Возможно, - ответил он, с излишней силой налегая на угольную палочку. - У меня не было тика, пока я не побывал в монастыре Сан-Марко, когда возбужденная толпа пыталась выдворить его оттуда. Даже сейчас не знаю, как мне удалось уцелеть. - Благодарите судьбу, что не окончили жизнь вместе со своим господином... Его ведь повесили и сожгли, не правда ли? - Да, то, что осталось после пыток, - согласился Фра Бартоломео, энергично дернув лицом. - Я отделался портретами ничтожеств, возглавлявших флорентийское государство. "_Нам нужно ваше знаменитое воплощение идеала в формах_", - сказали они. - Объясните мне, адмирал, как обнаружить идеал среди кучки политиканов и свиноподобных банкиров? Адмирал Солово изобразил - насколько это возможно для неподвижного, как столб, человека - полное непонимание. - Быть может, - заметил он, - тем самым способом, которым вы придаете изящество и достоинство сухому старому сучку, сейчас позирующему перед вами. - О нет! - рассмеялся Фра Бартоломео. - Вы у меня будете таким как есть. Я намереваюсь изобразить вас в моем "Страшном суде" среди грешников, осужденных на муки [портрет адмирала Солово кисти Фра Бартоломео делла Порта можно все еще видеть, хотя и в прискорбном состоянии, в музее Сан-Марко во Флоренции: обратите внимание на жестоко мучимого человека с ястребиным лицом]. - Премного благодарен, - сухо ответил адмирал. - И за какой же грех я буду страдать? Фра Бартоломео бесенком глянул на адмирала. - Разве вы не можете догадаться? Это сейчас у вас мальчики и женщины, а раньше... Адмирал Солово поглядел в окно над бесконечными крышами Рима и, выбрав момент, нанес coup de grace [смертельный удар (франц.)]. - И что вам теперь велят делать? Делла Порта скривился. - Они хотят, чтобы я стал монахом, _настоящим_, во Флоренции. Наверное, у меня настолько хорошо получается целибат [обет безбрачия], что они решили удостоить меня им пожизненно. Похоже, мне придется пройти все до конца, быть искренним и прочее. Не слишком большая награда за все мои хлопоты с этим Савонаролой. На лице Солово появилась утешительная улыбка. - Быть может, ваша живопись воистину расцветет, сделавшись единственным выходом для вашей энергии. Делла Порта явно не был удовлетворен. - Может, и так - заключил он неискренним тоном. - С их стороны очень тонкая идея - занять меня рисованием. - Им вы и заняты. А теперь, прежде чем вы уйдете... Обреченный быть монахом наконец понял. - О, так, значит, обеда не будет? А как же римское гостеприимство? - Я не римлянин, - простодушно ответил адмирал Солово. - К тому же, учитывая монастырские перспективы, я подумал, что вы захотите самым энергичным образом использовать все свое время. Я рекомендую вам направиться к той сетке переулков, которую мы зовем Борделлетто. В случае если кошелек ваш тоще, чем можно судить по костюму, есть еще Понте-Систо возле еврейского гетто. - Как я понимаю, _сами вы_ не рекомендуете обращаться туда, - едко заметил делла Порта, поднимая свой тяжелый груз. - Понимайте как хотите. Что у вас еще? Художник остановился у дверей, радуясь, что адмирал предоставил ему подобную возможность. - Да. Они хотят знать ваше мнение о "Законах", - проговорил он. Итак, Феме дают ему понять, что знают о приобретенном им экземпляре самой знаменитой работы Плифона. Быть может, они приглядывают за его челядью - со стороны или изнутри. Этого нельзя было предотвратить, а посему оставалось только терпеть. Поэтому Солово игнорировал откровение. Ему хотелось бы сказать, что предписания греческого философа в отношении утопии пробудили в нем некоторый пыл. Однако подобное не характерно для него, а значит, вызовет излишний интерес. - Передайте им, что я убежден, - сказал адмирал, и Фра Бартоломео шевельнул губами, перенося его ответ в кладовые памяти. Следует избегать сомнений. - Кстати, еще одна вещь, адмирал. Вы слыхали о турке... принце, обитающем при Папском дворе? - Есть такой. Аламшах, сын султана Баязида Второго. Он сейчас здесь заложником, пока его папочка вместе с его святейшеством прокручивает весьма крупное дельце. - Да, то должен быть он. Словом, Феме утверждают, что вам следует угостить его вином. - И когда Италия будет выжжена и покорена, мы вторгаемся в Испанию, несколько лет укрепляемся там, обращаем христиан и включаем их в свои ряды. После этого одним ударом мы можем овладеть Францией. Через два года мы захватим портовые города на Ла-Манше и еще через год - Лондон. Мир и Полумесяц воцарятся от Атлантического до Индийского океана. - Кажется, вы забыли еще несколько государств, принц, - вежливо заметил Солово. - Да, грязной работы хватит, не сомневайтесь, - заверил его принц Аламшах, качнув щетинистой черной бородой. - Острова там и тут - всякая Мальта и Сардиния, - несколько незначительных форпостов, подобных Ирландии и Испании. Им придется подождать... благословенное правление закона Пророка не сразу придет