ения! - Простите, сударь... - начинает Барсак. Но тот перебивает. Охваченный внезапной яростью, он ударяет кулаком по столу и кричит громовым голосом: - Меня называют владыкой! Барсак в эту минуту великолепен. Привычный opaтор, он выпрямляется, кладет левую руку на сердце, а правой делает широкий жест. - С 1789 года французы не имеют владыки! - торжественно заявляет он. Где-нибудь в другом месте торжественность Барсака показалась бы смешной, но перед лицом этого дикого зверя она была благородной, честное слово! Она означала, что мы никогда не согласимся унизиться перед пьяным авантюристом. Мы все одобряем оратора, вплоть до Понсена, который кричит в порыве энтузиазма: - Лишите человека независимости, и вы отнимете у него свободу! Храбрый господин Понсен! Во всяком случае, у него хорошие намерения. Услышав это неоспоримое положение, Гарри Киллер высоко поднимает плеча и осматривает нас снова, как будто он нас еще не видал. Его глаза перебегают от одного к другому с необычайной быстротой. Он останавливает их, наконец, на Барсаке и бросает на него ужасный взгляд. Барсак выдерживает, не моргнув глазом. Поздравляю! Этот сын Юга не только болтлив; он смел и исполнен чувства собственного достоинства. Начальник экспедиции гигантски вырастает в моих глазах. . Гарри Киллеру удается овладеть собой, что, вероятно, с ним случается не часто, и он вдруг спрашивает со спокойствием, столь же внезапным, сколь неожиданно было его бешенство: - Вы говорите по-английски? - Да, - отвечает Барсак. - А ваши товарищи? - Также. - Хорошо, - одобряет Гарри Киллер и тем же хриплым голосом повторяет по-английски. - Что вы явились делать у меня? - Это мы должны, - возражает Барсак, - спросить у вас: по какому праву вы привезли нас сюда силой? - По праву, которое мне принадлежит, - отрезает Гарри Киллер, сразу переходя к необузданному гневу. - Пока я жив, никто не приблизится к моей империи... Его империя? Не понимаю. Гарри Киллер встает. Обращаясь исключительно к Барсаку, осанка которого остается такой же смелой, он продолжает, колотя по столу огромным кулаком: - Да, да, я знаю, ваши соотечественники в Тимбукту спускаются вниз по Нигеру, но они остановятся, или... И вот они осмеливаются подсылать шпионов... Я их разобью, ваших шпионов, как разбиваю этот стакан! И, подтверждая свои слова действием, Гарри Киллер действительно разбивает стакан, разлетающийся на тысячу осколков. - Стакан! - рычит Киллер, поворачиваясь к двери. Охваченный невероятной яростью, буквально взбесившись, с пеной на сжатых губах, он страшен. Его нижняя челюсть, выдавшаяся вперед, придает ему вид дикого зверя, лицо побагровело, глаза налились кровью. Один из черных стражей устремляется ему помочь. Не обращая на него внимания, в исступлении, опершись на стол дрожащими руками, он снова наклоняется к неподвижному Барсаку и кричит, уставившись ему в лицо: - Разве я вас не предупреждал? История с "дунг-коно", придуманная по моему приказу, была первым сигналом. Я поместил на вашем пути сочинителя историй, предсказания которого оправдались по вашей собственной вине. Я же вам подставил проводника, моего невольника Морилире, который пытался в Сикасо остановить вас в последний раз. Все бесполезно! Напрасно я лишил вас конвоя, напрасно изнурял голодом, вы упорно стремились к Нигеру... Ну что же! Вы его достигли, Нигера, вы даже перешли его и знаете то, что хотели знать... Вы далеко зашли! Но как вы расскаже- -те виденное тем, кто вам платит?.. Охваченный необузданным возбуждением, Гарри Киллер ходит большими шагами. Без сомнения, это сумасшедший. Внезапно он останавливается, пораженный неожиданной мыслью. - Но разве вашим местом назначения, - спрашивает он с удивительным спокойствием, - не был Сей? - Да, - отвечает Барсак. - По какой же причине вы изменили направление? Что вы собрались делать в Кубо? Гарри Киллер сопровождает вопрос пронзительным взглядом, и нам становится не по себе. Вопрос неприятный, так как мы условились не произносить имени мисс Бакстон. К счастью, Барсак находит удовлетворительный ответ. - Брошенные конвоем, мы направлялись в Тимбукту, - говорит он. - Почему не в Сикасо? Это гораздо ближе. - Нам казалось лучше идти в Тимбукту. - Гм... - с видом сомнения говорит Гарри Киллер и спрашивает после короткого молчания: - Значит, у вас не было намерения идти на восток, к Нигеру? - Нет, - уверяет Барсак. - Если бы я это знал, - сообщает Гарри Киллер, - вы не были бы здесь сегодня. Хорошенькая штука! Как будто он позаботился нас спросить! Я пользуюсь новым молчанием, последовавшим за нелепым заявлением Гарри Киллера, чтобы взять слово в свою очередь. Я, пишущий эти строки, привык мыслить логически. Меня задевает все, что нелогично. Это на меня производит впечатление оружия, которое в беспорядке. Так вот, в этой истории есть пункт, сбивающий меня с