дет себя не совсем прилично. Он не может удержаться от неприличных слов и непристойных телодвижений даже в самое неподходящее время. Он страдает Турреттовой болезнью. преданная Вам и готовая к услугам, Вильма Кипарис-17 фон Петерсвальд. Хэй-хо. ГЛАВА 41  Я был глубоко тронут, несмотря на три-бензо-Хорошимил. Я не сводил глаз с покрытой потом лошади охотника. Она паслась в высокой траве на газоне перед Белым Домом. Потом посмотрел на самого посланца. - Откуда ты взял это письмо? - спросил я. Он рассказал, что случайно подстрелил парня, видимо, друга Вильмы Кипарис-17 фон Петерсвальд, Изумруда, на границе между штатом Теннесси и Западной Виргинией. Обознался: принял его за кровного врага. - Я думал, это Ньютон Мак-Кой, - сказал он. Охотник попытался выходить свою ни в чем не повинную жертву, но бедняга помер от гангрены. Перед смертью Изумруд заставил его обещать, как христианина, передать письмо Президенту Соединенных Штатов. * * * Я спросил, как его зовут. - Байрон Хэтфилд, - сказал он. - Какое у тебя второе, полученное от правительства имя? - А нам они как-то ни к чему, - сказал он. Оказалось, что он был членом одной из немногих естественных больших семей кровных родичей в нашей стране, и его клан вел нескончаемую войну с другим таким же многочисленным кланом с самого 1882 года. - Ни к чему нам эти новомодные клички, - сказал он. * * * Мы с охотником сидели на легких золоченых стульях из бальной залы, которые, как говорили, бог знает когда купила для Белого Дома Жаклин Кеннеди. Летчик устроился на таком же стульчике, дожидаясь своей очереди говорить. Я взглянул на жетон над его нагрудным карманом. Там было обозначено его имя и чин: КАПИТАН БЕРНАРД О'ХЕЙР * * * - Капитан, - сказал я, - вы, кажется, тоже не очень-то цените эти новомодные вторые имена. Я отметил, что для чина капитана он староват, хотя кому теперь нужны эти формальности. Ему было под шестьдесят. Я решил, что он сумасшедший, и форму нашел случайно. Я подумал, что он пришел в такой восторг и самозабвение, что решил непременно показаться в ней своему Президенту. На поверку, однако, оказалось, что он совершенно нормальный. Последние одиннадцать лет он провел на дне засекреченной подземной шахты в Парке Рок-Крик. Я про эту шахту и не слыхал. А в этой шахте был спрятан президентский вертолет и тысячи литров абсолютно бесценного бензина. * * * Он наконец выбрался наружу, нарушив приказ, чтобы, как он выразился, посмотреть, "что творится на шарике". Меня смех разобрал. * * * - А вертолет в рабочем состоянии? - спросил я. - Так точно, - сказал он. Он сам обслуживал машину, без помощи, потому что его помощники один за другим ушли. - Молодой человек, - сказал я. - За это я вас награжу медалью. Я отцепил значок со своего потрепанного лацкана и приколол ему на грудь. Там было написано, как вы догадываетесь: КОНЕЦ ОДИНОЧЕСТВУ!  ГЛАВА 42  Житель Дикого Запада от такой же награды отказался. Он попросил выдать ему натурой - чтобы хватило еды на всю дальнюю дорогу к родным горам. Мы поделились с ним чем могли - отдали ему столько морских галет и консервов из копченых устриц, сколько поместилось в притороченные к седлу переметные сумы. * * * А мы с капитаном Бернардом О'Хейром и Карлосом Нарцисс-11 Виллавиченцио на рассвете следующего дня стартовали на вертолете из шахты. В тот день сила тяжести настолько нам благоприятствовала, что вертолет расходовал не больше энергии, чем пушинка одуванчика, плывущая по ветру. Когда мы пролетали над Белым Домом, я помахал рукой. - Счастливо оставаться, - сказал я. * * * Я собирался прежде всего слетать в Индианаполис, где почти все население состояло из Нарциссов. Они стекались туда отовсюду. - А после этого, - сказал я, - вертолет будет в полном вашем распоряжении, капитан. Можете летать, как птица, куда вам заблагорассудится. Только хлопот не оберетесь, если не придумаете себе хорошее второе имя. - Вы Президент, - сказал он. - Вы и придумывайте. - Дарую тебе имя - Орел-1, - сказал я. Он был польщен. Да и медаль пришлась ему по душе. * * * Кстати, у меня оставалось еще немного три-бензо-Хорошимила, и