ь, а мне нужны звезды. Роуэна. Но и любовь! Когда-то вам нужна была человеческая любовь, Кэбэл. Кэбэл. Но мне больше нужна была моя работа. Роуэна. Но разве наша девочка - не человек? Как я? Не имеет она разве права на свежесть жизни - на новизну жизни? Неужели ей надо начать там, где вы кончите? Предположим, в конце концов придет конец и любви - она будет разоблачена... Почему бы ей не испытать нескольких лет иллюзий и волнения? Кэбэл. И кончить ничем? Отстать по милости вашей "любви"? Краситься? Имитировать молодость? Цепляться за страсть? Роуэна. О, вы умеете жалить! Неизвестно еще, в чем пустота. Подчиняться импульсам или отрицать их? Эта девушка, говорю я вам, человек и должна прожить по-человечески. Она женщина! Кэбэл. Но не прежней породы, Роуэна! Не вашей породы. Не думаете ли вы, что все в человеческой жизни меняется - масштабы, сила и скорость, а люди остаются такими, какими они были всегда? Мы живем теперь в новом мире. Он увлекает нас к новым великим задачам. А с этой невеселой старой любовной сказкой, которую так часто рассказывали и разыгрывали, словно это самое главное в жизни, почти совсем покончено. Роуэна. И вы думаете, что и она с ней покончила? Кэбэл. Что вы знаете о нашей дочери? Что знаете вы, охотница за любовью, о творческом порыве, который может захватить женщину в такой же мере, как и мужчину? Она любила и любит, она нашла себе товарища, и они стремятся вперед вдвоем. Плечом к плечу. Почти забывая друг о друге в своем счастливом единстве. Она живет для бесконечного дерзания, как и он. И это умножение человеческих знаний и силы - вовеки... Роуэна. Кэбэл, все мужчины - дураки, когда дело идет о женщинах. Все решительно. Вот ваша девочка. И ваше бесконечное дерзание! Вы думаете, что она новая женщина. Новых женщин не существует. Она улетает со своим возлюбленным. Ну, какая бы женщина не полетела - будь она старой породы или новой? Что может быть чудеснее! Кэбэл. Так или иначе, она полетит! Роуэна. Новый вид мужчины весьма напоминает мне старый вид осла. Но, скажите же, скажите мне, если мужчины посвятят себя этому вашему вечному дерзанию, что станется с женщинами? Кэбэл. В такого рода дерзании пол ни при чем. Оно доступно вам так же, как и нам. Бросьте эту старинную половую романтику! Идите работать с нами. Роуэна. Работать с вами? Кэбэл. Почему Же нет? У вас есть голова и руки. Роуэна. Вы хотите сказать, милый мой, работать на вас! Вот в вас и заговорил старой породы мужчина, предлагающий женщине быть его рабой. Когда дело касается женщин, чем этот новый вид мужчин отличается от старого? Кэбэл. Почему на нас, а не вместе с нами? Роуэна. Потому что у вас, мужчин, манера брать на себя руководство и все держать в своих руках. Кэбэл. Отлично! Пусть будет на нас. И почему бы нет? Выбирать себе мужчину за то дело, которое он делает, и за его способности? Следовать за ним и быть его женщиной? Роуэна. Нам, женщинам, помогать, утешать и лелеять, играть роль подручных до бесконечности? Кэбэл. Раз вы так созданы, а как будто именно так вы и созданы, почему бы и нет? Роуэна. Мы вовсе не так созданы! Кэбэл. Если вы не созданы для знаний и власти, как мужчины, если вы не созданы и для того, чтобы служить знанию и власти, так для чего же вы наконец созданы? Если вы больше, чем охотница за любовью, за чем же вы, по вашему мнению, охотитесь? Роуэна. О, об этом мы спорили пятнадцать лет назад. Кэбэл. Пятнадцать лет! Этот спор начался еще до каменного века. Роуэна. А окончится он... Когда он окончится? Кэбэл. Для нас, Роуэна, никогда. Никогда еще для многих поколений. Вы идите своим путем, а я пойду своим. Роуэна. И это ваше последнее слово мне, перед которой вы когда-то преклоняли колени? Кэбэл охвачен воспоминаниями прошлого, забытые чувства нахлынули на него. Он поворачивается к ней. Кажется, что он не в силах выразить того, что переживает; и он ничего не говорит. Постепенно бледнеет кадр. Мужчина и женщина стоят друг против друга в сумеречной мгле; они утратили все иллюзии, которые когда-либо питали в отношении друг друга, и все же смущены. Снова Кэбэл в своем ярко освещенном кабинете. На нем все еще плащ, который он надевал из-за плохой погоды; он садится у своего стола, вид у него усталый. Он поворачивается к аппарату, стоящему на столе. - А теперь послушаем, что хочет сказать господин Теотокопулос по поводу всего этого. Время для него как раз подходящее! Он нажимает кнопку. - Я хочу видеть и слышать Теотокопулоса! Он теперь, наверное, говорит повсюду в зеркалах. Сцена меняется: огромное открытое пространство, на котором большая толпа собралась перед исполинским экраном на верху лестницы. Теотокопулос в группе друзей. Он уже не в комбинезоне скульптора. Он одет в нарядный, расшитый, яркий атласный костюм, поверх него наброшен плащ, которым он драматически размахивает. Он поднимается сбоку огромного экрана, перед которым фигуры его и его