ридется с трудом преодолевать каждый метр. - Не надо сердится. - Что такое? - Сирокко медленно проснулась. Трудно поверить, уже одиннадцать часов,- подумала она. Но как он узнал? Часы у нее. - Не надо смотреть на часы,- это было сказано таким же ровным голосом, но у Сирокко рука замерла на полпути. Лицо Джина было оранжевым в отблесках догорающего костра. Он стоял на коленях. - Почему... что такое, Джин? Что-нибудь случилось? - Просто не надо сердиться. Я не хотел обидеть ее, но я не мог позволить ей смотреть, ведь так? - Габи? - Сирокко начала подниматься и увидела у него нож. В ее возбужденном сознании возникло несколько картин: обнаженный Джин, Габи лежит лицом вниз, голая и без признаков дыхания, у Джина эрекция. На его руках была кровь. Все ее чувства сосредоточились на остром лезвии. Ей казалось, что даже дыхание его пахнет кровью и яростью. - Не сердись на меня,- сказал он рассудительно. Я не хотел делать это таким образом, но ты заставила меня. - Все, что я сказала... - Ты сердишься,- он вздохнул от этой несправедливости и достал второй нож - Габи.- Если ты подумаешь об этом, то должна винить себя. Ты что, думаешь, я сошел с ума? Ты женщина. Это мать научила тебя быть эгоистичной, да? Сирокко обдумывала, как бы безопасней ответить, но он, очевидно, не ждал ответа. Он отодвинулся от нее и приставил конец ножа ей под подбородок. Сирокко вздрогнула; Джин вдавил кончик в мягкое тело. Он был холоднее, чем его глаза. - Я не понимаю, зачем ты делаешь это? Джин заколебался. Второй нож двинулся по направлению к ее животу. Ее взгляд остановил его. Сирокко облизнула пересохшие губы. - Это справедливый вопрос. Я всегда думал об этом. Что не дано человеку? - Он поискал ее взгляд, чтобы найти в нем понимание, и не найдя его, с обреченным видом сказал: - А-а-а, зачем? Ты девушка. - Попробуй,- нож опять двинулся. Она почувствовала его на внутренней части бедра. По лбу у нее тек пот.- Ты не должен делать это таким образом. Отложи ножи в сторону, и я дам тебе все, что хочешь. - А-а-а! - он закачал ножом из стороны в сторону, как мать, делающая укоряющий жесть пальцем.- Я не глупый мужчина. Знаю я вас, женщин. - Я клянусь. Таким образом у тебя все равно ничего не получится. - Получится. Я убил Габи, и ты мне этого не забудешь. Ты знаешь, это не справедливо. Ты все время мучила меня. Мы всегда грубые, а вы всегда говорите нет,- он презрительно усмехался, но это выражение опять быстро сменилось спокойствием. Насмешка нравилась Сирокко больше. - Я просто лишнее существо. Когда вы оставили меня одного в темноте, я решил, что буду делать то, что мне нравиться. Я заимел друзей на Рее. Вы не собираетесь их сильно любить. С этого времени - я капитан, так как я должен быть на первом месте. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Ну а теперь не делай глупостей. У Сирокко перехватило дыхание, когда острие ножа распороло ей штаны. Она думала, что знает, для чего он держит нож, и спрашивала себя, что лучше - быть оцепеневшей и мертвой, или изувеченной и живой. Но когда со штанами было покончено, он больше не резал. Она опять сосредоточилась на ноже под подбородком. Он вошел в нее. Она отвернула голову, и нож последовал за ней. Было дьявольски больно, но это было не важно. Что имело значение, так это судорога, исказившая щеку Габи, ее рука, тянувшаяся в пыли к топорику, ее наполовину прикрытый глаз и свет в нем. Сирокко подняла на Джина глаза и без труда изобразила страх в голосе: - Нет! О, пожалуйста, не надо, я не готова, ты убьешь меня! - Раз я сказал, что ты готова, значит - готова! - он опустил голову и Сирокко рискнула взглянуть на Габи, которая, казалось, все поняла. Ее глаз закрылся. Все происходило как бы не с ней. Это не ее тело, подвергалось надругательству, только нож под ее подбородком был реальностью, пока он не станет уставать. Какова будет цена его поражения? - спрашивала себя Сирокко. Правильно. Он не может ослабеть. Надо выбрать момент, когда его внимание будет отвлечено, но она не была уверена, что такой момент появится. Она начала двигаться под ним. Это было самой отвратительное, что она когда-либо делала. - Теперь мы видим истину,- с мечтательной улыбкой сказал Джин. - Не говори ничего, Джин. - Как хочешь. Видишь, насколько лучше, когда ты не борешься? Казалось ей это, или ее кожа под ножом была уже не так натянута? Он отодвинул нож? Она осторожно проверила свою мысль, стараясь не выдать себя, и убедилась, что так оно и было. Чувства ее были обострены до предела. Малейшее облегчение давления воспринималось как будто с нее снимали огромную тяжесть. Его глаза были совсем рядом. Закроет он их когда-нибудь? Он закрыл, и она слегка сдвинулась. Но Джин тут же открыл глаза снова. Проверяет, черт его побери! Но он не увидел ничего подозрительного. В нормальной жизни из нее была паршивая актриса, но нож вдохновлял