я был так счастлив отправиться в путь - куда угодно - после того, как просидел в заточении в Вашингтоне, что впервые за много лет услышал, что я пою. Песню, которую я пел, я прекрасно помню. Это была та самая песня, которую мы с Элизой часто распевали в те давние времена, когда нас еще принимали за идиотов. Мы обычно пели ее там, где никто не мог нас услышать, - в мавзолее профессора Илайхью Рузвельта Свейна. Надо бы мне научить Мелоди и Исидора этой песне - на моем дне рождения. Это отличная песня, которую они могут распевать, отправляясь в новые путешествия по Острову Смерти в поисках приключений. Вот эта песня: Ты в путь далекий со мной иди В Страну волшебника Оз, Страну волшебней-ка ты найди Страны волшебника Оз! * * * И так далее. * * * Хэй-хо. ГЛАВА 43  Сегодня Мелоди с Исидором пошли на Уоллстрит навестить многочисленную родню Исидора - Крыжовников. Мне предложили как-то стать Крыжовником. И Вера Белка-5 Цаппа тоже была приглашена. Мы с ней отказались. Ну, а я отправился на прогулку - к пирамиде младенца на перекрестке Бродвея с Сорок второй, потом на ту сторону Сорок третьей улицы к старому Клубу "Нарцисс", который раньше был Ассоциацией века, потом взял на восток через Сорок восьмую к городскому особняку, где размещалась штаб-квартира Веры Белка-5 Цаппы. Ее ферма размещалась в доме моих родителей. Я столкнулся с самой Верой на ступеньках особняка. Все ее рабы ушли в бывший Парк Объединенных Наций, они сажали там арбузы, кукурузу и подсолнухи. Я слышал, как они поют "Миссисипи, река большая..." Они всегда были веселые, довольные. Они считали, что им счастье привалило - быть рабами. Они все были Белки-5, и примерно две трети из них поначалу были Крыжовники. Всем, кто хотел попасть в рабы к Вере, приходилось менять вторые имена на Белка-5. Хэй-хо. * * * Вера обычно трудилась наравне со своими рабами. Она любила поработать в полную силу. Но на этот раз я ее застал в праздности - она возилась с великолепным цейссовским микроскопом, который один из ее рабов накануне выкопал из развалин больницы. Все эти годы он прекрасно хранился в фабричной упаковке. Вера не заметила, как я подошел. Она заглядывала в окуляр, по-детски старательно и неумело крутя винты настройки. Я сразу понял, что микроскопа она никогда не видала. Я подкрался поближе к ней и сказал: - Бууух! Она отдернула голову от окуляра. - Привет, - сказал я. - Напугал до смерти, - сказала она. - Прости, - сказал я и расхохотался. Эти старинные игры никогда не надоедают. И это меня радует. * * * - Ничего не вижу, - сказала она. Это она жаловалась на микроскоп. - Там только маленькие вертлявые твари, которые норовят убить нас и слопать, - сказал я. - Ты и вправду хочешь на них посмотреть? - Я смотрела на опал, - сказала она и положила на предметный столик микроскопа браслет из бриллиантов с опалами. У нее была такая коллекция драгоценностей, что в прежние времена за нее дали бы миллионы долларов. Все приносили ей найденные драгоценности, так же как мне приносили подсвечники. * * * Драгоценности никому не нужны. Как, впрочем и подсвечники - в Манхэттене свечей давно уже нет. По вечерам все люди жгут тряпочные фитили, плавающие в мисках с животным жиром. - Может, в опале затаилась Зеленая Смерть, - сказал я. - Зеленая Смерть может затаиться повсюду. Спросите, почему мы сами не померли от Зеленой Смерти? А мы принимали профилактическое средство, которое совершенно случайно открыли родственники Исидора, Крыжовники. Стоит нам только лишить этого средства бунтовщика - или целую армию бунтовщиков, если на то пошло, - и он со всей компанией без промедления окажется в загробном царстве, то есть на Индюшиной ферме. * * * Между прочим, ни одного великого ученого среди Крыжовников не было. Они наткнулись на чудодейственное средство по прихоти случая. Они жрали непотрошеную рыбу, а то вещество - может, как следствие прежних загрязнений окружающей среды - содержалось где-то во внутренностях этой самой рыбы. * * * - Вера, - сказал я, - если ты когда-нибудь научишься смотреть в этот микроскоп, твое сердце будет разбито. - С чего это мое сердце