ни за непристойно огромную сумму. Кроме того, с учетом своего вклада у ювелира Мегиллаха в Риме я могу придать новую перспективу любым _сложностям_. Послав за женой, чтобы зачитать договор, оружейник от всего сердца пожелал, чтобы все сложности испарились подобно флорентийской добровольной милиции перед швейцарскими копейщиками. - Я найму всех искусников Капри, - проговорил он с гордостью. - Если потребуется, я обращусь к услугам неаполитанцев. Ваши аркебузы будут готовы вовремя, адмирал. Верьте мне. - С этими словами оружейник, без сомнения узрев умственным взором виллы, фермы и обеспеченную старость, сделался откровенным, едва ли не фамильярным. - Капри еще не видел подобного заказа, - восторгался он, откупоривая оплетенную бутыль совершенно мерзкого вина. - Столько сотен ружей! Прежде я делал за год одно или два, но при таких средствах, вместе со своими учениками... Само синее небо не может сдержать моего счастья! "Сдержит, еще как сдержит, - подумал Солово, бросив хмурый взгляд в кубок с вином. - И как ни скорбно, раньше, чем ты рассчитываешь". Он поглядел на блаженствующего оружейника и, если бы не долгое самовоспитание, испытал бы жалость по вполне понятным причинам: трудяга сей не должен был пережить окончания работ - об этом еще следовало позаботиться. Солово не мог обратиться к нему с утешениями или соболезнованиями и потому ограничился тем, что похвалил вино. - Мы растем или уменьшаемся, - проговорил король, - в прямой пропорции нашей силе в представлении человечества. Некогда мы были гигантами и титанами, теперь мы просто высокие. Я не сомневаюсь, что вскоре люди совсем перестанут в нас верить. Ваша литература сделает из нас статуэтки, пригодные для украшения ваших садов. Адмирал Солово ответил приятной улыбкой и подумал, что король, пожалуй, отстает от времени. Когда сомкнутые ряды эльфийской пехоты дали очередной учебный залп, он заметил, что в шеренгах было маловато стрелков. - Вот еще одно несчастье, - сердитым тоном продолжил король, - это ваши сады! Повсюду, куда ни направится ваша родня, - сады. Зачем вечно лезть со своими усовершенствованиями в то, что дано вам от природы? "Потому что это в нашей природе", - подумал Солово, однако ответил: - Ваше величество, не мне защищать человечество. Я всего лишь купец, доставивший вам оружие. Король повернулся к нему, желтые колючие глаза горели под козырьком бронзового шлема. - И достаточно умелый для такого ренегата. Полагаю, что на этот раз мы сможем отплатить тебе целой страницей. Адмирал Солово постарался сдержать восторг и бесстрастно оглядел тренировочный лагерь. Отсюда с высоты он мог видеть верхушки леса, разбегавшегося во все стороны едва ли не до бесконечности. До Рима было весьма далеко. Адмиралу еще не случалось настолько удаляться от пределов родной цивилизации. И с некоторым утешением он обнаружил, что ее отсутствие не особенно расстраивает его. Внизу на поляне воины-эльфы выстрелили еще раз, терзая занавес леса. Солово приходилось видеть и более метких стрелков, однако он понимал, что это всего лишь начало. Отметив неловкость, с которой стрелки перезаряжали оружие, он поспешил предупредить следующий вопрос короля. - Содержание железа абсолютно минимально. Дальнейшее увеличение содержания бронзы вызвало бы чрезмерное ухудшение характеристик оружия. Об отвращении вашего народа к железу мне прекрасно известно, но хотя бы в этом отношении вам придется потерпеть. Не забудьте - вы нанимали меня как искусного оружейника. - Да, в этом деле вы мастера, - согласился король. - Память человечества о нас еще не настолько померкла, чтобы я мог разослать своих золотоглазых посланцев закупать мириады бронзовых ружей для долгоруких страшил. К тому же ты знаешь толк в деньгах и торговле. Твое высокое положение в Ватикане предоставляет нам великолепное прикрытие... как и отсутствие у тебя расовой лояльности. У нас не было более подходящей кандидатуры. - Ваше величество излишне добры ко мне, - ответил Солово, слегка кланяясь. Король глядел в сторону - куда-то недалеко. - Нам придется научиться терпеть жгучие прикосновения железа, - заметил он. - Железо изгнало нас и железом же - хорошо, пусть только Долей его - мы вернем себе землю. Никаких кремней и меди против стальных клинков: на этот раз мы будем столь же смертоносны, как вы... Заведовавший в последнее время римским государственным арсеналом, Солово позволил себе усомниться в этом, но промолчал. Он только что с удивлением обнаружил, что иные из гибких эльфийских девиц определенно привлекают его. - Я знаю, о чем ты думаешь, - проговорил король. "Надеюсь, что нет", - подумал адмирал. - Ты думаешь, что нас чересчур мало для подобного предприятия, что наше военное искусство и аркебузы ничто перед вашей швейцарской, французской, английской или германской пехотой... - Итальянцы тоже могут иногда, - запротестовал Солово. - ...