то-то сидит, и, так и не закончив довольно бессвязную фразу (он пытался объяснить мисс Филин, как он уважает книги и как мечтает приобщиться к чтению), он обернулся и увидел, что новый гость не кто иной, как мисс Элен Уолшингем - она была без шляпы и явно чувствовала себя здесь как дома. Чтобы помочь ему, она поднялась и протянула руку. - Вы снова в Фолкстоне, мистер Киппс? - Я по делам, - ответил Киппс. - А я думал, вы в Брюгге. - Мы уедем позднее, - объяснила мисс Уолшингем. - Ждем брата, у него еще не начались вакации, и потом мы пытаемся сдать наш дом. А где вы остановились? - У меня теперь свой дом... на набережной. - Да, мне как раз сегодня рассказали о счастливой перемене в вашей жизни. - Вот повезло, верно? - сказал Киппс. - Мне до сих пор не верится. Когда этот... как его... мистер Бин сказал мне, я прямо ошалел... Ведь это, как говорится, колоссальная перемена. Тут он услыхал, что мисс Филин спрашивает, как он будет пить чай - с сахаром, с молоком? - Все равно, - ответил Киппс. - Как желаете. Филин деловито передавал гостям чай и хлеб с маслом. Хлеб был совсем свежий, нарезан тонко, и стоило Киппсу взять ломтик, как половинка его шлепнулась на пол. Киппс держал хлеб за самый краешек, он еще не привык к такому бродячему чаепитию - не за столом, да еще без тарелочек. Это маленькое происшествие на время отвлекло его от разговора, а когда он оправился от смущения и прислушался, речь шла о чем-то вовсе не понятном - будто приезжает какой-то артист, что ли, и зовут его как-то вроде Падрусски! Пока суд да дело, Киппс тихонько присел на стул, доел хлеб с маслом, сказал "нет, спасибо", когда ему предложили еще хлеба с маслом, и благодаря столь благоразумной умеренности теперь освободил себе обе руки, чтобы управляться с чашкой. Он не просто конфузился, как всегда за едой, но трепетал и волновался вдвойне из-за того, что здесь оказалась мисс Уолшингем. Он взглянул на мисс Филин, потом на ее брата и, наконец, на Элен. Он рассматривал ее, глядя поверх чашки с чаем. Вот она перед ним, не во сне, а наяву. Это ли не чудо! Он отметил уже не в первый раз, как легко и свободно ложатся ее темные волосы, отброшенные с красиво очерченного лба назад на уши, как хороши белые руки, схваченные у запястий простыми белыми манжетками. Немного погодя она вдруг посмотрела на него и улыбнулась легко, спокойно, дружески. - Вы ведь тоже пойдете, правда? - спросила она и пояснила: - На концерт. - Если буду в Фолкстоне, пойду, - ответил Киппс, деликатно откашлявшись, - от волнения он даже охрип. - Я не больно разбираюсь в музыке, но что слыхал, то мне нравится. - Падеревский вам непременно понравится, я уверена, - сказала мисс Уолшингем. - Ясно понравится, раз вы так говорите, - сказал Киппс. Тут оказалось, что Филин любезно берет у него из рук чашку. - Вы собираетесь обосноваться у, нас в Фолкстоне? - стоя у камина, спросила мисс Филин таким тоном, словно она была хозяйкой не только этого дома, но и всего города. - Нет, - ответил Киппс. - То-то и оно, что... я и сам еще не знаю. Он прибавил, что хочет сперва осмотреться. - Тут надо многое принять во внимание, - сказал Филин, поглаживая затылок. - Я, наверно, ненадолго съезжу в Нью-Ромней, - сказал Киппс, - у меня там дядя с тетей. Право слово, не знаю. - Непременно навестите нас, пока мы еще не уехали в Брюгге, - сказала Элен, остановив на нем задумчивый взгляд. - А можно?! - обрадовался Киппс. - Я бы с удовольствием. - Приходите, - сказала она, и не успел еще Киппс спросить, когда же ему позволят нанести этот визит, как она поднялась. - Вы в самом деле можете обойтись без этой чертежной доски? - спросила она мисс Филин; и они заговорили о чем-то своем. Когда мисс Уолшингем распрощалась с Киппсом, повторив свое приглашение навестить их, он снова поднялся с Филином к нему в комнату, чтобы взять для начала несколько книг, о которых они говорили. Потом решительным шагом отправился домой, унося под мышкой, во-первых, "Сезам и лилии", во-вторых, "Сэра Джорджа Триседи" и, в-третьих, книгу неизвестного автора под названием "Жизненная энергия", которую Филин ценил особенно высоко. Дома Киппс уселся в гостиной, раскрыл "Сезам и лилии" и некоторое время с железной решимостью читал. Вскоре он откинулся в кресле и попытался представить себе, что о нем подумала мисс Уолшингем, увидев его сегодня у Филинов. Достаточно ли хорош был его серый фланелевый костюм? Он повернулся к зеркалу над камином, потом встал на стул, чтобы проверить, как сидят брюки. Вроде все в порядке. Хорошо, что она не видела его панаму. Он наверняка загнул поля не так, как полагается, это ясно. А вот как полагается? Кто их разберет! Ну да ладно, она не видела. Может, спросить в магазине, где он покупал эту самую панаму? Некоторое время Киппс задумчиво рассматривал в зеркале свое лицо - он сам не знал, нравится он себе или нет, - потом слез со стула и поспешил к