ее. Его спина изогнулась. Глаза закрыты. Нож не чувствуется. Ничего хорошего не вышло. Она ударила его по руке и повернула голову, лезвие задело щеку. Сирокко нанесла рубящий удар по его горлу, намериваясь раздробить его, но Джин вовремя увернулся. Она извивалась, билась ногами, почувствовала, как лезвие ножа распороло ей плечо. Потом она вскочила... Но не побежала. Ее ноги не чувствовали земли, мучительные секунды она ожидала удара ножа. Но его не последовало, она почувствовала опору под ногами, оттолкнулась от земли, нанеся одновременно сильный удар ногой и побежала. Еще в прыжке она оглянулась через плечо и увидела, что удар ее оказался сильнее, чем она представляла. Он оторвал Джина от земли, и он только сейчас приземлился опять. Габи все еще была в воздухе. При низкой гравитации адреналин бешено действовал на мышцы землян. Она не думала, что он знает, что Габи позади него. Он никогда бы не бросился так безоглядно в погоню за Сирокко, если бы видел в это время ее лицо. Они разбили лагерь в центральной площади дворца, на ярусе, где строение никогда не разделялось. Костер был в двадцати метрах от первой галереи комнат. Сирокко все еще бежала с ускорением, когда врезалась в первую стену. Она пролетела через десяток комнат, пока не ухватилась за перекладину. Она перевернулась на девяносто градусов, встала и полетела через три потолка, пока не схватилась за следующую перекладину. Она слышала грохот пробиравшегося за ней Джина, не понимающего ее маневров. Она поставила ноги на перекладину и опять оттолкнулась, облако стекол поднялось вместе с ней, медленно крутясь и переворачиваясь словно во сне. Она прыгнула в сторону и прежде чем остановиться, пролетела через три стены. Она прорвалась через стены слева от нее, поднялась на следующий ярус, затем то вверх, то вниз промчалась еще два яруса. Она остановилась, припав к перекладине, прислушалась. Вдалеке слышался звон бьющегося стекла. Было темно. Сирокко была в центре огромного лабиринта, который бесконечно простирался во все стороны: вверх, вниз, вправо, влево. Она не знала, где находится, но также не знала, где находится он, а это ей знать очень хотелось. Треск стал сильнее, и Сирокко увидала Джина, поднимающегося слева от нее. Она пикировала вниз, в правую сторону, цепляясь за перекладины двух ярусов, по инерции продолжая отклоняться вправо. Она остановилась отдохнуть, упершись босыми ногами в другую перекладину. Вокруг нее медленно оседало разбитое стекло. Сирокко не знала бы, что Джин совсем рядом, если бы стеклянный дождь не выдал его. Он подбирался к ней вдоль перекладины, но он оказался слишком тяжелым для неразбитого стекла, которое уже и так выдерживало осколки, образовавшиеся после прорыва Сирокко. Оно разлетелось в осколки и посыпалось вниз, как хлопья снега. Сирокко крутанулась вокруг перекладины и оттолкнулась ногами. Сильно оттолкнувшись, она перевернулась и увидала с изумлением, что он стоит на земле, что сделал бы и она, обладай она этой дьявольской интуицией и пересчитанными ярусами. Она вспомнила ощущение, когда он стоял над ней, потом, потом увидала топорик, занесенный над своей головой, и потеряла сознание. Сирокко пришла в себя внезапно, пронзительно крича, чего с ней никогда раньше не случалось, Она не знала, где находится, но она опять находилась в брюхе зверя, и не одна. Там был и Джин, который спокойно объяснял, почему он намерен изнасиловать ее. Он насиловал ее. Она перестала кричать. Она была уже не в стеклянном дворце. Вокруг ее талии была обвязана веревка. Земля справа от нее уходила вниз. Далеко внизу было темное серое море Реи. Габи была рядом с ней. Две веревки обвивали ее талию. Одна из них тянулась по склону к тому же дереву, к которому была привязана и Сирокко. Вторая была натянута над темнотой. В высохшей крови на ее лице слезы промыли дорожки. За одну из веревок был заткнут нож. - Это рюкзак Джина, Габи? - Да. Он ему больше не понадобиться. Как ты себя чувствуешь? - Мне уже лучше. Подними его, Габи. Габи подняла на нее глаза. - Я не хочу лишаться веревки. Его лицо было разбито в кровь. Один глаз заплыл, второй едва смотрел. Нос у него был сломан и три передних зуба выбито. - Он вполне этого заслуживает,- заключила, глядя на него, Сирокко. - Это ничто по сравнению с тем, что я намеривалась с ним сделать. - Открой его рюкзак и перевяжи это ухо. Оно все еще кровоточит. Габи попыталась было возмутиться, но Сирокко остановила ее непреклонным взглядом: - Я не собираюсь его убивать, даже не думай об этом! Габи разрубила ему ухо топориком. Она сделала это ненамеренно. Она намеривалась рассечь ему голову, но промахнулась. Джин стонал, пока Габи перевязывала его. Сирокко принялась просматривать содержимое его рюкзака, отбирая вещи, которые можно было использовать. Она оставила продукты и оружие, отбрасывая остальное в сторону. - Если мы оставим его в живых, он будет преследовать нас, ты знаешь это. - Может, я и определенно могу это предотвратить. Он должен отправиться через кряж. - Так какого дьявола я... - С парашютом. Развяжи ему ноги. Она приладила ему упряжь. Он опять застонал, и она отвела взгляд, чтобы не видеть, что делает с ним Габи. - Он думал, что убил меня,- сказала Габи, завязывая последний узел на повязке.