егко по причине преклонных лет старой леди. Все восхищались мистером Полли и спешили выказать ему свое восхищение крепкими до боли бесконечными рукопожатиями. Мистер Рамбоулд, не разговаривавший с мистером Полли вот уже пятнадцать лет, горячо поблагодарил его, сказав, что он никогда по-настоящему не знал мистера Полли, и заявил, что мистеру Полли, по его мнению, необходимо дать медаль. Это предложение нашло отклик у всех. Хинкс тоже считал, что мистеру Полли надо дать медаль. Он даже во всеуслышание объявил, что у мистера Полли прекрасная, отзывчивая душа - или что-то в этом роде. У него был виноватый вид: он сожалел о том, что раньше утверждал, будто мистер Полли - человек слабый и ничтожный. Он также прибавил, что мистер Полли - человек чести, хотя и с несколько желчной печенью. Мистер Полли со скромным и даже несколько рассеянным видом блуждал по гостинице, выслушивая все сказанное выше. Лицо у него было вымыто, волосы причесаны и разделены на пробор, на нем были черные брюки хозяина гостиницы - человека более крупного, чем мистер Полли во всех измерениях. Он поднялся наверх, где сидели все остальные лавочники, подошел к окну, поглядел на заваленную обломками улицу, на лужи воды и потушенные газовые фонари. Его товарищи по несчастью возобновили свой перескакивающий с предмета на предмет отрывистый разговор. Они касались то одного, то другого, а иногда надолго умолкали. На столе, на пианино и на камине стояли чашки с недопитым какао, на середине стола возвышалась ваза с печеньем, в которую мистер Рамбоулд, сидевший сгорбившись, то и дело по рассеянности запускал руку, а потом хрустел так, что казалось, где-то рядом потрескивает горящий уголь. Собрание имело весьма торжественный вид благодаря черным воскресным костюмам. Маленький Клэмп выглядел особенно нарядно и почтенно: на нем был открытый фрак, белый бумажный гладстоновский воротник и широкий белый с синим галстук. Все чувствовали себя участниками грандиозной катастрофы, о которой будут писать в газетах и даже поместят неясные фотографии, изображающие обращенные в руины дома. Перед лицом такой катастрофы каждый благородный человек должен испытывать печаль и благоговение. Нельзя отрицать и той крупицы надежды, что появилась в сердцах этих превосходных людей. Теперь каждый из них понимал, что фортуна вновь обратилась к ним лицом, что им суждено получить назад свои деньги, которые, казалось, были навсегда потеряны в недрах розничной торговли. Жизнь возрождалась в их воображении, как птица Феникс из пепла. - Я думаю, - заметил мистер Клэмп, - что будет подписка среди населения. - В пользу тех, кто не застрахован, - вставил мистер Уинтершед. - А что же будет с приказчиками "Мантела и Тробсанса"? Они, должно быть, потеряли почти все. - О них позаботятся, в этом нет сомнения, - откликнулся мистер Рамбоулд. - Можно не беспокоиться. Молчание. - Я застрахован, - с нескрываемым удовлетворением заявил мистер Клэмп. - Фирмой "Ройял Саламандер". - Я тоже, - промолвил Уинтершед. - А я фирмой "Глазго сан", - заметил мистер Хинкс. - Очень надежная фирма. - А вы, мистер Полли, застрахованы? - Он этого заслуживает, - сказал мистер Рамбоулд. - Что верно, то верно, - подтвердил Хинкс. - Черт меня побери, если это не так. Просто несправедливо, если у него нет страховки. - Застрахован фирмой "Коммершиэл энд Дженерал", - через плечо бросил мистер Полли: он все еще стоял у окна. - У меня все в порядке. На минуту опять все замолчали, хотя чувствовалось, что каждый размышляет про себя над этой волнующей проблемой. - Слава богу, я избавился от залежалого товара, - проговорил мистер Уинтершед. - Это уже хорошо. Его замечание показалось всем несколько сомнительного свойства, и еще меньше пришлось по душе следующее: - Распер недоволен, что до него не дошло. Всем стало немного не по себе, и никто не отважился пуститься в объяснения, почему Распер "недоволен". - Распер занят сейчас своим делом, - сказал Хинкс. - Не понимаю, что он там затеял? Сидит на дороге с какими-то щипцами в руках и проволокой: видно, починяет что-то. Как только его не переехала пожарная машина из Порт-Бэрдока! Вскоре разговор опять вернулся к причине пожара, и мистеру Полли пришлось в двадцать первый раз объяснять, как все случилось. К этому времени его история обросла такими бесспорными и точными деталями, что стала похожа на выступление свидетеля в суде. - Уронил лампу, - говорил он. - Я только что зажег ее. Поднимаюсь наверх и вдруг споткнулся: у нас одна ступенька сломана. Ну, я и упал. Все кругом вспыхнуло моментально. К концу рассказа он стал зевать и направился к двери. - Всего хорошего, - сказал мистер Полли. - Спокойной ночи, - отозвался Рамбоулд. - Вы сегодня вели себя, как герой! Если вам не дадут медали... Мистер Рамбоулд выразительно замолчал. - Дадут! Дадут! - воскликнули мистер Уинтершед и мистер Клэмп. - Спокойной ночи, старина, - сказал мистер