тал, чтобы заговорить, поэтому закрыл глаза и уснул. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. "ХАРОН" 4 Я стою в темных джунглях, в глубоком кратере, полном неровных скал. По краю кратера прыгают и кричат тысячи призрачных паучьих обезьян, бросают сверху камни и отбросы. Я нахожусь среди больших камней, и на каждом лежит умирающий, накрытый белой простыней. Прямо передо мной лежит Флако с перерезанным горлом, одна его рука свесилась с края камня, и мне нужно побыстрее сшить его рану, если я хочу спасти его. Справа от него на камне лежит лицом вниз Тамара, у нее высокая температуры, быстро гибнут клетки мозга, и ей необходима инъекция антимозина. За мной тоже с перерезанным горлом на плоском камне лежит Эйриш. Он тянет меня сзади за рубашку, просит о помощи, но я слишком занят уходом за Флако. В угасающем свете я пригибаюсь все ниже и зашиваю Флако горло. Разрез пищевода сразу над кадыком между двумя треугольными хрящами, видно первое хрящевое кольцо трахеи - в этом месте трудно работать быстро, потому что легко повредить голосовые связки. Но мне некогда заботиться о таких мелочах, как голосовые связки. Раньше мне не приходилось проводить серьезные хирургические операции, но сейчас я быстро зашиваю пищевод, надеясь, что делаю это правильно. Обезьяны на краю кратера кричат и завывают, и я не могу думать, не могу решить, те ли места сшиваю. Нижняя часть пищевода неожиданно кажется мне слишком похожей на тонкую кишку. Но я продолжаю шить, удивляясь ущербу, который причинен позвоночнику Флако. Потребуется серьезное лечение, сейчас я такое не могу дать. Кровь смачивает укрывающую его белую простыню. Я осматриваюсь в поисках ровного камня, чтобы разложить окровавленные скобки, и слева от меня появляется девочка, лет десяти. Я протягиваю ей скобки, и они говорит: "Спасибо, дедушка!" и улыбается мне. Я смотрю ей в лицо - тонкое лицо с резко выделяющимися чертами, кожа светлая, как у европейца, и гладкая, как у фарфоровой куклы. Мне девочка кажется знакомой, и я рад ее видеть, но не могу вспомнить ее имени. Я бросаюсь к лежащей на камне Тамаре, наполняю шприц антимозином, мягко поднимаю ей голову и делаю укол в шею. Эйриш тянет меня за рубашку. - А мне ты разве не поможешь? Я умираю! Помоги мне! - кричит он. Я оглядываюсь на него, удивляясь, как хорошо он говорит с перерезанным горлом. Лицо его усеивают капли пота, зрачки сузились от ужаса. Он снова тянет меня за рубашку, но я гневно отбрасываю его руку. - Я занят! - говорю я. - Слишком занят, чтобы помочь мне, старый трахальщик? Слишком занят, чтобы помочь? - Ноги его начинают дергаться, он судорожно бьется. Простыня вздымается, и я знаю, что он умирает. Неожиданно все обезьяны на краю кратера начинают выть. Флако изгибает спину и кричит; швы рвутся и кровь брызжет из пореза. Глаза Тамары начинают стекленеть, и я понимаю, что ей нужна еще одна инъекция. Эйриш поднимает руки и протягивает их, как будто просит о милосердии. Вздрогнув, я просыпаюсь на койке в трубе размером с гроб; над головой единственная тусклая лампа. Белые пластиковые стены пахнут новизной, слышится приглушенная веселая музыка, которая совершенно не соответствует моему настроению. У меня перед глазами по-прежнему Эйриш с перерезанным горлом, и я пытаюсь отогнать это видение, сосредоточиться на чем-нибудь другом. Сломанная лодыжка привязана к койке, поэтому я не могу увидеть свою ногу, но боль, подобная осиным уколам, говорит мне, что врачи вставили иглы, чтобы соединить мои кости - это очень длительное лечение, его обычно применяют к спортсменам. Я знаю, что по крайней мере три часа мне нужно не двигаться, чтобы кости склеились. Я смотрю в сторону ног в поисках часов. Их нет. Я лежу в светящейся трубе, как в китайских больницах, но в такой трубе обычно есть некоторые удобства - часы, соломка для питья, монитор сновидений. Здесь же пусто, только радио играет. "Я должен найти Тамару, - думаю я. - Проверить содержимое гормонов в катетере, позаботиться о ее руке". Прошло три дня, достаточно времени, чтобы на ее ране образовался тонкий слой недифференцированных клеток. Теперь пора омыть эти клетки новым раствором, ввести гормоны, которые помогут регенерации руки. Иначе недифференцированные клетки будут продолжать расти, как раковая опухоль. "Нужно также проверить, не поврежден ли у нее мозг, - думаю я, - посмотреть, как подействовал антимозин". Генерал, с которым я говорил, хотел, чтобы Тамара выжила. Вероятно, кто-то о ней заботится. Но все равно мне казалось, что я должен проверить. Я вспомнил кровь, бьющую из горла Эйриша, красную струйку на черной коже. Старался отогнать это воспоминание, но не мог сосредоточиться. Мне казалось, что в мозгу у меня какой-то холодный сгусток. Я старался определить, где это холодное место, представить себе его, но оно каждый раз отодвигалось. Слишком большая доза морфия может в течение нескольких дней