друзей кажутся совсем крохотными. Они посматривают на толпу, и их голоса тонут в общем говоре. Они проходят за исполинское зеркало, и в зеркале вдруг появляется Теотокопулос, сильно увеличенный, и голос его покрывает все другие звуки. В толпе мелких фигурок возбужденное движение: он готовится заговорить. Затем мы снова видим Кэбэла - он сидит в своем кабинете и приготовился слушать речь Теотокопулоса. В комнате царит тишина. Но вот слышится смутный шум, похожий на шум толпы, и диск телевизора затуманивается. Кэбэл регулирует аппарат, звук и картина становятся отчетливыми. Диск телевизора подвигается вперед, так, что занимает почти весь экран. Снизу он обрамлен головой и плечами Кэбэла. "Что это за Прогресс? Что толку в этом Прогрессе? Вперед и вперед. Мы требуем остановки, мы требуем отдыха! Цель жизни - спокойное житье..." Кэбэл. Можно подумать, что цель жизни - бесконечно повторяться. "Мы не хотим, чтобы жизнь приносилась в жертву эксперименту. Прогресс не жизнь: он должен быть только подготовкой к жизни". Кэбэл встает, отходит на несколько шагов от диска и возвращается на место. "Будем справедливы к людям, управляющим нами. Не будем неблагодарны. Они почистили мир. Они чудесно навели в нем чистоту. Достигнуты порядок и великолепие, знания растут. О боже, как растут!" (Смех.) Кэбэл (мрачно). Они, значит, смеются над этим. "Но спешка и нажим продолжаются. Они для всех находят дело. Мы думали, что это будет Век Досуга. А что оказалось? Мы должны измерять и вычислять, мы должны собирать, сортировать и пересчитывать. Мы должны жертвовать собой. Мы должны жить для - как это называется? - для человеческого рода. Мы должны каждый день и весь день приносить себя в жертву этому неустанному распространению знаний и порядка. Мы завоевываем весь мир - и какой ценой? Больших и все больших жертв. И в конце концов они ведут нас назад, к последней жертве - к принесению в жертву человеческой жизни. Они вновь инсценируют древнегреческую трагедию, и отец приносит свою дочь в жертву богам мрака". Кэбэл нетерпеливым движением гасит телевизор. - И этот голос раздается по всему миру. Любопытно, как мир поймет это! Он озирается по сторонам. - Можно бы прекратить это. Нет. Пусть они выслушают его и поймут, как сумеют. Но хотел бы я сейчас находиться в каждой точке земли, слушать вместе с каждым слушателем. Как они его поймут? 13. МИРОВАЯ АУДИТОРИЯ Дальше следует ряд сцен и мимолетных кадров, обрисовывающих огромный размах и одновременность мысли и споров в Новом Мире. Речь Теотокопулоса звучит почти без перерыва, если не считать случайных криков и возгласов, пока он наконец не умолкает. Он появляется в различных зеркалах и в различных обрамлениях, временами его слышно, но не видно. Но ясно показано, что один человек имеет возможность говорить всему миру, если только мир интересуется им и хочет слушать, и что на его слова могут быстро и одновременно реагировать во всех частях земного шара, где найдутся слушатели. Прежде всего мы видим спины множества людей, обедающих вместе. Это дает нам мимолетное представление о модах 2055 года и характере столовой посуды. Они поглядывают на огромную раму, в которой говорит Теотокопулос, - его видно и слышно. Слушают внимательно, но мало реагируют на его речь. Потом аппарат снимает край бассейна для плавания или край лужайки, на которой несколько молодых людей в спортивных костюмах аплодируют борцу, только что положившему противника на обе лопатки. Встает какой-то мужчина, включает телевизор, и все слушают. Некоторые вполголоса обмениваются мнениями, которые явно разделились. Затем мы видим нескольких научных работников в какой-то лаборатории. В телевизоре Теотокопулос, он все говорит. Один из слушающих произносит раздраженно: "Ах, прекратите эту дребедень!" Теотокопулоса выключают. Затем восточная молодая женщина, с веером, лениво растянувшись на тахте под окном, за которым видны пальмы, степенно слушает овальный телевизор, на котором Теотокопулос продолжает свою речь. Затем показан домик в горах, через застекленное окно видна сильная снежная метель. В домике двое рабочих в полярных костюмах; один лежит на койке, другой сидит у стола и слушает голос. Они выключают его: "Городским эта чушь, наверно, по вкусу. Что они знают о настоящем труде?" Группа скульпторов в студии. Студия велика, но мало чем отличается от современной. В пластических искусствах больших перемен не произошло. На заднем плане телевизор. Один из скульпторов настраивает его, и опять виден и слышен Теотокопулос... Первый скульптор. Слушайте! Слушайте! Второй. Нет! Нет! (Он выключает телевизор.) Человек имеет право поступать с собой, как ему угодно! Первый. Никогда! Это Межпланетное орудие надо уничтожить. И немедленно. Третий. Эту музыку надо прекратить! Смотрите! Он поднимает модель. Все. Лестно для Теотокопулоса. Четвертый. А это? Поднимает уродливую карикатуру на