ганель. - Конечно, потерпевшие крушение попали в плен к туземцам, как они предвидели. Но значит ли это, что они, подобно вам, уведены к северу от тридцать седьмой параллели? - Да, сэр, это вполне возможно, - ответил Айртон, - враждебные туземные племена избегают жить вблизи районов, подвластных англичанам. - Это очень осложнит наши поиски, - проговорил озабоченно Гленарван. - Как найти следы пленников среди такого огромного материка? Все молчали. Тщетно Элен вопросительно вглядывалась в спутников - она не находила ответа. Даже Паганель, вопреки обыкновению, был нем. Его всегдашняя изобретательность изменила ему. Джон Манглс расхаживал по зале большими шагами, точно находился в затруднительном положении - и не в зале, а на палубе своего судна. - Что бы вы предприняли, мистер Айртон? - обратилась к моряку Элен. - Я, мадам, вернулся бы на "Дункан", отправился бы на место крушения, - с живостью ответил Айртон. - И там действовал бы сообразно обстоятельствам, а быть может, указаниям, которые послал бы мне счастливый случай. - Правильно, - промолвил Гленарван, - только придется обождать, пока починят "Дункан". - Значит, у вас на судне имеются повреждения? - спросил Айртон. - Да, - отозвался Джон Манглс. - Серьезные? - Нет, но для исправления нужно такое оборудование, которого у нас на судне нет. У винта погнулась лопасть, и починить ее можно только в Мельбурне. - А разве нельзя идти под парусами? - спросил боцман. - Можно. Но только, если ветер будет встречный, то наш переход до залива Туфолда займет слишком много времени, а, кроме того, зайти в Мельбурн все равно необходимо. - Так пусть "Дункан" плывет в Мельбурн, - воскликнул Паганель, - а мы без него доберемся до залива Туфолда! - Каким образом? - поинтересовался Джон Манглс. - Мы пересечем Австралию так же, как пересекли Южную Америку: следуя вдоль тридцать седьмой параллели. - А что же будет с "Дунканом"? - с какой-то особой настойчивостью спросил Айртон. - Либо "Дункан" найдет нас, либо мы найдем "Дункан". Если разыщем капитала Гранта, то вместе с ним вернемся в Мельбурн. Если продлим поиски до побережья, то "Дункан" отправится туда за нами. Кто возражает против этого плана? Вы, майор? - Нет, - ответил Мак-Наббс, - если только переход через Австралию возможен. - Настолько возможен, что я предлагаю миссис Гленарван и мисс Грант присоединиться к нам, - ответил ученый. - Вы серьезно говорите, Паганель? - спросил Гленарван. - Вполне серьезно, мой дорогой лорд. Это переход в триста пятьдесят миль, не больше. Делая по двенадцати миль ежедневно, мы закончим его менее чем в месяц, как раз за то время, какое потребуется для ремонта "Дункана". Вот если б необходимо было пересечь Австралийский материк под более низкой широтой, там, где простираются его необозримые безводные пустыни с нестерпимым зноем, словом, если б надо было преодолеть то, перед чем отступали самые смелые путешественники, ну, тогда иное дело. А тридцать седьмая параллель проходит через провинцию Виктория, через английский край, почти всюду заселенный, с проезжими дорогами и железнодорожным движением. Это путешествие можно сделать даже в коляске, если угодно, и в повозке, что предпочтительней. Это вроде поездки из Лондона в Эдинбург, не опаснее. - А дикие звери? - спросил Гленарван, желая предусмотреть все возможные возражения. - В Австралии нет хищников. - А дикари? - Под этой широтой нет дикарей, кроме того, они не так опасны, как новозеландцы. - А беглые каторжники? - В южных провинциях Австралии их нет. Они встречаются только в восточных колониях. Провинция Виктория не дает "права убежища" беглым каторжникам и даже издала в этом году закон, воспрещающий допуск на ее территорию людей, отбывших наказание в других провинциях. В этом году управление провинции Виктория пригрозило одной пароходной компании лишить ее субсидии, если суда этой компании будут продолжать, погрузку угля в портах западного побережья, где разрешается проживать ссыльным. Неужели вы, англичанин, и этого не знаете! - Я не англичанин, - ответил Гленарван. - То, что рассказал вам мистер Паганель, совершенно верно, - заявил Падди О'Мур. - Не только в провинции Виктория, но и во всей Южной Австралии, в Квинсленде и даже в Тасмании - нигде не допускают бывших каторжников. С тех пор как я живу на этой ферме, я не слыхал ни об одном каторжнике. - Я тоже никогда ни одного не встречал, - заметил Айртон. - Вот видите, друзья мои, - закончил Жак Паганель, - в этих краях очень мало дикарей, никаких диких зверей, никаких каторжников, а много ли найдется мест в Европе, о которых можно было бы сказать то же самое? Итак, решено? - Как ваше мнение, Элен? - обратился к жене Гленарван. - Наше общее мнение, дорогой Эдуард, - ответила она, поворачиваясь к остальным путешественникам: - В дорогу! В дорогу! 