мешать сосредоточить внимание, но мне казалось, что у меня не просто последствия наркотика. Холодное место кажется живым, сознательным, как животное, как большая черная муха, жужжащая у меня в голове, отгоняющая крыльями мысли и вызывающая неприятные образы. Все случившееся за последние три дня казалось мне невероятным, и чем больше я думал, тем больше убеждался, что просто сошел с ума. Вот как я рассуждал. Когда я был молод, дон Хосе Миранда, эксцентричный друг моего отца, учил меня, как служить обществу. Он верил, что общество всегда награждает тех, кто лучше других ему служит, и уничтожает тех, кто отказывается ему служить. Например, владелец небольшой больницы в нашем городке всегда вкладывал в нее много средств. Поэтому у него было медицинское оборудование, какого не было в других больницах, и поэтому к нему больные приезжали издалека. Это сделало его очень богатым и известным. У него было много друзей, прекрасная жена, и никто ему не завидовал, потому что все считали, что он этого заслуживает. Общество наградило его за службу, которую он исполнял. Дон также указывал, что человек, который ведет себя по отношению к обществу, как паразит, никогда не чувствует себя в безопасности. Диктаторы, нечестные бизнесмены - все те, кто паразитирует на обществе, часто гибнут. Если общество не уничтожает их физически, оно разрушает их дух, и они чувствуют себя несчастными. Чтобы подтвердить свои слова, дон Хосе надевал свой белый костюм, брал палку с позолоченной ручкой и вел меня на рынок, показывал плохих людей на улицах и объяснял, почему общество уничтожает их жизнь. - Посмотри на Освальдо, - говорил он, указывая на торговца, - посмотри, как он жалок. Он всегда старается продать свои товары вдвое дороже из истинной стоимости, поэтому когда мода меняется, он вынужден раздавать свои товары. Из-за его скупости никто у него ничего не покупает, и он умрет в бедности. Помни, как общество наказывает жадных, Анжело, и учись на несчастьях этого человека. - Потом говорил, указывая на красивую пару: - Посмотри на Хуана, он оставил свою жену и женился на любовнице. И теперь новая жена не позволяет ему одному выходить на улицу! Цепляется к нему, как веревка к повешенному. Сама того не зная, она стала воплощением совести общества и безжалостно наказывает его за его супружескую неверность. Дон Хосе Миранда говорил, что великая мудрость заключается в том, чтобы подчиняться моральным нормам, когда они кажутся тяжелым бременем; он говорил, что будет подчиняться законам, даже если они кажутся неправильными и неуместными. Я привык думать, что его рассуждения справедливы, и часто гадал, не выбрал ли я медицину на каком-то подсознательном уровне, чтобы лучше служить обществу и получить от него награду. Если это так, то моя мораль есть хитрость, порожденная жадностью. Но я всегда предпочитал верить, что служу обществу бескорыстно и награды, которые оно мне дает, случайны. Действительно, философы утверждают, что величайшим счастьем пользуются те, кто учится жить без богатства и славы. И если это правда, то награды, которые общество дает тем, кто ему служит, всего лишь пылинки по сравнению с тем истинным счастьем, которое происходит от самого служения. Я предпочитаю верить в это, так мне кажется правильнее. Но убийство Эйриша общество мне не простит. Тем более что я его обезоружил, и он был в моей милости. Общество ревниво следит за своим правом на расплату. Я отобрал это право у общества, убив Эйриша, и теперь оно меня за это накажет. Итак, убив Эйриша, я действовал вопреки одному из фундаментальных положений, в которые верю: я нарушил правила общепринятой морали. Хотя Эйриш был социалистом, убийцей, человеком, считавшим что для достижения целей идеал-социализма нужно уничтожить меня и мое общество, хотя он представлял все это, - я не мог оправдать его убийство. И тот факт, что я действовал вразрез со своей верой, казался мне доказательством безумия. Дальше я подумал, что убийство Эйриша произошло импульсивно, а я никогда раньше не действовал импульсивно. Только однажды я серьезно думал об убийстве человека, и было это очень давно. И даже тогда, в молодости, я не был импульсивен. Гонзальво Квинтанилла, армейский генерал с большими наркосвязями в Австралии, пытался захватить власть в Гватемале. Три дня все пространство от Пансоса до Белиза превратилось в царство террора. Но его люди интересовались только грабежом и насилием, у них не было верности, и поэтому режим пал. Я в то время учился в Мехико-Сити. Узнав о том, что грабители Квинтаниллы убили мою мать, я бросился домой. Хотя мать убили два дня назад, я застал отца сидящим в гостиной, он смотрел в стену и плакал как ребенок. Моя сестра Ева пыталась успокоить его, а ее трое детей бегали по дому и играли. Отец не отвечал, когда я обращался к нему, но сестра отвела меня в сторону и показала, где умерла мама. Засохшая кровь видна