правда, она выглядела чересчур высокой, но на самом деле - нормальная молодая женщина с приятными чертами лица, коротко остриженными каштановыми волосами в черной юбке, видневшейся из-под белого халата. Старшей ассистентке приходилось почти бежать чтобы поспевать за женщиной - она забавно семенила рядом бормоча: "Только что из Центра, Доктор". Женщина остановилась возле моей койки, карлицы сгрудились за ее спиной, неодобрительно посматривая на меня. Она всунула мне в рот термометр и пощупала Пульс. Потом деловито осведомилась: - Головная боль? Боли? Если есть, где? Она внимательно оглядела меня. Я тоже не сводила с нее глаз. - Тогда почему... - начала было она. - Она свихнулась! - раздался голос Хэйзел. - Она говорит, что потеряла память и не знает нас. - Она говорила об ужасных отвратительных вещах! - добавила ее соседка. - У нее бред! - опять послышался голос Хэйзел. - Она думает, что умеет читать и писать. При этих словах женщина улыбнулась. - Это правда? - спросила она. - Но почему бы мне не... впрочем, это ведь легко проверить. По-видимому, она не ожидала такого ответа, на секунду замешкалась, но быстро взяла себя в руки. На ее губах заиграла усмешка. - Очень хорошо, - сказала она тоном, которым обычно разговаривают с расшалившимися детьми, достала из кармана миниатюрный блокнот и протянула его мне вместе с карандашом. Мне неудобно было держать карандаш, тем не менее я довольно четко вывела: "Я сама понимаю, что брежу и вы - часть этого кошмара". Хейзел хихикнула, когда я возвратила блокнот и карандаш женщине - врачу. Та взглянула мельком на него и челюсть у нее, конечно, не отвисла, но усмешка мгновенно сползла с губ. Она посмотрела на меня пристально, очень пристально, а все остальные, видя выражение ее лица, затихли, как будто я показала здесь какой-то сверхъестественный фокус. Врач повернулась к Хейзел: - О чем она вам говорила? Какие "отвратительные" вещи? - Ужасные вещи! - не сразу ответила Хейзел. - Она говорила о... людях, как о животных. Что они... Ну, что они двуполые. Это было отвратительно!.. Врач секунду колебалась, потом повернулась к старшей ассистентке. - Отвезите ее в смотровую. Когда она вышла, "карлицы" засуетились вокруг меня, подкатили к постели низенький "троллик", помогли мне перевалиться на него и вывезли из палаты. Я оказалась в маленькой комнате с розовыми обоями. Напротив меня сидела врач с блокнотом и карандашом в руках. Выражение ее лица было мрачно-сосредоточенным: - Итак - проговорила она - кто рассказал вам всю эту чушь о двуполых людях? Мне нужно знать ее имя. Где вы проводили отпуск после Клиники? - Не знаю, - ответила я. - Эта галлюцинация, или бред, или словом, этот кошмар начался в том месте, которое вы называете Центром. Она покраснела от гнева, но сдержалась и спокойно произнесла. - Послушайте Орчиз, вы были в полном порядке, когда вас шесть месяцев назад увозили отсюда в Клинику, где вы родили детей, как положено. Но... В этот период кто-то напичкал вам голову всей этой галиматьей и научил вас читать и писать. Теперь вы мне скажете, кто это сделал. Причем хочу предупредить, что со мной номера с "потерей памяти" не пройдут. - Ох, ради бога, пошевелите же своими мозгами! - устало выговорила я. - Я могу выяснить в Клинике, куда они вас посылали. И могу выяснить в Доме Отдыха, кто были ваши соседи, но я не хочу попусту терять время. Поэтому я прошу вас сказать мне это. Вы скажете это сами, Орчиз, мы не хотим прибегать к другим мерам, - веско закончила она. - Вы не там ищете. - Я покачала головой. - Галлюцинация началась в Центре. Как это произошло и что было с Орчиз до того, я не могу вам сказать просто потому, что не помню. Она была явно чем-то озадачена, поразмышляла секунду, потом нахмурилась. - Какая галлюцинация? - Как какая? Все это... и вы в том, числе. - Я обвела рукой все, что меня окружало, - это громадное тело, эти малютки... вообще все. Очевидно, все это спроецировало мое подсознание, и теперь меня это очень тревожит, потому что... потому что это никак не похоже на результат подавления желаний... Она смотрела на меня широко открытыми от изумления глазами. - Кто, черт возьми, говорил вам о подсознании, подавлении желаний и вообще?.. - Не понимаю, почему в... пусть галлюцинации, но почему я обязательно должна быть невежественной тупицей? - возразила я. - Но Мама не может ничего знать о таких вещах. Ей это не нужно! - Послушайте! - Теперь мне пришлось набраться терпения. - Ведь я уже сказала вам и говорила тем несчастным в палате никакая я не Мама. Я самая обыкновенная МБ, и мне просто не повезло, со мной что-то случилось... какой-то кошмарный сон. - Эм бэ? - недоуменно переспросила она. - Ну, да. Бакалавр медицинских наук. Я занимаюсь медициной, - пояснила я. Она не отрывала от меня своих изумленно вытаращенных глаз. - Вы утверждаете, что вы врач? - Ну... у меня