и книг, ни газет, ни письменных принадлежностей. "Да, мир сильно изменился", - подумал он. Он заметил в соседней комнате ряд странных двойных цилиндров, на белой поверхности которых виднелись зеленые надписи, гармонировавшие с общим убранством комнаты. Как раз посередине из стены выдавался небольшой аппарат четырехугольной формы, размерами около ярда; лицевая сторона его представляла собой что-то вроде белого циферблата. Перед аппаратом стоял стул. У Грэхэма тотчас же мелькнула мысль, что эти цилиндры, вероятно, заменяют книги, хотя на первый взгляд такое предположение казалось неправдоподобным. Его удивили надписи на цилиндрах. Сначала ему показалось, что они сделаны на русском языке. Затем он понял, что это был английский язык, только искаженный: "Qi Man huwdbi Kin", - очевидно: "Человек, который хотел быть королем". "Фонетический метод", - подумал Грэхэм. Он вспомнил, что когда-то читал очень интересную книгу с таким заглавием. Но все же то, что он видел, совсем не походило на книгу. Он прочел еще две надписи на цилиндрах: "Душа сумерек", "Мадонна будущего" - о таких книгах он не слыхал, вероятно, они написаны в следующую после викторианской эпоху. Он с любопытством осмотрел один из цилиндров, затем поставил его на место и принялся за осмотр аппарата. Открыв крышку, он увидел, что внутри вставлен двойной цилиндр. В верхней части прибора виднелась кнопка, совсем как у электрических звонков. Он нажал ее, послышался треск и вслед за тем голоса и музыка, а на циферблате появились цветные изображения. Сообразив, что это такое, Грэхэм отступил назад и стал смотреть. На гладкой поверхности показалась яркая цветная картина с движущимися фигурами. Они не только двигались, но и разговаривали чистыми, тонкими голосами. Впечатление получалось совершенно такое, как если перевернуть бинокль и смотреть через его большое стекло или же слушать через длинную трубу. Грэхэм сразу же заинтересовался происходящей перед ним сценой. Мужчина расхаживал взад и вперед и сердитым голосом объяснялся с красивой, капризной женщиной. Оба были в живописных, хотя и странных костюмах. - Я работал, а что же делали вы? - сказал мужчина. - А! - воскликнул Грэхэм. Забыв обо всем на свете, он уселся в кресло. Не прошло и пяти минут, как он услышал фразу: "Когда Спящий проснется", - употребленную в виде пословицы-насмешки над тем, чего никогда не будет. Вскоре Грэхэм так хорошо узнал действующих лиц, словно они были близкими его друзьями. Наконец миниатюрная драма окончилась, и циферблат прибора потускнел. Какой это странный мир, в который ему только что удалось заглянуть: бесчестный мир, где все ищут наслаждений, деятельный, хитрый и одновременно мир жесточайшей экономической борьбы. Некоторые намеки были ему совершенно непонятны, иные эпизоды свидетельствовали о полном изменении нравственных идеалов, о сомнительном прогрессе. Одежду синего цвета - этот цвет преобладал на движущихся платформах - носило, очевидно, простонародье. Грэхэм не сомневался, что сюжет вполне современен и что драма соответствует действительности. Трагический конец произвел на него угнетающее впечатление. Он сидел, устремив взгляд в пространство. Наконец он вздрогнул и протер глаза. Он до того увлекся только что виденным, этим романом новых дней, что, очнувшись в бело-зеленых комнатах, был удивлен не меньше, чем после своего первого пробуждения. Он встал со стула и снова очутился в волшебном мире. Впечатление от кинетоскопа рассеялось. Он вспомнил волнение на улицах, загадочный Совет - все пережитое им после пробуждения. Для всех Совет был олицетворением могущества и власти. Все говорили о Спящем. Сначала его не поразило, что он и есть Спящий. Он старался припомнить все, что люди говорили... Он вошел в спальню и стал смотреть сквозь вентилятор. При вращении колеса слышался глухой шум, врывавшийся в комнату ритмическими волнами, и больше ни звука. Несмотря на свет в помещении, он заметил, что полоска неба темно-синего, почти черного цвета и усеяна звездами... Он принялся снова обследовать помещение, но ему не удалось отворить плотно закрытую дверь, найти звонок или другим способом позвать людей. Способность удивляться уже притупилась; его мучило любопытство, жажда знания. Он хотел точно знать свое положение в этом новом мире. Он тщетно старался успокоиться и терпеливо ждать, пока кто-нибудь придет. Он жаждал разъяснений, борьбы, свежих впечатлений. Вернувшись в первую комнату и подойдя к аппарату, он сумел переменить цилиндр. Тут ему пришла в голову мысль, что, без сомнения, только благодаря этому изобретению удалось сохранить язык и он так мало изменился за двести лет. Взятый наудачу цилиндр заиграл какую-то музыкальную фантазию. Начало мелодии было прекрасно, но потом она стала чересчур чувствительной. Грэхэм узнал историю Тангейзера в несколько измененном виде. Музыка была ему незнакома, но слова звучали