репортер, выразив общую мысль. Эти слова точно открыли источник, и полились предложения, как улучшить положение. Прежде всего надо было подвести итоги. Сделав подсчеты, убедились, что осталась дюжина револьверов, семь ружей; из них шесть охотничьих, все это с достаточным запасом патронов; семь лошадей, тридцать шесть, ослов, около ста пятидесяти килограммов разных товаров и на четыре дня провизии. Таким образом, средства защиты и транспорта были налицо. О провизии не стоило беспокоиться: ее можно было доставать, как и прежде, в деревнях. Вдобавок, шесть европейцев обладали превосходным оружием, и можно было охотиться. Пересчитав инвентарь,, пришли к заключению, что партия; им располагающая, не столкнется ни с какими непреодолимыми препятствиями с материальной стороны. Решили продать ослов, которые при отсутствии опытных погонщиков могли стать серьезным бременем. Сделав это, можно будет выработать план действий. Если придут к решению продолжать путешествие еще некоторое время, придется нанять пять-шесть негров, которые понесут товары. По мере надобности эти товара можно обменивать в деревнях на необходимые продукты.. В противном случае следует с этими товарами распроститься за любую; цену; не нужны станут носильщики, и можно будет двигаться горазда" быстрее., Жанна Морна и Сен-Берен, которые одни лишь могли объясняться с туземцами; вошли в переговоры с обитателями Каду. Они встретили в деревне превосходный прием -и подарками завоевали симпатии старшины. С его помощью ослы были проданы в Каду и окружающих деревнях по десять тысяч каури (около тридцати франков) за каждого, а всего за триста пятьдесят тысяч каури. Одной этой суммой существование членов экспедиции и оплата пяти носильщиков были обеспечены на двадцать дней. С другой стороны, старшина обещал предоставить пять носильщиков и даже более, если понадобится. Торговые сделки потребовали нескольких дней. Они были закончены вечером 22 февраля. Это время не пропало даром, так как раньше Тонгане не мог тронуться в путь, а к этому времени его рана зарубцевалась, и ничто уже не мешало отправлению. Утром 23-го расположили кружком шесть складных стульев, посредине разложили карты. Товгане и Малик составляли аудиторию. Обсуждение началось под председательством Барсака. - Заседание открыто, - по привычке сказал Барсак. - Кто просит слова? Все незаметно улыбнулись. Амедей Флоранс иронически ответил, не моргнув глазом: - Мы будем говорить после вас, господин председатель - Как вам угодно, - согласился Барсак, ничуть не удивленный этим титулом. - Обсудим положение. Мы покинуты нашим конвоем, но вооружены, имеем товары для обмена и находимся в центре Судана, на большом расстоянии от берега... При этих словах Понсен вытащил из кармана свой большой блокнот, и, водрузив очки на нос, он, никогда не говоривший, сказал: - Точно на 1 408 километров 583 метра и 17 сантиметров, включая извилины и считая от центрального кола моей палатки. - Подобная точность бесполезна, господин Понсен, - заметил Барсак. - Достаточно знать, что мы находимся приблизительно за 1 400 километров от Конакри. Вы знаете, что мы намерены были идти дальше, но новое положение потребует, может быть, новых решений. По-моему, мы должны добраться если не самым быстрым, то самым надежным путем до какого-нибудь французского поста и там спокойно решить, что делать дальше. Одобрение было единодушное. - Мы должны постараться достигнуть Нигера, - продолжал Барсак, рассматривая карту. - Нельзя ли пройти к Сею через Уагадугу и Надианго? После взятия Тимбукту французские посты продвигаются вниз по реке. Признаюсь, я не знаю, дошли ли они сейчас до Сея, но это возможно, даже вероятно. В случае, если нам удастся получить другой конвой, эта комбинация будет иметь то преимущество, что согласуется с нашими планами. - Но она имеет то неудобство, господин председатель, - порывисто вскричал Понсен, лихорадочно рассматривая цифры в своей книжке, - что нам предлагается путь в 800 километров. А наш шаг в среднем равен 72 сантиметрам, я в этом уверен. 800 километров составляют 1 111 111 шагов с дробью. Отбросим дробь. Мы делаем в час в среднем 5 143 шага с дробью. Отбросим дробь. Но есть еще остановки, которые требуют в час, в среднем, 18 минут 40 секунд, я это проверил. Остается 2 520 секунд, то есть 3 600 шагов и одна десятая. Переход в 800 километров потребует 1 111 111 шагов, разделенных на 3 600 и одну десятую, то есть 308 и двадцать две тысячи восемьсот две тридцатишеститысячных часа. Это составляет 1111680 секунд с дробью. Отбросим дробь. Мы в действительности идем 5 часов 45 минут и 12 секунд в день, считая все остановки, то есть 20 712 секунд. Следовательно, чтобы пройти 800 километров, нам потребуется 1111680 секунд, деленных на 20712, что дает 53 и тринадцать миллионов девятьсот четыре двадцатимиллионных дня. Чтобы