ем продолжал рассуждать, обращаясь к фотографии девушки в трико. Он сказал, что поначалу ее костюм сильно ему не понравился и он не хотел на нее смотреть, а теперь видит: у нее очень умное лицо. Вот если б она повстречала Баггинса, он бы ей понравился, это уж точно. Она, конечно, согласится... Да что там - каждый разумный человек согласится, нельзя совать в пьесы чужие имена. За это можно и к суду притянуть. Он доверительно растолковал ей, что у него и так хватит неприятностей: ведь он не ночевал дома, а тут еще и в пьесу попал. Ему закатят такой скандал, уж это как пить дать. И зачем он такое учинил? Почему не вернулся в десять? Потому что одно цепляется за другое. Одно всегда цепляется за другое, так уж повелось на этом свете... Он хотел еще сказать ей, что совершенно недостоин мисс Уолшингем, но тут Читтерлоу махнул рукой на газету и вдруг обругал Киппса, уверяя, что он пьян и несет околесицу. 5. УВОЛЕН Он проснулся на необычайно удобном диване, из которого хозяин давно повытаскал все пружины. И хотя вчера он, конечно же, не был пьян, но сейчас ему казалось (и это безошибочно угадал Читтерлоу), что весь он - одна огромная, тяжелая голова и мерзкий, пересохший рот. Он спал, не раздеваясь, все тело одеревенело и ныло, но голова и рот не позволяли думать о подобных пустяках. В голове колом торчала одна гнетущая мысль, которая причиняла ему физическую боль. Стоило лишь слегка повернуть голову, и кол вонзался с новой силой, причиняя невероятные мучения. Это была мысль, что он потерял место, погиб окончательно и что ему почему-то на это наплевать. Шелфорду уж, конечно, доложат о его выходке да если еще прибавить к этому давешний скандал из-за витрины!.. Подбадриваемый увещаниями Читтерлоу, он наконец приподнялся и сел. Равнодушно подчинялся он заботам хозяина дома. Читтерлоу, который, по его собственному признанию, тоже чувствовал себя "довольно кисло" и мечтал глотнуть наперсточек коньяку, ну, хотя бы наперсточек, нянчился с Киппсом, словно мать со своим единственным дитятей. Он сравнивал состояние Киппса с тем, как переносят похмелье другие его приятели, и в особенности достопочтенный Томас Норгейт. - Вот кто так и не научился пить, - сказал Читтерлоу. - Кое с кем это случается. Итак, он излил на голову новоявленного прожигателя жизни словесный бальзам и дал ему гренок, намазанный маслом, с анчоусами (лучшее лекарство в подобных случаях - это он знал по опыту), и вот наконец Киппс пристегнул измятый воротничок, почистил щеткой костюм, кое-как затянул прореху на штанине и приготовился предстать пред очи мистера Шелфорда и держать ответ за бурную, ни на что не похожую ночь - первую в его жизни ночь, проведенную вне дома. По совету Читтерлоу - подышать свежим воздухом, а потом уже идти в магазин - Киппс прошелся взад и вперед по набережной, а потом завернул в закусочную близ гавани и выпил чашку кофе. Это сразу его взбодрило, и он зашагал по Главной улице навстречу неотвратимым ужасам, которые ожидали его в магазине, конечно, смиренный и униженный, но и чуточку гордый тем, что он такой отчаянный грешник. В конце концов, если у него и разламывается голова, это нисколько не умаляет его мужского достоинства, совсем напротив: он не вернулся ночевать, он пил всю ночь напролет, и его теперешнее состояние - лишнее тому свидетельство. Если бы не Шелфорд, он бы просто нос задрал от гордости, что с ним, наконец, такое случилось. Но мысль о Шелфорде была невыносима. Вскоре Киппсу повстречались два ученика - они урвали минутку перед открытием магазина и выскочили подышать воздухом. Увидев их, Киппс встряхнулся, залихватски сдвинул шляпу с бледного лба, сунул руки в карманы (ну чем не заправский кутила!) и улыбнулся этим невинным юнцам вымученной улыбкой. В это мгновение ему было лестно, что заметны, конечно, и неумело зашитое место на брюках и пятна грязи, которые так и не поддались щетке Читтерлоу. Чего только они не вообразят, повстречав его в таком виде! И он молча прошествовал мимо. Уж, наверно, они сейчас во все глаза глядят ему вслед! Но тут он опять вспомнил про мистера Шелфорда... Ох, и взбучка же его ждет, а может быть, даже и... Он попытался придумать какое-нибудь благовидное оправдание. Можно сказать, что какой-то бешеный сшиб его велосипедом; что его оглушило - в затылке и сейчас еще отдается; что, приводя его в чувство, ему дали виски, - и "по правде говоря, сэр... - скажет он удивленным тоном, изумленно подняв брови, словно никогда не ожидал, что спиртное способно так странно подействовать на человеческий организм, - оно ударило мне в голову!" В таком виде случившееся казалось вовсе не столь предосудительным. Он пришел в магазин за несколько минут до восьми, и домоправительница, которая заметно отличала его среди прочих учеников ("Уж очень он безобидный, наш мистер Киппс", - говаривала она), кажется, еще больше исполнилась сочувствия за то, что он