убедительно, хотя и попадались непонятные места. Тангейзер отправился не в Венусберг, а в Город Наслаждений. Что это за город? Без сомнения, создание пылкой фантазии какого-нибудь писателя. Тем не менее Грэхэм слушал с любопытством. Но вскоре сентиментальная история перестала ему нравиться, а потом показалась даже неприятной. Там не было ни воображения, ни идеализации - одна фотографическая реальность. Будет с него этого Венусберга двадцать второго столетия! Он забыл роль, какую сыграл в искусстве девятнадцатого столетия прототип этой пьесы, и дал волю своему неудовольствию. Он поднялся, раздосадованный: ему было как-то неловко, хотя он слушал эту вещь в одиночестве. Он злобно толкнул аппарат, пытаясь остановить музыку. Что-то треснуло. Вспыхнула фиолетовая искра; по его руке пробежал ток, и аппарат замолк. Когда на следующий день Грэхэм попробовал вынуть цилиндры с Тангейзером и заменить Их новыми, аппарат оказался испорченным... Волнуемый самыми разнообразными мыслями, Грэхэм принялся шагать по комнате. То, что ему показал аппарат, и то, что он видел собственными глазами, смущало его. Ему казалось теперь странным и удивительным, что за всю свою тридцатилетнюю жизнь он ни разу не попытался представить себе, каким же станет будущее. "Мы сами же готовили это будущее, - подумал он, - и едва ли кто-нибудь из нас о нем думал. А теперь вот оно! Чего они достигли? Что ими сделано? Как войду я в этот мир? Он уже видел эти гигантские постройки, эти громадные толпы народа. - Но какие волнения потрясают это общество! Какова развращенность высших классов!" Он вспомнил о Беллами, который своей социальной утопией так странно предвосхитил действительность, какую он теперь переживает. Но то, что происходит теперь, - не утопия и не социализм. Он видел вполне достаточно, чтобы понять, что прежний контраст между роскошью, расточительностью и распущенностью, с одной стороны, и черной нищетой - с другой, еще более обострился. Будучи знаком с основными факторами общественной жизни, он мог вполне оценить положение вещей. Гигантских размеров достигли не одни только постройки; очевидно, и всеобщее недовольство достигло крайних пределов - об этом свидетельствуют крики возбужденного народа, беспокойство Говарда, атмосфера всеобщего чрезвычайного недовольства. Что это за страна? По-видимому, Англия, хотя это так мало на нее похоже. Тщетно он старался представить себе, что стало с остальным миром, - все было покрыто загадочной пеленой. Он шагал из угла в угол, как зверь в клетке, осматривая каждую мелочь. Он чувствовал сильную усталость и лихорадочное возбуждение, которое не давало уснуть. Долгое время стоял он под вентилятором, прислушиваясь и стараясь уловить отголоски восстания, которое, как он был убежден, не прекратилось. Он начал разговаривать сам с собой. - Двести три года, - повторял он с бессмысленным смехом. - Значит, мне теперь двести тридцать три года! Самый старый человек на земле! Возможно, что и теперь, как и в былые времена, власть - прерогатива старости. В гаком случае мое право первенства неоспоримо. Так, так! Ведь я помню болгарскую резню, как будто это происходило вчера. Почтенный возраст! Ха, ха! Он удивился, услышав свой смех, и рассмеялся еще громче. Потом, осознав, что его поведение похоже на безумие, остановился: "Побольше сдержанности, побольше сдержанности". Он замедлил шаг. - Это новый мир - я не понимаю его. Но почему?.. Все время это "почему". Вероятно, люди давно уже научились летать да и многому другому. Однако как же все это началось?.. Его удивило, что почти вся тридцатилетняя жизнь успела исчезнуть из памяти и что он с большим трудом может вспомнить лишь некоторые незначительные моменты. Лучше всего сохранились воспоминания детства; он вспомнил учебники, уроки арифметики. Потом воскресли воспоминания о значительных событиях его жизни; он вспомнил жену, давно уже умершую, ее магическое гибельное влияние на него, вспомнил своих соперников, друзей и врагов, вспомнил, как необдуманно принимал разнообразные решения, вспомнил годы тяжелых испытаний, лихорадочные порывы, наконец, свою напряженную работу. Вскоре вся прежняя его жизнь вновь предстала перед ним в мельчайших подробностях, тускло мерцая, подобно заржавленному металлу, еще годному для шлифовки. Воспоминания только растравили его раны. Стоит ли в них копаться - шлифовать этот металл? Каким-то чудом он выхвачен из прежней невыносимой жизни. Он стал обдумывать свое теперешнее положение. Он тщетно боролся с фактами и не находил выхода, запутавшись в клубке противоречий. Сквозь вентилятор он заметил, что небо порозовело. Из потаенных уголков его памяти всплыла мысль, некогда настойчиво преследовавшая его. "Ах да, мне необходимо заснуть", - вспомнилось ему. Сон должен утолить его душевные муки и облегчить телесные страдания. Подойдя к небольшой странной кровати, он лег и тотчас же