определить величину этой последней дроби, надо перевести ее в часы, минуты и секунды. И тогда получится... - О! О!! О!!! - прокричал Амедей Флоранс, нервы которого не выдержали. - Неужели вы не могли попросту сказать, что нам понадобится 53 дня, если мы будем проходить по 15 километров в день, и только 40, если будем ежедневно делать 20? Чего вы хотите добиться этими невероятными вычислениями? - А вот чего, - ответил Понсен, с уязвленным видом закрывая свой внушительный блокнот, - что лучше достигнуть Нигера у Дженне. Таким образом, расстояние уменьшится наполовину и сократится до 400 километров. - Было бы еще лучше, - возразил Амедей Флоранс, указывая по карте предлагаемый им путь, - выйти к Нигеру у Сегу-Сикоро через Бамгу, Уаттару, Джитаману и так далее. Переход будет около 300 километров, но, помимо того, что мы будем идти по пути капитана Мар-сенея, мы выгадаем 100 километров, потому что не придется подниматься по реке от Дженне до Сегу. Кроме того, это последнее поселение довольно значительное, и мы, конечно, найдем там помощь. - Хорошо придумано, - одобрил доктор Шатонней.- Но есть еще более удобное решение вопроса. Надо просто возвратиться если не к морю, то, по крайней мере, в Сикасо, от которого нас отделяет всего 200 километров; там мы найдем соотечественников, которые нас так сердечно принимали. Там мы решим, следует ли отправиться в Бамако или же, что предпочтительнее, как считает господин Амедей Флоранс, подняться до Сегу-Сикоро. - Доктор прав, - согласился Флоранс. - Это самое благоразумное решение. После того как каждый выразил свое мнение, дискуссия на время прервалась. - Можно согласиться, господин Флоранс, - начал после минутного раздумья Барсак, который захотел дать своим компаньонам лестное понятие о его героизме, - что и вы и доктор правы. Я вас прошу, однако, подумать, что возвращение в Сикасо означает оставление, хотя и временное, той цели, которую я себе поставил. Да, господа, долг прежде всего... - Мы понимаем ваши опасения, господин Барсак, - перебил Флоранс, - но бывают случаи, когда долг - это благоразумие. - Остается обсудить, - возразил Барсак, - что получится в том и другом случае. Наш конвой, правда, дезертировал, но напрасно искать опасностей, которые нам угрожали бы. Те опасности, к которым мы до сих пор шли навстречу, исходят, возможно, от предполагаемого врага, существование которого нам доказывают только те удары, которые он нам наносит. Но расценим эти удары, и они покажутся нам очень слабыми. Какие затруднения нам созданы? По словам господина Флоранса, нас сначала пытались запугать; я предполагаю, что наш неведомый враг позднее возмутил наш персонал в Оикаоо и далее и, наконец, каким-то неведомым способом подменил настоящий конвой фальшивым. Но соблаговолите подумать, что, поступая таким образом, нам дали доказательства очень большой умеренности. Этот мнимый конвой, вместо того чтобы обежать, легко мог перебить нас всех! Он этого не сделал. Больше того; нам оставили провизию, оружие, патроны, лошадей и некоторый запас товаров. Поступки не из числа самых страшных. - Но есть и Тонгане, - мягко возразил доктор Шатонней. - Тонгане - негр, - ответил Барсак, - а для некоторых людей жизнь негра ничего не стоит. - Господин Барсак прав, - вмешался Флоранс. - Да, с нами, действительно, поступили умеренно; верно, что до сих пор нашей смерти не хотели. Я говорю: до сих пор, так как наш неведомый противник может употребить приемы нападения более действенные, если мы будем продолжать путь в направлении, которое ему не нравится. Рана же Тонгане доказывает нам, что те, кого мы стесняем, скоры на расправу. - Правильно, - одобрил доктор. За одобрением доктора Шатоннея последовало несколько минут молчания, которые Барсак употребил на глубокое раздумье. Конечно, умозаключения Амедея Флоравса были справедливы, и, очевидно, почтенный депутат Юга не хотел подвергать опасности свое драгоценное существование с единственной целью избежать критики, которая ждет его в Париже, если он вернется, не выполнив полностью свою миссию. Да, впрочем, разве этим критикам нельзя возразить? - Серьезно поразмыслив, - оказал Барсак, пытаясь испробовать на теперешних слушателях аргументы, которые ему впоследствии послужат в споре с коллегами из парламента, - я склоняюсь к предложению господина Амедея Флоранса, и особенно в той форме, которую придал ему наш уважаемый сотоварищ, доктор Шатонней. Я голосую за возвращение в Сикасо, имея конечной целью Сегу-Сикоро. Если же, господа... Амедей Флоранс, утомленный дискуссией, перестал слушать оратора и начал думать о другом. - ...если же, господа, кто-нибудь попытается порицать меня за прекращение этого безусловно необходимого путешествия, я отвечу, что ответственность за это прекращение падает на правительство, долг которого был обеспечить .