ности стала навязчивой. Дюжина обыкновенных просителей, однажды позволившая себе просто слишком резкое движение, была испепелена огнеметами мамаронов. Бустамонте также вдруг вообразил, что является объектом унизительных насмешек, и другие поплатились жизнью за слишком веселое выражение лиц в тот момент, когда Панарх глядел на них. Но самой горькой пилюлей, отравлявшей всю жизнь Бустамонте, стала дань, которую он обязался выплачивать Эбану Бузбеку, Гетману Брумбо. Каждый месяц Бустамонте набирался мужества отказаться от уплаты, но всякий раз побеждала осторожность, и Регент в бессильной ярости выплачивал положенный миллион марок. Прошло четыре года, и вот однажды утром в космопорту Эйльянре приземлился яркий красно-желто-черный корабль, на борту которого находился Корморан Бенбарт, отпрыск молодой ветви Бузбеков. Он появился в Великом Дворце с видом отлучавшегося на время лендлорда, наносившего визит на ближайшую ферму. Корморан Бенбарт приветствовал Бустамонте с небрежной благосклонностью. Бустамонте, облаченный в Черные Одежды, с величайшим трудом сохранял бесстрастное выражение лица. Как того требовала церемония, он поинтересовался: - Каким счастливым ветром занесло тебя на наш берег? Корморан Бенбарт, высокий молодой головорез со светлой косой и потрясающими ржаными усами, изучал Бустамонте глазами синими, как васильки, широко распахнутыми и невинными, как небеса Пао. - Моя миссия проста, - сказал он. - Я получил титул барона в Северном Фейдене, который - может быть, вы знаете - воюет с южными провинциями клана Гриффин. Я нуждаюсь в средствах для строительства фортификационных сооружений и вербовки рекрутов. - А, - сказал Бустамонте. Корморан Бенбарт подергал себя за кончики висящих усов и продолжал: - Эбан Бузбек считает, что вы вполне можете выделить от щедрот миллион марок, за что я был бы вам весьма благодарен. Бустамонте сидел словно каменное изваяние. Секунд тридцать он глядел в невинные синие глаза, и мысль его бешено работала. Было совершенно ясно, что это не что иное, как вымогательство, подкрепленное скрытой угрозой насилия, которому он ничего противопоставить не мог. С чувством безысходности Бустамонте приказал доставить требуемую сумму и принимал благодарности Бенбарта в мрачном молчании. Бенбарт вернулся на Батмарш с чувством, напоминающим признательность, а Бустамонте клокотал от гнева. Только сейчас он понял, что должен спрятать в карман свою гордость и обратиться за помощью к тем, кого однажды отверг: к Магистрам Института Брейкнесса. И вот под видом странствующего инженера Бустамонте направился на планету Джорнел, где был принят на борт почтово-пассажирского корабля. Вскоре он прибыл на Брейкнесс. Лихтер подлетел к кораблю. Бустамонте благодарно покинул тесное судно и был препровожден вниз, к Институту. В космопорте он не столкнулся с формальностями, столь обычными на Пао. В сущности, на него вообще никто не обращал внимания. Бустамонте был раздосадован. Он подошел к выходу и поглядел вниз, на город. Слева располагались заводы и фабрики, справа виднелась темная масса Института, а между ними - дома, резиденции и усадьбы, каждая со своим отдельным спальным корпусом. Молодой человек с суровым лицом - очень юный, почти мальчик - легонько похлопал Бустамонте по руке, и знаком попросил его посторониться. Бустамонте отступил - вереница молодых женщин, около двадцати, с волосами цвета сливок, прошла мимо него. Они вошли в машину, похожую на жука, которая поехала вниз по склону. Больше никакого транспорта не было видно - космопорт был совершенно пуст. Бустамонте, белый от ярости, с пляшущими на скулах желваками, в конце концов удостоверился, что либо его здесь никто не ждал, либо никто и не собирался его встречать. Это было невыносимо! Он должен привлечь внимание к своей персоне! Правитель Пао зашагал к самому центру космопорта и начал энергично жестикулировать. Двое проходивших мимо замешкались, но когда он по-паонитски велел им позвать кого-нибудь из служащих, поглядели на него безучастно и пошли своей дорогой. Бустамонте понял тщетность своих усилий - вокзал был пуст. Он выругался по-паонитски и снова подошел к выходу. Показался поселок, ближайший дом находился примерно в полумиле. Бустамонте в тревоге поглядел в небо. Маленькое белое солнце уже скрывалось за скалами, мрачный туман клубился над Рекой Ветров, селение окутывала темнота. Бустамонте глубоко вздохнул. Делать было нечего: Панарх Пао должен на своих двоих шагать в поисках крова, как какой-нибудь бродяга. Он с мрачной решимостью распахнул двери и вышел. Ветер подхватил его, толкая в спину, заползая под его тонкие паонитские одежды. На своих толстых коротких ногах Бустамонте побежал вниз по улице. Продрогший до костей, с болью в легких, он подошел к ближайшему дому. Туфовые стены возвышались над ним, но не