уснул... Волей-неволей пришлось подробно ознакомиться со своим помещением, так как заключение длилось целых три дня. В течение этого времени никто, кроме Говарда, не заходил в его тюрьму. Загадочность его положения превосходила загадочность его пробуждения. Казалось, он только затем и очнулся от своего необыкновенного сна, чтобы попасть в это таинственное заключение. Говард регулярно посещал его и приносил подкрепляющие и питательные напитки и какую-то легкую и вкусную пищу. Входя, он всякий раз запирал за собой дверь. Держался он очень предупредительно и любезно, но Грэхэм не мог ничего узнать о том, что происходит там, за этими безмолвными стенами. Говард весьма вежливо, но решительно избегал всяких разговоров о положении дел в городе. За эти три дня Грэхэм многое передумал. Он сопоставлял все, что ему удалось видеть, с тем фактом, что его стараются держать взаперти. Он строил всевозможные предположения и начал понемногу догадываться. Благодаря этому вынужденному уединению он смог потом осмыслить все, что с ним произошло. Когда наконец наступил момент освобождения, Грэхэм был уже к нему подготовлен... Поведение Говарда доказывало, что он, Грэхэм, действительно значительная персона. Казалось, всякий раз вместе с Говардом в раскрытую дверь врывается веяние каких-то важных событий. Вопросы Грэхэма делались все определеннее и точнее, так что поставленному в тупик Говарду оставалось лишь протестовать. Он повторял, что пробуждение Грэхэма застало их врасплох и к тому же совпало с беспорядками. - Чтобы объяснить это вам, я должен рассказать историю за полтора гросса лет, - возражал Говард. - Очевидно, - сказал Грэхэм, - вы боитесь, что я могу что-то сделать. Я являюсь как бы посредником или по крайней мере могу быть таковым. - Вовсе нет, но, - думаю, я могу вам это сказать, - ваше богатство, которое непомерно возросло за это время, может позволить вам вмешаться в события. А кроме того, ваши взгляды человека восемнадцатого столетия... - Девятнадцатого, - поправил Грэхэм. - Вы человек старого мира и совершенно несведущи в нашем государственном устройстве. - Разве я такой невежда? - Отнюдь нет. - Разве похож я на человека, способного действовать опрометчиво? - Никто не ожидал, что вы можете действовать. Никто не верил в ваше пробуждение. Никто даже не мечтал о вашем пробуждении. Совет поставил вас в антисептические условия. Ведь мы были уверены, что вы давно уже мертвы, что тление только остановлено. А вы между тем... но нет, это чересчур сложно. Мы не можем так скоро... вы еще не оправились после пробуждения. - Нет, это не то, - сказал Грэхэм. - Положим, это так, но почему же меня не насыщают день и ночь знаниями, мудростью ваших дней, чтобы подготовить меня к моей ответственной роли? Разве я знаю теперь больше, чем два дня назад, если с тех пор, как я проснулся, действительно прошло два дня? Говард поджал губы. - Я начинаю понимать, я с каждым часом все глубже проникаю в тайну, носителем которой являетесь вы. Чем занят ваш Совет, или комитет, или как его там зовут? Стряпает отчет о моем состоянии? Так, что ли? - Такое выражение недоверия... - начал Говард. - Ого! - перебил Грэхэм. - Лучше запомните мои слова: плохо будет тем, кто держит меня здесь, плохо будет! Теперь я совсем ожил. Будьте уверены, я окончательно ожил. С каждым днем мой пульс делается все более четким, а мозг работает все энергичнее. Я не хочу больше покоя! Я вернулся к жизни. Я хочу жить. - Жить! Лицо Говарда озарилось какой-то мыслью. Он ближе подошел к Грэхэму и заговорил конфиденциальным тоном: - Совет заключил вас сюда для вашего же блага. Вы скучаете. Вполне естественно - такой энергичный человек! Вам надоело здесь. Но мы готовы удовлетворить любое ваше желание, малейшее ваше желание. Что вам угодно? Быть может, общество? Он многозначительно замолчал. - Да, - произнес Грэхэм задумчиво, - именно общество. - А! Так вот что! Поистине мы невнимательно отнеслись к вашим нуждам. - Общество тех людей, что наполняют ваши улицы. - Вот как! - сказал Говард. - Сожалею... но... Грэхэм начал шагать по комнате. Говард стоял у двери, наблюдая за ним. Намеки Говарда показались Грэхэму не совсем ясными. Общество? Допустим, он примет предложение, потребует себе общество. Но может ли он узнать от своего собеседника хоть что-нибудь о той борьбе, которая началась на улицах города к моменту его пробуждения? Он задумался. Внезапно он уразумел намек и повернулся к Говарду. - Что вы подразумеваете под словом "общество"? Говард поднял глаза вверх и пожал плечами. - Общество себе подобных, - ответил он, и улыбка пробежала по его каменному лицу. - У нас более свободные взгляды на этот счет, чем были в ваше время. Если мужчина желает развлечься и ищет женского общества, мы не считаем это зазорным. Мы свободны от таких предрассудков. В нашем городе есть класс людей, весьма необходимый класс, никем не презираемый, скромный... Грэхэм