нет своей практики, но... да, конечно, - ответила я. От ее прежней уверенности почти не осталось следа. - Но... это же абсурд, - в каком-то странном замешательстве пробормотала она, - вам с самого начала было предназначено стать Мамой! И вы можете быть только Мамой... Достаточно на вас посмотреть!.. - Да, - вздохнула я, - достаточно посмотреть... Так смотрите же!.. Посмотрите как следует!.. После этого возникла недолгая пауза. - Знаете, - прервала я молчание, - мне кажется, вряд ли мы что-нибудь выясним, если будем говорить друг другу лишь "чушь" и "абсурд". Может, будет разумнее, если вы объясните мне, куда я попала и кто я, по-вашему. Это может как-то всколыхнуть мою память. - Лучше будет, если сначала вы расскажете мне, что вы уже помните, и поподробнее, - парировала она после секундного колебания. - Это поможет мне понять, что вас удивляет и кажется кошмаром. - Хорошо, - подумав, согласилась я и начала как можно подробнее, стараясь ничего не упустить, рассказывать ей всю биографию вплоть до того страшного дня, когда самолет Дональда потерпел аварию... Было ужасно глупо, с моей стороны, попасться на эту удочку. Конечно, она с самого начала не собиралась отвечать ни на один из моих вопросов. Выслушав мой рассказ, она молча вышла из комнаты, оставив меня, задыхающуюся от бессильной ярости. Я дождалась, пока в коридоре стало очень тихо. Музыка умолкла. Одна из маленьких ассистенток зашла на секунду, как ни в чем не бывало, с любезной и безликой улыбкой осведомилась, не нужно ли мне чего-нибудь, и тут же исчезла. Я выждала еще примерно полчаса, а потом собралась с силами и попыталась встать. Это далось мне с колоссальным трудом. Наконец мне удалось принять вертикальное положение, я медленно подошла к двери, чуть-чуть приоткрыла ее и прислушалась. Из коридора не раздавалось ни звука. Я решила выйти и осмотреться. Все двери в палаты были закрыты. Прикладывая поочередно ухо к каждой двери, я слышала за ними мерное тяжелое дыхание и больше никаких звуков. Коридор несколько раз сворачивал в разные стороны, я медленно одолела его и очутилась перед парадной дверью, немного постояла в нерешительности, оглядываясь по сторонам и, прислушиваясь, потом распахнула ее и вышла наружу. - Мама! - раздался сзади острый, режущий слух окрик. - Что вы тут делаете? Я обернулась и увидела одну из "карлиц" в странновато мерцавшем белом комбинезоне. Она была одна. Не отвечая, я начала осторожно спускаться вниз. Мне с трудом удавалось двигаться и с еще большим трудом удержать подступающую к горлу ярость на это тяжеленное, нелепое тело, никак не желающее отпустить меня. - Вернитесь. Сейчас же вернитесь, - четко произнесла ассистентка, подошла ближе и уцепилась за мою розовую хламиду. - Мама, вы должны сейчас же вернуться. Вы здесь простудитесь. - Она потянула меня за хламиду, я с силой наклонилась, услышала звук рвущейся материи, обернулась и потеряла равновесие. Последнее, что я увидела, ряд не пройденных мною ступенек, очутившихся прямо перед глазами... Я открыла глаза, и чей-то голос рядом произнес: - Ну вот, теперь лучше. Но поступили вы очень дурно. Мама Орчиз. Счастье, что все так обошлось. Подумать только, сделать такую глупость. Мне, честное слово, стыдно за вас. Просто стыдно. Голова у меня раскалывалась, но, что было гораздо хуже, весь этот кошмар продолжался. У меня не было никакого настроения выслушивать укоризненные сентенции, и я послала ее к чертовой матери. Она с изумлением вытаращилась на меня, потом лицо ее застыло в маске оскорбленного достоинства. Она налепила полоску пластыря мне на лоб и, поджав губы, вышла вон. Если трезво рассудить, она была права. В самом деле, глупо было пытаться делать хоть что-то, находясь в этой чудовищной груде плоти. От чувства своей беспомощности и жуткой жалости к себе я снова чуть не разревелась. Господи... как мне не хватало моего чудного, маленького тела, которое так верно служило мне и делало все, что я захочу. Я вспомнила, как Дональд показал однажды из окна гибкое молодое дерево и "познакомил" меня с ним, как с моей сестрой-близняшкой. А всего день-два назад... Тут я неожиданно для себя сделала открытие, которое заставило меня инстинктивно напрячься и попытаться встать. В моей памяти больше не было никаких пробелов - я все вспомнила... В голове у меня загудело от напряжения, я откинулась на подушки, постаралась расслабиться и вспомнила все по порядку, начиная с того момента, когда из вены у меня выдернули иглу и кто-то протер место укола спиртом... Но что же было потом? Я ожидала чего-то вроде сна, галлюцинации... Но не этой четко сфокусированной реальности... Господи!.. Что же они со мной сделали?.. Когда я открыла глаза, за окном стоял ясный солнечный день, а возле постели была целая команда "карлиц", с помощью которых мне предстояло проделать весь утренний туалет. Они деловито