туда. Но это их сложности. Адмирал Солово попытался осмыслить очертания Армагеддона [битва во время Страшного суда (библ.)], набросанные перед ним, и подумал, на какой стороне предпочтительнее оказаться. Верой принца можно было и восхищаться, и в равной степени осуждать ее. Против привлекательной простоты восставали некоторые произвольные ограничения. - Мировая империя, запрещающая употребление вина, долго не протянет, как мне кажется, - проговорил Солово. Рослый и горячий оттоман ожидал от своего нынешнего собеседника любого возражения, кроме этого. - Вино? - несколько озадаченным тоном произнес он и смахнул воображаемое пятнышко со своих радужных шелков. - Та жидкость, которую люди здесь поглощают в таких количествах, что валятся с ног и заблевывают собственную одежду? Нет, я не вижу, как его отсутствие может погубить мои планы. Мы выкорчуем виноградники Европы, а их владельцев заставим заниматься честным трудом. - Понятно, - ответил адмирал Солово, неосознанно отпивая глоток из своей чаши и гадая, суждено ли следующим поколениям столь вольно вкушать этот напиток. Стоило подумать и о другом - стоимость вина неизбежно вырастет до небес, и контрабанда сможет сделать некоторых людей богатыми... - Я хочу только одного, - продолжал Аламшах, - чтобы мой отец сделал с этим вашим так называемым папой то, что он задумал. Мне же нужно домой, чтобы подготовиться к борьбе. - Если можно так выразиться, вы очень целеустремленный молодой человек, - прокомментировал адмирал. Принц принял эти слова за комплимент. - Ислам сравнивают с мечом, - сказал он. - За простоту, блеск и пользу. Я отдаю себя на службу исламу с той же прямотой. Вы зовете это прямолинейностью, мы - верой... Поэтому мы и победим. - Уверяю вас, - заметил Солово, - прилив подгоняет ваши корабли. Вы захватили Константинополь вскоре после моего рождения, осадили Отранто, когда я был молодым человеком, а теперь подбираетесь к Вене. Христианский мир раздирают династические распри и ереси, вы же в радостном единстве напираете на него. - Не умолкайте, - проговорил принц, закрывая глаза и предаваясь неге в потоке добрых вестей, произносимых врагом. - По-моему, этого достаточно. - Солово испортил благодушное настроение собеседника. - Да, адмирал, если мне даже суждено появиться у ворот Рима во главе армии, с жизнью вас я разлучу не без скорби... в особенности потому, что рай вам не гарантирован. Почему бы вам не обратиться в ислам, тем самым избавив меня от хлопот? Адмирал Солово умудрился выразить на лице приличествующую признательность. - Благодарю, это весьма любезно с вашей стороны, однако мне неплохо и так. - Ну что ж, тогда не обижайтесь, - ответил принц на манер "два плюс два равно четырем". - Вы не слепы, но предпочитаете не видеть. Говорю вам еще раз, адмирал: пришло время вымести мир новой метлой. А поскольку я ныне пользуюсь папским _гостеприимством_ и лучшего занятия мне не остается... почему бы не помечтать вслух. Не вижу в этом беды. Адмирал улыбнулся. - Так вы любите мечтать? - спросил он невинно. - Люблю, - согласился принц. - Все мои лучшие пожелания порождены длительными размышлениями. - И они-то связаны с завоеваниями и обращением неверных? - Уж и не помню времени, когда эти видения не вставали бы предо мной, - произнес Аламшах, явно радуясь приятным воспоминаниям. - Однако благодаря сегодняшней беседе я сумел самым подробным образом уточнить свои планы. Прежде чем вы умрете, адмирал, - быть может, вам и удастся дожить до отпущенного природой срока, - вы услышите с башен своих церквей и соборов, ваших сорбонн и оксфордов более приятные звуки, чем мертвый лязг колоколов: _Хай-йа алас салах - "Собирайтесь на молитву". Ассалату кхаирум минан наум - "Молитва слаще, чем сон"_. Я думаю, мне удастся это. - Вы меня почти убедили, - поощрил собеседника Солово и знаком велел оказавшейся рядом прислуге подойти к нему. Похожая на мальчишку девица в красном коротком камзольчике и туго натянутых чулках приблизилась и выслушала шепотом произнесенные инструкции. Поспешно отправившись прочь, она вернулась через несколько минут, одолевая тяжесть двух пузатых запечатанных амфор. - Прошу вас, настаиваю, чтобы вы приняли от меня этот подарок. И вспомните по-доброму обо мне, когда настанет ваш день. Аламшах нахмурился. - Если эти кувшины наполнены тем, о чем я подозреваю, - отрывисто бросил он, - я бы предпочел эту девицу. - Среди христиан, принц, хозяин не распоряжается добродетелью слуг, - торопливо ответил Солово, едва не убедив в этом себя самого. - Но я _предлагаю_ вам самое лучшее из того, что произвели мои виноградники на Капри. Вам никогда не доведется попробовать такого отличного вина. - Я не стану пробовать вина вообще! - запротестовал Аламшах - И прикажите девице уйти. Движением пальцев адмирал Солово отослал служанку, однако кувшины она оставила. - Адмирал, - усталым голосом перебил его