толку. И я говорю с изысканной вежливостью: - Простите, мой дорогой, мне любопытно знать, почему нас позаботились привезти сюда, вместо того, чтобы попросту убить? Ваш капитан Эдуард Руфус и его люди могли это прекрасно сделать, так как мы их не остерегались, и это было бы лучшим способом избавиться от нас. Гарри Киллер хмурит брови и смотрит на меня с презрением. Что за пигмей осмеливается с ним говорить? Однако он удостаивает меня ответом: - Чтобы избежать розысков французских властей, которые вызвало бы истребление экспедиции. Я не совсем удовлетворен и возражаю: - Мне кажется, наше исчезновение будет иметь тот же результат. - Очевидно, - соглашается Гарри Киллер, выказывая на момент здравый смысл. - Мне нужно было заставить вас отказаться от путешествия. Только упрямство привело вас сюда. Я спешу ухватиться за его слова. - Все это можно устроить. Раз вы теперь энаете, что мы не хотели достигнуть Нигера, следует доставить нас туда, откуда взяли, и вопрос будет исчерпан. - Чтобы вы повсюду рассказали о том, что видели? Чтобы вы разоблачили существование этого города, неизвестного миру! - с силой говорит Гарри Киллер. - Слишком поздно. Кто входит в Блекланд, тот никогда не выходит из него! Чтоб ему надорваться! Я уже начинаю привыкать к его выходкам Я не смущаюсь и настаиваю: - А все-таки розыски будут? - Вероятно, - отвечает Гарри Киллер, у которого стрелка барометра снова переходит на хорошую погоду, - но мое положение окажется более выгодным: если я буду открыт и придется сражаться, у меня будет нечто большее, чем в том случае, если бы вы были убиты. - Что же? - Заложники. Он не глуп, этот властитель. Он рассуждает здраво. Но и я прав, расспрашивая его, так как мне теперь ясно, что нас не хотят убить. Приятно! Гарри Киллер снова садится в кресла Непонятный субъект! Теперь он снова абсолютно спокоен и владеет собой. - Рассмотрим положение, - говорит он ледяным тоном, новым для нас. - Вы в Блекланде и из него не выйдете. Ваша судьба зависит от вас самих. Я никому не даю отчета. Я могу держать вас в тюрьме или убить, или дать свободу в пределах моей империй. Он смеется над нами! - Это зависит от вас, - продолжает Гарри Киллер, обращаясь преимущественно к господину Бареаку, которого рассматривает как нашего начальника. - Вы будете у меня заложниками или... Гарри Киллер делает паузу. Господин Барсак смотрит на него с удивлением. Кем же мы еще могли бы быть? - Или сотрудниками, - холодно заканчивает Гарри Киллер. Предложение Гарри Киллера приводит нас в величайшее изумление. Мы буквально остолбенели. А он продолжает тем же холодным тоном. - Не думайте, что я ошибаюсь насчет движений французских войск. Если обо мне еще не знают, то все же, рано или поздно, я буду открыт. И тогда придется ида воевать, или торговать. Не думайте, что я боюсь битвы. Я в состоянии защищаться. Но война - не единственный выход. Колонизация Петли Нигера займет Францию на долгие годы. Какой ей интерес рисковать поражением, двигаясь против моей воли на восток, через песчаный океан, который только я могу превратить в плодородные равнины? Выгодная торговля может повести к союзу... Он насквозь пропитан тщеславием, этот странный человек! И он не сомневается, что Французская Республика войдет в союз с ним, с этим прыщеватым тираном! - С вами? - восклицает остолбеневший Барсак, выражая общую нашу мысль. Еще немного, и разразятся буря. В самом деле, спокойствие длилось слишком долго. Это уже становится однообразным. - Вы не находите меня достойным? - краснеет Гарри Киллер; его глаза сверкают, он опять стучит кулаком по ни в чем неповинному столу. - Или надеетесь ускользнуть от меня? Вы не знаете моего могущества... - Он встает и заканчивает угрожающим голосом: - Вы его узнаете. По его зову входит конвой. Нас уводят. Мы подымаемся по бесконечным лестницам и проходим обширную террасу, за которой идут другие лестницы. Наконец, мы входим на платформу башни; там к нам присоединяется Гарри Киллер. Этот человек изменчив, как волна. У него нет полумер. Он мгновенно переходит от безумной ярости к. ледяному спокойствию я обратно. Сейчас в нем нет и следа недавней злобы. - Вы на высоте сорока метров, - говорит он тоном Проводника, объясняющего окружающую панораму. - Горизонт находится на расстоянии двадцати трех километров. Вы можете убедиться, что, насколько хватает взор, пустыня превращена в плодородные поля. Империя, властителем которой я являюсь, достигает трех тысяч квадратных километров. Такова работа, выполненная в десять лет. Гарри Киллер на мгновение останавливается. Достаточно насытив свою гордость, на сей раз вполне законную, он продолжает: - Если кто-нибудь попытается проникнуть в это пространство или уйти из него, я буду немедленно предупрежден тройным кольцом постов, устроенных в пустыне и соединенных телефоном с дворцом... Вот