ная. Я-то надеялась, повернулась она к К-17, - у тебя получится все ему разъяснить. - Каджек в ответ лишь тускло улыбнулся. - Ты знаешь, почему мы зовем их гребирами? - снова спросила она Карлсена. Тот молча покачал головой. - В вашем языке этому слову эквивалента нет. Оно означает "эгоисты", или "центрованные на самих себя". Хотя в целом значение шире. - Солипсисты? - переспросил Карлсен. - Уже ближе. То есть партнер, когда речь идет о сексе, является просто орудием наслаждения. Гребиры не заинтересованы в том, чтобы давать удовольствие. Более того, для них это фактически невозможно. Стоит гребиру почувствовать, что партнер испытывает удовольствие, как у него самого оно исчезает. Карлсен состроил недоуменную мину. - У нас бы их сочли за душевнобольных. - Вот и мы их считаем, - холодно, без всякого юмора улыбнулась Ригмар. - Но чем они мотивируют такое поведение? - Говорят, что оно продиктовано логикой. Любые моральные идеи они считают иллюзией. Утверждают, что сама природа безнравственна. - Так они что, не хотят жить с вами? - Разумеется, нет. К нам они относятся с полным презрением. Карлсен покачал головой. С мгновенной ясностью высветилось ему нечто самоочевидное. - Они напрашиваются на гибель... Удивительна была их реакция: в неожиданном изумлении распахнувшиеся глаза. - Почему ты так сказал? - резко спросила Ригмар. Напор ее взгляда вызывал некоторую растерянность - трудно было говорить откровенно. Помявшись, Карлсен скованно произнес: - Потому что такое отношение губительно для них самих. - Но вы сказали "напрашиваются", - уточнил К-17 Ах, вот оно что... - На Земле мы говорим "напрашивается", когда кто-то ведет себя настолько плохо, что как бы, сам накликает на себя беду. Оба молчали, в упор глядя на него. Наконец Ригмар сказала: - Ты говоришь так, будто тебя посетило озарение. Только чересчур быстро, и я не успела уловить (Карлсен не нашелся, что сказать). Видишь ли, мы с К-17 слишком уж хорошо гребиров знаем, из-за такого плотного соседства. Они нам кажутся совершенно неразрешимой Проблемой. Твердят, что нуждаются в нас, но стоило б нам так или иначе дать, чего они хотят, тут нам и конец. А теперь ты говоришь, что это ОНИ напрашиваются на гибель. Вот почему я желаю знать, что ты имел в виду. И опять - пронзительная ясность! - Что они подсознательно желают собственной гибели. Ригмар с каджеком переглянулись: - Интересно, если б ты был прав, - произнесла она задумчиво. - Чувствовалось, что она взволнована, хотя пытается это скрыть. Внимание отвлек шум сверху: дробное постукивание, напоминающее дождь. Через несколько секунд оно переросло в ровный шелест ливня, заполонивший весь зал. Гулко грянул гром. - Что это? - Гребиры прибыли, - ответила Ригмар. Сквозь затихающий раскат прорезалось гудение - высокое, вроде зуммера. - А это что? - Джерид вызванивает тревогу, - улыбнулась Ригмар. - Они любят демонстрировать, что оповещение у нас оставляет желать лучшего. Ну что, мы пошли, - повернулась она к каджеку. К-17 протянул Карлсену руку. - Надеюсь когда-нибудь снова с вами встретиться. - Рано прощаешься, - сказала Ригмар, - Тебе б тоже не мешало с нами сходить. - Разумеется, - с готовностью откликнулся К-17 (если и удивился, то виду не подал). И правда, на подходе к двери стало видно: ливень, можно сказать, невиданный. На тротуаре воды было уже с дюйм. Между тем, хлестало так, что капли рикошетили будто градины, у верхнего пролета уже по колено. Каджек тронул что-то там на стене, и послышался всасывающий звук. Через несколько секунд воды у лестницы как небывало: унеслась по стоку. Карлсен, видя, что явно Ригмар собирается наружу замешкался. - А переждать нельзя, пока остановится? - Не остановится. Это у них шутки такие. - Твердой походкой поднявшись по ступеням, она вышла под ливень, в считанные секунды промочивший ее до нитки. Когда наружу вышел и каджек, Карлсену ничего не оставалось, как зашлепать следом. У него перехватило дыхание. Это тебе не Земля, где удельный вес воды вдвое меньше. Струи лупили внавес будто из брандспойтов. Удивительно то, что К-17 и Ригмар шли так, словно для них это легкий душ. Да, массы в них больше, но чтобы с такой, поистине вызывающей непринужденностью... Поминутно поскальзываясь, он доковылял до транспортера и рухнул в ближайшее кресло (Тьфу! Не сиденье, а ковш с водой). Кресла моментально двинулись вверх по амфитеатру, где каждая ступень представляла собой миниатюрный водопад. В сидячей позе хлестало еще сильнее. Карлсен прикрыл голову руками. В этом положении он обнаружил под стеклом необычайно бурное движение. Оказывается, это неистово метались рыбы, а какие-то существа вроде пестрых осьминогов, прилепившись к стеклу присосками, пучили на Карлсена овальные, как у каджека, буркалы. От такого вида даже дискомфорт и гвоздящие струи ливня на миг забылись. Секундное это отвлечение