было видно ни одного окна. Он обошел весь фасад, но не нашел входа. Вскрикивая от ярости и боли, снова побрел по дороге. Небо было темным, крошечные крупинки мокрого снега начинали колоть затылок. Панарх подбежал к другому дому и на сей раз отыскал дверь, но на его стук никто не ответил. Он сдался, корчась и дрожа, с окоченевшими ногами и разбитыми в кровь пальцами. Тьма сгустилась настолько, что он почти не разбирал дороги. В третьем доме окна были освещены, но и там никто не ответил на отчаянный стук в дверь. В ярости Бустамонте схватил камень и запустил им в ближайшее окно. Стекло зазвенело - о, какой приятный звук! Двери отворились - Бустамонте, вконец окоченевший, упал на пороге, как срубленное дерево. Молодой человек подхватил его, дотащил до кресла. Бустамонте сидел неподвижно, расставив ноги, выпучив глаза, дыхание хрипло вырывалось из его груди, словно рыдания. Молодой человек заговорил, но Бустамонте не понимал его. - Я Бустамонте, Панарх Пао, - слова его трудно было разобрать, губы не слушались. - Это плохой прием - кто-то дорого за это заплатит! Молодой человек, сын Магистра, хозяина резиденции, о Пао ничего не знал. Он покачал головой - казалось, все это ему надоело. Он покосился на дверь, словно собираясь выставить непрошенного гостя. - Я Панарх Пао! - закричал Бустамонте. - Отведите меня к Лорду Палафоксу, Палафоксу! Вы слышите - к Палафоксу! В ответ на это имя последовала немедленная реакция. Молодой человек жестом приказал Бустамонте оставаться на месте и скрылся в другой комнате. Через десять минут двери открылись и появился Палафокс. Он коротко кивнул: - Аюдор Бустамонте, рад видеть вас. Я не смог встретить вас в космопорту, но вижу, что вы обошлись без моей помощи. До моего дома отсюда рукой подать и мне будет приятно оказать вам гостеприимство. Вы готовы? На другое утро Бустамонте обуздал свой гнев. Негодованием и яростью ничего не добьешься - это может только испортить отношения с хозяином, сделав их натянутыми. Он высокомерно оглядел комнату - о, жалкое гостеприимство! Отчего все постройки этих мудрецов столь аскетичны и лишены какой бы то ни было роскоши? И кстати, почему они обитают на такой ужасной планете? Появился Палафокс, и они сели за стол, на котором стоял графин перечной настойки. Палафокс ограничивался вежливыми банальностями - казалось, он напрочь забыл об их последней встрече на Пао и не выказывал ровным счетом никакого интереса к причине появления Бустамонте на Брейкнессе. В конце концов Бустамонте заставил себя первым заговорить о деле: - Покойный Панарх Аэлло в свое время искал вашей помощи. Он действовал, как я понимаю теперь, дальновидно и мудро. Поэтому я прибыл на Брейкнесс инкогнито, чтобы заключить с вами новый контракт. Палафокс кивнул, молчаливо отхлебнул настойки. - Вот какая сложилась ситуация, - стал объяснять Бустамонте. - Проклятые Брумбо взимают с меня ежемесячную дань. Приходится платить, но тем не менее я вовсе не жалуюсь на судьбу, так как это обходится мне дешевле, чем строительство разнообразных оборонительных сооружений. - Похоже, в проигрыше один Меркантиль, - заключил Палафокс. - Вот именно! - сказал Бустамонте. - Тем не менее недавно началось беззастенчивое вымогательство - и, как я думаю, оно не будет последним. - Бустамонте описал визит молодого Корморана Бенбарта. - Моя казна подвергнется бесконечным налетам - я стану просто денежным мешком для всех головорезов Батмарша. Я отказываюсь от такой подлой миссии! Я освобожу Пао - вот моя задача! Поэтому я прибыл к вам - за советом и помощью. Палафокс аккуратно поставил бокал на стол. - Советы - предмет нашего экспорта. Они ваши - естественно, за определенную цену. - И какова же цена? - спросил Бустамонте, хотя хорошо знал это. Палафокс поудобнее устроился в кресле: - Как вы знаете, наш мир - это мир мужчин, и так всегда было - со дня основания Института. Но ввиду необходимости мы продолжаем род, мы производим отпрысков, мы воспитываем наших сыновей - тех, от кого мы предполагаем в дальнейшем получить пользу. Счастлив тот ребенок, которому разрешается посещать Институт Брейкнесса. Но такой лишь один из двадцати. Остальные покидают планету вместе со своими матерями, когда истекает срок контракта. - Короче, - сказал Бустамонте резко, - вы хотите женщин. Палафокс кивнул: - Мы хотим женщин - здоровых молодых женщин, умных и красивых. Это единственное, что мы, Брейкнесские Маги, не можем производить самостоятельно, да и не хотим. - А как же ваши собственные дочери? - удивился Бустамонте. - Неужели у вас не рождаются дочери - так же, как сыновья? Эти слова не произвели на Палафокса никакого впечатления - казалось, он пропустил их мимо ушей. - Брейкнесс - мир мужчин, - сказал он. - Мы - Магистры Института. Бустамонте погрузился в безрадостные раздумья, не зная, что для человека