- Он так считал, но я успела повернуть голову. - Как рана? - Не очень глубокая, но крови было дьявольски много. Я была оглушена, и мое счастье, что я была так слаба, что была не в состоянии двигаться после того как он... после... У нее потекло из носа, и она вытерла его тыльной стороной руки. - Очень скоро я потеряла сознание. Следующее, что я увидела - это то, как он изгибался над тобой. - Я рада, что ты вовремя пришла в себя. Спасибо, что еще раз спасла мне жизнь. Габи уныло посмотрела на нее, и Сирокко тут же пожалела, что не нашла других слов, чтобы выразить свои чувства. Габи, казалось, чувствовала личную ответственность за то, что произошло.- Это было нелегко,- подумала Сирокко,- спокойно лежать в то время, когда насилуют любимого тобой человека. - Почему ты оставляешь ему жизнь? Сирокко посмотрела на Джина, и ее охватила внезапная ярость, она с трудом подавила ее, снова взяла себя в руки. - Я... ты ведь знаешь, он никогда раньше не был таким. - Я не знаю этого. Он всегда внутренне оставался отвратительным животным, иначе как он мог сделать такое?! - Мы все отвратительные животные, но мы сдерживаем себя, а он больше не смог. Он разговаривал со мной, как маленький мальчик, которому больно - не зло, а именно как больной человек, потому что он не собирался этого делать. Что-то случилось с ним после катастрофы, также, как что-то случилась и со мной. И с тобой. - Но мы не пытались никого убить. Послушай, пусть отправляется вниз с парашютом. Ладно. Но я думаю, что он должен оставить здесь свои яйца. Она покачала в руке нож, но Сирокко покачала головой. - Нет. Я никогда особенно не любила его, но мы вместе работали. Он был хорошим членом команды, а сейчас он душевнобольной, и... Она отела сказать, что в этом есть и часть ее вины, что Джин никогда бы не стал душевнобольным, если бы она соблюдала на корабле спокойствие, но она не смогла сказать это... - Я даю ему шанс ради того, которым он был. Он сказал, что у него внизу есть друзья. Может быть, он просто бредил, а может быть, они и в самом деле есть у него на Гее. Освободи ее руки. Габи выполнила ее приказание. Сирокко скрипнула зубами и толкнула Джина ногой. Он начал скользить и, казалось, не понимал, что происходит. Он закричал, когда позади него растянулся парашют, затем исчез за изгибом каната. Они так и не увидели, раскрылся ли парашют. Две женщины долго сидели молча. Сирокко боялась что-нибудь произнести. Она могла бы разрыдаться и не смогла бы остановиться, а сейчас этому было не время. Надо было заняться ранами и закончить путешествие. Голова Габи была в относительном порядке. Не помешало бы наложить швы, но все, чем они располагали, это был дезинфицирующий раствор и перевязочный материал. На лбу у нее останется шрам. То же самое будет и у Сирокко от удара об стеклянный пол дворца. Останется шрам и под подбородком, который протянется до левого уха и также поперек спины... Но ни один из порезов не был достаточно серьезным. Они позаботились друг о друге, взгромоздили на спины рюкзаки и Сирокко посмотрела на вытянутый вверх канат, по которому им еще предстояло карабкаться, прежде чем они достигнут спицы. - Я думаю, что нам следует вернуться во дворец и отдохнуть, прежде чем опять приступить к восхождению,- сказала она.- Пару дней, чтобы восстановить силы. Габи тоже посмотрела вверх. - О, конечно. Но следующая часть пути должна быть легче. Спустись сюда, я нашла лестницу. Глава 20 Лестница выходила из кучи песка у самой верхней границы стеклянного замка и стрелой тянулась вверх, пока не исчезала из вида. Каждая ступенька была шириной в полтора метра и пятьдесят сантиметров в высоту, казалось, она была вырезана на передней части каната. Пройдя немного по лестнице, Сирокко и Габи начали понимать, что, по всей видимости, лестница принесла им мало чего хорошего. Она изгибалась на юг, ступени становились реже. Скоро они станут непроходимыми. Но ступени оставались на одном уровне. Вскоре они вышли на выступ в виде террасы, с одной стороны которого поднималась огромная стена, а с другой был отвесный обрыв. Не было никаких перил, вообще никакой защиты. Они прижались поближе к стене и трепетали при каждом порыве ветра. Затем выступ начал превращаться в тоннель. Это происходило постепенно. Справа все еще было открытое пространство, но стена начала изгибаться над их головами. Под канат, извиваясь, тянулась тропа. Сирокко пыталась представить себе, как это должно быть: все время подъем, но винтообразный, вокруг наружной части каната. После очередных двух тысяч шагов они оказались в кромешной тьме. - Лестница,- бормотала Габи.