обернулось проблеском свободы. С небывалой четкостью Карлсен убедился, что тело лишь придаток ума. Дождем теперешний дискомфорт объяснялся лишь отчасти. Подлинная же проблема состояла в том, что ум усиливал этот дискомфорт, предполагая, что он имеет отношение к нему. Стоило переключиться мыслями на что-то другое, как неудобство перестало донимать, словно происходило с кем-то другим. Одновременно с тем его повторно охватил взмыв светлого восторга. Ливень вдруг перестал восприниматься как нечто тягостное, показавшись, наоборот, чем-то удивительно расслабляющим, все равно, что циркулярный душ. Убрав с головы руки, Карлсен поднял лицо навстречу курящемуся небу. Кресло остановилось, и он открыл глаза. В нескольких футах стояла Логайя, неожиданно чувственная в облепившем рельефные формы платье. Позади стоял угрюмо нахохлившийся Крайски. - Ну как, понравилось?! - прокричал он, перекрывая зуммер джерида и оглушительный шелест ливня. Карлсен в ответ лишь кивнул. Все впятером они без разговоров двинулись через площадь. От чуть маслянистой воды тротуар сделался скользким, так что даже босиком ступать приходилось осторожно. Но стойкая и вместе с тем легкая радость без всякого напряжения пропускала сквозь себя и хлесткие удары струй и порывы ветра, которые, набирая разбег по прямым коридорам улиц, били иной раз, казалось, разом с нескольких сторон. Без воздействия ума тело двигалось непринужденно и легко, ведомое особой, животной сноровкой. Вышли на набережную, где швартовались лодки - в одной из них, укрывшись от ветра у стены причала, двое женщин сортировали пеструю груду рыбы. На плотной воде озера ветер не сказывался фактически никак: так, легкая рябь. В конце причала Карлсен с интересом заметил прозрачное, напоминающее снаряд судно, футов двадцати длиной, цепями пришвартованное к двум штангам. Форма изящная, обтекаемая. - Что это там? - спросил он у каджека. - Корабль гребиров. Жаль, что путь лежал в противоположную сторону: хотелось как следует рассмотреть вблизи. Начать с того, у судна не было заметно двигателя или иного двигательного приспособления. И сидений не было, лишь несколько прозрачных цилиндров в рост человека, приделанных, видимо, к полу. Оказывается, шли на окраину города, к зданию с видом на озеро. Своим видом оно разительно отличалось от других: чуть ли не вдвое выше, с островерхим конусом, словно раковина моллюска. Было что-то странно фривольное в его розоватом, с белыми прожилками цвете: эдакий детский пляжный балаганчик. Прихотливых очертаний вход, кажущийся естественной частью раковины, выходил на озеро, посреди которого эксцентричной скульптурой вздымался джерид. - Зал Ритуала, - лаконично сказала Ригмар. Ливень с ветром расходился так, что лишь на самом подходе под портиком различились четыре фигуры. Вначале показалось, что это молодые девушки - стройные, с короткими светлыми волосами, в белых туниках. Лишь когда один, шагнув вперед, поднял в приветствии руку, стало ясно: мужчины. В эту секунду ливень прекратился - резко, будто кто выключил поливочную машину. Одновременно перестал гудеть и сигнал. Воцарившаяся тишина казалась неестественной. - Я Макрон, - представился мужчина в белом. - А со мной Проспид, Мискрат и Бальтаир. - При этом каждый, кого он называл, слегка кланялся. Каждый был по-своему очень эффектен. Макрон - тонкими чертами и чуть вытянутым подбородком, Проспид - продолговатым лицом с квадратной челюстью. Мискрат выделялся худощавым лицом, перебитым носом и пронзительными синими глазами, Бальтаир, последний из четверки, был плотнее и выше остальных, орлиным профилем и странно холодным взором напоминая какого-нибудь развращенного и на редкость опасного римского тирана. - Это Ригмар, - представила в свою очередь Логайя, - главный исполнитель мессары и управитель Ритуала. А я Логайя, главный распорядитель. - Добро пожаловать в Хешмар-Фудо, - сказала Ригмар. Карлсен был несколько растерян. Он-то ожидал увидеть, облаченных в черное уббо-саттла, вроде тех, что на макете Гавунды. А тут, оказывается, что-то вроде студенческой спортивной команды. - Это двое гуманоидов с Земли, - повела рукой Ригмар, - и К-17, наш ведущий технический советник. Крайски, он заметил, ограничился просто кивком, хотя когда их взгляды с Макроном встретились, между ними мелькнуло понимание. Сам Карлсен эдак церемонно склонил голову. И наконец, К-17 состроил какую-то невнятную гримасу. - Мы рады быть вашими гостями, - сказалг вслух Макрон. При этих словах температура стала ощутимо повышаться. Еще секунда, и сверху снопом ударил солнечный свет. В облаках (надо же!) образовалась прореха, в которой обнажилась пронзительная зелень неба. Причем облака не плыли, а как бы всасывались в некую воронку. Сама Вега хотя и не была видна, свет неприятно слепил глаза. Хлынула жара, словно кто открыл печную заслонку. Через несколько