Кэбэла. (Смех). Вот речь Теотокопулоса, которую по кускам слушают в предыдущих сценах: "Эти люди, столь любезно управляющие за нас миром, заявляют, что они дают нам волю поступать, как нам угодно; они утверждают, когда нужно и когда не нужно, что никогда еще не было такой свободы, как у нас сейчас. И в уплату за безграничную свободу, которой мы пользуемся, они просят нас игнорировать жесткую и страшную настойчивость их бесчеловечных изысканий. Но в самом ли деле мы обладаем такой свободой? Разве свободен человек, который не вправе возмущаться тем, что он видит и слышит? Мы хотим права остановить все это. Мы хотим права предотвратить все это. Кто позволил им использовать ресурсы нашего мира для того, чтобы терзать нас зрелищем своих жестоких и безумных авантюр? Кто позволил им нарушать даже покой наших звездных высей человеческими жертвоприношениями? В старину, как всем нам известно, счастье людей омрачено было густой черной тенью, и тень эта называлась религией. Вы слышали об этом. Пуританство и умерщвление плоти, бритые головы и искалеченный дух. Заповеди "делай то-то, не делай того-то" угнетали свободные сердца людей. Вы читали в истории об этой тирании духа. Эти старые религии с их жертвоприношениями и обетами - с их ужасным безбрачием, мрачными песнопениями, преследованиями и инквизициями - были достаточно плохи. Мы думали, что навсегда освободились от религий. Но действительно ли они исчезли или только приняли новые названия и надели новые маски? Я говорю вам, что эти их изыскания и наука не больше, не меньше, как дух самозаклания, вернувшийся на землю в новом образе. Не больше и не меньше. Это старый черный дух человеческой подчиненности, Юпитер, безжалостное чудовище, вернувшееся теперь, когда у нас свобода и изобилие, - древняя мрачная серьезность - суровое, ненужное служение. Что вернуло его? Зачем внушать молодежи чувство долга и требовать от нее жертв, дисциплины, самообуздания и труда? К чему все это теперь? Что это значит? Что это предвещает? Не заблуждайтесь! Рабство, которое они сегодня налагают на самих себя, они завтра наложат на весь мир. Неужели человек никогда не отдохнет, никогда не будет свободен? Наступит время, когда им опять понадобится пушечное мясо для их Межпланетных орудий, когда вас, в свой черед, заставят лететь на чуждые планеты и в страшные, гнусные места далеко за приветными звездами! Говорю вам: мы должны остановить эту бессмысленную тягу к немыслимым, бесчеловечным экспериментам, и остановить сейчас. Я говорю: конец этому Прогрессу! Положите конец такому Прогрессу! Мы довольны простой, чувственной, ограниченной, милой человеческой жизнью и другой не хотим. Между мрачным прошлым истории и неисповедимым будущим урвем нынешний день для жизни. Что для нас будущее? Дайте земле мир и не мешайте нам спокойно существовать!" Фосфоресцирующая друза-пустота глубоко в земле. Друзовидная пустота - это пещера в камне, в которой с незапамятных времен свободно кристаллизуются минералы. Беспорядочное нагромождение крупных темных и светлых кристаллов. Сбоку в эту массу врезывается конец огромного сверла и останавливается. Сверло отходит назад, и в пещеру влезают двое юношей и девушка в блестящих белых одеждах в обтяжку, с лампочками на лбу. Первый молодой человек. Мы здесь в десяти милях от поверхности земли. И никаких расплавленных пород, вместо них эта Алладинова пещера! Девушка. И драгоценные камни! Чего бы не отдала за них моя прабабушка! Второй молодой человек. Любопытно бы знать, что делается наверху! На груди у него, на месте кармана, маленький телевизор, и он поворачивает его, чтобы посмотреть. Остальные заглядывают через его плечо. Телевизор показывает Теотокопулоса, который кланяется и отворачивается. Звуковой эффект: гром аплодисментов. Девушка. Это Теотокопулос. Он кончил. Но мы знаем, что он хотел сказать. Мы это уже слышали. Нет ли чего-нибудь еще? Первый молодой человек. Этот Теотокопулос - старый дурак. Второй молодой человек. Милым деткам не надо больше никогда рисковать! Только играть картиночками и петь песенки! Первый молодой человек. И придумывать новые, особенные способы целоваться-миловаться. Второй молодой человек. Но заметьте себе, что эта чушь взбудоражит немало лентяев в городах. Они ненавидят эти бесконечные искания и экспериментирование. Какое им до этого дело? У них это просто зависть. Это задевает их самолюбие. Сами они не хотят этим заниматься, но не выносят, когда кто-нибудь другой принимается за это... На сцене толпа, собравшаяся перед огромным центральным экраном, за которым говорил Теотокопулос. Толпа расходится, и мы видим теперь лица людей. Один мужчина другому. Он прав. Межпланетное орудие - оскорбление всех человеческих инстинктов! Женщина. Будь я этим Пасуорти, я бы убила Кэбэла! Другой мужчина. Прямо тоска берет по доброму старому времени, когда была честная война и простая преданность