буфету, где лежали две книжечки, одна в дешевой, но броской, красной с золотом обложке, другая в зеленом коленкоровом переплете. Первая называлась "Как вести себя в обществе" и была написана настоящим аристократом; в самом низу яркой, легкомысленной, но вполне подходящей к случаю обложки, под выведенным золотом названием большие буквы гласили: "двадцать первое издание". Вторая была знаменитое "Искусство вести беседу", служившее верой и правдой многим поколениям. С обеими этими книжками Киппс снова уселся в кресло, положил их перед собой, со вздохом раскрыл "Искусство вести беседу" и пригладил ладонью страницу. Потом озабоченно сдвинул брови и, шевеля губами от усердия, принялся читать с отмеченного абзаца. "Усвоив таким образом суть темы, не следует направлять свой скромный корабль сразу в глубокие воды, пусть он сперва неторопливо и плавно скользит по мелководью; иными словами, начиная беседу, не следует что-либо решительно утверждать или сразу высказывать свое мнение или, того хуже, поучать; в этом случае может получиться, что предмет сразу окажется полностью исчерпанным, беседа не завяжется, либо вам только и ответят кратко, односложно: "В самом деле" или "Вот как". Ведь если человек, которому вы адресовали свои категоричные слова, с вами незнаком и притом придерживается другого мнения, он может не пожелать прямо возразить вам или вступить с вами в спор. Надо научиться вступать в беседу незаметно, понемногу, не привлекая поначалу к себе внимания"... Тут Киппс озадаченно запустил пальцы в волосы и принялся перечитывать все с самого начала. Когда Киппс явился наконец с визитом к Уолшингемам, все получилось настолько непохоже на сценку из руководства "Как вести себя в обществе" (раздел "Визиты"), что он с самого начала совершенно растерялся. Дверь ему отворил не дворецкий или горничная, как полагалось по руководству, а сама мисс Уолшингем. - Очень рада вас видеть, - сказала она и улыбнулась, а ведь она улыбалась нечасто! И посторонилась, пропуская гостя в узкий коридорчик. - Вот, решил зайти, - сказал Киппс, не выпуская из рук шляпу и палку. Она затворила дверь и провела его в маленькую гостиную, которая показалась ему еще меньше и скромнее гостиной Филинов и в которой ему прежде всего бросилась в глаза медная ваза с белыми маками на столе, покрытом коричневой скатертью. - Заходите, мистер Киппс. Правда, мамы нет дома, - сказала она. - Но ведь вас это не смущает? - Мне все равно, коли вы не против, - ответил он, простодушно улыбаясь. Элен обошла стол и теперь глядела на Киппса с выражением то ли задумчивого любопытства, то ли одобрения, которое ему запомнилось с их последней встречи на уроке резьбы по дереву. - А я все думала, зайдете вы до отъезда из Фолкстона или не зайдете. - Я покуда не уезжаю, а и уезжал бы - все равно бы зашел. - Мама будет огорчена, что не повидала вас. Я ей о вас рассказывала, и она будет рада с вами познакомиться. - А я ее видал... тогда... в магазине... Это она была? - спросил Киппс. - Да, в самом деле... Она отправилась с деловыми визитами, а я не пошла. Мне надо писать. Вы знаете, я ведь пописываю. - Вон как! - промолвил Киппс. - Ничего особенного, - сказала она, - и, конечно, ничего из этого не выйдет. - Она взглянула на письменный столик, на небольшую стопку бумаги. - Но надо же что-то делать... Смотрите, какой у нас тут вид, - неожиданно перевела она разговор и прошла к окну, Киппс стал рядом. - Наши окна выходят прямо на пустырь. Но ведь бывает и хуже. Правда, перед самым окном тележка соседа-носильщика и этот ужасный забор, но все-таки это лучше, чем вечно видеть напротив точную копию твоего дома, правда? Ранней весной здесь славно - кустарник покрывается яркой зеленью... и осенью тоже славно. - Мне нравится, - сказал Киппс. - Вон та сиренька симпатичная, правда? - Ребятишки то и дело совершают на нее набеги, - ответила Элен. - Это уж как водится, - сказал Киппс. Он оперся на свою палку и с видом знатока выглянул из окна, и в эту минуту она кинула на него быстрый взгляд. Наконец он придумал, о чем заговорить - видно, недаром он читал "Искусство вести беседу". - А сад у вас есть? - спросил он. Элен передернула плечами. - Крохотный, - сказала она и прибавила: - Хотите посмотреть? - Я люблю копаться в саду, - ответил Киппс, вспомнив, как однажды вырастил на помойке у дяди дешевенькие настурции. Она с явным облегчением пошла из комнаты. Через двойную дверь цветного стекла они вышли на маленькую железную веранду и по железным ступенькам спустились в обнесенный стеной игрушечный садик. Здесь еле-еле уместилась клумба и клочок газона величиной с носовой платок; в углу рос единственный кустик неприхотливого пестрого бересклета. Но ранние июньские цветы - крупные белоснежные нарциссы и прелестная желтофиоль - веселили глаз. - Вот и наш сад, - сказала Элен. - Не велик, правда? - Мне нравится, - ответил Киппс. - Совсем маленький, - сказала