8. ОТЪЕЗД Гленарван обычно не откладывал исполнение принятого решения. Как только предложение Паганеля было одобрено, он тотчас же распорядился в самый короткий срок готовиться к отъезду и назначил его на 22 декабря. Чего можно было ждать от этого перехода через Австралию? Поскольку факт пребывания капитана Гранта на материке был бесспорно установлен, предпринимаемая экспедиция могла дать важные результаты. Она увеличивала количество благоприятных шансов. Никто не обольщал себя надеждой найти капитана именно на тридцать седьмой параллели, вдоль которой был намечен маршрут экспедиции, но можно было рассчитывать, что обнаружатся какие-нибудь следы пребывания Гарри Гранта, и, уж во всяком случае, она приводила прямо к месту кораблекрушения. А это было главное. Кроме того, если Айртон согласится присоединиться к путешественникам, указывать им дорогу в лесах провинции Виктория и довести до восточного побережья, то это был еще лишний шанс на успех. Гленарван прекрасно понимал это и, стремясь заполучить себе столь полезного помощника в лице бывшего спутника Гарри Гранта, спросил хозяина дома, не будет ли он возражать, если Гленарван предложит Айртону сопровождать их экспедицию. Падди О'Мур согласился, хотя и не очень охотно, ему жаль было терять такого превосходного работника. - Ну как, Айртон, примете вы участие в нашей экспедиции для розысков потерпевших крушение на "Британии"? Айртон ответил на этот вопрос не сразу. Казалось, он несколько минут даже колебался, но затем, обдумав что-то, ответил: - Хорошо, сэр, я отправлюсь с вами. Если мне не удастся навести вас на следы пребывания капитана Гранта, то во всяком случае я доведу вас до того места, близ которого разбилось судно. - Спасибо, Айртон, - промолвил Гленарван. - Разрешите, сэр, задать вам один вопрос. - Говорите, мой друг! - Где вы встретитесь с "Дунканом"? - В Мельбурне, если нам не понадобится пересечь Австралию от одного побережья до другого, в противном случае, если придется, то на восточном побережье. - В таком случае, капитан "Дункана"... - Капитан будет ждать моих распоряжений в Мельбурне. - Хорошо, сэр, - сказал Айртон, - можете положиться на меня. - Буду рассчитывать на вас, Айртон, - ответил Гленарван. Пассажиры "Дункана" горячо поблагодарили боцмана "Британии". Дети капитана Гранта не знали, как выказать ему свою нежность. Все радовались решению Айртона, за исключением ирландца, терявшего в его лице умного и надежного помощника. Но Падди О'Мур понимал, какое значение придавал Гленарван участию боцмана в экспедиции, и потому примирился с этой утратой. Гленарван "поручил ирландцу снабдить экспедицию средствами передвижения для путешествия через Австралию, и, заключив эту сделку и предварительно условившись с Айртоном о месте встречи, путешественники отправились обратно на яхту. Возвращались весело. Все изменилось. Все сомнения исчезли. Теперь отважной экспедиции не придется вести вслепую поиски вдоль тридцать седьмой параллели. Гарри Грант нашел приют на этом материке, в этом уже нельзя было сомневаться, и сердца всех были полны той радостью, какая обычно царит в душе, когда уверенность сменяет наконец сомнения. Через два месяца - при благоприятных обстоятельствах - "Дункан" высадит Гарри Гранта на берег Шотландии. Когда Джон Манглс поддерживал предложение Паганеля совершить переход через Австралию в обществе пассажирок "Дункана", то он предполагал, что на этот раз и он примет участие в экспедиции. Начав на эту тему разговор с Гленарваном, он привел тысячу доводов в пользу своего участия в экспедиции: говорил о своей преданности миссис Элен и лорду Гленарвану, о своей пригодности как организатора, о ненужности своего присутствия на "Дункане". Словом, Джон Манглс привел множество всяких соображений, кроме главного, которое Гленарван знал и без него. - Один только вопрос, Джон, - ответил Гленарван, выслушав молодого капитана, - вполне ли вы доверяете своему помощнику? - Вполне, - ответил Джон Манглс. - Том Остин опытный моряк. Он доведет "Дункан" до Мельбурна, хорошо отремонтирует его, а затем приведет судно на место встречи точно в назначенный день. Том - человек долга и дисциплины. Он никогда не решится не выполнить приказа или отсрочить его. Вы можете вполне положиться на него так же, как и на меня, сэр. - Решено, Джон: вы отправляетесь с нами, - сказал Гленарван и, улыбаясь, добавил: - Ведь желательно ваше присутствие, когда мы разыщем отца Мери Грант. - О сэр! - пробормотал Джон Манглс. Это все, что мог произнести молодой капитан. Побледнев, он сжал протянутую ему Гленарваном руку. На следующий день Джон Манглс в сопровождении плотника и матросов, несших съестные припасы, снова отправился в усадьбу Падди О'Мура. Он должен был вместе с ирландцем заняться организацией транспорта для экспедиции. Вся семья колониста была в сборе, готовая по его указанию приступить к работе. Айртон находился тут же и не скупился на полезные советы, основанные