- Они построили это сооружение и приставили лестницу. Они остановились, чтобы достать свои лампы. Габи наполнила свою и подрезала фитиль. Время от времени они будут зажигать их. Габи и Сирокко надеялись, что у них хватит масла, пока они отсюда выберутся. - Наверное, это были здоровые ребята,- предположила Сирокко. Она чиркнула спичкой и поднесла ее к фитилю.- Наиболее вероятно, что произошло что-то непредвиденное, что они потеряли силу. - Да, и я рада, что они здесь,- согласилась с ней Габи. - Наверное они были здесь все время, но ниже все покрыто землей, это значит, что здесь долго никого не было. И выросшие деревья должно быть претерпели мутацию. Габи подняла лампу и посмотрела сначала вперед, затем назад, где еще был виден клин света. Глаза ее сузились. - Смотри, похоже, что мы движемся под углом. Лестница изгибается вдоль наружной части, затем прорезается налево и входит в тоннель. Сирокко задумалась и пришла к выводу, что Габи права. - Похоже, что мы можем оказаться в самом центре. - О, да? Помнишь место ветров? Весь ветер проходит где-нибудь здесь. - Если бы этот тоннель вел к этому месту, то мы бы уже об этом знали. Нас бы уже выдуло. Габи посмотрела на уходящую в высоту лестницу, на которую падали блики от горевшей лампы, потом принюхалась. - Здесь довольно таки тепло. Интересно, не станет ли жарче? - Нет иного пути узнать это, как только идти вперед. - Угу...- Габи покачнулась и лампа чуть не выпала у нее из рук. - С тобой все в порядке? - спросила Сирокко, положив ей на плечо руку. - Да, я... нет, черт побери! Нет.- Она прислонилась спиной к теплой стене тоннеля.- У меня кружится голова и подгибаются колени. Она вытянула вперед свободную руку и посмотрела на нее; рука слегка дрожала. - Наверное, одного дня отдыха было недостаточно.- Сирокко внимательно посмотрела на Габи, оглядела коридор тоннеля и нахмурилась: - Я надеялась до отдыха выйти на другую сторону и вернуться на вершину каната. - Я смогу. - Нет,- решила Сирокко,- я сама не очень хорошо себя чувствую. Вопрос состоит в том, делать ли нам привал здесь, в коридоре, где так жарко, или выйти наружу? Габи оглянулась на длинный спуск позади них. - Я не против немного попотеть. Хотя было невыносимо жарко, надо было подумать о костре. Они не дебатировали этот вопрос. Сирокко достала из рюкзака Джина небольшие веточки и мох и принялась разводить костер. Вскоре, потрескивая, разгорелось небольшое пламя. Она изредка подбрасывала туда небольшие веточки, разбивая убогий лагерь. Они разостлали подстилки, вынули миски и ножи, продукты для ужина. Хорошая команда,- подумала Сирокко, сгорбившись наблюдая как Габи нарезает кубиками овощи в оставшееся со вчерашнего дня кипящее жаркое. Руки у Габи были маленькие и проворные, под ногти набилась коричневая грязь. Они больше не могли тратить воду для мытья. Габи вытерла тыльной стороной ладони лоб и посмотрела на Сирокко. Она неуверенно улыбнулась. Когда Сирокко улыбнулась ей в ответ, улыбка Габи стала шире. Один глаз у нее почти полностью закрывала повязка. Она опустила в похлебку ложку и громко сербнула. - Эту редиску лучше хрумкать сырой,- сказала она.- Давай твою тарелку. Она щедро налила добавку и они опершись спинами друг о друга ели. Было очень вкусно. Слушая потрескивание костра и стук ложек о деревянные тарелки, Сирокко была рада расслабиться и ни о чем не думать. - У тебя нету соли? Сирокко порылась в рюкзаке и нашла мешочек с солью, а кроме того, две завернутые в листья забытые конфеты. Она протянула одну Габи и рассмеялась, увидев, как загорелись у той глаза. Она отставила свою тарелку и развернула конфету, засахаренную фрукту, поднесла ее к носу и понюхала. Она пахла слишком хорошо, чтобы так сразу съесть ее. Она раскусила ее пополам и рот наполнился ароматом абрикос и сладкого крема. Габи была просто на грани истерики, видя как наслаждается Сирокко. Сирокко съела вторую половинку, затем стала бросать жадные взгляды на конфету Габи, которую та положила рядом с собой. Габи изо всех сил старалась не рассмеяться. - Если ты собираешься оставить это на завтрак, то тебе придется не спать всю ночь. - О, не беспокойся. У меня просто достаточно манер, чтобы знать, что десерт надо есть ~после~ обеда. Минут пять она разворачивала конфету, затем еще минут пять изучала ее, не обращая внимания на ужимки Сирокко. Сирокко походила на кокер-спаниэля за обеденным столом и на бездомную женщину перед витриной кондитерской лавки, у нее перехватило дыхание, когда Габи наконец положила конфету в рот. Они смеялись до колик в животе. Габи, очевидно, была на седьмом небе от счастья, от оказанного ей внимания; лицо ее пылало от смеха и возбуждения, глаза искрились. - Почему она не