чести и знамени. Подумаешь, Межпланетное орудие! Куда идет мир? Женщина. Жаль, что я не жила в старое доброе время, до того, как нами завладела эта ужасная наука! Три глубоких старца сидят в уютной, увитой виноградом беседке, пьют и беседуют. Они свежи и крепки. Их можно принять за худощавых благообразных джентльменов лет под шестьдесят. Как и у всех людей нового века, их густые волосы аккуратно причесаны, но искусственно посеребрены. Первый старик. Нынче день моего рождения. Второй старик. И сколько же вам? Первый старик. Сто два. Второй старик. А мне только девяносто восемь! Третий старик. А мне сто девять! Первый старик. Где бы мы находились сто лет тому назад? Второй старик. В земле. Первый старик. Или хуже того. Третий старик (запевает). "Поднимем стаканов веселое бремя за старое доброе время!" Хор. "За рот без зубов, ревматизм и подагру". Соло. "Навеки избыли мы, слава Творцу, потемки, и спешку, и быта грязцу. Гнилую горячку, нефрит, диабет; слепых и глухих у нас больше нет!" Хор. "За рот без зубов, ревматизм и подагру". Третий старик. "То старцев обычный удел в старину!" (Чокаются и пьют.) Первый старик (после многозначительной паузы). А это за Теотокопулоса! Детский сад 2055 года. Дети лепят из пластилина, рисуют на листах бумаги, строят из кубиков или гоняются друг за дружкой. В игре принимают участие сиамский или белый персидский котенок, или ручные рыжие белки. Две женщины на переднем плане беседуют. Первая женщина. В 1900 году из каждых шести детей один умирал на первом году жизни. Теперь смерть ребенка - редчайшее событие. Вторая женщина. Неужели один из шести? Первая женщина. Это была самая низкая смертность в мире. В Англии. А из каждой сотни рожавших женщин три были обречены на смерть. Подумайте только: каждый год умирали тысячи рожениц! А теперь смерть от родов - неслыханное дело. Но тогда это было естественно. Огромная научно-исследовательская лаборатория 2055 года. Ярус над ярусом, видны сотни работников, мужчин и женщин, большей частью в белых комбинезонах. Научная работа стала достоянием несчетного количества людей. Работают у микроскопов и за столами. То тут, то там вспыхивают снопы света. На переднем плане двое мужчин наблюдают какие-то ярко освещенные шары и водоемы, в которых движутся неясные фигуры мелких рыбообразных созданий. Внимание их отвлекает что-то, находящееся вне кадра, входит женщина, несущая маленькую собачку с очень умной мордочкой. Первый Научный Работник. Хэлло! Что это у вас? Женщина. Это последнее слово генетики собаки. Эту работу начал в России Павлов лет сто двадцать назад. Посмотрите на эту милую крошку. Она только что не говорит. Она никогда не будет хворать! Она проживет до тридцати лет, здоровая и крепкая! И бегает она, как вихрь. Повиляй хвостиком, милая, и поблагодари Тетю Науку за ее благодеяния? Кто-то кричит другим работникам: "Собака наших дней! Идите, посмотрите!" Работники с разных ярусов встают из-за столов и спускаются смотреть собаку. Другие заняты своим делом и не обращают внимания. Около нового образчика собирается небольшая толпа. Второй Научный Работник. Надо научить ее кусать Теотокопулоса! Третий Научный Работник (с негодованием). О! Теотокопулос! Женщина, Милый старый мир! Мы с вами работали бы, вероятно, в какой-нибудь трущобе за четыре пенса в час. Вместо того, чтобы дружить с лучшей в мире собачкой! (Ласкает ее.) Верно? Верно? Группа вокруг собачки. Первый Научный Работник. Многие из нас только-только умели бы читать, и мы были бы какими-нибудь счетоводами или землекопами. Второй Научный Работник. Или безработными. Женщина. А теперь всегда есть что-нибудь новое и интересное. О! Избавьте меня от этой естественной жизни человека! Первый Научный Работник. А что это такое - естественная жизнь человека? Второй Научный Работник. Вши и блохи. Бесконечные инфекции. В начале жизни круп, в конце - рак. Гнилые зубы к сорока годам. Злость и раздражительность... А эти дураки слушают Теотокопулоса. Им нужна Романтика! Им нужны прежние знамена. Война и все милые человеческие гадости. Они воображают, что мы роботы, а муштрованные солдаты старого времени не были ими. Им нужен Милый Старый Мир и чтобы кончилась эта гадкая Наука!.. 