Аламшах, - вы прекрасно знаете, что Коран запрещает его, к тому же... - Знаете, принц, поскольку вы собираетесь возвысить ислам, можно не до последней точки соблюдать все его ограничения... ведь вы хотите обратить вино себе на пользу, усилить им свои умственные способности. Я, например, вполне допускаю подобную возможность... - Аламшах отвечал вялой улыбкой, словно давая понять, что ценит теплую заботу адмирала. - К тому же, - продолжил Солово, - не все из ваших братьев блюли это правило. Аль-Мотамид, поэт и последний мавританский король в Севилье, зашел настолько далеко, что открыто высмеивал в своих стихах тех, кто предпочитает воду вину. Далее я вспоминаю великого поэта Принсипе Марвана, тоже мавра, находившего солнечный свет в рожденном лозой напитке. - Я читал "Диван Принсипе", - признался принц Аламшах уже менее убежденным и непреклонным тоном, чем прежде, - то был еретик, адмирал. - Выходит, - с грустью продолжил Солово, - что ваша священная книга призывает воздержаться от плодов лозы. Учитывая это, я распорядился, чтобы во втором из кувшинов находилось наилучшее римское пиво. Вы согласитесь, конечно, что оно-то по крайней мере не имеет ничего общего с запрещенным вином. - Чистая софистика, адмирал. Наша религия запрещает людям опьянение, лишающее их рассудка. Подобные удовольствия оставлены только для рая. - Возможно, вы правы, принц, - проговорил Солово. - Но я предлагаю свой дар в ваших же интересах. Мне просто подумалось, что вы лишь мечтали вступить завоевателем в Париж. Но употребив всего лишь долю содержимого этих кувшинов, вы сочтете себя действительно там. Неделю спустя адмиралу Солово дома подали уклончивое письмо. Исключительно ради обоснования окончательной победы ислама принц Аламшах осведомлялся, не найдется ли у адмирала еще несколько кувшинов харама. - Как рыба! - сказал ученый из Морейского платоновского института. - Отец, султан Баязид, назначил Аламшаха губернатором Манисы, которая, как вам известно, представляет собой весьма важную область западной Турции. Однако ответственность не изменила его взглядов. Мать принца - а она опасней медведицы, у которой болит голова, - не отводит от него глаз и казнит людей из его окружения, но Аламшах тем не менее умудряется находить выпивку. Он умрет через пару лет [на самом деле благодаря консервирующим свойствам алкоголя и выносливости человеческой природы принц Аламшах, ввергая в отчаяние семью, протянул до 1503 года]. - Для чего Феме, должно быть, и доставляют ему вино. - Истинно, - согласился вертлявый грек. - Он должен пасть (быть может, от собственной трясущейся руки), чтобы не исполнились эти стихи. Адмирал принял переданную ему записку. - О, конечно, - ответил ученый на вопросительный взгляд Солово. - Это из Книги, в переводе, разумеется. Ваша звезда стоит высоко, вам оказывают почести. Странным образом не волнуясь, адмирал принялся изучать два коряво написанных от руки катрена: Беды Израиля Придут к По, Тахо, Тибру, Темзе И Тускании. Жестокая секта мусульман явится, Скрывая оружие под одеждой. Их предводитель возьмет Флоренцию И дважды сожжет ее, Посылая перед собой умных людей, Не знающих законов. - И это должен быть он? - спросил Солово, передавая назад стихи. - Так мы считаем. При его энергии и пламенной вере он мог бы объединить мир под властью единого вероисповедания. - И что же в этом плохого? - Это будет не _наша_ вера, адмирал. Мы позволили вам отыскать ахиллесову пяту принца и сразить его. Мир не увидит архисултана Аламшаха: вы вновь сработали хорошо. Более того, мы полагаем, что вы созрели для более масштабных деяний. Кстати, так считает и папа. - Конец детства, - проговорил уэльский фемист. Он стоял на краю беседки, не отводя глаз от игравших внизу детей Солово, которые и спровоцировали эти слова. - Когда тебе показывают часть Книги, пути назад уже не остается. Этим был отмечен новый этап в вашей карьере. Вы стали "нашим" в новом и более глубоком смысле. - Докуда мог я проследить свои собственные шаги? - спросил адмирал. - Мне открывался единственный путь вперед. Фемист кивнул, одобряя подобную проницательность. - Как обычно, конкурировали два суждения, - сказал он, повернувшись спиной к Солово. - Когда кончается наша вера в одного из иллюминатов, все устраивается достаточно цинично и жестоко. - Могу себе представить, - ответил адмирал Солово. - Приходится убирать не только его или ее, но и тех, с кем они могли откровенничать, а потом еще и всех тех, с кем судачили эти. - Да, - согласился фемист, - да. Мы терпеть не можем столь крупномасштабных и заметных мероприятий. К счастью, это бывает необходимо лишь изредка. В последний раз мы истребили целый город. Пришлось во всем обвинить мор. - И конечно же, евреев или прокаженных, которые "вызвали" его. Уэльсец хихикнул. - Да. Подобные соображения всегда находят внимательных слушателей, особенно в Германии. Стоит слепить какую-нибудь чушь из гноя и паутины, приклеить к церковной скамье младенческим жиром - и буря готова. Суеверие - великий союзник. Адмирал не мог возразить, но и одобрения от него не ждали. - Лишь отважный или безрассудный человек, - сказал он резким голосом, - покушается на верования людей. Фемист круто повернулся, чтобы обратиться к Солово; его бледное лицо украсила самодовольная улыбка. - Совершенно верно! Вот потому-то мы выбрали вас, чтобы воплотить нашу волю в миф. Год 1499. ВЕЛИКИЕ ОЖИДАНИЯ: я спасаю династию, вмешиваюсь в национальную политику и позирую для портрета ...