на знании местных условий. Падди с Айртоном сошлись на том, что женщинам следует ехать в фургоне, запряженном быками, а мужчинам - верхом на лошадях. Ирландец взялся снабдить экспедицию как животными, так и фургоном, представлявшим собой повозку длиной в двадцать футов, с брезентовым верхом. Ее четыре колеса сделаны были из сплошного дерева, без спиц, без ободов, без железных обручей - словом, это были просто деревянные диски. Передний ход телеги, отстоявший на большом расстоянии от заднего хода, был прикреплен к кузову фургона довольно первобытным способом, так что телега не могла делать крутых поворотов; к этому переднему ходу приделано было длиннейшее, в тридцать пять футов, дышло, в него впрягались три пары быков. Эти животные тянули фургон при помощи ярма и прикрепленного к нему железной чекой шейного кольца. Нужно было большое искусство, чтобы управлять этим узким, длинным и валким фургоном и править быками при помощи одной только остроконечной палки. Но Айртон постиг это искусство на здешней ирландской ферме, и Падди ручался за его ловкость. Поэтому Айртону и были поручены обязанности возницы. Фургон без рессор был мало удобен. Но он был таков, и с этим приходилось мириться. Джон Манглс, не будучи в силах изменить что-либо в топорном строении колымаги, постарался сделать ее удобней внутри. Прежде всего он разделил фургон дощатой перегородкой на два отделения. Заднее предназначалось для хранения съестных припасов, багажа и походной кухни мистера Олбинета, переднее всецело поступало в распоряжение путешественниц. Плотник превратил его в уютную комнатку, с толстым ковром на полу, туалетным столиком и двумя койками для Элен и Мери Грант. Ночью для защиты от холода можно было опускать плотные кожаные занавеси. В случае необходимости и мужчины могли найти там приют во время сильных ливней, но в хорошую погоду они должны были ночевать в палатке. Джон Манглс решил собрать в тесном помещении все вещи, необходимые для обеих женщин. И это ему удалось. Элен и Мери Грант не должны были слишком сожалеть о комфортабельных каютах на "Дункане". Снарядить в путь мужчин было проще. Приготовили семь выносливых лошадей: для Гленарвана, Паганеля, Роберта Гранта, Мак-Наббса, Джона Манглса и двух матросов - Вильсона и Мюльреди, сопровождавших своего хозяина в этой новой экспедиции. Айртону предстояло занять полагающееся ему место на козлах фургона, а мистер Олбинет, которого верховая езда отнюдь не прельщала, мог прекрасно устроиться в багажном отделении. Лошади и быки паслись на лугах фермы, и к моменту отъезда их легко можно было собрать. Отдав нужные распоряжения плотнику, Джон Манглс отправился на "Дункан" вместе с ирландским семейством, пожелавшим отдать визит Гленарвану. Айртон тоже присоединился к ним, и около четырех часов пополудни Джон и его спутники были уже на борту "Дункана". Гостей встретили с распростертыми объятиями. Гленарван пригласил всех отобедать на яхте: он не пожелал остаться в долгу у гостеприимных австралийцев, и те с удовольствием приняли его приглашение. Меблировка кают, обои, стенные ковры и вся надводная часть яхты, отделанная кленом и палисандровым деревом, - все привело в восторг Падди О'Мура. Айртон же, наоборот, отнесся очень сдержанно ко всей этой дорогостоящей роскоши. Зато боцман "Британии" произвел осмотр яхты с точки зрения мореплавателя. Он обследовал яхту до дна трюма, побывал в помещении, где работает винт, в машинном отделении осведомился о силе машины, о количестве топлива, поглощаемого ею, обследовал угольные камеры, кладовые, запасы пороха. Особенно заинтересовался он складом оружия и пушкой, стоящей на баке, и ее дальнобойностью. Гленарван убедился, что Айртон действительно опытный моряк. Он понял это по тем специальным вопросам, которые тот задавал. Боцман закончил обход осмотром мачт и такелажа. - Отличное у вас судно, сэр! - сказал он. - А главное, плывет отлично, - ответил Гленарван. - А каков его тоннаж? - Двести десять тонн. - Думаю, я не ошибусь, если скажу, что "Дункан", плывя под всеми парусами, легко делает пятнадцать узлов. - Считайте - все семнадцать, - отозвался Джон Манглс, - и вы не ошибетесь. - Семнадцать! - воскликнул боцман. - Следовательно, ни одно военное судно - я имею в виду наилучшие - не в силах соперничать с ним. - Ни одно! - заявил капитан, - "Дункан" - настоящая гоночная яхта и не даст себя обогнать ни при какой скорости. - Даже под парусами? - Даже под парусами. - В таком случае, сэр, и вы, капитан, примите поздравления моряка, знающего цену хорошему судну. - Рад слышать это, Айртон, - ответил Гленарван. - Оставайтесь на нашем судне, и если вы захотите, этот корабль станет и вашим. - Я подумаю об этом, сэр, - просто ответил боцман. Появившийся в эту минуту мистер Олбинет доложил, что обед подан. Гленарван с гостями направился в кают-компанию. - Умный малый этот