Хинкс. - Спокойной ночи, - ответил мистер Полли. Он медленно пошел наверх. В его душе царило смущение, хорошо знакомое всем знаменитостям. Он вошел в спальню и зажег свет. Это была уютная комната, одна из самых лучших в гостинице, стены ее были оклеены чистыми веселыми обоями в цветочках, в углу стояло большое зеркало. Мириэм спала, ее плечи бесформенной горой громоздились под одеялом - зрелище, которое в течение пятнадцати лет казалось мистеру Полли ненавистным. Неслышно ступая, он подошел к туалетному столику и стал задумчиво разглядывать себя в зеркале. Потом подтянул сползавшие брюки. - Совсем утонул в этих штанах, - тихо сказал он. - Смешно, когда у тебя нет и пары собственных брюк... Как будто заново родился. Нагим я пришел в этот мир. Мириэм зашевелилась, повернулась и открыла глаза. - Привет! - сказала она. - Привет! - отозвался мистер Полли. - Будешь ложиться? - Уже три часа утра. Молчание. Мистер Полли медленно разоблачается. - Я тут думала, - сказала Мириэм. - В общем, все обстоит не так уж плохо. Мы получим страховку. И начнем сначала. - Гм, - промычал мистер Полли. Она отвернулась от него и задумалась. - Снимем домик получше, - опять начала Мириэм, разглядывая рисунок на обоях. - Я всегда ненавидела лестницу в нашем доме. Мистер Полли снял ботинок. - Надо найти более бойкое место, - пробормотала Мириэм... - Не так уж плохо, - опять пробормотала она... - Тебе не мешает встряхнуться, - сказала она совсем уже сквозь сон. И тут в первый раз за все время мистеру Полли пришло в голову, что он что-то забыл сделать. Он ведь должен был перерезать себе горло! Эта мысль показалась ему замечательной, но потерявшей особую необходимость, а планы самоубийства казались ему ушедшими в далекое прошлое; его удивляло только, почему он ни разу за это время о них не вспомнил. Странная штука - жизнь! Если бы он исполнил свое намерение, он не увидел бы никогда этой чистой, уютной комнаты, освещенной электрическим светом... Он стал вспоминать всякие мелочи. Куда он положил бритву? Кажется, в маленькой гостиной позади лавки, но куда - точно он сказать не мог. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Он спокойно разделся, лег в постель и в мгновение ока заснул. 9. ГОСТИНИЦА "ПОТУЭЛЛ" Человек, хоть однажды сумевший прорваться сквозь бумажные стены обыденной жизни, сквозь эти непрочные стены, которые тем не менее так надежно от рождения до могилы держат многих из нас в плену, неизбежно приходит к открытию: если окружающий мир тебе не нравится, его можно изменить. Надо только принять твердое решение любой ценой изменить его - и ты добьешься своего. Ты можешь оказаться в более неприятном, трудном и даже опасном положении, но, может случиться, что жизнь твоя станет ярче, приятнее или, на худой конец, просто интереснее. Существует только одна категория людей, которые полностью повинны в своей неустроенности: это те, кто находит жизнь скучной и невыносимой. Нет на свете таких обстоятельств, которых нельзя было бы изменить в результате целеустремленных действий, разве только если ты окружен тюремными стенами, да и они могут в любой момент расступиться и превратиться, как мне говорили, в стены лазарета, если ты человек умный и решительный. Я пишу об этом не из любви к поучениям - я делаю выводы из наблюдений над фактами и событиями. И мистер Полли, бодрствующий по ночам, мучимый возобновившимся несварением желудка, с храпящей Мириэм под боком и преследуемый мыслью, что круг опять замкнулся, однажды вдруг осознал, что нет на свете безвыходных положений, и, таким образом, спасся от подступившего было отчаяния. Он может, например, уйти из дому, куда глаза глядят. "Уйти, куда глаза глядят" - каким чудодейственным призывом звучала для него эта фраза! Почему раньше не пришла ему в голову эта мысль - уйти, куда глаза глядят? Он был изумлен и слегка потрясен, обнаружив в себе чрезвычайно мощные и до сих пор таящиеся под спудом преступные наклонности, благодаря которым старый, патриархальный, ветшающий Фишбурн сгорел в огне и перед его жителями открылись новые перспективы. (Я бы от всего сердца желал, чтобы мистер Полли почувствовал хоть капельку раскаяния за содеянное.) А вместе с Фишбурном, казалось, сгорели и прочно установившиеся, незыблемые понятия. Выяснилось, что Фишбурном белый свет не кончается. Это было новое, очень важное соображение, о котором он и не подозревал, когда тянул лямку безрадостного существования. Фишбурном, тем самым Фишбурном, который мистер Полли так хорошо знал и ненавидел до того, что хотел себя убить, белый свет не кончается. Страховые деньги, которые он должен был получить, решили практическую и моральную стороны дела. Он уйдет, куда глаза глядят, со спокойной совестью. Он возьмет ровно двадцать один фунт, а все остальное оставит Мириэм, что, на его взгляд, было абсолютно справедливо. А без него она может делать все то, к чему всегда его