Элен. - Но такое уж теперь время: все измельчало. Киппс не понял и заговорил о другом. - Я, верно, помешал, - сказал он, - вы ведь писали, когда я пришел. Она обернулась к нему и, стоя спиной к перилам, взялась за них обеими руками. - Я кончила, - сказала она, - мне сегодня что-то не пишется. - Вы прямо сами сочиняете? - спросил Киппс. - Я пытаюсь... тщетно пытаюсь... писать рассказы, - не сразу ответила она и улыбнулась. - Надо же что-то делать. Не знаю, достигну ли я чего-нибудь... во всяком случае на этом поприще. По-моему, это совершенно безнадежно. И, конечно, надо изучать вкусы читателей. Но сейчас брат уехал в Лондон, и у меня вдоволь досуга. - А я его видал, вашего брата? - Да, вероятно, видели. Он раза два приходил к нам на занятия. Сейчас он уехал в Лондон сдавать экзамены, чтобы стать адвокатом. После этого, я думаю, перед ним откроются кое-какие возможности. Только, наверно, все равно очень скромные. Но он удачливее меня. - Так ведь у вас есть эти курсы и еще много всего. - Да, работа должна бы давать мне удовлетворение. Но не дает. Наверно, я честолюбива. Мы оба такие. Но нам негде расправить крылья. - И она кивком показала на убогий садик в тесных четырех стенах. - По-моему, вы все можете, лишь бы захотели, - сказал Киппс. - А между тем мне ничего не удается сделать. - Вы уже вон сколько сделали. - Что же именно? - Так ведь вы прошли это... как его... ну, в университете. - А, вы хотите сказать - меня приняли в университет! - Уж, верно, если б меня приняли, я бы так задрал нос - ой-ой! Это уж как пить дать. - А вы знаете, мистер Киппс, сколько народу поступает в Лондонский университет каждый год? - Нет, а сколько? - Около трех тысяч человек. - Ну и что ж, а сколько не поступает! Элен вновь улыбнулась, потом не выдержала и засмеялась. - О, эти не в счет, - сказала она, но тотчас спохватилась, что слова ее могут задеть Киппса, и поспешно продолжала: - Так или иначе, мистер Киппс, но я недовольна своей жизнью. Вы сами знаете, Фолкстон - город приморский, коммерческий, здесь оценивают людей просто и грубо: по их доходам. Ну, а у нас доходы весьма скромные, вот мы и живем на задворках. Нам приходится здесь жить, ведь это наш собственный дом. Еще слава богу, что нам не нужно его сдавать внаем. В общем, нет благоприятных возможностей. Когда они есть, ими, может быть, и не пользуешься. И все-таки... Киппс был тронут ее доверием и откровенностью. - Вот то-то и оно, - сказал он. Он весь подался вперед, опираясь на палку, и сказал проникновенно: - А я верю, вы сможете все, лишь бы захотели. Элен только руками развела. - Уж я знаю, - и Киппс глубокомысленно покивал головой. - Я иногда на вас нарочно смотрел, когда вы нас учили. Это ее почему-то насмешило, она рассмеялась очень мило и ничуть не обидно, и Киппс воспрянул духом: вот какой он остроумный, как успешно ведет светскую беседу. - Видимо, вы один из тех немногих, кто в меня верит, мистер Киппс, - сказала она. - А как же! - поспешно отозвался Киппс. И тут они увидели миссис Уолшингем. Вот она уже прошла через двойную стеклянную дверь, точно такая же, как тогда в магазине, - настоящая леди, в шляпке и слегка увядшая. Несмотря на все успокоительные заверения Филина, при ее появлении у Киппса упало сердце. - Нас навестил мистер Киппс, - сказала Элен. И миссис Уолшингем сказала, что это очень, очень мило с его стороны, и прибавила, что в нынешние времена у них почти никто не бывает, кроме старых друзей. При виде Киппса миссис Уолшингем явно не была неприятно удивлена или шокирована, как тогда в магазине: наверно, она уже слышала, что он теперь джентльмен. Тогда она показалась ему заносчивой и спесивой, но сейчас, едва ощутив ее дружеское рукопожатие, он понял, что глубоко ошибался. Она сказала дочери, что не застала миссис Уэйс дома, и, снова обернувшись к Киппсу, спросила, пил ли он уже чай. Киппс сказал, нет, не пил, и Элен пошла к дому. - Но послушайте, - сказал Киппс, - не хлопочите вы из-за меня... Элен исчезла, и он оказался наедине с миссис Уолшингем. В первое мгновение у него захватило дух, и лицо стало чернее тучи. - Вы ведь ученик Элен, занимались у нее резьбой по дереву? - спросила миссис Уолшингем, спокойно, как ей и подобало, разглядывая гостя. - Да, - ответил Киппс, - поэтому, значит, я имел удовольствие... - Она очень увлекалась этими уроками. Она ведь, знаете, такая деятельная, а это какой-то выход для ее энергии. - По-моему, она учила нас, ну, прямо лучше некуда. - Да, так все говорят. Мне кажется, за что бы Элен ни взялась, у нее все получится превосходно. Она такая умница. И чем бы ни занялась, она отдается делу всей душой. Тут миссис Уолшингем с милой бесцеремонностью развязала ленты своей шляпки. - Она все-все рассказывала мне про свой класс. Она была полна этим. И рассказывала, как вы поранили руку. - Господи! - выдохнул Киппс. - Да неужто? - Да-да. И как мужественно вы