засучили рукава и приступили к привычной для них процедуре. Я терпеливо вынесла все от начала до конца, радуясь, что головной боли как не бывало. Пока ассистентки возились со мной, раздался властный стук в дверь, и две фигуры в черных униформах с серебряными пуговицами без приглашения вошли в палату. При виде их ассистентки с приглушенными вскриками, в которых явно слышался страх, дружно ринулись в дальний угол палаты. Вошедшие приветствовали меня вскинутыми в "салюте" правыми руками. Одна из них спросила: - Вы Орчиз... Мама Орчиз? - Так меня здесь называют, - ответила я. Она поколебалась секунду, а потом, скорее просительным, чем приказным тоном, сказала: - У меня есть предписание на ваш арест, Мама. Пожалуйста, следуйте за нами. - Из угла, где сгрудились ассистентки, послышался возбужденный гомон. Женщине в униформе было достаточно одного взгляда, чтобы "карлицы" мгновенно затихли. - Оденьте ее и приготовьте к поездке, - бросила она. "Карлицы" стали потихоньку двигаться к моей постели, робко, заискивающе улыбаясь амазонкам. Строго без всякой злобы одна из амазонок приказала: - Быстрее. Пошевеливайтесь. Они "пошевелились", меня наспех засунули в розовую хламиду, и в этот момент вошла врач. Она увидела амазонок и нахмурилась. - Что все это значит? Что вы тут делаете? - строго спросила она. Старшая из амазонок почтительно доложила ей о "предписании" и "аресте" - Арест?! - изумленно переспросила врач. - Вы хотите арестовать Маму!? В жизни не слыхала о таком идиотизме. По какому обвинению? - Она обвиняется в Реакционизме, - как-то заученно, механически ответила амазонка. Врач вытаращилась на нее в немом изумлении. - Мама-Реакционистка? - с трудом выговорила она. Что... И ничего умнее вы там придумать не могли!?. Живо убирайтесь отсюда! Обе! - Но, Доктор, у нас есть предписание, - протестующе проговорили обе амазонки. - Чушь. Не было такого прецедента. Вы когда-нибудь слыхали об аресте Мамы? - Нет, - последовал синхронный ответ. - И будьте уверены, не услышите. Все. Вы свободны. Женщины в униформах неуверенно потоптались на месте. - Если бы Вы, Доктор, дали нам письменное подтверждение, что отказываетесь выдать Маму. Когда они обе ушли, вполне удовлетворенные клочком бумаги, врач окинула "карлиц" мрачным взглядом: - А вы не можете не болтать... - процедила она сквозь зубы. - Что на уме, то и на языке. Запомните, если что-то в этом роде повторится, я буду знать кто тому причина! - Она повернулась ко мне. - А вы, Мама Орчиз, будьте так любезны не говорить ничего, кроме "да" и "нет" когда рядом снуют эти маленькие бестии. Я скоро вернусь, мы хотим задать вам несколько вопросов - добавила она и вышла, оставив за собой гнетущее молчание. Она вернулась и не одна. Четверо женщин сопровождавших ее выглядели вполне нормальными. Они расселись вокруг меня словно перед экспонатом на выставке. - Итак, Мама Орчиз, - сказала "моя" врач, - совершенно очевидно, что с вами произошло нечто необычное. Естественно все мы хотим знать, что именно и, если это возможно, выяснить причину. Вам не стоит утруждать себя мыслями об утреннем инциденте с полицией - с их стороны было вообще нелепо являться сюда. То, о чем мы хотим вас спросить, м-мм обычное научное исследование - не более. Мы просто хотим выяснить, что произошло. - Вы не можете хотеть этого больше, чем я сама - ответила я, окинув взглядом все помещение. "Моя" врач косо взглянула на остальных словно желая сказать: "Теперь-то-вы-мне- поверили?" Те смотрели на меня в немом изумлении. - Мы, пожалуй, начнем с нескольких вопросов - прервала она молчание. - Прежде я хотела бы кое-что добавить к тому, что рассказала вам прошлой ночью. Память вернулась ко мне полностью, - сказала я. - Может быть, от того, что вы упали? - предположила она. - Кстати что вы хотели сделать? Я пропустила вопрос мимо ушей и продолжала: - Думаю, мне стоит восполнить этот пробел... Это может помочь в какой то степени... во всяком случае... - Ну, хорошо. Вы говорили мне что были, э-ээ, замужем, и что ваш... м-мм муж, вскоре погиб, - она переглянулась с остальными, сидевшими с лицами, полностью лишенными какого бы то ни было выражения, - что было после, вы вчера не помнили. - Да, - подтвердила я, - он был летчик испытатель. Это случилось через шесть месяцев после нашей свадьбы всего за месяц до истечения срока его контракта с фирмой. Несколько недель после этого я жила у своей тетки. Я... Не очень хорошо помню это время в подробностях - мне было... не до того. Но я очень хорошо помню, что в один прекрасный день я проснулась и поняла, что дальше так жить нельзя, что я должна чем-то заняться, должна работать, что бы хоть немного отвлечься. Доктор Хейлер - он заведовал Рэйчестерской больницей, где я работала до замужества, - сказал, что будет рад, если я вернусь к ним. И я вернулась. Работала очень много, чтобы меньше