нашей экспедиции действенную защиту. Если серьезная необходимость принудила правительство отозвать состав нашего конвоя, оно должно было принять все необходимые меры, чтобы шайка авантюристов не могла подменить подлинный отряд, который нам предназначался; или же, чтобы такой подмен не совершился, оно обязано было с большим тактом избрать командира, которому доверило нашу безопасность. Этому командиру следовало не так послушно выполнять приказы, происхождение которых не наше дело выяснять. Расследование, кажущееся мне необходимым, расследование, господа... - Простите, господин председатель, - перебил Амедей Флоранс, - если вы мне позволите... Сначала репортер хотел предложить самое благоразумное решение, которое быстро подсказал ему здравый смысл. Но это предложение перестало интересовать Флоранса, лишь только он понял, что его примут. А через несколько минут немногого недоставало, чтобы он начал сожалеть о прекращении путешествия, как раз когда оно обещало стать интересным. Он еще был во власти этих размышлений, когда его взгляд случайно упал на Жанну Морна и Сен-Берена. Он без всяких колебаний перебил Барсака, которого не слушал, как уже было отмечено. - Простите, господин председатель, - перебил Амедей Флоранс. - С вашего позволения, я замечу, что мы принимаем решение, не спросив мнения мадемуазель Морна и господина де Сен-Берена: они имеют голос, как и все мы. Замечание было основательное. Жанна Морна и Сен-Берен слушали спор молча, не принимая в нем никакого участия. - Господин Флоранс прав, - признался Барсак, обращаясь к Жанне Морна. -- Прошу, мадемуазель, выразить ваше мнение. - Благодарю вас за желание узнать мое мнение, - спокойно ответила Жанна Морна, - но мы должны остаться непричастными к обсуждению, которое нас не касается. - Не касается вас? Почему же, мадемуазель? Мы, кажется, все под одним знаменем. - Совсем нет, господин Барсак, - ответила Жанна Морна. - Если в силу обстоятельств вы отказываетесь от своей цели, то мы своей не оставляем. Нам не хотелось бы отделяться от вас в момент, когда у вас такие неприятности, но мы все-таки намерены продолжать свой путь. - Вы все еще настаиваете на путешествии в Гао? - Больше чем когда-либо. - Одни? Без конвоя? - Мы и не рассчитывали попасть туда с конвоем. - Без носильщиков? - Мы найдем других. Если это невозможно, обойдемся без них. - Несмотря на эту враждебность, причин которой мы не знаем, но реальность которой неоспорима? - Несмотря на эту враждебность, которая, впрочем, мне кажется, направлена больше против вас. - Как это знать, раз мы идем одним путем? Во всяком случае, я боюсь, что именно на вас нападет неизвестный противник, если вы одни отправитесь к Нигеру. - Пусть, это так, но мы не боимся неведомого врага. - Но это безумие! - вскричал Барсак. - Мы не допустим вас совершить такой неблагоразумный поступок единственно для удовлетворения вашего каприза. Жанна Морна одно мгновение колебалась, потом печально ответила: - К несчастью, это не каприз, как я вам говорила до сих пор. - Так о чем же идет речь? - вскричал изумленный Барсак. Жанна Морна снова задумалась; после краткого молчания она сказала серьезно: - О выполнении долга. Барсак, доктор Шатонней и Амедей Флоранс смотрели на Жанну Морна с интересом и изумлением. Барсак и Шатонней спрашивали себя, что подразумевает девушка под словом, которое она произнесла, и какой долг мог оказаться настолько повелительным, чтобы повести ее в самую дальнюю область Петли Нигера? Амедей Флоранс, который из любопытства старался разузнать, какие причины заставляли его компаньонов совершать это путешествие, испытывал глубокое удовлетворение при мысли, что узнает еще одну из причин, которая до тех пор оставалась для него тайной. Жанна Морна снова заговорила: - Простите меня, господа, я вас обманывала... - Вы обманывали? - спросил Барсак с возрастающим изумлением. - Да, я вас обманывала. Господин де Сен-Берен сказал вам свое настоящее имя, он, действительно, француз, как и вы. Я же представилась вам под ложным именем и чужой национальностью. Я англичанка, зовут меня Жанна Бакстон. Я дочь лорда Гленора, сестра капитана Джорджа Бакстона. Около Кубо покоятся останки моего несчастного брата. Туда я должна отправиться, и только там смогу я завершить предпринятое мною дело. Тогда Жанна Бакстон - ее имя отныне восстанавливается - рассказала о драме в Кубо, об обвинениях против Джорджа Бакстона, о его смерти, о стыде и отчаянии лорда Гленора. Она говорила о священной цели, которую поставила перед собой: восстановить честь брата, стереть пятно с его имени и возвратить покой старику, жизнь которого протекала в мрачном уединении замка близ Утокзетера. Живое волнение овладело слушателями. Они удивлялись этой молодой девушке, благородный порыв которой не удерживали ни усталость, ни опасности. - Мисс Бакстон, - довольно резко сказал