За последние две недели король настолько постарел, что кажется на двадцать лет старше. Из донесения епископа де Авала, испанского посла в Шотландии, о ситуации в Англии, 1499 год - Эй, каменная рожа! Ты чего тут расселся? Адмирал Солово обратил ледяной взгляд к пышноволосому грузчику. - Держись, приятель, может, еще ничего и не случится, - сказал другой. Для Солово "ничего" уже произошло. Его отправили на дикий Север, лишив солнца, книг и удобств, в компанию варваров, кроме скверных зубов наделенных не менее отвратительными манерами. Это самое "ничего" воплощалось в двуногом чурбане, решившем потешиться над ним... личности, готовой вот-вот пустить в ход стилет. - Эй, Солово! - завопил чуть более культурный голос, разрывая молчание. Адмирал обернулся и заметил, что его окликают с дальнего конца причала из небольшой группы всадников. _Истинно_ он ненавидел только одно - когда его во всеуслышание называют по имени... прискорбное нарушение секретности, способное просто воспламенить кончики нервных волокон. Неудачное путешествие и заканчивалось скверно. Предводитель всадников, краснолицый вояка, подъехал на расстояние, подобающее вежливой беседе, и только теперь потрудился смахнуть странного вида беловатую пену с лопатой разросшейся бороды. - Солово? - рявкнул он снова. - Из Рима? Это вы? - Латынь его была не изысканнее манер. - Перед вами, - спокойно ответил адмирал. - Простите, мы опоздали. Долго ли пришлось ждать? - Несколько часов, не больше трех-четырех. Получил возможность изучить замок Певенси и окружающие лачуги. И дождь, можно сказать, освежает. Вояка кивал рассеянно. - Значит, пришлось сидеть на вещах, так? - он указал на матросский сундучок Солово. - И любоваться старой Англией... Понимаете, вышла на дороге задержка. - Во всем виновато английское пиво... добрый напиток, не устоишь, - проговорил второй, с виду знатный всадник, столь же чуждый этим краям, сколь явно остальные были чистыми англичанами. - Пришлось остановиться и попробовать всласть. Старый солдат одарил своего тучного спутника мрачным взглядом. - Ну что ж... ладно, - сказал он. - Это де Пуэбла, он у нас испанский посол; что до меня, то я - Добени... Джайлс... барон. Остальные - свита. В каком вы состоянии? - В приличном, - ответил Солово. - Почему вы спрашиваете? - Готовы ли вы в дорогу? Насколько я знаю, мы платим вам за каждый час? - Немногое доставит мне большее удовольствие, чем немедленный отъезд отсюда, милорд. - Мы привели коня, садитесь в седло и прощайтесь с гаванью Певенси. Адмирал Солово вскочил в седло, заработав первые очки в глазах англичанина легкостью движений. Бросив прощальный взгляд на промоченные дождем маленькие дома и превращающийся в руины замок, адмирал, поежившись, пробормотал: - Боже, только б не увидеть этого места снова по сию сторону могилы! Однако сверху, со спины боевого коня, Солово заново увидел окрестности, болотистые скорбные равнины, и вдруг английская гражданская архитектура приобрела для него новую притягательность. - А как насчет моего сундучка? - отрывисто выговорил он, опасаясь, что перемена в мнении будет заметна. - О, его пошлют следом, я думаю, - беззаботно ответил Добени. - Портовые ремесленники позаботятся о нем. Солово с сомнением поглядел на сборище грузчиков и с ценным для стоика духовным усилием приказал себе распроститься со своими пожитками. - Лучше скачи вперед, римлянин, - Добени наклонился поближе. - Времени у нас в обрез. - В самом деле, - согласился испанский посол, скорбно качнув головой. - Король Генрих не может позволить себе потерять еще одно войско. Маленькой девице, что пляшет... фунтов 12, 0 шиллингов, 0 пенсов. Из личных расходных книг Генриха VII, короля Англии - Целая проклятая армия, парень, - сказал король, обращаясь к Солово, - исчезла с лица земли, вот так! Клянусь моей ногой св.