Брейкнесса дочь едва ли более желанна, чем двухголовый монголоид. Магистры Брейкнесса, истинные аскеты, жили лишь сегодняшним днем - прошлое уже стало историей, будущее - еще было чем-то аморфным, пока не оформившимся. Он, Бустамонте, мог строить планы на сотни лет вперед, тогда как Маги Брейкнесса, на словах признавая неизбежность смерти, не испытывали по этому поводу никаких отрицательных эмоций. Они были убеждены, что, умножая число своих сыновей, они сливаются с будущим. Бустамонте, невежественный в вопросах психологии людей Брейкнесса, пришел к выводу, что Палафокс слегка помешан. Он сказал неохотно: - Мы можем прийти к обоюдовыгодному соглашению. Вы объединяетесь с нами, чтобы сокрушить Брумбо, и мы должны быть уверены, что никогда впредь... Палафокс с улыбкой покачал головой: - Мы не воины. Мы продаем плоды нашего разума - не более. Как можем мы решиться на что-то другое? Ведь Брейкнесс уязвим. Одна-единственная ракета может разрушить Институт. Вы заключаете контракт со мною одним. Если завтра сюда прибудет Эбан Бузбек, он сможет купить сотрудничество другого Магистра, и, в сущности, это превратится в состязание между нами двумя. - Хм-м-м... - протянул Бустамонте. - А какие у нас есть гарантии, что он тут не объявится? - Никаких. Мы всегда придерживаемся полного и абсолютного нейтралитета, тем не менее, отдельные Магистры могут работать, где пожелают, и таким образом увеличить число женщин в своих спальнях. Бустамонте раздраженно забарабанил пальцами по столу: - А если вы не защитите меня от Брумбо, чем же еще можете вы помочь мне? Палафокс сидел в задумчивости, полуприкрыв глаза, затем сказал: - Есть множество средств, чтобы достичь поставленной вами цели. Я могу нанять солдат с Хэлоумеда, или Полензиса, или с Земли. Я могу, допустим, сделать так, что все кланы Батмарша объединяться против Брумбо. Мы можем так девальвировать деньги на Пао, что дань просто потеряет цену. Бустамонте нахмурился: - Я предпочитаю меры более радикальные. Я хочу, чтобы вы снабдили нас оружием для ведения войны. Тогда мы сможем защищаться и не будем ни в чьей власти. Палафокс поднял свои изогнутые черные брови: - Странно слышать столь воинственные речи от паонита. - Почему бы нет? - обиделся Бустамонте. - Мы не трусы! В голосе Палафокса прозвучал оттенок нетерпения: - Десять тысяч Брумбо победили пятнадцать миллиардов паонитов. У ваших людей есть оружие. Но никто и не подумал оказать сопротивление. Они покорились безропотно, словно птенчики. Бустамонте упрямо помотал головой: - Мы люди как люди. Все, чего нам не достает - это тренировки. - Никакая тренировка не даст вам необходимого боевого духа. Бустамонте сердито глянул на него: - Тогда боевой дух должен прийти извне! Палафокс обнажил в улыбке зубы. Он выпрямился в своем кресле: - Наконец-то мы перешли к сути дела! Бустамонте был озадачен внезапной переменой в собеседнике. Палафокс продолжал: - Мы должны каким-то образом сделать сговорчивых паонитов настоящими воинами. Как мы можем этого добиться? Очевидно, изменив их природу. Они должны утратить пассивность и легкость приспособляемости к трудностям и невзгодам. Они должны обрести свирепость, гордость и дух противоборства. Вы согласны? Бустамонте помешкал: - Возможно, вы правы. - Но это потребует не одного дня, вы сами понимаете. Изменения в психологии расы - сложнейший процесс. Бустамонте почувствовал укол подозрительности. В голосе Палафокса слышалась натянутость - усилие казаться небрежным. - Если вы хотите истинной военной мощи, - сказал Палафокс, - более легкой дороги нет. Это единственное средство. Бустамонте выглянул из окна, оглядел Реку Ветров. - И вы думаете, что эту боевую мощь можно создать? - Несомненно. - И сколько времени может на это потребоваться? - Двадцать лет, чуть больше или чуть меньше. - Двадцать лет! Бустамонте молчал несколько минут. - Я должен это обдумать. - Он вскочил на ноги и заходил взад-вперед по комнате, встряхивая руками, будто бы они были мокрыми. Палафокс сказал резко: - А как может быть иначе? Если вы хотите военной мощи, вы должны создать вначале боевой дух! Это - историко-культурная черта характера нации, и она не может появиться за одну ночь! - Да-да, - пробормотал Бустамонте, - я вижу, что вы правы, но я должен обдумать... - Подумайте и вот еще о чем, - продолжал Палафокс. - Пао обширна и весьма плотно заселена. Это дает возможности для создания не только высокоэффективной армии, но и для гигантского промышленного комплекса. Зачем покупать товары на Меркантиле, если вы сможете производить их сами? - Но как всего этого можно добиться? Палафокс засмеялся: - В этой области можете рассчитывать на меня - на мои специальные знания. Я Магистр Сравнительных Культур Института Брейкнесса. - И тем не менее, - упрямился Бустамонте, - я должен знать, как вы планируете