которая раздавит нас просто численным превосходством. Ты думаешь о том, что твоя порода размножается быстро, в то время как мы рождаем потомков изредка и лишь при удаче... разве не так? - Нет, - ответил адмирал вполне чистосердечно, - мой ум обращен к иным предметам. - Но даже если и так, - король не желал отказываться от привычного хода мыслей, - подумай об этом и ты ошибешься. - Несомненно, - поддакнул Солово. - Мы только авангард, адмирал. Случилось непредвиденное. Здесь со мной сошлись лучшие из некогда враждовавших племен. Все, кто решился прикоснуться к железу и мечтает вернуть утраченное, собрались вокруг меня; старые вожди не в силах удержать их. Мы не будем больше таиться в глухих уголках и бежать, уступая вашему наступлению. Мы учимся у вас. Древние расы еще не знали такого: нами выбран Верховный король, и он перед тобой. Мои мечты переплавляют нашу жизнь и обычаи. Мы будем вооружаться и научимся пользоваться вашими ружьями. Наш день возвращается, и как только мы будем готовы, то сразу возьмем какой-нибудь город людей, и перебьем до последнего всех узурпаторов. А когда об этом узнают повсюду, все эльфийские нации, таящиеся по уголкам мира, восстанут и объединятся! - Весьма похвальная перспектива, - проговорил адмирал Солово тоном, воплощавшим самую благородную терпимость к дурацкой авантюре. - Я бы предложил вам начать с Пизы. Стены города находятся в плачевном состоянии, кроме того, мне пришлось провести там целых три месяца в довольно безрадостном положении. Король, подобно всякому эльфу и человеку, насмешек не терпел и потому понизил голос на октаву-другую. - И тогда наступит ваш черед влачить свою жизнь в лесах и горах и добывать себе пропитание, - мрачно заключил он. - Кстати! - Король вспомнил о насущных интересах. - Закажи еще тысячу штук стрелкового оружия и двенадцать легких пушек. Я надеюсь, что прежний оружейник уже мертв? - К моему прискорбию, - подтвердил адмирал. - Тогда пусть их сделают в ином месте... подальше. - Может быть, в Венеции? - предложил Солово. - Великолепный выбор, у нас там достаточно связей. Мой посланник вступит в контакт с тобой. - Тот же молодой человек, что и прежде, ваше величество? - Нет: визит в вашу... церковь подорвал его здоровье, пришлось убить. - Понимаю. - Он полностью согласился с моим решением, адмирал. Среди нас нет наблюдателей: только мученики... будущие. Взгляни сам. - Король поднялся с поваленного дерева, на котором сидел, и жестом пригласил Солово в сторону долины. - Не страшись, тебе ничего не грозит - в отличие от всех остальных людей. Тем не менее негромкий, но музыкальный ропот неодобрения приветствовал адмирала Солово уже на подступах к эльфийской армии. Не имея возможности изменить положение дел, он предпочел игнорировать шум и скоро оказался посреди увенчанных перьями и конскими хвостами солдат. В соответствии с племенными обычаями или наклонностями некоторые были просто в черном, зеленом или золотом. Другие же блистали великолепием, как какой-нибудь кардинал во всей своей славе. За свою долгую эволюцию, на много более длительную, чем могли позволить себе люди, мечи и алебарды эльфов обрели сложные и дикие очертания, множеством лезвий контрастируя с откровенной практичностью сделанных человеком ружей. "Кто знает, - подумал Солово. - Быть может, я заблуждаюсь и у них еще остался хотя бы один шанс". Ведь даже самый хилый и занюханный эльф возвышался дюймов на шесть над головой адмирала. - Вижу твое потрясение, - заметил король, - и понимаю его. Старые вожди советовали терпеть... они говорили: вооружайтесь, если хотите, но втайне. Ждите, чтобы узурпаторы оступились... ждите мора, голода, всемирной войны, способной уравнять шансы. Но мы и без того ждем чересчур" долго: твое племя, подобно крысам, переживает все несчастья и делается только сильнее. Младшие и лучшие из нас теряют терпение и оставляют свой народ. Они присоединяются к победителям и сливаются с ними... становятся знаменитыми среди людей художниками, солдатами и тому подобное. Они работают не на свой род, а на вас! - Король качнул головой в шлеме. - Это должно закончиться, - заявил он и, выхватив двуручный меч, скосил ближайшего воина. - Но этого не произойдет, - продолжил он, вытирая клинок об одежду убитого, - если эльфы будут проявлять такое же разгильдяйство, как этот тип. Волосы его не были причесаны. Я не могу терпеть подобной расхлябанности, а вы, адмирал? - Вы правы, ваше величество, - ответил Солово, приятно удивленный отсутствием реакции среди эльфов. Учение продолжалось и над покойником, и вокруг. - Ну а теперь, - проговорил король, когда, миновав солдат, они очутились в лагере на противоположной стороне долины, - ты должен получить заслуженную награду. - Если это не затруднит вас, - сказал адмирал, скрывая нетерпение в голосе. Король пожал укрытыми кольчугой плечами. - Мне это безразлично. Но кто есть этот Марк Аврелий, из уважения к которому ты предаешь свою расу? Адмирал Солово вновь обратился к скудеющим запасам терпения. - _Был_, ваше величество... был. Во втором столетии христианской эры этот человек стал римским императором и основным выразителем принципов стоической философии, которую я исповедую с подобающим смирением. Всегда полагали, что его труды сохранились в одном только томе, вмещающем несравненные "Размышления". Однако, насколько я понимаю, вы располагаете второй его книгой, столь же достойной внимания... - Именно так. - Король эльфов безжалостно улыбнулся. - ...