... придется отвечать на трудные вопросы. "А, ерунда, - решил наконец адмирал, никогда не имевший склонности к долгим тревогам. - Папского эшафота мне никто еще не сулил, а вот в грядущем бунте на борту сомневаться не приходится". Он даже помахал венецианцу новой книгой, отобранной у утопленника, - "Размышлениями" Марка Аврелия. - Отлично пишет, - завопил адмирал. - Премного благодарен. Беспорядочный стук весел и отсутствие хода пробудили Солово. Причину он обнаружил, поднявшись с палубы. Перекрывая путь кораблю, в половине лиги [морская лига - 5,56 км] на воде маячил далекий силуэт венецианца, вырисовавшийся на фоне утренней зари. Чтобы восстановить порядок даже клинком шпаги, пришлось потратить достаточно много времени, и в конце концов легче всего оказалось приказать лечь на другой галс [курс судна относительно ветра]. К этому делу экипаж приступил, не скрывая радости. Гребцы по одному борту держали весла в воде, тем временем с другого борта матросы усиленно пенили воду, постепенно обратив корму к мокрому и безмолвному наблюдателю. А потом, соединив усилия, погнали корабль от дома на глубокие воды, не нуждаясь в ритме, задаваемом гипнотическим голосом надсмотрщика. Сидя на корме, адмирал Солово разглядывал быстро удалявшегося венецианца, отвечавшего ему тем же. Потом, явно исполнив свою миссию, труп медленно, по дюйму, опустился в пучину вод, не меняя предположительного направления взгляда, пока вода не сомкнулась, поглотив зеленые пряди волос. Боцман затрясся, забыв про то, что на него могут смотреть. - Что-то мы не плавали так быстро после того, как захватили целый гарем на оттоманском корабле, - пошутил адмирал. Боцман как будто не слышал его, и Солово счел необходимым в самой легкой форме выразить свое недовольство. - Что же мы позабыли про таран - сатанинскую голову на носу? И почему, господин боцман, мы не разнесли ею этого упрямого человека, гоняющегося за нами по всему морю? Прежде чем боцман успел ответить, впередсмотрящий выкрикнул: - Эй, на судне! Он вернулся! Все увидели, что так оно и было. Пловец вернулся. - Сила солому ломит... тем не менее она не всегда применима, - отвечая Солово, изрек боцман, непроизвольно явив в этой фразе скрытые глубины и склонность к метафизике. - Возможно, в этом ты и прав, - проговорил адмирал, отметив, что следует повнимательнее приглядывать за темной лошадкой. - Быть может, истинный ответ нужно искать у философов. Скажи команде, пусть сушат весла. С великими усилиями гребцов убедили оставить старания, тем временем к ним спустился капитан. Он помедлил, давая себе возможность умственно деградировать до уровня сидящих вокруг него. - Вот так выходит, - объявил он, решив, что достиг необходимого уровня. - Нас преследуют... это нас-то! Это нас-то, которые встречали корабли султана Баязида [Баязид II Молния (1447-1512) - восьмой турецкий султан] и проделывали дырки в бортах мамлюкских [придворная гвардия, захватившая власть над Египтом] галеонов. Теперь скажите, правильно это? Так подобает? Он сделал паузу для вящего драматического ответа. Все молчали... Из-под корабля донесся настоятельный стук. Проснувшись на следующий день, Солово обнаружил, что матросы смотрят на него еще мрачнее, чем обычно, и сразу понял - что-то произошло. О развитии событий его известил боцман. - Как только, на его взгляд, мы заходим слишком далеко, он встает на пути корабля и экипаж отворачивается, не замечая приказов. Мечемся, не зная куда. - Увы, вся наша жизнь такова, - резко промолвил адмирал. - Как философ, ты должен это понимать. - Кроме того, впередсмотрящий исчез. - _Исчез_? - Где-то посреди ночи, в полном безмолвии, если угодно. Только я бы сказал, что исчез он не _целиком_. - Как это? - Венецианец оставил на палубе половину торса. - Весьма тактичный намек, - невозмутимо проговорил Солово. - Во всяком случае, он не мучает нас неизвестностью. - А потом процитировал "Размышления": "Не предмет смущает тебя, но твое собственное представление о нем". Боцман со скорбью поглядел в сторону восходящего солнца. - Перед нами воистину сложный "предмет", адмирал, - заметил он. - Как вы полагаете, сумел ли впередсмотрящий составить о нем представление, прежде чем получил свое? Наконец Солово позвали по имени, чему он был только рад. Недостойное это дело - мотаться туда сюда под недовольные возгласы возмущенного экипажа... и лучше уж так, чем погибнуть от жажды или рук взбунтовавшихся матросов. Далекий венецианец, спичечной фигуркой припав к древнему бакену, сливал свой голос с его скорбным колоколом. - СО-ЛО-ВО! - кричал он снова и снова, подлаживаясь под звяканье. - СО-ЛО-ВО! - Невзирая на расстояние, голос доносился чисто и ясно. Без всяких приказов экипаж поднял весла и тем самым произвел себя в зрители, пустив галеру на волю волн. Будучи пленником своей профессиональной репутации, адмирал сохранял спокойствие. Раскачиваясь