преступил Правила, и дала ему большой гренок и горячего чаю. - Хозяин уж, небось, знает, - начал Киппс. - Знает, - ответила домоправительница. Он появился в магазине чуть раньше времени и тотчас был вызван к Бучу. Из кабинета Буча он вышел через десять минут. Младший конторщик внимательно поглядел на него. Баггинс просто спросил, без обиняков. И Киппс в ответ сказал одно только слово: - Уволен! Киппс привалился к прилавку и, засунув руки в карманы, беседовал с двумя младшими учениками. - Наплевать мне, что меня уволили, - говорил Киппс, - я сыт по горло нашим Тедди и его Системой. Когда мой срок кончился, я сам хотел уволиться. Зря я тогда остался. Немного погодя подошел Пирс, и Киппс повторил все сначала. - За что тебя? - спросил Пирс. - Все из-за той несчастной витрины? - Еще чего! - ответил Киппс, предвкушая, как огорошит Пирса сообщением о том, что он такой отчаянный грешник. - Я не ночевал дома. И сам Пирс, известный гуляка Пирс, вытаращил на него глаза. - Да что ты? Куда ж тебя занесло? Киппс ответил, что "шатался по городу. С одним знакомым артистом". - Нельзя же вечно жить монахом, - сказал он. - Еще чего! - сказал Пирс, стараясь показать, что он и сам малый не промах. Но, конечно; на этот раз Киппс всех заткнул за пояс. - Ух, знали бы вы, что у меня в голове и во рту творилось утром, пока я не опохмелился, - сообщил он, когда Пирс ушел. - А чем опохмелялся? - Анчоусами на горячих гренках с маслом. Знаменитое средство! Уж можешь мне поверить, Роджерс. Другого не употребляю и тебе не советую. Так-то. У него стали выпытывать, как было дело, и он опять повторил, что шатался по городу с одним знакомым артистом. Ну, а чем же они все-таки занимались? - приставали любопытные. - А вы как думаете? - гордо и загадочно молвил Киппс. Они пристали, чтоб он рассказал подробнее, но он, многозначительно посмеиваясь, заявил, что маленьким мальчиком такое знать не полагается. - Вот накатайте-ка на болванку льняное полотно, это - ваше дело. Так Киппс пытался отогнать от себя мысли о том, что Шелфорд выставил его за дверь. Все это было хорошо, пока на него глазели юные ученики, но перестало помогать, когда он остался один на один со своими мыслями. На душе скребли кошки, руки и ноги ныли, в голове и во рту хоть и стало получше, но все еще было тошно. По правде говоря, он чувствовал себя премерзко, сам себе казался грязным и отвратительным. Работать было нестерпимо, а просто стоять и думать - еще хуже. Зашитая штанина была точно живой укор. Из трех пар его брюк эти были не худшие, они стоили тринадцать шиллингов шесть пенсов. А теперь на них надо поставить крест. Пару, в которой он по утрам убирает магазин, в торговые часы не наденешь, придется взять в носку выходные. На людях Киппс держался небрежно, словно ему все трын-трава, но, оставшись один, сразу падал духом. Его все сильнее угнетали денежные дела. Пять фунтов, положенные в Почтовый банк, да четыре шиллинга шесть пенсов наличными - вот и весь его капитал. Да еще ему причитается жалованье за два месяца. Жестяной сундучок уже не вмещает его гардероб, и выглядит он убого, неловко с ним являться на новое место. А еще понадобится куча бумаги и марок: писать письма по объявлениям - и деньги на железную дорогу: придется ездить в поисках нового места. И надо писать письма, а кто его знает, как их писать. Он, сказать по правде, не больно силен в правописании. Если к концу месяца он не подыщет место, придется, пожалуй, ехать к дяде с тетей. Как-то они его примут? Пока он, во всяком случае, ничего им сообщать не станет. Вот такие малоприятные мысли прятались за беспечными словами Киппса: "Надоело мне все одно и то же. Если бы он меня не уволил, я бы, глядишь, сам сбежал". В глубине души он был ошеломлен и не понимал, как же все это случилось. Он оказался жертвой судьбы или по крайней мере силы, столь же безжалостной, - в лице Читтерлоу. Он пытался вспомнить шаг за шагом весь путь, который привел его к погибели. Но это оказалось не так-то просто... Вечером Баггинс засыпал его советами и случаями из жизни. - Чудно, - говорил он, - а только каждый раз, как меня увольняют, меня страх берет: не найду места в магазине - и все тут. И всегда нахожу. Всегда. Так что не вешай нос. Первое дело - береги воротнички и манжеты; хорошо бы и рубашки тоже, но уж воротнички беспременно. Спускай их в самую последнюю очередь. Хорошо еще, сейчас лето, можно обойтись без пальто... И зонтик у тебя приличный... Сидя в Нью-Ромней, работы не подыщешь. Так что подавайся прямиком в Лондон, сними самую что ни на есть дешевую каморку и бегай ищи место. Ешь поменьше. Многие ребята похоронили свое будущее в брюхе. Возьми чашку кофе и ломтик хлеба... ну, если уж невтерпеж, яйцо... но помни: в новый магазин надо явиться при полном параде. Нынче, я гак понимаю, заправляться лучше всего в старых извозчичьих харчевнях. Часы и цепочку не продавай до самой