Георгия, подобное не может продолжаться! Адмирал слыхал об этом предмете, самом ценном среди всей собственности короля, а потому отнесся к клятве с подобающей серьезностью. - Гм! - кашлянул де Пуэбла. - Ваше величество... Король Генрих VII и адмирал Солово вновь обратили свое внимание на плясавшую перед ними малышку. Заброшенная после начала серьезного разговора, она остановилась и была готова пустить слезу. Легкий на подъем Генрих тут же доказал, что умеет при желании отвлекаться от дел, и, пройдя вдоль стола, наградил плясунью кроной, как подобает благородному человеку. - Ну-ну, - прошипел он, нагибаясь к девочке. - Не обращай внимания на глупых взрослых и их дела. Отменная была пляска, так, ребята? В неровном хоре придворных и аристократов слилось "о да" и "абсолютно". - Ну а теперь ступай к мамусе, - распорядился король Англии, - раз уж мы такие занятые и глупые. Видишь, какой блестящий фартинг я тебе даю. Трехлетка, воспрянув духом после треволнений, приняла подарок с улыбкой и направилась к выходу, как ее учили, не поворачиваясь лицом к королю. - Забавно, - сказал Генрих адмиралу Солово, вернувшись на свое место другим путем, более длинным, однако менее угрожающим королевскому достоинству. - Лишняя казнь меня не волнует, но если в этом нет особой необходимости, я не люблю причинять боль людям. - Действительно, - вежливо согласился Солово, полагая, что королям позволены некоторые причуды. - А вот карман - место болезненное, парень! - продолжил Генрих с неподдельным чувством. - Налоги, сборы, пошлины, особенно когда они исчезают вместе со сборщиками. - А теперь еще целая армия, - добавил адмирал. - О да. _Губительная_ потеря: вперед оплаченные наемники, германские ландскнехты, венецианские стратиоты, английские лучники, и все с моим - ладно, с их - авансом в мерзких маленьких кошельках. Кони, пушки, шелковые знамена... И все исчезло! Это не честно, говорю я тебе. Адмирал Солово тайком приглядывался к камзолу Генриха, расшитому драгоценностями, и решил наконец, что времена, должно быть, не так уж плохи. Большее впечатление на него произвела бдительность короля, не пропустившего и взгляда. - О да, - проговорил он, погладив броши и эмблемы на груди. - Здесь хватит на случай необходимости. Однако я рисковал своей головой за эту страну, и если мне хочется, чтобы персона моя искрилась самоцветами, почему же нельзя поразвлечься? Я заслужил это! В части царственных нарядов Солово скорее склонялся к простоте черных одеяний драчливых Борджиа, однако он давно познал бесконечное разнообразие человеческой природы, а потому улыбнулся и согласно кивнул. Тем временем, выстрелив в цель, Генрих вновь завел прежнюю песню. - Я - добрый король, - он откинулся назад, прищуренными глазами разглядывая виднеющийся в окне Тауэр, - такой сейчас и нужен этой стране. Гражданская война слишком затянулась. Конечно, неплохо пустить дурацкую кровь, но когда войны слишком много, она порождает бедность и прочие пакости. Англичане нуждаются в мире и процветании, и я - тот, кто успокоит их. Верно, что я кельт, только я _сушеный_ кельт, а это большая разница. Жизнь выжала из меня всякую ерунду. Значит, я могу сойти за англичанина - издали - и буду вполне терпим в их глазах: эти сукины дети - чистые сухари, адмирал, только не разглашайте мои слова. Солово не назвал бы сухим народ, с которым столкнулся по дороге из гавани Певенси до стен лондонского Тауэра, - веселый, жестокий, готовый пустить в ход дубинку. На его привередливый вкус вся здешняя культура нуждалась по крайней мере в пятистах годах развития и страданий, прежде чем можно будет судить о ней здраво и корректно. - Учти, - настаивал Генрих, - от лучников и прагматиков-купцов ничего лучшего ждать не приходится, однако малую толику драгоценного дохода можно выжать из королевства поэтов. Нет, кроме Англии я ничего не хотел и ее-то получил. - Древние пророчества, ваше величество, - заметил находившийся рядом де Пуэбла. - Все было предопределено Господом. Генрих отвечал безапелляционно: - Мне, парень, так не казалось, когда палка с тряпкой клонилась вниз при Босворте, - мрачно буркнул он, - и этот длинный сукин сын, Ричард, прорубался все ближе и ближе. "The Armes Prydain" [воинский клич (Prydain = Британия); также имя мифического предка бриттов Придейна] звучал жидковато. Скажу тебе, нас тогда было немного! - В стихотворной кельтской версии, адмирал, - для пользы дела напомнил де Пуэбла, - предсказывается, что союз рассеянных кельтских племен поразит врага-саксонца. - "_Воины прогонят иноземцев до Дарема_... - процитировал Генрих. - _Англичанам не будет возврата... Встанет Уэльс в могучем единстве... Народ английский перестанет зваться воинственным_..." и так далее и так далее. Просто-напросто бардские штуковины, если спросите мое мнение. Короче, как насчет короля Артура?.. - Ах да, - вмешался капитан Солово, ограничившийся беглым (на один день) знакомством с современной литературой. - Ваш потерянный король и его священная гребля... [адмирал хотел сказать "Грааль"] - Вы это про Грааль? - спросил Генрих, лишь на мгновение смутившись. - Конечно, я _использую_ все это, как вы понимаете. Своего первенца я назвал Артуром, чтобы заручиться поддержкой кимвров. Но не думайте, что я в это верю - в эти россказни или в "Prydain". Это все для пехоты - насчет национального самосознания. Адмирал