будет разбито? - сказала она. - Ты увидишь те существа, которые вызывают Зеленую Смерть, - сказал я. - Почему я должна над ними рыдать? - спросила она. - Потому что ты женщина совестливая, - сказал я. - Разве ты не понимаешь, что мы истребляем их _триллионами_ - каждый раз как принимаем лекарство? Я засмеялся. Она не смеялась. - Я не смеюсь потому, что ты, нагрянув сюда без предупреждения, вконец испортил сюрприз, который мы готовили тебе ко дню рождения. - То есть как? - сказал я. Она сказала: - Донна, - она говорила об одной из своих рабынь, - собиралась преподнести его тебе. А теперь никакого сюрприза не будет. - Уммм, - сказал я. - Она думала, что это такой модерновый абстрактный подсвечник. * * * Она мне призналась, что несколько дней назад к ней заходили Мелоди с Исидором, и они снова ей говорили, что мечтают когда-нибудь стать ее рабами. - Я попыталась им растолковать, что рабство - удел избранных, - сказала она. * * * - Ты вот что мне скажи, - продолжала она, - что станется со всеми моими рабами, когда я помру? - "Не заботься о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы" {Евангелие от Матфея, 6:34}. Аминь, - сказал я. ГЛАВА 44  Мы со старушкой Верой, сидя на ступеньках особняка, предались воспоминаниям о Битве на озере Максинкукки, в северной Индиане. Я видел ее с вертолета по пути в Урбану. А Вера угодила в самое пекло вместе со своим мужем-алкоголиком, Ли Осьминогом-13 Цаппой. Они кашеварили при одной из полевых кухонь в армии Короля Мичигана. - Вы мне сверху казались копошащимися муравьями, - сказал я. - Или микробами под микроскопом. Мы не рискнули спуститься пониже - мало ли, вдруг подстрелят. - Да нам и самим так казалось, - сказала она. - Если бы я тогда тебя знал, я бы попытался спасти тебя, - сказал я. - Это было бы все равно что спасать одну заразную букашку из миллиона таких же букашек, Уилбур, - сказала она. * * * Вере приходилось не только привыкать к свисту пуль и осколков над кухонной палаткой. Ей пришлось еще и защищаться от собственного мужа, который успел напиться. Он зверски избил ее в самый разгар сражения. Он подбил ей оба глаза и сломал челюсть. Он вышвырнул ее из палатки. Она упала навзничь, прямо в грязь. А сам он вышел следом, чтобы объяснить ей, как избежать подобных взбучек в будущем. Он вышел в самый подходящий момент - напоролся на пику вражеского кавалериста. - А в чем, по-твоему, мораль этой истории? - спросил я Веру. Она положила мозолистую руку мне на колено. - Уилбур! Смотри не вздумай жениться, - сказала она. * * * Мы немного поговорили об Индианаполисе, который я повидал в тот раз и в котором она и ее муж служили - она подавальщицей, он - барменом в "Клубе Чертовой Дюжины" еще до того, как они вступили в армию Короля Мичигана. Я ее спросил, как этот клуб выглядел изнутри. - Ну как тебе сказать - у них там были повсюду чучела черных кошек, и блуждающие огоньки, и пиковые тузы, пригвожденные к столу кинжалом, и прочее в том же духе. Я обычно выходила в туфлях на гвоздиках, в сетчатых колготках, при маске и прочем. У всех подавальщиц, и барменов, и вышибал были накладные вампирские клыки. - Уммм, - сказал я. - Мы называли наши сборища "вампиршествами", - сказала она. - Угу, - сказал я. - Мы называли томатный сок с джином "Радость Дракулы", - сказала она. - Ага, - сказал я. - Он был точь-в-точь как все остальные "Клубы Чертовой Дюжины", - сказала она. - Но он прогорел. Индианаполис был неподходящим городом для Тринадцатых, хотя их там хватало. Это был город Нарциссов. На тебя и смотреть не станут, если ты не Нарцисс. ГЛАВА 45  Говорю вам, меня чествовали и как мультимиллионера, и как педиатра, и как сенатора, и как Президента. Но меня никогда не приветствовали с такой искренней теплотой, как в Индианаполисе, Индиана, за то, что я - Нарцисс! Народ там был нищий, перенес ужасный мор, город обезлюдел, все общественные службы сошли на нет, и все жили в страхе, потому что совсем неподалеку свирепствовали войны. Но ради меня и, разумеется, ради Карлоса Нарцисса-11 Виллавиченцио тоже они устроили парады и пиршества, затмившие роскошь