14. БОРЬБА ЗА МЕЖПЛАНЕТНОЕ ОРУДИЕ Сцена представляет собой холл перед столовой-альковом, в которой должны обедать Кэбэл, Пасуорти, Кэтрин и Морис. Они обедают в половине пятого или в пять, ибо обед перенесен на те часы, когда обедали в семнадцатом веке, а второй завтрак исчез. Люди завтракают, обедают и ужинают, и притом в самые разнообразные часы, потому что теперь нет больше смены света и темноты, определяющей сутки. Альков представляет собой нечто вроде застекленного балкона, выходящего на одну из больших Городских Дорог. Когда стеклянные окна закрываются, становится совершенно тихо. Когда их открывают, снизу доносятся звуки. На диване сидят рядышком Морис и Кэтрин, очень довольные друг другом. Они поглядывают вверх, точно видят что-то сквозь прозрачный потолок; затем встают, когда в небольшой двери показывается Пасуорти. Пасуорти. Итак, три дня, которые мы дали себе на размышление, прошли. Вы не передумали? Морис. Мы не могли передумать, отец. Не создавай нам трудностей! Пасуорти (обращаясь к Кэтрин). Где ваш отец? Кэтрин. Он шел сюда со мной, но его вызвали от Мордена Митани, которому нужно было сообщить ему что-то срочное. Пасуорти. Морден Митани? Кэтрин. Контролер Движения и Порядка. Отец остался подождать его, чтобы поговорить. У Кэбэла. Кэбэл приветствует Мордена Митани - энергичного красивого мужчину в темном костюме. Кэбэл. Я как раз шел обедать в Купол. Я уже опаздываю! Морден Митани. В таком случае я не стану вас задерживать разговором. Я пройдусь с вами по Городским Дорогам к Куполу. Так будет лучше. Я хочу, чтобы вы кое-что увидели и узнали. Одна из Городских Дорог. Морден Митани и Кэбэл входят в кадр и останавливаются на удобном месте, на высоком мосту, с которого далеко внизу видна огромная арена. Митани. Вот что я хотел показать вам! Далеко внизу небольшая кучка людей собирается, образуя какую-то процессию. Аппарат снимает их сверху. Они поют какую-то мятежную песню. Кэбэл. Что они делают? Это процессия? Довольно нестройная. Митани. Это, как они это называют? Демонстрация. Беспорядки. Кэбэл. Но в чем же дело? Митани тянет его назад, за пилястру. На мост входят люди, чтобы посмотреть толпу внизу. Они не замечают Кэбэла и Митани. Кэбэл и Митани крупным планом в конфиденциальной беседе. Митани (вполголоса). Это результат речей Теотокопулоса. Ему нельзя было позволить говорить в зеркалах! Кэбэл. Мир должен пользоваться свободой слова. От этого мы не сможем отступить. Люди должны мыслить самостоятельно. Митани. Тогда миру придется опять завести полицию. Только для того, чтобы удерживать людей от слишком опрометчивых действий по случайному внушению. Кэбэл. А что он может сделать? Митани. Его принимают очень всерьез. Очень всерьез! Они хотят силой не допустить выстрела из Межпланетного орудия. Они толкуют - как это они выражаются? - о спасении жертв. Кэбэл. Как же это так? Ведь жертвы летят добровольно. Митани. Они все-таки возражают! Кэбэл. Так что, если возражают? Митани. Они вмешиваются. Они организуют - как это называлось? - восстание. То, что происходит внизу, - это восстание! Кэбэл. Против кого? Митани. Против Совета. Кэбэл. Восстание! Этого я не могу себе представить. В прошлом бывали восстания угнетенных классов, а теперь у нас нет угнетенных классов. Каждый выполняет свою долю работы, и каждый получает свою долю изобилия. Может ли человечество восстать против самого себя? Нет. То, что происходит внизу, - просто маленькое волнение. Чего может достигнуть этим Теотокопулос? Митани. Он собирает большие толпы. По всему городу творится то же самое. У нас теперь нет ни полиции, ни войск, ни оружия, чтобы предотвращать общественные беспорядки. Мы думали, что с этим покончено навсегда. "Спасти жертвы от Кэбэла", - говорит он. Он выступает против вас: "Спасите жертвы от Кэбэла!" Кэбэл. Разве одна из них не моя собственная дочь? Моя единственная дочь! Митани. Он говорит, что это только свидетельствует о вашем бессердечии - показывает, в какое чудовище наука может превратить человека. Он сравнивает вас с древними греками, отправлявшими своих детей к Минотавру. Кэбэл. А если бы я отправил чужих детей, а свое дитя спас? Митани. Ему бы вы все равно не угодили. Кэбэл. В конце концов что он может сделать? Митани. Межпланетное орудие стоит на берегу моря. Охраны при нем почти никакой. Уже пятьдесят лет как на нашей планете ничего не охраняют. Кэбэл. Тогда вам придется организовать какую-нибудь охрану. В конце концов у вас есть путевые рабочие и самолеты инспекции. Этого должно хватить. А если возникнут крупные волнения, разве у нас нет Умиротворяющего Газа? Митани. Газа нет. Кэбэл. Действительно нет? Митани. По крайней мере, официально. В нем не было надобности. Мир был спокоен, потому что был доволен, а доволен он был потому, что у каждого было какое-нибудь занятие. Не было оснований хранить этот газ. Он уже семьдесят лет как не применялся. Но теперь я хочу собрать Совет и получить санкцию на немедленное изготовление его и использование в случае надобности. Кэбэл. Созовите Совет, но не задержит ли это вас? Митани. Ну, я кое-что предвидел. Я заказал некоторое его количество. Кэбэл. Правильно. Мы это утвердим. Митани. Через несколько часов его будет произведено по меньшей мере десять тонн, и наши самолеты будут готовы действовать. Но все-таки на это нужно некоторое время. Быть может, несколько часов. Кэбэл. О, этот старый Умиротворяющий Газ! Как не хочется вновь пускать его в ход! Но раз люди не хотят дать нам свободу распоряжаться космосом, нам придется применить его. Митани. Стало быть, вы поддержите меня в