости  -  и  лишь  по  чистой
случайности походить формой на алмаз. Если это алмаз, то как он очутился  у
этого человека и почему он предлагает продать камень всего за сто фунтов?
     Мы взглянули друг другу в глаза. В его взгляде выражалось  ожидание  -
нетерпеливое, но честное. В эту минуту я поверил, что он  пытается  продать
мне настоящий алмаз. Но я небогат, сто фунтов пробили бы заметную  брешь  в
моих финансах, да и какой человек в здравом уме станет покупать  алмаз  при
свете газового фонаря у оборванного бродяги, поверив ему на слово. И все же
алмаз такой величины вызвал в моем воображении  тысячи  фунтов.  Но  тогда,
подумал я, этот алмаз должен  упоминаться  во  всех  книгах  о  драгоценных
камнях. Мне вспомнились  рассказы  о  контрабандистах  и  ловких  кафрах  в
Капской колонии. Я уклонился от прямого ответа.
     - Откуда он у вас? - спросил я.
     - Я сделал его.
     Я кое-что слыхал о Муассоне, но знал, что его искусственные бриллианты
очень небольшой величины.
     Я покачал головой.
     - Вы как будто разбираетесь в этих вещах. Я  расскажу  вам  немного  о
себе. Быть может, тогда вы передумаете и купите алмаз.
     Он отвернулся от реки, засунул руки в карманы и вздохнул:
     - Я знаю, вы все равно мне не поверите.
     - Алмазы, - начал он, и по мере  того,  как  он  говорил,  я  перестал
чувствовать, что это говорит бродяга: речь его становилась свободной  речью
образованного  человека,  -  алмазы  делаются  так.  Углерод  выделяют   из
соединения в определенном плавильном флюсе и при соответствующем  давлении.
Тогда  углерод  выкристаллизовывается  не  в  виде  графита  или  угольного
порошка, а в виде мелких алмазов. Все это давно известно химикам, но никому
еще не удалось напасть именно на тот флюс, в котором надо плавить  углерод,
и определить давление, которое может дать наилучшие результаты.  Поэтому-то
алмазы, сделанные химиками, такие мелкие и  темные  и  не  имеют  настоящей
ценности.
     И вот я посвятил этой задаче свою жизнь -  всю  свою  жизнь.  Я  начал
изучать условия, при которых получают алмазы,  когда  мне  было  семнадцать
лет, а теперь мне тридцать два. Я знал, что на это уйдет лет десять, а то и
двадцать, которые могут отнять у человека все его силы, всю его энергию, но
даже  и  тогда  игра  стоила  свеч.  Предположим,  что   кто-то,   наконец,
натолкнулся на разгадку секрета; тогда, прежде чем тайна  выйдет  наружу  и
алмазы станут  дешевле  угля,  этот  человек  сможет  заработать  миллионы.
Миллионы!
     Он замолчал и взглянул на  меня,  словно  ища  сочувствия.  Глаза  его
сверкали голодным блеском.
     - И подумать только, - сказал он, - что я почти всего  достиг,  и  вот
теперь...
     Когда мне исполнился двадцать один  год,  у  меня  было  около  тысячи
фунтов, и я думал, что эта сумма и небольшой приработок уроками  дадут  мне
возможность продолжать изыскания. Учение, главным образом в Берлине, заняло
года два, а затем я стал работать  самостоятельно.  Самое  трудное  было  -
соблюдать  тайну.  Видите  ли,  если  бы  я   проболтался,   моя   вера   в
осуществимость идеи могла бы подстрекнуть других, а я не считаю себя  таким
гением- чтобы навернякя прийти к открытию первым, если начнется  борьба  за
первенство. Как вы сами понимаете, важно было, раз уж я действительно решил
сколотить состояние, чтобы люди не знали о том,  что  алмазы  можно  делать
искусственным путем и производить тоннами. Поэтому я был вынужден  работать
совершенно один. Сперва у меня была маленькая  лаборатория,  но  когда  мои
ресурсы  начали  истощаться,  мне  пришлось  продолжать  опыты   в   жалкой
комнатушке без мебели в Кэнтиш-тауне. Я спал на соломенном матрасе прямо на
полу, посреди приборов. Деньги буквально испарялись. Я  отказывал  себе  во
всем,  чтобы  покупать  необходимое  для  моих  исследований.  Я   старался
продержаться,  давая  уроки,  но  педагог  я  неважный,  нет  у   меня   ни
университетского диплома, ни достаточного образования,  кроме  химического.