времени оставалось для воспоминаний... Это было месяцев восемь назад. Доктор Хейлер завел речь об одном препарате, который удалось синтезировать его другу, и я предложила испробовать препарат. По его словам препарат мог оказаться нужным и полезным. Мне очень хотелось принести хоть какую то пользу с тех пор как. И вот мне представился случай. Все равно рано или поздно кто-то должен был испробовать его. Словом, я подумала, что могу испытать его на себе - меня не очень волновали последствия... - Что это был за препарат? - прервала меня врач. Он назывался "чюнджиатин", вы что-нибудь слышали о нем? Она отрицательно качнула головой. - Это наркотик, - объяснила я. - В натуральном виде его можно было получить из листьев дерева растущего где-то на юге Венесуэлы. Случайно на него наткнулось племя индейцев. Несколько человек садились в круг и жевали листья. Потом они впадали в наркотический транс, который продолжался три-четыре дня. Во время транса они были совершенно беспомощны, поэтому за ними следили как за младенцами. Так делалось всегда, потому что индейцы... По их преданиям чюнджиатин освобождает дух от оков плоти, дает ему возможность свободно парить в пространстве и времени и обязанность присматривающего за телом заключается в том, чтобы не дать другому блуждающему духу завладеть телом пока его настоящий хозяин отсутствует. Когда бывший в трансе приходил в себя, он обычно рассказывал о своих "потусторонних" путешествиях и "чудесах", которые ему довелось увидеть. "Потустороннее" существование запоминалось во всех подробностях и было довольно... напряженным, насыщенным... Друг доктора Хейлера пробовал препарат на лабораторных животных, варьировал дозы и вероятно препарат оказывал какое-то действие на нервную систему, но какое? Вызывал ли он наслаждение, боль, страх, или наоборот отсутствие всего этого? Это мог рассказать только человек, и для этого я решила испробовать его на себе. Я умолкла. Взглянула на их серьезные озадаченные лица, потом на свою тушу в розовой хламиде. - Оказалось, препарат создает странную комбинацию абсурда, гротескной символики и детализированной реальности... Сидящие передо мной женщины были искренни и... по-своему честны. Они пришли сюда, чтобы выяснить причину аномалии... если сумеют. - Понимаю - проговорила "моя" врач. - Вы можете назвать нам точное время и дату этого... эксперимента? Я назвала, и после этого было еще много, очень много вопросов. Больше всего в этом "научном исследовании" меня раздражало почти полное игнорирование моих вопросов. Хотя, чем дальше, тем менее уверенно они себя Чувствовали, на все мои вопросы или не отвечали вовсе или - вскользь, уклончиво, с какой то небрежной досадой. Лишь когда мне принесли столик с едой, они оставили меня в покое. Мне стало ужасно грустно, и я впала в какое-то тоскливое забытье... Разбудили меня суетящиеся вокруг койки "карлицы", водрузили на "троллик" и выкатили из палаты, а потом из блока. Там нас ожидала розовая "скорая", точь-в- точь такая, на которой меня сюда привезли. Когда "троллик" вместе со мной закатили в машину трое "карлиц" забрались туда уселись на привинченные к полу стулья и тут же принялись о чем-то оживленно болтать вполголоса. Они так и проболтали всю дорогу, не обращая на меня никакого внимания. Мы миновали большое скопление блочных строений, а мили через две въехали в парк через разукрашенные ворота. С одной стороны он почти ничем не отличался от уже знакомой мне местности: те же аккуратные газоны, цветочные клумбы. Но здания здесь были другие, не блоки, а маленькие домики, различающиеся по своему строению. Место это вызвало странную реакцию у сопровождающих меня "карлиц" - они разом притихли и стали оглядываться вокруг в каком то благоговейном страхе. Шофер притормозил, и видимо спросил у амазонки везущей тележку с известкой, куда ехать дальше. Она ответила ему и улыбнулась мне через окошко. Мы немного попетляли между домиками и, наконец, остановились перед небольшим двухэтажным коттеджем. На этот раз мы обошлись без "троллика". Ассистентки с помощью шофера вытащили меня из машины, поставили на ноги, и, поддерживаемая со всех сторон, я с трудом протиснулась в дверной проем и очутилась в красиво убранной комнате. Седая женщина в пурпурном шелковом платье сидела в кресле-качалке у камина. По морщинистому лицу и ладоням было видно, что ей уже немало лет, но смотрела она на меня живыми внимательными нестарыми глазами. - Входите моя дорогая - приветливо сказала она неожиданно звонким голосом. Она кивнула на кресло возле себя, но, взглянув на меня еще раз, с сомнением покачала головой. - Наверное, вам будет удобнее на кровати. Я взглянула на кровать с недоверием. - Вы думаете, она выдержит? - спросила я. - Полагаю, да, - ответила она, впрочем, не слишком уверенно. Мои провожатые помогли мне взобраться на это ложе - лица у них