молча слушал. - Это развлечет вас, - продолжал Говард. - Мне следовало бы об этом подумать раньше, но тут были такие события... - Он указал рукой на улицу. Грэхэм молчал. На мгновение перед ним возник соблазнительный образ женщины, созданный его воображением. Затем он возмутился. - Нет! - воскликнул он и принялся бегать по комнате. - Все, что вы говорите, все, что вы делаете, убеждает меня, что я причастен к каким-то великим событиям. Я вовсе не хочу развлекаться. Желания, чувственность - это смерть! Угасание! Я это знаю. В моей предыдущей жизни, перед тем как заснуть, я достаточно потрудился для уяснения этой печальной истины. Я не хочу начинать снова. Там город, народ... А я сижу тут, как кролик в мешке. Он чувствовал такой прилив гнева, что задыхался. Сжав кулаки, он потрясал ими в воздухе. Потом разразился архаическими проклятиями. Его жесты стали угрожающими. - Я не знаю, к какой принадлежите вы партии. Я нахожусь в потемках, и вы не хотите вывести меня на свет. Но я знаю одно: меня заключили сюда с каким-то дурным умыслом. С недобрым умыслом. Но, предупреждаю вас, предупреждаю вас, что вы понесете ответственность. Когда я получу власть... Он спохватился, сообразив, что такая угроза может быть опасной для него самого, и замолчал. Говард стоял и глядел на него с любопытством. - Это необходимо довести до сведения Совета, - сказал он. Грэхэм чуть не бросился на него, чтобы убить или задушить. Вероятно, лицо Грэхэма красноречиво выражало его чувства, так как Говард не стал терять времени. В одно мгновение бесшумная дверь снова захлопнулась, и человек девятнадцатого столетия остался один. Несколько мгновений он стоял неподвижно, со сжатыми кулаками. Затем руки его бессильно опустились. - Как глупо я себя вел! - вскричал он злобно и стал нервно шагать по комнате, бормоча проклятия. Долгое время он не мог успокоиться, проклиная свою участь, свое неблагоразумие и тех негодяев, которые заперли его. Он не мог спокойно обдумать свое положение. Он пришел в ярость, потому что боялся за будущее. Наконец он успокоился. Правда, заточение его беспричинно, но, без сомнения, оно предпринято на законном основании, - таковы законы новейшего времени. Ведь теперешние люди на двести лет ушли вперед по пути цивилизации и прогресса по сравнению с его современниками. Нет никаких оснований думать, что они стали менее гуманны. Правда, они свободны от предрассудков. Но разве гуманность - такой же предрассудок, как и целомудрие? Он ломал себе голову: как с ним поступят? Но все его предположения, даже самые логичные, ни к чему не привели. - Что же они могут со мной сделать? Если допустить даже самое худшее, - произнес он после долгого размышления, - ведь я могу согласиться на все их требования. Но чего они желают? И почему они вместо того, чтобы предъявить свои требования, держат меня взаперти? Он снова начал ломать голову, стараясь разгадать намерения Совета. "Что значат эти мрачные, косые взгляды, непонятные колебания, все поведение Говарда? А что, если убежать из этой комнаты?" Некоторое время он обдумывал план бегства. "Но куда скрыться в этом густонаселенном мире? Я попал бы в худшее положение, чем древний саксонский поселянин, внезапно выброшенный на лондонскую улицу девятнадцатого столетия. Да и как убежать из этой комнаты? Кому нужно, чтобы со мной произошло несчастье?" Он вспомнил о народном волнении, о мятеже, осью которого, по-видимому, являлась его особа. И вдруг из тайников его памяти, казалось бы, не относящиеся к делу, но звучавшие весьма убедительно, всплыли слова, произнесенные в синедрионе: "Лучше одному человеку погибнуть, чем целому народу". 8. ПО СТЕКЛЯННЫМ КРОВЛЯМ Из вертевшегося вентилятора во второй комнате сквозь отверстие, в котором виднелось ночное небо, послышались смутные звуки. Грэхэм, стоявший подле и размышлявший о той таинственной силе, которая засадила его в эти комнаты и которой он так неосмотрительно только что бросил вызов, с изумлением услыхал чей-то голос. Заглянув вверх, в просветы темного вентилятора, он различил смутные очертания лица и плеч человека, смотревшего на него снаружи. Темная рука протянулась к вентилятору, лопасти которого ударились о нее и покрылись пятнами; на пол закапала какая-то жидкость. Грэхэм посмотрел на пол и увидел у своих ног пятна крови. В испуге он поднял голову. Силуэт исчез. Грэхэм стоял, не двигаясь, напряженно всматриваясь в чернеющее отверстие: снаружи была глубокая ночь. Ему показалось, что он видит какие-то неясные бледные пятнышки, порхающие в воздухе. Они неслись прямо к нему, но, встречая ток воздуха от вентилятора, у носились, в сторону. Попадая в полосу света, они вспыхивали ярким белым блеском и вновь гасли в темноте. Грэхэм понял, что в нескольких футах от него, за стеной этого светлого и теплого помещения, падает снег. Он прошелся по комнате и снова приблизился к вентилятору. Вдруг