последней крайности... Магазинов теперь хоть пруд пруди, - продолжал Баггинс. И прибавил раздумчиво: - Только сейчас, пожалуй, не сезон. Он принялся вспоминать, как сам искал работу. - Столько разного народу встречаешь, прямо на удивление, - сказал он. - С кем только не столкнешься! На иного поглядишь - ну что твой герцог. Цилиндр на нем. Ботиночки первый сорт, лакированные. Сюртучок. Все как полагается. Такого хоть сейчас возьмут в самый шикарный магазин. А другие - господи! Поглядишь - ну, берегись! Как бы самому не дойти до такой жизни. Дырки на башмаках замазаны чернилами, - видно, в какую-нибудь читальню заходил. Я-то сам обычно писал по объявлениям в читальне на Флит-стрит - самый обыкновенный грошовый клуб... Шляпа, сто раз промокшая, совсем потеряла форму, воротничок обтрепался, сюртучишко застегнут по самое горло, только и виден черный галстук, рубашки-то под ним вовсе нет. - Баггинс в благородном негодовании воздел руки к небесам. - Совсем без рубашки? - Проел, - ответил Баггинс. Киппс задумался. - Где-то сейчас старина Минтон, - сказал Киппс наконец. - Я его часто вспоминаю. На другое утро после того, как Киппсу было заявлено об увольнении, в магазине появилась мисс Уолшингем. Она вошла с темноволосой стройной дамой, уже немолодой и увядшей, в очень опрятном платье - это была ее матушка, с которой Киппсу предстояло впоследствии познакомиться. Он увидел их в центральном зале, у прилавка с лентами. Сам он как раз принес новую партию товара, который только что распаковал у себя в отделе, к прилавку напротив, где торговали перчатками. Обе дамы склонились над коробкой черных лент. На мгновение Киппс совсем растерялся. Как тут себя вести, чего требуют приличия? Он тихонько поставил коробки с товаром и, положив руки на прилавок, молча уставился на обеих покупательниц. Но, когда мисс Уолшингем выпрямилась на стуле, он тотчас сбежал... К себе в хлопчатобумажный отдел он вернулся страшно взволнованный. Как только он ушел, ему сейчас же захотелось опять ее увидеть. Он метался за прилавком, отдавая отрывистые приказания ученику, убиравшему витрину. Потом повертел в руках какую-то коробку, зачем-то развязал ее, снова стал завязывать и вдруг опять кинулся в главный зал. Сердце его неистово колотилось. Дамы уже поднялись со стульев - очевидно, выбрали все, что хотели, и теперь дожидались сдачи. Миссис Уолшингем равнодушно взирала на расставленные по прилавку коробки с лентами; Элен обводила взглядом магазин, увидела Киппса - и в глазах ее явственно вспыхнула искорка оживления. Он по привычке опустил руки на прилавок и смущенно глядел на нее. Как она поступит? Не пожелает его узнать? Элен пересекла зал и подошла к нему. - Как поживаете, мистер Киппс? - спросила она своим ясным, чистым голосом и протянула ему руку. - Хорошо, благодарю вас, - ответил Киппс. - А вы как? Она сказала, что покупала ленты. Киппс почувствовал, что миссис Уолшингем чрезвычайно удивлена, и не решился намекнуть на занятия резьбой по дереву; вместо этого он сказал, что она, небось, рада каникулам. Она ответила: да, рада, у нее теперь остается больше времени на чтение и тому подобное. Она, наверно, поедет за границу, догадался Киппс. Да, они, вероятно, отправятся ненадолго в Нок или в Брюгге. Они замолчали; в душе Киппса бушевала буря. Ему хотелось сказать ей, что он уезжает и никогда больше ее не увидит. Но у него не было таких слов, да и голос ему изменил. Отпущенные ему секунды пролетели. Девица из отдела лент вручила миссис Уолшингем сдачу. - Ну, до свидания, - сказала мисс Уолшингем и опять подала ему руку. Киппс с поклоном пожал ее. Никогда еще она не видела, чтобы он держался так хорошо. Она повернулась к матери. Все пропало, все пропало. Ее мать! Разве такое можно сказать при ее матери! Ему оставалось лишь быть вежливым до конца. И он кинулся отворять им дверь. Стоя у дверей, он еще раз низко и почтительно поклонился, лицо у него было серьезное, почти строгое, а мисс Уолшингем, выходя, кивнула ему и улыбнулась. Она не заметила его душевных мук, а только лестное для нее волнение. И горделиво улыбнулась, словно богиня, которой воскурили фимиам. Миссис Уолшингем кивнула чопорно и как-то стесненно. Они вышли, а Киппс еще несколько мгновений придерживал Дверь, потом кинулся к витрине готового платья, чтобы увидеть их, когда они пойдут по улице. Вцепившись в оконную решетку, он не сводил с них глаз. Мать, кажется, о чем-то осторожно расспрашивала. Элен отвечала небрежно, с невозмутимым видом человека, вполне довольного нашим миром. - Ну, право, мамочка, не могу же я делать вид, будто не узнаю своего студента, - говорила она в эту минуту. И они скрылись за углом. Ушла! И он больше никогда ее не увидит... никогда! Киппса будто полоснули хлыстом по сердцу. Никогда! Никогда! Никогда! И она ничего не знает! Он отвернулся от витрины. Но смотреть на свой отдел, на двух подчиненных ему