Айртон, - заметил Паганель, обращаясь к майору. - Слишком умный, - тихо отозвался Мак-Наббс, которому, впрочем без всяких оснований, не нравилось лицо боцмана и его манера держать себя. Во время обеда Айртон, прекрасно знавший Австралийский материк, рассказывал о нем много интересных подробностей. Он осведомился у лорда Гленарвана, сколько матросов тот берет с собой в экспедицию. Узнав, что только двоих - Мюльреди и Вильсона, - он, казалось, удивился и посоветовал Гленарвану сформировать отряд из лучших матросов "Дункана". Он так упорно настаивал на этом, что такая горячность должна была изгладить всякое подозрение у майора. - Но ведь наше путешествие по Южной Австралии не представляет никакой опасности? - проговорил Гленарван. - Никакой, - поспешил подтвердить Айртон. - В таком случае, оставим на судне как можно больше народа. Чтобы вести "Дункан" под парусами в Мельбурн и ремонтировать его, нужны люди. Очень важно, чтобы яхта прибыла точно в назначенный срок к месту свидания. Поэтому не будем сокращать его команду. Айртон, по-видимому, понял соображения лорда Гленарвана и больше не настаивал. С наступлением вечера ирландцы и шотландцы распрощались. Айртон и семья Падди О'Мура вернулись на ферму. Лошади и фургон с быками должны были быть готовы к следующему дню. Отъезд назначили на восемь часов утра. Элен Гленарван и Мери Грант занялись последними приготовлениями. Сборы были недолгие и менее кропотливые, чем сборы Жака Паганеля. Ученый добрую часть ночи провозился со своей подзорной трубой, вытирал ее, развинчивал, снова свинчивал, и поэтому утро застало его еще спящим. Майор зычным голосом разбудил его. Джон Манглс отправил багаж на ферму. Шлюпка ждала путешественников, - они тотчас заняли в ней места. Молодой капитан отдавал последние распоряжения Тому Остину. Он особенно настаивал на том, чтобы его помощник ждал приказаний Гленарвана в Мельбурне и, каковы бы они ни были, точно выполнил их. Старый моряк заверил Джона Манглса, что тот может положиться на него. От имени всей команды он пожелал Гленарвану полного успеха экспедиции. Шлюпка отчалила от трапа под громовое "ура" команды. За десять минут она достигла берега, а спустя еще четверть часа путешественники были уже на ирландской ферме. Все было готово к отъезду. Леди Элен пришла в восторг от своего помещения. Особенно понравился ей огромный фургон, такой массивный, его первобытные колеса, а шесть впряженных попарно быков придавали фургону какой-то патриархальный вид. Айртон, держа в руках остроконечную палку, ждал приказаний нового хозяина. - Черт возьми! - воскликнул Паганель. - Какая чудесная повозка! Ни одна почтовая карета в мире не сравнится с ней. Всего интереснее разъезжать по свету по способу бродячих трупп. Дом, который движется, катится, останавливается тогда, когда вам угодно, - что может быть лучше? Это некогда понимали сарматы и не путешествовали иначе. - Господин Паганель, - обратилась к нему Элен, - надеюсь, что буду иметь удовольствие принимать вас в моем салоне? - Конечно, сударыня! Почту за честь. Какой же день ваш приемный? - Для своих друзей я буду дома ежедневно, - смеясь, ответила Элен, - а вы... - ...самый преданный из них, мадам, - галантно ответил Паганель. Этот обмен любезностями был прерван появлением семи оседланных и взнузданных лошадей. Их привел один из сыновей Падди О'Мура. Лорд Гленарван уплатил ирландцу-фермеру за все приобретенное у него и горячо поблагодарил, что для честного колониста было не менее ценно, чем полученные золотые гинеи. Был дан сигнал к отъезду. Леди Элен и мисс Мери заняли места в своем отделении, Айртон - на козлах, а мистер Олбинет - в задней части фургона. Гленарван, майор, Паганель, Роберт, Джон Манглс, оба матроса, все вооруженные карабинами и револьверами, сели верхом на лошадей. "Бог в помощь!.." - крикнули Падди О'Мур и его семья. Айртон издал особый возглас и кольнул длинной остроконечной палкой быков. Фургон тронулся, доски затрещали, оси в ступицах колес заскрипели, и вскоре гостеприимная ферма славного ирландца скрылась за поворотом дороги. 9. ПРОВИНЦИЯ ВИКТОРИЯ Было 23 декабря 1864 года. Этот декабрь, столь унылый, столь хмурый, столь сырой в Северной полушарии, должен бы называться июнем на Австралийском материке. С астрономической точки зрения лето наступило здесь, два дня тому назад, ибо, начиная с 21-го, солнце достигло тропика Козерога и его пребывание над горизонтом ежедневно сокращалось на несколько минут. Таким образом, новое путешествие Гленарвана должно было совершиться в самое жаркое время года и под почти тропическими лучами солнца. Совокупность английских владений в этой части Тихого океана именуется Австралазией. Сюда входят Новая Голландия, Тасмания, Новая Зеландия и ряд соседних островов. Самый же Австралийский материк разделен на несколько обширных колоний-провинций, очень отличающихся друг от