держались! (По правде говоря, Элен рассказывала больше о том, каким своеобразным способом Киппс пытался остановить кровь.) Киппс залился краской. - Она говорила, вы и виду не подали, что вам больно. Киппс почувствовал, что ему придется не одну неделю покорпеть над "Искусством вести беседу". Пока он подыскивал подходящий ответ, вернулась Элен, неся на подносе все, что требуется для чаепития. - Вам не трудно, мистер Киппс, подвинуть этот столик? - сказала миссис Уолшингем. Это тоже было совсем по-домашнему. Киппс пристроил в углу шляпу и палку и с грохотом выдвинул железный в ржавчине зеленый столик, а потом вполне непринужденно отправился с Элен за стульями. Когда он наконец, выпил чай и поставил чашку на стол - от еды он, разумеется, отказался, и дамы, слава богу, не настаивали, - он почувствовал себя на удивление легко и свободно. Вскоре он даже разговорился. Скромно, без затей он говорил о том, как переменилась его жизнь, о своих затруднениях, о планах на будущее. Он раскрыл перед ними всю свою бесхитростную душу. Скоро они почти перестали замечать его неправильную речь и начали понимать то, что уже давно поняла девушка с веснушками: в этом Киппсе есть много хорошего. Он доверился им, ждал их совета, и обеим льстили его явное благоговение и почтительность. Он пробыл у них чуть не два часа, начисто забыв, что сидеть так долго не полагается. Но мать и дочь ничего не имели против столь затянувшегося визита. 3. ПОМОЛВЛЕН Не прошло и двух месяцев, а Киппс почти достиг всего, о чем мечтал. Это произошло потому, что Уолшингемы, - видимо, их уговорил Филин - в конце концов раздумали ехать в Брюгге. Они остались в Фолкстоне, и этот счастливый случай открыл перед Киппсом все возможности, которых ему так не хватало. Счастливейшим днем для него оказалась поездка в Лимпн, задолго до того, как лето пошло на убыль, ибо август выдался на редкость жаркий. Кто-то предложил отправиться на лодках на плес старого военного канала в Хайте, устроить пикник у кирпичного мостика, а потом подняться к Лимпнскому замку. И с самого начала было ясно, что хозяин сегодня Киппс, все же прочие - его приглашенные. Все веселились на славу. Канал зарос водорослями, то и дело попадались мели, и компания разместилась в плоскодонках. Киппс еще прежде научился грести; то был первый вид спорта, которым он овладел; а вторым будет велосипед - он уже взял несколько уроков езды, остается еще три-четыре урока. Греб Киппс совсем не плохо, руки его привыкли перетаскивать тяжелые рулоны кретона, его мышцы были не чета Филиновым, и девушка с веснушками, та самая, что так хорошо его понимала, села к нему в лодку. Они поплыли наперегонки с братом и сестрой Уолшингем, а позади усиленно работал веслами Филин - весь мокрый, он тяжело дышал, но не желал сдаваться и при этом, как всегда, был безупречно учтив и внимателен. Его пассажиркой была миссис Уолшингем. Никто, конечно, не ждал, что она станет грести (хотя она, разумеется, предложила свою помощь), и, облокотившись на приготовленные специально для нее подушки, под черно-белым солнечным зонтиком, она наблюдала за Киппсом и дочерью и время от времени заботливо спрашивала Филина, не жарко ли ему. По случаю пикника все приоделись; глаза девушек поблескивали в тени широкополых шляп; даже веснушчатая подружка Элен была сегодня очень мила, а сама Элен с такой грацией разбивала веслом солнечные лучи, что Киппс едва ли не впервые за время их знакомства заметил, какая у нее прелестная фигурка. На Киппсе был безукоризненный спортивный костюм, и когда он снял модную панаму и волосы его растрепались на ветру, он оказался не хуже большинства молодых людей, да и цвет лица у него был отличный. Обстоятельства, погода, спутники и спутницы - все были к нему благосклонны. Молодой Уолшингем, девушка с веснушками. Филин, миссис Уолшингем любезно подыгрывали ему, и сама судьба словно сговорилась с ними: на прелестном лужке между тем местом, где они пристали к берегу, и Лимпном заботливо поместила молодого бычка. То был не матерый грозный бык, но и не телок; молодой бычок, с еще неопределившимся нравом, вроде Киппса, пасся на лужке, "где ручей впадает в речку". И наша компания, ничего не подозревая, держала путь прямо на него. Когда они пристали к берегу, молодой Уолшингем с братской непринужденностью бросил сестру на Киппса и присоединился к девушке с веснушками, предоставив Филину нести шерстяную шаль миссис Уолшингем. Он тут же пустился в путь - ему хотелось как можно скорее остаться наедине со своей спутницей и притом избежать неотвязной опеки Филина. Я, кажется, уже упоминал, что у молодого Уолшингема были темные волосы и наполеоновский профиль - естественно, он дерзко мыслил и язвительно острил и давно приметил, что девушка с веснушками способна понять и оценить его таланты и остроумие. В тот день он был в ударе, ибо Киппс только-только сделал его своим поверенным (старик