объяснение оазисов и телеграфных столбов, виденных мной. Но послушаем Гарри Киллера, который, показывая нам воздвигнутый на середине платформы стеклянный фонарь, похожий на фонарь маяка, но гораздо больших размеров, продолжает тем же тоном: - Никто не может пересечь против моей воли защитную зону шириной в километр, расположенную в пяти километрах от стен Блекланда, которую ночью освещают мощные прожекторы. Благодаря оптическому устройству этот инструмент, получивший название циклоскопа, выпрямляет по вертикали круговую полосу земли, все пункты которой, необычайно увеличенные, постоянно находятся перед глазами стража, находящегося в дентре аппарата. Войдите в циклоскоп, я вам разрешаю, и убедитесь сами. Наше любопытство страшно возбуждено; мы пользуемся разрешением и входим в фонарь через стеклянную дверку, сделанную в форме чечевицы, вращающейся на шарнирах. Внешний мир тотчас меняет свой вид. Куда бы мы ни посмотрели, мы видим вертикальную стенку, разделенную черной сеткой на множество квадратиков. Основание этой стенки отделено от нас темной бездной, а верх подымается на удивительную высоту, заполненную каким-то молочным светом. Скоро мы начинаем различать, что, цвет стенки не однообразен, а, напротив, она состоит из множества разноцветных пятен, с довольно неясными очертаниями, Внимательно вглядевшись, мы узнаем в этих пятнах деревья, поля, дороги и людей, работающих на полях; все предметы настолько увеличены, что можно узнавать их без усилий. - Вы видите этих негров, - говорит Гарри Киллер, указывая на два пятна, разделенные большим промежутком. - Предположим, им пришла идея убежать. Смотрите, это недолго! Он хватает трубку телефона. - Сто одиннадцатый круг. Отделение тысяча пятьсот двадцать восьмое, - говорит он. Потом, беря вторую трубку, добавляет: - Четырнадцатый круг, отделение шесть тысяч четыреста второе. - Наконец, поворачивается к нам: - Смотрите хорошенько. После недолгого ожидания, во время которого ми не замечаем ничего особенного, одно из пятен внезапно скрывается за облачком дыма. Когда дым рассеивается, пятна уже нет: оно исчезло. - Что стало с человеком, который там работал? - спрашивает мадемуазель Морна прерывающимся от волнения голосом. - Он мертв, - хладнокровно отвечает Гарри Киллер. - Мертв! - кричим мы. - Вы без всякого повода убили этого несчастного! - Успокойтесь, это только негр, - спокойно отвечает Гарри Киллер, - дешевый товар. Легко достать сколько угодно. Он уничтожен воздушной миной. Особый сорт ракеты, с дальностью боя в двадцать пять километров. Можете оценить ее скорость и точность! Пока мы слушаем объяснения, насколько позволяет нам волнение, вызванное этой отвратительной жестокостью, что-то появляется в нашем поле зрения, быстро поднимается по стене, и второе пятно также исчезает. - А этот человек? - с трепетом спрашивает мадемуазель Морна. - Он тоже погиб? - Нет, - отвечает Гарри Киллер.- Этот пока жив. Вы его сейчас увидите. Он выходит, стража выталкивает нас. Мы снова на площадке башни. Мы смотрим вокруг и видим приближающийся со скоростью метеора аппарат, подобный тем, которые привезли нас сюда. Под его нижней плоскостью мы различаем качающийся предмет. - Вот планер, - говорит Гарри Киллер, сообщая нам название летательной машины. - Менее чем через минуту вы узнаете, можно ли войти сюда или выйти против моей воли. Планер быстро приближается. Он растет на глазах, Нас охватывает внезапная дрожь: предмет, качающийся внизу, - это негр, которого огромные клещи схватили поперек туловища. Планер все приближается... Вот он проходит над башней... Ужас! Клещи открываются, и несчастный негр разбивается у наших ног. Из размозженной головы во все стороны вылетает мозг, и мы забрызганы кровью. У нас вырывается крик негодования. Но мадемуазель Морна не только кричит, она действует. Бледная, со сверкающими глазами, с обескровленными губами, она отталкивает удивленных стражников и бросается к Гарри Киллеру. - Трус! Презренный убийца! - кричит она ему в лицо, и ее маленькие руки хватают бандита за горло. Тот легко освобождается. Двое людей оттаскивают от него смелую девушку. Мы дрожим за ее судьбу. Увы! Мы не можем помочь ей. Стража схватила нас и держит, К счастью, деспот в данный момент, кажется, не имеет намерения наказать нашу храбрую компаньонку. Рот его свирепо искажен, но какое-то выражение удовольствия мелькает в глазах, устремленных на дрожащую девушку. - Эй! Зй! - говорит он довольно добродушно. - Решительная малютка! - Потом отталкивает ногой останки несчастного негра. - Ну! Не стоит волноваться из-за пустяков, моя крошка. Он спускается, нас тащат за ним и снова вводят в ту же комнату с единственным сиденьем, которую мы по этой причине прозвали "тронной залой". Гарри Киллер усаживается на своем "троне" и смотрит яа нас. Что я говорю: "на нас"? По