друга как по величине, так и по своим природным богатствам. При взгляде на современные карты Австралии, составленные Петерманом или Прешелем, сразу бросается в глаза прямолинейность границ австралийских провинций. Англичане провели их прямехонько, нисколько не сообразуясь ни с горными склонами, ни с течением рек, ни с климатическими особенностями, ни с различием рас. Эти колонии-провинции представляют собой сопредельные прямоугольники, уложенные словно мозаика. В этих прямых линиях, прямых углах видна рука геометра, а не географа. Лишь берега с их разнообразными изгибами, фиордами, бухтами, мысами, заливами по прихоти природы своей очаровательной неправильностью противятся этой прямолинейности. Это сходство с шахматной доской всегда и вполне законно вызывало насмешки Жака Паганеля. - Если бы Австралия была французской колонией, то, несомненно, французские географы не проявили бы такого пристрастия к угольнику и рейсфедеру, - говорил он. Обширный океанийский остров поделен в настоящее время на шесть колоний-провинций: Новый Южный Уэльс - столица Сидней; Квинсленд - столица Брисбен; Виктория - столица Мельбурн; Южная Австралия - столица Аделаида; Западная Австралия - столица Перт; наконец, Северная Австралия, не имеющая еще столицы. Колонистами заселены лишь побережья. Редко-редко сколько-нибудь значительные города попадаются дальше двухсот миль. Что же касается центральной части материка, по площади равной двум третям Европы, то она почти не исследована. К счастью, тридцать седьмая параллель проходит в стороне от этих беспредельных пустынь, а не через эти малодоступные области, стоившие науке стольких жертв. Гленарван не смог бы их преодолеть. Им предстояло пройти лишь южную часть Австралии, которая дробилась на узкую полосу провинции Аделаида и на провинцию Виктория во всю ее ширину, и, наконец, перебраться через вершину опрокинутого треугольника, представляющего Новый Южный Уэльс. От мыса Бернуилли до границ Виктории - около шестидесяти двух миль. Это расстояние можно было свободно покрыть в два дня, и Айртон рассчитывал к вечеру следующего дня расположиться на ночлег в Апсли, самом западном городе провинции Виктория. Обычно в начале всякого путешествия и всадники и лошади проявляют некоторую горячность. Против воодушевления первых ничего нельзя было возразить, но прыть вторых следовало умерить. Тот, кому предстоит далекий путь, должен беречь силы своего коня. Поэтому было решено ограничивать дневные переходы двадцатью пятью - тридцатью милями. К тому же приходилось соразмерять ход лошадей с более медленным шагом быков - настоящих живых механизмов, теряющих во времени столько же, сколько они выигрывают в силе. Фургон с пассажирами и провиантом был ядром экспедиции, ее движущейся крепостью. Всадники могли отъезжать в сторону, но не должны были удаляться от фургона. Так как для них не было установлено никакого определенного порядка езды, то каждый в известных границах мог действовать по своему усмотрению. Охотники могли "рыскать по равнине за дичью, галантные кавалеры беседовать с обитательницами фургона, философы рассуждать друг с другом. Паганель, совмещавший в себе все эти качества, должен был поспевать всюду. Переезд через провинцию Аделаида оказался малоинтересным. Ряд невысоких, но пыльных холмов чередовался с голыми равнинами, называемыми в этом краю "бушами", с прериями, поросшими кустарниками с остроконечными солоноватыми листьями - излюбленным лакомством овец. Между столбами телеграфной линии, недавно соединившей Аделаиду с побережьем океана, мирно паслись "pig's-faces" - "свиные рыла" - овцы со свиными рылами, порода, которая свойственна только Новой Голландии. До сей поры эти равнины мало чем отличались от однообразных аргентинских памп. Такая же ровная, покрытая травой почва, такой же резко подчеркнутый на фоне неба горизонт. Мак-Наббс утверждал, что кажется, будто они не покидали Южной Америки, но Паганель уверял, что местность скоро изменится. Полагаясь на слова географа, все стали ждать каких-то чудес. Около трех часов дня фургон пересек обширную безлесную долину - так называемую "Долину москитов". Географ имел удовольствие убедиться в правильности этого названия. Путешественники и их лошади очень страдали от непрекращавшихся укусов этих назойливых насекомых. Избежать укусов было невозможно. Легче было смягчить их нашатырным спиртом из походной аптечки. Паганель вышел из терпения и проклинал упорно преследующих его москитов, которые не переставали жалить его долговязую особу. К вечеру несколько изгородей из акаций оживили облик долины. Там и сям поднимались группы белых камедных деревьев; далее показалась свежая колея; затем стала попадаться растительность, вывезенная из Европы: оливковые, лимонные деревья, дубы, и, наконец, потянулись содержащиеся в порядке частоколы. В восемь часов вечера быки, подгоняемые