выразил одобрение. В словах короля слышался приятный цинизм. - То есть вы будете слышать это по пять раз на дню, - продолжал Генрих, - от кимвров и корнуоллской знати, сумевшей пробиться ко двору на гребне моих побед. И все потому, что кузен их мамочки изволил поднять за меня клинок - или изволил бы, не будь в тот день так дождливо. Ах! У меня не хватает на них времени, адмирал, а они всегда гладят против шерсти. К тому же я знаю англичан - они либо честолюбивы, либо медлительны, но если этим идиотам удастся их раздразнить, они проснутся! Их в шесть раз больше, чем нас, даже если считать вместе всех мужчин кельтской породы... и кто же слыхал об этом? Однажды всем нам непременно перережут глотки. Но я-то скоро их всех разочарую, как и уэльских хвастунов... подождите и увидите. Адмирал Солово понимающе улыбнулся. Король Генрих на одобрение ответил оценивающим взглядом. - Пойдемте, - сказал он наконец, словно бы разрешив какое-то внутреннее противоречие. - Я объясню вам, в чем, _собственно_, состоит все дело. Адмирал позволил, чтобы его отвели к ближайшему окну. - Вот! - торжествующе проговорил Генрих, показывая на суету во дворе. - Лондонский Тауэр! Звучит, не правда ли? Эти слова приличествуют советам могучих и знатных. Чего не скажешь, например, о Тауэре Лландаффа или Тауэре Бангора. - Не скажешь, - не думая, согласился Солово, занятый мыслями о жене и о том, куда она могла упорхнуть. - Это прямо как в яблочко, адмирал, - пояснил Генрих. - В самый центр мишени, куда хочет попасть любой мужчина... Отсюда все начинается - сила и власть. И при нормальном ходе событий можно разбираться с тем, что происходит во внешних кругах мишени, как и когда угодно. Но что же я обнаруживаю? Я вижу, что кто-то или что-то растягивает эти зоны, растаскивая по частям мое суверенное королевство, загоняя меня назад, в самый центр его. Вот почему я запросил вас у вашего хозяина и - могу добавить - заплатил его святейшеству полновесным пенни за это право. - Ну я-то не получу ни гроша из этой суммы, уверяю вас, ваше величество, - проговорил Солово, опасаясь встретиться здесь с той же скаредностью, что и при дворе папы Борджиа. - Без сомнения, чтобы еще больше унизить вас, - ответил Генрих, внимательно приглядывая за погрузкой сена в телегу на предмет расточительности. - И все же вы надеетесь, что я дисконтирую счет, будучи лояльным сыном церкви и так далее. - Не знаю, ваше высочество, - отозвался адмирал Солово. - Я не знаком с миром коммерции. Генрих поглядел на адмирала как на больного. - О, мне действительно весьма жаль слышать подобное, - произнес он и, тот час забыв про сочувствие, перешел прямо к делу: - Разберитесь, прошу вас, адмирал. Поезжайте утром и расставьте все по местам. Что я получил, то храню - такая вот игра, а что храню, надеюсь в целостности передать обоим своим сыновьям. Солово кивнул. - Симпатичные молодые люди. - Что вы имеете в виду? - словно ножом отрезал Генрих, вдруг сделавшийся подозрительным. - Откуда вам знать? Артур, принц Уэльский, находится в своем дворе в Марче, юный Генри тоже с ним. - Тогда кто эти два золотоволосых юнца внизу, которые все улыбаются нам. Они, безусловно, знают вас, а подобную фамильярность я бы ожидал только от принцев... На самом деле на лицах молодых людей Солово усматривал скорее победную насмешку, что лишний раз доказывало их тесное родство с королем. Генрих повернулся было, чтобы посмотреть в указанную сторону, но вовремя сдержал себя. Его рука в кольцах прикрыла пораженные ужасом глаза. - Отойдите от окна, адмирал, - сказал он с болью в голосе. - И отправляйтесь нынче же ночью, не ждите утра, понятно? Ночью! И приведите все в божеский вид... приведите, будьте хорошим мальчиком... Пожалуйста. - Вам и не следовало знать, - ответил Добени. - Его величество не поощряет обсуждения... этого предмета. - Хотя, конечно, - деликатно заметил де Пуэбла, - ему нечего и сказать по... этому поводу. "Два принца", усмотренные Солово там, где не должно было оказаться ни одного, вызвали неподобающую шумиху. Как он понял, причиной ее были прежние юные претенденты на трон, встретившие преждевременную кончину - будничное и заурядное событие в дворцовой жизни его родных краев. Здесь же сия тонкая материя предоставляла плац-парад для марша разных там угрызений совести. Вину успешно приписали покойному королю, и вновь поднимать вопрос считалось дурным тоном. Солово немедленно понял намек и принялся жаловаться на скверное зрение, заходящее солнце и так далее. Никто ему, естественно, не поверил, однако жест был принят с королевским достоинством. - Вот на этом мы их и переломили, - сказал Добени. - Что еще вам угодно знать? - Не представляю, - с жестокой откровенностью проговорил адмирал. - Я жду вдохновения. - Придется тогда подождать, мон-свиньер, - неразборчиво буркнул барон, потянувшись в рассеянности к седельному вьюку за верной фляжкой