в капитанском кресле, он окликнул венецианца, уверенный, что в охватившем натуру покое даже его негромкий голос будет услышан. - Ну что ж, привет, - сказал он. - Чем я еще могу тебе помочь? После долгой паузы венецианец ответил. - МОИ КНИИИИГИ! - взвыл он наконец. Солово предвидел это и махнул боцману, чтобы тот выбросил за борт бочонок с трофеями - путем, проделанным их прежним владельцем. Но еще не утих всплеск, как венецианец напомнил: - И "РАЗМЫШЛЕНИЯ" МАРКА АВРЕЛИЯ... Адмирал скривился. Эта книга разговаривала с ним на уровне, который Солово и не подозревал в себе. Ему весьма хотелось сохранить и прочесть ее. - Да будет так, - проговорил он невозмутимо, перебрасывая через поручень томик, извлеченный из потайного места. Тишина возвратилась. Солово смотрел, как венецианец наслаждается посмертным триумфом, и, чтобы испортить ему удовольствие, продолжил разговор: - Ну, что еще? После очередной долгой паузы донеслось: - А ТЕПЕРЬ ИДИ КО МНЕ, ПОПЛАВАЕМ ВМЕСТЕ. Экипаж обернулся к адмиралу. Реакция Солово определит его положение в Зале Славы пиратов Средиземноморья. - Но я не умею плавать, - ответил адмирал, ничего не скрывая. В этом позора не было. Моряки того времени в основном не стремились научиться способу продлевать собственную агонию, если Отец-Океан затребует их к себе. "Неплохой аргумент", - рассудил экипаж, дружно поворачиваясь к венецианцу. - СПРАВИШЬСЯ... СТАВ ПОКОЙНИКОМ, ТЫ ОБРЕТЕШЬ ИЗВЕСТНУЮ ВЛАСТЬ НАД ВОДАМИ. Его спутники еще пережевывали этот аргумент, когда Солово парировал: - Ты рассуждаешь не как умный человек. - БЛАГОДАРЯ ТВОИМ ЗАБОТАМ, - последовал ответ, - Я БОЛЕЕ НЕ ЧЕЛОВЕК. На подобный тезис возразить было нечем, и адмирал опустился в кресло. В дно галеры забарабанила не одна пара рук. В отличие от предыдущих случаев венецианец оставался вполне видимым. Похоже было, что он заручился помощью. - ПОРА, - донесся зов. - ИДИ КО МНЕ. Стук по корпусу сделался громче и уже грозил разнести судно в щепки. Солово понял, что выбирать приходится между мстительным призраком и перепуганным экипажем: жизнь его была кончена, оставалось только красиво уйти. Когда он встал и щелкнул пальцами венецианцу, кивки и бормотанье экипажа донесли до него одобрение подобной стойкости перед лицом предельного отчаяния. Море словно вскипело. Вокруг галеры вода ожила - странный случай словоупотребления, - вынеся к поверхности трупы. - ОНИ ВЫДЕРЖАТ ТВОЙ ВЕС, АДМИРАЛ, - вскричал венецианец, - ИДИ КО МНЕ. Солово одолел последнюю спазму слабости, заставившую его обернуться и поискать взглядом поддержки у экипажа. Но было ясно - на это рассчитывать не приходится: истый первобытный ужас перевешивал изобретенные позже понятия верности и отваги. Делать нечего: адмирал был вновь один. Он перепрыгнул через поручень. Мертвецы погружались в воду и раскачивались, но, как было ему обещано, Солово сумел проложить по ним путь. Игнорируя совершенно немертвые взгляды пустых глазниц, адмирал направился к венецианцу. Подойдя ближе, он заметил, что три дня, проведенные в компании морского царя Нептуна и его рыбешек, прискорбным образом сказались на теле покойного. - Привет, Солово, - донеслось из объеденных губ. - С новым свиданием, господин венецианец, - отозвался Солово, зажимая платком нос. Некогда изысканный кавалер теперь не годился в приятные собеседники. - Ты и не поверишь, сколько там нашего брата, - заметил между делом венецианец, показывая на плавучий ковер из своих камрадов. - И многих туда отправили подобные тебе. Быть может, именно этот факт объясняет столь единодушную поддержку моего предприятия. Даже море блюдет моральный кодекс, а к небесам возносится паром. - Ну кто бы мог подумать, - ответил с сарказмом адмирал. Человек и восставший труп со взаимной неприязнью разглядывали друг друга. Наконец, венецианец оставил свой проржавевший буй, отчего колокол звякнул, и потянулся к горлу Солово. Тот не стал оказывать сопротивления, и распухшая, пропитанная водой плоть пальцев покойника легко охватила всю шею адмирала. Пребывая с глазу на глаз с собственной Немезидой [богиня возмездия, олицетворение кары и рока] (правда, ее глаза уже жили самостоятельной жизнью в желудке какой-то рыбы), Солово терпеливо ожидал удушающего движения и того, что последует за ним. Спустя некоторое время он заметил, что боль и смерть излишне запаздывают. Венецианец проявлял известную нерешительность и не торопился с выполнением последнего желания. Наконец зеленые уста отвернулись, и вместе с соленым дыханием в лицо адмирала дунули слова: "Никогда не позволяй себе потерять равновесие, - процитировал мертвец. - Когда тебя терзает порыв, убедись, что он воплотится в правосудии... воздержаться от повторения - вот высшая месть". - "Размышления"? - прохрипел Солово. Венецианец согласно кивнул нетвердой головой. - Божественного Марка Аврелия, - подтвердил он. - Свет, направлявший