копией, переписанной в девятом столетии монахом с оригинала, наименование которого остается до сих пор неизвестным мне. - Потому что я не хочу показывать ее тебе, - дружелюбно заметил король. - Действительно, - согласился Солово, понимая теперь муки, выпавшие на долю Тантала в Аиде [в древнегреческой мифологии Аид (как и Гадес, Тартар) - подземное царство мертвых, царство теней, преисподняя, ад]. Король согнул палец, и из хаоса кухонных очагов и коновязей возник мальчишка-эльф, в руках которого оказался сверток, обернутый алым эльфийским шелком. - Кажется, я обещал страницу, - заметил король, извлекая из ткани переплетенную в дерево книгу. Одним длинным пальцем он перелистал ее потрепанные листы, не отводя глаз от Солово. - Но, конечно, тебе может достаться лишь заголовок или просто пустой вкладыш, - проговорил он с поддельной скорбью. - Такое и в самом деле возможно, - согласился Солово. - Но судьба предписывает, чтобы ты получил... эту! - Левая рука короля остановилась в своем продвижении вперед, и его большой и указательный пальцы взяли страницу за верхний уголок. - Надо же - полна текста, целый отрывок: "_О произращении изобильного урожая безразличия_". Мамаша Фортуна улыбнулась тебе, адмирал; пусть же удача принесет тебе радость - или безразличие к ней. Страница была беспощадно выдрана из книги и передана адмиралу. Не сходя с места, адмирал Солово торопливо пробежал ее глазами, чтобы эльфы в припадке жестокости не лишили его награды. Он успел хорошенько запомнить содержание, прежде чем вновь поднял глаза. Подобно детям, - каковыми они в известном отношении и являются, - эльфы вдруг потеряли к нему всяческий интерес и отправились по своим делам. Книга исчезла вместе с королем и эльфийским мальчишкой, и Солово остался в одиночестве посреди лагерной суматохи. То есть ему указали на дверь. Адмирал на всякий случай перечитал страницу и с любовью опустил ее в карман. Конь его неподалеку отдыхал среди арабских скакунов эльфов. Пренебрегая удобствами, - но при удачном стечении обстоятельств, - он мог вернуться в Рим дней за пять. Можно будет сперва выполнить свои обязанности в Ватикане и только потом придумать, как устроить эту смерть в Венеции. Все шло просто великолепно, однако адмирал старался сдерживать свою радость. Солово с улыбкой обернулся в сторону эльфов, выделывавших пехотные упражнения под вечерним солнцем. На то, чтобы приобрести всю книгу целиком, надеяться не приходилось. Между тем адмирал полагал, что вполне возможно в известной мере ознакомиться с ее содержанием до грядущего исхода событий. Ведь если нападение эльфов на Пизу завершится успехом и, как предсказывал король, вернутся старые добрые времена, древней расе потребуется дополнительное оружие, чтобы стереть человечество с лица земли. К тому же Пиза (получив здравое предупреждение от... кого-нибудь) может отразить нападение и тем самым навести Верховного короля на иные мысли. Лишь со временем стало бы ясно, что поставленные Солово ружья не могли (и вполне осознанно были рассчитаны на это) выдержать более полусотни выстрелов. Так или иначе, поступления в пользу адмирала будут продолжаться. Что бы ни случилось, но адмирал Солово услышит мнение императора-стоика Марка Аврелия через всю пропасть столетий... ну а прочитав книгу и всем сердцем усвоив ее, он удовлетворится любым будущим. - Так, значит, не сработало, адмирал? Там, у конца своей жизни, Солово все еще беседовал с уэльским фемистом. - Как ни прискорбно. Когда я в следующий раз вернулся в лагерь Верховного короля, все исчезло, как и не бывало. Ах да, кроме одной вещи: одна из моих аркебуз лежала посреди поляны, аккуратно раскроенная пополам. Я воспринял это как жест, сделанный ради моего же блага. - Совершенно верно, - подтвердил фемист. - Ну а истолковав его смысл, - продолжал Солово, - я более не возвращался туда и больше никогда не слышал об эльфах. Но, увы, не получил и свою книгу. - Конечно, - проговорил фемист, пытаясь выразить благопристойное сожаление. - Мы сочли, что вы не заслужили ее. Адмирал играл с зеленой фигой, старательно проминая ее сильными пальцами. - Итак, это была еще одна из ваших интриг? - спросил он, разглядывая изуродованный плод. Фемист ответил: - Мы урезали ваше свободное предпринимательство, посчитавшись с нашими союзниками. Учтите, ваша преданность до той поры просто восхищала нас. Мы начали догадываться лишь после нападения на Пизу. - О! - улыбнулся Солово, - так, значит, они перешли к делу? Почему же я ничего не слышал об этом? - Потому что, - откровенно признался фемист, - тогда мы сами взялись за дело. Все заинтересованные партии - открыто или тайно - стремились набросить вуаль на события. К тому же пизанцы не любопытны, они не склонны к историям и анналам. Все, что нельзя съесть или вы... - Безусловно, - прервал на этом слове щепетильный адмирал. - И что же случилось? - Я же _говорил_, что вы спросите, - рассмеялся фемист, - но мой господин не согласился и сказал: "_Этого человек в его положении знать не должен_". Хорошо, что я заранее ознакомился со всей папкой... - Я - человек военный, - промолвил Солово. - И люблю краткость. - Конечно, адмирал, я должен порадовать вас во всем. Скажем просто: они были в общем-то и не так уж плохи, учитывая все обстоятельства. Имейте в виду, например, что это всего лишь отдельные племена и личности. К тому же они в последний раз участвовали в настоящей войне примерно... э... - Тысячу? - подсказал Солово. - Ага, примерно тысячу лет назад... Более того, они использовали не свое привычное оружие - арбалет с репетиром и убийственные клинки, а те самые ружья, которые вы столь любезно поставили им. Я бы сказал, что их предприятие производило вполне внушительное впечатление. - Однако оно не принесло им успеха, я правильно понимаю? - Вы правы. Они повели колонны копейщиков к городским воротам под прикрытием цепи пехотинцев с аркебузами. Все было достаточно внушительно, невзирая на разболтанность эльфов. Их пушки даже несколько раз попали относительно точно, хотя я не представляю, как можно промазать в городскую стену. - Просто вы никогда не стреляли из пушки в разгар боя, - едко заметил адмирал. - Нет, слава богам, - ответил фемист, отмахиваясь от колкости. - Конечно же, пизанцы были захвачены врасплох, но они отстреливались, и как только несколько эльфов упали, весь их порядок - увы! - рассыпался. Словом, эльфы, забыв обо всем, повалили к воротам, вытащив ножи и пылая расовой ненавистью. Адмирал скорбно покачал головой. Все это уже ничего не значило, однако даже спустя десятилетия подобная распущенность все еще расстраивала его. - Итак, к городской стене они подступили уже обезумевшей толпой, - продолжал фемист, мужественно стараясь скрыть весьма умеренное удивление. - Тем временем пизанская милиция, если можно так выразиться, проснулась, подкатила к месту действия пушку-другую... ну а после этого орде эльфов было просто нечего делать... - То есть, - вмешался адмирал, завершив повествование фемиста, - они были рассеяны картечью и в панике бежали, пав жертвой собственного солипсистического индивидуализма [солипсизм - крайняя форма субъективного идеализма]. - К тому же бросив своих раненых, - с укоризной добавил фемист. - Естественно, - отозвался Солово. - Это ведь эльфы. - Что их нисколько не извиняет, - настаивал на своем фемист. - Брошенные эльфы - живые и мертвые - ничуть нас не смутили. В конце концов все улеглось... официальное объяснение поминало бандитов, правда, неожиданно нахальных. Подобное определение удовлетворяло все заинтересованные стороны. - Ну а что случилось с забытыми? - поинтересовался Солово. - Мы устроили неподалеку от городской стены довольно странный курган... загадку для грядущих антикваров и грабителей могил... такие длинные конечности, элегантные черепа. По их просьбе мы разрешили этим господчикам самостоятельно разделаться с Верховным королем. Все было проделано с чрезвычайным коварством. - Я так и думал, что рано или поздно это произойдет, - сказал адмирал. - Он вылез раньше времени и создал им дурную славу. Эта раса не любит излишнего внимания. - Именно так, - согласился фемист. - Теперь им суждено населять болота, топи и горы - если только амбиции их не поумерятся или не уляжется людская нетерпимость. Конечно, если какая-нибудь подобная вам беззаветная личность своими поступками не пробудит в них память прежних обид и не направит их вновь дорогой, ведущей к погибели. - Я потерял тогда терпение, - проговорил адмирал Солово, удивляясь себе самому... с какой это стати он чувствует потребность пояснить свои действия. - Даже если забыть ту наживку, которую приготовил для меня Верховный король, вы словно забыли про меня в этих пыльных лабиринтах ватиканской бюрократии. - Грех, и самый прискорбный, - признался фемист. - По всей видимости, в те годы наш взор был устремлен в другие края... хотя подобную забывчивость едва ли можно извинить. Ваше небольшое предприятие заставило нас вновь обратить свое внимание на Италию и понять - там остались клинки, которые мы еще не сумели заточить. И было решено сообщить вам побольше. - Ах да, - припомнил Солово. - На ежегодном обрядовом пиршестве вашего международного заговора... Фемист улыбнулся и вздрогнул. Год 1493. Я умираю в Германии. А потом меня вовлекают в заговор - Ты уснешь здесь, брат. Солово вступил внутрь. Первым делом он отметил отсутствие крыши, потом услышал за спиной стук запираемого замка. - Ты уснешь здесь, - повторил снаружи голос рыцаря-фемиста, - и проснешься, чтобы начать новую жизнь. Адмирал Солово не отвечал. Он находился здесь по желанию Священного Феме, и тщетные протесты ничего не дали бы. Путешествие по морю - он уже успел отвыкнуть от них - пробудило в нем прежние воспоминания и забытые вкусы. Весь путь от Рима к... месту, за обладание которым Германия спорила с турками, он размышлял над своей неестественной жизнью, орудуя гусиным пером, а не стилетом. Тонкий и ученый посланник Феме (монах в повседневной жизни), назначенный в сопровождающие адмиралу и еще для того, чтобы опровергать все сложившиеся у него мнения, находил для себя весьма немного работы. Все дела адмирала были устроены быстро и точно - словно ударом молнии. Уведомление об отпуске, подписанное самим епископом, оказалось у него на столе среди прочей корреспонденции. В тот же вечер один из его чиновников, доселе абсолютно ни в чем не подозревавшийся, поведал Солово, что с утренним отливом отплывает некий корабль и он, адмирал, обязан быть на его борту. Солово охотно отдался напору событий и позволил себе плыть по течению. Путь привел его в конце концов в каменный ящик без крыши, откуда было удобно видеть звезды, освещавшие и его, и весь уединенный пейзаж. Стены были чересчур высоки и не позволяли думать о бегстве. Одна-единственная дверь при своей простоте и явной прочности не позволяла мечтать об удачном штурме. Солово придется пробыть здесь столько, сколько требуют нужды Феме. Ощущение того, что в техническом смысле он не одинок, приносила весьма небольшое утешение. Быстрое - в темноте - знакомство с лагерем показало, что подобных келий по крайней мере сорок. Выходило, что из соображений экономии времени - или каких-то еще - Феме посвящали своих новобранцев целыми партиями. В помещении находилась довольно скромная мебель, однако Солово подозревал, что получит достаточно времени на исследования. И заставив себя обратиться памятью к творениям Евклида, он отошел ко сну. Утром окошко в двери отворилось, и Солово обменял ночной горшок на хлеб и вино. Ночью шел дождь, но адмирал не стал жаловаться или вступать в разговоры с невидимым владельцем руки подающей. Сидя на раскисшей земле, он старательно жевал половину буханки, медленно потягивая вино. Адмирал старался запомнить вкус каждого глотка, чтобы найти себе утешение в час истинной нужды и заметить, когда в его пищу подмешают ядовитый или одурманивающий состав. Солово заучил целые главы из "Размышлений" Аврелия и "Бесед" Эпиктета, а потому имел возможность скоротать часть времени за книгой. Устав от сего утомительного занятия, как и подобает при чтении самой возвышенной литературы, он освежил свое тело и ум энергичными упражнениями. Яркий полуденный свет навел его на мысль о том, что светлее в камере не будет и что настало время полностью обозреть все особенности своего крохотного мирка. На стороне, противоположной избранному адмиралом месту пребывания, размещался прелюбопытный столик, - скорее даже подобие алтаря, - сделанный из снопа свежескошенной пшеницы; срезанные поверху и выровненные стебли позволяли разместить на них вазу, так же являвшуюся произведением природы. Она была изготовлена из хитроумно переплетенной травы. В ней топорщился остью единственный колос на длинном стебле. Над столиком на стене располагалась пара изображений - выписанные на дереве, они напоминали Солово иконы, покупавшиеся или похищавшиеся у греческих и восточно-славянских схизматиков [католическая церковь считает православную раскольнической]. Одна явно изображала Зевса в облике Непобедимого Солнца... другую же адмирал не узнал. Кроме сих предметов он ничем более не располагал, и Солово пришлось напомнить себе сексуальный репертуар жены, чтобы угомонить свой ум. Через двадцать три дня перестала поступать пища. К этому времени сноп-алтарь высох и склонился к земле, в которой и место соломе. Адмирал Солово имел более чем достаточную возможность проследить за его медленным увяданием; невзирая на скуку и докучливые знаки внимания дождя и солнца, сам Солово настойчиво противился унынию. Прочие собратья его, проходившие испытание, подобной стойкостью не обладали: несколько раз он слышал раздраженные протесты, доносившиеся из некоторых соседних келий. У Феме, должно быть, имелись эффективные способы скорого подавления какого бы то ни было негодования, поскольку всякий раз недовольство слабых братии смирялось буквально в течение секунд. Солово легко подметил намек, а потому следовал собственному суждению. Проведя очередную неделю на одной воде, адмирал ощутил легкость в голове и душевный покой. Всякое там бунтарство и озлобление покинули его, прицепившись к остатку сил. В