Древнего Рима. Капитан Бернард Орел-1 О'Хейр сказал мне: - Бог ты мой, мистер Президент, да если бы я знал заранее, я попросился бы в Нарциссы! Тогда я сказал: - Дарую тебе имя - Нарцисс. * * * Но самое приятное и полезное, что я там видел, - это семейное еженедельное собрание Нарциссов. Да, и я получил право голоса на этом собрании, как и мой пилот, и Карлос, - все люди в возрасте старше девяти лет имели право голосовать. Если бы мне чуть больше повезло, меня избрали бы Председательствующим на собрании, хотя я пробыл в городе неполный день. Председательствующий избирался по жребию из всех присутствующих. В тот вечер жребий выпал одиннадцатилетней чернокожей девчушке, которую звали Дороти Нарцисс-7 Гарланд. Она отлично справлялась со своими обязанностями, как, впрочем, и любой другой на ее месте. * * * Она уверенно прошла к кафедре, которая была почти с нее ростом. Эта моя двоюродная сестричка взобралась на стул, не смущаясь и не кривляясь. Она призвала собрание к порядку, стукнув желтым молотком, и обратилась к своим притихшим и внимательным родственникам: - Среди нас, как вы уже знаете, присутствует Президент Соединенных Штатов. С вашего разрешения, я попрошу его сказать нам несколько слов после завершения повестки дня. - Кто может официально внести это предложение? - сказала она. - Я вношу предложение, чтобы кузен Уилбур по нашей просьбе обратился к нашему собранию по завершении повестки дня, - сказал старик, сидевший рядом со мной. Предложение было принято, а затем поставлено на голосование: каждый должен был крикнуть "да" или "нет". Предложение прошло, хотя слышались отдельные, судя по всему, искренние, а не хулиганские выкрики: "Не-е!" и "Нет!" Хэй-хо. * * * Было необходимо срочно выбрать четверых солдат взамен Нарциссов, павших в армии Короля Мичигана, он как раз воевал на два фронта - с пиратами Великого Озера и с Герцогом Оклахомским. Один великолепный молодой человек, насколько я помню, кузнец, обратился к собранию: - Пошлите меня! Я с превеликим удовольствием прикончу, сколько смогу, "сунеров", конечно, если они не Нарциссы. И прочее в таком духе. Я очень удивился, когда несколько ораторов подряд отчитали парня за его воинственный пыл. Ему было поставлено на вид, что война - это не игрушки и никакого удовольствия в ней нет и не предвидится, речь идет о трагедии, и пусть он лучше примет скорбный вид, а иначе он будет удален из зала. "Сунерами" называли жителей Оклахомы, а заодно и всех тех, кто сражался за Герцога Оклахомского, а там были и "шоуми" из штата Миссури, и "джейнокеры" из Канзаса, и "хокайз" из Айовы, и прочие, и прочие. Кузнецу объяснили, что "сунеры" - такие же люди, как мы, не хуже и не лучше "хужеров", как звали жителей Индианы. А старик, тот самый, что предложил дать мне слово, встал и сказал вот что: - Молодой человек, вы нисколько не лучше Албанского Гриппа или Зеленой Смерти, если вы можете убивать ради удовольствия. * * * На меня это произвело впечатление. Я вдруг понял, что нации никогда не могут осознать, что их войны - это трагедии, а семьи не только могут это понять, но неизбежно к этому приходят. Вот молодцы! * * * Но главная причина, по которой кузнецу не было позволено идти на войну, состояла в том, что он успел прижить трех незаконных детишек от разных матерей, "да еще двое на подходе", как кто-то выразился. Ему не позволили сбежать, не исполнив свой долг перед всеми этими детишками, о которых он был обязан заботиться. ГЛАВА 46  Даже ребятня, и пропойцы, и сумасшедшие на этом собрании знали досконально парламентский протокол. Девчушка, стоявшая на стуле за кафедрой, вела собрание так умело и целеустремленно, что казалась каким-то божком, вооруженным громами и молниями. Меня переполняло уважение ко всем этим процедурам, хотя раньше они казались мне напыщенным шутовством, не более. * * * И это уважение сохранилось до сих пор - так что я сейчас заглянул в свою Энциклопедию, здесь, в Эмпайр Стейт Билдинг, чтобы узнать, кто же изобрел парламентский регламент. Звали его Генри Мартин Роберт. Он окончил Вест-Пойнт. Он был военным инженером. Со временем он