Амедей Флоранс, когда она кончила говорить, - позвольте мне бросить вам упрек. - Упрек? Мне? - удивилась Жанна, ожидавшая совсем другого эффекта от своего рассказа. - Да, упрек, и серьезный! Какое странное и нелестное мнение у вас о французах вообще и об Амедее Флорансе в частности! - Что вы хотите сказать, господин Флоранс? - пробормотала смущенная Жанна Бакстон. - Как! - вскричал репортер негодующим тоном. - Вы вообразили, что Амедей Флоранс позволит вам сделать маленькую прогулку в Кубо без него? - О! Господин Флоранс!.. - возразила с чувством Жанна, которая начала понимать. - Хорошенькое дело! - продолжал Амедей Флоранс, все еще изображая живейшее негодование. - Какой эгоизм! - Я не вижу... - пыталась сказать Жанна с полуулыбкой. - Пожалуйста, позвольте мне говорить, - с достоинством перебил Флоранс. - Вы позабыли, что я журналист, больше того: репортер. А знаете ли вы, что скажет мне мой директор, когда узнает, что я прозевал сенсационный репортаж по делу Бакстона? Ну? Он мне скажет: "Мой маленький Флоранс, вы просто осел!" И выставит меня за дверь в два счета. А я дорожу местом. Итак, я отправляюсь с вами. - О, господин Флоранс! - повторила Жанна, глубоко взволнованная. Репортер посмотрел ей в глаза. - Я отправляюсь с вами, мисс Бакстон, - энергично проговорил он. - И не теряйте времени, пытаясь меня отговаривать. Я думаю, что сам лучше вас знаю, что дедать. Жанна пожала руку славного и мужественного человека. " - Я принимаю, господин Флоранс, - сказала она, и две крупные слезы скатились из ее глаз. - А меня, мисс Бакстон, меня вы возьмете? - спросил внезапно грубым голосом доктор Шатонней. - Вас, доктор? - Конечно, меня. Такая экспедиция не может обойтись без медика. Раз вы отправляетесь туда, где вас могут изрубить в мелкие кусочки, мне надо быть там, чтобы их сшить. - О, доктор! - снова повторила Жанна, начиная плакать от счастья. Но каково было ее волнение, когда она услышала гневный голос Барсака: - Ну! А я? Я вижу, что никто не желает спросить моего мнения? Барсак был действительно разъярен. Ведь он тоже хотел присоединиться к мисс Бакстон. Одним ударом он убивал двух зайцев, так как путь молодой девушки почти совпадал с его собственным, а неблагоразумие поступка оправдывалось благородной целью. Вдобавок, разве четверо мужчин, четверо французов могли хладнокровно бросить эту девушку в зарослях и предоставить ей одной пуститься в опасное приключение? Флоранс и доктор Шатонней вырвали у него из-под носа эффект, как говорят в театре, а это всегда очень неприятно. - Я не говорю о господине Флорансе, - продолжал он, еще увеличивая для видимости свое дурное настроение, - он человек свободный. Но вы, доктор, вы член экспедиции, главой которой являюсь я, как мне думается. И вы составляете проект дезертировать в свою очередь, чтобы ваш командир лишился последнего солдата? - Уверяю вас, господин Барсак... - сказал доктор, который, не подумал над этой стороной вопроса. - Если ваше намерение не таково, сударь, быть может, у вас есть мысль, что я тоже отправлюсь в Кубо? Но разве вам принадлежит право решать, куда мы направим путь? И ваше ли дело давать мне уроки? - Позвольте, господин Барсак... - пытался вставить слово бедный доктор. - Нет, доктор, нет, я не позволяю, - возразил Барсак, голос которого все повышался. - И знайте, что я, ответственный начальник экспедиции на Нигер, не одобряю ваших проектов. Совершенно напротив, принимая во внимание, что единственный проводник, который у нас остался, нанят мисс Бакстон и находится в ее исключительном распоряжении, принимая во внимание, что мы не можем объясняться с туземцами без помощи мисс Бак-стон и господина де Сен-Берена, которые одни среди нас могут разговаривать на языке бамбара, я хочу, я намереваюсь, я приказываю... Барсак, голос которого достиг потрясающей звучности, сделал искусную паузу, потом очень простым тоном закончил: - ...отправляться всем к Нигеру через Кубо. - Как, господин Барсак? - спросила Жанна, боясь, что она не поняла. - Так, мисс Бакстон, - отрезал Барсак. - Нужно, чтоб вы решились поддерживать нас до конца. - О, господин Барсак? - прошептала Жанна и расплакалась всерьез. Но не у одной Жанны были влажные глаза. Волнение было всеобщим. Мужчины, впрочем, старались его скрыть, и оно выразилось у них в возбужденном потоке бесполезных слов. - Это самая простая прогулка, - восклицал Флоранс, - раз мы имеем провизию! - На пять дней! - говорил доктор Шатонней таким тоном, будто речь шла о пяти месяцах. - Только на четыре, - поправлял Барсак, - но мы купим еще. - Впрочем, охота, - подсказывал доктор. - И рыбная ловля! - прибавил Сен-Берен. - И фрукты, которые я неплохо знаю, - утверждал доктор. - Мой знает плоды: пататы, ямс, - вставлял Тонгане. - Я могу делать масло каркте, - старалась превзойти его Малик. - Гип, гип, ура! - кричал