всю мою жизнь... Ты отнял и то и другое. Книгу ты вернул, но жизнь... Адмирал промолчал - в основном потому, что говорить было чересчур больно. - Его стоическая философия определила каждую мою мысль и поступок... вплоть до последнего, когда я хладнокровно сошел с поручней по твоему требованию. Солово показалось, что тугая хватка чуть отпустила гортань, однако надеяться он не смел. - При жизни ты не смел лишить меня веры, - размышлял венецианец, - зачем же даровать тебе такую победу после смерти? - Действительно, почему? - прошипел Солово. Венецианец снова кивнул. - Я не стану тебя убивать, - проговорил он. Не испытывая особенно большой радости, адмирал тщетно ожидал, пока рука отпустит его. - Я возьму у тебя меньше, чем ты задолжал мне, - промолвил венецианец. - Я заберу у тебя энергию, чтобы поддержать себя в полуживом состоянии, и тем обреку тебя на подобную участь. В этом я усматриваю справедливую, но облегченную месть, достойную истинного стоика. С этими словами он припал к губам Солово с непристойным французским поцелуем. Почувствовав непередаваемую тошноту, адмирал ощутил, как что-то теряет... и обрел покой. Венецианец выпустил его и отступил назад. Он казался бодрым и энергичным. - У тебя хорошая жизненная сила. Она поддержит меня, пока в конце концов плоть и сухожилия не распадутся. У меня будет время перечитать мои книги! Солово ощутил, что стоит на ногах, и удивился, почему ему все так безразлично. - Что касается тебя, - ответил мертвец на невысказанный вопрос, - я оставил в тебе достаточно сил для поддержания жизни... хотя бы какой-то. Я был к тебе милостив. - Благодарю, - вежливо произнес Солово. Венецианец улыбнулся, и это было хуже всего. - Ты уже переменился, - заключил он. - Экая сухость! Я проклинаю тебя, а ты благодаришь! - И сказав так, он опустился в волны. Адмирал торопливо зашагал назад к кораблю, не зная, сколь долго продержится мост из бывших в употреблении тел. Он с кротостью дожидался воссоединения со своим экипажем и уже издали одарил всех тигриной улыбкой. Их предательство более не смущало его, и Солово радовался предстоящим переменам, которые произведет ножом, петлей и пулей. И он был куда менее встревожен или смущен собственным легкомыслием и чувствами, чем когда-либо прежде. Быть может, это был мир, воцарившийся в пустыне, однако впервые его ум обрел покой. "Месть? - думал он, перебираясь через борт, пока утопленники отправлялись на подобающее им место. - Проклятие? Я заплатил за него добрые деньги!" После обстоятельного и приятного разговора о Платоне и эффективности заклинаний, предписываемых богом Гермесом Трисмегистом [трижды величайший - эпитет Гермеса в эллинистическом Египте] в своем главном труде "Corpus Hereticum", старший из двух фемистов отметил, что пора обратиться к мирским делам. Младший из братьев, рыцарь Родосского ордена св.Иоанна в соответствующем одеянии и при оружии, обнаруживал признаки усталости, явившись на эту беседу сразу после долгого путешествия. Однако, невзирая на все, он прямо сидел в резном кресле, ожидая знака начать подготовленный доклад. Второй мужчина, постарше первого, облаченный с равным великолепием в академический плащ Гемистианской платоновской школы, встал и пересек комнату. Там он удостоверился в отсутствии чужих ушей, а потом закрыл дверь и задвинул засов. Только после этого мановением древней, унизанной кольцами руки он велел своему гостю говорить. Даже в своей греческой цитадели в Мистре Феме по-разному доверял своим почитателям. [Гемистианская школа - Георгий Гемист Плифон (1355-1450/52). Византийский философ и ученый. Пользуется известностью как распространитель "Географии" Страбона на Западе (чем косвенно повлиял на открытие Америки Колумбом), основатель Философской академии в Мистре (Греция); автор социальных методик, использовавшихся Византийской империей, стремился заменить православное христианство ревизованным неоплатонизмом. Посетив Италию, возродил в Европе интерес к Платону после столетий средневековья, прошедших под знаком учения Аристотеля. Он вдохновил Козимо Медичи на создание знаменитой Платоновской академии во Флоренции. Его школу мышления ревизовал и популяризировал недоброй памяти Сигисмондо Малатеста из Римини. Во времена адмирала Солово она пользовалась умеренной популярностью, так как Малатеста доставил кости Плифона из Греции (наемником венецианцев он сражался там против турок) и выставил их на поклонение в церкви св.Франциска в Римини. За эти и еще худшие грехи папа в 1462 году "канонизировал аду" злодея Сигисмондо.] - Достопочтенный мастер, - сказал рыцарь ордена св.