секунд от тротуаров густо повалил пар. - Великодушный жест с твоей стороны, кивнула РигМар. -- Но мы предпочитаем избегать прямого солнечного света. - Как пожелаешь, - склонил голову Макрон. Секунда, и облака затянулись, а вместе с тем потускнел, и свет. - Только прошу, позволь мне высушить вашу мокрую одежду. - Пожалуйста, не беспокойся. - Однако я настаиваю, - улыбнулся Макрон участливо. При этом откуда-то задул теплый ветер, словно из гигантского фена, в струе которого захлопали, полощась, туники. Причем дуло как будто отовсюду разом, даже снизу. Ригмар с Логайей терпеливо стояли, прижав руками юбки, в то время, как Макрон смотрел на них с бесстрастной улыбкой. Карлсен, наслаждаясь приятным теплом, тем не менее, чувствовал во всем этом явный подвох: Макрон, несмотря на свою показную учтивость и церемонность, вел себя явно вызывающе. Все было направлено на то, чтобы навязать свою волю. Причем женщины не могли выразить протест, не выйдя при этом за рамки вежливости, что создало бы Макрону лишь дополнительное преимущество. Продержавшись с минуту, струи жара унялись. И тунюка Карлсена, и волосы были теперь совершенно сухими. - Может, проведешь нас внутрь? - с улыбкой обратился к Ригмар Макрон. Юноши выстроились в ряд, и Ригмар с Логайей пошли впереди, Крайски сзади. Карлсен задержался - хотелось кое о чем спросить у каджека. - Они в самом деле могут управлять погодой, или это какой-то трюк? - Нет, не трюк. - А почему они все так молоды? - Никогда не суди гребира по внешности, - только и сказал тот в ответ. В портике они остались одни. Раковина просто зачаровывала; такое затейливое переплетение завитков и спиралей. Теперь различалось, что это, в сущности, панцирь какого-то морского животного, причем толщиной не больше полудюйма. А когда вглядываешься, ощущение такое, будто тебя втягивает в какое-то невероятное хитросплетение. - Что это за создание? - спросил он у каджека. - Мы называем его экандрианский керт. Узор настолько магнитил взгляд, что с трудом можно оторвать. - Хищник? - Пожалуй, самое смертоносное из всех морских чудищ на этой планете. Естественной смертью они не умирают. Это, например, пришлось убить, прежде чем заложили город. Когда подошли к двери, вход им преградила спина того самого юноши с лицом римского тирана. - Прошу прощения, - подал голос Карлсен. Тот, обернувшись, окинул его бесстрастным взглядом. - Думаю, вам придется подождать снаружи. - Как, ведь нас пригласили? - Не мы же, - ответил Бальтаир. Вроде и грубостью не назовешь, но налицо скрытая враждебность. Карлсен почувствовал вспышку раздражения. Ясно, что Бальтаир и не думал сторониться, так что подвинуть его можно было лишь силой. Хотя попробуй- ка сдвинь глыбу весом в четверть тонны. И тут из помещения ясно послышался голос Ригмар: - Пропусти их, пожалуйста. Бальтаир странно пустым взором уставился Карлсену в лицо и так простоял секунд десять, будто не слыша. Затем, снисходительно отстранившись, дал пройти. Карлсена буквально трясло. Как психиатру, работающему в тюрьмах, такой взгляд ему доводилось видеть часто. Взгляд опасного психопата. Внутри было людно. Два с лишним десятка женщин (иные совсем еще девочки) стояли вдоль зеркально-серебристых стен. Мужчины сидели на длинной скамье у задней стены. Напряженность поз придавала им смутное сходство с гладиаторами, ждущими вызова на арену. Свет от озера, отражаясь на стенах и потолке, давал видимость не хуже дневной. Примечательно, что у всех женщин, кроме Ригмар и Логайи, волосы до плеч. В центре помещения, где стояли Ригмар с Логайей, возвышался аппарат: два сообщающихся цилиндра вроде тех, что в здешней лаборатории. Разница лишь в том, что от каждого цилиндра ответвлялась трубка поуже диаметром дюймов шесть, где пульсировало что-то вроде белого пара, который то и дело пронизывался мерцающими спиралями. Перед аппаратом стоял пульт в форме трибуны, а возле - высокий металлический цилиндр. Ригмар повернулась к дружно поднявшимся мужчинам. - Кто будет первым? Они вежливо переглянулись. Наконец вперед выступил Бальтаир. - Я. Он прошел на центр и остановился у одного из цилиндров. - Кого ты выбираешь? - осведомилась Ригмар. Бальтаир не колеблясь поднял руку и указал: - Ее. Девушка, на которую пал выбор, из всех присутствующих казалась моложе всех: стройные бедра, едва оформившаяся грудь. - Гэйлис, - позвала Ригмар. Девушка если и нервничала, то вида не подала: лицо бесстрастное как у куклы. Она шагнула вперед, на Бальтаира и не глядя. Тот разглядывал ее с таким явным вожделением, что оно передалось в этом помещении всем - некое вибрирующее, сродни электрическому току тепло в области сердца. Оба, словно соблюдая некий обусловленный ритуал, повернулись к цилиндрам, и, открыв дверцы, вошли. Буквально следом пульсирование в газовых трубках усилилось, а вместе с ним стал меняться и цвет - у