Амедей Флоране. - Это Капуя, Ханаанская страна, земной рай1. - Мы отправляемся завтра, - приказал наконец Барсак. - Приготовимся, чтобы не терять ни часа. Стоит отметить, что Понсен до сих пор ни разу не открыл рта. Напротив, лишь только все решили идти в Кубо, Понсен вытащил свой блокнот, страницы которого он покрыл бесконечными вычислениями. - Все это очень хорошо, - сказал он в ответ на последние слова Барсака. - Не мешает отметить, что путь в Кубо, сравниваемый с таковым же в Сегу-Сикоро, представляет увеличение на 400 километров. Так как наш шаг составляет, как известно, 72 сантиметра, это составляет 555 555 шагов с дробью. Отбросим дробь. И мы делаем в час, как уже сказано, 3 600 шагов и одну десятую и идем каждый день 5 часов 45 минут и 12 секунд. Следовательно... 1 Капуя - город в Южной Италии; в древности там вели праздную, изнеженную жизнь войска карфагенского полководца Ганнибала. Ханаанская страна, по библейской легенде, обладала необычайным изобилием плодов земных. Но никто не слушал Поисена. Барсак, доктор Шатонней, Амедей Флоранс, Жанна Бакстон и Сен-Берен уже занялись деятельными приготовлениями к завтрашнему дню, и Понсен проповедовал в пустыне. МОГИЛА, КОСТИ Сопровождаемые шестью носильщиками, предоставленными старшиной Каду, остатки экспедиции Барсака покинули эту деревню утром 24 февраля. Как ни тревожны были последние события, путешественники выступила весело, исключая Понсена, внутренние чувства которого оставались непроницаемыми. Все были приятно возбуждены перспективой совершить великодушный, даже героический поступок и взаимно поздравляли друг друга с принятым решением. Впрочем, ничего еще не было потеряно. Шесть европейцев и Тонгане, взявший Малик на круп лошади, владели верховыми животными, у них было оружие, продукты, предметы обмена. С другой стороны, местность казалась спокойной, и можно было надеяться, что неведомый противник, с которым они до сих пор сталкивались, прекратит свои преследования; а больше никого не приходилось опасаться. По-видимому, ничто не помешает экспедиции достигнуть Кубо без серьезных испытаний. Ничто не препятствовало быстрому маршу, так как его уже не замедляло многочисленное стадо ослов. Чтобы ускорить поход, были принесены тяжелые жертвы. Старшине Каду за его услуги оставили большую часть товара, сохранив лишь то, что можно было легко доставить в Гао. Более тягостная жертва: отказались от палаток и лишь одну сохранили для Жанны Бакстон, хотя она категорически возражала; мужчины будут ночевать в деревнях или на открытом воздухе. В сухое время года и при сравнительно коротком походе это не могло причинить особых неудобств. Дело шло о расстоянии в пятьсот километров, то есть о переходе в пятнадцать или двадцать дней. Вероятно, в Кубо будут между 10 и 15 марта. Начало пути оправдало благоприятные предзнаменования. Свежие носильщики были усердны, намеченные этапы выполнялись, и только пять дней потребовалось, чтобы преодолеть сто сорок километров, отделяющих Каду от Санабо, куда прибыли днем 28 февраля. Никаких происшествий не случилось во время этой первой части путешествия. Как и предполагалось, на ночлег устраивались в туземных хижинах, правда, очень грязных, но все же удовлетворительных. Если же во второй части дня поблизости не оказывалось деревушки, ночь мирно проходила на открытом воздухе. Повсюду хорошо принимаемые, путешественники питались без затруднений и сохранили свои запасы провизии,, когда покинули Санабо 1 марта. До сих пор у них не было причин раскаиваться в принятом решении. - Это слишком хорошо! - провозгласил Амедей Фло-ранс в разговоре со своим другом Сен-Береном, когда они ехали бок о бок 2 марта. - Как глубокий мыслитель, я должен был бы беспокоиться и рассчитывать, какая дробь обычного соотношения между добром и злом приходится нам во вред. Но я лучше хочу предполагать, что судьба время от времени берет пример с господина Понсена и отбрасывает дробь. - Это результат хорошего поступка, дорогой друг, - ответил Сен-Берен. - Вы нас не покинули, и небо вас вознаграждает. - Судя по тому, как идут дела, у нас нет большой заслуги, - сказал, поворачиваясь в седле, доктор Шатонней, ехавший впереди двух друзей. - Кто знает! - молвил Сен-Берен. - Мы еще не пришли к концу. - Ба! - вскричал Амедей Флоранс. - Все равно. На этот раз нам дует попутный ветер. Такие вещи чувствуются, черт возьми! Я утверждаю, что мы приедем в Кубо, как на кресле, без малейших приключений, что, впрочем, не слишком утешительно для журналиста, директор которого... Эй! - прервал он внезапно речь, обращая восклицание к своей лошади, которая споткнулась. - В чем дело? - спросил Барсак. - Моя лошадь, - объяснил Флоранс. - Я не знаю, что с ней. Она беспрестанно спотыкается сегодня утром. Надо ее осмотреть... Он не успел кончить: лошадь внезапно остановилась, задрожала и