настолько все изменить - не забывайте, что паониты страшатся перемен больше, чем смерти. - Естественно, - отвечал Палафокс. - Мы должны изменить менталитет паонитов - во всяком случае, значительного их числа, что наиболее легко достигается сменой языка. Бустамонте покачал головой: - Все это представляется мне настолько сомнительным и ненадежным... Я надеялся... Палафокс резко прервал его: - Слова - это инструменты. Язык - это некий образец, определяющий способ употребления слов-инструментов. Бустамонте краем глаза изучал Палафокса. - Но как эта теория применима на практике? У вас есть детальный план? Палафокс оглядел Бустамонте с веселой пренебрежительностью: - Для дела такой важности? Да вы ожидаете чуда, которое не в состоянии совершить даже Брейкнесский Маг! Но, может быть, вы предпочтете продолжать платить дань Эбану Бузбеку? Бустамонте молчал. - Я разрабатываю основные принципы, - сказал Палафокс чуть погодя. - Я прилагаю эти абстракции к практической ситуации. Это скелет операции, потом обрастающий деталями как плотью. Бустамонте все молчал. - Одно замечание я должен все-таки сделать, - сказал Палафокс. - Такая операция может быть проведена лишь правителем, обладающим величайшей властью, которого не могут поколебать всяческие сантименты. - Я обладаю такой властью, - заверил Бустамонте, - и я настолько жесток, насколько того требуют обстоятельства. - Так вот что нужно сделать. Один из континентов Пао или любая зона по вашему выбору должны быть отведена для наших с вами целей. Людям, населяющим эту зону, должно быть предписано говорить на новом языке. Вот общий абрис задачи. Вскоре эти люди начнут плодить воинов в изобилии. Бустамонте скептически пожал плечами: - Почему бы не разработать программу обучения и тренировок в регулярных войсках? Изменение языка - слишком долгое дело. - Вы не уловили сути, - сказал Палафокс. - Паонитский язык пассивен и бесстрастен. Он может обрисовать лишь двухмерный, плоский мир, без контрастов и напряженностей. Люди, говорящие по-паонитски, теоретически должны быть покорными, пассивными, без значительных личностных различий - и действительно, они на самом деле таковы. Новый язык будет весь построен на контрастах и сравнении сил, с грамматикой простой и энергичной. Вот вам иллюстрация. Представьте себе предложение: "Фермер рубит дерево". Если дословно перевести его с паонитского, оно будет звучать так: "Фермер - в состоянии напряжения - топор - средство - дерево - в состоянии подверженности атаке". На новом же языке предложение приобретет следующий вид: "Фермер преодолевает инерцию топора, топор сокрушает сопротивление дерева". Или вот еще как может быть: "Фермер побеждает дерево, избрав оружием инструмент под названием топор". - А-а... - одобрительно сказал Бустамонте. - Слоговая азбука будет богата гортанными звуками и резкими гласными. Некоторое количество ключевых идей будут синонимичны, такие как: "удовольствие - преодоление сопротивления - приятное расслабление" и "стыд - чужестранец и соперник". Даже воинственность вояк Батмарша покажется шуткой по сравнению с боевым духом будущих паонитов. - Да-да, - вздохнул Бустамонте, - начинаю понимать... - Еще одна область должна быть отведена для другого поселения, где говорить будут уже на ином языке, - сказал мимоходом Палафокс. - С этой целью необходима грамматика чрезвычайно сложная, но вместе с тем последовательная и логичная. Вокабулы должны быть обособлены, но объединены жесткими правилами соподчинения. И что в результате? Когда сообщество людей, в сознании которых при помощи языка заложены подобные представления, снабжается соответствующими приспособлениями, технический прогресс становится просто неизбежным. А в случае, если вы вознамеритесь искать внепланетные рынки сбыта, то возникает надобность в отряде пилотов и торговцев. Необходим третий язык, с упором на систему числительных, с изощренными выражениями почтения, дабы обучиться льстить, со словарем, богатым омофонами [слова, одинаковые по звучанию, но разные по значению], которые сделают возможными языковые двусмысленности, и с чередованием звуков в морфемах, подчеркивающим похожее чередование событий в человеческом обществе. Во всех этих языках семантика будет формировать человеческие характеры. Для касты военных словосочетание "удачливый человек" будет синонимично другому: "победитель в жестоком бою". Для представителей клана производственников оно же будет означать "успешный производитель". Для торговцев эквивалентом этого словосочетания будет "человек, трудно поддающийся уговорам". И такие влияния будут пронизывать любой язык. Естественно, они не смогут с одинаковой силой воздействовать на сознание любого индивидуума, но на массу в целом - бесспорно. - Великолепно! - воскликнул Бустамонте, совершенно захваченный идеей Палафокса. - Вот