Вин был отставлен без всяких объяснений), а это совсем не плохо для начала, ведь молодой адвокат всего несколько месяцев назад закончил учение. Кроме того, он недавно прочитал Ницше и полагал, что он тоже сверхчеловек, стоящий по ту сторону добра и зла, из тех, кого имеет в виду писатель. Шляпа у него, во всяком случае, была куда больше, чем следовало. Ему хотелось подробно рассказать девушке с веснушками о сверхчеловеке, для которого не писаны законы морали, хотелось поверить ей свои мысли, и, чтобы никто не помешал, они сошли с тропинки и удалились в рощу, избежав таким образом встречи с молодым бычком. Им удалось скрыться от остальной компании, да и то случайно, ибо за ними по пятам следовали Филин и миссис Уолшингем, оба прирожденные и искусные менторы, не склонные сегодня, по мотивам весьма серьезным, мешать Киппсу и Элен. Они дошли по тропинке до перехода в живой изгороди, за которой пасся бык, и при виде животного в Филине тотчас заговорило присущее ему отвращение ко всему грубому и жестокому. Он решил, что перелаз слишком высок, лучше им обойти кругом, и миссис Уолшингем охотно с ним согласилась. Тем самым они оставили путь открытым для Киппса и Элен, и эти двое и повстречались с быком. Элен его не заметила, но Киппс заметил; однако сегодня он готов был сразиться хоть со львом. Бык пошел прямо на них. То не был настоящий боевой бык, он не делал отчаянных выпадов, не бодался, но просто шел на них, и глядел на них большими, злобными синеватыми глазами, пасть у него была открыта, влажный Нос блестел, и если он не ревел, то, уж во всяком случае, мычал и злобно тряс головой и всем своим видом говорил, что не прочь поднять их на рога. Элен испугалась, но чувство собственного достоинства ей не изменило. Киппс побелел, как полотно, но сохранил полное спокойствие, и в эти минуты она совсем забыла, что он неправильно говорит и робеет в обществе. Он велел ей спокойно отходить к перелазу, а сам сбоку пошел на быка. - Убирайся прочь! - прикрикнул он. Когда Элен оказалась за изгородью, Киппс спокойно и неторопливо отступил. Он ловко отвлек внимание быка и перелез через изгородь; дело было сделано - он не совершил ничего особенного, но и этого было достаточно, чтобы Элен рассталась с ложным представлением, будто человек, который так постыдно трусит перед чашкой с чаем, и во всем остальном жалкий трус. В эту минуту она, пожалуй, даже впала в другую крайность. Прежде она считала, что Киппс не слишком крепок душой и телом. И вдруг оказалось, что на него можно положиться. И есть у него еще немало других достоинств. В конце концов и за такой спиной вполне можно укрыться!.. Все эти мысли нетрудно было прочесть в ее глазах, когда они проходили мимо поросших травой развалин Portus Lemanus и поднимались по крутым склонам на гребень горы, к замку. Каждый, кто попадает в Фолкстон, рано или поздно непременно отправляется в Лимпн. Замок давным-давно превратился в ферму, почтенная ферма эта и сама уже в годах, а древние стены, окружающие ее, - точно пальто на дитяти с чужого, взрослого плеча. Добрейшая фермерша принимает бесчисленных посетителей, показывает им огромный каток для белья и просторную кухню, ведет их в залитый солнцем садик, разбитый на плоской вершине, откуда видны крутые склоны, на которых пасутся овцы, а вдалеке, за каналом, под деревьями, покоятся вечным сном рассыпавшиеся в прах останки Римской империи. По извилистой каменной лесенке, по избитым, стоптанным ступеням поднимаешься на главную башню - и вокруг распахивается неоглядная ширь, и кажется, нет ей ни конца, ни края. Далеко внизу, у самого подножия горы, начинается вересковая равнина и стелется, стелется вольным полукружьем, и простирается до самого моря, и переходит в невысокие синие холмы Уинчелси и Гастингса, и по всей равнине, то здесь, то там, поднимаются церкви забытых и заброшенных средневековых городков, на востоке между морем и небом маячит Франция; а на севере, за бесчисленными фермами, домами, рощами, поднимаются Меловые холмы с крутыми срезами выработок и каменоломен, и по ним то и дело проходят тени плывущих мимо облаков. И здесь, вознесенные высоко над будничным миром, перед лицом пленительных далей Элен и Киппс очутились только вдвоем; сначала как будто все шестеро собирались подняться на главную башню, но миссис Уолшингем испугалась узких, неровных ступенек, а потом почувствовала легкую дурноту, так что и она, а с ней и девушка с веснушками остались внизу и стали прохаживаться в тени дома; а Филин вдруг обнаружил, что ни у кого нет ни одной сигареты, и, прихватив с собой молодого Уолшингема, отправился в деревню. Элен и Киппсу покричали и все это объяснили, но вот крики стихли, они снова остались наедине с окрестными далями, повосхищались красотами и умолкли. Элен храбро уселась в амбразуре, Киппс стал рядом. - Мне всегда нравилось глядеть, когда вид красивый, - немного погодя (и