Иоанна. Греческий скорее всего не был его родным языком, однако слова звучали безупречно и обходительно. - Я могу поведать лишь о небольшом успехе и заметной неудаче... - Я знаю вас, капитан Жан, - улыбнулся старый ученый, - ваша неудача была бы славным триумфом для обычного человека. И ваша прошлая служба нашему делу искупит тысячи катастроф. Итак, рассказывайте, не страшась осуждения. Прежде чем продолжить, рыцарь оценил высокую похвалу. - Я выяснил судьбу интересующего нас человека, однако не сумел отыскать его труп. - Как так? - поинтересовался ученый. - Море поглотило его, а оно с неохотой отдает взятые в долг предметы. Мы обследовали все вероятные скалы и пляжи, но фортуна нам не улыбнулась. - Прошло уже достаточно времени, - рассуждал ученый, разглядывая через выложенное мелкими стеклами окно вершину горы Тайгет и под ней ландшафт Морей (или Спарты, как говорили в древности), - и я сомневаюсь, чтобы останки были в достаточной степени целы и мы могли почтить из похоронами. Рыцарь согласно кивнул. - Вы, без сомнения, правы, однако я преднамеренно не стал упоминать о том, что некоторые из найденных нами трупов... не допускали подобного обращения. - Именно так, капитан. Что ж, хорошо, пусть брат наш покоится в объятиях волн. Но оратория в его честь будет пропета. Она уже почти завершена, как и, несомненно, разложение тела. Весьма интересное произведение, совмещающее достоинства стилей Пиндара и Сафо [Пиндар (ок. 518-422 или 438 до н.э.) - древнегреческий поэт-лирик; Сафо (VII-VI вв. до н.э.) - древнегреческая поэтесса]. Рыцарь настороженно улыбнулся. - Не слишком легко сочетать эту пару, - заметил он, - учитывая склонности обоих поэтов. Ученый воздержался от ссылок. - В нашей Академии есть таланты, способные осуществить... подобную немыслимую прививку. Быть может, искусство древних по-прежнему несравненно, однако из нас выходят вполне приличные мимы. Думается, смерть консула венецианских фемистов требует с нашей стороны некоторого напряжения, пусть даже лишь поэтического! Кстати, вы не установили, кто убил его? Лицо рыцаря вдруг отвердело, скорость и легкость преображения свидетельствовали, что его черты пришли в обычное состояние. - Какой-то пират, - непринужденно проговорил он, - пока мы знаем лишь это, но его имя еще остается неизвестным. Должно быть, он недавно крутится в Средиземном море, иначе мы бы знали его. - Или же он слишком тонок и искусен сверх обычного, - негромко предположил ученый. - Подобную возможность нельзя отрицать, - сказал рыцарь, заставляя себя воспринять идею. - Однако она не меняет направления наших действий, разве что несколько замедлит их. Он будет обнаружен и обычным порядком оплатит все убытки, причиненные его преступлением. - Так и будет, - согласился ученый. - Мы разыгрываем пьесу на темы морали, чтобы повеселить богов и облагодетельствовать грядущие поколения. И пусть она идет по нашему сценарию и в соответствии с добродетелью актеров. - Аминь! - заключил рыцарь. - Его можно считать мертвым. - Боже мой, нет! - возразил Энвер Раши, паша покоренного оттоманами Морейского санджака. - Как раз наоборот! Он только что известил ученого, знатока Гемистианского платонизма, что уже выяснил имя убийцы их венецианского брата. Ученый немедленно рекомендовал как можно скорее уничтожить убийцу. - Уважаемый старший брат мой, - обратился паша к озадаченному ученому старцу, - боюсь, что долгий путь ваш от цитадели в Мистре к моему двору был в известной мере напрасен. Наш покойный компаньон уже нашел способ передать мне ваши новости. Зная все в избранной отрасли наук, ученый был мало приучен ко всяким сюрпризам. - Этот мертвец... наш коллега... сказал вам? - он осекся, пытаясь заметить в глазах паши признаки насмешки или затаенную ловушку; Бесстыжая потаскуха, развалившаяся на кушетке возле своего господина, в свой черед смотрела на грека, как на отвратительного покойника. - И самым эффективным образом, - подтвердил турок. - Во всяком случае, он дал мне знать. - Паша жестом отдал приказание рослому янычару, караулившему у боковой двери, и в ослепительно белый приемный зал втолкнули грязного пленника. - Этот человек послужил средством для передачи послания, - пояснил он. Сей несчастный, явно европейского происхождения, был уже отлично натаскан. Под зловещим взглядом янычара он поведал свою повесть незнакомцу. - Я рыбачил, - проговорил он на скверно заученном и ломаном турецком языке, - у Мальты, где я живу. - Жил, - поправил его Энвер-паша. - Забыл прошедшее время. - _Жил_. И тут человек - то, что осталось от него, - поднялся из моря передо мной и встал, как на твердой земле или словно Христос на Галилейском море. Ученый, любовь которого к Риму и Греции укоренила в нем страх перед христианством и его божественным Основателем и устойчивое неприятие того и другого, скривился, услышав сравнение. Девица-черкешенка, соскучившись, зевнула и решила соснуть. - А потом он сказал мне, куда идти, что сообщить и кому. Он обещал мне великие сокровища, если я послушаюсь, и пригрозил проклятием. И вот я здесь. - И теперь уйдешь отсюда! - усмехнулся Энвер-паша, прислушивавшийся к речи рыбака, и жестом пухлой руки велел выдворить его из зала. - Венецианец, - серьезным тоном обратился паша к ученому, - не забыл свое дело и по ту сторону могилы. Он был у нас среди лучших. - Быть может, и все еще остается... - предположил ученый. - Нет, - небрежно ответил Энвер-паша, - море и его обитатели творят самые ужасные вещи с безжизненной плотью. Никакое волшебство не может навеки предотвратить распад. - Да, это так! - согласился ученый, весьма хорошо знакомый с разложением плоти. - Конечно, - расцвел бело-золотой улыбкой Энвер-паша. - Как же иначе? Вы должны знать, что "Hermeticum" учит умению вдохнуть божественную эссенцию в статую... - Знаю, - уверенным тоном подтвердил ученый. - Так мы сохраним языческий пантеон для грядущих дней. - Именно так. Но венецианец имел доступ к более глубоким учениям, позволяющим дольше приковать летучую душу к ее плотской тюрьме. - Я и не знал этого! - ахнул ученый, забыв на короткое мгновение о важности - таково было его изумление. - Поскольку ваша роль, брат, невелика, в наших советах, - нанес паша жестокую рану, - мы решили не просвещать вас до нужного времени. Рыбаку было ведено сказать мне лишь два слова: капитан Солово. - И вы не хотите, чтобы я вытряхнул эту... песчинку из наших сандалий? - спросил ученый, чей внутренний мир в какой-то миг буквально перевернулся. - Нет, - возразил паша, ласково поглаживая прикрытый тонкой тканью задок гурии [в мифологии мусульман - райская дева], распростершейся возле него. - Я хочу, чтобы вы отыскали его. - Могу ли я спросить: почему? Паша кивнул, перемещая ладонь в более интимное место. - На вашем новом в данный момент уровне... да, пожалуй. По самому странному из совпадений, в которые мы, как вам известно, не верим, случилось так, что этот Сол-ово оказался одним из нас. Среди всех пригодных для этого дела мастеров венецианец отыскал единственного пирата в наших рядах. Совершенно невероятно, что этот человек вернулся в наше поле зрения и одновременно создал вакансию для себя. Ему, без сомнения, везет в отличие от венецианца. К тому же я знаю, что он числится среди наших главных вложений - брусок стали нашей собственной ковки. Вот почему, когда его найдут, я хочу, чтобы вы задействовали Папское собрание, за исключением наиболее глубоко погребенных сокровищ. Похоже, что Сол-ово фигурирует во многих планах, а посему вы должны не убить его, а доставить домой и вымостить дорогу. - Так и будет сделано, - отозвался ученый, склоняясь настолько низко, насколько это позволяли предательские суставы. - Так и должно быть! А теперь прошу вас выйти: амурные инстинкты штурмуют стены моего рассудка. Совмещая ученость с шаловливым нравом, старик обернулся, достигнув двери приемного зала. Как он и ожидал, дело значительно продвинулось, и светлая головка гурии прикрывала чресла паши. - А что будет с рыбаком? - спросил он невинным тоном. Энвер-паша отсоединил присосавшуюся пиявку. - Служба на галерах султана, - ответил он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. - Рыбак привык к морю. - Но без богатств? - Возможно. - Паша откинулся назад в предвкушении часа-другого профессиональных хореографических развлечений. - Раз в десять лет один из наших кораблей попадает в столь отчаянное положение, что освобождает и вооружает даже галерных рабов. Кое-кто из таких неудачников порой выигрывает схватку. Редкий капитан - из тех, кого море еще не ожесточило за пределами человеческой благодарности, - может наградить раба, который сражался, совершил великие подвиги и уцелел. Это всего лишь может случиться... и, безусловно, у него не больше шансов разбогатеть, чем у мальтийского рыболова. - Голос Энвера-паши гудел рассудительно. - Так чего же мы лишили его? Ученый выразил согласие, закрыв за собой двойные двери. И заторопился, стараясь поскорее оставить афинский дворец паши, поскольку вид античных хором, перестроенных под исламские вкусы, расстраивал его. Иные, более достойные стопы должны попирать эту землю... Быть может... и _его_ собственные могли бы облагодетельствовать ее. Однако подобные мысли исчезли сами собой, пока облаченные в шелка янычары выдворяли ученого. Оказавшись снаружи, он постарался отвратить взгляд от обесчещенного Акрополя над головой. "Сколь чудовищно, - думал он, пробираясь верхом на осле по замусоренным улицам прежде великих Афин, - что люди могут существовать, не почитая богов, Платона и античность. Как вовремя переродилась прежде непокорная цивилизация!" Год 1487. Я поступаю на службу к мастеру избранного мной дела и встречаюсь с новыми и жуткими людьми при самом удачном стечении обстоятельств - Я прибыл в Триполи потому, что устал от Европы, - проговорил адмирал Солово, - и привез с собой сведения о том, что там пытаются сделать. - Так они, наконец, решили чем-то заняться? - спросил пожилой собеседник. - Я никогда не слыхал о сколько-нибудь разумных устремлениях