истинная инженерия человеческих душ! Палафокс подошел к окну и стал глядеть на Реку Ветров. Он слегка улыбался, его черные глаза, всегда такие жесткие и суровые, затуманились. На одно мгновение Бустамонте увидел его настоящий возраст - вдвое или даже втрое больше, чем возраст самого Бустамонте, - но лишь на мгновение. Когда Палафокс снова повернулся, лицо его было как обычно бесстрастно. - Вы понимаете, что я говорю сейчас просто наобум - так сказать, формулирую общие черты идеи. Необходим детально разработанный план. Должны быть синтезированы новые языки. Должен быть подготовлен штат инструкторов для обучения этим языкам. В этом я могу положиться на своих сыновей. Нужно создать еще одну группу, или выделить из основной группы, - группу элитарных координаторов, в совершенстве владеющих всеми языками. Эта группа станет управлять корпорацией в помощь вашим гражданским службам. Бустамонте вздул щеки: - Ну... возможно. Настолько далеко заходящие полномочия этой группы кажутся мне нецелесообразными. Достаточно, если мы создадим военную силу, которая будет в состоянии смять Эбана Бузбека и его бандитов! Правитель Пао вскочил на ноги и в волнении зашагал взад-вперед по комнате. Вдруг он резко остановился и лукаво поглядел на Палафокса: - Мы должны обсудить еще один вопрос: какова плата за ваши услуги? - Шесть сотен женщин ежемесячно, - мягко ответил Палафокс, - физически и умственно развитых, в возрасте от четырнадцати до двадцати четырех лет. Время контракта не будет превышать пятнадцати лет, отправка их назад на Пао вместе с нестандартными сыновьями и отпрысками женского пола гарантируется. Бустамонте с понимающей усмешкой покачал головой: - Шестьсот в месяц - не слишком ли это много? Палафокс ответил пылающим взглядом. Бустамонте, осознав свою оплошность, поспешно добавил: - Тем не менее, я согласен с этой цифрой. Но вы взамен возвратите моего любимого племянника Берана, чтобы на Пао он мог подготовиться к дальнейшей карьере. - В качестве посетителя дна морского? - Мы должны исходить из реального положения дел, - пробормотал Бустамонте. - Согласен с вами, - бесцветным голосом сказал Палафокс, - и оно диктует, что Беран Панаспер, Панарх Пао, должен продолжить образование на Брейкнессе. Бустамонте отчаянно запротестовал, Палафокс отвечал резко. Он держался презрительно-спокойно, и в конце концов Бустамонте был вынужден согласиться на его условия. Сделку отсняли на кинопленку и стороны расстались если не дружелюбно, то, по крайней мере, довольные друг другом. 10 Зима на Брейкнессе была суровой и холодной, негустые облака бежали вниз по Реке Ветров, град, мелкий как песок, свистел в скалах. Солнце показывалось лишь ненадолго над громадным скальным зубом на юге долины, и почти весь день Институт Брейкнесса был погружен во мрак. Пять раз приходила унылая зима, пока Беран Панаспер не приобрел основы образования в Институте. Первые два года Беран жил в резиденции Палафокса, и все силы отдавал изучению языка. Его собственные представления о функции речи оказались для него бесполезными, ибо языки Брейкнесса и Пао различались слишком сильно. Язык Пао был из так называемых "полисинтетических", где корни, присоединяя приставки, суффиксы и окончания, меняли значение. Язык Брейкнесса был по своей сути "аналитическим", но уникальным в том отношении, что личность говорящего была как бы основой синтаксиса - это обеспечивало логическую стройность и простоту. Поскольку человеческое "я" подразумевалось всей структурой высказывания, отпадала необходимость в местоимении "я". Прочих личных местоимений также не существовало, за исключением некоторых конструкций третьего лица - хотя в действительности они состояли из существительных. В языке отсутствовало отрицание - вместо него существовало множество антонимичных пар, например, "иди" и "оставайся". Не было и пассивного залога - любая идея была обособленной: "ударить", "получить удар". Словарь был чрезвычайно богат словами, обозначающими мыслительные операции, но практически начисто отсутствовали лексические единицы, соответствующие эмоциональным состояниям человека. Если вдруг Магистр Брейкнесса решался приоткрыть свою индивидуалистическую камеру-одиночку и обнаружить перед собеседником свое настроение, он был вынужден прибегать к неловкому многословию. Такие обычные для паонитов понятия, как "гнев", "радость", "любовь", "горе" в словаре Брейкнесса не имели аналогов. Однако были слова для обозначения сотни способов логического мышления - тонкости, непонятные для паонита. Различие это настолько поразило Берана, что временами он опасался за свою личность, за целостность своего "я". Недели напролет Фанчиэль объяснял, иллюстрировал, перефразировал, понемножку Беран усваивал чуждый ему образ мысли - и Брейкнесс становился для него все понятнее... Однажды его