его далеко-далеко. Он откинулся на  стуле.  "Programma"  в
его руках была  теперь  просто  символом,  отправной  точкой,  и,  глубоко
задумавшись, он уставился в темнеющее окно. Так он сидел долго, и в голове
у него сменялись мысли, которые были почти что чувства, чувства, принявшие
форму и весомость идей. И, мелькая,  они  стали  постепенно  облекаться  в
слова.
   - Да, это было тщеславие, - сказал он. -  Мальчишеское  тщеславие.  Для
меня, во всяком случае. Я слишком двойствен. Двойствен?  Просто  зауряден!
"Мечты, подобные моим, способности, подобные моим". Да у любого  человека.
И все же... Какие у меня были замыслы!
   Он вспомнил о социализме, о своем пламенном желании переделать  мир.  И
подивился тому, сколько новых перспектив открылось ему с тех пор.
   - Не для нас... Не для нас. Нам суждено  погибнуть  в  безвестности.  В
один прекрасный день... Когда-нибудь... Но это не для нас...
   - В сущности, все это - ребенок. Будущее - это ребенок. Будущее! И  все
мы не более как верные слуги или, наоборот, предатели Будущего...
   - Есть естественный отбор, и  значит...  Этот  путь  -  счастье...  Так
должно быть. Другого нет.
   Он вздохнул.
   - То есть такого, чтобы хватило на всю жизнь.
   - И все же жизнь сыграла со мной злую шутку: так много  обещала  и  так
мало дала!
   - Нет! Так рассуждать нельзя. Из этого ничего не получится!  Ничего  не
получится!
   - Карьера. Это тоже карьера - самая важная карьера на свете. Отец!  Что
еще мне нужно?
   - И... Этель! Нечего удивляться, что она казалась пустой... Она и  была
пустой. Нечего удивляться, что она была раздражительной. Она не  выполняла
своего назначения в жизни. Что ей оставалось делать? Она  была  служанкой,
игрушкой...
   - Да, вот это и есть жизнь. Только это  и  есть  жизнь.  Для  этого  мы
сотворены и рождены. Все остальное - игра...
   Игра!
   Он снова посмотрел на свою "Программу". Потом обеими руками  взялся  за
верх листка, но остановился в нерешительности. Видение  стройной  Карьеры,
строгой последовательности трудов и успехов, отличий  и  еще  раз  отличий
вставало за этим символом. Но он сжал губы и медленно разорвал пожелтевший
лист на две половинки. Затем  сложил  обе  половинки  вместе  и  снова  их
разорвал, снова сложил  тщательно  и  аккуратно  и  снова  разорвал,  пока
"Programma" не превратилась в кучу маленьких клочков. Ему казалось, что он
разрывает на куски свое прошлое.
   - Игра! - после долгого молчания прошептал он.
   - Конец юности, - сказал он, - конец пустым мечтам...
   Он не двигался, руки его покоились на столе, глаза  смотрели  на  синий
прямоугольник окна.  Гаснущий  свет  собрался  в  одной  точке:  вспыхнув,
зажглась звезда.
   Он заметил, что все еще держит в руках клочки бумаги. Он вытянул руку и
бросил их в ту самую новую корзинку, которую купила ему Этель.
   Два клочка упали на пол. Он наклонился, подобрал их и осторожно положил
вместе с остальными.