он заметил, что за колесом вентилятора опять мелькнула чья-то голова. Послышался шепот. Затем осторожный удар каким-то металлическим орудием, треск, голоса, - вентилятор остановился. В комнату посыпались снежные хлопья, они таяли, не долетев до пола. - Не бойтесь, - послышался чей-то голос. Грэхэм стоял у вентилятора. - Кто вы? - прошептал он. Одно мгновение ничего не было слышно, кроме поскрипывания вентилятора, затем в отверстие осторожно просунулась голова незнакомца. Лицо его было обращено к Грэхэму. Черные волосы были мокры от снега, он схватился за что-то рукой. Лицо у него было совсем молодое, глаза блестели и жилы на висках вздулись. Упираясь в темноте обо что-то руками, он напрягал все силы, чтобы сохранить равновесие. Несколько мгновений оба молчали. - Вы Спящий? - спросил наконец незнакомец. - Да, - ответил Грэхэм. - Что вам от меня надо? - Я от Острога, сир. - От Острога? Человек в вентиляторе повернул голову, и Грэхэм увидел его лицо в профиль. Казалось, он прислушивался. Вдруг незнакомец слегка вскрикнул и поспешно откинулся назад, еле успев ускользнуть от завертевшегося вентилятора. Несколько минут Грэхэм ничего не видел, кроме медленно падавших снежных хлопьев. Прошло около четверти часа, затем наверху снова раздался тот же металлический стук; вентилятор остановился, и в отверстии показалась голова. Все это время Грэхэм стоял неподвижно, тревожно прислушиваясь и чего-то ожидая. - Кто вы такой? Что вам нужно? - спросил он. - Мы хотим поговорить с вами, сир, - сказал незнакомец. - Мы хотим... но колесо трудно сдержать. Вот уже три дня, как мы стараемся пробиться к вам. - Что это? Избавление? - прошептал Грэхэм. - Побег? - Да, если вы согласны, сир. - Вы из моей партии, партии Спящего? - Да, сир. - Что же мне делать? - спросил Грэхэм. Глухой треск. В отверстии показалась рука незнакомца с окровавленной кистью, а затем и колени. - Отойдите в сторону, - прошептал незнакомец и спрыгнул, упав на руки и ударившись плечом о пол. Вентилятор яростно завертелся. Незнакомец проворно вскочил на ноги и остановился, переводя дыхание и потирая ушибленное плечо. Его блестящие глаза были устремлены на Грэхэма. - Так вы в самом деле Спящий! - сказал он. - Я видел вас, когда вы спали. Тогда еще каждый мог вас видеть. - Я тот самый человек, который находился в летаргии, - ответил Грэхэм. - Они заперли меня здесь. Я нахожусь здесь с момента моего пробуждения, не менее трех дней. Незнакомец хотел ответить, но, видимо, что-то услышал, оглянулся на дверь и бросился к ней, быстро выкрикивая какие-то непонятные слова. В руке юноши блеснул кусок стали, и он изо всех сил стал сбивать с двери петли. - Берегись! - послышался чей-то голос сверху. Грэхэм увидел над собой подошвы башмаков, нагнулся, и что-то тяжелое рухнуло на него сверху. Он упал на четвереньки, и кто-то перевалился через его голову. Став на колени, он увидел, что перед ним сидит второй незнакомец. - Простите, я не заметил вас, сир, - проговорил тот, тяжело дыша; поднявшись, он помог Грэхэму встать. - Вы не ушиблись, сир? Снаружи послышались удары по вентилятору; кусок белого металла упал сверху, едва не задев лица Грэхэма, и со звоном покатился по полу. - Что это такое? - вскрикнул удивленный Грэхэм, глядя на вентилятор. - Кто вы такой? Что вы делаете? Запомните, что я ничего не знаю. - Отойдите в сторону, - сказал незнакомец, оттаскивая его из-под вентилятора. Оттуда со звоном выпал другой кусок металла. - Мы хотим вас увести отсюда, сир, - заявил новоприбывший, на лбу его багровел шрам и сочились капли крови. - Ваш народ призывает вас. - Как увести? Какой народ? - В зал, около рынка. Ваша жизнь подвергается здесь опасности. У нас есть лазутчики. Мы узнали как раз вовремя - Совет постановил сегодня убить или отравить вас. Все уже готово. Наши люди обучены, охрана ветряных двигателей, инженеры и половина вагоновожатых на зубчатках - все заодно с нами. Весь город восстал против Совета. У нас есть оружие. Он отер со лба кровь рукой. - Ваша жизнь в опасности! - Но зачем вам оружие? - Народ восстал, чтобы защитить вас, сир... Что такое? Он быстро обернулся к своему товарищу, услышав легкий свист сквозь зубы. Грэхэм увидел, как первый незнакомец, делая им знаки спрятаться, осторожно, на цыпочках подошел к наружной двери и встал так, что она, отворившись, прикрыла его собой. В комнату вошел Говард, держа в одной руке небольшой поднос. Лицо его было мрачно, глаза опущены. Вздрогнув, он поднял глаза, дверь с треском захлопнулась, поднос покачнулся в его руке, стальной клинок ударил его в висок. Говард свалился, как подрубленное дерево. Человек, нанесший удар, наклонился, внимательно осмотрел его лицо, затем, повернувшись к двери, вновь принялся за свою работу. - Он принес вам яд, - прошептал чей-то голос на ухо Грэхэму. Бесчисленные лампочки, горевшие вдоль карниза, разом погасли. Наступила полная