призвал Палафокс и объявил, что познания Берана в языке достаточны для того, чтобы начать образование в Институте, что он должен незамедлительно стать учеником начальной ступени. Беран вдруг почувствовал себя покинутым, брошенным... В доме Палафокса он чувствовал себя в безопасности, хотя ему было и невесело - что же будет в Институте? Палафокс отпустил его, и через полчаса Фанчиэль уже проводил его к большому квадратному зданию из туфа, проследил, как он зарегистрировался и обосновался в комнате студенческого общежития. Затем Фанчиэль ушел, и с тех пор Беран не видел ни его, ни Палафокса. Так начался новый период жизни Берана на Брейкнессе. До сих пор за его образованием следили домашние наставники-паониты. Никогда он не принимал участия в традиционном паонитском процессе обучения, когда тысячи детишек скандировали в унисон - младшие выкрикивали числа: "Ай! Шрай! Вида! Мина! Нона! Дрона! Хиван! Импле!", старшие распевали эпические саги, чем, в сущности, и ограничивалось все паонитское образование. Поэтому Беран, пройди он через это, мог бы быть еще более поражен обычаями Института. Здесь каждый юноша воспринимался как личность, как индивидуальность, как одинокая звезда в безбрежности Космоса. Беран жил сам по себе, обособленный от прочих во всем, что касалось рутины. Когда возникала случайная общая беседа, то для того, чтобы ее поддержать, необходимо было привнести в дискуссию новую и оригинальную идею. И чем менее ортодоксальной она была, тем более яростно ее атаковали. Тот, кто выдвинул идею, должен был ее защищать, не выходя, однако, из границ логики. Если это ему удавалось, его престиж увеличивался. Если юноша терпел поражение - его престиж существенно страдал. Еще одна тема была популярна в студенческой среде - вопрос возраста и смерти. Строго говоря, это была запретная тема - особенно в присутствии Учителя - ибо на Брейкнессе никто не умирал от болезни или телесной немощи. Магистры путешествовали по всей Вселенной, множество их погибало насильственной смертью, несмотря на все средства защиты и удивительное вооружение. Большее число их, однако, проживало свою жизнь на Брейкнессе, не меняясь с годами - может быть, становясь лишь чуть более сухопарыми, угловатыми и костистыми. Но Время неумолимо приближало Магистра к особому статусу - Эмеритуса. Он становился все менее педантичным, более эмоциональным, его эгоцентричность начинала брать верх над социальной конформностью, учащались взрывы раздражения, гнева, и наконец, наступала настоящая мания величия - после этого Эмеритус исчезал. Беран, стеснительный, с недостаточно беглой речью, поначалу удерживался от участия в диспутах. Совершенствуясь в языке, он понемногу начал вступать в беседы, и, миновав неминуемый период поражений в полемике, уже мог добиваться и успеха. Так впервые за все время своего пребывания на Брейкнессе он испытал чувство удовлетворения. Взаимоотношения между студентами носили формальный характер - не были ни дружескими, ни враждебными. Юношей Брейкнесса весьма интересовала проблема деторождения, причем во всех возможных аспектах. Беран, на Пао усвоивший правила скромности, был вначале шокирован, но частые обсуждения со временем лишили сей предмет сладости "запретного плода". Он узнал, что престиж на Брейкнессе является результатом не только успехов в сфере интеллектуальной, но определяется также количеством женщин в гареме, числом сыновей, успешно прошедших тесты, степенью сходства их с родителем (психического и умственного), а также их успехами. Некоторые Магистры по этим показателям почитались особенно высоко, и чаще всего в связи с этим упоминалось имя Лорда Палафокса. Когда Берану пошел пятнадцатый год, репутация Лорда Палафокса стала конкурировать с престижем Лорда Кароллена Вампелльта, Главного Магистра Института. Беран не мог побороть чувства некоей причастности к Палафоксу и потому гордился. Через год-два после совершеннолетия юноше-студенту Института его родитель обычно дарил первую девушку. Беран, достигнув этого возраста, был юношей приятной наружности, - стройный, почти хрупкий. Волосы у него были темно-каштановые, глаза - серые и широко распахнутые, слегка печальные. По причине своего экзотического происхождения и врожденной застенчивости он редко принимал участие в студенческих сборищах, и без того нечастых. Наконец, Беран ощутил в крови волнение, предшествующее зрелости, и начал подумывать о том, какую девушку получит он от Палафокса. Однажды он в одиночестве брел в сторону космопорта. В тот день ожидалось прибытие транспортного судна с Джорнела, и Беран, придя как раз тогда, когда от борта находившегося на орбите корабля отделился лихтер, обнаружил, что в порту царит полнейшая суета. Отдельно стояли бесстрастными шеренгами женщины, чьи контракты закончились - с дочерьми и теми из мальчиков, кто