была на стенах и на двери между кухней и столовой - Ева, как ни старалась, все не смогла убрать, и я ощутил запах крови. - Как это случилось? - спросил я. - Пятеро солдат Квинтаниллы явились грабить дом. Соседи слышали стрельбу. Когда солдаты ушли, соседи зашли в дом и увидели ее мертвой, - сказала Ева. - Но как она умерла? - Никто не видел. Я ходил от дома к дому, расспрашивал, как была убита моя мать. И только одна седая старуха сказала мне: - Она не утратила добродетели. Пыталась бороться с этими насильниками, а дальше дело Бога. Пока ты борешься с насильниками, ты не теряешь добродетели. Даже в сорок лет моя мать была привлекательной женщиной. Я был уверен, что убийцы изнасиловали ее. И опасался - с таким количеством крови, - что они не оставили ее целой. Я вооружился револьвером. Неделями бродил вечерами по улицам, прятался от военной полиции, которая подавляла мятеж, искал в барах и переулках, надеялся найти хоть кого-нибудь в форме солдат Квинтаниллы. Каждый раз при виде тощего подростка я представлял себе, что он был с Квинтаниллой и, может, он виновен в смерти моей матери. Я так и не нашел тех, кого искал, и не смог выплеснуть гнев, всадив в кого-нибудь пулю. Вспоминая этот случай, я сжимал кулаки, гнев обжигал меня. Я вспотел и задрожал от ярости. Это меня испугало: с самой юности я не испытывал таких сильных эмоций. Казалось, это подтверждает мою теорию о безумии. Я подумал об Эйрише. Если бы он жил в Гватемале во время восстания, он бы изнасиловал мою мать и разбросал куски ее по дому. Я говорил себе, что должен радоваться тому, что убил его, но грудь у меня горела от сознания вины. Я чувствовал, как жужжит муха и меня в голове, и подумал, когда же сошел с ума. Мне казалось, что я должен помнить точный момент. Во время смерти Флако? Я был потрясен и опечален, но не помню, чтобы в голове что-то изменилось. Когда на меня напал Эйриш? Или когда я узнал, что Панама выдаст меня? Или когда в первый раз увидел, как Тамара смотрит в потолок взглядом зомби? Столько плохого произошло, что одно из этих происшествий послужило спусковым крючком. Но я никак не мог вспомнить, когда у меня в голове появилась эта муха. И даже сейчас, отправляясь на войну, я ничего о ней не знаю, а убийца между тем ждет только возможности ударить. В сущности я лежу в этой трубе безоружным, беззащитным перед нападением. Труба напоминает гигантский ящик шкафа: всякий может открыть этот ящик и задушить меня. Теперь я в большей опасности, чем когда-либо. Руки у меня задрожали, я хотел сбежать из трубы, но ноги прикованы к полу. Я попытался проползти к дверце, чтобы открыть ее, но труба слишком узка, и я не мог дотянуться до зажима на ноге. Начал отчаянно дергаться. При встрече с Эйришем у меня не было времени обдумать положение и испугаться. Но теперь меня залила волна ужаса. Я, тяжело дыша, пытался освободиться, пот заливал бока. Я вспомнил слова метафизика Пио Бароха: "Для природы характерно, что когда она хочет вас уничтожить, то делает это основательно". Похоже, природа расчетливо привела меня в это место - лишила меня места в обществе, уничтожила мои планы на будущее, убила моих лучших друзей. И когда я обдумывал все плохое, случившееся со мной, словно какой-то голос прошептал мне на ухо: "Помни, что бы ни случилось, худшее еще впереди". И уверенность в этом наполнила меня удивлением и страхом. Я лежал, как мотылек, приколотый к доске. Все мои дерганья и крики ни к чему не приведут. Ногу я могу высвободить, но бежать мне некуда. Нога заболела от напряжения. Я вспомнил собаку, наступившую на капкан Родриго. Она потеряла лапу, чтобы освободиться. Мрачный выбор. Но я знал, что, подобно этой собаке, мне тоже предстоит сделать выбор. Я утратил свой дом в Панаме, потерял доброе имя и лучших друзей - и кое-что гораздо большее. Я утратил контакт с реальностью, понимание того, кем я являюсь. Сумма потерь огромная, но я решил держаться за жизнь. По радио начали передавать песню, и под гром труб я повторял, как молитву: "Худшее еще впереди", вырабатывая в себе новую жесткость. Я сжимал кулаки и распрямлял руки. Чувствовал себя сильным и злым. Я почти надеялся, что убийца, человек Джафари, наконец придет. Потому что если он откроет трубу, я смогу до него добраться. Успокоившись, я заметил две кнопки наверху и за головой. Глупо помещать сюда кнопки. На одной написано: "Вызов помощи". На другой "Открыто". Я нажал кнопку "Открыто", и за мной щелкнул замок. Моя койка выкатилась, и я оказался в пустой операционной. Сел и освободил ногу от зажима. Потом опустился на пол, стараясь не напрягать раненую ногу. Пол слегка дрожал, и я чувствовал, что корабль находится в полете. В помещении пахло новым пластиком и стерильностью. Все безупречно и пусто. Я в любую минуту ожидал, что появятся врач или сестра и скажут, чтобы я возвращался в постель. Свой гроб я оставил открытым, чтобы слышать радио