учеников было нестерпимо. Весь залитый светом мир был невыносим. Он постоял еще мгновение в нерешительности и сломя голову кинулся в подвал, на склад своего хлопчатобумажного отдела. Роджерс о чем-то его спросил, но он сделал вид, что не слышит. Склад хлопчатобумажного отдела находился в подвальчике, отдельно от больших подвалов здания и едва освещался тусклым газовым рожком. Не прибавляя газа, он кинулся в самый темный угол, где на нижней полке хранились ярлычки для витрин. Трясущимися руками схватил и опрокинул коробку с ярлычками; теперь он с полным правом мог на какое-то время остаться здесь, укрывшись в тени, и хоть ненадолго дать волю горю, от которого разрывалось его сердчишко. Так он сидел, пока крик "Киппс! Живо!" не заставил его вновь предстать перед этим безжалостным миром. 6. НЕОЖИДАННОСТЬ В тот же день, после обеда, в часы затишья, перед тем как нахлынут вечерние покупатели, виновник всех бед Читтерлоу нагрянул к Киппсу с невероятным, ошеломляющим известием. И нет, чтобы просто, как полагается, войти в магазин и вызвать Киппса, - нет, он явился весьма необычно, таинственно, с непонятными предосторожностями. Сперва Киппс заметил, что какая-то тень мечется на улице перед витриной чулочных изделий. Потом он узнал Читтерлоу: тот пригибался, становился на цыпочки, вытягивал шею, пытаясь в просвет среди чулок и носков заглянуть внутрь, в магазин. Потом перенес свое внимание на дверь, но, повертевшись возле нее, перешел к витрине "Все для младенцев". В каждом его движении, в каждом шаге сквозило еле сдерживаемое волнение. При дневном свете Читтерлоу выглядел далеко не столь внушительно, как при неярких ночных огнях или в блеске собственных рассказов. Общие контуры, разумеется, оставались те же, но весь он словно слинял. Его велосипедный картузик оказался совсем жалким, а пропыленная двубортная тужурка вся лоснилась. Рыжие волосы и профиль и сейчас поражали своей живописностью, но уже не казались созданием Микеланджело. Однако карий глаз, пытливо пронизывающий витрину, был все так же ярок. Киппсу ничуть не хотелось вновь беседовать с Читтерлоу. Знай он наверняка, что Читтерлоу не войдет в магазин, он бы спрятался и переждал опасность на складе, но поди угадай, что еще выкинет этот сумасброд. Лучше пока держаться в тени, а когда Читтерлоу подойдет к боковой хлопчатобумажной витрине, выйти - как будто бы за тем, чтобы посмотреть, в порядке ли витрина, - и объяснить ему, что дела плохи и болтать с ним сейчас никак нельзя. Стоит, пожалуй, даже сказать, что он, Киппс, уже потерял место... - Привет, Читтерлоу, - сказал Киппс, выходя на улицу. - Вас-то мне и надо, - ответил Читтерлоу, крепко пожимая его руку. - Вас-то мне и надо. - И он взял Киппса за локоть. - Сколько вам лет, Киппс? - Двадцать один. А чего такое? - А еще говорят, совпадений в жизни не бывает. И зовут вас... Погодите, погодите. - Он ткнул в Киппса пальцем. - Артур? - Верно. - Значит, это вы тот самый и есть, - объявил Читтерлоу. - Какой еще тот самый? - Бывают же такие совпадения! - воскликнул Читтерлоу, засунув ручищу во внутренний карман куртки. - Минуточку, сейчас я скажу вам, как звали вашу матушку. Он захохотал и, порывшись в кармане, вытащил счет от прачки и два огрызка карандаша; переложив их в боковой карман, извлек мятую, покалеченную сигару, резиновый хоботок велосипедного насоса, кусок бечевки, дамский кошелек и ко всему записную книжечку, из которой вылетело несколько визитных карточек; подобрав их, он извлек из той же книжки обрывок газеты. - Юфимия, - прочел он и вытянул шею в сторону Киппса. - Ну? - Он громко засмеялся. - Бывает же такая удача!.. Ну и совпадение. Только, чур, не говорите, что ее звали не Юфимия, не надо портить это великолепное представление. - Кого звать Юфимия? - спросил Киппс. - Вашу матушку. - Дайте я погляжу, чего тут в газете. Читтерлоу вручил ему обрывок газеты и небрежно отвернулся. - Говорите, что хотите, а совпадения существуют, - сказал он в пространство и снова гулко захохотал. Киппс начал читать. "Уодди или Киппс, - было напечатано большими буквами. - Если Артур Уодди или Артур Киппс, сын Маргарет Юфимии Киппс, которая..." Читтерлоу ткнул пальцем в обрывок газеты. - Я просматривал эту колонку и выуживал имена, будь они неладны, искал подходящие для своей пьесы. Никогда не нужно выдумывать имена. Я уже вам говорил. Тут я вполне согласен с Эмилем Золя. Чем документальное, тем лучше. Я их беру горяченькие, прямо из жизни. Понимаете? Кто этот Уодди? - Почем я знаю. - Не знаете Уодди? - Да нет же! Киппс снова поглядел в газету, но тут же махнул рукой. - Что все это значит? - спросил он. - Я никак не пойму. - Это значит, - принялся, наконец, объяснять Читтерлоу, - насколько я понимаю, вы напали на жилу. Бог с ним, с Уодди, это мелочь. Что такие вещи обычно означают? Вам сообщат нечто... очень для вас приятное. Я тогда совершенно случайно взял