моих действиях? Кэбэл. Целиком! Но все это кажется мне невероятным. Восстание! Против исследований! Человечество ополчается на науку и предприимчивость! Хочет требовать остановки! Это каприз, Митани. Митани. Это опасный каприз. Кэбэл. Это нервный припадок - при мысли о том, чтобы сойти с нашей планеты и прыгнуть в космос. Но прежде всего нужно спасти орудие. Митани. Это прежде всего! Митани уходит, а Кэбэл приближается к аппарату. Кэбэл (говорит сам с собой). Неужели наши темпы оказались слишком трудными для Человечества? Человечество! А что такое Человечество? Теотокопулос? Или милейший старик Пасуорти? Или Роуэна? Или я? Альков-столовая. Далеко внизу видны улицы. Обед подходит к концу. Кэбэл, Пасуорти, Кэтрин и Морис. Морис нажимает кнопку, и на стеклянном конвейере появляется блюдо с фруктами. Морис ставит блюдо на стол. Он и Кэтрин начинают есть. Пасуорти не ест. Он смотрит на молодых людей. Наконец он говорит. Пасуорти. Разве жизнь недостаточно хороша для вас здесь? Здесь вы находитесь в надежном и прекрасном мире. Молодые влюбленные. Только что начавшие жить. И вы хотите уйти в этот ужас! Пусть это делает кто-нибудь, кому жизнь надоела. Кэтрин. Нам нужны молодые люди, здоровые, быстрые и находчивые. И мы подходящие молодые люди. Мы умеем наблюдать, мы можем вернуться и рассказать обо всем. Пасуорти. Кэбэл! Я хочу задать вам один простой вопрос. Зачем вы позволяете вашей дочери мечтать об этом безумном полете на Луну? Кэбэл (Он сидел молча, в задумчивости. Теперь смотрит на дочь и отвечает неторопливо). Потому что я люблю ее. Потому что я хочу, чтобы она жила как можно лучше. Тянуть жизнь до последней секунды - не значит жить как можно лучше. Чем ближе к кости, тем мясо вкуснее. Кэтрин протягивает ему руку. Кэбэл берет руку Кэтрин. Пасуорти. Я сломленный человек. Я не знаю, где честь, где бесчестье. Кэбэл (к дочери). Дорогая моя, я люблю тебя - и у меня нет сомнений. Морис. Сто лет назад все достойные называться людьми, не колеблясь, отдавали свою жизнь на войне. Когда я читаю об этих окопах... Кэбэл. Нет! Лишь очень немногие отдавали свою жизнь на войне. Этих немногих побуждала какая-нибудь трагическая благородная необходимость. Что же касается прочих, то они рисковали своей жизнью, - и это все, что предстоит вам обоим. Вам нужно сделать все возможное, чтобы вернуться целыми и невредимыми. И не вы одни подвергаетесь риску. Разве у нас нет людей, исследующих морские глубины, воспитывающих опасных зверей и дружащих с ними и со всевозможными другими опасностями, играющих гигантскими силами природы, балансирующих на краю озер из расплавленного металла?.. Пасуорти. Но все это для того, чтобы сделать мир безопасным для человека, надежным для счастья. Кэбэл. Нет. Мир никогда не будет безопасен для человека - и не в безопасности счастье. У вас неправильный взгляд на вещи, Пасуорти. Наши отцы и деды упразднили старый порядок, потому что он убивал детей, потому что он губил людей, потому что он зря мучил людей, потому что он оскорблял человеческую гордость и достоинство, потому что он являл собой уродливую картину пустой растраты сил. Но это было только начало. В страдании нет ничего дурного, если человек страдает ради какой-то цели. Наша резолюция не упразднила смерти или опасности. Она просто показала, ради чего стоит умирать и подвергаться опасности. Неожиданно входит Морден Митани. Он в состоянии величайшего возбуждения. Кэбэл порывисто встает и с тревогой смотрит на него. Митани. Кэбэл! Орудию грозит непосредственная опасность! Если мы хотим спасти его, нельзя терять ни минуты. События развиваются слишком стремительно. Теотокопулос уже двинулся с толпой народа. Он направляется к Межпланетному орудию. Они хотят уничтожить его. Они говорят, что оно символ вашей тирании. Кэбэл. У них есть оружие? Митани. Металлические брусья. Они могут порвать электрические провода. Они могут наделать непоправимых бед! Кэбэл. Разве у нас нет никакого оружия? Нельзя ли из вашего Контроля Движения выделить отряд полиции? Митани. Людей очень мало... У нас нет ничего, кроме Умиротворяющего Газа. А он не готов. Понадобится еще несколько часов. Мы можем созвать кой-каких молодых людей. В течение некоторого времени мы должны сдерживать эту толпу - чего бы это ни стоило, - пока не будет готов Умиротворяющий Газ. Пасуорти. (У окна). Смотрите! Кэбэл и остальные подходят к окну. Пасуорти указывает вниз, на улицы. Внезапный звуковой эффект. Аппарат снимает от Пасуорти вниз. Толпа идет, распевая мятежную песню. Кэбэл и все, кто с ним, смотрят вниз. Вбегает технический помощник и подходит к Митани. Он что-то говорит, но его не слышно. Кэбэл жестом указывает на окно, которое Митани закрывает. Шум мгновенно прекращается. Помощник. Это бунт! Это - возвращение варварства! Кэбэл. Кто вы? Помощник показывает опознавательный диск на своей рукавице. На диске надпись: "Уильям Джинз. Астрономическая