Мне приходилось тратить уйму времени и труда, а получать за это пустяки. Но
я все приближался и приближался к цели. Три года  назад  я  решил  проблему
состава флюса и почти достиг  нужного  давления,  поместив  флюс  и  особую
углеродную смесь в ружейный ствол; я добавил туда воды, герметически закрыл
ствол и принялся нагревать.
     Он помолчал.
     - Довольно рискованно, - сказал я.
     - Да. Ружье разорвалось  и  разбило  все  окна  и  значительную  часть
аппаратуры. Зато я получил что-то вроде алмазного порошка. Пытаясь добиться
большого давления на расплавленную смесь, чтобы  выкристаллизовать  из  нее
алмазы, я обнаружил, что некий Добре, работавший  в  Парижской  лаборатории
пороха и селитры, взрывал динамит в плотно завинченном  стальном  цилиндре,
таком прочном, что он не мог лопнуть. Я узнал, что Добре мог дробить скалы,
превращая их в породы, подобные южноафриканским, в которых залегают алмазы.
Я заказал стальной цилиндр, сделанный  по  его  чертежу,  хотя  это  сильно
подкосило меня в  смысле  средств.  Я  забил  в  цилиндр  весь  материал  и
взрывчатые вещества, развел огонь в горне и - вышел прогуляться.
     Меня рассмешило, что он рассказывает это так деловито.
     - А вы не подумали, что может взорваться весь  дом?  Были  там  другие
жильцы?
     - Этого требовали интересы науки, - сказал он помолчав. - Этажом  ниже
жила семья торговца фруктами,  рядом  со  мной  -  сочинитель  просительных
писем,  а  наверху  -  две  цветочницы.  Возможно,  я  поступил   несколько
необдуманно, но не  исключено,  что  не  все  жильцы  были  дома.  Когда  я
вернулся, цилиндр лежал на том же месте в куче  раскаленных  добела  углей.
Взрывчатка не разорвала корпуса. Теперь передо мной встала новая  проблема.
Видите ли,  время  -  важный  фактор  при  кристаллизации.  Если  сократить
процесс,  кристаллы  получатся  мелкие.  Только   длительное   выдерживание
увеличивает кристаллы. Я  решил  охлаждать  цилиндр  в  течение  двух  лет,
постепенно снижая температуру. Деньги у меня к этому времени кончились. Мне
приходилось все время поддерживать огонь в горне и платить за комнату, надо
было также утолять голод, и у меня не осталось ни гроша.
     Вряд ли я  теперь  припомню  все,  чем  я  промышлял,  пока  занимался
изготовлением  алмазов.  Я  продавал  газеты,  держал  под  уздцы  лошадей,
открывал дверцы экипажей. В течение многих недель  я  надписывал  конверты.
Мне пришлось служить помощником у продавца с ручной тележкой, я должен  был
сзывать народ по одну сторону улицы, в то время кал он  выкликал  товар  по
другую. Один раз у меня целую неделю не было никакой  работы,  и  я  просил
милостыню. Что это была за неделя! Однажды, когда погас огонь в горне  и  я
весь день ничего не ел, какой-то парень, гулявший с девушкой, хотел пустить
ей пыль в глаза и дал мне шесть пенсов. Да благословит бог тщеславие! Какое
благоухание доносилось из лавок, где торговали жареной рыбой! Но я пошел  и
на все деньги купил угля, снова раскалил горн, а  потом...  Да,  от  голода
человек глупеет. Наконец,  три  недели  назад,  я  погасил  огонь  и  вынул
цилиндр.  Он  был  еще  такой  горячий,  что  жег  мне  руки,  пока  я  его
развинчивал. Я выскреб крошащуюся лавообразную массу долотом и растолок  ее
на железном листе. И нашел в ней три крупных алмаза и пять маленьких. Когда
я сидел на полу, стуча  молотком,  дверь  отворилась  и  вошел  мой  сосед,
сочинитель просительных писем. Он был по обыкновению пьян.
     "Ан-нархист", - сказал он.
     "Вы пьяны", - отрезал я.