Бальтаира через несколько секунд, сменился на ярко алый, а у девушки на столь же чистый индиго. Карлсен цепко смотрел -- впервые процесс перехода наблюдался снаружи. Хотя все выглядело до странности непримечательно. Логайя подошла к пульту, и верх-низ обоих цилиндров напряженно дрогнул синеватым свечением. Бальтаир и Гэйлис закрыли глаза. А когда, через секунду, открыли, у девушки трубка стала алой, а у гребира сменилась на индиго. Причем у Гэйлис она теперь полыхала ярче, а у Бальтаира чуть потускнела. Тишина воцарилась полная, все словно затаили дыхание. Гэйлис из цилиндра вышла первой, и смотрелась теперь совершенно по иному - улыбалась и лучилась вожделением, которое прежде исходило от Бальтаира. Последнее, более того, усилилось, буквально звеня под сводами. Изменился и показавшийся из цилиндра Бальтаир. Агрессивность схлынула, вид кроткий, присмиревший. Гэйлис шагнула навстречу Бальтаиру и медленно завела руку ему за шею - будучи на полголовы ниже, она невольно приподнялась на цыпочки. Сунув руку ему под тунику и высвободив наружу вялый пенис, девушка у всех на глазах влажно скользнула языком Бальтаиру меж губ. Через несколько секунд пенис набряк и она ввела его себе меж бедер, чуть подправив сзади рукой, после чего притиснулась к гребиру, обняв его за шею. Электризующий трепет в области сердца, усилившись, перерос вдруг в томительную, по-весеннему свежую сладость. Одновременно с тем что-то сменилось в атмосфере, враз забурлившей вдруг жизненной энергией, пронизавшей всех присутствующих. Слияние концентрации было сродни слиянию голосов в хоре, создавая поистине молитвенное единение. Тут в неожиданном проблеске Карлсен понял. Серебристые стены служили неким телепатическим изолятором, от которого все ментальные импульсы средоточились в пределах зала. А, поскольку внимание каждого было приковано к находящейся в центре паре, ее внутреннее состояние сказывалось на каждом из присутствующих. Все равно, что пьеса, которую смотришь с таким поглощающим вниманием, что невольно сливаешься душой с персонажем. Девушка явно растерялась и занервничала, очутившись в мужском теле, но тем не менее отзывалась на возбуждение партнера. Зрелище захватывающее, и к тому же трогательное: извечная драма женской невинности, одолевающей предвзятость и покоряющейся в итоге мужскому вожделению. Бальтаир так полыхал желанием, что оно оглашало своды подобно реву. Просто каннибал какой-то, рвущийся растерзать, сожрать. Но это было невозможно, поскольку он находился в ее теле. Теперь понятно, почему в ритуал входил обмен телами: предосторожность, чтобы гребир не уничтожил партнершу. Напряжение вдруг схлынуло: Гэйлис, отстранившись, юркнула ладонью в карман туники. Выпростав оттуда прозрачный мешочек, она обеими руками водрузила его Бальтаиру на жезл. Чуть-чуть не успела: первый неистовый плевок спермы пролетел на тунику одной из женщин. По залу пробежал негромкий ропот (ни дать ни взять болельщики осуждают неудачный удар на теннисном корте). Бальтаир исходил эякуляцией с полминуты, пока мешочек не отяжелел от белесой жидкости - вот-вот хлынет через край. Изумляло само обилие семени - на Земле такое увидишь разве что у быка. Гэйлис передала мешочек Логайе. Та, проворно запечатав, сунула его в металлический цилиндр (безусловно, холодильный агрегат). Бальтаир, между тем, впал как бы в изнеможение: глаза закрыты, руки обвисли плетьми, словно вот-вот свалится в обморок. Внезапно зал будто наводнила сонная удовлетворенность - весеннее утро переросло в спелый летний день (Карлсен сдержался, чтобы не зевнуть. Сейчас, видимо, разойдутся по цилиндрам и снова разменяются). Но ритуал, оказывается, предусматривал нечто иное. Гэйлис вместо этого вернулась в круг женщин, все так же улыбаясь и лучась чувственностью. Бальтаир поплелся назад к скамье и ахнулся на нее так, что пол задрожал. Закрыв глаза, голову он откинул к стене. Вскоре стало ясно: спит. Кто следующий, спрашивать не пришлось: вперед уже выступил Макрон. На этот раз ритуальную фразу произнесла Логайя: - Кого ты выбираешь? - Тебя, - ответил гребир с улыбкой. На миг все потрясение застыли. Наконец нашлась Ригмар: - Ты знаешь, что это запрещено. Макрон не сводил глаз с Логайи: было ясно, что он пытается подавить ее своей волей. Карлсен проникся невольным восхищением. Ясно, почему его избрали лидером. Неуверенности или сомнения в нем не было ни на йоту (дескать, "отказ отказом, но свое я все равно возьму"). - А как считает Логайя? - дерзко спросил он. - У тебя нет права... - начала было та. - Я знаю. Но все равно хочу тебя. Логайя с Ригмар переглянулись. В эту секунду всем стало ясно: верх одержал гребир. - Решение за тобой, - никчемно подытожила Ригмар. Логайя, пожав плечами, направилась к ближнему цилиндру. Когда вошла, индикатор высветился цветом индиго. Макрон открыл дверцу соседнего