огненной воды. Встав в полный рост на стременах, Солово обозревал поле битвы. Поскольку большей частью кельты волей-неволей просачивались сквозь пальцы короля Генриха, ему показалось разумным посетить сцену недавнего поединка. Всего два года назад Генрих невозмутимо перебил здесь армию восставших корнуоллцев. Сегодня же поле Блэкхита в Кенте, пожалуй, не могло преподать любопытному ничего, кроме древней истины - всякий мятеж безумен. - Вот тут на мосту было жарковато, - указал Добени трясущейся перчаткой. - Кое-кто из моих ребят прямо на месте превратился в подушечку для иголок. Учти, в конце концов, насколько я помню, горячее было дело. - У них не было панцирей, пушек, кавалерии, - вставил де Пуэбла с видом знатока. - Мне говорили, что жать пшеницу было бы потруднее. Это замечание, с точки зрения адмирала, было жутко неуместным. В Италии его юных дней, до мрачного вторжения французов, десятки тысяч хорошо оплачиваемых наемников могли сражаться весь долгий день, отделавшись горсткой убитых с обеих сторон. Разногласия тем не менее улаживались, но с гораздо меньшими потерями. - Это и есть тот "Корншир", который столь часто отпадает от державы короля Генриха? - спросил он. Де Пуэбла кивнул. - Вместе с Поуисом, Элметом и Камбрией и прочими давно опочившими областями. - Такими, о которых мы и не слыхали, - расхохотался Добени. - Армию мы потеряли в Норфолке... возле какого-то Вурдалачья, как нам стало известно. Оттуда еще не вернулось ни одного мужика, и никто не придет; я не удивлюсь, если уже всех сожрали! - Я никогда не слышал, чтобы у кельтов была склонность к каннибализму, - сказал де Пуэбла, явно переворошив в голове внушительный объем информации. - Некогда у них был культ отрубленной головы, это так, но... - Да заткнись ты, сутенер иберийский! - рявкнул Добени, и де Пуэбла послушно умолк. - Похоже, что клочки этого места, - обратился барон к Солово, до предела напрягая свое терпение, - то и дело исчезают и выныривают из глубин нашей кровавой истории. Посылая разъездного судью или сборщика налогов, никогда не знаешь заранее, не нарвется ли он на "Свободный Кернов" или "Восставший Элмет". Тогда наши люди либо исчезают, чтобы никогда не обнаружиться, - у местных гораздо больше уверенности, чем им положено, - либо получают в спину стрелу в ярд длиной с шипастым наконечником. - Он умолк, чтобы сделать еще один бодрящий глоток. - _А потом_, сразу же, иногда буквально через несколько часов, все уже тихо и спокойно; мирные обитатели не понимают, какую дьявольщину ты у них выпытываешь, пользуясь раскаленным железом или нет. И ты не имеешь право немедля наказывать невинных (то есть можно, конечно, но его величество запрещает), иначе готово восстание и без веской причины. - Как интересно, - рассудил Солово, думая о том, что примерным равенством обоих позиций все поля битв напоминают друг друга. - В самом деле, - согласился де Пуэбла, подпрыгивая в седле своей вьючной лошади с явным интеллектуальным волнением. - Если бы не срочность нашей проблемы и не требования максимальной секретности, как хотелось бы мне глянуть на иные миры! Тут в первый и последний раз адмирал Солово и Добени переглянулись, и их ледяные взгляды приморозили язык де Пуэбла к небу. Солово мог простить испанцу его энтузиазм и буржуазное происхождение: докторские степени по гражданскому и общему праву требовали уважения (и осторожности). Даже запаздывание жалованья из Испании и, как следствие, обнищание могли вызвать симпатию. Все знали, что в Лондоне де Пуэбла вынужден обходиться постоялым двором, а время его визитов ко двору определялось простым желанием поесть. Всего этого было достаточно, чтобы король Генрих, будучи сухим человеком, привязался к невысокому испанцу - на деле их связывала неподдельная дружба... по королевским меркам. Но это не относилось к адмиралу Солово или Добени. Для барона де Пуэбла оставался иноземцем... хватит и этого. Адмирал же при всех своих стоических принципах не принимал обращения испанца в христианство. Если уж тебе дарована привилегия родиться среди иудеев, знай: жизнь будет трудной, терпи и не отходи от орудий. Гуманистические идеи - последний крик моды в определенных кругах в те времена (и потом) - не играли значительной роли в жизни адмирала. - Ну как? - осведомился Добени со скукой в голосе. - Не на что смотреть, так ведь? Всех мертвяков и отрубленные куски давно собрали, а местные работяги стащили все что могли. Что-нибудь выяснили? - Нет, - ответил Солово без интонации. - Вот если бы вы видели битву, - снасмешничал барон. - К несчастью, я был занят другими делами, - проговорил адмирал, отдаваясь свободной беседе. - В тот день был убит Хуан Борджиа, герцог Гандийский. - Не брат ли Чезаре? - прошептал де Пуэбла, словно бы "чудовище Романьи" мог их подслушать. - Он самый. Отец их обоих, его святейшество папа Александр, потребовал, чтобы я расследовал