     "Разрр-рушитель, мерр-завец!" - продолжал он.
     "Подите к дьяволу", - отвечал я.
     "Не бес-по-койтесь", - сказал он,  икая  и  подмигивая  мне  с  хитрым
видом.
     Потом он прислонился к двери и, устремив глаза на косяк, начал болтать
о том, как он рылся в моей комнате, как ходил сегодня утром в полицию и там
записывали все, что он говорил, "как будто я джнт-мен", - сказал он.
     Тут я вдруг понял, что влип. Или я должен выдать полиции мой секрет, и
тогда о нем узнают все и каждый, или же меня арестуют как анархиста. И  вот
я взял соседа за шиворот,  встряхнул  его  как  следует,  а  потом  убрался
подобру-поздорову со своими алмазами. Вечерние газеты назвали  мою  каморку
"кэнтиш-таунской фабрикой бомб". И теперь я никак  не  могу  отделаться  от
своих алмазов.  Если  я  захожу  к  почтенным  ювелирам,  они  просят  меня
обождать, и я слышу, как они шепчутся  с  приказчиком  и  посылают  его  за
полисменом, и тогда  я  заявляю,  что  не  могу  ждать.  Я  нашел  скупщика
краденого: он прямо вцепился в алмаз, который я ему дал,  и  предложил  мне
потребовать его обратно через суд. Теперь я ношу алмазы на себе - несколько
сот тысяч фунтов - и не имею ни пищи, ни крова. Вы первый, кому  я  доверил
свою тайну: мне нравится ваше лицо, а  меня,  что  называется,  приперло  к
стене.
     Он посмотрел мне в глаза.
     - Было бы  сумасшествием,  -  сказал  я,  -  купить  алмаз  при  таких
обстоятельствах, да я и не ношу с собой сотен фунтов.  И  все  же  я  готов
поверить  вам.  Если  хотите,  сделаем  так:  приходите  завтра  ко  мне  в
контору...
     - Вы думаете, я вор, - с горечью сказал он. - Вы сообщите  в  полицию.
Нет, не пойду я в ловушку.
     - Я почему-то убежден, что вы не вор. Вот моя карточка,  и  во  всяком
случае возьмите еще вот это. Не будем назначать свидания. Приходите,  когда
угодно.
     Он взял карточку и то, что я дал ему в залог моей доброжелательности.
     - Надеюсь, вы передумаете и придете, - сказал я.
     Он с сомнением покачал головой.
     - Когда-нибудь  я  отдам  ваши  полкроны  и  с  процентами,  с  такими
процентами, что вы ахнете, - сказал он. - Ведь вы сохраните все в тайне? Не
ходите за мной.
     Он  перешел  через  улицу  к  ступенькам   под   аркой,   ведущей   на
Эссекс-стрит, и исчез в темноте. Больше я его никогда не видел.
     Впоследствии я дважды получал  от  него  письма  с  просьбой  прислать
банкноты (но не чеки) по такому-то адресу. Взвесив все, я поступил так, как
счел наиболее благоразумным. Один раз он заходил, когда  меня  не  было  на
месте: по описанию посыльного мальчишки,  это  был  очень  худой,  грязный,
оборванный человек, мучительно кашлявший. Он ничего не просил  передать.  И
это все, что я знаю о нем. Иногда мне очень хочется  узнать,  что  стало  с
ним? Был ли это просто маниак, мошенник,  торговавший  фальшивыми  камнями,
или он действительно сделал эти алмазы, как утверждал? Последнее  настолько
правдоподобно, что по временам я спрашиваю себя,  не  упустил  ли  я  самую
блестящую возможность всей своей жизни? Быть может, он умер, и  алмазы  его
выбросили, как сор, - повторяю, один был величиной с ноготь. А может  быть,
он все еще бродит по улицам, пытаясь сбыть свои сокровища? Может  случиться
и так, что он еще предстанет когда-нибудь миру и,  пересекая  мой  путь  на
безоблачной высоте, доступной лишь богачам и  патентованным  знаменитостям,
безмолвно упрекнет меня за отсутствие  предприимчивости.  Иногда  я  думаю,
что, пожалуй, надо было рискнуть. Хотя бы пятью фунтами.

 


Last-modified: Sun, 11 Feb 2001 11:59:19 GMT
Оцените этот текст: