ого сплетения, он ошеломленно почувствовал, как коврик буквально рванулся в воздух. Ослабив напор (от чего коврик неуютно закачался), Карлсен сменил направление - при этом запрокинуло так, что он невольно схватился за лямки. Остальные отдалилась уже как минимум на милю. Карлсен вполголоса ругнулся: надо же, гады, бросили на произвол, без всякой инструкции. Благо, принцип действия у коврика сравнительно нехитрый: реагирует на толчок воли -- точнее, на комбинацию воли и накопленной телом энергии. Проблема была со встречным ветром, норовящим сдуть с коврика. Единственным выходом из положения, пожалуй, было лечь плашмя. Карлсен ослабил напор изол-силы и распластался на животе, прочно ухватившись за лямки. Но теперь сзади на фут торчали ноги и тянули к земле, отчего коврик резко кренился (был момент, когда Карлсен опасно завис под углом в сорок пять градусов -- еще чуть назад, и коврик перевернется). Инстинкт подсказал подогнуть ноги, пятками к копчику. Как только их перестало тянуть к земле, коврик выправился. Внизу лазоревой ямой проплыла пропасть с щетиной островерхих деревьев (стоит упасть -- неминуемо нанижешься как на вертел). Гулкое сердце он успокоил тем, что, замерев на мгновение, представил, будто лежит в постели. Внутренняя сила, отозвавшись, восстановила контроль. Кавалькада почти уже скрылась из глаз, потому Карлсен в попытке нагнать пустил струю изол-силы параллельно корпусу, крепко схватившись за лямки: коврик прянул вперед как самолет на взлете. Задохнувшись от встречного ветра, лицо он притиснул к упругой белой поверхности, но и при этом било так, что волосы вразлет. Зато, приподняв через несколько минут голову, он с облегчением увидел, что кавалькада летела всего лишь в нескольких стах ярдов впереди, и скоро уже можно будет с ней поравняться. Невероятно: все летели стоя, раскрылив для равновесия руки, один лишь Крайски сидел, натянув лямки так, что коврик внизу прогибался. Карлсен сам чувствовал себя крайне неуютно: согнутые ноги затекли и онемели от холода. Медленным движением он подался вперед, пока лямки не оказались на уровне торса, после чего начал трудно, -- вжимаясь коленями, по пять-шесть дюймов, -- подниматься, пока не оказался в полусидячем положении. Все удобнее, чем со вскинутыми голенями, хотя отнюдь не безопасно. Понятно, что остальным, очевидно, мастерство далось месяцами упорной практики, Карлсена же никакая угроза не заставила бы встать на этой невесомой подстилке, колеблющейся как флаг на ветру. Люко, в призрачных струях налетающего ветра смотрящийся неким языческим богом, повернулся вполоборота и величаво указал своим спутникам вперед и вниз. Карлсен облегченно увидел, что их теперь лишь около мили отделяет от одной из самых могучих вершин в хребте. Верхняя ее половина взбухала исполинским покатым конусом. Ближний же скос обрывался почти на пятимильную глубину. Северная сторона покато снижалась в сторону реки, белесым потоком огибающей восточный склон. А на той стороне вверх круто устремлялась еще более грозная круча, вершину которой окутывало мглистое облако. На глазах у Карлсена оно озарилось изнутри огнистым сполохом, и о гранитный скос чиркнуло раздвоенное острие молнии, взвив клуб белого дыма. Вниз градом посыпались камни. Шум бурной реки утонул в обвальном грохоте раската, коврики закачались как досточки на волнах. (Ага! Кое-кто из молодцов присел, да еще и схватился за лямки). Люко же стоял не- зыблемо, с раскрыленными руками, словно бросая молнии вызов. Конечной целью была плоская каменная терраса где-то посреди склона. Хорошо, что до тверди осталось каких-нибудь полсотни футов: теперь даже если и упасть, отделаешься максимум сломанной ногой. От реки их отделяло уже несколько сот ярдов. Впечатляли сами ее размеры и мощь: неукротимое русло примерно с четверть мили шириной. От вздымаемых брызг в воздухе стояла легкая дымка. Первым приземлился Люко, за ним остальные. Карлсен приткнулся последним, из-за нехватки места посадка вышла до обидного неуклюже. Ноги сводило от холода. Водяная пыль (сама скорость реки нагнетала мощное течение воздуха) покалывала кожу словно искорками. Крайски указал на затянутую туманом вершину примерно в миле над головой: -- Это вот Боорг, самая мощная гора в хребте. -- Мощная? -- эпитет показался Карлсену странноватым. -- Ты поймешь, о чем я. -- А через реку как переправимся? -- Перемахнем. В виду он имел явно не коврики - их сейчас уже собирали и складывали в подобие ниши под скальным карнизом. Ясно и то, почему не стали садиться на пологом левом берегу: изрытая оврагами возвышенность в щетине кривых деревьев и кустов делала это фактически невозможным. Призрачно мелькнул импульс некоего телепатического приказа - молодые люди почти сразу собрались в круг и опустили головы. Крайски тронул Карлсена за руку, давая понять, что и им надлежит присоединиться. Люко стоял чуть поодаль, глядя на всю группу льдисто-голубыми глазами. Спустя несколько секунд, ощутился знакомый телепатический контакт, затем сущность Карлсена уже привычно расстыковалась, как в калейдоскопе. Ощущение на этот раз было сильнее, чем прежде, равно как и сила группово- го сцепления. Все сомкнулось наподобие римской арки, где каждый камень крепится так, что невозможно вынуть, не разрушив при этом всего сооружения. Первым переправился Креб. Он встал на край, после чего был нежно поднят и перенесен на противоположный берег, где скрылся за клубами водяной пыли. Следующим был Крайски, затем Карлсен. Удивительно: ощущения подъема не было, лишь аккуратное перемещение по воздуху. Краем глаза он успел заметить, как пенится под ногами река, с жуткой скоростью мчась по каменному руслу. Тут за руку его взял Креб (под ногами чувствовался плос- кий камень) и безмолвно велел освободить место для следующего. Карлсен начал взбираться по крутому скользкому склону, недвусмысленно чувствуя за спиной бурную стремнину, готовую поглотить при малейшей оплошности. Крайски он нашел на обрыве, обросшем мокрыми зелеными водорослями. Здесь Карлсена выпустили из общей сцепки и дали отдохнуть (отдавая, видимо, отчет, что он все же гость). Разговаривать поверх рева бурунов было решительно невозможно, и потому он сфокусировал внимание на поглощении ксилл-энергии, по-комариному покалывающей кожу. Удивительно, насколько быстро за счет внимания удавалось подзаряжать жизненные запасы: горящая ровным светом сила изъявлялась наружу по первому же зову. А ведь жил до этого, пассивно снося сенсорную бомбежку, как пьяный -- проливной дождь, не в силах додуматься, что ноги могут довести до пристанища. В пределах десяти минут переправились все. Люко -- последним, предпочтя скользить буквально в паре футов над рекой, так что волны, бьясь о камни, то и дело задевали за ноги. Устремленные в поток глаза светились жадным восторгом, вселяя ощущение подспудной жестокости: как будто не на воду смотрит, а на свежую кровь. Кое-кто из группы успел опередить Карлсена и карабкался по каменистому склону, используя всякую выемку и ложбинку: видно, что с местом они знакомы хорошо. Обошел же всех, понятно, Люко, отличающийся прямо-таки звериной ловкостью. И Карлсен, в глубине души пускай и недолюбливая, невольно им любовался. С Крайски они оказались последними. Перед этим Карлсен тщательно наблюдал за остальными, так что подъем дался легко. Через четверть часа он уже вместе со всеми приостановился отдышаться на крутом травянистом склоне -- таком, что приходилось держаться за деревья, иначе сползешь. Постепенно ощутилась перемена в настроении: угрюмая сосредоточенность, воцарившаяся с прибытием Люко, сменилась вдруг озорной легкостью, словно была получена команда "вольно". Снова, как в Дантигерне, заполонило ощущение дружеской сплоченности, гордости за своих товарищей. -- Чего мы ждем? -- спросил он у Крайски, и тут заметил, что стоящий полусотней футов выше Люко пристально смотрит в сторону вершины. -- Разведчики ушли вперед. Тут однажды грибуды устроили нашим засаду, и чуть не смели. -- Разведчикам что, грозит опасность? -- Безусловно. Это их работа. Лучше пусть пара погибнет, чем дюжина. С полчаса прошло, прежде чем Люко подал знак двигаться дальше. По крайней мере, деревья сейчас помогали при подъеме, хотя многие из них представляли собой не более чем шипастые кусты, обдирающие на ладонях кожу. Еще полмили, и деревья кончились, сменившись подобием гранита -- настолько гладкого, что с трудом ухватишься. Тем не менее, многие скакали вверх ловко, как горные козлы. Случалось, что у кого-нибудь из-под ног срывался камень, но предусмотрительный Люко загодя велел парням рассеяться, так что риска не возникало. Был один тревожный момент, когда с утеса стала угрожающе снижаться исполинская птица с двадцатифутовым размахом крыльев. Но Люко, кинувшись к ней, кровожадно рявкнул так, что та испуганно метнулась вбок и улетела куда-то к реке. Склон сверху сглаживался в неглубокую долину со стенами из синевато- крапчатой породы. Сзади она постепенно опадала в пропасть, а впереди покато поднималась; в незапамятные времена здесь, видимо, залегал ледник. -- Вот это место называется Буружи-меш, -- указал Крайски, -- дорога к небу. Дно долины покрывали скальные выступы и валуны вроде тех, что в ущелье Кундар, и продвигаться было нелегко: выступы иной раз встречались такие, что приходилось переваливать через них как через пригорок. Слева обзор отгораживал отвесный утес, теряющийся в облаках - тут и там с него призрачными прядями спадали водопады, отстреливая искристые брызги. На той стороне высился пятидесятифутовый склон -- гладкий, будто шлифованный. Крайски указал вперед: -- Это зовется у нас Ибарра-Бруиг, "Кресло бога". Впереди в нескольких стах ярдов, где долина делала поворот, покатая стена справа обрывалась неожиданной брешью. Словно когда-то в далеком прошлом солидная часть горы, -- возможно, под тяжестью льда, -- рухнула с высоты и из скалы сделала впадину. Поравнявшись с ней, Карлсен понял, при чем здесь "кресло". Стена была вогнута как спинка кресла, оканчиваясь внизу карнизом-сиденьем, по габаритам впору исполину в четверть мили высотой. Но и такой торчал бы на нем шалтай-болтаем: до низа по-прежнему оставалось пять миль. Карлсен в который раз изумился самому величию панорамы: длящийся мили отвесный склон, горный хребет, уходящий куда-то в гаснущую даль, вершина напротив, как бы высеченная воюющими титанами, и утес-обелиск, особняком стоящий над пропастью глубже любого каньона Земли или Венеры. На такой высоте пейзаж был подернут дымкой иллюзорности, словно он, Карлсен, онемев, стоял над пустотой такой грандиозной, что манило забыть о своей убогой человечьей натуре и, нырнув, кануть в ней как перышко. Впервые в жизни ощутилось то, что скалолазы именуют "зовом пучины". Опомниться заставил жуткий вопль - мелькнула мысль, что кто-то сорвался в пропасть. И тут взгляд упал на одного из разведчиков, бьющегося в тесных объятиях не то зеленых змей, не то длинных щупалец. Пара секунд, и несчастный исчез за гигантским гранитным бугром, пере- гораживающим долину. Внезапно через бугор с хлопотливым проворством пауков одно за другим пошли выкатываться зеленые, в лохмах щупалец чудища. Самое быстрое успело уже обвить своими щупальцами-кнутами одного из парней. Послышался хруст, и наружу выступили обломки ребер, вслед за тем бездыханное тело было вышвырнуто так, что череп разлетелся о камень словно глиняный горшок. -- Грибуды, -- выдохнул над ухом Крайски. Все вокруг словно пошло в замедленном темпе. С ясностью, свойственной сновидениям, Карлсен наблюдал, как навстречу им катятся твари, густо заполоняя собой долину. Что-то подобное попадалось ему когда-то под микроскопом: бочковатый верх, и низ раздутый, как у насосавшейся блохи. Зеленые, глянцевитые как навозные мухи - среди торчащих отовсюду щупалец особо выделялись нижние, крепче и толще остальных. Головы, тесно уме- щенные меж плеч, тоже какие-то мушиные. Самое опасное из щупалец росло из середины груди -- тонкое, длиннющее и, видимо, сильное как трос: одному из парней голову сдернуло в два счета. Из звуков твари издавали лишь ут- робное хрюканье. "Жаль, Земли больше не видать", -- тускло мелькнуло в голове. И тут вмешался Люко. С ревом ярости, огласившим долину, он быком ринулся тварям навстречу. Нападающие на миг застыли, но под напором задних нахлынули и накрыли Люко, как жука муравьи. Тут, видно, и конец предводителю: иначе и быть не может. И тут стало видно, что бойкости в кишащей прорве убавляется: движения, словно увязая, становятся угловатыми и судорожными, в муке извиваются щупальца. Ненадолго из-под вздетой плечами оравы проглянул Люко, весь в чем-то желтом -- и лицо и туловище. С победным воплем он снова кинулся в гущу нападающих, все еще прущих из-за бугра. Вокруг шеи у него удавкой стянулось щупальце: миг -- и оно обрати- лось в пепел, а сам грибуд опрокинулся как от удара копьем. От одного прикосновения к Люко существа отскакивали, валясь замертво или без чувств, иные кое-как уволакивались, видимо тяжело обожженные. Кто-то хлопнул Карлсена по плечу: Креб. -- Помогай! Секунду он ничего не соображал, но тут, угодив в сцепку врубада, мгновенно уловил, что к чему. Вместе их умы создавали непробиваемый щит. Постепенно он сцементировался в энергетический барьер, перегородивший долину - прущие твари, натыкаясь, замирали перед ним как перед стеклянной стеной. Растерянность нападающих перерастала в панику: воздух огласило заполошное хрюканье -- стадо свиней, да и только. Тут, не давая грибудам уйти вспять, сзади возник еще один энергетический барьер, заведомо отсекая отход. Получилась невидимая клетка. Люко, выскочив за барьер, присоединился к остальным. Он рычал от мутного упоения, вращая налитыми кровью глазами, несло от него как от капланы. Властно расставив ноги, он стоял, упиваясь победой и весь лучась темной мощью. Все сражение заняло не больше пары минут. Мелькнул какой-то сигнал (Карлсен толком не разобрал), и энергетический барьер пошел странствовать по долине, сметая грибудов словно невиданным бульдозером. Отступая к гранитному бугру, они дружно стали откатываться за него, как будто там их ждало спасение. Как раз там их и ждал барьер. А навстречу ему сдвигался еще один, сгоняя тех, кто пытался ускользнуть. Мело тщательно, словно гигантской метлой -- заодно с камнями и кругляками валунов в клубах пыли. Некоторые из грибудов, попадав наземь, кубарем катились вниз по склону. Тех, кто попадал под камни, размалывало, будто жерновами. Карлсен так зачарован был происходящим, что забыл про сцепку и на миг ослабил волю. Тело тут же пронзила жуткая боль, проникшая сквозь каждый нерв. Но напряг волю, и она схлынула. Понятно: угодил нечаянно в тиски совокупной волевой силы. Грибуды, -- с полсотни, -- постепенно были согнаны на дальний конец гранитного бугра. Прямой контакт давал возможность прощупывать их чувства напрямую. Паника унялась, сменившись мрачной решимостью. Гриски чуяли скорую расправу, которую, казалось, вполне заслуживали: распростертые тела молодых людей, -- один без головы, двое раздавлены, -- смотрелись немым укором. Их вид воспламенял мстительным гневом, словно погибшие были родными, убитыми коварно и без всякой вины. Удовлетворение шевельнулось в душе, когда несколько грисков, взбежав было по покатому склону, замерли, напуганные открывшейся бездной. Однако вместо того, чтобы отойти, они один за другим кинулись в пропасть. По мере того как барьер все сужался, гриски вынужденно скапливались на бугре, пока не набились там так, что уже и не двинуться. Двое, взбежав на кромку козырька, без колебаний бросились в пропасть. -- Кончаем грисков! -- как ругательство выхаркнул Люко. Понимая, что сейчас произойдет, Карлсен впервые ощутил укол сожаления. Хотя ясно: устраниться никак нельзя. Со сближением невидимых барьеров верхотуру бугра рассекла длинная извилистая трещина, и тут паутиной трещин начала покрываться сама порода. Впервые Карлсену предстала воочию ужасающая сила, способная нагнетаться сцепкой умов. В этот миг сопротивление лопнуло и порода искрошилась в прах: барьеры сомкнулись подобно тискам. Хорошо еще, из-за пыли не было видно того, что стало с грисками. Внезапно Карлсен снова ощутил себя на воле. Его товарищи, хохоча, тискали друг друга в объятиях, двое взялись плясать -- да лихо так, с кульбитами. У Люко лицо приняло обычное свое мрачное выражение. Однако, смывая с себя под ближним водопадом желтую гадость, он осязаемо источал победное ликование. Смрад стоял несносный, но Карлсен все же подошел к ближайшему грибуду, зорко огибая при этом медленно стекающую кровь: хотелось вблизи рассмотреть, что собой представляют ненавистные гриски. У этого, наповал сраженного Люко, в разинутой пасти проглядывали гладкие черно-зеленые десны. Существо было объемистое, -- восемь с лишним футов, -- с выпуклыми матовыми глазами-фарами по обе стороны шишковатой головы. Шесть щупалец на уровне плеч (и спереди и сзади) были с присосками как у спрута, не имело их лишь одно, что посередине груди (очевидно, предназначенное для нападения). Удивительно то, что все туловище, издали, казалось, покрытое чешуей, фактически было усеяно мелкими (иные меньше дюйма) усеченными щупальцами с присосками-зевами на конце. У каждого такого "зева" по центру находился тоненький шип, явно для пронзания плоти. Да-а, не приведи Господь очутиться в таких объятиях, когда тварь высасывает из те- бя кровь и жизненную силу... Гриск валялся на одном из разведчиков, и Карлсен, схватив дохлятину за боевое щупальце (действительно жесткое как трос), стянул ее с бездыханного тела. Это был парень, которому срезало голову. Вблизи было видно, что место среза на удивление гладкое, будто от гильотины. Какой же чудовищной силой должны обладать мышцы, проделавшие такое! Тут Карлсен обратил внимание на нечто странное. Кровь, все еще сочащаяся из шеи, была не алая, как у людей, а скорее розовая. Может, потому, что человеческая кровь плотнее, чем у гребиров? Да вроде бы нет. Вспомнить тот же гадрул, или даже Дантигерн, когда там появился истекающий кровью Оврок после испытания. У них кровь была в точности как у людей. Где же на глаза попадался именно этот оттенок? Все, вспомнил: в Зале Женщин, где саркофаги с роботицами. Рядом, подойдя, остановился Крайски. -- Это что... робот? -- Робот. -- Но почему?? -- Разведчики всегда роботы. Теперь-то видишь, почему? -- Получается, никто не погиб? -- Получается, -- Крайски скупо улыбнулся. -- В дорогу! -- гаркнул где-то сзади Люко. -- А остальным это известно? -- Разумеется. -- Почему же мне ничего не сказали? -- медленно спросил Карлсен, обращаясь в основном к самому себе. -- Нельзя ж все тебе выкладывать, -- пожал плечами Крайски - какая, мол, разница? Но когда огибали дурно пахнущую груду распыленной породы, жирную от раздавленных в пульпу плоти и крови, Карлсен задумался. Если все остались целы, то напрасен был и гнев за гибель товарищей. А без столь веской причины получается, и вся эта бойня была не более чем дикарским игрищем? Ведь грисков можно было и обездвижить, как Ригмар обездвижила Грубига... Крайски шагал впереди, переговариваясь с Кребом и еще с кем-то. Хорошо, что оставили одного. Возникшие сами собой заурядные вопросы перерастали в смятение и недоверие. Уж не намеренно ли ввел Крайски в заблуждение насчет разведчиков? Вопрос задан был конкретно: грозит ли разведчикам опасность. Тот мог ответить: не беспокойся, мол, это роботы. Но ответ был иным: "Лучше пусть пара погибнет, чем дюжина". Погибнет... Намеренный обман. Почему? Причина наклевывалась только одна. Гребиры знали, что ему, Карлсену, не по нраву жестокость. Не вмешайся он вовремя, Клубин вполне мог пожечь мозги тому ульфиду: остановило то, что гость забеспокоился. Гребиры считали его сентименталистом, и, в общем-то, не ошибались. Бездумное убийство сотни грисков, безусловно, вызвало бы у него неприятие, знай он, что разведчики -- роботы. При этом вспомнилось и упоминание Крайски насчет засады, которую устроили отряду гребиров на Брооге. Уж не ожидалась ли та засада? И зачем было карабкаться на Броог пешими, оставлять гравитационные коврики? Мо- жет, Люко хотелось этой засады? Иными словами, не могли ли грибудов специально заманить в ловушку, а там перебить? Тут стали вырисовываться и новые сомнения (хотя и, вероятно, инспирированные Фаррой Крайски). Почему Люко крикнул: "Кончай грисков!" на английском? Причина может быть одна: хотел, видно, чтобы Крайски был причастен тем самым к кругу сообщников. От этой мысли смутные покуда сомнения начали обретать твердость. В памяти ожили вспышки подозрительности Фарры Крайски к Клубину: насчет неслучайности того укуса, и случая с машиной мйоргхаи. Тогда он от этого просто отмахнулся. Теперь, однако, становилось очевидным: все с самого прибытия в Гавунду сориентировано было на то, чтобы он, Карлсен, проникся к груодам. Сенгид ведь тоже предупреждал о коварстве гребиров, а уж он-то знал их как никто другой. Однако за все время в Гавунде у Карлсена и мысли не возникало об их коварстве, наоборот, к гребису он успел проникнуться полным доверием. Вспомнить, опять же, К-9, каджека из лаборатории Клубина. Как он ерзал вначале, и как вел себя при их уходе -- эдак дружески, непринужденно. Уж не шепнул ли ему кто держаться с гребисом на равных? А случайное признание Клубина насчет того, что английский он выучил буквально накануне утром, а вечером уже сотрет? Видимо, точно так же и многие из гребиров выучили его с помощью машины и помнят лишь пока? В целом верилось все же не очень, слишком уж не вязались масштабы. Получается, вся Гавунда готовилась к его прибытию как к визиту коронованной особы? Ну уж. На Дреде он был, потому что груодам хотелось обратить его в свою веру. Неужто это настолько важно? Сомнительно. Сказал же Клубин, что сделать что-либо он, Карлсен, все равно бессилен, пусть вопит хоть на весь мир. Сочтут за сумасшедшего, и все тут. Хмурые эти мысли донимали Карлсена больше часа, когда вслед за всеми он поднимался по Буруджи-меш в сторону Броога. Видимость постепенно падала, затем стало накрапывать: вверху -- рукой подать, -- клубились черные тучи. Долина сужалась, переходя в мелкую теснину, усеянную валунами (иные размером с дом). Отсюда узкая тропа взбегала по травянистому склону прямо к вершине. Видимость упала до какого-нибудь десятка ярдов, а накрапывание переросло в промозглый дождь, размахнув- шийся ветер норовил сдуть прочь. Снизу из ущелья полыхали молнии, оглашая горы громовыми раскатами - отряд был уже фактически выше туч. Был момент, когда на повороте тропы Карлсен, невольно вздрогнув от жуткого удара грома, был сбит с ног особо сильным порывом ветра и скатился на несколько ярдов. Шел он сзади, поэтому никто не заметил, что гость может вот-вот сыграть в Буруджи-меш. Хорошо, что подвернулся камень: удалось, схватившись, постепенно восстановить равновесие. Зато нежданная встряска обострила внимание: сомнение и дискомфорт, по-видимому, успели притупить реакцию, ослабить хватку. Едва сосредоточив ум и сплотив энергию, он с радостным изумлением ощутил прилив мощи и самоконтроля. А ведь всего-то пару часов назад казалось, что решена проблема человеческого существования - ну не абсурд ли! Взбираясь крутой тропой (то и дело приходилось ногам помогать руками), он начал намеренно применять урок, усвоенный в ущелье Кундар, когда энергия неудобства преобразуется в энергию цели. Там реакция была на жару, здесь -- на напряжение мускулов и дыхания, связанное с высотой. Поскольку боль в мышцах обуславливалась потерей энергии, первоначальное усилие потребовалось гораздо большее, чем в случае с жарой. Тем не менее, через несколько минут, концентрация оказалась достаточной, чтобы боль преобразовалась в орудие контроля. Так машина исправно перерабатывает топливо в энергию. В эту секунду он с интересом заметил, что наиболее глубокие усилия концентрации вызывают какую-то смутную тревожность, вроде боязни задеть обнаженный нерв. С упорством ребенка, пробующего расшатать себе молочный зуб, Карлсен сфокусировался на источнике тревожности, пытаясь уяснить ее источник. Ответ дало воспоминание о Сории: немота, оставленная контактом с водоворотом тета-пси энергии. Она осколком льда по-прежнему сидела где- то в глубине. Они теперь находились на травянистом склоне, и тропа исчезла. На остальных, похоже, ветер не действовал никак -- видимо, из-за разницы в весе. Что странно, Крайски тоже выстаивал против ветра без особого труда. Спустя полчаса Люко, по-прежнему идущий впереди, что-то крикнул и указал вперед, остальные сдержанно зарадовались. Из тумана стали проступать башни-валуны, как мегалиты с округленными боками и макушками, торчащие на вершине горы как неровные зубы. Еще несколько шагов, и Карлсен попал в прибежище от ветра -- пятидесятифутовый мегалит, гладкий, будто отшлифованный тонкой наждачкой. Вершина представляла собой синева- тую гранитную площадку с углублением вроде ванны, где посередине находилось несколько высоких камней с высеченными на них толанскими лицами. Место неудобное: пристроиться негде, в "ванне" дождевая вода, дающая на продувном сквозняке рябь. Понятно и то, что имел в виду Крайски под словом "мощная". Окружающая сила была так велика, что тяжко вибрировало в голове. С тем, что было на Горше, понятно, и сравнения нет (а тошнило-то как тогда, и сердце но- ровило выскочить через горло!). Без подготовки б, может, и убило: так и упал бы, как мошкара под током. Люко обратил ко всем неожиданно благосклонное лицо и в излюбленном своем жесте раскинул над головой ручищи (Карлсену так даже и улыбнулся). И объявил своим скрежещущим голосом: -- Ну что, пора приступать. Все сразу же образовали круг и склонили головы, Карлсен поспешно примкнул. Крайски, кстати, остался под прикрытием мегалита, ежась от ветра. С первых же секунд врубада все сомнения у Карлсена канули, сменившись дружеской сплоченностью и доверием. Быть не может, чтобы кто-нибудь из этих парней с угловатыми толанскими лицами и орлиным взором способен был предать или хотя бы заслуживал малейшее недоверие. Причастность к совокупному уму ощущалась как нечто глубоко удовлетворяющее, можно сказать, заразительное. Безопасность и единение были такие, какие бы- товали, пожалуй, лишь среди снаму. В этот миг примирения обаятельным казался даже Люко -- ведь, в конце концов, он здесь лидер, командир. Сомкнувшись с остальными, Карлсен понял, что их цель сейчас -- исследовать потенциал объединенного волевого усилия. Он у них уже был, проблема в том, что до изъявления наружу его характер толком не известен. Для осознания собственных возможностей им надлежало проявить себя в действии. Это пробудит озарение, которое и послужит одолением восьмой степени. Первым делом надо было разогнать дождь и туман. Для этого общее усилие спроецировалось на конкретную точку в тучах, намеченную Кребом, и тогда прозвучал мысленный приказ рассеяться. Поскольку семикурсники упражняли в свое время волю на клубах дыма, процедура давалась сейчас до нелепого легко. В данном случае надо было лишь сфокусировать цель: увидеть чистое небо. Луч совокупного усилия пронзил тучи, закрутившиеся грузной воронкой. Через несколько секунд в ней расширилась колеблющаяся прогалина, через которую виднелась зелень неба. Тучи всасывались в горловину воронки, крутясь, как сливающаяся в ванне вода. Прошло несколько минут, прежде чем наметился какой-либо дальнейший прогресс. Свинцовая туча постепенно истощилась до молочной белизны, через которую пятнами просвечивало небо. Стало ощутимо теплее, так как на вершину начал прорываться пока еще неровный свет. Наконец светило заполыхало во всю мощь и остатки тумана истаяли без следа. Над долиной в направлении Горша серебристым занавесом выстелился дождь. С окончанием врубада Карлсен повернулся лицом к западу и впервые смог целиком оглядеть Буруджи-Рота. Вид с "Кресла бога" - и тот не подготовил к восприятию зрелища, сколь либо подобного по величию. На Земле даже с высочайших пиков горизонт отстоит максимум на сотню миль. Здесь на Дреде это могла быть тысяча миль - панорама простиралась без конца. Такого вида Карлсену не открывалось даже при снижении над Горами Аннигиляции -- все равно, что озирать континент откуда-нибудь с орбиты. Изумленность, оцепенение, даже священный ужас -- все это одинаково не годилось для передачи ощущений, поскольку само величие зрелища предполагало полное презрение всяких человеческих эмоций. Все купалось в золотисто-огненном свете, характерном для угасающего дня, с той разницей, что солнце сияло сейчас непосредственно над головой. -- Видел хоть раз что-нибудь подобное? -- с улыбкой поинтересовался Креб. -- Чтобы такого -- никогда. Горы Аннигиляции видел... -- А-а, у нас в свое время происходил там парикшим. -- Парикшим?? -- Что-то вроде... -- Креб развел руками, тщетно подыскивая жест, -- что можно делать руками. На помощь пришел Крайски: -- Он имеет в виду скульптуру. Ты догадался, что те горы искусственного происхождения? Смысл этих слов дошел не сразу. Лишь спустя секунду-другую воссоздалась в памяти панорама Гор Аннигиляции: гротескные сюрреалистические очертания с "ведьмиными шляпами", кручеными "мостами дьявола" и уродливыми, искаженными лицами и силуэтами. -- Да, мы сами создавали те формы, -- перехватил Креб вопросительную мысль Карлсена. -- Наш гребис, -- он кивнул в сторону Люко, -- был одним из парикши. Хотя первым парикши был Мардрук. Именно он... Креб осекся на полуслове: сзади поднял руку Люко. Даром, что стоя спиной, юноша почувствовал команду старшего. Люко стоял у парапета, глядя через Буруджи-Рота на запад. Карлсен приблизился к тому месту и снова ощутил безотчетный страх раствориться в некоем небытии перед лицом этой бездны. Зияющая пропасть была такой глубокой, что в полпути над долиной висели облака. Карлсену нередко доводилось летать на такой высоте в аэроплане, но при этом ощущение пустоты внизу сводилось на нет. Здесь же твердь под ногами и стены склонов, уходящие вниз миля за милей, подчеркивали реальность дали. Да еще и парапет, не доходящий даже до пояса, усугублял дискомфорт. По ту сторону долины усеянный бурыми камнями склон всходил к изломанному заснеженному пику, еще более высокому, чем Броог. Он был одним из трех, сходящих к югу, из них последний обрывался отвесно (он был виден с Ибарра-Бруига). Его верхушка приходилась вровень с вершиной Броога, примерно в пяти милях над долиной. Меж двумя вершинами пониже ползла широкая река, шум которой отчетливо слышался даже на таком расстоянии. Из дальних гор большинство было одето лесом. В средней отдаленности над местностью господствовали остатки горы, некогда вулкана. Циклопической силы взрыв когда-то оторвал ему верхнюю часть, оставив похожий на кротовую кучу кратер, однако даже оставшийся обрубок был выше Броога. Более низкая цепь на севере (до нелепого низкая в сравнении с пиками Буруджи), странно схожая с хребтом ящера, заканчивалась синим округлым озером. За ним вздымалась одна из самых броских гор в цепи -- ис- полинский шпиль высотой с Броог, всходящий чередой неровных террас и выступов. Похоже на какой-нибудь замок великана из детской книжки. Причем уже отсюда видно: происхождение явно не природное. Когда собрались все, Люко указал на Креба: -- Первый выбор за тобой. Креб неторопливо, вдумчиво оглядел пейзаж. Подняв через несколько минут руку, он указал на реку, текущую меж двух противостоящих вершин. Люко кивнул. При этом непонятно, что имелось в виду: гора как гора, и менять в ней что-либо не было смысла. Когда же Креб, склонив голову, послал телепатический сигнал, серьезность и целенаправленное упорство ощутились ярко, как никогда. Особенно в момент его, Карлсена, вхождения во врубад. В этот миг процедура неожиданно изменилась. Люко, вместо того чтобы смотреть со стороны, приобщился сам. Что именно произошло вначале, Карлсен не уловил -- почувствовал лишь дополнительную силу, стальным обручем стянувшую их сильнее прежнего. Только достигнув определенной точки сжатия, он почувствовал, что сила нагнетается Люко и что он уже не просто один из общего числа, а часть каждого, в чем-то дополняющая и укрепляющая. И тут без удивления понял нечто, остальным уже известное и мелькнувшее смутной догадкой, когда Креб назвал Люко "гребисом". Ими начальствовал не Люко, а Клубин. Была ясна и необходимость этого обмана. Он, Карлсен, знал Клубина как любезного хозяина и проводника по Гавунде. Остальные чувствовали в нем властелина и учителя, испытывая при этом глубочайшую преданность и по- чтение. Причем теперь ясно, что восприятие юношей было правдивым, а его -- ошибочным. И поскольку гребис полновластно командовал этим походом, такое различие в восприятии делало врубад просто невозможным. Карлсен потрясенно осознал, что все это время относился к гребису как к собрату- человеку. Прежде всего, от нового сжатия необычайно усилилась проникающая способность. Отдаленные объекты, словно попав под мощный телескоп, сделались так же отчетливы, как близлежащие предметы. Теперь было очевидно, что человеческое свойство видеть вещи в перспективе -- это результат зыбкости воли. Врубад давал возможность охватывать взором всю панораму вкупе, тысячекратно усиливая детализацию и обзор. Сообщалась и сила видеть сквозь горы -- вернее, чувствовать то, что находится под ними, -- будто они сделаны из стекла. Наконец-то ясна была главная цель врубада: спасение от слабости индивидуального сознания, слабости одиночки. Так, чтобы он, одолев границы своего утлого "я", мог впервые сказать "мы". Без всякого перехода они стояли уже не на вершине Броога, а где-то в миле от бурого скалистого склона по ту сторону долины: каждый пучок травы и каждый камень различая отчетливо, как на увеличенной фотографии. Рев вскипающей пеной реки оглушал. Теперь ясна была дерзость кребова плана. Парень достаточно сведущ был в геологии и знал, что те три вулкана, давно уже сглаженные ветром до округлости, неким подземным толчком к тому же накренены. Результат приятен, но скучноват: горы безобидно доживали свой геологический век, что-то вроде здешних Альп. Кребу же хотелось воспользоваться озером жидкой магмы, запертым на глубине мили под долиной, и преобразовать меньший из этих пиков в действующий вулкан. Миллионы лет назад, когда вулканы были активны, это подземное озеро состояло из магматических пород, сформировавшихся в пору сгущения планеты из огненного шара, и раскаленных до тысячи с лишним градусов за счет радиоактивных элементов. С распадом элементов температура понижалась, и отдушины поверхности запечатало жидким гранитом. Меньший из этих трех пиков как раз и был основным вулканом, но землетрясениями его постепенно порушило. Главная же отдушина подземного озера по-прежнему находилась непосредственно под ним. С подачи гребиса они начали рассуждать технически. Главная отдушина заблокирована, но ее можно разблокировать увеличением температуры до трех тысяч градусов. Самый простой способ -- увеличить температуру магмы непосредственно под отдушиной, пока рвущиеся наружу газы не вышибут гранитную пробку как из бутылки с шампанским. Это можно сделать, направив на нее луч изол-силы, ужатый до интенсивности лазера. Сложность в том, что такой луч, не ровен час, прожжет землю и создаст отдушину не в том месте. Еще один вариант -- направить луч сверху вниз, непосредственно в запекшееся жерло вулкана. Третья, и самая интересная возможность -- направить в земную толщу луч низкой интенсивности, примерно как микроволновое излучение, а затем, когда он войдет в магму, скомпрессовать его как лазер. Такая дистационность требовала гораздо большей концентрации, чем вспарывание пломбы сверху, но представляла собой куда более захватывающую задачу. С ужесточением концентрации Карлсен понял, почему гребис действует лишь как скрепляющая сила. Нагнетать или направлять энергию -- не его задача: это по сути противоречило правилам курирования восьмой ступени. Врубад генерировал энергию сам по себе, гребис лишь подстраховывал на тот случай, если усилие не достигнет цели и спайка начнет колебаться. Энергия вырабатывалась такая, что любая оплошность могла оказаться роковой. Врубад был своего рода паровым котлом, и задачей гребиса было не допустить взрыва. В сущности, коллективный ум врубада уподобился устройству, цель которого -- создание и высвобождение энергии. Энергия частично создавалась самим врубадом, частично бралась из самой земли. Концентрация изол-силы ввергала в неистовый восторг, который приходилось бдительно сдерживать. Совокупный ум словно преобразился в расплавленное железо, постепенно накалившееся добела и затем перешедшее в пар. "Белая" фаза наделяла божественной мощью. Следующая -- привносила странную отрешенность, сознание того, что все они вместе взятые уже не доменный жар, но сила, его создающая. И наступило откровение. Само восприятие сделалось чистой энергией, наводясь и проникая лучом сквозь толщу первозданной лавы и оса- дочных пород. От этого земля накалялась сама по себе, доходя до двух с лишним тысяч градусов, что все еще было значительно ниже точки плавления. Сжать этот луч в лазер было бы просто: силы для этого требовалось примерно лишь вдвое больше против теперешней. Сжать же входящую в магму часть за счет дистанционного управления требовало как минимум десятикрат- ного усилия. Тем не менее, процесс обновлял сам себя - одно уже удовольствие от нагнетания такого контроля облегчало дело. Когда температура магмы перевалила три тысячи градусов, повысилось и давление -- как вода в герметичном котле, грозящем скорым взрывом. Застывшая в горловине магма начала таять, словно свечной воск и сбегать обратно в кипящее озеро, мешаясь с водой из подземных источников. От испарения росло давление, замедляя процесс, поскольку точка кипения от этого соот- ветственно возрастает. Но медленный рост температуры начал сказываться на окружающей жерло осадочной породе, тоже начавшей подтаивать, так что горловина внезапно расширилась. Первые признаки успеха возвестились султанами белесого дыма, прорвавшегося вдруг сквозь вершину горы. Он с шипением взвился в воздух как струя пара из чайника, и через несколько минут был уже вдвое выше горы. Вскоре его отяжелил сизый дым со снопами красных искр. И наконец с грохотом, от которого крупно содрогнулась земля, в воздух гигантским пушечным ядром пальнула пробка твердой магмы. При этом взорвался сам вулкан, изрыгнув полумильный протуберанец расплавленной лавы. Чтобы не дать ей обрушиться на вершину Броога, пришлось спешно создать волну высокого ветра, сдувшую дым в противоположную сторону. В эти мгновения экстаз, свойственный какому-нибудь демиургу, одолевал так, что казалось, им сейчас по силам заправлять климатом всей планеты целиком. Спустя полчаса извержение иссякло, и дым начал стелиться по вершине рваным плюмажем. Кипящая магма превратилась в докрасна раскаленную лаву, успевшую уже скатиться в долину, где вызвала над рекой шипящие клубы пара. В разгар извержения она струей огнемета взметалась в воздух, теперь же, опав, сбегала как воск с оплавленной свечи. Сам пик перестал существовать. Взрывы разрушили конус