обстоятельства убийства, и посему... - Да-да-да, - перебил его Добени, одновременно долгим глотком приложившийся к фляжке. - Я прекрасно понимаю, почему вы не могли почтить мою битву своим присутствием. И я бы хотел, чтобы вы свели свое многословие к минимуму... в особенности в отношении принцев. - Прошу прощения, - ответил Солово самым неискренним образом. - Поймите, нам нечего прятать, - добавил Добени, оказавшийся в состоянии более чем легкого головокружения. - Просто мы не хотим, чтобы дурной глаз мог упасть на два главных самоцвета в нашей короне. - Ах да, это вы про Артура и Генри, - улыбнулся де Пуэбла, благородно помогая барону выбраться из сыпучего песка, в который он угодил по своей оплошности. Понимая это сам, Добени притих. - Две превосходные перспективы для всей английской нации: есть на кого поглядеть и пожелать долгой жизни. Больно даже думать, что им может быть причинен какой-то ущерб. - Бесспорно, - сказал Солово со всей серьезностью. - Они-то шумят возле одного, - загорланил Добени, - возле принца Уэльского, лорда Марча [область, пограничная между Англией и Уэльсом]. Завел себе свой маленький двор и еще имя дали, чтобы все бритты притихли в ожидании. А вот спросите _меня_... так я скажу; в его руке скорее сыщешь книгу, чем меч. Или что-нибудь округлое и более интересное. - Это вы про конский круп, без сомнения, - прокомментировал де Пуэбла. - Именно! - расхохотался барон. - Высокий и серьезный, вон он какой. Рыцарство ему нравится... ха! А мне по вкусу принц Генри. Настоящий маленький англичанин: щеки розовые, крепкий парнишка, и никаких тебе в голове кельтов. Он их ненавидит. Добени с грустью установил, что фляжка его опустела, и, как велось среди грубой, как угленосы, знати этой земли, Солово уже успел отметить эту природную способность - трезвость возвратилась к барону с первым же словом. - Конечно, все в руках Господних. А мы увидим то, что должны увидеть. И увидев, как только они повернули, Лондон в каком-то необычайно преобразившемся облике, они застыли на месте. - Ни хрена себе, - вполне спокойно проговорил Добени, - я туда не поеду. Где наш Лондон? Де Пуэбла не отвечал, целиком отдавшись фиксации зрелища в памяти, чтобы утешаться им в печальной старости, до которой он рассчитывал дожить. - Лондон по-прежнему там, - промолвил Солово, махнув черной перчаткой в сторону преображенной метрополии, - но существующий уже не под этим именем, как я подозреваю. Как ваше мнение, посол? Де Пуэбла закачал головой из стороны в сторону - очаровательная смесь иберийского и еврейского жестов. - Я не говорю на британских языках, адмирал. Должно быть, это Лондрес? Или, может, Лондиний? Солово отметил, что сэр Джайлс Добени потерял дар речи (однако бедняга только что потерял свой стольный град), и повернулся к нему с улыбкой на устах. - Действительно, какое-то иностранное словцо, - согласился он с де Пуэбла. - Такое не могло долго продолжаться, - проговорил де Пуэбла, когда они бежали мелкой рысью. - Но я в высшей степени рад, что видел это. - Говори за себя самого, гишпанец! - буркнул Добени. - Я люблю, когда отрубленные мной головы находятся на должном месте - на земле после битвы или украшают пики по приказу короля... но чтоб болтаться на цепях вдоль всей городской стены, прикрытые колоколами! Ничего себе радушный видок, а? - Я бы сказал, поучительный, - предложил адмирал Солово, с кротостью принимая предложенную интонацию. - Это уж точно, - ответил Добени с горьким смешком. - Подобно всем идолам и символам - изгибы да завитушки, - ни одной тебе прямой линии и простого рисунка... меня едва не стошнило. Короче, сказано предельно ясно: _Саксонцам вход воспрещен_! Хвала Господу, что этот видок рассеялся! - Именно так, - согласился Солово (хотя его безразличие не имело границ). - И никто из тех, кого мы расспрашивали по пути, не заметил собственного быстрого превращения. Следует лишь удивляться, какая причуда судьбы позволила нам увидеть то, что могло быть... - Гм, гм! - отрезал барон. - Или только еще _может случиться_, - невозмутимо продолжил адмирал. - Довольно! - Добени рубанул воздух металлической рукавицей. - Этого не будет... даже не думайте. Вы слыхали слова его величества: "_Разберитесь там_". Ну вот и разбирайтесь. За этим мы здесь и оказались, так ведь? Иначе разве я позволил бы таскать меня по этим Богом забытым задворкам? - Действительно, зачем? - вежливо ответил Солово. - Не спорю, Корншир - место непозволительно мрачное и пустынное... Зачем, интересно, люди стремятся жить среди подобных крайностей, допущенных природой? - Привычка, должно быть? - предложил де Пуэбла, старавшийся держаться любезно. - Есть такая сила, - согласился адмирал. - И я приношу вам обоим свои извинения за то, что увлек вас к самым пределам мира. Просто я каким-то образом ощущаю, что мы преследуем шаловливый мираж уже у его логова! - Хорошо! - вздохнул Добени.