правде говоря, он смотрит только на мадемуазель Морна. Он не спускает с нее своих ужасных глазг в которых загорается скверный огонь. - Вы теперь знаете мое могущество, - говорит он, наконец, - я вам доказал, что мои предложения нельзя презирать. Я их возобновляю в последний раз. Мне говорили, что среди вас есть депутат, доктор, журналист и два бездельника... Что касается Понсена, пусть! Но бедный Сен-Берен, какая несправедливость! - Депутат в случае надобности будет торговать с Францией, для доктора я построю больницу, журналист станет работать в "Блекландском громе". Я посмотрю, как можно использовать двух остальных. Еще малютка. Она мне нравится... Я на ней женюсь. Как гром поражает нас это неожиданное заключение. Но чего ждать от безумца?! - Ничего этого не будет, - твердо заявляет господин Барсак. - Отвратительные преступления, свидетелями которых мы стали, не поколебали нас, напротив! Мы вынесем насилие, если будет нужно, но что бы ни случилось, останемся только вашими пленниками или жертвами. Что же касается мадемуазель Морна... - Ага! Так мою будущую жену зовут Морна? - перебивает Гарри Киллер. - Морна меня зовут или иначе, - кричит наша компаньонка, обезумев от гнева, - знайте, что я смотрю на вас, как на дикого зверя, как на презренное и отвратительное существо, и считаю ваше предложение самой гнусной обидой, самой постыдной, самой... Слова останавливаются в горле мадемуазель Морна, и она разражается рыданиями. Гарри Киллер смеется. Погода решительно становится благоприятной. - Хорошо! Хорошо! - говорит он. - Это не к спеху. Я даю вам месяц на размышление. Но барометр внезапно падает, и хорошей погоде конец. Киллер поднимается и кричит громовым голосом: - Увести их! Господин Барсак одно мгновение сопротивляется стражам и обращается к Гарри Киллеру: - Что вы сделаете с нами через месяц? Ветер опять поворачивается. Деспот больше не занимается нами, его дрожащая рука подносит к губам стакан с вином, которое он только что налил, - Не знаю... - нерешительно отвечает он на вопрос Барсака без всяких признаков злобы и поднимает глаза к потолку. - Может быть, прикажу вас повесить... ОТ 26 МАРТА ДО 8 АПРЕЛЯ Как рассказал Амедей Флоранс, пять пленников вышли из "тронной залы", глубоко потрясенные свиданием с Гарри Киллером. Смерть двух несчастных негров, и особенно ужасная судьба второго глубоко взволновали их. Неужели могли жить на свете такие свирепые существа, чтобы причинять подобные страдания беспричинно, из каприза, с единственной целью доказать свое отвратительное могущество? По окончании волнующего свидания их ждал приятный сюрприз. Без сомнения, Гарри Киллер, предоставив месяц на размышление, хотел подкупить пленников хорошим обращением. Как бы то ни было, двери камер больше не закрывались, как до этого, и они свободно могли гулять по галерее, которая стала общей комнатой и где можно было собираться когда угодно. С одного конца галереи вела лестница на верхнюю площадку углового бастиона, в котором были расположены камеры. Она была отдана в их распоряжение. И если они не могли пользоваться этим преимуществом в жаркие часы дня, то, напротив, чувствовали живейшее удовольствие, находясь там на свежем воздухе вечером так долго, как хотели, и никто им в этом не мешал. В этих условиях жизнь была не так уж тяжела, и они были настолько довольны, насколько позволяло лишение свободы и законное беспокойство о будущем. Камеры, галерея и терраса составляли настоящие обособленные апартаменты, и ничто не напоминало бы тюрьмы, если бы не стража за запертой дверью галереи со стороны, противоположной лестнице. Голоса караульных и бряцание оружия постоянно напоминали пленникам о недосягаемой для них свободе. Домашние услуги нес Чумуки, проявлявший большое усердие. Но он появлялся только для уборки камер и подачи кушаний, в остальное время пленники не видели негодяя, которому отчасти были обязаны своими несчастьями. Днем они собирались вместе, гуляли по галерее, а на закате поднимались на платформу, куда Чумуки обычно подавал им обед. Бастион, в который они были заключены, имел квадратную форму и занимал западный угол дворца; двумя сторонами он возвышался над обширной террасой, от которой его отделяла цепь внутренних дворов. По этим дворам пленники шли в центральную башню, где видели циклоскоп. Один из двух других фасадов дворца поднимался над расположенной между дворцом и заводом эспланадой, огромная стена которой примыкала к Ред Риверу; другой фасад отвесно спускался в реку с высоты около тридцати метров. Бегство отсюда было немыслимо. Не говоря о невозможности ускользнуть от бдительности Гарри Киллера, действенность которой он так жестоко показал, нечего было даже думать выйти из дворца. Да если бы и удалось спуститься с бастиона на террасу, это не привело бы ни к чему: там беспрестанно сновали