эту газету, чтобы подыскать имена для пьесы. А тут заглянул в нее еще раз - и мигом понял, что это вы и есть. Я верю в совпадения. Говорят, совпадений не бывает. А я говорю: бывают. Все на свете сплошные совпадения. Только умей видеть. И вот, пожалуйста. Вот вам совпадение! Невероятно? Очень даже вероятно! Понимаете? Это вы Киппс! К черту Уодди! Вы вытащили счастливый билет. Моя пьеса несет удачу. Хлоп! Вы в ней, и я в ней. Мы оба в ней по уши. Хватай! - Он громко щелкнул пальцами. - И плевать на этого Уодди. - Чего? - отозвался Киппс, тревожно косясь на пальцы Читтерлоу. - Все в порядке, - сказал Читтерлоу, - можете биться об заклад на свои единственные штаны. И не волнуйтесь из-за Уодди... все ясно, как божий день. Правда на вашей стороне... как пить дать. Ну что рот разинули, дружище? Нате, прочтите сами, если мне не верите. Читайте! И он потряс клочком газеты перед носом Киппса. В эту минуту Киппс заметил, что из витрины на них глазеет второй ученик. Это помогло ему немного собраться с мыслями. - ...который родился в Восточном Гринстеде. И верно, я там родился. Я слышал, тетушка говорила, что... - А я и не сомневался, - сказал Читтерлоу; он ухватил край газетной вырезки и уставился в нее, щекой к щеке Киппса. - ...первого сентября тысяча восемьсот семьдесят восьмого года... - Все в порядке, - сказал Читтерлоу. - Все в полном порядке, теперь вам только остается написать Уотсону и Бину и получить его... - Чего получить? - А кто его знает... Что б там ни было. Киппс нерешительно потрогал свои чуть заметные усики. - А вы бы написали? - спросил он. - Еще бы! - А чего там может быть? - Так это же самое интересное! - воскликнул Читтерлоу, проделав три па какого-то фантастического танца. - В этом же вся штука. Там может быть что угодно... ну, хоть миллион. Вот бы хорошо! А что там очистится для Гарри Читтерлоу? Киппса стала бить легкая дрожь. - Но... - начал он и задумался. - А вы бы на моем месте... - опять заговорил он. - И как же насчет этого Уодди?.. Он поднял глаза и увидел, что второй ученик, глазевший на них из витрины, молниеносно скрылся. - Что там такое? - спросил Читтерлоу, но не получил ответа. - Господи! Хозяин! - произнес Киппс и в мгновение ока нырнул в дверь. Он ворвался в магазин, когда Шелфорд в сопровождении младшего ученика проследовал к остаткам хлопчатобумажных плательных тканей, чтобы рассортировать их, и уже требовал Киппса. - Ага, Киппс! Прогуливался. - Вышел поглядеть, в порядке ли витрина, сэр, - ответил Киппс. Шелфорд только хмыкнул. Некоторое время Киппсу, занятому по горло, было не до Читтерлоу и не до скомканного в кармане брюк обрывка газеты. Но в какую-то минуту он с тревогой заметил, что на улице за стеклом витрины возникла какая-то суматоха. И совсем перетрусил, когда за стеклянной дверью, ведущей в его отдел, замаячил знакомый любопытный нос и яркий карий глаз: Читтерлоу искал причину внезапного бегства Киппса - потом, должно быть, углядел лучезарную плешь мистера Шелфорда, мигом все понял и удалился. Киппс облегченно вздохнул и опять занялся своими неотложными делами, объявление же по-прежнему лежало у него в кармане. Не сразу он сообразил, что Шелфорд спрашивает его о чем-то. - Да, сэр, нет, сэр, совершенно верно, сэр. Завтра буду сортировать зефир, сэр. Но вот, наконец, он улучил минутку и, укрывшись за только что распакованным тюком с летними кружевными занавесями, достал из кармана обрывок газеты, разгладил его и перечел. Поди разберись, что тут к чему. "Артур Уодди или Артур Киппс" - один это человек или два? Надо бы спросить Пирса или Баггинса. Только вот... Тетка с детства внушала ему не отвечать ни на какие расспросы про мать: видно, было в ее жизни что-то, требовавшее тайны. - Станут спрашивать - знай помалкивай, - наказывала тетушка. - Ничего, мол, не знаю, и все тут. Так вот оно что... Так, может быть, она?.. Лицо у Киппса стало хмурое и озабоченное, и он энергично подергал свои усики. Он всегда утверждал, что его отец был "фермер из благородных". "Но ферма не оправдывала себя", - говорил он обычно, и при этом ему представлялся измученный заботами и преждевременно состарившийся аристократ из какого-нибудь грошового журнальчика. "Я круглый сирота", - объяснял он как человек, хлебнувший горя на своем веку. Он рассказывал, что живет с тетей и дядей, но умалчивал об их лавчонке, и уж, конечно, у него хватало ума скрывать, что дядюшка в прошлом был дворецким, то есть, попросту говоря, слугой. Да и все младшие служащие в заведении Шелфорда говорили о своих родителях туманно и сдержанно, избегая вдаваться в подробности: ведь это так постыдно, если тебя причислят к простонародью! Спросить, что значит это "Уодди или Киппс", - значит разрушить невинную легенду о своем происхождении и сиротстве. В сущности, Киппс и сам очень смутно представлял, каково его положение в мире (да, по правде говоря, он вообще все на