из трубы для выздоравливающих. Нашел рядом со своей трубой блокнот с экраном на кристаллах, нажал кнопку и обнаружил, что меня должны выпустить в 20-15. На часах блокнота время 20-07. Кости ноги склеились. Тамара, когда я принес ее на корабль, была слишком больна, чтобы ее могли поместить в каюту, поэтому я решил проверить другие трубы, надеясь узнать о ее состоянии. Только одна труба оказалась занятой, в табличке, сообщалось, что здесь пациент мужчина. Я раскрыл тридцать остальных труб и обнаружил, что все они пусты. В середине этого занятия музыка прекратилась, и диктор сказал: - Говорит Карлос Каррера. Новости Панамы. Я перестал обыскивать трубы, удивившись, что слышу передачу из Панамы. - Полиция Колона установила личность мужчины, которого откопали на банановой плантации. Это некто "Флако", Алехандро Контенто Ривера, житель Колона и прежний друг преступника Анжело Хименеса Осика. - Сообщается, что Ривера убит ударом в горло, точно так же, как и другая жертва Осика, известный Эйриш Мухаммад Хустанифад. Известно, что Ривера перед смертью обладал значительным количеством твердой валюты, и полиция считает, что Осик убил его из-за денег. Позже в тот же день Осик с помощью этих денег смог подкупить наемников на станции Сол, которые помогли ему уйти от правосудия. - Полиция обнаружила свидетеля этого второго убийства... Женщина с высоким голосом, похожим на щебет длиннохвостого попугая, интервьюировала чилийку, которую я встретил на банановой плантации. Чилийка сказала: - Флако, он разговаривал со мной в палатке, потом вышел на минуту. Я услышала его крик, выбежала и увидела этого дьявола Осика. Он стоял над Флако, держа в руке нож. Я закричала, и Осик убежал. Я испугалась и хотела собрать вещи и уйти, но тут вернулся Осик с лопатой, он пригрозил, что убьет меня. Он достал из кармана Флако много денег, потом похоронил его и сказал, что убьет меня, если я кому-нибудь расскажу. Я очень испугалась и потому никому не говорила. До смерти испугалась. Женщина прочирикала: - Вы уверены, что это был Осик? - Да, уверена. Я хорошо его разглядела, - сказала чилийка. Каррера продолжал: - Помимо Панамы и Западного Исламабада, три других государства требуют возвращения Осика на Землю, обвиняя его в разрушении станции Сол, убийстве семерых и ранении тридцати шести человек. - Полиция, обыскивавшая озеро Гатун в поисках раненой женщины, которая в последние дни жила в доме Осика, перенесла свои поиски на банановые плантации, где был похоронен Ривера. Свидетель видел Осика и эту женщину... Я захлопнул дверь трубы, чтобы не слышать радио. Новости вызвали у меня приступ тошноты. Я никогда не верил масс-медиа, и то, что я только что услышал, подкрепило мое недоверие. Я утешал себя тем, что поступил правильно, бежав из Панамы. С такими сообщения в прессе я был бы рад, если бы дожил до расстрельного взвода. Но постепенно настроение у меня улучшилось. Полиция ищет тело Тамары: что бы ни случилось, никто не заметил ее исчезновения. Джафари и Пехота вполне могут поверить, что Эйриш убил Тамару и избавился от ее тела, а потом был убит, когда вернулся за мной. Я едва мог поверить себе: Тамара в безопасности! Я снова открыл трубу и переключал станции, пока не отыскал хорошую музыку, Лос-Анжелес, "Мое сердце плачет". Мысль о том, что Тамара спаслась от ОМП, наполнила меня таким счастьем, что мне захотелось танцевать. Я открывал очередную трубу, когда в операционную вошла женщина. Я отскочил от трубы. Вошедшая была химерой с волосами цвета шоколада, я такого оттенка никогда не видел. Ее единственной одеждой было серебряное кимоно, расшитое красными драконами. Загорелые ноги оставались обнаженными. Плечи у нее широкие и мускулистые - по-женски, как у гимнастки. В руках она несла белую сорочку и чашку с зеленым супом. Я решил, что это медицинская сестра. Войдя, она остановилась. - Что-нибудь ищете? - спросила, кивая в сторону открытой трубы. - Когда я сюда поступил, со мной была подруга. Я подумал, она может быть здесь. - Вместе с вами сюда не приносили женщину, - ответила она. - Большинство ваших друзей со станции Сол в другом модуле корабля. И до Пекаря вы их не увидите. Никому не разрешается переходить из модуля в модуль. Я посмотрел в глаза химеры, темно-карие, со странными серебряными полосками, как паутинками света, и понял, что никогда раньше ее не видел. В числе наемников на станции Сол ее не было. Она насмешливо сказала: - Наши возлюбленные наниматели сожалеют, что в целях приличия вам все же нужно носить эти девяносто пять граммов одежды. - И бросила рядом со мной на койку пару белого белья и белое кимоно, потом напряженно улыбнулась, словно старалась мне понравиться. - О чем сожалеют наши наниматели? - Я думаю, японцы первоначально планировали нанимать только мужчин, и в этом случае вы летели бы обнаженным. Девяносто пять граммов, помноженные на десять тысяч наемников, это