советники, Веселые ребята и Черная стража. Не больше выиграли бы они, попав на эспланаду, окруженную со всех сторон неприступными стенами. Только Ред Ривер мог послужить выходом, но пленники не владели ни лодкой, ни средством спуститься по вертикали с высоты тридцати метров. С платформы они могли проследить взглядом течение реки. И вверх и вниз по течению она скрывалась среди двух рядов деревьев, уже достигавших значительной вышины, хотя были посажены только десять лет назад. За исключением Публичного парка, скрытого от них дворцом, весь Блекланд развертывался перед глазами пленников. Они видели его три секции, разделенные высокими стенами, полукруглые концентрические улицы, восточный и западный кварталы с их немногочисленным белым населением и центр, где на рассвете, перед тем как рассеяться по полям, кишела многочисленная толпа негров. Их взгляды устремлялись и на завод, но то, что они видели, давало им слишком мало сведений об этом втором городе, заключенном в первом, с которым он, казалось, не имел никакого сообщения. Каково было назначение различных сооружений, увенчанных трубой, откуда никогда не поднимался столб дыма? Зачем там поднималась башня, подобная дворцовой, но значительно более высокая, в сто с лишним метров вышины? И к чему этот необъяснимый пилон - решетчатое сооружение, замеченное Амедеем Флорансом в момент прибытия в Блекланд? Что означали обширные сооружения, возвышавшиеся в огороженной части у берега Ред Ривера, из которых некоторые были покрыты толстым слоем земли, с зеленеющей травой наверху? Для каких надобностей служила эта вторая, более значительная часть, содержавшая огороды и сады? Зачем высокая металлическая стена, составляющая особую ограду этого места? Зачем у ее основания проходит широкий и глубокий ров? И для чего вообще эта ограда, если оба ее конца не примыкают ни к реке, ни к эспланаде, а за ней существует вторая, после которой начинаются поля? Казалось, хотели одновременно дать этому местечку дополнительную защиту и создать невозможность прямого сообщения с наружным миром. Все это было необъяснимо. Спрошенный на этот счет Чумуки мог только сказать, что название внутреннего города - Завод. Слово "завод" он выговаривал с каким-то суеверным страхом, немилосердно коверкая его. Впрочем, Чумуки, как новобранец Гарри Киллера, не мог больше и знать и был даже неспособен объяснить причины проявляемого им страха, который, очевидно, был только отголоском общего настроения в городе. Какая-то сила скрывалась за глухой стеной, ведущей к дворцу. Какова сущность этой силы? Смогут ли они когда-нибудь это узнать и обратить на пользу себе? Если их свободу явно ограничили, как уже говорилось, нельзя было того же сказать о Жанне Бакстон. По приказу Гарри Киллера, Чумуки объявил, что она может без всяких ограничений ходить по дворцу и эспланада Ей только запрещалось переходить Ред Ривер, чего она, впрочем, и не могла бы сделать, так как караул Веселых ребят постоянно охранял Дворцовый мост. Бесполезно говорить, что молодая девушка не воспользовалась разрешением: что бы ни случилось, судьба ее не должна отличаться от судьбы ее товарищей по несчастью. И она оставалась пленницей, к великому изумлению Чумуки, который, со своей стороны, считал великолепным предложение, сделанное его бывшей госпоже. - Твоя остаемся в тюрьме, нехорошо, - говорил он. - Когда твоя женится на Господине, хорошо. Твоя освободит тубабы. Но Жанна Бакстон равнодушно слушала эти похвальные речи в негритянском стиле, и Чумуки напрасно расточал красноречие. Когда пленники не собирались на галерее или платформе бастиона, они занимались на досуге кто чем хотел. Барсак имел слабость сверх меры возгордиться твердой позицией, которую занял при свидании с Гарри Киллером. Заслуженные комплименты воспламенили его тщеславие, и он готов был, не моргнув глазом, идти на муки, чтобы только получить новые похвалы. Все его чувства отливались в форме ораторских выступлений; с тех пор он неустанно работал над речью, которую произнесет перед тираном при первом удобном случае; он отделывал и переделывал мстительное обращение, которое "импровизированно" бросит Киллеру в лицо, если тот осмелится возобновить свои постыдные предложения. Доктор Шатонней и Сен-Берен, излечившийся от прострела, оба оказались "безработными"; один из-за отсутствия больных, другой в силу обстоятельств, мешавших ему заниматься любимым спортом. Оба они чаще всего составляли компанию Жанне Бакстон, пытаясь ее утешить. Воспоминание об отце, покинутом в уединении замка Гленор, тем более удручало девушку, что она теперь чувствовала себя способной смягчить неизлечимое отчаяние старца. Сможет ли она когда-нибудь принести ему еще не полные, но уже волнующие доказательства невиновности Джорджа Бакстона? Амедей Флоранс большую часть времени употреблял на ведение