свете представлял себе довольно смутно), но он знал, что в его положении есть что-то... незавидное. А если так?.. Взять, что ли, да и разорвать это объявление, не то хлопот не оберешься. Но тогда придется все объяснить Читтерлоу! - Нет уж! - выдохнул Киппс. - Киппс! Киппс, живо! - скомандовал Каршот, который сегодня исправлял должность старшего. Киппс скомкал обрывок газеты, снова сунул его в карман и поспешил к покупательнице. - Мне бы хотелось что-нибудь такое, чем можно покрыть небольшую скамеечку. Ничего особенного, какой-нибудь остаточек, что угодно, - говорила покупательница, сквозь очки рассеянно глядя по сторонам. На долгих полчаса Киппс оторвался от мыслей о газетном объявлении, и к концу этого получаса скамеечку все еще нечем было покрыть, а на прилавке у Киппса образовалась богатейшая выставка тканей, которые ему предстояло вновь убрать на полки. Он так разозлился на злосчастную скамеечку, что совсем позабыл о скомканном в кармане объявлении. В тот вечер Киппс сидел на своем жестяном сундучке под газовым рожком и листал сборник "Ответы на все вопросы", составлявший справочную библиотеку Баггинса, - надо же найти имя Юфимия и узнать, что оно значит! Киппс надеялся, что Баггинс по своему обыкновению спросит, что это он ищет, но была суббота, и Баггинс собирал белье в стирку. - Два воротничка, - бормотал он, - один носок, две манишки. Рубашка?.. Хм... Где-то должен быть еще воротничок. - Юфимия, - не выдержал наконец Киппс; он не мог не поделиться осенившей его счастливой догадкой о своем высоком происхождении. - Юфимия... ведь правда, в простой семье так девочку не назовут? - В простой, - фыркнул Баггинс, - ни в какой порядочной семье так не назовут, - заявил он. - Вот тебе и на! - воскликнул Киппс. - Это почему? - Да потому, что, когда у девчонки такое имя, она почти наверняка пойдет по дурной дорожке. С таким имечком только собьешься с панталыку. Была бы у меня дочка, чего там - десять дочек, я бы всех назвал Джейн. Всех до одной. Самое распрекрасное имя. А то - Юфимия! Выдумают тоже... Эй, слышь! Там у тебя под кроватью, случаем, не мой воротничок? - А по-моему, не такое уж плохое имя, - сказал Киппс, доставая из-под кровати воротничок. Но после этого разговора он уже не мог успокоиться. - Вот возьму и напишу письмо, - сказал он; видя, что Баггинс, занятый своим бельем, ничего не замечает и не слышит, он добавил про себя: - Напишу - и все тут. Итак, он достал пузырек с чернилами, одолжил у Баггинса перо и, не особенно раздумывая над правописанием и стилем, сделал, как решил. Примерно через час он вернулся в спальню; он немного запыхался и даже побледнел. - Где пропадал? - спросил Баггинс, проглядывая "Дейли Уорлд Мэнеджер", который по заведенному обычаю перешел к нему от Каршота. - Ходил на почту, опускал письма, - ответил Киппс, вешая шляпу. - Насчет места? - Само собой, - сказал он и прибавил с нервным смешком: - Чего ж еще? Баггинс снова углубился в газету. А Киппс сел на свою койку и задумчиво уставился на оборотную сторону его газеты. - Баггинс, - решился он наконец. Тот опустил газету и посмотрел на Киппса. - Послушай, Баггинс, чего это такое, когда в газете помещают объявление: такого-то и такого-то, мол, просят зайти туда-то в его собственных интересах? - Разыскивают людей, - ответил Баггинс, снова углубляясь в газету. - А для чего? - спросил Киппс. - Чтоб передать им наследство? Или еще что? Баггинс покачал головой. - Долги, - сказал он. - Чаще всего долги. - Какой же тогда человеку интерес? - А на эту удочку скорей клюнешь, - объяснил Баггинс. - Обычно это жены стараются. - Как так? - Ну когда брошенная жена хочет вернуть мужа из бегов. - А все-таки бывает, что это и наследство, правда? К примеру, кто-нибудь отказал кому-нибудь сто фунтов?.. - Очень редко. - Ну, а как же... - начал было Киппс, но его вновь одолели сомнения. Баггинс вновь погрузился в газету. Его взволновала передовая о положении в Индии. - Господи боже мой! - воскликнул он. - Да разве можно давать этим черномазым право голоса! - Они, небось, и не дадут, - сказал Киппс. - Это ж какой народ! - горячился Баггинс. - Ни тебе английского здравомыслия, ни характера. И они всегда готовы мошенничать, лжесвидетельствовать и всякое такое... У англичанина этого и в мыслях нет. У них прямо возле суда сидят свидетели и ждут, чтоб их наняли... Верно тебе говорю, Киппс, истинная правда. Такая у них профессия. Ты идешь в суд, а они тебе кланяются, перед тобой шляпы снимают. Англичанину такое и в голову не придет, уж можешь мне поверить... А у них это в крови. Больно они трусливые, откуда ж им быть честными. Характер у них рабский. Они не привычны к свободе, не то, что мы; дай им свободу, а они и не знают, - что с ней делать, и ничего хорошего не получится. А вот мы... А, черт! Газовый рожок неожиданно погас, а Баггинсу оставалось прочесть еще целую колонку светской хроники. Теперь