стал генералом. Но перед самой Гражданской войной, когда он служил в Бедфорде, Массачусетс, в чине лейтенанта, он председательствовал на церковном собрании и упустил контроль над ситуацией. Правил-то не было. Тогда этот офицерик сел и написал несколько правил - точно таких, какие я застал в Индианаполисе. Их опубликовали под названием "Распорядок ведения собраний Роберта" и я считаю, что это одно из четырех величайших изобретений в Америке. Три остальных, я считаю, это Декларация прав человека, принципы Ассоциации Анонимных Алкоголиков и искусственные расширенные семьи, придуманные Элизой и мной. * * * Три рекрута, которых индианаполисские Нарциссы в конце концов избрали для посылки к Королю Мичигана, оказались, кстати, людьми, без которых легко можно было обойтись, и жизнь у них, по мнению избирателей, была до сих пор самая беззаботная. Хэй-хо. * * * Следующий пункт касался прокорма и жилищных проблем беженцев, просачивавшихся в город с севера, где шли бои. Собрание снова не поддержало энтузиастку. Молодая женщина, удивительно хорошенькая, но легкомысленная, и явно слегка тронувшаяся на почве альтруизма, сказала, что может взять к себе в дом не меньше двадцати беженцев. Кто-то встал и сказал, что она такая плохая хозяйка, что даже собственные дети разбрелись от нее по другим родственникам. Еще кто-то напомнил ей, что она настолько рассеянная, что ее собака подохла бы с голоду, если бы не соседи, и к тому же она три раза случайно устраивала пожар в собственном доме. * * * Может показаться, что люди на этом собрании проявили жестокость. Но они все звали ее "Кузина Грейс" или "Сестрица Грейс" - в зависимости от степени родства. Она и мне приходилась кузиной, разумеется. Она была Нарцисс-13. Более того: она представляла опасность только для самой себя, так что никто на нее особенно не сердился. Детишки ее, как мне сказали, разбредались в более благополучные дома, едва научившись ходить. Да уж, это было одно из самых больших достоинств нашего с Элизой изобретения: детишкам было куда уйти, у них был богатейший выбор домов и родителей. Кузина Грейс, со своей стороны, выслушала все нелестные замечания в свой адрес, как будто они были для нее в новинку, хотя она их и не думала оспаривать. Она не выбежала из залы, захлебываясь от слез. Она осталась до конца собрания, соблюдая "Распорядок Роберта", была очень внимательна и слушала с большим интересом. * * * По одному вопросу, в разделе "Новые поступления", кузина Грейс высказала предложение, чтобы каждого Нарцисса, сражавшегося на стороне пиратов с Великих Озер или Герцога Оклахомского, лишили прав и выгнали из семьи. Это предложение никто не поддержал. А маленькая девочка, председательствовавшая на собрании, сказала ей: - Кузина Грейс, вы знаете не хуже других, как у нас говорят: "Кто Нарциссом родился, тот Нарциссом и умрет". ГЛАВА 47  Наконец настала моя очередь говорить. - Братья, сестры, кузены и кузины, - сказал я, - ваша нация превратилась в пустой звук. Как вы сами видите, ваш Президент тоже стал тенью собственной прежней тени. Перед вами всего лишь ваш старенький, немощный кузен Уилбур. - Ты был Президент что надо, братец Билли, - крикнул кто-то из задних рядов. - Я был бы счастлив подарить своей стране мир, как подарил вам всем братьев и сестер, - продолжал я. - Но мира нет, к моему глубокому прискорбию. Мы его обретаем. Потом мы его теряем. Опыт обретаем. И снова теряем. По крайней мере, надо благодарить Бога за то, что машины решили больше не воевать. Теперь воюют одни люди. * * * - И благодарение Богу, что теперь уже невозможно такое дело, как битвы между чужаками. Мне безразлично, кто с кем сражается, - у каждого будут родственники в войсках противника. * * * Присутствующие на собрании были не только Нарциссами - в подавляющем большинстве это были искатели Похищенного Иисуса. Довольно неблагодарная аудитория, как я убедился. Что бы я им ни говорил, они беспрерывно вертели головами то туда, то сюда, надеясь увидеть Иисуса хоть мельком. Но все же моя речь, кажется, до них доходила - они аплодировали или разражались одобрительными