при этом были озабоченные, - и, когда стало ясно, что кровать выдерживает мои вес (хотя она и заметно прогнулась), застыли возле меня, словно охраняя от кого-то. Седая женщина знаком велела им оставить нас и позвонила в маленький серебряный колокольчик. Крохотная фигурка - чуть больше метра ростом - показалась в дверях. - Будьте добры темный шерри Милдред - повелительно произнесла женщина. - Вы ведь выпьете шерри дорогая? - обратилась она ко мне. - Да... Да, конечно, благодарю вас - слегка растерялась я. - Простите, мисс... или миссис?.. - О, мне, конечно, следовало сначала представиться. Меня зовут Лаура. Вы же насколько я знаю, Орчиз. Мама Орчиз, не так ли? - Так они меня называют, - неохотно и с еле сдерживаемым отвращением сказала я. Вошла крохотная горничная с серебряным подносом, на котором стояли полупрозрачный графин и два бокала. Горничная наполнила оба бокала, а пожилая дама переводила взгляд с нее на меня и обратно, словно сравнивая нас. Странное не передаваемое словами выражение промелькнуло у нее на лице, и я решила сделать пробный шаг. - Должно быть это мадера? - кивнула я на бокалы. Она изумленно вскинула брови, потом улыбнулась и кивнула с явным удовлетворением на лице. - Что ж, кажется, вы одной-единственной фразой подтвердили правильность и целесообразность вашего визита сюда - сказала она. Горничная вышла, и мы обе потянулись к бокалам. - И все же, - продолжала Лаура, - давайте-ка поподробнее все обсудим. Скажите, дорогая, они объяснили, почему направили вас ко мне? - Нет. - Я отрицательно качнула головой. - Потому что я историк, - сказала она. - А заниматься историей в наши дни позволено и доступно не каждому. Это своего рода привилегия нас очень мало. К счастью сейчас понимают, что ни одной отрасли знании нельзя дать отмереть окончательно и все же некоторые из нас вызывают м-мм настороженность политического характера. - Она неодобрительно усмехнулась. - Однако когда нужно что-то выяснить приходится обращаться к специалисту. Они что-нибудь говорили о диагнозе, который вам поставили? Я опять помотала головой. - Так я и думала. Это у них профессиональное, не так ли? Что ж, я передам вам все, что сказали мне по телефону из Дома материнства. Пожалуй, лучше всего начать именно с этого. Мне сообщили, что с вами беседовало несколько врачей, которых вы сильно заинтересовали, озадачили и надо полагать расстроили. Бедняги ни у кого из них нет ни малейших исторических знании они ровным счетом. Словом две из них убеждены, что у вас психическое заболевание - мания шизофренический бред и так далее. Остальные склонны полагать, что с вами произошел гораздо более редкий случай - трансформация личности. Это действительно большая редкость. Известно всего три подобных зарегистрированных случая, но интересно, что два из них связаны с препаратом "чюнджиатин", а третий - с лекарством сходного происхождения. Итак, большинство из беседовавших с вами врачей сочли некоторые ваши ответы связными последовательными убедительными и полностью совпадающими с тремя уже известными случаями. Но так как они не знают практически ничего, что выходит за рамки их профессии, очень многое в вашем случае выглядит. С одной стороны им трудно в это поверить с другой - у них нет возможности проверить. Для этого им и нужно мое профессиональное мнение. Ваш бокал пуст, дорогая, позвольте, я налью вам еще. - Трансформация личности - задумчиво повторила я, подставляя бокал - но если такое возможно. - О, нет никаких сомнении в том, что в принципе это возможно. Те три случая, которые я упомянула, определены совершенно точно. - Это очень похоже... - вынуждена была согласится я. - В каком-то смысле это действительно может быть... Но, с другой стороны, эти элементы галлюцинации тут, безусловно, присутствуют. Скажем, вы - вы сами - кажетесь мне совершенно нормальной. Но взгляните на меня!.. И на свою маленькую служанку! Тут явный бред - иллюзия! Мне лишь кажется, что я - такая - нахожусь здесь и разговариваю с вами... Этого не может быть в действительности, а значит... Значит, где же я на самом деле? - Я понимаю, и, быть может, лучше, чем кто бы то ни было, насколько нереальным вам кажется все это. Она помолчала, задумчиво глядя на меня. - Вы знаете, я, пожалуй, столкнулась сейчас с самым интересным случаем за всю мою довольно долгую жизнь. В каком-то смысле мне повезло, но я понимаю, дорогая, как вы сейчас воспринимаете то, что вас окружает, - повторила она. - Я провела столько времени среди книг, что это иногда кажется нереальным и мне. Скажите, дорогая, когда вы родились? Я ответила. - М-да, Георг Шестой, стало быть. Следующей, второй войны вы не помните? - Не помню, - подтвердила я. - Меня еще не было на свете. - Но вы можете помнить коронацию следующего монарха. Кстати кто это был? - Елизавета... Елизавета Вторая. Моя мать водила меня