цилиндра. Секунда, и индикатор вспыхнул кроваво-алым. Секунд через десять цвета поменялись. Макрон при переходе даже не закрывал глаз. Первой из цилиндра вышла Логайя. Лицо, хотя и спокойное на вид, так или иначе выказывало глубокое довольство Макрона: свое все же взято. Удовлетворение прямо-таки максимальное. Приспустив наплечные лямки, платье он сбросил на пол. Обнаженной Логайя смотрелась безупречно. Ноги словно литые, замечательной формы, грудь крупная и упругая, без малейшего намека на дряблость. Макрон появился следом - осанисто, достойно, без робости и нерешительности, которые все же выказала Гэйлис. Судя по виду, в мужском теле Логайя чувствовала себя совершенно свободно. Было совершенно ясно, почему он выбрал именно ее. Отчасти в шутливое назидание Бальтаиру, из всех присутствующих выбравшему самую молоденькую и уязвимую: Макрон, в противовес ему, выбрал фигуру авторитетную. И то потому, что ритуальную фразу произнесла Логайя. Произнесли ее Ригмар, он бы избрал ее. Первым вперед выступил мужчина - с подобием улыбки, словно забавляясь от мысли, что сейчас предстоит любовь с собственным телом. Бесцеремонно притянув Логайю, он ее поцеловал. Ясно, что Макрон сейчас находился в невыгодном положении. Такой решительности он не ожидал. Правой рукой обвив партнера за шею, левой он полез под мужскую тунику. Все почувствовали мелькнувшую меж ними искру, отозвавшись на нее вспышкой возбуждения. Логайя, в отличие от Гэйлис, намеревалась продемонстрировать, что гребиру не уступает ни в чем. Тем не менее, первоначальное столкновение воль вскоре растворилось в чувственном наслаждении. Оба перестали сознавать чужую индивидуальность, уйдя в пылкий обмен ощущениями. Удивляло, что все присутствующие сопереживают это соитие с прежней остротой. Казалось бы, внимание могло уже и поистощиться. Впрочем, теперь понятно: людские мерки он пытается применить к существам, уровень концентрации которых неизмеримо превосходит любого человека. Более того, у него и собственные силы выросли в сравнении с тем, что было на Земле. На занятиях йогой и медитацией Карлсен иной раз достигал повышенной степени контроля, тем не менее оно ни в какое сравнение не шло со стойким свечением интенсивности, что впервые заставило его осознать силы собственного ума. На этот раз Карлсен специально дистанцировался от пика оргазма, но мимоходом удовлетворенно подметил, что спермы сейчас не пропало ни капли. В тот момент когда Логайя передавала Ригмар мешочек (та его сноровисто запечатала и бросила в холодильник), Макрон, казалось, тоже вот-вот потеряет сознание, как Бальтаир. Не ничего - встрепенувшись, выпрямился и расправил плечи. Размена телами, как и в предыдущий раз, не было: Логайя прошла к остальным женщинам, а Макрон твердой поступью направился к скамье. А когда проходил мимо и их взгляды встретились, Карлсен ошеломленно поймал себя на том, что смотрит на Логайю: улыбка, выражение глаз, мимика губ - ошибка исключена. Мискрат, - юноша с перебитым носом, - шагнул уже вперед. Но не прошел он и двух шагов, как раздался голос Ригмар: - Поскольку Макрон изменил порядок церемонии, я воспользуюсь своим положением главной исполнительницы Совета, и внесу дальнейшее изменение. - Она сделала паузу, для полноты эффекта. - Следующий выбор сделаю я. Макрон в образе Логайи, прислонясь среди женщин к стене, наблюдал с улыбкой: дескать, детство все это. Секунду спустя улыбка сменилась ошарашенным выражением, когда Ригмар объявила: - Я выбираю его, - и указала на Карлсена. - Я протестую! - шагнула вперед Логайя. - Это нарушает все договорные рамки. - Согласна, - парировала Ригмар, глядя на него со спокойствием, скрывающим вызов. Прием тот же, какой он сам использовал десять минут назад: полная уверенность, что "будет так, как я сказал". - Но это же несерьезно, - Логайя явно была потрясена. - Это будет абсолютно бессмысленно. - Почему же? - Потому что он человек, - Макрон-Логайя метнул на Карлсена презрительный взгляд. - Способный, тем не менее, давать нам мужское семя. Макрон полностью вышел из равновесия. - Ты... Так вы говорите нам, что намерены изменить правила? - Какие именно? - надменно улыбнулась Ригмар. Макрон молчал. Ригмар оглядела остальных гребиров. - Кто-нибудь еще возражает? Нет? Идем, - позвала она Карлсена. Впервые за все время он почувствовал себя неуютно. Мысль о прилюдном соитии вызывала беспокойство. А вдруг не получится? Впрочем, что за вздор: он же будет в теле Ригмар. Карлсен твердой поступью прошел в середину круга. Ригмар вошла в свой цилиндр, вспыхнувший синим - цвет несколько светлее и холоднее, чем у Логайи. Войдя в соседний, Карлсен смущенно увидел, что индикатор лишь чуть порозовел, вроде разбавленного вина. Краем глаза успел заметить: гребиры на скамье глумливо скалятся. Ощутив знакомое головокружение, Карлсен закрыл глаза. Вскоре повышенная энергичность с ровно тлеющим огоньком сексуальности дали понять, что он перекочевал в тело Ригмар. Но лишь с выходом из цилиндра различилась вся степень перемены в сознании. Ни один из прежних обменов не был хотя бы опосредованно связан с переселением в женское тело. Все ощущения сейчас казались более четкими, от тепла щек до прохлады стеклянистого пола под босыми ступнями. Как он и ожидал, тело ощущалось гораздо тяжелее, хотя это совершенно не сказывалось на дышащих ровной силой мышцах: ни дать ни взять атлет на пике спортивной формы. Хотя самыми поразительными были умственное и эмоциональное различие - такое ошеломляющее богатство, что полностью и не охватишь. Ригмар, приблизившись, прижала его к себе, вызвав в теле встречную вспышку удовольствия. Со странно вязким ощущением того, что нарушается некий запрет. Карлсен обнял ее за шею и припал губами к ее рту, одной рукой, между тем, потянувшись под тунику, нащупать мужской орган. Тот, к счастью, пребывал уже в эрекции: получается, для Ригмар его тело было таким же возбуждающим. Он приподнял тунику, чтобы сподручнее вправить жезл между бедер, и когда их гениталии пришли в контакт, сразу же ощутил знакомый поток жизненной силы. В точности, как то первое ощущение дифиллизма с Хайди Грондэл, только роли сейчас поменялись. С началом соития все остаточное напряжение сошло на нет. Странность женского обличия перестала восприниматься, враз очаровав способностью вызывать такой отклик желания в партнере. Мужское тело лишь производило сексуальную энергию - своим откликом он формировал ее и трансформировал, как дирижер формирует звуки оркестра. (Просто откровение, надо будет обязательно над этим поразмыслить). Что удивительно, текущая встречно энергия партнера была явно женская - от нее веяло личностью Ригмар, а стоило сомкнуть веки, как перед глазными яблоками замерцал поток цвета индиго. Из всех прежних ощущений этот обмен был, пожалуй, самым интенсивным. Пыл, вызванный тогда Фаррой Крайски, казался в сравнении с ним никчемным фарсом, каким-то злым детским озорством. С Ригмар чувство запретности быстро подчинилось взаимному стремлению, неожиданно невинному по своей сути. В нем мгновенно угадывалась та чистая сексуальная энергия, что ощущалась в лаборатории у Ригмар - та, подсолнечно-желтая. Взаимодействие продолжалось, и стало ясно, что энергии сливаются подобно двум ручьям, сохраняя вместе с тем свою индивидуальность. Наблюдение настолько интересное, что сексуальное возбуждение как бы сместилось на второй план: тело полыхало, а ум взирал сторонним наблюдателем. Крупная дрожь чувственности возвестила приближение оргазма. Карлсен- Ригмар полез в карман туники и вынул оттуда паутинно тонкий мешочек. Он зачарованно пронаблюдал, как головка пениса исторгла в него тугую струйку спермы. И горькое сожаление пронзило от того, что все закончилось так быстро. Он замешкался, не зная, будет ли Ригмар размениваться сейчас телами. Но это явно противоречило порядку ритуала. Она сделала знак смуглой женщине, представленной как Ашлар; та заняла место распорядительницы, а сама Ригмар в образе Карлсена прошла к стене за спины гребиров. Карлсен же, с облегчением убедившись, что маскарад окончен и он теперь опять неброский зритель, прошел и встал среди женщин. С соитием схлынуло и все остаточное напряжение. Первой реакцией на выход сексуального напряжения была дремливая умиротворенность, сродни блаженству в теплой ванне. Вскоре оно сменилось сексуальным подъемом - частично отклик на общую атмосферу в зале, но, прежде всего, непосредственно восприятие тела, в котором он сейчас обитал. По глубине оно намного превосходило обычную мужскую возбужденность от прикосновения к обнаженной женской плоти, поскольку контакт теперь был прямой. Вот она, наивысшая форма интимной близости: тело женщины принадлежало ему сейчас в самом, что ни на есть, буквальном смысле. Возвратившись вниманием к церемонии, он увидел, что новая распорядительница вызвала Мискрата, который в свою очередь избрал черноглазую шатенку, стоящую рядом с ним, Карлсеном - ее звали Герлинна. Провожая взглядом ее невесомую поступь танцовщицы, Карлсен ошеломленно поймал себя на том, что знает эту девушку близко словно сестру. Все в ней казалось странно знакомым. Сквозная эта ясность озадачивала, похоже, ее можно было "вызывать", будто по памяти. При прежних обменах, - с Аристидом ли, с Грубигом, - чужая память оставалась недоступной, все равно, что автоматически блокировалась. С Ригмар подобного не происходило. Невозможно, чтобы это была случайность. По какой-то причине Ригмар решила открыть ему доступ в свою память. Чувствуя полную поглощенность остальных, он сумел, расслабившись, отвести внимание. Понятно, было бы верхом неприличия, если б кто-нибудь это заметил (так школьник-хорист, отлынивая, лишь открывает-закрывает рот во время