могла просто расслабиться и наслаждаться? Мысли Сирокко, видно, отразились на ее лице, потому что Габи моментально посерьезнела. Она коснулась руки Сирокко и вопросительно на нее посмотрела, затем медленно покачала головой. Никто из них не решился заговорить, но Габи своим видом говорила красноречивее всяких слов: - Тебе нечего опасаться меня. Сирокко улыбнулась, Габи ответила ей тем же. Они дохлебали похлебку, держа тарелки около ртов и не заботясь о манерах. Но все уже было не так. Габи молчала, скоро ее руки начали дрожать и тарелка со стуком выпала на ступеньки. Задыхаясь, она принялась рыдать. Она слепо нащупывала руку Сирокко у себя на плече. Затем она подогнула коленки и сжала кулаки под подбородком, зарывшись лицом под шею Сирокко и продолжала рыдать. - О, как мне плохо, как плохо! - Так разрядись, выплачься.- Сирокко прижалась щекой к коротковолосой черной головке, очень хорошенькой, и начала ерошить ей волосы, потом приподняла за подбородок лицо Габи и начала смотреть, куда бы поцеловать ее, выискивая неприкрытый повязкой участок. Она уже собиралась поцеловать Габи в щеку, но в последний момент передумала, хотя засомневалась, стоит ли это делать, и поцеловала ее в губы. Они были влажные и теплые. Габи посмотрела на нее долгим взглядом, громко шмыгнула и снова уткнулась лицом в плечо Сирокко. Она зарылась в ямку около шеи и затихла. Ни дрожи, ни рыданий. - Как ты можешь быть такой сильной? - спросила Сирокко. Голос ее звучал приглушенно, но близко. - А как ты можешь быть такой смелой? Ты спасла мне жизнь. - Нет,- покачала головой Габи,- я не это имею в виду. Если бы тебя не было рядом, я бы сошла с ума. А ты даже не плачешь. - Я так легко не плачу. - Изнасилование это легко? - Габи снова поискала глаза Сирокко. - Боже, мне причинили такую боль! Меня оскорбил и Джин, и ты. И я не знаю, кто из вас хуже! - Габи, я бы занялась любовью с тобой, если бы знала, что это поможет. Но я тоже страдаю. Физически. - Это не так,- покачала головой Габи, это не то, чего я от тебя хочу, даже если бы ты чувствовала себя здоровой. Если ты "могла бы", то это нехорошо. Я не Джин, и мне легче страдать, чем получать любовь таким образом. Достаточно того, что я люблю тебя. - Что ей сказать? Что сказать? Надо сказать правду,- решила Сирокко. - Я не знаю, полюблю ли я тебя когда-нибудь тоже. Такой любовью. Но так помоги мне,- она наклонилась к Габи и быстро вытерла ей нос.- Так помоги мне,- продолжала она,- ведь ты мой лучший друг из тех, что я когда-либо имела. Габи кротко выдохнула. - Мне сейчас это необходимо.- Сирокко подумала, что Габи сейчас опять заплачет, но этого не случилось. Она коротко обняла Сирокко и поцеловала ее в шею. - Жизнь тяжелая штука, правда? - тихо спросила она. - Да, это так. Давай спать. Они расположились на трех ступенях; Габи растянулась на самой верхней, Сирокко металась и ворочалась на следующей и последние красные угольки костра тлели на нижней ступеньке. Сирокко рыдала во сне и проснулась в полной темноте. С нее градом тек пот. Во сне над ней опять стоял Джин с ножом. Габи спустилась к ней и держала ее пока не миновал ночной кошмар. - Как долго ты здесь находишься? - спросила Сирокко у Габи. - С того времени, как я начала опять плакать. Спасибо, что разрешила мне лечь с тобой. - Лгунья.- Но Сирокко улыбалась, когда подумала об этом. На тысячной ступеньке стало гораздо жарче, стены были настолько горячие, что их нельзя было коснуться, подошвы их ботинок пылали. Сирокко почувствовала, что терпит поражение, зная что до середины пути еще несколько тысяч ступеней, только после этого можно было бы надеяться на то, что опять станет прохладнее.- Еще тысячу ступеней,- сказала Сирокко.- Если мы сможем их пройти, то пойдем дальше. Если не станет прохладнее, то возвращаемся назад и пытаемся подняться по наружной части. Но она знала, что канат стал уже слишком крутым, деревья росли очень редко еще даже до того, как они зашли в тоннель. Наклон каната достигал восьмидесяти градусов. Гипотетически она должна будет встретиться со стеклянной горой, худшее из того, что она могла предположить, когда готовилась к походу. - Что ни скажешь. Подожди минутку, я сниму рубаху. Я задыхаюсь. Сирокко тоже стянула с себя рубаху и они продолжали путешествие через раскаленную печь. Через сто ступенек они опять оделись. Еще через триста ступеней они открыли рюкзаки и достали куртки... На стенах начал появляться лед, под ногами поскрипывал снег. Они надели перчатки и подняли капюшоны своих парок. Они подняли лампы, свет от которых казался особенно ярким на фоне белых отражающих стен и стали рассматривать коридор, который несомненно начал сужаться. Конденсат шедшего из их ртов пара тут же превращался в сосульки. - Еще тысячу ступеней? - подсказала Габи. - Ты, должно быть, читаешь мои мысли. Обледеневало лицо, Сирокко вынуждена была наклонить голову, затем окоченели руки и колени. Обледенелые стены вплотную обступали со всех сторон. Габи пошла вперед с лампой в правой руке. Сразу стало темно. Сирокко остановилась и подула на застывшие руки, потом легка на живот и поползла. - Эй! Я застряла! - Она была рада, что в ее голосе не слышно паники. Было страшно, но она знала, что освободиться, если отползет назад. Шкрябающий звук впереди нее прекратился. - Хорошо. Я не могу здесь повернуться, но впереди становится шире. Я пройду вперед метров на триста и посмотрю, что там, хорошо? - Ладно.