в этих краях, а в отличие от вас... я стар. - У меня ум старика... - парировал Солово. - К тому же при вашем возрасте вам не случалось испытывать на себе тамошней лихорадочной суеты, охватившей ныне всю Европу. Посему меня одолело стремление к жизни... рассудочной и понятной. Подобное кажется нереальным, однако усердие приводит ко многим несчастьям, физическим и духовным, что, впрочем, не отвращает ни глупцов, ни философов. Старик поднял глаза от звездных карт великолепной работы и принялся разглядывать адмирала в неровном свете свечи. - Если ваши слова верны, - произнес он наконец, продумав все нюансы и не стесняясь неловкого молчания, - тогда я согласен. Попытаться понять, а тем более объяснить мысли Аллаха... такому занятию мог бы посвятить свою жизнь только глупец. Тем не менее все, что я знаю о вас, неверных христианах, не предполагает подобную... сухотку. Сложившееся у меня впечатление свидетельствует об удивительной жизненной силе вкупе с наклонностью к насилию, превосходящей потребности ситуации. А это, Сол-эль-ово, в свою очередь предполагает стремление к экспансии, а не скучное сидение дома. - Быть может, уважаемый Кайр Халил-эль-Дин, - произнес Солово вежливо, но с некоторой неуверенностью, - вы просто встречали не тех людей. Старик кивнул, огромный зеленый тюрбан придал великую значительность простому жесту. - Возможно. В качестве пирата и предводителя пиратов я мог встречаться лишь с определенной разновидностью вашей родни. Быть может, за давностью лет это мне просто кажется, но мой наставник в деле как будто говаривал: "Уважай корабли христиан, даже когда пускаешь их на дно. Будь готов оказаться в крови, которая не обязательно будет чужой. Это лишь с поверхности они кажутся мягкими - при всех-то разговорах о любви и милосердии, - но внутри... гм!" - Он был отчасти прав, - проговорил адмирал. - Я и сам в последнее время замечал в себе какую-то лень, побуждающую ограничиваться кораблями из мусульманского мира. Я не хочу этим сказать, что мы выбираем и в противном случае спасаемся бегством, однако, когда есть выбор... - Я понимаю вас, капитан, - дружелюбно заключил старик. - Я мог бы ответить вам анекдотом из собственной жизни о том, как один безумный австриец взлетел в воздух верхом на бочонке с порохом, чтобы не сдаваться нам и не платить выкуп. Они помедлили, пока Кайр Халил-эль-Дин услаждал свое усталое сердце звездопадом, появление которого он предсказывал. Ни один из собеседников не имел представления как о том, что собственно они видят, так и о происхождении небесного фейерверка. Не зная, безграничны ли небеса или оканчиваются в нескольких милях над головой, оба молча следили за тем, как эти камешки, прощаясь с межпланетным пространством, вспыхивают огнем в атмосфере Земли. Солово не знал, что и думать. Он еще не решил, допускает ли стоицизм умеренные развлечения подобного рода. Напротив, старший пират позволял себе предаваться блаженству и ощущал, что хотя бы на короткий миг удостоен чести опустить свои пальцы в поток мыслей Аллаха. Жизнь, отданная чтению, и все долгие кропотливые расчеты были вознаграждены, и, когда небесный ливень, наконец, завершился, он склонил свою голову в безмолвной, благодарной молитве. - Звезды пришли по вашему слову, - поздравил адмирал старика. - Я потрясен. - Они пришли, - улыбнулся старик, - и, иншаллах, придут снова. Но мы с вами их не увидим - к счастью; людям не дано жить века. Аллах направляет эти огни в небесах и посылает их к тому прекрасному миру, который он сотворил для нас. Но, быть может, мои речи кажутся вам излишне благочестивыми? - Я вижу, что, предоставляя весь смысл и совершенство в распоряжение одного только Бога, вы избавляете себя от бездны хлопот, - продолжил Солово. - Это не совсем так, как вам кажется, - прокомментировал старый пират. - Иная безносая шлюха с пятидесяти шагов покажется красоткой. Нет, в вашей религии действительно _что-то_ есть... Почти половиной моих кораблей сейчас командуют христиане. Быть может, когда я умру, все так называемые берберийские пираты сделаются неверными. - Дело в том, - тщательно сформулировал Солово, - что те люди, о которых вы говорите, не являются христианами. Они лишь пена из наших сточных канав, доплывшая до ваших берегов. Это не уменьшает их мореходного мастерства, - добавил он поспешно, не желая ставить под сомнение суждение своего господина. - Ставлю в заклад свой корабль - едва ли у целой сотни таких во всей жизни хотя бы одна мысль зародилась выше пупка. Корсар мягко улыбался. - Ну а вы... - Я прибыл в Триполи не за золотом, - твердо ответил адмирал. - Я здесь для того, чтобы найти свою душу и, быть может, спасти ее. - Я вас умоляю, Солово, запомните свои слова, впечатайте их в свое сердце. Если вам доведется дожить до моих лет, вы найдете, что смешного в жизни весьма немного. Но в этот день вы будете хохотать, если сумеете припомнить подобное утверждение. Адмирал мог бы обидеться, но только сказал: - Я сделаю, как вы говорите. - Я знаю это, вы умны, Солово. И даже приятны мне, хотя не имеете отношения к звездным картам. Вы живете здесь потому, что ваш сто... как там дальше... - Стоицизм, - договорил адмирал. - ...