самом конце недели после дня, прошедшего даже без воды, как раз перед рассветом, бесплотная рука просунула в щелку одежду из сверкающей белой ткани. Солово охотно принял ее - скорее всего из деликатности. Почти немедленно дверь распахнулась, и преображенный адмирал, шагнув наружу, воссоединился с миром. Пережив начальный неловкий момент - трудно было сфокусировать глаза на удаленных предметах, - он обнаружил себя среди дюжины столь же робких фигур. Среди них было несколько европейцев, негры, даже одна женщина с желтой кожей и странно раскосыми глазами. Подчиняясь дисциплине проведенного в заточении лунного месяца, все молчали и сдерживали даже свое визуальное любопытство. Солово был потрясен проявившейся по случаю организацией: конные отряды направляли посвящаемых в нужную сторону и своим присутствием поясняли, как поддерживается спокойствие в лагере. Молчаливые всадники действовали не по приказу, подчиняясь лишь тому, что уже было запечатлено в головах, и при этом выезжали в идеальном порядке, словно бы провели вместе долгие, полные событий годы... братьями, разделяющими мысли друг друга. Солово гадал, как может случиться подобное, ведь все они происходили из самых различных стран, армий и наций, сохраняя одежду и оружие, присущие каждому из них. Адмирал не мог понять, какая сила может заставить жандарма, стратиота, рейтара и спаги [наименование солдат у французов, греков, немцев и итальянцев] действовать в такой гармонии. Подобно овцам с ослепительно блестящим руном, освобожденные узники Феме шествовали под неусыпным надзором суровых и безмолвных всадников. Их оставили перед входом в подземный храм. Впереди не было света - фемическая кавалерия могла бы и затоптать идущих. Адмирал Солово тем не менее возглавил цепочку узников, стараясь, насколько позволяло его ослабленное состояние, оставаться хозяином своей судьбы. К нему присоединился умудренный возрастом турок, обладавший не меньшей силой духа. Какое-то время они спускались по наклонному, освещенному факелами проходу, ожидая в любой момент вступления в высокую драму подземной каверны или сводчатого зала. Однако этого не произошло. Отдадим Феме должное: чему бы они ни учили - истине или наоборот, - в ней не было мелочности и обмана. Их истина не нуждалась в помощи рекламного агента. Там, где проход чуть выровнялся, Солово едва не наткнулся на женщину, стоящую в полутьме возле одной из стен. Он удивил себя самого, не успев ни принять боевую стойку, ни потянуться с самым злодейским намерением к глазам или горлу неожиданно возникшей дамы. Бесспорно, период усиленной подготовки и раздумий не прошел бесплодно. Вместо этого адмирал... поздоровался. Она была очень молода и необыкновенно красива, а ее голос - сама сладость и ничего лишнего. Но до всего остального адмиралу попросту не было дела, хотя он мог еще академически оценить совершенство, представшее перед ним во всей нагой красе. - Прошу прощения, - извинился он за неловкость, внимательно изучив ее взглядом. Девушка хихикнула, изящно прикрывая рот крошечной ручкой. - Все в порядке, - проговорила она, многозначительно поглядев на него. - Добро пожаловать в Новый Элевсин! Прошу попить из источника. Потом она повернулась к старому турку и обратилась к нему на его собственном языке явно с подобной же вестью. Очевидно, Солово должен был уже следовать дальше. Он покорно повиновался, давая тем самым возможность фемической девице приветствовать всех посвящаемых. Буквально в нескольких шагах адмирал обнаружил упомянутый источник и погрузил свое лицо в струю, бившую из стены в каменную чашу. Питье горчило, однако было богато солями и бодрило. Он подождал, пока напьются все остальные; наконец, каллипигическая [прекраснозадая (греч.); один из эпитетов Афродиты] девица встала во главе вереницы, чтобы повести бывших узников дальше. Это самое "дальше" превратилось в лабиринт, и в его сонных извивах цепочка идущих скоро разделилась. Тут адмирал Солово и умер. Сперва он полагал, что оказался у входа в тоннель... трепетное воспоминание из будущего о прошлом, впрочем, достаточно привычное для него. Но потом отметил, что тоннель освещен и не имеет предела, что ног больше не требуется, чтобы нести его нематериальное тело, которое поддерживал величественный свет. Подобное переживание не имело ничего общего со спуском к "Новому Элевсину", и посему Солово радикально изменил выводы. Поглядев вниз, он увидел на пыльном полу бренные и грубые останки, бывшие некогда адмиралом Солово. Тем временем сила, которую по привычке он именовал собой, увлекалась вперед - к тому, что порождало этот ослепительный свет и привлекало к себе все сотворенное. Стремясь познакомиться с этим огнем - или, как ни странно, _вновь встретиться_ со своим стариннейшим другом, - Солово не медлил. Торопясь, словно шлюха, которой предложили целое состояние, он едва замечал отступающий назад лабиринт во всей его