очень большой лишний вес, и им жаль платить за его перевозку. - Она протянула мне чашку с супом, потом раскрыла две трубы, вытащила их койки, села на одну и знаком пригласила меня сесть на вторую. Я почувствовал замешательство. Больничная рубашка слишком коротка, так что обнажаются запретные места, и слишком открыта на спине. Я подобрал одежду и оглядывался в поисках места, где можно было бы переодеться. - Все в порядке, - сказала женщина. - Я и раньше видела сладкую картошку. - И они кивком подбородка указала на мои половые органы. Я решил, что она права, и надел белье. Она отвернулась, глядя в потолок. Когда я поверх белья натянул кимоно, она сказала: - Вы не были на вступительной встрече вчера, поэтому я решила ввести вас в курс дела. Я Абрайра Сифуэнтес, командир боевой группы. Нас в группе пятеро. С некоторыми из них вы уже встречались: мой старший брат Перфекто. С Завалой вы скоро встретитесь. В нашей группе также Мавро. Похоже, вы удивлены. - Я считал, что вы сестра, - ответил я. Мавро, Бордельная Крыса. Я вспомнил маленького человека с вытатуированными слезами. Живот у меня свело при мысли, что я оказался в одном отряде с ним. В своем бреду, навеянном наркотиком, я был уверен, что он послан убить меня, а такие впечатления забываются нелегко. Рослая химера, Перфекто, с другой стороны, казался хорошим человеком. Из чистой вежливости я сказал: - Буду счастлив служить под вашим начальством. Абрайра рассмеялась. - Некоторые приняли бы это как пощечину. - Как это? - В нашем модуле семьсот боевых групп, и ваша единственная, где командиром женщина. Откровенно говоря, я меньше подготовлена для командования, чем Мавро или Перфекто. Вы будете служить объектом многих насмешек. И, возможно, не перенесете такого удара по своему мужскому началу. - Она махнула рукой, отказываясь от этой темы, - типичный жест чилийки. - Но вы ведь не ожидаете неприятностей от кого-нибудь из нас? Она пожала плечами. - Зависит от обстоятельств. Вы ведь не станете причинять неприятности? Я рассмеялся. - Неужели вы серьезно? Кому какое дело до мужского начала? Это так старомодно! Не могу представить себе, чтобы кто-нибудь из нас доставил вам неприятности. - Я не мог не смотреть ей в глаза, на эти серебряные паутинки, они меня гипнотизировали. Абрайра задумалась. - Вы приняли это за шутку, дон Анжело, как и полагается человеку вашего воспитания. Но для мужчин здесь на корабле мужское начало - это не шутка. Многие отобраны из тюрем Перу и Колумбии, где люди, лишившись всего, цепляются за свое достоинство. Вы видели татуировку Мавро. Это символ храбрости, он убил двух парней в гетто Картахены. Вы никогда не были частью его мира, иначе вы знали бы, что мужское начало - не шутка. А Завала еще молод и стремится проявить себя. - И я должна предупредить вас, что у химер тоже есть очень сильное чувство, родственное мужскому началу. - Она пыталась сформулировать определение. - Назовем это... гордостью своим положением. Торрес создал химер в качестве солдат - и только мужчины учились сражаться, хотя с тех пор научились и мы, женщины. Но мужчины до сих пор ревниво охраняют свою роль воинов: нам они позволяют сражаться, но командовать, получать звания - никогда. Никогда раньше женщина химера не командовала мужчинами в сражении. И мы не знаем, как будет реагировать Перфекто. Он может уважать мои умения, но этого недостаточно, чтобы контролировать его. У нас есть еще кое-что общее, надеюсь, эта связь окажется прочнее: мы с ним оба крещеные католики. Он может обращаться со мной достойно из страха перед Богом. Вероятно, я как-то проявил свою недоверчивость. Только бродяги-священники могут решиться противоречить Ватикану и крестить химеру. Абрайра заметила это и сказала: - Такое случается. Поэтому, возможно, как католик, он будет верен мне. Конечно, я хотела бы, чтобы вы с ним поговорили обо мне. Я пожал плечами. - Если хотите. - Я не думал, что мои слова подействуют на него. Она слегка нахмурилась, расстроившись, что я не дал более твердого обещания. Я не знал, как будет обращаться с ней Перфекто, но хорошо представлял себе, как могли обращаться вообще люди. Мне встречались в Панаме мужчины, которые считали мужское начало идеалом, но я относился к ним как к анахронизму. Такой человек действительно может причинить ей неприятности. - Мне кажется, что больше всего вам следует ожидать неприятностей от Мавро. Я точно знаю, что он хочет быть офицером, но генерал сделал его рядовым под командованием единственной женщины-офицера. Ему это не понравится. Она рассмеялась - высоким неприятным смехом, который должен был обезоруживать. - Вы мне нравитесь, - сказала она. - Судя по вашему тону, вы очень озабочены моими делами... Возможно, вы правы. Я ему не очень доверяю. Он сидит на своей койке и смотрит на меня. - Это дурной знак, - предупредил я. Она кивнула. - Правда. И еще, дон Анжело, кое-кто говорил и о