призывала... Он пойдет по дороге, уходящей белой полосой в Гарчестер, потом в Крогейт, а потом в Танбридж Уэллс, где есть Жаба-гора, о которой он слышал, но никогда не видел. (Ему почему-то казалось, что эта гора - чудо из чудес.) А уж оттуда он пойдет бродить по другим городам и селам. Он будет шагать не спеша, ночевать в придорожных гостиницах, наниматься на работу то там, то здесь и встречаться с новыми людьми. Быть может, ему попадется хорошая работа, и он разбогатеет, а если этого не случится, он ляжет под колеса поезда или в одну из теплых летних ночей бросится в широкую, спокойную реку. Ничуть не хуже, чем ждать своей очереди у зубного врача. Ничуть! Но владельцем лавки он уж ни за что больше не станет. Так представлялось мистеру Полли его будущее, когда он по ночам лежал без сна. Стояла весна, и в лесах, подальше от морских ветров, уже цвели анемоны и примула. А спустя месяц по берегу реки между Аппингдоном и Потуэллом, лениво шлепая в пыли, шел бродяга; отличался он намечающейся лысиной да круглым брюшком. Шел он, засунув руки в карманы и задумчиво насвистывая. Был чудесный, полный цветения весенний день, и зелень, какой еще никогда не создавал господь (хотя, впрочем, надо сказать, такая же зелень была и в прошлом и в позапрошлом году, но мы как-то об этом забываем), весело отражалась в зеркале реки, тоже небывало прекрасной. Бродяга остановился, замер и даже перестал свистеть: он наблюдал за водяной крысой, которая бегала взад-вперед по маленькому мысу, что вдавался в реку. Крыса прыгнула в воду, поплыла, потом нырнула, и, только когда исчез последний круг на воде, мистер Полли возобновил свое путешествие, куда глаза глядят. Впервые за много лет он вел здоровую жизнь, постоянно бывая на свежем воздухе, ежедневно совершая восьми-десятичасовые прогулки, скудно питаясь, не упуская ни единой возможности приятно побеседовать хотя бы о возможной работе. И если не считать того, что ему пришлось, позаимствовав в одном доме иголку с ниткой, зашить себе дыру на пиджаке, которая появилась после соприкосновения с колючей проволокой, он пальцем о палец за это время не стукнул. Его не волновали больше ни торговля, ни то, который теперь час и скоро ли начнется сезон. Первый раз за всю свою жизнь он увидел северное сияние. Пока прогулка стоила ему очень мало. Он все устроил в соответствии с разработанным им самим планом. Он отправился в путь с четырьмя пятифунтовыми банкнотами и одним фунтом, размененным на серебро. Из Фишбурна он доехал на поезде до Эшингтона, где отправился на почту и послал эти четыре банкнота заказным письмом до востребования на свое имя в Гилэмтон, приложив к ним коротенькое дружеское послание из нескольких слов. Он выбрал Гилэмтон, потому что ему понравилось это название и еще потому, что графство Суссекс, в котором находится этот городок, славится своими сельскими видами. Послав письмо, он отправился открывать Гилэмтон, где его ждали деньги и приветственное слово. Добравшись наконец до Гилэмтона, он разменял пятифунтовый банкнот, взял один фунт себе, а оставшиеся девятнадцать снова послал по почте. После пятнадцатилетнего промежутка он вновь открыл тот замечательный мир, который многие люди не видят по причине необыкновенной своей слепоты и тупости. Он шел по проселочным дорогам, а над ним в деревьях свистели, чирикали, гомонили, пели птицы; он любовался молодой, недавно распустившейся зеленью, испытывая то беспечное счастье, какое испытываешь только в детстве во время каникул. Если случайно ему вспоминалась Мириэм, он брал себя в руки и отгонял мысль о ней. Он заходил в придорожные гостиницы, долгие часы беседовал о том о сем с мудрыми возчиками, которых всегда можно встретить в любом деревенском трактире, где они отдыхают, потягивая эль, а их сильные, гладкие лошади, запряженные в фургоны, побрякивая медными колокольчиками, терпеливо ждут их во дворе. А однажды он нанялся к бродячим циркачам, что разъезжают по окрестностям с качелями и паровой каруселью, и провел с ними три дня, но одна из их собак почему-то отчаянно его невзлюбила, и новая работа потеряла для него прелесть. Он вступал в беседы с бродягами и поденными рабочими. Днем он отдыхал в тени живых изгородей, ночью спал в сараях и на сеновалах, и только однажды ему пришлось ночевать в работном доме. Он чувствовал себя так, как чувствуют себя чахлая трава и маргаритки, когда вы передвигаете машину для стрижки газонов в другое место. Он получил множество новых, интересных впечатлений. Он шел по лугам, окутанным туманом и залитым лунным светом. Туман стелился так низко, что едва доставал ему до пояса, и верхняя граница белой пелены обозначалась так четко, что дома и купы деревьев казались островами в молочном море. Он подходил все ближе и ближе к загадочному предмету, похожему на лодку, плывущую по этому странному морю, и увидел, что на корме ее что-то движется, а к носу привязана