ежедневных записок. Ни на один день он не уклонился от выполнения профессионального долга. Если ему удастся вернуться в Европу, то, по крайней мере, приключения экспедиции Барсака станут известны до мельчайших подробностей. Что касается Понсена, он не говорил и не делал ничего, не считая занесения в объемистый блокнот таинственных знаков, которыми так долго интересовался Амедей Флоранс. - Не будет ли с моей стороны нескромностью, господин Понсен, - осмелился однажды репортер обратиться к своему молчаливому компаньону, - опросить, что вы пишете с таким старанием? Физиономия Понсена расцвела. О нет, это не будет нескромностью! Понсен, напротив, бесконечно польщен, что кто-то обратил внимание на его труды и проявил к ним интерес. - Сейчас я решаю задачу, - сказал он с важным видом. - Ба! - вскричал репортер. - Да, сударь. Вот я сейчас занимаюсь такой: "А в два раза старше, чем был В, когда А было столько лет, сколько теперь В. Когда В будет в таком возрасте, в каком сейчас А, сумма их лет составит N. Сколько лет А в В?" Обозначая возраст А через х... - Да это не задача, ваша маленькая выдумка, господин Понсен! - вскричал Амедей Флоранс. - Это просто китайская головоломка! И это упражнение вас забавляет? - Скажите, страстно увлекает! Эта задача особенно изящна. Я без устали решаю ее с детства. - С детства?!. - переспросил ошеломленный Флоранс. - Да, сударь! - не без тщеславия уверил Понсен. - Я сегодня решил ее в тысяча сто девяносто седьмой раз, в у меня получился для А ответ 4788 лет и 3591 год для В. - Это немолодые люди, - заметил Амедей Флоранс, не моргнув глазом. - Ну, а остальные тысяча сто девяносто шесть решений... - Не менее верны. Все числа, кратные девяти, удовлетворяют уравнению, и количество точных решений бесконечно. Пусть я даже буду жить десять тысяч лет, я никогда не исчерпаю их все. Если мы примем возраст А за х, а возраст В за у... - Ах нет, господин Понсен! - перебил испуганный Флоранс. - Лучше я предложу вам другую задачу, которая, по крайней мере, будет иметь для вас прелесть новизны. - С удовольствием, - ответил Понсен, вооружаясь карандашом, чтобы записать условие. - Три человека, - диктовал Амедей Флоранс, - один ростом в 1 метр 90 сантиметров, другой в 1 метр 68 сантиметров и третий в 27 сантиметров, пробежали 332 километра в 28 дней. Сколько километров пробегут за одну секунду 8 человек, из которых двое безногих, если известно, что их средний возраст 45 лет? - Это задача на тройное правило, - сказал Понсен, глубокие морщины на лбу которого указывали на серьезное раздумье. - Вы решите это на свежую голову, - поспешил посоветовать Амедей Флоранс. - И такие вычисления вы заносите в книжку во все время путешествия? - Совсем нет, господин Флоранс! - запротестовал Понсен с значительным видом. - Задачи для меня лишь развлечение, отдых, игра ума. Обычно я занимаюсь вопросами гораздо более серьезными и высокими, поверьте! - Осмелюсь ли спросить... - Я - статистик, - скромно признался Понсен. - Значит, здесь содержится статистика? - спросил Флоранс, показывая на знаменитый блокнот. - Да, сударь, - ответил Понсен, положительно опьяневший от энтузиазма. - Эти заметки содержат неистощимые копи сведений! Я открыл поразительные вещи, сударь! Понсен открыл книжку и начал быстро перелистывать страницы. - Вот посмотрите на это, сударь, - вскричал он, показывая запись, датированную 16 февраля. - За 62 дня мы видели 9 стад антилоп, содержащих в целом 3 907 голов, сосчитанных мною, что в среднем дает на одно стадо 434 и одиннадцать сотых антилопы. В один год - это математика! - мы встретили бы 46 и девяносто три сотых стада, то есть 20 372 и семьдесят две сотых антилопы. Отсюда вытекает ма-те-ма-ти-че-ски, что 54 600 квадратных километров, которыми исчисляется площадь Петли Нигера, содержат 556 166 и восемьсот девяносто четыре тысячных антилопы. Это, как я полагаю, ценный результат с зоологической точки зрения! - В самом деле... в самом деле... - забормотал ошеломленный Амедей Флоранс. - Удивительнейшие вещи, я вам говорю! - бегло продолжал Понсен. - Я знаю, например, что в Петле Нигера содержится в среднем девять тысячных каймана и двадцать семь десятитысячных гиппопотама на метр течения реки! Что она произведет в этом году 682 квадратилиона 321 триллион 233 миллиарда 107 миллионов 485 тысяч и 1 зерно проса! Что здесь ежедневно рождается в среднем двадцать восемь тысячных ребенка на каждую деревню и что эти двадцать восемь тысячных содержат двести шестьдесят семнадцатитысячных девочки и сто девяносто девять семнадцатитысячных мальчика! Что рисунки, нататуированные на коже негров этой области, будучи приложены друг к другу, накроют сто три тысячи пятьсот двадцать восьмых окружности земного шара! Что... - Довольно!.. Довольно, господин Понсен! - перебил Флоранс, затыкая уши. - Это восхитительно, в самом деле, но чересчур сильно для меня, признаюсь. Последний вопрос! Эти иероглифы, которые я имел однажды вольность переписать, имеют такой же смысл? - Безусловно, - заявил Понсен. - 5 д. и 12 ф. представляют дату и попросту обозначают 5 декабря и 12 февраля. Пр. д. значит пройденные деревни, м. - мужчины, в ср. - в среднем, ж. - женщины, н.