закачалась. Репортер едва успел соскочить, как животное согнуло колени и вытянулось на земле. На помощь бедной лошади поспешили; она стонала и дышала тяжело. С нее сняли седло, промыли ноздри водой из соседнего ручейка. Ничто не помогло. Час спустя лошадь издохла. - Мне надо было подержаться за сучок, - жалобно сказал Амедей Флоранс, превратившийся в пешехода. - Поздравляя себя с удачей, обязательно накличешь беду: это уж известно. - Вы становитесь суеверным, господин Флоранс? - улыбаясь, спросила Жанна Бакстон. - Не совсем, мадемуазель. Мне только досадно, очень досадно! Лошадь Тонгане была отдана репортеру. Жанна Бак-стон посадила Малик сзади, и после двухчасовой задержки снова двинулись в путь, оставив позади труп лошади и ее сбрую, которую нельзя было увезти. Дневной переход из-за этого происшествия сократился. С наступлением ночи остановились около рощи, раскинувшейся полукругом у края дороги; с этого пункта, расположенного на небольшой возвышенности, можно было осматривать местность по всем направлениям. Эта роща, где можно было не опасаться нечаянного нападения, была удачно избрана для ночлега. Ее удобства, очевидно, привлекали и других путешественников. Судя по следам, здесь останавливалась довольно многочисленная группа людей, и у них были лошади. Кто эти люди? Негры или белые? Второе предположение, более вероятное, так как негры обычно не пользуются лошадьми, превратилось в уверенность, когда Амедей Флоранс нашел и показал спутникам пуговицу - предмет цивилизации, мало употребляемый черными и неопровержимо свидетельствовавший о цвете кожи ее прежнего владельца. Высокая трава уже выпрямилась, - значит, люди были здесь не менее двенадцати дней назад. Так как путники с ними не столкнулись, можно было заключить, что и они следуют на северо-запад, - значит, встретиться с ними не придется. День 3 марта не принес ничего особенного, но 4-го путешественники потерпели новый урон в конском составе. Вечером лошадь Барсака пала точно так же, как лошадь Амедея Флоранса. Это уже начало казаться странным, Доктор Шатонней, осмотрев мертвую лошадь, сказал Флорансу, когда они были вдвоем: - Я поджидал этого, господин Флоранс, чтобы сказать вам достаточно серьезную вещь. - Какую же? - спросил удивленный репортер. - Наши лошади отравлены. - Невозможно! - вскричал репортер. - Кто их отравил? Негры, нанятые в Каду? Не в их интересах создавать нам трудности. - Я никого не обвиняю, но настаиваю на том, что сказал. После первого несчастья я сомневался. После второго у меня полная уверенность. Признаки неопровержимы. Последний невежда не ошибется. - Итак, ваше мнение, доктор? - Насчет чего? - Насчет того, что мы должны делать. - Я знаю это не больше вас. Мой долг предупредить вас, и я сделал это конфиденциальным образом, чтобы вы сообщили нашим товарищам, за исключением мисс Бак-стон, которую, мне думается, не стоит волновать. - Конечно, - согласился Флоранс. - Но скажите, доктор, неужели так необходимо предполагать злой умысел в этих двух случаях? Неужели нельзя объяснить это иначе? Не могли ли наши лошади съесть ядовитую траву? - Это не только возможно, - сказал доктор, - но и Очевидно. Остается узнать: случайность ли примешала к их пище ядовитую траву, или же случай носит имя человека? Пока я об этом знаю не больше вас. Решили наблюдать строже, чем когда-либо, за пятью уцелевшими лошадьми, чтобы избежать повторения несчастий. Один из европейцев или Тонгане всегда оставались с ними во время привалов, чтобы к ним никто не мог подойти. По причине ли этих предосторожностей или просто потому, что две первые смерти были случайны, следующие два дня прошли без приключений, и все немного успокоились. Вдобавок, потеря двух лошадей была до сих пор единственным несчастным происшествием. Местность была очень ровной, продвигались без усталости, настолько быстро, насколько позволял шаг носильщиков; в деревушках легко доставали продовольствие, что позволяло сохранять первоначальный запас продуктов на четыре дня. Во второй половине дня 5 марта и за весь день 6-го не заметили ни одной деревни, и этот резерв пришлось затронуть. Впрочем, об этом не беспокоились, так как Тонгане уверял, что они скоро встретят значительное поселение, где легко будет достать пропитание. Вечером 6 марта в самом деле подошли к деревне Яхо, но предсказания Тонгане не оправдались. Лишь только приблизились к "тата" - стене, окружавшей деревню, - раздались бранные крики и даже выстрелы из кремневых ружей, и на вершине "тата" появилась многочисленная толпа негров. Экспедиция в первый раз встретила такой прием, если не считать выходки туземцев в Кокоро. В Кокоро еще удалось превратить их воинственные чувства в более дружеские, а в Яхо даже невозможно было попытаться достигнуть подобного результата. Барсак напрасно пытался вступить в сношения с жителями деревни, - не