смотреть, - сказала я. - Вы что-нибудь запомнили из этого зрелища? - Честно говоря, не очень много... Разве что... Целый день напролет шел дождь, а больше, пожалуй, ничего существенного, - созналась я. Мы еще немного побеседовали в таком духе, пока она, наконец, не улыбнулась одобрительно кивая. - Ну что ж, теперь у меня не осталось ни капли сомнений. Я кое-что слышала об этой коронации. Великолепное, наверное, было зрелище в аббатстве. - Она помолчала и легонько вздохнула. - Вы были очень терпеливы и любезны со мной дорогая, и, конечно, будет справедливо... Теперь настала ваша очередь кое-что выслушать. Но боюсь, вам будет это нелегко. - Вряд ли меня может что-нибудь удивить после тех тридцати шести часов, которые я провела здесь. - Сомневаюсь, - возразила она, не отводя от меня внимательных глаз. - Скажите, - попросила я, - пожалуйста... объясните мне все... если можете! - Ваш бокал, дорогая, разрешите, я налью вам еще. И я скажу вам все. - Она наполнила оба бокала. - Что поразило и поражает вас больше всего? Из окружающей вас реальности? - Но... этого так... много. - Я колебалась, не зная, с чего начать. - Может быть, тот факт... то обстоятельство, что вы ни разу за все время не встретили здесь мужчину? - подсказала она. Я постаралась вернуться к моменту моего "пробуждения". Вспомнила как одна из "Мам" удивленно спросила "Что значит - мужчина?" - Пожалуй, - сказала я, - пожалуй, это - одно из самых... Она медленно покачала головой. - Их больше нет дорогая. Ни одного. Нигде. Я тупо уставилась на нее. Выражение ее лица было серьезным и участливым даже жалостливым. На нем не было ни тени притворства. Некоторое время я молча переваривала услышанное пока, наконец, у меня не вырвалось: - Но... Это невозможно!!! Ведь где-то должны быть... Вы же не можете... Как же вы тогда?.. То есть я хочу сказать!.. Она вздохнула. - Я понимаю, это кажется вам невозможным, Джейн... Вы разрешите называть вас Джейн? Однако это действительно так Я пожилая женщина, мне скоро будет восемьдесят, и за всю свою долгую жизнь я ни разу не видела мужчину разве что на древних картинах и полуистлевших фотографиях. Пейте шерри, дорогая, вам станет лучше. Боюсь, я очень расстроила вас. - Она помолчала, давая мне время прийти в себя. - Я примерно представляю себе, что вы сейчас чувствуете. Видите ли, я знаю историю не только по книгам. Когда я была совсем девчонкой, мне довелось слышать множество историй от моей бабки. Тогда ей было что-то около восьмидесяти, но память у нее была хорошая, и рассказчица она была прекрасная. Я словно сама видела те тот мир, о котором она говорила, те места. Но это было настолько другим, так чуждо. Так непохоже на все, что меня окружало. Мне было трудно понять ее. Когда она говорила о юноше, с которым была когда-то помолвлена, слезы струились из ее глаз. Она плакала, конечно, не из-за него, а из-за всего утраченного ею мира - мира ее юности. И даже тогда мне было непонятно, что она испытывала. Да и как я могла понять? Но теперь, когда я сама стала старой и так много прочла, я могу приблизительно представить, что она должна была чувствовать, вспоминая о былом. Скажите, дорогая. - Она взглянула на меня с острым любопытством. - А вы... вы тоже были помолвлены? - Я была замужем очень недолго. Она задумалась. - Должно быть, это очень странное чувство, чувствовать себя чьей-то собственностью. - Собственностью?! - изумленно переспросила я. - Собственностью своего, м-мм мужа, - пояснила она. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. - Но это было совсем не так, - пробормотала я, - это было... Но что случилось? Что могло случиться с ними со всеми? - Они все умерли, - спокойно сказала она. - Заболели и умерли. Никто не мог ничего поделать - они исчезли, всего за год... даже чуть меньше года - не осталось ни одного, за исключением, быть может, нескольких на всей планете. - Но тогда... тогда все должно было пойти прахом! - О, да. Сначала почти так и было - было очень скверно. Начался голод. Замерла вся промышленность, и лишь в менее развитых странах, преимущественно аграрных, женщины сумели научиться кое-как обрабатывать землю и тем самым уберечь себя и своих детей от голодной смерти. Почти все цивилизованные центры, скопления городов превратились в пепелища... Перестал существовать, транспорт кончилась нефть, некому было добывать уголь. Когда наступил кризис, оказалось, что лишь ничтожное количество женщин, которых было больше, чем мужчин, способно заниматься какой-то серьезной работой. Но кризис был неизбежен. Случись это пятьюдесятью годами раньше, мы были бы обречены на неминуемую гибель. Пятьюдесятью годами позже - тоже могло оказаться роковым - к этому времени все без исключения женщины могли превратиться в домашних полуживотных. Но, к счастью, в середине двадцатого столетия некоторые женщины владели определенными