веревка. Он всмотрелся: это была корова; задумчиво, сонными глазами она глядела на него... В незнакомой долине неподалеку от Мейдстона он любовался великолепным закатом: багровый и яркий, он широкой полосой разлился по бледному безоблачному небу, а на горизонте отчетливо вырисовывалась ровная линия багровых холмов, похожих на те горы, что он когда-то видел на картинках. Ему казалось, что он перенесся в какую-то другую страну, и он нисколько не удивился бы, если бы стоявший у калитки старик крестьянин, к которому мистер Полли подошел, заговорил с ним на незнакомом языке... Однажды на рассвете, когда он спал на куче хвороста, его разбудил отдаленный шум гоночного автомобиля, превысившего все понятия о скорости, и так как уснуть он больше не мог, то поднялся и побрел в Мейдстон вместе с наступающим днем. Он никогда не был на улицах города в четыре часа утра; разлитый повсюду покой и ясные краски восхода поразили его воображение. На одном углу он увидел внушительную фигуру полисмена, стоявшего в дверном проеме и своей неподвижностью напоминавшего восковую фигуру. Мистер Полли пожелал ему доброго утра и, не получив ответа, пошел к мосту через реку Медуэй, сел там на парапет и стал внимательно наблюдать за тем, как просыпается город, спрашивая себя, что бы ему пришлось делать, если бы город не восстал ото сна, если бы весь этот мир никогда больше не проснулся... Однажды он очутился на дороге, по обеим сторонам которой тянулись заросли папоротника и стояли одиночные деревья, и вдруг эта дорога, это место показались мистеру Полли странно и поразительно знакомыми. - Боже мой! - воскликнул он, остановился и огляделся. - Не может этого быть! Он не верил своим глазам, но все-таки свернул налево и пошел по едва приметной тропинке, которая очень скоро привела его к заросшей мхом старой каменной стене. Это была та самая стена, которую он так хорошо помнил. Ему показалось, что он был в этом месте вчера: вот и сложенные одно на другое бревна. Невероятно, но это были те самые бревна. Папоротник был, пожалуй, не так высок, и листья у него еще не развернулись, но все остальное не изменилось. Вот здесь он стоял, а здесь сидела она, глядя на него сверху вниз. Где она сейчас? Что с ней сталось? Он сосчитал, сколько прошло с тех пор лет, и подивился: зачем с такой настоятельностью воззвала тогда к нему красота и ничем не одарила?.. Он с трудом подтянулся над краем стены и увидел вдали под березами двух школьниц - маленьких, неприметных девчонок с торчащими косичками; одна беленькая, другая черноволосая. Они стояли, обняв друг друга за шею, поверяя, видимо, друг дружке свои глупенькие секреты. Где теперь та рыжеволосая девушка? Стала ли она графиней или королевой? Быть может, у нее есть дети? Посмело ли несчастье коснуться ее? Неужели она никогда не вспоминает?.. У обочины дороги в задумчивости сидел бродяга Человек в проезжавшем мимо автомобиле, должно быть, решил, что бродяга мечтает еще об одном кувшине пива. В действительности же бродяга на разные лады повторял известное древнееврейское слово. - Ихавод [бесславие (древнеевр.)], - говорил бродяга тоном, каким говорят о неизбежном. - О, Ихавод! Да, о таких вещах лучше не вспоминать! В один из жарких майских дней в два часа пополудни мистер Полли не спеша и в самом безмятежном расположении духа вышел к широкой излучине реки в том самом месте, где к ней спускалась лужайка и сад гостиницы "Потуэлл". Он остановился, пораженный прелестью этого уголка, и стал обозревать островерхую черепичную крышу, прятавшуюся среди густых крон деревьев - никогда вы не встретите по-настоящему высокого дерева с по-настоящему пышной кроной на морском побережье, - вывеску с названием гостиницы, обращенную к дороге, облупившиеся на солнце зеленые скамейки и столики, приятного рисунка белые окна и ряд высоких розовых кустов в саду. Двор гостиницы отделяла от луга, поросшего желтым лютиком, живая изгородь, а дальше росли три тополя, четко вырисовываясь на фоне неба, три очень высоких, стройных, красивых тополя. Трудно сказать, почему эти тополи показались мистеру Полли такими прекрасными, но именно они, по его мнению, придавали этому очаровательному местечку красоту почти божественную. Он долго молча любовался имя. Наконец в нем заговорили более прозаические чувства. - Здесь, верно, можно будет подкрепиться, - прошептал он, подходя поближе. - Холодным мясом, например, пивом и пшеничным хлебом. Чем ближе он подходил к дому, тем больше ему здесь нравилось. Окна первого этажа были длинные и низкие, и украшены они были хорошенькими красными занавесками. Зеленые столики под открытым небом рождали в воображении приятные картины прошедших пирушек; дикий виноград густо оплетал всю переднюю стену дома. У стены стояло сломанное весло и два багра, а на земле лежали выцветшие красные подушки, снятые с прогулочной лодки. Поднявшись по трем ступенькам к стеклянной