- Сирокко прислушивалась к доносившимся издалека звукам. Ее окружала кромешная тьма, она успела покрыться холодным потом, когда ее ослепил свет. Через мгновение показалась спина Габи. На ее бровях блестели замерзшие кристаллики льда. - Это самое плохое место, именно здесь. - Тогда я проползу. Я не могу здесь больше торчать как пробка в бутылке. - Это потому что ты ешь слишком много сладостей, толстячок. Габи не могла протолкнуть ее вперед, поэтому она отползла назад и достала из рюкзака медную кирку. Они отбили лед и Сирокко предприняла еще одну попытку. - Выдохни,- посоветовала ей Габи и потянула ее за руки. Наконец Сирокко удалось с помощью Габи протиснуться. Позади них с потолка откололся кусок льда с метр длиной и с шумом покатился по направлению к дневному свету. - Должно быть поэтому этот проход открыт,- сказала Габи.- Канат эластичный, он отклонился и лед треснул. - Это и теплый воздух позади нас. Давай остановимся и закупорим его, ладно? Вскоре они могли уже стоять и через некоторое время лед остался лишь воспоминанием. Они поснимали куртки и задумались, что же их еще ждет впереди? Через четыреста ступеней послышалось громыхание. Оно становилось громче и громче пока, наконец, не стало возможным представить огромные машины, гудящие прямо под стенами тоннеля. Одна стена была горячая, но не настолько, как там, где они проходили раньше. Они были уверены, что это звук всасывания воздуха с места ветров по направлению к неизвестному месту назначения где-то вверху. Еще две тысячи ступеней перенесут их в другой горячий регион. Не раздеваясь, они поспешили вперед, так как знали, что были близки к дальнему концу тоннеля. Как они и ожидали, жара уменьшилась после того, как они достигли пика сауны, который Сирокко оценила как семидесяти пяти градусный. Габи продолжала идти впереди и первой увидела свет. Он был не ярче, чем у входа в тоннель, просто бледно-серебряная полоска, которая начиналась слева от нее и постепенно расширялась, пока они не оказались на краю каната. Они похлопали друг дружку по спине и снова полезли вверх. Они пересекли вершину каната, все время поднимаясь вверх, все время держа направление на юг, через широкий пригорок, опять спустились вниз на дальней стороне. Канат был уже совершенно голым; ни дерева, ни земли. Впервые Гея выглядела как настоящая машина, которой, как знала Сирокко, она была: невероятная, массивная конструкция, созданная теми, кто сейчас мог жить в ступице. Голый канат был гладкий и ровный, в этом месте он поднимался под углом семьдесят градусов, становясь ближе к сияющему низу края спицы. Клин пространства между канатом и спицей суживался менее чем до двух километров. С южной стороны поднимались ступени в другой тоннель. Они думали, что готовы к этому, но чувствовали себя почти одураченными. Они поспешили через первую зону жары и поздравили себя, когда температура снова начала падать. Она достигла где-то пятидесяти градусов и снова начала подниматься. - Проклятье! Здесь другая конструкция. Пошли! - Куда? - Позади будет не легче, чем впереди, двигай! Им грозила опасность лишь в том случае, если кто-то из них упадет и покалечится, это страшило Сирокко больше всего и напоминало ей, что никогда нельзя быть уверенной в Гее до конца. Она забыла, что канат был сделан из переплетенных прядей и что путь, по которому протекает жар или холод, может быть совершенно запутанным. Они миновали зону вибрации, которая в центре была тихой, прошли через зону холода, которая была меньше чем предыдущая обросшая льдом, и снова очутились на северной стороне каната. Они пересекли вершину и спустились в третий тоннель. Прошли его и преодолели следующую вершину. За два дня они проделали это еще семь раз. Они проделали это быстрее, задержка произошла в четвертом тоннеле, который так оброс льдом, что даже Габи должна была обить его, прежде чем смогла протиснуться вперед. Чтобы пробиться через ледяное препятствие им понадобилось восемь часов. Но в следующий раз они вышли на южную сторону каната, где тоннеля не было. Угол подъема равнялся теперь восьмидесяти или девяноста градусов, и лестница начала виться вдоль внешней части каната как лента стебля перечной мяты. Никто из них не выявил желания разбивать лагерь на выступе шириной полтора метра, нависающим