не прошел тесты. Возраст женщин колебался от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Теперь они возвратятся на родные планеты богатыми дамами, у которых впереди вся жизнь. Нос лихтера ткнулся в раздвижные двери, из него гурьбой высыпали молодые женщины, оглядывая все вокруг с удивлением и подозрительностью, покачиваясь и приплясывая под ударами ветра. В отличие от тех, первых, чьи контракты завершились, эти были нервно возбуждены, они почти не скрывали страха, не выказывали повиновения. Они подозрительно озирались - хотели поскорее узнать, что это за мужчины, в наложницы которым они предназначаются. Беран глядел на эту картину в изумлении. Командир дежурного отряда отдал отрывистый приказ, группа новоприбывших потянулась через все здание космопорта к столу регистрации. Беран подходил все ближе, боком протискиваясь к одной из девушек. Она взглянула на него глазами цвета моря, чуть зеленоватыми, но вдруг отшатнулась. Беран шагнул к ней - и остолбенел. Эти женщины изумили его. Было в их облике что-то смутно знакомое, словно ветер принес аромат - приятный, но забытый, из давнего прошлого. Он услыхал их речь. Этот язык он слишком хорошо знал. Беран остановился рядом с девушкой. Она оглядела его враждебно. - Ты - паонитка? - воскликнул Беран, пораженный. - Что делают паонитские женщины здесь, на Брейкнессе? - То же, что и все прочие... - Но такого никогда раньше не было! - Ты слишком мало знаешь о Пао, - с горечью сказала она. - Нет, нет, я - паонит! - Тогда ты должен знать, что произошло там, на твоей родине. Беран покачал головой: - Я не был на Пао со времени гибели Панарха Аэлло. Она говорила приглушенным голосом, озираясь вокруг: - Тебе повезло, потому что дела плохи. Бустамонте - сумасшедший. - Он отправляет женщин на Брейкнесс? Продает? - спросил Беран хрипло. - Шесть сотен в месяц - из тех, кто выселен из родных мест или осиротел во время беспорядков. Голос Берана отказывался служить ему. Он все никак не мог заговорить, но когда, наконец, заикаясь, вымолвил первые слова, шеренга женщин тронулась с места. - Подожди! - крикнул Беран, быстро шагая рядом. - Что за беспорядки ты имеешь в виду? - Я не могу мешкать, - с горечью сказала девушка. - Заключен контракт. Я продана. Я - вещь. - Куда ты идешь? К какому лорду? - Я передана в распоряжение Лорда Палафокса. - Как тебя зовут? - настаивал Беран. - Скажи, как твое имя? Смущенная, она не отвечала ничего. Еще два шага - и она исчезнет, слившись с безликой толпой. - Как твое имя? - Гитан Нецко, - бросила она через плечо и исчезла в дверях. Беран медленно побрел прочь из космопорта - маленькая фигурка терялась в огромном склоне горы, он спотыкался, наклонялся вперед, преодолевая сопротивление ветра. Миновав несколько домов, он вошел в резиденцию Палафокса. Перед дверью он слегка замешкался - перед его мысленным взором как живая встала высокая фигура обитателя этого дома. Он собрал все душевные силы и постучал по специальному щиту при входе. Дверь открылась, и он вошел. В этот час Палафокс обычно бывал в нижних этажах. Беран спустился по знакомым ступеням, прошел памятные ему комнаты со стенами из полированного камня и драгоценной твердой древесины. В свое время дом показался ему унылым и мрачным - и лишь теперь он оценил его своеобразную утонченную прелесть, которая словно делала эту постройку неотъемлемой частью ландшафта. Как он и ожидал, Палафокс сидел в своем кабинете, и, уже предупрежденный сигналом одного из множества своих "органов", ожидал Берана. Беран медленно шагнул вперед, глядя прямо в неприветливое лицо, на котором застыло вопросительное выражение, немедленно заговорил о деле - хитрить с Палафоксом не имело никакого смысла. - Я был сегодня в космопорту. Я видел паонитских женщин, которые находятся здесь по принуждению. Они говорят о беспорядках. Что произошло на Пао? Палафокс с минуту молча изучал Берана, затем кивнул с выражением удовлетворения. - Я вижу, ты достаточно вырос, чтобы часто посещать космопорт. Нашел ли ты какую-нибудь женщину себе по вкусу? Беран прикусил губу: - Меня волнует ситуация на Пао. Что там происходит? Никогда я не видел своих соплеменников настолько униженными... Палафокс изобразил изумление: - Но служить на благо Брейкнесса - никак не значит унизиться! Беран, чувствуя, что одно очко в этой схватке он выиграл, продолжал с жаром: - Ведь вы не ответили на мой вопрос! - Да, это правда. - Палафокс придвинул стул. - Сядь. Я расскажу тебе, что происходит на Пао на самом деле. Беран робко присел. Палафокс глядел на него, полузакрыв глаза. - То, что рассказали тебе о бедах и беспорядках - лишь полуправда. Нечто в этом роде, конечно, имеет место - это досадно, но неизбежно. Беран был озадачен: - Засуха? Эпидемия? Голод? - Нет. Ничего подобного. Лишь изменения в социальной структуре