темнота, только в отверстии вентилятора крутились снежные хлопья и можно было разглядеть три темные фигуры. Затем сверху спустили лестницу, и в чьей-то руке блеснул желтый свет. Мгновение Грэхэм колебался. Но все поведение этих людей, их лихорадочная поспешность, их слова так согласовались с его собственным страхом перед Советом, с его надеждою на побег, что он не стал раздумывать. "Народ ждет меня!" - Я ничего не понимаю, но верю вам, - прошептал он. - Скажите, что мне делать. Человек со шрамом на лбу схватил его за руку. - Взбирайтесь по лестнице, - прошептал он. - Скорее! Должно быть, они услыхали!.. Ощупав руками лестницу и поставив ногу на первую ступеньку, Грэхэм оглянулся и через плечо стоявшего сзади него незнакомца при желтом свете фонарика заметил, что другой незнакомец возится около двери, усевшись на теле Говарда. Грэхэм стал взбираться с помощью незнакомца и людей наверху; он быстро пролез через отверстие вентилятора и очутился на твердой, холодной и скользкой поверхности. Он дрожал от холода. Температура резко изменилась. Вокруг него стояло с полдюжины каких-то людей. Хлопья снега садились на лицо, руки и быстро таяли. На мгновение блеснул бледный фиолетовый свет, потом снова стало темно. Он понял, что стоит на кровле обширной городской постройки, которая заменяет отдельные дома, улицы и площади прежнего Лондона. Кровля представляла собой плоскость, откуда во все стороны громадными змеями тянулись канаты. В снегопаде маячили гигантские колеса ветряных двигателей, которые шумно вращались при порывистом ветре. Где-то внизу, пронизывая снежные вихри, шарил прожектор. Там и сям из темноты выступали смутные очертания каких-то механизмов, приводимых в движение ветром; синеватые искры взлетали к небу. Все это Грэхэм рассмотрел за несколько секунд, пока его избавители стояли вокруг него, переговариваясь между собой. Кто-то набросил на Грэхэма теплый плащ из материи, похожей на мех, застегнул застежки на груди и плечах. Перебрасывались краткими, отрывистыми фразами. Кто-то потянул Грэхэма вперед. - Сюда, - произнес невидимый проводник, указывая на отдаленный смутный полукруг света. Грэхэм повиновался. - Осторожней! - послышался тот же голос, когда Грэхэм споткнулся о канат. - Идите между канатами, а не напрямик. Надо поторопиться. - Где же народ? - спросил Грэхэм. - Тот народ, который ждет меня? Незнакомец ничего не ответил. Он выпустил руку Грэхэма, так как дорога стала узкой, и пошел вперед. Грэхэм послушно следовал за ним. Они почти бежали. - А где другие? - спросил он, с трудом переводя дыхание, но ответа не последовало. Его провожатый только обернулся и ускорил шаги. Они подошли к переходу из поперечных металлических прутьев и свернули в сторону. Грэхэм тоже обернулся назад, но не мог никого рассмотреть в снежном вихре. - За мной! - торопил проводник. Они приближались к ветряному двигателю, вертевшемуся где-то высоко в воздухе. - Стоп, - сказал проводник. Они едва не наткнулись на провод, тянувшийся к отверстию вентилятора. - Сюда! - И они очутились по щиколотку в мокром снегу между двумя металлическими стенками, достигавшими им до пояса. - Я пойду вперед, - заявил проводник. Завернувшись в плащ, Грэхэм последовал за ним. Перед ними раскрылась темная пропасть, через которую был перекинут металлический желоб. Заглянув вниз, Грэхэм увидел только черный провал. На мгновение он даже пожалел, что решился на бегство. Он боялся глядеть вниз, у него начала кружиться голова, он все брел и брел по талому снегу. Наконец они перешли через пропасть, выбрались из желоба и зашагали по площадке, запорошенной снегом и светящейся изнутри. Грэхэм продвигался с опаской - поверхность казалась ему ненадежной, - но проводник смело шагал вперед. Вскарабкавшись по скользким ступеням, они очутились у самого основания громадного стеклянного купола и пошли вокруг него. Далеко внизу виднелись толпы танцующих, слышалась музыка. Сквозь завывания бури Грэхэму почудились крики, и проводник стал его торопить. Они поднялись на площадку, где стояло множество ветряных двигателей, из которых один был так велик, что в темноте мелькала только часть его двигавшегося крыла. Пробравшись через лес металлических подпорок, они наконец очутились над движущимися платформами, вроде тех, какие Грэхэм видел с балкона. Им пришлось на четвереньках ползти по скользкой прозрачной крыше, простирающейся над улицей. Стекла запотели, и Грэхэм не мог различить, что там внизу, но около вершины этой прозрачной кровли стекла были чисты, и ему показалось, что он висит в воздухе. У него закружилась голова, и, несмотря на настойчивые требования проводника, он почувствовал себя как бы парализованным. Далеко внизу муравейником кишел бессонный город при свете вечного дня. Фигурки вестников или рабочих проносились по слабо натянутым канатам, на воздушных мостах было полно народа, мелькали движущиеся