стоицизм согласуется с тем, что вы принимаете за наш фатализм. Скоро вы убедитесь в своей ошибке и двинетесь дальше. Но до тех пор я могу заработать на вас целую кучу денег. Вы знаете, что ваш корабль является у меня одним из самых доходных? - Я предполагал это, - проговорил Солово, - в основном потому, что не надувают вас. - Да, вы сдаете все награбленное, - согласился старый пират. - Истинное и редкое достоинство. Однако вы и отважнее в деле, и не столь разборчивы, как все остальные. Я бы не хотел, чтобы мои дети делали то, что делаете вы... Но в вашей душе добродетель сплелась со злодейством, а это весьма полезная и необычная комбинация. Я найму вас заново, христианин; я продлеваю вашу лицензию еще на шесть месяцев. - Я благодарен вам, - бесстрастно ответил адмирал. - Возможно, это действительно так. Мы подпишем соглашение и уладим счета за предыдущий период завтра утром, когда будет светло. Вы останетесь довольны премией, которую я выделил вам. "Книги, новый нож и белокожая рабыня для экспериментов", - подумал Солово и тотчас устыдился собственной слабости. - Да, кстати, вот еще что, - вопросительная интонация в словах Кайр Халил-эль-Дина была столь незаметна, что защитные механизмы в организме адмирала немедленно включились. - А вы ни с кем не переписывались? - Нет, - голос Солово был тверд. - Я обещал не входить в сношения с кем бы то ни было. - Именно так, - ответил повелитель пиратов. - Ну а обращались ли вы к высшим областям ислама? - Хотелось бы, но мой арабский все еще не настолько совершенен, чтобы уловить всю возвышенность Корана. - Упорствуйте, - заметил корсар. - Итог стоит труда. Однако я получил письмо, касающееся вас. Кое-кто хочет встретиться с вами, мой капитан Солово, и я не смею отказывать. Встреча состоится в следующем месяце... вы согласны? Адмирал пожал плечами. - Или мне есть что терять? - не без ехидцы осведомился он. Кайр Халил-эль-Дин уделил комментарию гораздо больше внимания, чем он заслуживал. - А это, - проговорил он, приложив указательный палец к морщинистым губам, - весьма интересный вопрос. Ко времени, назначенному для свидания, Кайр Халил-эль-Дин сделался более откровенным. - Возвышенная персона, возжелавшая глянуть на вас, возглавляет древний Каирский университет при мечети аль-Азхар. Его называют Шадуфом - по имени оригинального водоподъемного механизма, созданного египетским народом, поскольку муж этот дарует жизнь иссохшим полям ума, проливая на них живительную воду истины. Как человек, почитающий истину, Солово, вы должны склониться перед ним, как это делаю я. На деле ни тот ни другой так не поступил. Адмирал истолковал почти незаметные движения безукоризненных усов и бороды крохотного араба как приветствие и отвечал подобием поклона. - Благодарю вас, повелитель корсаров, - проговорил Шадуф. - А теперь вы можете нас оставить. Солово подумал о том, что его ждет... какая возможность его ожидает. Опустившись в кресло, Шадуф принялся разглядывать его. Считая соперничество взглядов неразумным, адмирал предпочел рассматривать галеры в Триполийской гавани далеко внизу под собой. - Да, - наконец заключил Шадуф, явно рассчитывая, что Солово даст волю восторгам, едва услыхав это слово. - Да, вы подойдете. Адмирал смахнул воображаемую пылинку с колена. - С души моей свалилась огромная тяжесть, - сказал он. - Для чего же? - Для того, что мы задумали, - осознанно объявил Шадуф, не смущаясь реакции неверного. - Но на этой стадии вашей карьеры вам не следует слишком утруждать себя подобными идеями. - Я и не представлял себе, что дорос до столь сложных концепций, - проговорил Солово. - Кстати, кто это "мы"? С точки зрения Шадуфа, разговор был окончен, однако он остался, желая ублажить надменного христианина. - Во-первых, - он загнул холеный палец, - вы не замечаете того, что ваша жизнь укладывается в определенную схему, и это еще не означает, что ее не существует. Во-вторых, - согнулся второй перст, - "мы", которых я упомянул, - это организация Феме. Адмирал погрузился в воспоминания, стараясь не потревожить дремлющих там чудовищ. - Помнится, я слышал это слово в Германии, среди городов-государств. О нем говорят... - Все, кроме правды, - решительным тоном и с самой убедительной уверенностью перебил его Шадуф. - И ее можно познать лишь постепенно. И это мы вам предлагаем. Опыт капитана Солово позволял ему определить превосходящую его мощь. Конечно, физически Шадуф не выстоял бы против самого мелкого из пиратов, стажировавшихся на борту его корабля, однако самому капитану было ясно, что перед этим арабским