над пропастью глубиной двести пятьдесят километров. Сирокко знала, что она мечется во сне и эта привычка может перенести ее слишком далеко. Но так как обе они устали, то продолжали с трудом тащиться вокруг каната, постоянно прижимаясь левым плечом к успокоительной твердости стены каната. Сирокко не нравилось, что происходит над головой. Чем выше они поднимались, тем невозможнее было на это смотреть. Из наблюдений со стороны они знали, что каждая спица была овальной в поперечном сечении, пятьдесят километров шириной с одной стороны и чуть меньше ста с другой, внутренней стороны колеса. Вспыхивая, широкая часть соединялась с краем крыши. Они только что миновали этот ослепительный участок и им стали смутно видны почти вертикальные стены спицы. То, на что они сначала не обратили внимания, было выступом, который тянулся вокруг чудовищной дыры в трубе спицы. Он был шириной хороших пять километров. Канат проникал в выступ без всякого шва, он казался с ним одним целым и, по-видимому, тянулся выше и каким-то образом крепился к ступице. Во время одной из остановок Сирокко и Габи рассмотрели выступ, находящийся, по-видимому, прямо у них над головами, только на удалении двух километров. Это был массивный потолок, где им придется тяжко потрудиться. Он тянулся, казалось бесконечно, пока не становилось видимым отверстие зауженное расстоянием. Отверстие было пятьдесят на восемьдесят километров, но чтобы достичь его, им надо будет преодолеть пять километров в подвешенном состоянии от внешней стороны выступа. Габи молча посмотрела на Сирокко и многозначительно приподняла одну бровь. - Не думай о трудностях раньше времени, до сих пор Гея была к нам добра. Полезли, подруга! И Гея опять была к ним доброй. Когда они достигли вершины каната, здесь их ожидал следующий тоннель, он пронзал безбрежную серую крышу. Они зажгли лампы, несмотря на то, что горючего оставалось немного, и начали восхождение. Тоннель изгибался влево, так там находился канат, хотя они больше не были в этом уверены. Они насчитали две тысячи ступеней, потом еще две тысячи. - Мне приходит на ум,- сказала Габи,- что он ведет к ступице. И если ты думаешь, что это хорошая новость, то тебе лучше подумать еще. - Знаю, знаю. Продолжай идти.- Сирокко думала о горючем для ламп, остатках их провизии и полупустых мехах с водой. До ступицы было еще триста километров. Три ступеньки - это метр, значит идти еще миллион ступеней. Сирокко посмотрела на часы и засекла время. Они шли со скоростью, примерно, две ступеньки в секунду; свет лампы касался носка и тут же освещал следующую ступеньку. Гравитация на этом уровне упала почти до одной восьмой - как раз половину той, при которой они вышли. Две ступеньки за две секунды - это составляло полмиллиона секунд времени путешествия... сто тридцать восемь часов, или около семи дней. Удвоить это время на периоды отдыха и сна, по самым скромным подсчетам... - Я знаю, о чем ты думаешь,- сказала Габи, идя позади нее.- Но сможем ли мы продолжать идти в темноте? Она упустила один немаловажный момент: пищи осталось только на две недели, воды, при экономном расходовании, должно хватить. Но самым важным в их положении было горючее для ламп. У них оставалось его не более, чем на пять часов, и не было никакой возможности пополнить запасы. Сирокко все еще мучительно обдумывала эту проблему, пытаясь с помощью математических расчетов найти выход, как им добраться до вершины, когда они вышли на дно спицы. Ничто никогда не заставляло Сирокко почувствовать себя меньше. Ни О'Нейл-I, ни звезды в космосе, ни сама Гея. Она могла смотреть на что угодно и у нее начисто отсутствовало чувство перспективы. Невозможно было заметить, что стены искривляются. Они тянулись от нее подобно горизонту, пока вдруг не заворачивались, образуя пространство, которое смотрелось скорее полукруглым, чем круглым. Все купалось в бледно-зеленом люминесцентном свечении. Источниками света были четыре вертикальных ряда окон, которые пропускали косые лучи, пересекающиеся друг с другом в пустом центре. Вернее, не совсем пустом. В центре находились три сплетенные вместе наподобие косы каната, они были вертикально, как линейка устремлены вверх, вокруг них, то попадая в лучи, то уходя от них, медленно кружились странные цилиндрические облака. Сирокко вспомнила темное, узкое пространство под канатом, которое они рассматривали как кафедральный собор. Гея исчерпала запасы величия, но там была лишь покинутая церковь. ~Это~ был кафедральный собор. - Мне кажется, что я все это уже видела раньше,- тихо сказала Габи, показывая на стену позади них.