заостренной палкой Айртона, добрались до станции Рэд-Гум. Словом "станция" здесь именуют скотоводческое хозяйство, где разводят скот - главное богатство Австралии. Местные скотоводы зовутся "скваттеры", то есть "люди садящиеся на землю". И в самом деле, первое, что делает усталый колонист после своих скитаний по необъятным равнинам, - это садится на землю. Станция Рэд-Гум была невелика, тем не менее Гленарвана приняли очень радушно. Под кровом этих уединенных жилищ путешественник всегда найдет обильно накрытый стол и в лице австралийского колониста - гостеприимного хозяина. На следующий день Айртон запряг быков, едва забрезжило утро. Он хотел к вечеру добраться до границы Виктории. Местность постепенно становилась все более неровной. До горизонта волнообразно тянулись холмики, усыпанные красным песком; казалось, что на равнину наброшен огромный красный флаг, складки которого вздулись кверху от ветра. "Малли" - род сосны с беловатыми пятнами, с прямым и гладким стволом - простирали свои темно-зеленые ветви над тучными прериями, где бегало множество веселых тушканчиков. Позже потянулись обширные равнины, поросшие кустарником и молодыми камедными деревьями. Потом на смену им появились отдельные деревья, первые представители австралийских лесов. Однако по мере приближения к границам Виктории вид местности заметно изменялся. Путешественники почувствовали себя в новой стране. Они неуклонно шли по прямой линии, и никакое препятствие на пути - будь то озеро или гора - не могло бы принудить их уклониться в сторону. Они твердо помнили геометрическую аксиому: прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками. Ни усталость, ни трудности пути не смущали их. Всадники соразмеряли аллюр коней с медленным шагом быков, и если эти спокойные животные и не передвигались быстро, то никогда и не останавливались в пути. Пройдя таким образом за два дня шестьдесят миль, караван прибыл 23 декабря в Апсли, ближайший город к границе провинции Виктория, расположенный в округе Уиммера, под сто сорок первым градусом долготы. Айртон остановил фургон у постоялого двора, который, за неимением лучшей гостиницы, пышно именовался "Отель короны". Горячий ужин, состоявший из разных блюд, приготовленных исключительно из баранины, дымился на столе. Все горели желанием познакомиться с особенностями Австралийского материка и засыпали Паганеля вопросами. Географ не заставил себя долго просить и охотно описал провинцию Виктория, называемую также "Счастливой Австралией". - Название это неверное! - высказал свое мнение Паганель. - Правильней было бы назвать эту провинцию "Богатой Австралией", ибо о странах можно сказать то же, что и о людях: "Богатство не приносит счастья". Благодаря своим золотым россыпям Австралия подала в лапы целого полчища свирепых опустошителей-авантюристов. Вы сами убедитесь в этом, когда мы будем проезжать через золотоносные земли. - Кажется, колония Виктория основана недавно? - спросила леди Гленарван. - Да, она основана всего каких-нибудь тридцать лет тому назад, а именно - шестого июня тысяча восемьсот тридцать пятого года, во вторник... - ...в четверть восьмого вечера, - добавил майор, любивший подтрунить над географом по поводу точности приводимых им дат. - Ошибаетесь, - серьезно возразил географ. - В семь часов десять минут. Именно в эту минуту Бетман и Фалкнер основали поселение Порт-Филипп на берегу той самой бухты, где теперь раскинулся большой город Мельбурн. В течение следующих пятнадцати лет эта колония входила в состав провинции Новый Южный Уэльс и имела общую с ней столицу Сидней, но в тысяча восемьсот пятьдесят первом году она была выделена в самостоятельную провинцию, получившую название "Виктория". - И с той поры она значительно окрепла и развилась? - спросил Гленарван. - Судите сами об этом, мой друг, - ответил Паганель, - я приведу вам цифры - последние статистические данные, и что бы ни говорил Мак-Наббс, я не знаю ничего более красноречивого, чем эти цифры. - Говорите, - промолвил майор. - Начинаю. В тысяча восемьсот тридцать шестом году колония Порт-Филипп насчитывала двести сорок четыре жителя, а в настоящее время население провинции Виктория достигло пятисот пятидесяти тысяч человек. Семь миллионов квадратных футов виноградников приносят ей ежегодно сто двадцать одну тысячу галлонов вина. Сто три тысячи лошадей галопом носятся по ее равнинам, и рогатый скот - в количестве шестисот семидесяти пяти тысяч двухсот семидесяти двух голов - пасется на ее беспредельных пастбищах. - А имеются ли здесь свиньи? - поинтересовался Мак-Наббс. - Да, майор. С вашего позволения, их здесь семьдесят девять тысяч шестьсот двадцать пять. - А сколько тут баранов, Паганель? - Семь миллионов сто пятьдесят тысяч девятьсот сорок три, Мак-Наббс! - Считая и того, которого мы в данную минуту едим, Паганель? - Нет, без него: ибо он уже на три четверти