профессиями и, что оказалось важнее всего при сложившихся обстоятельствах, были среди них и медики. Пожалуй, не будь этого, мы не сумели бы выжить. Я сама не очень разбираюсь в медицине, поэтому вряд ли сумею объяснить вам как это было достигнуто. Все что я могу сказать. Словом стали проводиться интенсивные научные исследования в той области, которая вам вероятно знакома больше чем мне. Все виды существ, и наш в том числе, стремятся выжить, и доктора прежде всего должны были во что бы то ни стало сохранить это стремление. Несмотря на голод, хаос и разруху, дети должны были рождаться. Восстановление цивилизации, ее возрождение могли подождать: главное было - продолжение рода. И эта проблема была решена - дети стали рождаться младенцы женского пола выживали мужского - умирали. Таким образом производить на свет мальчиков стало пустой тратой времени, и было сделано так, что стали рождаться лишь девочки. Вы, я вижу, хотите спросить как? Но тут дорогая мы опять вторгаемся в область, которая вам ближе и понятнее. Вообще-то, как мне говорили, на самом деле это гораздо проще, чем кажется. Ведь, скажем, саранча способна производить женское потомство без мужских особей, кажется, до восьми поколений, а может и дальше. Было бы странно, если бы мы, со всеми нашими знаниями и разумом, оказались беспомощнее саранчи, не правда ли? Она смотрела на меня выжидающе. Судя по выражению ее лица, она ожидала восхищения... или, по крайней мере, изумления. Если я не ошиблась то моя реакция должна была разочаровать ее: после того, как ядерная физика наглядно продемонстрировала, чего может достичь наука, вряд ли стоило удивляться каким-то техническим достижениям цивилизации. В принципе возможно все - другое дело, нужно ли это, может ли это принести какую-нибудь пользу, то есть реальное движение вперед... - Чего же в результате вы добились? - спросила я. - Мы выжили - коротко ответила она. - Биологически да, - согласилась я. - С этим я не спорю. Но если за это пришлось заплатить. Если это стоило вам всего. Если любовь, искусство, поэзия, физические наслаждения, - все было принесено в жертву продолжения рода, зачем тогда нужно это самое продолжение? - Вряд ли я смогу вам что-нибудь ответить, - пожала она плечами, - разве что высказать общеизвестную истину: это - общее и главное стремление любого вида. Но я убеждена, что и в двадцатом веке ясности в этом вопросе было не больше чем теперь. Кроме того, почему вы считаете, что все остальное исчезло? Разве поэзия Сафо не поэзия? А ваше самонадеянное утверждение, будто обладание душой зиждется на разнице полов, удивляет меня: ведь так очевидно, что двое разных неизбежно находятся в противоборстве, в различного рода конфликтах. Вы не согласны дорогая? - Как историк, изучавший мужчин, женщин и движущие силы тех или иных процессов, вы должны были сейчас лучше понять, о чем я говорила. Она досадливо поморщилась. - Вы, - дитя своего века моя дорогая - произнесла она слегка снисходительным тоном. - Вам постоянно внушалось, что земля вертится лишь благодаря сексу принявшему с развитием цивилизации форму Романтизма. И вы в это верите. Вас обманули, дорогая, обманули жестоко. Ваши интересы весь кругозор свели к тому, что было необходимо удобно и безвредно для развития существовавшей тогда экономики. - Я не могу с вами согласиться, - покачала я головой, - конечно... кое-что вам известно о моем мире, но... извне - со стороны. Вы не можете понять, не в состоянии почувствовать! Что, по-вашему, тогда движет всем? Из-за чего, по- вашему, земля вертится? - Это очень просто дорогая. Стремление к власти. Оно заложено в нас с первого дня существования - и в мужчинах и в женщинах одинаково. И это гораздо сильнее чем секс, я же говорила вам - вас жестоко обманывали, "подгоняли" под удобную в то время систему экономики. С появлением вируса уничтожившего мужчин впервые за всю историю человечества женщины перестали быть эксплуатируемым классом. Когда ими перестали править мужчины, они начали понимать свое истинное назначение, понимать - в чьих руках должна находиться сила и власть. Мужская особь нужна лишь благодаря одной своей функции - выполнив ее, весь остаток дней своих эта особь проводит в бессмысленной, ненужной и вредной для общества паразитической жизни. Когда они лишились своей власти попросту исчезли, эта функция оказалась в руках медиков. Прошло не больше двух десятилетий, и они стали контролировать все. К ним примкнули немногие женщины владеющие другими профессиями инженеры архитекторы юристы некоторые учителя и так далее, но только у врачей была настоящая власть, ибо они обладали главным - секретом жизни дорогая. Секретом продолжения рода. Будущее было в их руках и когда жизнь потихоньку начала входить в русло они превратились в доминирующий класс - Докторат. Отныне Докторат стал олицетворением высшей власти - он