вас. Несколько правительств требуют вашей выдачи на Землю. И кое-кто боится, что ОМП захватит корабль, чтобы взять вас. Обсуждали возможность вашей выдачи, и Мавро пригрозил, что убьет всякого, кто заговорит об этом. Он назвал их волами, и теперь они его сторонятся. Но Мавро использует весь этот эпизод, чтобы доказать свое мужское начало. Рано или поздно он начнет драку. Может, убьет кого-нибудь. Всякой, кто оказывается рядом с Мавро, на расстоянии руки, - в опасности. Я обдумал ее слова. Она права. - Так что же нам делать? Абрайра посмотрела на потолок и пожала плечами. - Я подумаю об этом. И в отличие от большинства людей, которые только говорят, что подумают, но никогда не делают этого, она замолчала, уставилась в пустое пространство перед собой и погрузилась в размышления, поэтому я взял чашку с супом и принялся есть. Зеленые водоросли имели вкус брокколи. Нога у меня по-прежнему ныла, поэтому я встал, нашел холодильник, а в нем - тюбик кортизонового крема. Сел на стол в углу и смазал ногу кремом. На столе стоял терминал компьютера. Подчиняясь неожиданному порыву, я включил компьютер и запросил историю болезни Тамары де ла Гарса. Компьютер ответил: - Файл отсутствует. Я запросил данные о Тамил Джафари. Снова ответ: - Файл отсутствует. Я потребовал список наемников, поступивших со станции Сол, и компьютер выдал девятнадцать имен. В списке Тамары не было, разве что она числилась под псевдонимом. Я запросил медицинскую информацию о всех этих девятнадцати. Никто не лечился от повреждения мозга. Очевидно, генерал Гарсон не настолько глуп, чтобы поместить данные о Тамаре в компьютер - под любым именем. Пока я занимался этим, Абрайра смотрела на меня. - Что вы делаете? - спросила она. - Пытаюсь отыскать подругу, о которой я вам говорил. Терминал ведь можно использовать? Она пожала плечами. - Тут некому вас останавливать. Я затребовал список больных, в данный момент находящихся в трубах для выздоровления. В списке оказалось пять человек; ни у одного нет тех повреждений, что должны быть у Тамары. Итак, через терминал мне ничего не узнать. Но тут мне пришла в голову другая мысль: один из тех девятнадцати, что сели на станции Сол, убийца ОМП. Я затребовал их биографии и данные о нынешнем размещении, потом отдал команду распечатать. Принтер выплюнул стопку тонких листочков с почти микроскопическими буквами. Я начал изучать файл особенно уродливой химеры, по имени Мигель Мендоза. - Да, я чуть не забыла, - сказала Абрайра. - Подарок от генерала. - Она порылась в одежде и извлекла небольшой продолговатый пакет, завернутый в золотую фольгу. - Он прислал также выпивку и сигары в том сундуке, что вы с собой принесли. Через несколько недель сможете продать все это за целое состояние. Я спрятал листочки в кимоно, взял пакет и развернул его. - Странно, не правда ли? Он обращается с вами, как с собакой, отдает под мое начало, а потом посылает такие экстравагантные подарки. - Она улыбнулась, обнажив зубы, маленькие и необыкновенно ровные, как у Перфекто. Что-то в ее улыбке напомнило мне ящерицу или черепаху. Я присмотрелся внимательнее и увидел разницу: у нее нет клыков. Напротив, все зубы маленькие, круглые и ровные. - Пожалуйста, не делайте этого. - Чего не делать? - Не смотрите на мои зубы. Или в глаза. Или на волосы. Или на груди. Вы, люди, всегда так поступаете. Я из-за этого нервничаю. - Простите, - сказал я, отводя взгляд. Развернул пакет. Под фольгой оказалась небольшая коробка. Я открыл ее, и оттуда выпали два ножа, те самые ножи, которые я взял у Эйриша. Каждый в алюминиевых ножнах, которые можно крепить к запястью, с арабскими надписями. Я извлек нож и удивился, увидев, что лезвие хрустальное - из искусственного графита, почти алмаза, прочнее и острее любого металла. - Caramba! [Черт возьми! (исп.)] - сказала Абрайра. - Да одни эти ножи стоят целое состояние. Лезвие чуть длиннее моей ладони, рукоять легкая и хорошо уравновешенная. Ножи предназначены для метания. Оба ножа одинаковы. Когда я вытащил нож, из ножен выпала записка. Я прикрепил ножны к запястью под рукавами кимоно. Ножи совершенно не видны. Занимаясь этим, я одновременно читал записку. Вот что в ней было. "Сеньор Осик, я уверен, вы теперь знаете, что в жилых помещениях оружие не разрешается. Но сто лет назад, во время исламского джихада, говорят, правоверные использовали эти лезвия как зубочистки, поэтому они так и записаны в корабельном журнале. Вам могут понадобиться эти зубочистки. ОМП предложила мне огромную сумму, если я выдам вас. Пока я торгуюсь, играя роль жадного человека, но скоро они поймут, что я не выдам вас ни за какую цену. Когда это случится, берегите свою спину. В вашем распоряжении Перфекто, он уже привязан к вам. Я предпочел бы, чтобы он был привязан ко мне, но у человека может быть только один хозяин. Мавро также попросился в вашу боевую группу - это очень талантливый и опасный