общего пения), но тело Ригмар очаровывало настолько, что этим можно было пренебречь. Как будто происходила некая химическая реакция, где скопляющаяся в диафрагме и солнечном сплетении теплота медленными кругами расходилась по телу. Внезапно стало ясно, почему Ригмар избрала в партнеры именно его. С гребиром эта алхимия была бы невозможна: слишком уж поглощены они собой, замкнуты в своей мужской одержимости властвовать. А если б возможность и была, то допускать их к этой внутренней перемене было бы опасно: они бы усмотрели в ней дерзость, вызов своему мужскому началу. Ясно и то, почему Ригмар решила позволить ему остаться в Хешмар-Фудо: с первого взгляда она углядела в нем потенциальное решение своих проблем... Происходило, очевидно, некое слияние, которое, возникнув от его мужской сексуальной энергии, продолжалось потому, что он фокусировал теперь на нем свое внимание. Причем обе энергии не просто смешивались, а сочетались химически: при закрытых глазах смесь индиго и желтого сменилось холодно изумрудной зеленью. Напоминало медленно разрастающийся оргазм, только в отличие от него, здесь не было конкретного пика и спада. Напротив, возникало стабильное и незыблемое ощущение силы и уверенности. И вот сейчас, в метнувшейся искре догадки, Карлсен понял свое недавнее ощущение - то, что он как бы дирижирует оркестром. "Дирижирование" это было по сути процессом усвоения и трансформации. Теперь ясно, что именно с человеческой сексуальностью обстоит не так. Все равно, что глотать пищу не распробовав, хлебать вино, не чувствуя его аромат. Все это исходит из человеческой пассивности. Жизненной энергии надлежит трансформироваться через волю: она и есть реторта алхимика. С груодам и итого хуже: не видя нужды в трансформации, они качество заменяют количеством, попусту транжиря похищенную энергию. Глупо, все равно, что сливать вино в дырявый сосуд. Страх вызывало в основном то, что кто-нибудь из гребиров заметит сейчас, что происходит. Карлсен нутром чувствовал: процесс тогда моментально пойдет насмарку. Медленное это слияние лишало Ригмар зависимости от мужской сексуальности - то, что гребиры безусловно сочтут за оскорбление. К счастью, они так поглощены были брачным ритуалом Мискрата и Герлинны, что ничто остальное их не занимало. Из груди и плеч мреющая теплота и уверенность передались в голову. При этом на миг закружилась голова, а затылок пронзила острая боль, лопнувшая медно-золотистыми искрами. Это длилось лишь мгновение: следом стало ясно, что внутреннее преображение завершено. Зал словно вдруг отступил, ужался, как будто смотришь на него сверху. И все, на что ни глянь, подернуто медно-золотистым свечением. И тут ему с внезапной ясностью открылось все происходящее в зале, а также мысли и чувства каждого из присутствующих. Самым поразительным было воспринимать сексуальность гребиров глазами женщин. Каджекам секс виделся иллюзей, для женщин же Хешмара он был полон трагизма. Они изнывали по мужской энергии, столь необходимой для этой алхимии внутреннего слияния. Мужчины жаждали женской энергии по той же причине. Но у мужчин вожделение достигало такого накала, что утолить его не было возможности. Не сознавая нужды в трансформации, они маялись в замкнутом круге буйства и неутоленности. Объясняло это и то, почему гребиры способны заниматься любовью с роботицами. В сексе они настолько сориентированы на самих себя, что достоверность партнера их толком и не занимает. Мискрат даже сейчас, при обмене жизненной энергией, на деле предавался некоей фантазии мастурбирования. То же самое и в отношении всех других мужчин-гребиров. Их тянуло овладевать женщинами вплоть до уничтожения. Достичь же желаемого не получалось ни у мужчин, ни у женщин: и те и другие обречены были на безмолвный голод отчаяния. Как ни странно, сквозная эта ясность не вызывала ни беспомощности, ни уныния. Ригмар постигла теперь суть проблемы (пожалуй, первая за все времена женщина на планете); в конце концов к этому придут и остальные, положив таким образом конец трагедии (или комедии) противостояния. Гораздо важнее осознание того, что нет ума "мужского" или "женского", а суть дела, очевидно, в самом уме. Карлсен же ощущал сейчас главную цель полового влечения: именно это слияние, где мужское и женское переплавляются в нечто, объединяющее и охватывающее обоих. Напряжение в зале усилилось: Мискрат приближался к оргазму. Тот оказался таким бурным, что гребир, зажмурясь откинул голову, стиснув зубы как в нестерпимой муке. Все изумленно уставились, когда белесая жидкость, переполнив кулек, заструилась на пол. Ноги у юноши на миг подкосились: вот-вот свалится в обморок. Ашлар что-то прошептала ему на ухо, и он кое- как выпрямился. Последовавший глухой ропот можно было приравнять к аплодисментам. Мискрат, двигаясь явно через силу, возвратился на скамью. Герлинна на