уже не в первый раз) вымолвил Киппс. И вдруг мысль его сделала неожиданный скачок. - По-вашему, Филин все правильно говорил? Она вопросительно на него взглянула. - Про мое фамилие. - Что на самом деле это испорченное Квипс? Не уверена. Вначале я тоже так подумала... С чего он взял? - Да кто ж его знает? - Киппс развел руками. - Просто я думал... Она быстро испытующе взглянула на него и стала смотреть вдаль, на море. Киппс растерялся. Он хотел перейти от этого вопроса к рассуждениям о фамилиях вообще, о том, что фамилию можно и переменить; ему казалось, это самый легкий и остроумный способ высказать то, что было у него на уме, - и вдруг он почувствовал, что все это ужасно грубо и глупо. Недоумение Элен спасло его, заставило вовремя остановиться. Он замолчал, любуясь профилем Элен в рамке изъеденного временем камня, на голубом фоне моря и неба. Нет, не стоит больше толковать про свое имя. И он снова заговорил о красотах природы. - Вот погляжу на красивый вид... и вообще на... на какую ни то красоту - ну, и чувствую себя... как-то так... Элен быстро взглянула на него и увидела, с каким трудом он подыскивает нужное слово. - Дурак дураком, - докончил он. Она окинула его взглядом собственницы, впрочем, пожалуй, даже ласковым. И заговорила голосом столь же недвусмысленным, как и ее взгляд. - Вы не должны так чувствовать, - сказала она. - Право же, мистер Киппс, вы слишком дешево себя цените. Ее взгляд, ее слова ошеломили Киппса. Он посмотрел на нее, словно пробуждаясь от глубокого сна. Она опустила глаза. - А по-вашему... - начал он. И вдруг выпалил: - А вы цените меня не дешево? Она подняла глаза и покачала головой. - Но... к примеру... вы же не считаете меня... за ровню. - Ну отчего же? - Господи! Так ведь... Сердце его бешено колотилось. - Кабы я думал... - начал он. Потом сказал: - Вы такая образованная. - Какие пустяки! - возразила она. Потом, - так показалось обоим, - они долго-долго молчали, но молчание это многое договорило и довершило. - Я ведь знаю, кто я есть, - сказал наконец Киппс. - Кабы я думал, что это возможно... Кабы я надеялся, что вы... Да я бы горы своротил... Он замолчал, и Элен вдруг как-то притихла, опустила глаза. - Мисс Уолшингем, - сказал он, - неужто... неужто вы относитесь ко мне так хорошо, что... что захотите помочь мне? Мисс Уолшингем, неужели вы вправду хорошо ко мне относитесь? Ему казалось, прошла вечность. Наконец она заговорила. - По-моему, - сказала она и подняла на него глаза, - вы самый великодушный человек на свете... Только подумайте, как вы поддержали моего брата! Да, самый великодушный и самый скромный. А сегодня... сегодня я поняла, что вы и самый храбрый тоже. Она отвернулась, глянула вниз, помахала кому-то и встала. - Мама зовет, - сказала она. - Пора спускаться. Киппс по привычке вновь стал вежлив и почтителен, но чувства его были в полном смятении. Он шел впереди нее к маленькой дверце, что открывалась на винтовую лестницу. "Вверх и вниз по лестнице всегда иди впереди дамы". И вдруг на второй ступеньке решительно обернулся. - Но... - сказал он, глядя на Элен снизу вверх; в тени белел его спортивный костюм, блестели глаза на побледневшем лице, никогда еще он не казался ей таким взрослым - настоящим мужчиной. Элен остановилась, держась за каменную притолоку, и посмотрела на него. Он протянул руку, словно хотел ей помочь. - Вы только скажите, - продолжал он. - Уж верно, вы знаете... - О чем вы? - Вы хорошо ко мне относитесь? Элен долго молчала. Казалось, мир неотвратимо движется к катастрофе и вот сейчас взорвется. - Да, - вымолвила она наконец, - я знаю. Шестым чувством он вдруг разгадал, каков будет ее ответ, и замер. Она наклонилась к нему, и прелестная улыбка смягчила и озарила ее лицо. - Обещайте мне, - потребовала она. Его замершее лицо было само обещание. - Раз уж я вас ценю высоко, вы и сами должны ценить себя по достоинству. - Цените меня? Так, значит, по-вашему... На сей раз она наклонилась совсем близко. - Да, я вас ценю, - перебила она и закончила шепотом: - И вы мне очень дороги. - Это я? Элен громко рассмеялась. Киппс был потрясен. Но, может быть, он все-таки чего-то не понял! Нет, тут надо все выяснить до конца. - И вы пойдете за меня замуж? Она смеялась, переполненная чудесным сознанием своей силы, своей власти и торжества. Он славный, такого приятно покорить. - Да, пойду, - со смехом ответила она. - Что же еще я могла этим сказать? - И повторила: - Да. Киппс обомлел. У него было такое чувство, точно у отшельника, которого вдруг схватили посреди тихой молитвы, в рубище, с главой, посыпанной пеплом, и ввергли в сияющие врата рая, прямо в объятия ясноглазого праздничного херувима. Он чувствовал себя точно смиреннейший праведник, вдруг познавший блаженство... Он изо всех сил вцепился в веревку, которая служила перилами на этой каменной лестнице. Хотел поцеловать руку Элен и не отважился. Он не прибавил