платформы. Грэхэму казалось, что он смотрит сверху внутрь гигантского застекленного улья, удерживаемый от падения со страшной высоты только сопротивлением хрупкой стеклянной пластины. На улицах было светло и тепло. Грэхэм же промок от тающего снега, и ноги у него озябли. Некоторое время он не мог двигаться. - Скорее! - кричал испуганный проводник. - Скорее! Грэхэм с трудом добрался до вершины кровли. Следуя примеру проводника, он покатился ногами вниз по склону, увлекая за собой маленькую снежную лавину. Он боялся, что эта покатость оканчивается отвесным обрывом, и очень обрадовался, когда, больно ударившись, погрузился в холодную снежную кашу. Проводник уже карабкался по металлической решетке на обширную ровную поверхность, где сквозь снежную пелену можно было разглядеть смутные очертания новой вереницы ветряных двигателей. Внезапно в мерный шум вращающихся колес ворвался пронзительный, дребезжащий свист какого-то механизма, доносившийся отовсюду, со всех сторон горизонта. - За нами погоня! - воскликнул в ужасе проводник. Ослепительный свет разлился в воздухе, и ночь превратилась в день. Среди снежной метели над ветряными двигателями выросла гигантская мачта с ослепительными шарами, бросавшими яркие полосы света во все стороны. Все вокруг, насколько хватал глаз, было ярко освещено. - Сюда! - крикнул проводник и столкнул его на металлическую решетку, тянувшуюся между двумя покатыми плоскостями, покрытыми снегом. Решетка была теплая и согревала Грэхэму окоченевшие ноги, от которых даже пошел легкий пар. - Скорее! - крикнул проводник, шедший метров на десять впереди, и, не дождавшись Грэхэма, побежал через ярко освещенное пространство к железным устоям ветряных двигателей. Опомнившись от изумления, Грэхэм поспешил за ним; он был уверен, что гибель неминуема. Несколько минут они шли в кружевных сплетениях света и тени, отбрасываемых чудовищными движущимися механизмами. Внезапно проводник отскочил в сторону и исчез в густой тени за углом гигантской подпорки. Через мгновение Грэхэм стоял рядом с ним. Тяжело переводя дыхание, они стали осматриваться. Глазам Грэхэма представилась странная картина. Снег перестал падать, в воздухе носились только редкие хлопья. Обширная ровная поверхность сверкала мертвенно-белым снегом. Там и сям ее прорезывали движущиеся лопасти и чернели гигантские металлические фермы, похожие на неуклюжих титанов. Огромные металлические сооружения, сплетения железных гигантских балок, медленно вращавшиеся в затишье крылья ветряных двигателей, мерцая, круто вздымались в светящуюся мглу. Когда полоса мерцающего света направлялась вниз, перекладины и балки, казалось, стремительно переплетались и паутина теней скользила по белому фону. Безлюдная снежная пустыня с гигантскими, неустанно вращающимися механизмами казалась такой же безжизненной, как одна из заоблачных альпийских вершин. - Они гонятся за нами, - воскликнул проводник, - а мы еще только на полпути! Хотя и холодно, но надо переждать, пока снова пойдет снег. Зубы его стучали от холода. - Где же рынки? - спросил Грэхэм, пристально вглядываясь во мглу. - Где народ? Проводник ничего не ответил. - Смотрите! - прошептал вдруг Грэхэм и весь съежился, припав к снегу. Снег снова начал падать, и из черной пучины ночного неба быстро спускалась какая-то большая машина. Круто снизившись, машина взмыла и повисла на распростертых широких крыльях, выбрасывая сзади струйку белого пара. Затем медленно и плавно заскользила в воздухе, поднимаясь вверх, снова снизилась, описала широкий круг и исчезла в снежной метели. Сквозь плоскости машины Грэхэм успел рассмотреть двух человек, из которых один управлял рулем, а другой, как ему показалось, наблюдал в бинокль. Одно мгновение Грэхэм видел их совершенно отчетливо, затем они потускнели в хлопьях снега и, наконец, исчезли. - Теперь можно! - воскликнул проводник. - Идем! Схватив Грэхэма за рукав, он побежал среди леса подпорок ветряных двигателей. Вдруг проводник остановился и обернулся к Грэхэму, который, не ожидая этого, налетел на него. Оглядевшись, он увидел, что впереди на расстоянии двенадцати метров черная пропасть. Путь дальше отрезан. - Делайте то же, что я, - прошептал проводник. Он подполз к краю и, перегнувшись, спустил одну ногу. Нащупав ею какую-то опору, он соскользнул в пропасть. Потом высунул голову. - Здесь есть выступ, - прошептал он. - Всю дорогу будет темно. Следуйте за мной. Грэхэм нерешительно опустился на четвереньки, подполз к краю и заглянул в бархатно-черную бездну. Несколько мгновений он стоял неподвижно. Наконец решился, сел и спустил ноги. Проводник схватил его за руку и потащил вниз. С замиранием сердца Грэхэм почувствовал, что скользит в бездну, и скоро очутился в желобе, наполненном мокрым снегом; кругом было темно, хоть глаз выколи. - Сюда, - послышался шепот. И Грэхэм, скорчившись и прижимаясь к стенке, пополз за проводником