Голиафом он подобен Давиду без пращи. - Просто из любопытства, - спросил он, - скажите, могу ли я отказаться? - Всякий человек волен выбрать смерть, - ответил Шадуф. Год 1488. С помощью прекрасного зада (не моего собственного) я приобретаю новую жизненную позицию, а с ней респектабельность и жену! - Подробности, простые подробности, - сказал капитан Солово. - Быть может, для вас это простые подробности, капитан, - ответил боцман, - но для нас в них жизнь или смерть. Давайте режьте горло и выливайте новости. С утратой защитной оболочки, обнажившей в нем любителя философии, боцман начал обнаруживать опасно демократические тенденции. Солово не потерпел бы подобных вольностей, если бы ему не оставался лишь один только вояж, и смена боцмана сулила изрядные неудобства. В противном случае этот выскочка, этот мастер румпеля уже разыскивал бы за бортом венецианца. - Из надежного источника, - пояснил капитан с терпением, от которого боцману следовало бы покрыться холодным потом, - мне стало известно об особо сочном плоде, который несут нам волны... вот и все. Нам осталось сплавать за ним, сорвать и схрупать. Что может быть естественнее? Боцман приступил к протестам, заметно понизив голос: - Но это корабль халифа. Такой фрукт не для нас. Мы всего только галиот, а это латерна... такого нам не сорвать. Он раздавит нас! - Перспектива может оказаться более привлекательной, чем ты предполагаешь, - проговорил Солово. - Корабль принцессы будет нести целый полк девиц и кандидатов в евнухи, занявших место охраны. Наши шансы куда выше, чем ты считаешь. К тому же меня заверили, что нам поможет агент на борту. В перерывах между рефлекторными десятисекундными проверками занятости экипажа боцман сумел соорудить на своей физиономии сомнение. - Что-то вы слишком верите этому _источнику_, - ответил он осторожно. - Совсем непохоже на вас. Это действительно было так, но перед лицом аргументов, выстроенных в боевой порядок Шадуфом, Солово не оставалось иного выбора, кроме веры. Если наставник старейшего в мире университета утверждает, что дочь египетского султана с приданым и свитой направляется, чтобы вступить в брак с турецким соперником его властелина, у Солово не было альтернатив действиям. Дополнительное соображение - перспектива быть объявленным "врагом Божьим" во всем исламском мире, - делало предстоящее отплытие весьма привлекательным. Конспираторы-фемисты по шажку сужали и выпрямляли оставленную ему дорожку и еще подталкивали в спину. - Ну что я еще могу сказать? - спросил капитан у боцмана, готовясь дать "инструкции Судного дня". - Верь мне. Ответить отрицанием на подобное предложение было небезопасно, и боцман оставил своего капитана, стремясь найти компенсацию в притеснении экипажа. Те мореходы, что не были обручены с веслами, кишели вокруг него муравьями, во всю стараясь ублажить. Галера рассекала волны, подгоняемая взмахами весел, гребцы легко впали в ритм, навеянный древней песней надсмотрщика. Боцману было позволено соблазнять пиратов крупной поживой, и они рвались вперед. Теперь лишь один боцман с недовольным выражением расхаживал по гребной палубе и вглядывался в море, однако в этом ничего необычного не было. Солово же, напротив, ожидал предстоящего. Единственный раз в жизни ему можно было не продумывать все возможности. Шадуф - а через него Феме - наделил его самыми подробными наставлениями. Подобные нежности смутно напоминали адмиралу полузабытую семью и могли бы воодушевить его, но стоицизм вкупе с венецианцем заботились об обратном. Хотя Шадуф почти ничего не сказал о, по всей видимости, всеобъемлющем Феме, он просто утопил Солово в других идеях, провоцирующих размышления. Бог (или Божество), независимо от представлений о нем, обладал, по словам Шадуфа, семьюдесятью тремя подобающими его величию именами, и те немногие персоны, знающие их все, назывались Баал-Шем. Капитан убедил себя в том, что столь сокровенные теологические тонкости интригуют его. Однако что делать с этой идеей практикующему пирату? Чем подобная информация может помочь морскому разбою? Шадуф терпеливо объяснил, что звуки Господних имен уложат наповал всякого неподготовленного смертного и Феме отправит собственного Баал-Шема на борт султанского корабля, но его аргументы не сразу убедили Солово. Однако в конце концов он понял, почему Феме ограничивается лишь сотней бойцов против плавучей крепости, которую предстояло встретить пиратам. Из тайн и глубин восставал левиафан, и пусть противник падет, устрашась на короткий миг Господа. Оставались кое-какие несоответствия и не находившие ответа вопросы, но Солово полагал неделикатным обращаться к ним. Он приобрел восковые затычки для ушей своего экипажа и доверился новым хозяевам. Подобные беспрецедентные сантименты Встревожили боцмана, и Солово в сердце своем не мог осуждать его. И пока он размышлял о степени, в которой исламский фат