- Вертикальные джунгли? Другими словами описать это было нельзя. Внутренняя часть спицы была покрыта бурной растительностью: цепляясь за стены, к наружной части и вверх по стенам разветвлялись ветви вездесущих деревьев. Уходя в высоту, они постепенно уменьшались и превращались в покрывающий стены зеленый ковер. Выше была серая крыша. - Ты говоришь, что до верху триста километров? Габи прищурилась, затем составила пальцы решеткой и что-то посчитала по своей собственной системе. - Это перекрывается правильно определенным количеством градусов. - Сядь. Давай подумаем. Посидеть им было нужнее, чем подумать. До этого момента Сирокко и подумать об этом не могла. Теперь она видела, что заблуждалась и не отчетливо представляла себе проблему. Теперь ей было ясно, она внутренне содрогнулась. Триста километров по прямой. По прямой. Она должно быть сошла с ума. - Первое. Похоже, что через эту крышу нет никакого пути. Посмотрев, Габи пожала плечами: - Вроде, нет. Даже если что-то и было, то мы отсюда все равно ничего бы не увидели. - Верно. Но мы надеялись, что где-то есть лестница наверх. Ты ее видишь? - Нет. - Опять верно. Я думала, что по этим ступеням, в случае необходимости, можно подняться на вершину. Теперь я думаю, что похоже, что путь был направлен сюда, в это место, строители именно это имели в виду. - Наверное,- прищурилась Габи.- Но они должны были оставить и путь к ступице. Наверное, эти деревья не должны быть здесь. Они повырастали здесь повсюду позже, как на канате. - В таком случае... Что? - Нам еще черт знает сколько карабкаться вперед,- закончила за нее Габи.- Со всей этой растительностью мы можем никогда не найти вход. Наверное, легче определить его сверху. - В третий раз ты ответила правильно. Я только пытаюсь продумать все до конца, как видишь. Я подумала, что если, скажем за четыре, пять лет, начиная от сегодняшнего дня, мы доберемся до вершины и не найдем никакой лестницы... нам предстоит другое длительное карабкание. Вниз. Габи рассмеялась. - Если ты так говоришь, то давай возвращаться прямо сейчас, я хочу, чтобы ты вышла из этой ситуации. Мне не хотелось бы потом заморозить тебя презрением. - Давай вернемся сейчас? - Это было сказано без вопросительной интонации, но вопрос подразумевался. - Нет. - А-а, то-то же! - Сирокко это не задело. Они уже давно позабыли об отношениях капитана и команды. Сирокко рассмеялась и покачала головой.- Ладно, а что ты предлагаешь? - Во-первых, хорошенько оглядеться по сторонам. А то, лет через пять, мы будем выглядеть круглыми идиотами, когда один из строителей спросит нас, почему мы не воспользовались подъемником. Глава 21 Окружность основания спицы была примерно двести пятьдесят километров. Они начали обследовать все вокруг, ища какое-либо средство подъема, начиная от веревки, и кончая антигравитационным геликоптером. Все что они нашли, были горизонтальные деревья, растущие на вертикальной стене. Проникая через наружные ветви и проползая по стволам к растущим в стене корням, они вынуждены были постепенно карабкаться по склону, обламывая ветки и листья. Вещество, из которого была сделана спица, представляла из себя пористый серый материал. Когда на него надавливали, он поддавался как резина. Сирокко вырвала из стены куст, вместе с ним вылез длинный, стержневой корень. Из стены начала выделяться густая, похожая на молоко жидкость, затем отверстие зарубцевалось. Здесь не было никакой почвы, солнечного света было совсем немного. Когда они вышли из темного тоннеля, свет показался очень ярким, в действительности же он был совсем незначительным. Сирокко предположила, что подобно многим растениям на ободе колеса, эти зависят от подповерхностного источника жизни. Сама по себе стена была влажной и способствовала росту мхов и лишайников, и некоторых других паразитических видов растений. Трава здесь не росла, лианы обвивали стволы деревьев. Многие деревья были им уже знакомы, они были лишь адаптированы к горизонтальному существованию. Были знакомы фрукты и орехи, растущие на них. - Это снимает проблему питания,- сказала Габи. В спице не было рек, но стена блестела маленькими струйками. Высоко на стене били струи, изгибаясь, они разбрызгивали воду, которая не достигая пола, превращалась в водяную пыль. Габи посмотрела вверх и обратила внимание, что струи распределяются равномерно, как поливочная машина. - Их слишком много для того, чтобы умереть от жажды. Начало казаться, что восхождение вверх по стене не исключено. Сирокко подумала, что эта перспектива не вдохновляет ее. Исключая возможность подъема по лестнице, которую, как она вскоре поняла, им не найти, так как деревья не давали возможность тщательно исследовать стену, оставалось три способа подняться на вершину. Один из способов заключался в том, чтобы взбираться с помощью самих деревьев. Сирокко полагала, что это возможно сделать, перебираясь от ветки к ветке, которые широко раскинулись по стене, перепутавшись с ветвями соседних деревьев. Второй способ состоял в возможности подъема непосредственно по стене, как это делают альпинисты. Они обнаружили, что их металлические косты