двери, можно было заглянуть в большую с низким потолком комнату с баром и насосом для накачивания пива и множеством соблазнительных бутылок, весело отражавшихся в зеркалах, больших и маленьких оловянных кружек, опрокинутых бутылок в сетках из медной проволоки, заткнутых вместо пробок деревянными втулками; тут же стоял белый фарфоровый бочонок с наклейкой, сообщавшей, что в нем держат разбавленный фруктовым соком ром, и два большие кувшина, лежали коробки с сигаретами и ящики с сигарами, на стене висела в рамке под стеклом ярко раскрашенная картина, изображавшая охотников на привале - очень элегантных молодых людей, пьющих пайперовское черри-бренди, - а также всякие плакаты, излагающие, например, закон о норме разбавления спиртных напитков, запрещающие приводить детей в бар и в стихотворной форме высмеивающие тех, кто любит крепко выразиться или выпивать в долг; на полке лежали три румяных восковых яблока, а на стене висели часы с круглым циферблатом. Но все это было лишь фоном для наиболее приятного предмета в этой комнате: среди всех этих бутылок и кружек, среди всей этой сияющей утвари сидела в кресле женщина, такая пышная, какой мистер Полли никогда не видывал, и, сохраняя достойное выражение лица, спала безмятежным сном. Кто-нибудь другой сказал бы про нее, что она толстуха, но чувство прекрасного подсказало мистеру Полли самый подходящий к этому случаю эпитет: она была именно пышной. У нее были красивого рисунка брови, прямой нос, морщинки в уголках рта говорили о доброте и спокойном характере, а презабавные подбородки теснились один под другим, напоминая маленьких полнощеких херувимов у ног божьей матери, когда рисуют успенье. Ее пышное тело было крепким, розовым и здоровым. Руки в ямочках на каждом суставе лежали на коленях. Вся ее фигура дышала добротой и доверчивостью, как и полагается человеку, который знает, что у него приятная внешность и хороший характер, и постоянно благодарит за это бога, принимая безропотно все, что богу угодно послать ему. Голова ее была чуть склонена набок, и как раз настолько, что можно было не сомневаться в простодушии этой женщины, как нельзя было и заподозрить ее в самомнении. Итак, она крепко спала. - В моем вкусе, - сказал мистер Полли и тихонько отворил дверь. В нем боролись желание войти в комнату и боязнь прервать такой сладкий и здоровый сон. Женщина, вздрогнув, проснулась, и мистер Полли с изумлением подметил в ее глазах выражение ужаса, которое тут же исчезло. - Боже мой! - воскликнула женщина с облегчением. - А я-то думала, это Джим. - Никогда не был Джимом, - ответил мистер Полли. - У него такая же шляпа. - Понятно, - сказал мистер Полли и облокотился о стойку. - Мне почему-то показалось, что вы Джим, - объяснила толстуха и, давая понять, что разговор на эту тему окончен, встала. - Сказать по правде, я вроде немного вздремнула, - добавила она. - Чем могу служить? - Дайте мне холодного мяса, - ответил мистер Полли. - Холодное мясо найдется, - сказала женщина. - Найдется и место для него. Толстуха подошла к стойке и тоже облокотилась, оценивающе, но приветливо глядя на мистера Полли. - Есть кусок холодного вареного мяса, - сказала она и прибавила: - А что вы скажете насчет свежего салата? - Тогда и горчицу, - откликнулся мистер Полли. - И кружку пива! - И пива! Хозяйка и гость понимали друг друга с полуслова. - Ищете работу? - спросила толстуха. - Вроде того, - ответил мистер Полли. Они улыбнулись друг другу, как старые друзья. Что бы там ни говорили о любви, но такая вещь, как дружба с первого взгляда, существует бесспорно. Им сразу понравились голоса друг друга, манера говорить и улыбаться. - Какая прекрасная нынче стоит весна, - заметил мистер Полли, объяснив этим все. - Какую работу вы ищете? - спросила хозяйка. - Я еще не пришел к окончательному выводу на этот счет, - ответил мистер Полли. - Я, видите ли, хожу повсюду в поисках... идей. - Вы будете кушать в доме или на свежем воздухе? Куда вам подать? Мистер Полли посмотрел на дубовую скамью. - В доме, наверное, для вас удобнее, - ответил он. - Слышите? - вдруг спросила его хозяйка. - Что? - Слушайте! Тишину нарушил отдаленный, крик: "Э-э-эй!" - Слышите? - спросила опять хозяйка. Мистер Полли кивнул. - Это зовут перевозчика. А перевозчика нет. - Может, мне пойти? - А вы умеете грести шестом? - Никогда не пробовал. - Ничего. Надо только успевать вовремя вытаскивать шест. Идите! Мистер Полли снова вышел на солнечный свет. Иногда случается, что человек в нескольких словах может высказать очень многое. Я излагаю только факты, одни факты. Мистер Полли нашел лодку, взял шест, переправился на другую сторону, забрал пожилого господина в альпаковом пиджаке и пробковом шлеме и долгих двадцать минут боролся с течением: сперва они почему-то очутились среди густых зарослей незабудок и переливающейся на солнце осоки, потом мистер Полли дважды ударил джентльмена в пробковом