съеден. - Браво, господин Паганель! - весело смеясь, воскликнула Элен. - Надо сознаться, что вы великолепно знаете все, что относится к географическим вопросам, и сколько бы ни старался кузен Мак-Наббс, ему не удастся поставить вас в тупик. - Но ведь это моя профессия - все это знать, мадам, и в случае надобности сообщить вам. Поэтому можете мне поверить, когда я утверждаю, что эта необыкновенная страна готовит нам еще немало чудес. - Однако до сих пор... - начал Мак-Наббс, любивший подзадорить географа. - Да подождите же, нетерпеливый майор! - воскликнул Паганель. - Вы едва перешагнули границу, а уже досадуете! Говорю вам, повторяю вам, клянусь вам, что это самый любопытный край на всем земном шаре. Его возникновение, природа, растения, животные, климат, его грядущее исчезновение - удивляло, удивляет и удивит всех ученых мира. Представьте себе, друзья мои, материк, который, зарождаясь, поднимался из морских волн не своей центральной частью, а краями, как своеобразное гигантское кольцо; материк, который, быть может, таит в самой сердцевине своей полуиспарившееся море; материк, где реки с каждым днем все больше и больше пересыхают; где нет сырости ни в воздухе, ни в почве; где деревья ежегодно теряют не листья, а кору; где листья обращены к солнцу ребром и не дают тени; где деревья часто несгораемы; где тесаный камень тает от дождя; где леса низкорослы, а травы гигантской вышины; где животные необычны; где у четвероногих имеются клювы, как у ехидны и утконоса, что заставило ученых придумать особый класс птицезверей; где у кенгуру лапы разной длины; где у баранов свиные рыла; где лисицы порхают с дерева на дерево; где лебеди черны; где крысы вьют гнезда; где птицы поражают разнообразием своего пения и своих голосов: одна служит будильником, другая - щелкает, как бич кучера почтовой кареты, третья - подражает точильщику, четвертая - тикает, точно маятник часов; где есть такая, которая смеется по утрам, когда восходит солнце, и такая, которая плачет по вечерам, когда оно заходит. О! Самая причудливая, самая нелогичная страна! Земля парадоксальная, опровергающая все законы природы! Ученый-ботаник Гримар имел полное основание сказать о ней: "Вот она, эта Австралия, некая пародия на мировые законы, или, вернее, вызов, брошенный всему остальному миру!" Эта тирада, столь стремительно произнесенная Паганелем, казалось, никогда не кончится. Красноречивый секретарь Географического общества больше не владел собой. Он говорил без передышки, отчаянно жестикулируя, и так размахивал вилкой, что его соседям по столу положительно грозила опасность остаться без глаз. Наконец голос его был" заглушен громом аплодисментов, и он умолк. Конечно, после этого перечня особенностей Австралийского материка никому не пришло в голову задать географу еще какие-либо вопросы. Однако майор своим неизменно спокойным голосом все же спросил: - И это все, Паганель? - Нет, представьте, не все! - воскликнул с новым азартом ученый. - Как! В Австралии есть что-нибудь более удивительное? - спросила заинтригованная Элен. - Да, мадам, ее климат. Он своими особенностями превосходит все, о чем я упоминал. - А именно? - раздалось со всех сторон. - Я не говорю уж о том, как богат воздух Австралии кислородом и беден азотом, не говорю также об отсутствии влажных ветров благодаря тому, что муссоны дуют параллельно побережью, не говорю и о том, что большинство болезней, начиная от тифа и кончая корью и разными хроническими болезнями, здесь неизвестно. - Однако это уже немалое преимущество, - заметил Гленарван. - Разумеется, но, повторяю, я не это имею в виду, - ответил Паганель. - Здесь климат обладает особенностью... прямо-таки неправдоподобной... - Какой же? - заинтересовался Джон Манглс. - Вы мне ни за что не поверите... - Поверим! - воскликнули заинтересованные слушатели. - Ну, так он... - Что он? - Способствует нравственности! - Нравственности? - Да, - подтвердил ученый. - Он благотворно воздействует на нравственность. В Австралии металлы не ржавеют на воздухе и люди тоже. Здесь сухой, чистый воздух быстро белит не только белье, но и души. В Англии подметили это свойство здешнего климата и решили ссылать сюда людей для исправления. - Как! Неужели это влияние столь ощутимо? - спросила Элен Гленарван. - Да, очень, как на животных, так и на людях. - Вы не шутите, господин Паганель? - Нет, не шучу. Даже австралийские лошади и рогатый скот - и те здесь удивительно послушны. Вы сами в этом убедитесь. - Не может быть! - Но тем не менее это так. Злоумышленники, переселенные в эту живительную, оздоровляющую атмосферу, через несколько лет духовно перерождаются. Это известно филантропам. В Австралии все люди делаются лучше. - Но тогда каким же станете вы, господин Паганель, в этой благодатной стране, вы, и без того такой хороший? - улыбаясь, проговорила Элен. - Стану превосходным, просто превосходным! - ответил географ. 