кд. - на каждую деревню, кв. км - квадратные километры и так далее. Это все очень просто. А самое интересное, это заключение, то есть общее количество населения в Петле Нигера. Вы видите запись на 5 декабря, нас в ц., то есть население в целом: 1 479 114 человек. - Да, я вижу, - сказал Флоранс, - но я вижу также под датой 12 февраля: нас в ц. 470652. Какое из этих чисел верное? - Оба, - заверил Понсен. - Первое верно на 5 декабря, а второе на 12 февраля. - Выходит, что в промежутке произошла ужаснейшая эпидемия, о которой мы ничего не слышали? - Я этого не знаю, и не хочу знать, - с великолепным презрением заявил Понсен. - Статистик, достойный своего имени, не должен размышлять, сударь! Он смотрит, наблюдает, все подсчитывает, подсчитывает здесь и там, и из его исследований, наблюдений, вычислений результаты вытекают сами собой. Неважно, что они меняются! Это ма-те-ма-ти-че-ски неизбежно, если изменяются данные. Такая подробность не мешает сложению быть сложением, вычитанию - вычитанием, умножению... - Умножением и так далее. - И так далее, - машинально повторил Понсен. - Статистика - неизменяемая наука, но она постоянно эволюционирует, сударь! Удовлетвордв любопытство настолько, что даже этого не ожидал, Амедей Флоранс поспешил закончить разговор на этой восхитительной истине. Собираясь вместе, пленники вели разговоры гораздо более серьезные. Как и можно думать, они чаще всего разговаривали о своем положении и о том, от кого оно зависело, о Гарри Киллере, который произвел на них неизгладимое впечатление. - Кем мог бы быть этот субъект? - спросил однажды Барсак. - Он англичанин, - ответила Жанна Бакстон. - Его акцент не позволяет в этом сомневаться. - Пусть англичанин, - ответил Барсак, - но это ничего не объясняет. Во всяком случае, он человек необыкновенный. Создать такой город в десять лет, преобразить пустыню, привести воду туда, где ее не знали веками, - это доступно лишь гению, вооруженному обширными научными знаниями. Неоспоримо, что этот авантюрист наделен чудесными дарованиями. - Это тем более непонятно для меня, - сказал Амедей Флоранс, - что я считаю Гарри Киллера сумасшедшим. - Он по меньшей мере полусумасшедший, - подтвердил доктор Шатонней, - но полусумасшедший алкоголик, что еще ужасней. - Соединение этих двух качеств, - сказал Амедей Флоранс, - создает классический тип деспота, то есть человека, поддающегося каждому своему побуждению. Судьба дала ему власть, и он распоряжается ею, как избалованный ребенок. Не терпя ни малейшего сопротивления, он мгновенно переходит от бешенства к спокойствию и обратно, и проявляет глубокое презрение к человеческой жизни, разумеется, к чужой. - Подобные типы нередки в Африке, - объяснил доктор Шатонней. - Привычка жить постоянно в обществе людей, гораздо ниже стоящих по положению, которыми можно бесконтрольно распоряжаться, часто превращает в жестоких сатрапов1 тех европейцев, которых не защищают от такой заразы твердый характер и возвышенная душа. Деспотизм - местная болезнь колоний. Гарри Киллер зашел немного дальше других, вот и все. - По-моему, он сумасшедший, я это повторяю, - заключил разговор Амедей Флоранс, - а на сумасшедших нельзя рассчитывать. Сейчас он о нас забыл, а, быть может, через пять минут прикажет казнить. Но мрачные предположения Амедея Флоранса не оправдывались, и ближайшая неделя не принесла ничего нового. Зато 3 апреля произошли два события совершенно различного характера. Около трех часов дня пленники были приятно удивлены появлением Малик. Негритянка бросилась к ногам Жанны Бакстон и с трогательным пылом целовала руки своей госпожи, тоже очень взволнованной. Оказалось, что маленькую негритянку не перевезли на планере, как других пленников, и она прибыла с четырнадцатью стрелками и двумя сержантами бывшего конвоя, по этапам, в продолжение которых ей пришлось испытывать дурное обращение. Пленники не спрашивали о Тонгане, так как, судя по ее печали, она ничего о нем не знала. Два часа спустя после появления Малик произошло событие совсем другого характера. Около пяти часов в галерею прибежал возбужденный Чумуки. Он объявил, что его прислал Гарри Киллер с приказом привести к Господину мадемуазель Морна, его будущую жейу. Пленники ответили отказом, и Чумуки пришлось ретироваться, несмотря на его настояния. Лишь только он ушел, началось живое обсуждение странного приглашения Гарри Киллера. Все соглашались, что Жанне не следовало ни под каким предлогом отделяться от них. 1 Сатрап - в древней Персии начальник области. Сейчас это слово означает жестокого, самовластного начальника, самодура. - Благодарю вас, друзья мои, - сказала Жанна Бакстон, - за смелое покровительство, но не думайте, что я буду беззащитна в присутствии этого животного, не являющегося неуязвимым. Вас обыскивали, но подобные предосторожности сочли излишними по отношению к женщине, и у меня осталось оружие, - Жанна Бакстон показала кинжал, найденный в могиле брата, который она носила за корсажем. - Будьте уверены, - заключила она, - в случае надобности я сумею им воспользоваться! Едва она спрятала кинжал, как Чумуки возвратился совершенно растерянный. Гарри Киллер пришел в ярость, узнав ответ мадемуазель Морна, и потребовал, чтобы она явилась к нему немедленно. Если она не подчинится, все шесть пленников будут немедленно повешены. Колебания были неуместны, и Жанна Бакстон, не желая подвергать подобной опасности тех, кого она же и вовлекла в это приключение, решила уступить, несмотря на сопротивление товарищей. Они напрасно пытались задержать ее силой. На призыв Чумуки в галерею ворвались негры, отделили мужчин, и Жанна Бакстон исчезла. Она вернулась только в восемь вечера после трех долгих часов отсутствия, в течение которых ее товарищи и особенно несчастный Сен-Берен, плакавший горючими слезами, испытывали страшное беспокойство. - Ну? - закричали все в один голос, увидев ее. - Все кончилось хорошо, - ответила молодая девушка, еще дрожа. - Чего он от вас хотел? - Просто желал меня видеть, не больше. Когда я пришла, он уже начал пить, что, по-видимому, вошло в его привычки, и был полупьян. Он пригласил меня сесть и стал делать комплименты в своем духе. Он сказал, что я ему пришлась по вкусу, что приятно будет иметь маленькую хозяйку в моем роде, хвалился могуществом и богатством, которые огромны, если ему верить, и которыми я буду наслаждаться, как и он, когда стану его женой. Я слушала спокойно, напомнив ему, что нам дан месяц на размышление, из которого прошла лишь неделя. Как ни странно, он не рассердился. Мне кажется, я имею на этого безумца некоторое влияние. Он уверял, что примет решение не раньше месяца, но при условии, что я буду посвящать ему послеобеденные часы... - Так тебе придется туда возвращаться, моя бедная крошка? - вскричал в отчаянии Сен-Берен. - - Это неизбежно, - ответила Жанна Бакстон, - но я думаю, что не подвергаюсь большому риску, судя по первому дню. После семи часов он совершенно опьянел, и моя роль состояла в том, что я набивала трубку и наполняла стакан до момента, когда это животное начало храпеть, чем я и воспользовалась, чтобы вернуться к вам. Начиная с этого дня Жанна Бакстон, действительно, ежедневно отправлялась в три часа к Гарри Киллеру и оставалась у него до восьми часов. По ее рассказам, договор выполнялся без нарушений. Часы эти проходили всегда одинаково. Жанна заставала деспота в компании советников, которым он отдавал распоряжения, выказывая блестящий ум. В его инструкциях не было ничего особенного: они относились к управлению городом или к сельским работам, - и управление Блекландом не имело бы ничего таинственного, если бы Гарри Киллер по временам не наклонялся к уху одного из советников, чтобы сделать какое-нибудь секретное распоряжение, сущности которого Жанна не знала. Совет продолжался до четырех часов, потом все удалялись, а Жанна Бакстон оставалась с Гарри Киллером. Но вскоре он оставлял ее одну. В половине пятого ежедневно он исчезал через маленькую дверь, ключа от которой никому не доверял. Куда он уходил, Жанна не знала. В первые три дня вскоре после ухода Гарри Киллера до слуха Жанны Бакстон начинали доноситься странные звуки, похожие на отдаленные стоны пытаемого человека. Эти стоны продолжались четверть часа, потом прекращались, и после получасового отсутствия Гарри Киллер возвращался в превосходном настроении. Жанна набивала ему трубку, наполняла стакан, и он пил до полного опьянения. В продолжение трех дней Жанна Бакстон поджидала прихода Гарри Киллера в комнате, где он ее оставлял. Но скоро отдаленные стоны, выражавшие страдания, прекратить которые было не в ее власти, стали для нее невыносимыми. Она взяла привычку во время его получасового отсутствия гулять по дворцу, прислуга которого и дежурные Веселые ребята начали к ней привыкать и даже оказывали некоторое почтение. Каждый вечер приходил момент, когда опьянение отдавало Гарри Киллера в ее полную власть. Молодой девушке легко было убить пьяного тирана, поразив его кинжалом, найденным на останках ее несчастного брата. Однако она этого не делала: ее ужасала мысль о нападении на беззащитного, как бы он ни был отвратителен. Да и, кроме того, какую пользу принесло бы убийство?! После смерти Гарри Киллера останутся шайка негодяев, называемых советниками, полудикая Черная стража и весь подозр