шлеме шестом и плеснул на него водой с водорослями и, наконец, высадил его, испуганного, но не перестающего браниться, на болотистый берег на краю заливного луга в сорока ярдах ниже по течению, где на мистера Полли немедленно набросилась злая белая собачонка, караулившая там чью-то куртку. Оттуда мистер Полли не без труда, но сохраняя достоинство, добрался до своего причала. У хозяйки все лицо было красное, а в глазах блестели слезы. Она сидела за одним из зеленых столиков перед домом. - Я чуть со смеху не умерла, глядя на вас! - сказала хозяйка. - Почему? - поинтересовался мистер Полли. - Давно так не смеялась. С тех пор, как объявился Джим. Когда вы ударили его по голове, я думала, что лопну от смеха. - Ему не было больно, то есть не особенно. - Вы взяли с него деньги? - Я переправил его бесплатно, - заявил мистер Полли. - Мне как-то это и в голову не пришло. Хозяйка схватилась за бока и беззвучно расхохоталась. - Надо было взять с него хоть сколько-нибудь, - сказала она. - Идите-ка лучше есть свое мясо, а то вдруг опять кого-нибудь придется перевозить. Я вижу, мы с вами поладим. Она тоже вошла в дом вслед за мистером Полли и стала наблюдать за тем, как он ест. - А есть вы умеете лучше, чем управлять шестом, - сказала она и прибавила: - Ну ничего, скоро научитесь. - Послушен, как воск, и тверд, как мрамор, - проговорил мистер Полли. - А мясо отличное, мэм. Если бы я греб не на пустой желудок, получилось бы куда лучше, уверяю вас. Когда шест уходит в воду, такое чувство, будто он утопает в тине. - Я никогда не могла справиться с шестом. - Вам нужен перевозчик? - Мне нужен человек, который помогал бы во всем. - Я как раз и есть такой человек. Какая будет плата? - Не очень большая, но если прибавить чаевые, то получится не так уж плохо. Я почему-то уверена, что это место вам подойдет. - Я тоже почему-то уверен. А какие у меня будут обязанности? Прислуживать в доме? Перевозить? Ухаживать за садом? Мыть бутылки? Caeteris paribus? [при прочих равных условиях (лат.)] - Да, приблизительно, - ответила толстуха. - Возьмите меня с испытательным сроком. - Я почти не сомневаюсь, что все пойдет, как надо. Иначе я не стала бы и заводить разговор. Ну, а так вы человек порядочный? Вид у вас вроде солидный. Я надеюсь, вы ничего предосудительного не совершали? - Небольшой поджог, - полусерьезно сказал мистер Полли. - Если это не вошло в привычку, то ничего, - заметила хозяйка. - Единственный раз, мэм, - объяснил мистер Полли, жуя отличный листок салата. - И, надеюсь, последний. - Это все не страшно, если вы не сидели в тюрьме, - сказала толстуха. - Человека делает плохим не то, что он совершает. Все мы небезгрешны. Плохо, если ему внушить, что он поступает дурно, тогда он теряет уважение к себе. Вы не похожи на дурного человека. Вы сидели в тюрьме? - Никогда. - А в исправительном доме? Или еще где-нибудь? - А что, похоже, что меня исправляли? - Вы умеете красить, плотничать? - Чувствую внутреннюю потребность заниматься этим. - Не хотите ли кусок сыра? - С удовольствием, если можно. То, с каким видом хозяйка подала ему сыр, уверило мистера Полли, что его служба в гостинице "Потуэлл" - дело решенное. Остаток дня он провел, изучая свое новое местожительство и те обязанности, которые ему придется выполнять, а именно: пропитывать дегтем ограду, копать картофель, драить лодки, помогать гостям высаживаться из лодок, сдавать напрокат две лодки и одно канадское каноэ, рассаживать в них людей, следить за временем, помогать приставать, вычерпывать воду из вышеназванных посудин, скрывать от любителей покататься на лодке пробоины и другие изъяны, убеждать неопытных гребцов плыть вниз по течению, а не вверх, чинить уключины, проверять инвентарь с целью получить дополнительную плату за причиненный урон, чистить обувь, проверять дымоходы, красить постройки, мыть окна, подметать бар, чистить оловянные кружки, мыть стаканы, протирать скипидаром мебель, делать побелку, следить за исправностью водопроводных труб, заниматься всевозможным ремонтом, чинить замки и часы, исполнять роль буфетчика и официанта; выбивать ковры и тюфяки, мыть бутылки и собирать пробки, ходить в погреб, передвигать и наполнять бочки с пивом, прилаживать к ним насосы, находить и уничтожать осиные гнезда, быть лесничим - ухаживать за деревьями; топить лишних котят, учить собак, помогать вскармливать утят и другую домашнюю птицу, разводить пчел, поддерживать чистоту в конюшне, задавать корм лошадям и ослам, ухаживать за ними, мыть и ремонтировать автомобили и велосипеды, накачивать шины, заклеивать проколы, извлекать из реки тела утопленников, спасать утопающих, устроить купальню для отдыхающих и надзирать за ней, присутствовать на следствии и похоронах от имени гостиницы, чистить скребками полы, быть судомойкой и перевозчиком, выгонять из сада и огорода соседских кур и коз, выравнивать дорожки, следить за дренажными