человек. Вам потребуются такие, как он, друзья." Абрайра прочла записку через мое плечо. - Что он имеет в виду, - спросил я, - вот здесь, где говорит, что Перфекто привязан ко мне? Она смотрела на меня, словно взвешивала. Потом неуверенно заговорила: - Вероятно, вам следует это знать. Я бы сама не заговорила, если бы не упомянул Гарсон. Между прочим, из-за этого я и пришла поговорить с вами. Помните, как выглядел наш отец генерал Торрес? - Старик с седыми волосами, - ответил я, заметив сходство между Торресом и генералом Гарсоном. - Острый нос и крепкий подбородок. - Достаточно близко, - сказала Абрайра. - В старости Торрес стал параноиком, он боялся убийц в собственных рядах. И поэтому когда мы были созданы, некоторые химеры получили дополнительный ген с биочипом. И этот биочип делает их преданными старикам с седыми волосами и резкими чертами лица - людям, похожим на Торреса. А вы, с вашими поседевшими волосами, почти точно повторяете Торреса. Я обдумал последствия этого. - Вы хотите сказать, что Перфекто не сердится на меня за то, что я ударил его? - Вы сломали ему нос, он вам - ногу. Счет равный. - Она сидела на своей койке и смотрела на меня. - Даже после того, как я назвал его puto? Ноги ее свисали с койки, она начала ими размахивать взад и вперед. - Перфекто не может на вас сердиться, это генетически невозможно. Понимаете? Вы совпадаете внешне с человеком, для защиты которого он выращен. В нем каждая клетка это знает. Это меня удивило. Я вспомнил, как Перфекто пытался подружиться со мной с первого же момента, как увидел. - Но разве он не знает, что я не тот человек? Разве не будет негодовать? - Напротив, ему приятно, когда вы рядом. Это все равно что еда или питание. Вы вынуждены есть или дышать, но вы ведь не думаете негодовать из-за этого. Именно потому, что Перфекто привязан к вам, я должна была с вами поговорить. Видите ли, он будет поступать так, чтобы заслужить ваше одобрение. Если он хоть на мгновение поверит, что вы отвергаете мое старшинство, он сразу взбунтуется. Может даже напасть на меня. И обязательно вступит в сговор с Мавро, чтобы подорвать мою власть. Понимаете? Поэтому я и прошу вас поговорить с ним, уговорить его подчиняться мне. - Тон ее стал резким. - Должна предупредить вас, сеньор Осик, что я не потерплю ни малейшего неповиновения с вашей стороны. - Она ненадолго смолкла, чтобы я мог задуматься, что означает ее угроза. - С другой стороны, если вы будете относиться ко мне с неподдельным уважением, Перфекто тоже будет проявлять абсолютную верность. - Ага, мы добрались до сути дела. Итак, вам нужна уверенность в моих намерениях? Должен признать: я всегда стараюсь быть добрым с людьми - у меня к этому длительная привычка. И я очень редко сержусь. Она сказала: - Это я уже видела. Ваши слова успокаивают меня. Но я не понимаю, почему генерал Гарсон позволил вам сесть на корабль. Если Перфекто привязался к вам, то же может случиться и с другими. Ваше присутствие опасно для генерала. - Гарсон передо мной в долгу, - сказал я. Я вспомнил, как возбужден был Гарсон, узнав, что Тамара в его распоряжении. Собственный маленький шпион для допросов - может, даже сейчас он извлекает из нее информацию. Но чтобы сохранить в тайне пребывание Тамары, он вынужден был отказаться выдать меня. Он посол Пекаря, имеет право предоставить гражданство Мавро и мне. У него есть право отказать в выдаче. И то, что он меня не выдал, означает, что Тамара жива и мозг ее не очень пострадал. Иначе у Гарсона не было бы причины не отправлять меня на Землю. Напротив, у него были бы все основания как можно скорее выдать меня, потому что мое присутствие осложняет его взаимоотношения с ОМП; а если ко мне привяжется больше химер, я буду для него угрозой и в другом отношении. И я понял: Гарсон поставил во главе нашей группы Абрайру, чтобы унизить меня, а не Мавро. Он хочет, чтобы я в глазах химер оставался пеоном [поденщик, чернорабочий (исп.)] и они не привязывались бы ко мне. Абрайра смотрела на меня, словно стремилась разгадать мои мысли. - Ваша внешность на меня не подействует: я была создана позже Перфекто, когда общественность была так сильно настроена против Торреса, что он знал, что его скоро убьют. Я не привяжусь к вам. - Дело не в этом, - ответил я. - Биочип - мощное оружие, особенно если он программирует мозг человека. Я просто думал: есть ли еще что-то, что вы просто вынуждены делать? Абрайра улыбнулась. На мгновение светлая паутина в ее глазах словно разошлась, глаза ее сверкнули, хотя голос звучал печально: - Разве вы не знаете? "Homo homini lupus" [Человек человеку волк (лат.)]