издавал законы и следил за их неукоснительным исполнением. Разумеется, не обошлось без оппозиции. Память о прошлом и два десятилетия полной анархии не прошли даром. Но в руках врачей было мощное средство повиновения каждая женщина желавшая иметь детей, была вынуждена обращаться к ним и принимать все их условия, то есть занять то место в обществе которое ей предназначалось... Анархия кончилась, порядок был восстановлен. Правда позже возникла более организованная оппозиция - целая партия, утверждающая, что вирус, поразивший мужскую половину населения, исчез, и прежнее положение вещей может и должно быть восстановлено. Их называли Реакционистками, и они представляли собой определенную угрозу зарождавшейся новой форме жизни новой системе. Почти все члены Совета Докторов хорошо помнили те времена, когда беспощадно эксплуатировалась женская слабость и беспомощность - времена наивысшего "расцвета" их бессмысленного и жалкого прозябания. И естественно они не имели никакого желания вновь разделить власть и авторитет с существами, которых считали биологически ниже себя. Да и с какой стати, если они доказали свое биологическое превосходство? Они отказались сделать хотя бы шаг, ведущий к разрушению нового порядка, новой системы. Реакционистки были объявлены вне закона. Но этой меры оказалось недостаточно. Вскоре стало ясно, что таким способом можно лишь устранить следствие, а не причину. В Совете поняли, что в их руках оказалась крайне нестабильная система - система, способная к выживанию, но по сути своей структуры мало чем отличающаяся от прежней - той, что потерпела крах. Нельзя было идти по проторенной дорожке - чем дальше, тем больше недовольства это вызвало бы у определенной части людей. Поэтому, если Докторат хотел остаться у власти, нужно было придумать и создать какую-то совершенно новую форму существования, новую структуру общества. При создании этой новой структуры необходимо было учитывать настроения малообразованных и некультурных представительниц женского пола - такие их свойства как, скажем, стремление к социальной иерархии, почитание неестественных надуманных социальных барьеров. Вы не можете не согласиться, дорогая, что в ваше время любая, прошу прощения, дура, чей муж занимал высокое социальное положение, вызывала почитание и зависть всех остальных женщин, хотя и оставалась той же самой дурой. Точно так же и любое сборище незамужних "свободных" женщин немедленно вызывало общественное порицание социальную дискриминацию. Все это разъедало женские души, более того, процесс был практически необратим, и следовало учитывать это извечное женское стремление к безопасности, к силе, за которую можно укрыться. Не менее важным фактором, который невозможно было обойти, оставалась способность и стремление к самопожертвованию, проще говоря, к рабству, в той или иной форме. В сущности, мы ведь очень привязчивы по своей природе. Большинство из нас внутренне цепляется за привычные, когда-то установленные нормы страшится отойти от них хоть на шаг, какими бы уродливыми эти нормы ни выглядели со стороны. Вся трудность управления нами заключается в создании каких-то незыблемых привычных стандартов. Поэтому для того чтобы создаваемая заново социальная структура могла успешно развиваться, в расчет должны были приниматься стремления всех слоев населения. Были предприняты исследования различных вариантов тех или иных социальных структур, но в течение нескольких лет пришлось забраковать все предлагаемые проекты, по разным причинам они не устраивали ту или иную категорию женщин. Структура, которая, наконец, была избрана и устраивала практически всех, родилась на основе Библии, очень популярной и почитаемой в то время. Дословно я, конечно, не помню, но приблизительно это изречение звучало так "Ступай к пчеле, ленивец, и избери путь ее!.." Совет Доктората последовал этому изречению, и структура, возникшая в результате этого, оказалась экономичной и удобной для всех категорий. В основе ее лежит разделение всего общества на четыре класса причем, разделение это таково, что малейшее межклассовое проникновение и изменение исключено слишком велико различие. Итак, у нас есть Докторат - наиболее образованный, первый класс, более пятидесяти процентов которого - медики. Далее - Мамы, затем - Обслуга, превосходящая по количеству другие классы, и, наконец, Работницы - физически развитые, сильные, выполняющие самую тяжелую работу. Все три низших класса почитают авторитет Доктората. Представительницы двух последних классов с трогательным благоговением относятся к Мамам. Обслуга считает свои функции более престижными, чем функции Работниц. Те в свою очередь, относятся к Обслуге добродушно-снисходительно. Итак, как видите, было достигнуто равновесие. Не все, конечно, шло гладко, были свои трудности, но в целом система себя оправдала. Постепенно вно