свое место прошла по-мужскому твердой походкой (вовсе не той восхитительно грациозной поступью), с победной улыбочкой на устах. Она-то и олицетворяла собой неприглядную суть гребиров. Все-то для них сила, все агрессия. И реальность-то у них единственно в упражнении воли. Как можно быть так по-ребячьи глупыми? Неужто не видно, что истинная сила к помыканию посторонними отношения не имеет? Встретившись на миг глазами с Герлинной, он понял, что выдал свое раздражение. Ну и ладно: с высоты теперешнего прозрения гребиры казались ему попросту детьми. Встал со скамьи Проспид. Но не успел он сделать и шага, как чей-то голос велел: "Остановись!" Это была Логайя, выступившая со стороны женщин. Ашлар взглянула на нее со смешливым недоумением: - Очередное изменение процедуры, Макрон? - Нет. Но мне надо кое-что сказать. Исподволь Карлсен мгновенно уловил, что слова эти относятся к нему. Собрав волю, он внутренне приготовился к неприятному, - Ну что ж, Макрон, давай, - кивнула Ашлар. - Кое-кому необходимо покинуть этот зал. - Изволь объясниться. - В этом нет необходимости, - раздался неожиданно в ответ его собственный, Карлсена, голос, хотя безусловно с темпераментом Ригмар. Она поднялась со скамьи. Тон такой же властный как у Макрона (кстати, интересно: тело у него смотрелось как-то более внушительно и грозно, чем у гребиров). - Я главная исполнительница Совета и распорядительница ритуала. Если есть какие-то претензии, пускай подождут до окончания. Все, продолжаем. - Сначала пусть уйдет твой соглядатай! - В голосе Макрона сквозило какое-то мальчишеское упрямство, выдающее незрелость. При этом он повернулся к Карлсену. Последовал жесткий, как удар дубинкой, толчок воли, от которого отнялось дыхание и замерло сердце. Но, будучи исподволь к нему уже готовым, Карлсен сумел приглушить удар. При этом чувствовался гнев Макрона, такую дерзость воспринявшего как добавочное оскорбление. - Проспид, - обратилась Ригмар, - прошу, выбирай свою партнершу. Проспид покачал головой. - Макрон прав. Землянин должен уйти. - Чувстовалось, что старшего он поддерживает скрепя сердце, вынужденно отвлекаясь от вожделения. Слушая этот диалог, Карлсен невольно ослабил бдителыюсть. Оказалось, напрасно: лязгнув, сжало так, будто тело обратилось в соляной столп, а следом будто и вовсе растворилось. Осталось лишь отобщенное сознание, мысли, но никак не тело. - Я приказываю, остановитесь! - резко сказала Ригмар. Прозвучало до странности глухо, будто уши заложило. Ум, несмотря на дискомфорт, оставался отстранен, на происходящее взирая как бы сверху. Оказывается, гребиры все вчетвером сплотили свою волю против него - давление куда как сильнее, чем от капланы. Однако он по-прежнему хранил покой и хладнокровие. Памятуя о том, что страх - предвестник поражения, ум взирал на происходящее со скучливым презрением. Умы у них сейчас контактировали напрямую, а потому среди гребиров чувствовалось замешательство. Опыт противостояния у них основывался на существах вроде капланы или противниках вроде Грубига, для которых поражение, - сломленная воля, - означает унизительную, мучительную смерть. В сознании у них закрепилось, что как бы ни был силен противник, точку надлома у него можно нащупать всегда. А тут какой-то слабый, жалкий гуманоид, не заслуживающий ничего кроме презрения, нагло нарушает законы природы, оставаясь безразличным к угрозе уничтожения. Такой парадокс не укладывался для них ни в какие рамки. В голове мелькнуло: а как же у Ригмар с сердцем? Если полностью остановилось, то не опасно ли для жизни? Он вовремя спохватился, что размышлять над этим чревато: появится уязвимость, а теперешнее отчуждение как раз от него и зависит. Едва отогнав ощущение уязвимости, Карлсен почувствовал, что будто бы плавно взмывает вверх. Словно ум, отрешившись от тела, обрел легкость надутого гелием шара и от малейшего толчка может тронуться в том или ином направлении. Считанные секунды, и он снова плыл в атмосфере чистой свободы. Мир и безопасность были такие полные, что Карлсен напрочь позабыл о своем местонахождении. Ощущение времени схлынуло - все равно что спать и вместе с тем полностью бодрствовать. И тут, когда ощущение покоя начало переплавляться в физическую сладость (сродни несказанно уютному теплу), до него дошло, что окружающий мир вот он, возвратился. Ощущение непостижимо переросло в трели искристого света, словно кровь преобразилась в молодое шампанское, средоточащее в себе все запахи весны, лета и осени. Но вот оно прошло, и Карлсен почувствовал, что все так же стоит прислонясь к стене, а все в зале на него смотрят. Макрон стоял непосредственно напротив, с напряженным недоумением вглядываясь ему в лицо. Голос Ригмар: - Мы условились, что тебе следует выйти. Карлсен натянуто улыбнулся ей, затем Макрону. Нечего и гадать, решение принято единственно с целью умилос