работами, заниматься садом, разносить бутылки пива и содовые сифоны жителям округи, выполнять тысячу других поручений, выводить пьяниц и забияк из гостиницы уговорами или силой - в зависимости от обстоятельств, поддерживать отношения с местным констеблем, стоять на страже интересов своего заведения вообще и охранять сад и огород от ночных набегов в частности... - Что ж, попытаюсь, - сказал себе мистер Полли, когда подошло время пить чай. - А выберется свободная минута, можно и рыбу половить. Особенно мистеру Полли понравились утята. Они бегали, пища, по огороду за своей мамашей-уткой, и как только на дорожке появились мистер Полли и хозяйка, маленькие пушистые комочки сбежались к ним, прыгали по ботинкам, вертелись под ногами и делали все, чтобы на них нечаянно наступили и раздавили, как, впрочем, делают утята во всем мире. Никогда раньше мистер Полли не имел дела с утятами, поэтому их нежно-желтый пушок, безупречной формы лапки и клювы привели его в восторг. По-моему, нет ничего приятней недавно вылупившегося на свет утенка. С величайшей неохотой оторвался мистер Полли от этого восхитительного зрелища: его призывали обязанности перевозчика. Он опять взялся за шест, а хозяйка управляла его действиями с берега. Грести шестом было дело нелегкое, но вполне по силам мистеру Полли, и к четырем часам, преодолев рокочущую водную преграду, ему удалось переправить на противоположный берег еще одного пассажира. Возвращаясь - он плыл медленно, но, можно сказать, почти уверенно и держа курс прямо на колышек, к которому привязывалась лодка, - он увидел на берегу очаровательное человеческое существо, ожидавшее, по-видимому, его. На берегу, широко расставив ноги, заложив руки за спину и чуть склонив набок голову, стояла девочка и наблюдала за действиями мистера Полли с презрительным любопытством. У нее были черные волосы, темные от загара ноги и живые, сообразительные глаза. Одета она была в короткое пышное платье. - Привет! - крикнула она, когда мистер Полли приблизился на достаточное расстояние. - Привет! - отозвался мистер Полли и едва не полетел в воду. - Какой ты неловкий! - сказала девочка, а мистер Полли, сделав очередной рывок, приблизился к ней. - Как тебя зовут? - спросила девочка. - Полли. - Врешь! - Почему? - Потому что Полли - это я. - Тогда меня зовут Альфред. Но Полли - тоже мое имя. - Меня раньше звали Полли. - Ладно. Я буду у вас перевозчиком. - Вижу. Только надо получше грести. - Сейчас уже хорошо. А ты бы видела меня днем! - Могу себе представить. Я видела, как начинали другие. - Другие? Мистер Полли причалил и теперь ставил на место шест. - Да. Те, которых дядя Джим выгнал отсюда. - Выгнал? - Он приходит и всех выгоняет. Тебя он тоже выгонит, не беспокойся. Таинственная черная тень упала на ясную солнечную картину благоденствия и покоя. - Зачем же выгонять? - спросил мистер Полли. - Дядя Джим знает зачем. Девочка засвистела, как мальчишка, и стала бросать камешки в кусты таволги, нависшие над рекой. - Когда дядя Джим вернется, он распорет тебе брюхо, - проговорила немного погодя девочка. - И, может быть, позволит мне посмотреть. Наступило молчание. - А кто такой дядя Джим? - спросил упавшим голосом мистер Полли. - Он не знает, кто такой дядя Джим! Он тебе еще покажет! Он такой отчаянный, дядя Джим. Он вернулся совсем недавно, а уже выгнал отсюда троих. Он не любит посторонних. Очень не любит. И он здорово ругается. Он и меня научит ругаться, только сперва я должна научиться свистеть как следует. - Научит тебя ругаться? - воскликнул в ужасе мистер Полли. - И плеваться сквозь зубы, - гордо заявила девочка. - Он сказал, что я самая занятная маленькая тварь, какую он когда-либо видел. Мистеру Полли показалось, что ни с чем более страшным ему раньше не доводилось встречаться. Перед ним стояла девочка, хорошенькая и задорная, прыгая на своих маленьких крепких ножках, и глядела на него глазами, которым еще не скоро будет знакомо выражение страха или возмущения. - Послушай, - сказал мистер Полли, - а сколько тебе лет? - Девять, - ответила девочка. Она отвернулась и задумалась. В ней заговорило чувство справедливости, и она прибавила еще одну фразу: - Правда, дядя Джим некрасивый, совсем некрасивый, - сказала она. - Но он очень отчаянный и все знает. Бабушка его терпеть не может. Мистер Полли нашел толстуху в большой, сложенной из кирпича кухне, где она разжигала огонь, чтобы вскипятить чай, и без обиняков приступил к делу. - Послушайте, - сказал он. - Кто такой дядя Джим? Толстуха побелела как полотно и на мгновение замерла. Одно полено выпало из охапки дров, которую она держала в руках. Она этого и не заметила. - Вам рассказала моя внучка? - слабым голосом проговорила она. - Кое-что, - ответил мистер Полли. - Ну что ж, рано или поздно я все равно должна была вам об этом сказать. Джим - это... это бич. Бич здешних мест - вот кто он! Я надеялась, что вы