Баггинс уже вовсе не слушал Киппса, он принялся честить Шелфорда: сквалыга, в этакую пору выключает газ! Он не пожалел для хозяина самых язвительных слов, разделся в темноте, ударился босой ногой о сундучок, выругался и мрачно, злобно умолк. Киппс попытался уснуть, прежде чем все связанное с письмом, которое он только что отправил, вновь завладеет его мыслями, но это ему не удалось. И, вконец измученный, он принялся вновь обдумывать все с самого начала. Теперь, когда первоначальный страх утих, он все-таки не мог решить, рад он или не рад, что отправил письмо. А вдруг он получит сто фунтов! Конечно же, сто фунтов! Если так, он продержится целый год, - чего там, даже два, три года, пока не найдет себе места. Даже если только пятьдесят фунтов!.. Баггинс уже мерно дышал, когда Киппс снова заговорил. - Баггинс, - окликнул он. Притворяясь спящим, Баггинс задышал громче, и даже стал похрапывать. - Послушай, Баггинс, - немного погодя снова окликнул его Киппс. - Ну, чего еще? - весьма нелюбезно отозвался Баггинс. - Вдруг бы ты увидал в газете объявление и свою фамилию: дескать, тебя приглашают зайти к какому-то человеку, и он тебе сообщит что-то такое, очень тебе интересное... Ты бы что сделал? - Удрал бы, - буркнул Баггинс. - Но... - Я бы удрал и носу не высовывал. - А почему? - Спокойной ночи, старина. - Баггинс произнес это таким тоном, что стало совершенно ясно: разговоры кончены, пора спать. Киппс надолго притих, потом тяжело вздохнул, повернулся на другой бок и снова уставился во тьму. Дурак он, что отправил это письмо! Господи! Вот дурак-то! Ровно через пять с половиной дней после того, как был выключен свет, что помешало Баггинсу дочитать газету, на набережной появился бледный молодой человек с широко раскрытыми горящими глазами. На нем был лучший его костюм, и, несмотря на хорошую погоду, в руках - зонтик, словно он шел из церкви. Он приостановился в нерешительности, потом повернул направо. Он пристально вглядывался в каждый дом, мимо которого проходил, и вдруг резко остановился. "Хьюгенден" - было выведено строгими черными буквами на воротах. "Хьюгенден" - гласили золотые буквы, выписанные на стекле полукруглого окна над дверью. Прекрасный оштукатуренный дом, прямо дух захватывает, и балкон дивного цвета морской волны да еще с позолотой. Молодой человек, задрав голову, оглядывал этот прекрасный дом. - Боже милостивый! - благоговейно прошептал он наконец. Во всех окнах нижнего этажа богатые темно-красные портьеры, а над ними - жалюзи на медных карнизах. В окне гостиной в большом, изящной работы вазоне - пальма. На двери - добротный бронзовый дверной молоток; были тут и два звонка, под одним табличка - "Для прислуги". - Боже милостивый! Прислуга, а? Молодой человек отошел в сторонку, не сводя глаз с дома, потом возвратился на прежнее место. Нерешительность совсем одолела его, он отошел еще дальше, к морю, сел на скамью, облокотился на спинку и опять уставился на "Хьюгенден". Тихонько насвистывая какую-то песенку, он склонил голову направо, потом налево. Затем некоторое время хмуро, в упор смотрел на дом. Тучный краснолицый пожилой джентльмен с глазами навыкате сел рядом с Киппсом, снял панаму с необыкновенно лихо изогнутыми полями и, шумно отдуваясь, отер пот со лба. Потом стал вытирать панаму изнутри. Киппс глядел на соседа, пытаясь сообразить, какой у него годовой доход и где он купил такую необыкновенную панаму. Но скоро "Хьюгенден" снова завладел его мыслями. - Послушайте, - поддаваясь внезапному порыву, сказал Киппс, обратившись к пожилому джентльмену. Пожилой джентльмен вздрогнул и обратил взор на Киппса. - Что вы сказали? - свирепо спросил он. - Вы, небось, не поверите, а ведь этот вот дом мой. - И Киппс ткнул пальцем в сторону "Хьюгендена". Пожилой джентльмен повернул голову и поглядел на дом. Потом обернулся к Киппсу, налитыми кровью глазами человека, которого вот-вот хватит апоплексический удар, уставился на его плохонький "парадный" костюм и вместо ответа лишь запыхтел. - Правда, мой, - повторил Киппс, уже не так уверенно. - Не болтайте глупостей, - сказал пожилой джентльмен, надел панаму, глаза сразу скрылись под ее полями. - И так жарко, - возмущенно пропыхтел он, - а тут еще вы со своими глупостями. Киппс перевел взгляд с пожилого джентльмена на дом, потом снова на пожилого джентльмена. Пожилой джентльмен поглядел на Киппса, фыркнул, отвернулся к морю и снова, фыркнув весьма презрительно, посмотрел на Киппса. - Не верите, что он мой? - опросил Киппс. Пожилой джентльмен вместо ответа через плечо мельком взглянул на дом, а потом сделал вид, будто тут и нет никакого Киппса, будто рядом с ним пустое место. - Нынче утром я получил его в наследство, - сказал Киппс. - И этот дом и еще кое-чего. - Ох! - выдохнул пожилой джентльмен с видом вконец измученного человека. Казалось, он ждет, чтобы прохожие избавили его от Киппса. - Да, получил, - сказал