общества. Бустамонте отважился на принципиально новое, требующее изрядного мужества, предприятие. Ты помнишь вторжение вояк Батмарша? - Да, но где... - Бустамонте желает предотвратить любую возможность повторения этого постыдного факта в истории Пао. Он формирует военный корпус для обороны планеты. С этой целью он в качестве плацдарма избрал Химант Литторал на Шрайманде. Коренное население было перемещено. В этом регионе теперь проживает особая группа паонитов, которая воспитывается в воинственном духе и говорит на новом языке. На Видаманде Бустамонте предпринял аналогичные меры для создания мощного промышленного комплекса, чтобы Пао обрела независимость от Меркантиля. Беран молчал, пораженный масштабами этих потрясающих планов. Но сомнения у него все еще оставались. Палафокс терпеливо ждал. Беран неопределенно пожал плечами, прикусил костяшки пальцев, и наконец выпалил: - Но паониты никогда не были ни воинами, ни механиками, они сроду ничего не понимали в этих вещах! Как это удается Бустамонте? - Ты должен помнить, - сухо сказал Палафокс, - что я являюсь советником Бустамонте во всех этих предприятиях. Это встревожило Берана - между Палафоксом и Бустамонте явно существовала сделка. Беран подавил эти мысли, усилием воли загнав их в потаенный уголок сознания. Он лишь произнес подавленно: - А была ли необходимость в перемещении коренного населения? - Да. На этих территориях не должно оставаться ничего, что напоминало бы о старом языке и прежних обычаях. Беран, урожденный паонит, знавший, что бедствия таких масштабов обычны для Пао, принял объяснения Палафокса как должное: - А эти новые люди - они останутся истинными паонитами? Палафокс выказал удивление: - А почему бы нет? И по крови, и по рождению, и по воспитанию. Беран открыл было рот, но в замешательстве не сказал ничего. Палафокс ждал, но Беран, явно удрученный, все-таки не мог найти логического выражения своим эмоциям. - А теперь скажи мне, - тон Палафокса стал совсем другим, - как дела в институте? - Очень хорошо. Я закончил свою четвертую курсовую работу, и ректор заинтересовался моим последним эссе на вольную тему. - И какова же тема? - Исследование семантического поля паонитского ключевого слова "настоящее" с попыткой перенесения его на образ мышления, характерный для Брейкнесса. Голос Палафокса прозвучал резко: - Как ты можешь с такой легкостью анализировать образ мышления людей Брейкнесса? Беран, удивленный столь явным неодобрением, все же ответил смело: - Несомненно, именно я - уже не паонит, и еще не человек Брейкнесса, но частица обоих миров - могу легче всего сравнивать. - И может быть, даже легче, чем я? Беран осторожно произнес: - У меня нет оснований для подобного вывода. Палафокс ответил ему тяжелым взглядом, затем рассмеялся: - Я должен затребовать твое эссе и изучить его внимательно. Ты уже избрал основное направление твоей научной работы? Беран покачал головой: - Есть масса возможностей. Сейчас я поглощен историей человечества, возможностью существования общей модели развития, равно как и ее полного отсутствия. Но мне надо еще во многом разобраться, проконсультироваться со специалистами, и, может быть, в скором времени этот вопрос для меня прояснится. - Похоже, тебя вдохновляют идеи Магистра Арбурссона, Телеолога. - Да, я изучал его работы. - И они тебя не заинтересовали? Беран был осторожен: - Лорд Арбурссон - Магистр Института Брейкнесса, я - паонит. Палафокс издал короткий смешок: - Форма твоего высказывания как бы ставит на одну доску два образа существования, не так ли? Беран, удивленный придирчивостью Палафокса, ничего не отвечал. - Ну, хорошо, - сказал Палафокс, все еще слегка недовольно, - кажется, ты уже нащупываешь собственный путь в науке и делаешь успехи. - Он оглядел Берана с головы до ног. - Ты зачастил в космопорт? Беран, как истинный паонит, покраснел: - Да. - Настало для тебя время стать продолжателем рода. Несомненно, ты уже теоретически подкован? - Студенты - мои ровесники редко говорят о чем-либо другом. Но, Лорд Палафокс, сегодня в космопорту... - А, так вот в чем причина твоего волнения! Ну-ну, и как же ее зовут? - Гитан Нецко, - тихо сказал Беран. - Жди меня здесь, - Палафокс вышел из комнаты. Минут через двадцать он появился в дверях и сделал Берану знак идти следом. Бочкообразный летательный аппарат уже ждал около дома. Внутри, свернувшись калачиком, затаилась маленькая жалкая фигурка. Палафокс взглянул на Берана. - Наш обычай таков, что родитель дает сыну образование, его первую женщину и минимум беспристрастных советов. Ты уже сделал успехи на ниве просвещения, в этой машине - та, которую ты выбрал, машину также можешь оставить себе. А теперь совет - и запомни, никогда ты не получишь более ценного! Хорошенько контролируй эту паонитскую сентиментальность и мистицизм, что так въелись в твое