по мокрому снегу. Долго двигались они молча, изнемогая от холода и усталости; казалось, этому мучительному пути не будет конца; Грэхэм уже не чувствовал своих замерзших рук и ног. Желоб спускался вниз, и Грэхэм заметил, что край кровли находится на высоте нескольких метров над ними. Выше виднелся ряд тускло светящихся пятен, вроде плотно занавешенных окон. Над одним из них был укреплен конец каната, спускавшегося вниз и исчезавшего в темной бездне. Внезапно проводник схватил его за руку. - Тише, - еле слышно прошептал он. Взглянув вверх, Грэхэм с ужасом увидел огромные распростертые крылья летательной машины, медленно и беззвучно проносившейся по снежному голубовато-серому небу. Мгновение - и она исчезла. - Не шевелитесь; они еще вернутся. Оба замерли. Затем проводник встал и, ухватив канат, стал быстро его к чему-то привязывать. - Что это такое? - спросил Грэхэм. В ответ послышался слабый крик. Грэхэм обернулся и увидел, что проводник точно застыл от ужаса и смотрит на небо. Грэхэм заметил вдалеке летательную машину, она казалась совсем маленькой. Крылья ее широко развернулись, машина быстро росла, приближаясь к ним. Проводник лихорадочно принялся за работу. Он сунул в руки Грэхэму две скрещенные перекладины. Грэхэм в темноте мог только ощупью определить их форму. Они были прикреплены к канату. На тросе он нащупал мягкие, эластичные петли для рук. - Пропустите крест между ног, садитесь, - взволнованно шептал проводник, - держитесь за петли. Крепче держитесь, крепче! Грэхэм повиновался. - Прыгайте! - крикнул проводник. - Прыгайте, ради бога! Грэхэм ничего не мог ответить. Впоследствии он был рад, что темнота скрыла его лицо. Он молчал, дрожал, как в лихорадке, и смотрел на летательную машину, которая неслась прямо на них. - Прыгайте! Прыгайте! Скорей, ради бога! А не то они поймают нас!.. - воскликнул проводник и толкнул Грэхэма. Грэхэм пошатнулся, непроизвольно вскрикнул и в ту самую минуту, когда машина была над их головой, ринулся вниз, в черную бездну, крепко обхватив ногами перекладины и конвульсивно цепляясь руками за канат. Раздался сухой треск, и что-то ударилось о стену. Он слышал, как гудел канат, по которому скользил блок, как кричали люди, сидевшие в летательной машине. Он чувствовал, что в спину его упираются чьи-то колени... Он стремительно падал вниз, изо всех сил сжимая спасительный трос. Он хотел крикнуть - и не мог. Он летел по направлению к ослепительному свету. Внизу уже виднелись знакомые ему улицы, подвижные пути, громадные светящиеся шары и сплетения балок. Все это неслось мимо него куда-то вверх. Затем какое-то круглое зияющее отверстие поглотило его. Он снова очутился в темноте, стремглав падая вниз и до боли в руках впиваясь в канат, - и вот раздался какой-то звук, свет ударил ему в глаза, и он увидел себя над ярко освещенным залом, полным народа. Народ! Его народ! Навстречу ему плыла эстрада с подмостками. Он спускался по канату в отверстие справа от эстрады. Грэхэм почувствовал, что скорость движения начинает замедляться. И вдруг движение стало совсем медленным. Послышались радостные крики: "Спасен! Наш правитель! Он спасся!" Подмостки медленно приближались к нему. Потом... Он услышал, как проводник, сидевший у него за спиной, испуганно закричал, и крик этот был повторен толпой внизу. Грэхэм почувствовал, что он уже не скользит по канату, а падает вниз вместе с канатом. Буря криков, вопли ужаса. Еще мгновение - и вытянутые руки его наткнулись на что-то мягкое. От сотрясения Грэхэм потерял сознание... Его подхватили на руки. Ему казалось, что его перенесли на платформу и дали ему что-то выпить. Что сделалось с его проводником, он не видел. Когда он очнулся, то увидел, что стоит. Чьи-то руки его поддерживают. Он находился в нише вроде театральной ложи. Может быть, это и был театр. В ушах его отдавался оглушительный рев толпы: - Вот Спящий! Спящий с нами! - Спящий с нами! Наш правитель! Он с нами! Он спасен! Громадный зал был полон народа. Грэхэм не мог различить отдельных лиц - море голов с розовой пеной лиц, взмах рук, платков. Он чувствовал гипнотизирующее влияние толпы. Балконы, галереи, огромные арки, за которыми открывались далекие перспективы, - все кишело ликующим народом. Невдалеке, как мертвая змея, лежал канат, перерезанный в верхней части людьми с летательной машины. Люди суетились, убирая его с дороги. Стены здания содрогались от рева многотысячной толпы. Грэхэм всматривался в окружающие его лица. Несколько человек поддерживали его под руки. - Отведите меня в маленькую комнату, - сказал он, - в маленькую комнату. Больше он ничего не мог выговорить. Какой-то человек в черном одеянии выступил вперед и взял его под руку. Другие отворили перед ним дверь. Его подвели к креслу. Тяжело опустившись, почти упав, он уткнул лицо в ладони. Он дрожал, как в лихорадке. Кто-то снял с него плащ, но он даже не заметил этого