помогали никакие средства. Был поднят белый флаг на конце палки. Эта мирная эмблема, понятная повсюду на земле, вызвала ураган завываний, сопровождаемый тучей пуль, которые были бы смертельны для посланного, если бы он не постарался держаться на достаточной дистанции. Тонгане и два носильщика, люди того же племени, как и обитатели Яхо, были посланы парламентерами. Но их отказались слушать и отвечали камнями и пулями, которые, впрочем, неловкость стрелков делала безобидными. Было ясно, что обитатели деревни по той или иной причине решили не входить ни в какие отношения с чужестранцами и даже не желают знать их намерения. Впрочем, эти негостеприимные негры ограничились лишь тем, что заперлись за "тата", не впускали туда путешественников, но не отваживались на более решительные враждебные действия. Каковы бы ни были причины такого поведения, путешественники не могли запастись провизией, как надеялись, и 7 марта им пришлось отправиться с запасом провизии всего на два дня. Положение, впрочем, не внушало еще тревоги. Экспедиция уже сделала больше трехсот километров от Каду, то есть более половины намеченного пути. И можно было думать, что ближайшие деревни окажут более дружеский прием, чем Яхо. По дороге не встретилось жилья, и этот вопрос в продолжение дня 7 марта не мог разрешиться. День был удачен по числу пройденных километров, но принес новое несчастье: пала третья лошадь, совершенно так же, как две предыдущие. - Кому-то все же удается отравлять наших лошадей, несмотря на строгий надзор? - спросил Флоранс доктора Шатоннея. - Это мало вероятно, - ответил доктор. - Яд был дан до нашего отправления из Каду, может быть, в ту ночь, когда дезертировал наш конвой. Если же лошади умирают одна за другой, то объясняется это различием их организмов, и, без сомнения, различием доз. - А пока, - сказал Флоранс, - нас трое пешеходов на четыре всадника. Не слишком забавно! 8 марта пустились в путь с беспокойством. С какой стороны ни взгляни, будущее представлялось мрачным. Уже невозможно было скрывать, что могущественный противник, от которого путешественники, по их мнению, освободились, позаботился отравить лошадей, прежде чем отделиться от экспедиции, и это указывало на постоянство ненависти, столь же ужасное, как и необъяснимое. С другой стороны, провизии оставалось только на один день, и придется страдать от голода, если до заката солнца не встретится деревня. Этого не пришлось долго ждать. Еще не прошел первый час пути, как вдали показалась группа хижин. Путешественники немного помедлили, гадая о том, какой прием их ждет. На обширной равнине, развертывавшейся перед их глазами, они ничего не различали. Деревня казалась мертвой, поле было пустынно. Виднелись лишь пышный ковер зарослей да просека дороги, на которой кое-где чернели пятна. Барсак и его спутники двинулись к деревне. Они не сделали и километра, как отвратительный запах стеснил им дыхание. Через несколько шагов они были около одного из черных пятен, замеченных издали. Они попятились. Черное пятно оказалось полуразложившимся трупом негра. До самой деревни они насчитали на дороге десять таких похоронных вех. Доктор Шатонней, осмотревший один из трупов, скавал Амедею Флорансу: - Видите, как невелико входное отверстие от пули, поразившей этого человека, и как, наоборот, обширно выходное, когда пуля пронизывает тело насквозь. И вы можете заметить, какие ужасающие разрушения она производит, когда встречает кость. В этих людей стреляли разрывными пулями. - Опять?! - вскричал Амедей Флоранс. - Опять. - Как в того старого негра, о котором мы позаботились в деревушке, во время первого перехода с новым конвоем? - Да, как в тот день, - подтвердил доктор Шатонней. Амедей Флоранс и доктор присоединились к спутникам в молчании. Они в задумчивости спрашивали себя, какое заключение следует вывести из необъяснимого повторения такого ужасного случая? В деревне зрелище было еще страшнее. Многочисленные признаки говорили, что она была местом жестокой битвы. После боя победители сожгли деревню, и большая часть хижин погибла от огня. В уцелевших хижинах нашли трупы. - Смерть этих несчастных произошла, по крайней мере, десять дней назад, - сказал доктор, - и тоже произошла от разрывных пуль. - Но кто же негодяи, устроившие такую резню? - вскричал Сен-Берен. - Может быть, те люди, следы которых мы заметили несколько дней назад? - предположил Амедей Флоранс. - Мы тогда считали, что они опередили нас на двенадцать дней. Это сходится с датой, установленной доктором. - Это, несомненно, они, - с негодованием сказал Барсак. - Так это им мы обязаны недавним приемом в Яхо, - прибавил Флоранс. - Они хотели разграбить Яхо, но деревня окружена "тата", и они не могли туда войти. Вот почему испуганные негры с этого времени держатся .