Киппс. Он помолчал, неуверенно поглядывая на дом, словно его все сильнее одолевали сомнения. - Я получил... - снова начал он и осекся. - Да нет, чего ж говорить, раз вы не верите, - сказал он. После нелегкой внутренней борьбы возмущенный пожилой джентльмен решил на сей раз обойтись без апоплексического удара. - Знаю я эти штучки, - пропыхтел он. - Вот сдам вас в полицию! - Какие штучки? - Не первый день живу на свете, - сказал пожилой джентльмен, отдуваясь. - Достаточно на вас поглядеть! - прибавил он. - Знаю я таких... Пожилой джентльмен кашлянул, покивал головой и снова кашлянул. Киппс поглядывал то на дом, то на пожилого джентльмена, то снова на дом. Похоже, разговаривать им больше не о чем. Вскоре он поднялся и прямиком через газон медленно зашагал к внушительному подъезду. Остановился и неслышно, одними губами произнес волшебное слово: "Хьюгенден". Домик первый сорт! Он поглядел через плечо, словно призывая пожилого джентльмена в свидетели, потом пошел своей дорогой. Такого разве убедишь? Он шел медленно, очень медленно, словно какая-то невидимая нить тянула его назад. Когда с тротуара дом перестал быть виден, Киппс сошел на мостовую. И наконец, сделав усилие, оборвал нить. Завернув в тихую боковую улочку, он украдкой расстегнул пиджак, вынул конверт с тремя банковыми билетами, посмотрел на них и положил обратно. Потом выудил из кармана брюк пять новеньких золотых и полюбовался ими: вот каким доверием прониклись к нему мистеры Бин и Уотсон; а все потому, что он точная копия портрета его покойной мамаши! Да, все верно. Так оно и есть. Он бережно спрятал золотые и вдруг повеселел - и радостно зашагал дальше. Все чистая правда: у него есть свой дом, он богатый человек и сам себе хозяин. Он уже свернул было за угол, направляясь к Павильону, но передумал и повернул назад: сейчас он пойдет в магазин и все им расскажет! Далеко впереди кто-то переходил дорогу, кто-то, с кем до странности связано его нынешнее настроение. Да это же Читтерлоу! Тот самый Читтерлоу, от которого все и пошло! Драматург бодро шагал по перекрестку. Голова высоко вскинута, велосипедный картузик сдвинут на затылок, в веснушчатой ручище два романа из библиотеки, утренняя газета, завернутая в бумагу новая шляпа и корзинка, полная лука и помидоров... Надо его догнать и рассказать о поразительной перемене, только что совершившейся в мире, решил Киппс, но в эту минуту Читтерлоу скрылся за винным магазином на углу. Киппс уже окликнул было его, но прикусил язык и только помахал зонтиком. Потом, ускорив шаг, заторопился вдогонку. Повернул за угол - а Читтерлоу уже и след простыл, почти бегом дошел до следующего угла - и тут Читтерлоу не оказалось. Тогда Киппс повернул назад, напрасно отыскивая глазами еще какой-нибудь таинственный угол, за которым мог исчезнуть Читтерлоу. В недоумении он прижал палец к губам, постоял на краю тротуара, озираясь по сторонам. Но Читтерлоу как сквозь землю провалился. Нет как нет! А между тем для его смятенной души оказалось целительно даже мельком увидеть Читтерлоу - все сразу стало на свои места, а это было ему сейчас так необходимо! Все правильно, все хорошо. Его вдруг взяло нетерпение рассказать о том, что с ним случилось, в магазине, всем и каждому. Это как раз то, что требуется. Вот тогда он наконец и сам поверит, что все это чистая правда. И, подхватив зонтик как попало, он скорым шагом направился к магазину. Вошел он через хлопчатобумажный отдел. Стремительно распахнув дверь, сквозь стекло которой еще так недавно со страхом следил за любопытным носом Читтерлоу, он увидел второго ученика и Пирса, занятых разговором. Пирс ковырял булавкой в зубе и между делом вещал о том, что такое хороший тон. Киппс подошел к прилавку. - Слышь, - сказал он. - У меня новости! - Чего еще? - отозвался Пирс, не вынимая изо рта булавки. - Угадай. - Ты смылся, потому что Тедди в Лондоне. - Лучше. - Тогда чего? - Получил наследство. - Рассказывай! - Вот ей-ей! - Ври больше! - Верно говорю. Получил наследство - тыщу двести фунтов. Тыщу двести в год! И он двинулся к маленькой дверце, ведущей из магазина в жилую часть дома, точно regardant passant [посторонний прохожий (франц.)], как говорят герольды. Пирс застыл, разинув рот, с булавкой в руке. - Врешь! - вскрикнул он наконец. - Вот ей-богу, - сказал Киппс. - Я ухожу из магазина. И шагнул через половик, постеленный перед дверью из магазина в жилую часть дома. В это время мистер Шелфорд как раз был в Лондоне - закупал товары для летнего сезона и, надо думать, беседовал с претендентами на место Киппса. И вот слух о необычайном происшествии вихрем пронесся из конца в конец магазина. Мужчины все до одного, встречаясь, первым делом спрашивали: "Слыхали про Киппса?" Новая кассирша узнала о событии от Пирса и ринулась в отдел безделушек, спеша всех поразить. Киппс получил наследство - тысячу фунтов в год, нет, двенадцать т