не так скоро о нем услышите... Но похоже, он ушел насовсем. - Она другого мнения. - Он уже не появлялся здесь более двух недель, - сказала толстуха. - Но кто он такой, этот Джим? - Да, наверное, я должна вам рассказать, - проговорила хозяйка. - Девочка сказала, что он всех выгоняет отсюда, - заметил мистер Полли после небольшой паузы. - Это сын моей сестры. - Толстуха несколько секунд наблюдала за разгоравшимся огнем. - Да, наверное, я должна вам рассказать, - повторила она. На глазах у нее показались слезы. - Я стараюсь выкинуть его из головы, но все равно думаю о нем днем и ночью. Я хочу забыть о нем. Я всю жизнь жила мирно и тихо. И вот теперь я в отчаянии, ибо мне грозит гибель и разорение. Такая беда! Я не знаю, что делать. И это сын моей сестры! А я вдова, я совсем беспомощна перед ним. Она положила дрова на решетку, достала носовой платок и, заливаясь слезами, стала быстро рассказывать: - Я хочу только одного: пусть он оставит в покое ребенка. А он приходит сюда, разговаривает с ней. Стоит мне отвернуться - учит ее ругаться, набивает ей голову всякими гадостями! - Это плохо, - заметил мистер Полли. - Плохо? - воскликнула хозяйка. - Это ужасно! А что я могу сделать? Он был здесь уже три раза, сначала шесть дней, потом неделю, потом еще несколько дней. И я денно и нощно молю бога, чтобы он больше не приходил сюда. Молю! А что толку? Он все равно придет. Он берет у меня деньги, забирает мои вещи. Он выгоняет отсюда всех, кто мог бы защитить меня, кто мог бы работать, выгоняет перевозчиков. А с перевозом прямо скандал. Люди приходят, кричат, вопят, ругаются... Если я иду жаловаться, мне говорят, что я не справляюсь с перевозом и что у меня отберут лицензию. А тогда мне придется уезжать отсюда. И нечем будет жить. Он это знает и играет на этом. Ему-то все равно. Я бы отослала куда-нибудь внучку, да у нас больше никого нет. Чтобы откупиться от Джима, я даю ему деньги. Он уходит и возвращается снова, еще более страшный, рыщет здесь вокруг, творит зло. И рядом со мной нет ни души, кто мог бы помочь. Ни души! Я так надеюсь, что придет избавление. Я так надеюсь... Такой уж у меня характер. Мистер Полли думал о том, что нет на свете ничего идеального, во всем есть свои изъяны и минусы. - Он сильный, наверное? - спросил мистер Полли, пытаясь со всех сторон оценить обстановку. Но хозяйка не слыхала его слов. Она занималась огнем и расписывала ужасы, какими грозит появление дяди Джима. - В нем всегда было что-то дурное, - говорила хозяйка, - но, в общем, ничего плохого никто не ожидал, пока его не взяли, и не отправили в исправительный дом... Он жестоко обращался с курицами и цыплятами, это верно, а однажды ударил ножом своего приятеля, но в то же время я видела, как он любит кошку - невозможно было любить больше. Я уверена: он никогда не причинил ей зла. Что бы об этом ни говорили, я никогда не слушала... Его испортил исправительный дом. Он жил там среди ужасных лондонских мальчишек, злых и жестоких. Джим никогда не боялся боли - я могу это подтвердить, - ну, они и внушили ему, что он герой. Мальчишки смеялись над воспитателями, смеялись и дразнили их, выводили их из себя - я думаю, что воспитатели в этом доме были не из лучших; да и то сказать, кто же поверит, что воспитатели, священники и надзиратели в исправительных домах - ангелы небесные, прости меня господи. Так о чем же это я? - За что его отправили в исправительный дом? - Бездельничал, воровал. Украл деньги у одной старушки. Меня спросили об этом на суде. А что я могла сказать, кроме правды? Он взглянул тогда на меня, как змея, а не как обыкновенный мальчишка. Облокотился на перила и поглядел. "Ладно же, тетушка Фло", - сказал он и больше не прибавил ни слова. Сколько раз я вспоминала его взгляд и слова. И вот он здесь. "Они исправили меня, - сказал он мне, - превратили меня в дьявола, и я буду дьяволом для тебя. Так и знай!" Вот что он мне сказал, когда вернулся. - Что вы ему дали в последний раз? - спросил мистер Полли. - Три фунта золотом, - ответила толстуха. - "Три фунта не будут длиться вечно, - сказал он мне. - Но спешки нет. Я вернусь через неделю". Если бы не мой характер... Я всегда надеюсь на лучшее. Она замолчала, не докончив. Мистер Полли задумался. - Он сильный? - спросил он. - Я ведь не Геркулес, если уж на то пошло. Ничего особенного в смысле мускулатуры. - Вам лучше уйти, - сказала хозяйка, и в тоне ее прозвучала не столько горечь, сколько покорность. - Вам лучше уйти сейчас же, а я уж где-нибудь раздобуду для него денег, чтобы он оставил нас в покое. Вам ничего не остается, как уйти. Я не вправе ожидать от вас другого. Но ведь понятно, что женщине в моем положении приходится искать защиты у мужчины и надеяться, надеяться. - Как давно он на свободе? - спросил мистер Полли, не открывая пока своих намерений. - Седьмого будет три месяца, как он вошел вот через эту самую дверь. Я не видела