служба - Межпланетное орудие". Митани. Им придется идти пешком. Мы закрыли все воздушные пути. У них это отнимет час или больше. Даже у тех, кто уже выступил. И тогда еще они не сразу решатся. Помощник. Нельзя дать разрушить орудие. Это огромное сооружение. Какая жалость, если они разобьют его! Когда проделаны все испытания! Когда все готово! Морис. Когда все готово! Его осеняет какая-то мысль; он смотрит на Кэтрин. Кэтрин поняла его. Пасуорти. А если они разнесут это проклятое орудие, честь спасена, и вам не надо лететь. Морис. Отец! Отец? Кэбэл. Они не разнесут это орудие. Морис (Волнуясь, помощнику). А что, если выстрелить сейчас? Цилиндр попадет на Луну? Помощник (поглядев на свои часы). Сейчас он не попадет и улетит в мировое пространство. Но... сейчас пять часов. Если выстрелить около семи... Кэтрин. И... это возможно? Помощник. Да. Морис и Кэтрин смотрят друг на друга. Они понимают друг друга. Кэтрин. В таком случае... Морис. Мы летим сегодня. Кэбэл. Почему бы и нет? Помощник. Это вполне возможно. Пасуорти (кричит). Я протестую!.. О, я не знаю, что сказать. Не улетайте! Не улетайте! Морис. Если мы не полетим сейчас, мы, может быть, никогда не полетим. И всю жизнь будем чувствовать, что уклонились от долга, что жили напрасно... Ведь для этого главным образом мы существуем! Отец, мы должны лететь! Туннель, выводящий из города. Картина: толпа идет к орудию. Картина: толпа выходит из туннеля. Группы людей выходят из города разными путями, собираются в одну толпу и движутся к орудию. (Эта толпа так же хорошо одета, как все в фильме. У нее нарядный и опрятный вид, присущий всем в новом мире. Мы становимся свидетелями отнюдь не социального конфликта. Это не Неимущие нападают на Имущих; это Люди Действия подвергаются нападению Бездельников.) 15. МЕЖПЛАНЕТНОЕ ОРУДИЕ СТРЕЛЯЕТ В самолете. Кэбэл, Пасуорти, Кэтрин и Морис. Они летят к орудию. Смотрят в окна. Вдали виднеется орудие, притаившееся между холмами, как огромный металлический зверь. Затем мы видим через окна, что самолет приземляется вертикально у самого Межпланетного орудия. Сперва облака, затем скала, а затем огромные балки, кабели и машины. Самолет касается земли около гигантских амортизаторов орудия. Митани встречает Кэбэла, Пасуорти, Кэтрин и Мориса при выходе их из самолета, они смотрят вверх, на орудие. Аппарат показывает огромные пропорции этого сооружения. Межпланетное орудие подавляет, оно огромно, монументально, чудовищно. На постаменте его находятся молодые спортсмены; завидев Кэтрин и Мориса, они восторженно приветствуют их. Кэтрин и Морис направляются к своим друзьям. Братский прием. Кэбэл, Пасуорти и Митани медленно следуют за ними. Они приближаются к лифту. Кэбэл и Пасуорти стоят у входа. Митани около двери. Митани (Кэбэлу). Поднимитесь на площадку. Мы будем сторожить внизу. Кэбэл и Пасуорти входят в лифт. Лифт останавливается у высокой площадки ярдах в двадцати ниже уровня цилиндра, которым выстрелят в Луну. Он висит теперь над жерлом орудия, поддерживаемый почти невидимыми тонкими металлическими тросами. Кэбэл выходит из лифта на эту площадку, за ним Пасуорти. Кэбэл подходит к перилам и смотрит вниз. Аппарат следует за взглядом Кэбэла и показывает Межпланетное орудие сверху. Вдали, сквозь тросы, видны Теотокопулос и его толпа, направляющиеся к Межпланетному орудию. Кэбэл, Пасуорти, Кэтрин и Морис стоят на площадке. Они поднимают глаза. Прямо над их головами виден цилиндр, медленно опускаемый к жерлу орудия. По мере приближения толпы мятежная песнь звучит все громче. Показывается Теотокопулос и его толпа. Они появляются на гребне скалы, на фоне неба, и, несмотря ни на какие трудности постановки, нельзя допустить, чтобы драматический эффект их появления был ослаблен. Они разом останавливаются (пение также умолкает сразу) и смотрят. Кадры: Теотокопулос и толпа смотрят вверх. Цилиндр опускается и наконец повисает у жерла пушки. Теотокопулос (замечает Кэбэла и указывает на него). Вот этот человек... Негодующие крики. Аппарат медленно переводится к Кэбэлу через сеть сооружений около орудия, создавая впечатление огромной пропасти, зияющей между этими двумя людьми. Последующий разговор выкрикивается при помощи усилителей через большое пространство. Эти усилители должны быть показаны, но не слишком подчеркнуто. Позади Кэбэла стоят Пасуорти, Кэтрин и Морис. К ним приближается молодой механик. Механик. Все готово. Напряженный момент. Кэтрин, не произнося ни слова, прощается с отцом. Морис хватает руку Пасуорти обеими руками, пытаясь успокоить его и придать ему мужества и достоинства. Кэтрин и Морис уходят, за ними следует механик. Крупным планом показано скорбно-спокойное лицо Кэбэла. Теотокопулос (издали). Вот человек, который хотел принести свою дочь в жертву Дьяволу Науки! Кэбэл (услышал эти слова, и они возмущают его; он подходит к перилам и обращается к Теотокопулосу). Что