многозначительной сложности. Сверхъестественное зеленое видение фемической горы с осиным гнездом комнат, бараков, храмов и тысячами кишащих почитателей более не могло его удивить - как и подтверждение шарообразности мира или преждевременное открытие существования Америки, Австралазии и Антарктиды. Адмирала Солово интересовали исключительно далекие фигуры, которые он различал в центре призывающего света. Точно он их не видел, но искренне верил, что его зовут к себе мать и отец. Впервые после детства он почувствовал желание увлажнить слезами свое лицо. Там были и прочие вещи, способные дополнить и усилить столь непривычное высокое чувство. Нечто - это можно было назвать музыкой, волнами сопереживания и откровенной мудрости - аккомпанировало ему невидимым хором. Фигуры из прошлого, люди, которых он посылал перед собой, на миг обретали жизнь и без всякого злопамятства уверяли адмирала, что не испытывают к нему недобрых чувств. Солово начинал уже понимать вещи, которые прежде пушечным ядром вышибли бы из него всю приобретенную сухость. Эти вопросы вдруг показались ему бесконечно важными... если бы только он мог понять, о чем пытается поведать ему Свет... Подобно трехлетке, едва ознакомленному с началами стоицизма, адмирал Солово не был готов воспринять все, что хлынуло на него; но он рос с каждой секундой и вот-вот должен был все понять. И все простить. И тут некто влил какую-то жидкость в противящееся горло адмирала и призвал его к жизни. Быстрее, чем суждено было человеку путешествовать до изобретения ракет, Солово метнулся в свое тело и занял оболочку, с которой надеялся расстаться. Каким-то невыразимым образом он понимал, что уже не так подходит для нее, как прежде. Обнаженная фемическая девица, усевшись на его грудь, ритмично барабанила по ней кулаками, и через несколько секунд адмирал начал ощущать удары. Заодно он почувствовал во рту какую-то мерзость и попытался выплюнуть ее. Девушка улыбнулась и оставила свои старания. - Добро пожаловать обратно! - сказала она. - Все стараются это сделать: выплюнуть зелье жизни. Это нехорошо, но я уже постаралась, чтобы ты проглотил побольше. - Она изогнулась над ним и прижалась ухом к грудной клетке адмирала. - Вот, - проговорила она, не скрывая удовлетворения. - Я вновь запустила его как надо. Ты вернулся назад - и к лучшему. - Она отодвинулась. Солово не знал, что чувствовать, - первая мучительная волна потери оказалась вполне посильной для его возродившихся стоических наклонностей, и это было неплохо. Меньше удовлетворения принесло понимание того, что память о его путешествии к свету быстро тает... Подобно песочному замку, тщетно противящемуся приливу, он ощущал, что с каждой секундой его оставляет все больше и больше драгоценнейших откровений, и, наконец, остался ни с чем. Адмирал затратил почти час, чтобы выбраться из лабиринта, повороты и спирали которого выдумал ум, еще более изобретательный, чем его собственный. Дважды на пути к выходу он натыкался на тела посвященных, покорившихся яду источника. Быть может, фемическая девица не смогла отвести от них смерть, или же она просто не сумела их разыскать. С точки зрения Солово, подобное небрежное обращение с подопечными лишь подчеркивало ту важную роль, которую наниматели отвели для _него_ лично. Выйдя из лабиринта к ослепительному свету его сердцевины, он оказался в округлом зале с высоким потолком, набитом людьми, где среди космополитической толпы кое-где виднелись посвященные, обнаружившие в лабиринте большую приспособляемость, чем адмирал. Полный мужчина в тюрбане предложил Солово питье. - Вкушай без сдержанности, брат, - проговорил он на безупречном итальянском. - Сия жидкость не содержит ничего неподходящего. Адмирал из вежливости попробовал. Вино годилось для принца и бросилось прямо в голову. Энвер-паша, турок-фемист, любезно предоставил Солово возможность оглядеться и собраться. Он отметил, что внимание адмирала особо привлекал огромный шар над головой, что освещал комнату. - Некоторым мы ничего не объясняем, вам можно сказать, что для этого нагревается пар. Малая часть наших познаний, однако же впечатляет. - Я могу предложить множество употреблений подобной лампе во внешнем мире, - сказал адмирал. - Если вы извините игру слов, то мне хотелось бы знать, зачем вы предпочли держать свой свет под спудом? [имеется в виду притча о свече (Евангелие от Луки, 8, 16-18)] Турок пожал плечами и блеснул вызолоченной улыбкой. - Быть может, время для его широкого использования еще настанет, - согласился он, - но это будет _наше_ время, и в тайне не будет нужды. Ну а пока мы храним, что имеем. - А... конечно, - произнес Солово, словно бы услыхав бог весть какое откровение. Он хотел услышать от фемиста это признание в тщеславии. - И сегодня это единственный урок, который вы должны усвоить, - продолжил турок. - С этого мгновения вы - это мы, а мы - это все. Верность придет