. Мы убиваем людей. Мы вынуждены убивать таких, как вы, дон Анжело. Она улыбалась словно печальной шутке. Я был уверен, что ей приходилось убивать, и эти воспоминания печалили ее. Существует несколько способов совершения такой генетической манипуляции: нарушение гормонального равновесия может вызвать приступы ужасного гнева, и пациент не контролирует свои поступки. Химеры прекрасные бойцы, но я никогда не слышал, чтобы они теряли контроль над собой. По другую сторону спектра находится социопатия, отсутствие способности испытывать эмоции - сочувствие, угрызения совести. Уже давно, в начале XXII века, Бастиан доказал, что у социопатии может быть биологическая основа - поврежденная последовательность аминокислот в отходах головного мозга может блокировать выделение тимотриптина, и пациент при этом утрачивает способность испытывать угрызения совести. Впрочем, мне показалось невероятным, что Абрайра может быть социопатом. Тон ее голоса свидетельствовал, что она озабочена из-за Мавро, а печальная улыбка, когда она говорила об убийствах, выдавала ее боль. Но насколько сильные угрызения совести, подумал я. Чувство вины, которое я испытал после убийства Эйриша, грозило разорвать меня надвое. Даже сейчас оно мучило меня. А она лишь печально улыбалась. Абрайра казалась мне загадкой, и я решил последить за ней и понять, кто она такая. Она разглядывала мое лицо, по-прежнему стараясь проникнуть в мысли. - До меня доходили слухи, что вы по природе убийцы, - признался я, - но я им никогда не верил. Всегда считал, что это социалистическая пропаганда. Социалисты с ее помощью пытались свалить Торреса. - Пропаганда действует лучше, если основана на фактах, - сказала она. - Но мы никогда не представляли угрозы для Аргентины или даже для своего народа. Только когда аргентинцы переходят нашу границу, им нужно бояться, но они решили исказить правду и запугать наш народ... Раскрылась дверь, и в помещение просунул голову молодой киборг с круглым изнеженным лицом. Ноги у него были металлические, выкрашенные черной краской, левая рука стальная. Напаленовые нити, служившие ему мышцами, свободно свисали с металла. За ним виднелась мощная фигура Перфекто. Нос у Перфекто распух, глаза потемнели, но, как и предсказывала Абрайра, он улыбнулся, увидев меня. Молодой человек сказал: - Сержант, время идти на тренировку. Абрайра повернулась к нему: - Завала, познакомься с доном Анжело Осиком. Парень кивнул. - Рад знакомству с вами, дон Анжело. - Когда эти кастрированные быки заговорили о возвращении вас на Землю, - сказала Абрайра, - Мавро и Завала поклялись, что отрежут язык всякому, кто будет болтать, как старуха. И все испугались. Я понял намек и сказал: - Благодарю вас, сеньор Завала. Вы поступили очень храбро. - Не стоит. - Молодой человек пожал плечами. Но по тому, как он улыбнулся, я понял, что поступил правильно. Абрайра встала, и я приготовился идти за ней. И тут заметил, что я босой. И все остальные тоже. - Обуви нет? - спросил я у Абрайры. - На корабле нет, - ответил Завала. - Наниматели не позволяют. И еще должен предупредить вас: встретив японца, вы должны опустить глаза и поклониться. И никогда не называть их по имени. Никак не называть, даже волами или лобковыми волосами. Только хозяином. Я много раз имело дело с пациентами японцами, но никогда ни о чем подобном не слышал. - Me pelo rubio! [Чтоб я стал блондином! (исп.)] - сказал я. - Вы смеетесь надо мной? - Нет! У них есть специалисты по культуре, которые нам все это объясняют. На Пекаре все японское. Это какой-то эксперимент по социальной инженерии... искусственная культура. Он произнес слова "искусственная культура" так, словно они все объясняли. Очевидно, то, что он слышал, выше его понимания. - Гмммм, - произнес я. - Но можно заставить их вести себя, как лобковые волосы, - сказал Завала. - Я вам покажу эту хитрость! - Он пропустил меня в дверь. В коридоре нас ждали Перфекто и Мавро. Они хлопали меня по спине и восклицали: "Hola, muchacho! [Эй, парень! (исп.)] Как приятно снова вас увидеть!" Они были так счастливы, словно приглашают меня на вечеринку. Мавро оказался на голову ниже меня; почему-то раньше я этого не замечал. Абрайра и Завала пошли впереди, остальные за мной, и я понял, что они незаметно образовали вокруг меня защитное построение. Коридоры узкие, свободно может пройти только один человек, пластиковый пол прогибается, когда на него надавливаешь, поэтому кажется, что все время скользишь вперед или назад между распорками. Мы встретили несколько человек, у всех влажные волосы, словно они только что из душа; всякий раз приходилось поворачиваться боком и протискиваться друг мимо друга. Это очень неприятно, потому что я не забывал: один из них может оказаться убийцей из Объединенной Пехоты, поэтому я постоянно трогал пальцами ножи у себя под рукавами. Мы находились на трехсотом уровне, поэтому, придя к лестнице, начали подниматься. На верху лестницы стоял японец в шелковом кимоно, темно-синем, с белыми лотосами; к его поясу был прикреплен короткий меч. Как значок полицейского, этот меч на корабле служил символом власти. У японца слишком мощное телосложение, как у Перфекто, чтобы быть результатом