вам здесь нужно? Аппарат теперь направлен на Теотокопулоса и остается в таком положении во время всей последующей беседы. Кэбэла слышно, но не видно. Теотокопулос. Мы хотим спасти этих молодых людей от ваших экспериментов. Мы хотим положить конец этим бесчеловечным дурачествам. Мы хотим сделать мир безопасным для людей. Мы намерены уничтожить это орудие. Кэбэл. А как вы это сделаете? Теотокопулос. О! У нас тоже есть электротехники! Кэбэл. Мы, люди нашего типа, вправе поступать со своей жизнью как нам угодно. Теотокопулос. Как можем мы это делать, когда ваша наука и изобретения постоянно изменяют нашу жизнь, когда вы вечно все перестраиваете и у нас на глазах все время придумываете что-то новое? Когда то, что мы считаем великим, вы сводите до мелочей? Когда то, что нам кажется сильным, вы сводите до слабости? Мы не хотим жить в одном мире с вами! Мы не хотим этой экспедиции. Мы не хотим, чтобы люди летали на Луну и другие планеты. Мы больше возненавидим вас, если вы добьетесь успеха, чем если вы потерпите неудачу. Неужели в этом мире никогда не будет покоя? Аппарат возвращается на площадку к Пасуорти и Кэбэлу. Пасуорти с безмолвной мукой слушал разговор. Теперь он обращается против Кэбэла. Но он кричит так громко, что слышат все. Пасуорти. Да, я тоже спрашиваю вас, будет ли когда-нибудь покой? Никогда? Это мой сын! И он восстал на меня. То, что он делает, он делает наперекор инстинктам моего сердца! Кэбэл, я умоляю вас! Неужели человечество никогда не будет знать покоя и счастья? Громкий рев толпы приветствует его слова. Аппарат снимает толпу. Толпа в общем порыве начинает подвигаться к Межпланетному орудию. Сперва мы видим массу лиц, а затем толпу издали. Теперь она напоминает муравьев, лентой пересекающих пол большой комнаты. Верхушка орудия с цилиндром в дуле. Кэтрин и Морис стоят у отвинчивающейся дверцы в дне цилиндра, похожей на пароходный иллюминатор. На них теперь специальная одежда, очень простая и плотно облегающая тело. Механики помогают им занять места внутри цилиндра. На секунду показана толпа, карабкающаяся по решеткам с края скалы к орудию. Внутренность цилиндра, освещенного снизу. Кэтрин и Морис, повисшие на ремнях, распростерлись, как орел на монетах. Внизу видны лица механиков. Морис смотрит на Кэтрин. Морис. Хочешь вернуться? Кэтрин (улыбается). Держись крепче, мой милый! Дверца цилиндра медленно завинчивается - сцена постепенно темнеет, пока не наступает полный мрак, и в этом мраке теряются лица и фигуры Кэтрин и Мориса. Толпа, добравшаяся до орудия, волнуется. Митани с площадки смотрит вниз на толпу, потом на часы у себя на руке. Он взглядывает на цилиндр. Вид цилиндра снизу. Он спускается очень медленно и совершенно исчезает в дуле орудия. Тросы отцепляются и отходят. Толпа карабкается по основанию орудия. Кэбэл (стоит в одиночестве. Его мысли и чувства побуждают его говорить. Он подходит к перилам). Слушайте. Теотокопулос! Если бы даже я хотел уступить вам, я не мог бы этого сделать. Не мы воюем против порядка вещей, а вы! Жизнь либо идет вперед, либо пятится назад. Таков закон жизни. Теотокопулос (жестом отстраняет этот довод). Мы уничтожим орудие. Его приспешники поднимают одобрительный крик и возобновляют свое нестройное и беспорядочное наступление. На площадке видны Кэбэл и Пасуорти, а на заднем плане стоит механик перед небольшой тяжелой открытой дверцей амортизационной камеры. Кэбэл перегнулся через перила, наблюдая толпу внизу. Кэбэл (кричит вниз). Прежде чем вы даже успеете добраться до основания орудия, оно выстрелит! Берегитесь толчка! Он оглядывается. Пасуорти неподвижен. Кэбэл тянет Пасуорти к тяжелой дверце. Внизу видна толпа, кишащая вокруг подпорок орудия. Люди, из которых многие пришли с тяжелыми металлическими брусьями, пытаются повредить огромные массы металла. Стол в наблюдательной камере. У кнопки - рука, застывшая в ожидании. Часовой циферблат с длинной, тонкой секундной стрелкой. Голос Кэбэла: Берегитесь! Берегитесь сотрясения! Толпа колеблется. Стук захлопнувшейся тяжелой дверцы. Безмолвное ожидание. Толпа поняла, что действовать поздно. Она колеблется, затем поворачивается и начинает спускаться вниз по решеткам, по которым только что взбиралась, и разбегаться. Стол и рука в наблюдательной камере. Секундная стрелка на циферблате подвигается к отмеченной точке. Когда она достигает ее, палец протягивается и нажимает кнопку. Удар. Эффекты толчка в крупном масштабе. Пушка откатывается назад. Толпу разметало, как вихрем. Теотокопулос, стоявший на фоне неба на большой металлической балке, попадает в вихрь, плащ взлетает ему на голову. Он смешно борется с собственным плащом, и больше мы его не видим. Тучи пыли затемняют экран и рассеиваются, показывая толпу после толчка. Одни зажимают руками уши, словно ушам больно, другие смотрят из-под руки на небо. Затем толпа начинает двигаться к городу. Кадры жителей, в