с годами, но тем временем пусть самоограничение, страх и уважение послужат той же цели. Слуга подал изысканные яства, отчего онемевшие вкусовые сосочки на языке Солово обрели новую жизнь. Он волком проглотил горстку печенья, после чего сумел овладеть собой и промолвил: - Я узнаю этого человека. Фемист повернулся и явно впервые обратил свое внимание на удаляющегося слугу. - Естественно, - проговорил он. - Этот епископ часто бывает в Риме. - Надеюсь, - заметил Солово; воздержавшись от нескольких вариантов ответа, он опустил глаза к яркому мозаичному полу, - вы не рассчитываете на то, что я буду прислуживать за столом подобно лакею. Энвер-паша вновь улыбнулся. В его голосе не слышалось доброты. - Нет. Вы выше его в наших глазах и сулите больше... возможностей. Однако, если мы прикажем, будете подавать яства без всяких возражений. Оглядевшись, Солово отклонил скрытый вызов. Мир принимал весьма живое обличье, и Энвер-паша, исполнявший роль хозяина при адмирале, не хотел, чтобы его подопечный уклонился от всеобщего духа, и попытался возобновить разговор. - Ну а как вы перенесли смерть, адмирал? - вежливо поинтересовался он. - Если вы не хотите вспоминать об этом, пожалуйста. Некоторые предпочитают молчать. - Спасибо, это было весьма интересное переживание, - ответил Солово, пресекая дальнейшие расспросы. - Полагаю, ваших рук дело. - Конечно же, - согласился фемист. - Всего лишь яд и противоядие - то и другое в лошадиных дозах. Подобный метод, не имея себе равных, позволяет столкнуть личность со всех основ и сделать восприимчивой к новым идеям. Разумеется, случаются и отходы... - Но тем не менее вы считаете упражнение полезным, - договорил за него Солово, почему-то не желая услышать подобных слов из уст турка. Энвер-паша попытался отыскать признаки осуждения в высказывании Солово и не нашел таковых. - Поэтому, - сказал он, - я полагаю, что вы видели Универсальный Свет, как обычно случается у монотеистов [последователи монотеизма - религии, признающей единого бога]. Я бы не стал придавать этому большое значение, как и фигурам приветствующих вас любимых. Это просто последний гамбит гибнущего мозга, одолевающего ужас воспоминания о рождении и тем самым освобождающего себя от груза памяти. Во всяком случае, мы так считаем. По тому, как напряглась спина адмирала, Энвер-паша вдруг заметил, что нанес оскорбление. Он понял, что на краю забвения Солово видел нечто, перевернувшее его сердце. - Но теперь испытание миновало, - проговорил он торопливо, - вы вправе иметь о нем собственное мнение. - Благодарю вас, - ответил адмирал с каменным выражением лица; на деле он был не столько оскорблен, сколько чувствовал стыд, вспоминая свои слезы в заканчивающемся светом тоннеле. - Значит, все так просто... я согласен. Никаких мрачных тайн? Никаких жутких клятв? - Нет, - подтвердил Энвер-паша. - Совсем никаких. Некоторые здесь будут давать обеты, но в вашем случае мы считаем их излишними. Вы и без того обладаете необходимым почтением к античному миру и чересчур углублены в себя, чтобы испытать волнение от крови, клятв и угроз. У нас обряд каждого посвящения соответствует личности. Заверяю вас, после всего пережитого ортодоксальные верования внешнего мира покажутся вам еще менее привлекательными, чем прежде. Вас сделали восприимчивым к более широкому диапазону симпатий... этого достаточно для наших нынешних нужд. - Впрочем, - закинул удочку Солово, - вы ничего не рассказали мне о себе. Безусловно, мне следует знать, _чему_, собственно, я служу. Энвер-паша не стал торопиться с ответом. - В этом пока нет нужды, - решился он наконец. - Вы не из тех, кого мы будем муштровать и бить по лбу, - в вашем случае подобный подход непродуктивен. Более того, считайте себя свободным. Однако сегодня ваш праздник, и я хочу повеселить вас. Пойдемте со мной. Он пробирался сквозь толпу, и Солово послушно последовал за ним, воспользовавшись возможностью, чтобы прихватить по пути бокал вина и горстку печенья. Фемист то и дело указывал адмиралу на людей, повторяя: - Видите картину, адмирал? Мы - все и вся... коалиция, семья, союзники, объединившиеся против мира. Так они приблизились к стене просторной палаты, увешанной гобеленами, изображающими обычные сюжеты из классической мифологии, Бесспорно знакомый со строением подземного храма, фемист отвернул один из ковров, за которым оказалась дверь. Солово подозревал, что подобный скрытый вход или выход был здесь не единственным, да и помещение это могло лишь открывать длинный ряд погребов. Энвер-паша отпер дверь ржавым ключом и жестом поманил Солово. Дверь захлопнулась позади адмирала с пугающей внезапностью, полностью оставив за собой звуки веселья. - Вот, - сказал он, показывая на предмет, доминировавший во всей комнате, в которой они очутились. - Что это по-вашему? - Большой шар, - ответил Солово, - а на его поверхности карта. Узнаю Средиземное море и Ита