10. РЕКА УИММЕРИ На следующий день, 24 декабря, двинулись в путь на заре. Зной хотя был уже сильный, но терпимый. Дорога была ровной и удобной для лошадей. Маленький отряд углубился в довольно редкий лес. Вечером, после основательного перехода, сделали привал на берегу Белого озера, вода которого оказалась солоноватой и непригодной для питья. Тут Жак Паганель должен был признать, что это Белое озеро заслужило название "белого", не более чем Черное море "черного". Красное море "красного". Желтая река "желтой", а Голубые горы "голубых". Впрочем, побуждаемый профессиональным самолюбием, географ рьяно отстаивал эти наименования, но его доводы никого не убедили. Мистер Олбинет с обычной аккуратностью приготовил и подал ужин. Затем путешественники - одни в фургоне, другие в палатке - уснули, невзирая на жалобный вой "динго", этих австралийских шакалов. За Белым озером раскинулась чудесная равнина, пестревшая хризантемами. Проснувшись на следующее утро, Гленарван и его спутники пришли в восторг от раскинувшегося перед их взором великолепного зрелища. Снова двинулись в путь. Одни лишь отдаленные холмы обрисовывали рельеф местности. До самого горизонта весенняя прерия зеленела и алела цветами. Голубые цветы мелколистного льна переплетались с ярко-красными цветами медвежьих когтей. Присущие этой местности многочисленные виды "eremophilas" оживляли эту зелень, и участки, насквозь пропитанные солью, были густо покрыты серо-зелеными и красноватыми цветами серебрянки, лебеды, свекловичника. Эти растения очень полезны, так как из их золы путем промывки добывается отличная сода. Паганель, оказавшись среди цветов, тотчас же превратился в ботаника и начал называть все разновидности растений и, верный своему пристрастию все подкреплять цифрами, заявил, что австралийская флора состоит из четырех тысяч двухсот видов различных растений, принадлежащих к ста двадцати семействам. Несколько позже, когда фургон за короткое время проехал еще десяток миль, выехали в рощицу высоких акаций, мимоз и белых камедных деревьев с разнообразными цветами. Растительное царство этой равнины, орошаемой множеством источников, благодарило дневное светило ароматом и цветами за свет и тепло, которое оно изливало на него. Животное царство представлено было более скупо. Лишь кое-где бродили по равнине эму, но приблизиться к ним было невозможно. Майору все же удалось подстрелить очень редкую, уже исчезающую с лица земли птицу. Это был ябиру - гигантский журавль английских колоний. Эта птица была пяти футов ростом, с черным, широким клювом конической формы, заостряющимся к концу, в длину она имела восемнадцать дюймов. Лилово-пурпурная окраска головы составляла резкий контраст с лоснящейся зеленой шеей, ослепительно белой грудью и ярко-красными длинными ногами. Казалось, природа израсходовала все краски на оперение ябиру. Путешественники залюбовались этой птицей, и майор остался бы героем дня, если бы юный Роберт несколько позже не встретил и метко не выстрелил бы в какое-то бесформенное животное - не то ежа, не то муравьеда, зачаток живого существа первобытных времен. Из его сомкнутой пасти висел длинный, растягивающийся липкий язык, с помощью которого это животное ловит насекомых. - Это ехидна, - объяснил Паганель. - Случалось ли вам когда-нибудь видеть подобное животное? - Она отвратительна! - отозвался Гленарван. - Отвратительна, но интересна, - заметил Паганель. - К тому же она встречается только в Австралии и больше ни в одной части света. Конечно, Паганелю хотелось увезти с собой отвратительную ехидну, и он решил положить ее в багажное отделение, но мистер Олбинет восстал против этого с таким негодованием, что ученый вынужден был отказаться от мысли сохранить для науки этого представителя австралийских однопроходных. В этот день путешественники достигли 41ь31' долготы. До сих пор навстречу им попадалось очень мало колонистов-земледельцев и мало скваттеров. Местность казалась пустынной. Туземцев не было и следа, ибо дикие племена кочуют севернее, по бесконечным пустыням, орошаемым притоками Дарлинга и Муррея. Отряд Гленарвана заинтересовался встречей с грандиозным стадом, которое предприимчивые спекулянты перегоняли с восточных гор в провинции Виктория и Южная Австралия. Около четырех часов пополудни Джон Манглс указал спутникам на огромный столб пыли, поднимавшийся на горизонте, милях в трех впереди. Чем было вызвано это явление? Паганель полагал, что это какой-нибудь метеор, и пылкая фантазия ученого подыскивала этому явлению правдоподобное объяснение, но Айртон преспокойно заявил, что пыль эта поднята идущим стадом. Боцман не ошибся. Густое облако пыли приближалось. Вскоре послышалось мычанье, ржанье, блеянье вперемешку с хором пастушеских криков, свиста и брани. Наконец из этого вихря пыли выступил человек. То был главный вожатый четв