ни слова. Повернулся - лицо у него было застывшее, чуть ли не испуганное - и стал медленно спускаться впереди Элен в поджидавшую их тьму... Казалось, все понимали, что произошло. Не было никаких слов, никаких объяснений, достаточно было взглянуть на обоих. Киппс потом вспоминал: едва все собрались у ворот замка, Филин как бы невзначай крепко сжал ему локоть. Конечно же, он знал. Он ведь так и лучился благожелательством, он поздравлял, конечно же, он был очень доволен, что хорошее дело пришло к благополучному концу. Миссис Уолшингем, еще недавно столь утомленная подъемом в гору, явно оправилась и почувствовала необычайный прилив любви к дочери. И мимоходом потрепала ее по щеке. Спускаясь с горы, она пожелала опереться на руку Киппса, и он, как во сне, повиновался. Совершенно безотчетно он пытался быть внимательным к ней и скоро в этом преуспел. Миссис Уолшингем и Киппс шли неторопливо и беседовали, как умудренные жизнью солидные люди, а остальные четверо бежали вниз бойкой, легкомысленной стайкой. Интересно, о чем они говорят? Но тут с ним заговорила миссис Уолшингем. А где-то, бог весть в каких глубинах, никому и ему самому неведомых, оглушенное и притихшее, затаилось, замерло его сокровенное "я". Эта первая их беседа, похоже, была интересная и дружеская. Прежде он побаивался миссис Уолшингем, - наверно, она над ним смеется, - а оказалось, она женщина понимающая и душевная, и, несмотря на все свое смятение, Киппс, как ни странно, не оплошал. Они поговорили об окружающих красотах, о том, что древние развалины всегда навевают грусть, о минувших поколениях. - Быть может, здесь когда-то сходились в поединке рыцари, - сказала миссис Уолшингем. - Чего только не вытворяли в те времена, - подхватил Киппс. А потом оба заговорили об Элен. Миссис Уолшингем говорила о том, как дочь увлекается литературой. - Из нее выйдет толк, я уверена. Вы знаете, мистер Киппс, на мать ложится огромная ответственность, когда у нее такая дочь... такая одаренная. - А как же, - согласился Киппс. - Это уж как водится. Миссис Уолшингем говорила и о своем сыне - они так схожи с Элен, словно близнецы, и все же очень разные. И Киппс вдруг ощутил доселе неведомые ему отеческие чувства к детям миссис Уолшингем. - Они такие сообразительные и такие артистические натуры, - говорила она, - у них головы полны всяких идей. Иногда даже страшно за них. Им нужны широкие возможности - просто как воздух. Она говорила о пристрастии Элен к сочинительству. - Она была еще совсем крошка, а уже сочиняла стихи. (Киппс потрясен.) - Она вся в отца... - Миссис Уолшингем сочла необходимым пролить трогательный свет на их прошлое. - В душе он был не деловой человек, а художник. В этом-то вся беда... Компаньон ввел его в заблуждение, а когда случился крах, все стали винить его... Ну, полно, стоит ли вспоминать все эти ужасы... тем более сегодня. В жизни, мистер Киппс, бывают и хорошие времена и плохие. И у меня в прошлом далеко не все безоблачно. На лице Киппса выразилось глубокое сочувствие, достойное самого Филина. Теперь миссис Уолшингем заговорила о цветах, а перед глазами Киппса все стояла Элен, склонившаяся к нему там, на Главной башне... Чай расположились пить под деревьями, у маленькой гостиницы, и в какое-то мгновение Киппс вдруг ощутил, что все украдкой на него поглядывают. Если бы не спасительный такт Филина да не осы, налетевшие как раз вовремя, все почувствовали бы себя неловко и напряженно. Но Филин хотел, чтобы этот памятный день прошел без сучка без задоринки, и неутомимо шутил и острил, развлекая всю компанию. А потом молодой Уолшингем заговорил о римских развалинах под Лимпном и уже собирался перейти к своей излюбленной теме - сверхчеловеку. - Эти древние римляне... - начал было он, но тут налетели осы. В одном только варенье завязли три и были убиты. И Киппс, точно во сие, убивал ос, передавал что-то не тому, кто просил, и вообще с величайшим трудом соблюдал кое-как усвоенные правила поведения в обществе. Мгновениями окружавшую его тьму вдруг точно рассекала молния, и он видел Элен. Элен старательно не глядела в его сторону и держалась на удивление спокойно и непринужденно. Ее выдавал лишь едва заметный румянец, чуть ли не впервые ожививший матовую бледность щек... Не сговариваясь, Киппсу предоставили право плыть домой в одной лодке с Элен; он помог ей сойти в лодку, взялся за весло и стал грести так медленно, не спеша, что скоро они оказались позади всех. Теперь душа его очнулась. Но он ничего не сказал Элен. Да и осмелится ли он когда-нибудь еще с нею заговорить? Она изредка показывала ему на отражения в воде, на цветы, на деревья и что-то говорила, и он молча кивал в ответ. Но мысленно он все еще был там, на Главной башне, все не мог прийти в себя от счастливого потрясения и понять, что все это не сон. Даже в самой глубине души он еще не верил, что она теперь принадлежит ему. Одно только