на оборонительном положении. - Это логично, - одобрил доктор Шатонней. - Но кто же эти негодяи, - спросила Жанна Бак-стон, - и не опасно ли для нас их присутствие? - Кто они, я не знаю, - ответил Флоранс, - но мне кажется, что нам не следует бояться. Они опередили нас на десять - двенадцать дней, и так как они на лошадях, то мало вероятно, чтобы мы их когда-нибудь догнали. Через сожженную деревню прошли, не встретив ни одного живого существа. Она была совершенно пустынна, так как те, кого не уничтожили пули, скрылись. Вдобавок, деревня была разграблена. Все, что не истребил огонь, было пущено на ветер. То же зрелище в окрестностях, где расстилались опустошенные поля. Злая, разрушительная воля была очевидна. Во власти самых печальных размышлений путники оставили позади злополучное селение. Вечером остановились в поле. Провизии оставалось лишь на один раз. Ее разделили на две части, из которых одну сохранили на следующее утро. Днем 9 марта встретили две деревни. К первой не могли приблизиться, так как она была защищена "тата", и их встретили, как в Яхо, вторая, незащищенная, была разрушена, сожжена и совершенно пуста, как виденная накануне. - Поистине можно сказать, - заметил Барсак, - что эти люди задались целью создать перед нами пустыню. Замечание было верное. Не убив путешественников иным способом, их решили заморить голодом. - Ба! - умышленно беспечно сказал Амедей Флоранс. - Мы наперекор им все же пройдем эту пустыню. До Кубо не больше полутораста километров. В конце концов это не море переплыть. Уж если мясники и бакалейщики забастовали, то охота доставит нам бифштексы. За исключением Понсена, неспособного владеть оружием, все остальные последовали превосходному совету. К несчастью, высокая трава закрывала вид, а местность была не слишком обильна дичью. За весь день добычу составили только дрофа, две цесарки и две куропатки. Этого едва хватило на четырнадцать человек. Вечером Флоране и доктор заметили, что на месте их лагеря останавливались и другие путешественники. Казалось, время, на которое те их опередили, стало меньше, так как трава была помята не так давно. Пока они рассуждали по этому поводу, их позвал Тонгане. Упали сразу две лошади. Помочь было невозможно, и они погибли после часа мучений. Остались всего две лошади, но и их не суждено было сохранить: они пали 10 марта. Были ли носильщики, нанятые в Каду, напуганы этими постоянными смертями? А может быть, просто они побоялись голода, так как охота 10 марта дала смехотворные результаты? Как бы то ни было, они скрылись ночью с 10 на 11 марта, и когда настало утро, шесть европейцев, Тонгане и Малик оказались без носильщиков, без лошадей и без провизии. На момент они испытали упадок духа, вполне естественный из-за слабости, которую они начали чувствовать. Особенно удручена была Жанна Бакстон, упрекавшая себя за то, что вовлекла своих товарищей в это плачевное путешествие. Она обвиняла себя за их несчастья и просила прощенья. Флоранс почувствовал необходимость бороться со всеобщим унынием. - Какие бесполезные слова! - вскричал он нарочито грубым тоном, обращаясь к Жанне Бакстон. - Мы еще, кажется, не умерли. Охота не была хороша эти дни... Что ж! Завтра она будет лучше, вот и все. - Не забудем, - заметил доктор Шатонней, приходя на помощь репортеру, - что наши негры, сбежав, избавили нас от шести едоков. - В наших обстоятельствах это прямо благодеяние, - заключил Флоранс. - Если бы они не ушли сами, я уж намеревался отправить их к любезным семействам. - Спасибо, господин Флоранс, спасибо, господа, - сказала Жанна Бакстон, глубоко растроганная. - Поверьте, что я никогда не забуду вашей доброты. - Без нежностей, - перебил Флоранс. - Нет ничего хуже перед завтраком. Лучше пойдем на охоту и потом будем есть до несварения желудка. А чувства будем изливать за десертом. Уход носильщиков сделал невозможной переноску тюков, пришлось оставить последнюю палатку и остатки меновых товаров. Жанна Бакстон отныне будет спать на открытом воздухе, если не найдется убежища в покинутой деревне. Потеря предметов обмена не вызвала больших сожалений. К чему они, раз страна пустынна? Впрочем, разве они не имели золота на случай, если станет возможно вести торговлю! В этих печальных обстоятельствах поход возобновился. 12 марта прошли через деревню, где нашли многочисленные трупы негров. Доктор заметил, что смерть этих несчастных произошла недавно, не более двух дней назад. Не следовало ли отсюда заключить, что они догоняют шайку убийц и могут с ней столкнуться в тот или другой день? Несмотря на эту малоутешительную перспективу, они продолжали продвигаться к северу. Что другое могли они сделать? Возвращаться к югу, по дороге, где снова встретятся враждебные или разрушенные деревни, невоз-, можно. Лучше любой ценой достигнуть Нигера, потому что там они могут получить помощь. Истощенные путешественники яа своем пути встре