он понял: каким-то чудом богиня спустилась со своего пьедестала и взяла его за руку! Бездонное синее небо раскинулось над ними, их хранили и укрывали темные деревья, а за бортом мерцали покойные, тихие воды. Элен видела лишь прямой темный силуэт Киппса; он не без ловкости погружал в воду широкое весло то слева, то справа, - и позади змеился серебристый переливчатый след. Нет, не так уж он плох! Молодое тянется к молодому, как бы ни была широка разделяющая их пропасть, и Элен радовалась и торжествовала победу. И ведь победа над Киппсом означала еще и деньги, широкие возможности, свободу, Лондон, свершение многих хоть и неясных, но соблазнительных надежд. Киппс же смутно различал ее лицо - оно нежно светлело в сумерках. Он, конечно, не мог видеть ее глаза, но, околдованный любовью, воображал, будто видит, и они светили ему точно далекие звезды. В этот вечер весь мир - и темное небо, и вода, и окунувшиеся в нее ветви - казался Киппсу всего лишь рамкой для Элен. Словно он обрел какое-то внутреннее зрение и ясно, как никогда, увидел, что в ней сосредоточены все прелести мира. Сбылись его самые заветные мечты. Для него настал час, когда перестаешь думать о будущем, когда время останавливается и кажется, мы - у предела всех желаний. В этот вечер Киппс не думал о завтрашнем дне; он достиг всего, дальше этого он не заходил даже в мечтах. Душа его покойно и тихо наслаждалась блаженным часом. В тот же вечер, около девяти, Филин зашел к Киппсу на его новую квартиру на Аппер-Сандгейт-роуд - дедовский дом на набережной Киппс собирался продать, а пока что сдал внаем со всей обстановкой. Не зажигая лампы, Киппс тихо сидел у растворенного окна и пытался осмыслить происшедшее. Растроганный Филин крепко сжал пальцы юноши, положил ему на плечо узловатую бледную руку и вообще всячески постарался выразить подобающие случаю нежные чувства. Киппс тоже сегодня был растроган и встретил Филина как родного брата. - Она восхитительна, - с места в карьер заявил Филин. - Ведь правда? - подхватил Киппс. - Какое у нее было лицо! - сказал Филин. - Дорогой мой Киппс, это поважнее наследства. - Я ее не заслужил, - сказал Киппс. - Не надо так говорить. - Нет, не заслужил. Все никак не поверю. Прямо не верится мне. Ну, никак! Наступило выразительное молчание. - Чудеса, да и только! - сказал Киппс. - Никак в себя не приду. Филин надул щеки и почти бесшумно выпустил воздух, и оба снова помолчали. - И все началось... до того, как вы разбогатели? - Когда я учился у нее на курсах, - торжественно ответил Киппс. Да, это прекрасно, объявил Филин из тьмы, в которой таинственно вспыхивали огоньки: он пытался зажечь спичку. Лучшего Киппсу и не пожелаешь... Наконец он закурил сигарету, и Киппс, с лицом задумчивым и важным, последовал его примеру. Скоро беседа потекла легко и свободно. Филин принялся превозносить Элен, ее мать, брата; рассчитывал, на какой день может быть назначено великое событие, и Киппс начинал верить, что свадьба и вправду состоится. - Они ведь в известном смысле графского рода, - сказал Филин, - в родстве с семейством Бопре... слышали, наверно, - лорд Бопре? - Да ну! - воскликнул Киппс. - Неужто? - Родство, конечно, дальнее, - сказал Филин. - А что ни говори... И в полутьме сверкнули в улыбке его прекрасные зубы. - Нет, это уж слишком, - сказал Киппс, сраженный. - Что же это такое делается? Филин шумно перевел дух. Некоторое время Киппс слушал, как он расхваливает Элен, и его решимость крепла. - Послушайте, Филин, - сказал он. - Чего ж мне теперь полагается делать? - То есть? - удивился Филин. - Да вот, наверно, надо явиться к ней с визитом, и все такое? - Киппс задумался, потом прибавил: - Я ведь хочу, чтоб все было как полагается. - Ну, конечно, - сказал Филин. - А то вдруг возьмешь да и сделаешь что-нибудь шиворот-навыворот, вот ужас-то. Филин размышлял, и огонек его сигареты мерцал в полутьме. - Визит нанести, разумеется, нужно, - решил он. - Вам следует поговорить с миссис Уолшингем. - А как? - Скажете ей, что хотите жениться на ее дочери. - Да ведь она, небось, и сама знает, - сказал Киппс: страх придал ему прозорливости. В полутьме видно было, как Филин рассудительно покачал головой. - Да еще кольцо, - продолжал Киппс. - Как быть с кольцом? - Какое кольцо? - Которое для помолвки. "Как вести себя в обществе" про это не пишет ни словечка. - Ну, разумеется, надо выбрать кольцо... со вкусом выбрать. Да. - А какое? - Какое-нибудь поизящнее. В магазине вам покажут. - Это верно. И я его принесу, а? И надену ей на палец. - Ох, нет! Пошлите его. Это гораздо лучше. - А-а! - В голосе Киппса впервые послышалось облегчение. - Ну, а визит как же? К миссис Уолшингем, стало быть... Как я к ней пойду? - Да, это особо торжественный случай, - с важностью молвил Филин. - Стало быть, как же? В сюртуке? - Надо полагать, - со знанием дела произнес Филин. - Светлые брюки и все такое? - Да. - Роз