криками в подходящих местах. Так что я продолжал. * * * - Из-за того, что мы - просто разные семьи, а не целый народ, - сказал я, - нам стало гораздо легче в условиях войны быть милосердными или быть объектом милосердия. Я только что наблюдал битву далеко на севере от ваших мест, в районе озера Максинкукки. Там были и лошади, и пики, и винтовки и ножи, и пистолеты, даже пушка, а может, две. Я видел, как погибли несколько человек. Но я видел, как множество людей обнимаются, и, судя по всему, очень многие дезертировали или сдавались на милость победителя. Вот какие новости я могу принести вам с поля битвы у озера Максинкукки: - Никакая это не бойня. ГЛАВА 48  Когда я был в Индианаполисе, я получил по радио приглашение от Короля Мичигана. Тон был поистине наполеоновский. В приглашении говорилось, что Король будет рад "дать аудиенцию Президенту Соединенных Штатов в своей летней резиденции на озере Максинкукки". Еще там было сказано, что Король дал распоряжение часовым пропустить меня беспрепятственно. Сообщалось, что битва окончена. "Победа за нами", - говорилось в радиограмме. И мы с моим пилотом полетели туда. Моего верного слугу, Карлоса Нарцисс-11 Виллавиченцио, мы оставили доживать последние годы среди бесчисленных родственников. - Будь счастлив, брат Карлос, - сказал я ему. - Наконец-то я дома, мистер Президент, брат мой, - сказал он. - Благодарю вас, благодарю Бога за все. Конец одиночеству! * * * В прежние времена мою встречу с Королем Мичигана назвали бы "историческим событием". Было бы не продохнуть от камер, микрофонов, репортеров. А у Короля Мичигана на этот случай имелись писцы, которых он называл своими "скрибами". Он с полным правом назвал людей с блокнотами и ручками этим древнеегипетским словом. Большинство его солдат едва умели читать, а писали и того хуже. * * * Капитан О'Хейр и я приземлились на стриженом газоне перед Летним дворцом Короля, который раньше принадлежал военной академии. Солдаты, чем-то провинившиеся в недавней битве, стояли на коленях по всему газону под охраной военной полиции. Они подстригали траву - кто штыком, кто карманным ножом, кто ножницами - отбывали наказание. * * * Капитан О'Хейр и я проследовали во дворец между двумя рядами солдат. Это было что-то вроде почетного караула, я полагаю. В руках у каждого развевалось знамя, на котором был вышит символ его искусственной расширенной семьи - яблоко, крокодил, химический знак лития и тому подобное. "Какая же это избитая историческая ситуация!" - подумал я. Если не считать сражений, история всех народов сводилась к одному: потерявший всякую власть старый шут, накачанный лекарствами и более или менее любимый в далеком прошлом, является приложиться к сапогам молодого психопата. Меня разобрал смех, но я посмеялся про себя. * * * Меня одного провели в личные апартаменты Короля. Это была громадная зала - должно быть, там военная академия устраивала танцы. Теперь там стояла только раскладушка, длинный стол, заваленный картами, и штабель складных стульев у стены - спартанская обстановка. Сам Король сидел за столом, заваленным картами военных действий, и делал вид, что читает книгу, которая оказалась "Историей Пелопоннесских войн" Фукидида. За его спиной стояли трое солдат-писцов с карандашами и блокнотами. Больше сесть было некуда. Я встал напротив Короля, держа в руках свою потрепанную фетровую шляпу. Он не сразу оторвал глаза от книги, хотя привратник объявил о моем прибытии достаточно громогласно. - Ваше Величество! - сказал привратник. - Доктор Уилбур Нарцисс-11 Свейн, Президент Соединенных Штатов! * * * Наконец он взглянул на меня - это был вылитый доктор Стюарт Роулингз Мотт, тот самый, что присматривал за мной и моей сестрой в Вермонте, в стародавние времена. * * * Я его нисколько не боялся. Конечно, это три-бензо-Хорошимил делал меня таким soigne и blase {Надменным и пресыщенным (франц.).}. Но, кроме того, я уже вдоволь насмотрелся на дешевую комедию, называемую жизнью. Если бы Король вздумал поставить меня к стенке, мне было бы даже интересно - как-никак приключение. - А мы думали, что вы умерли, - сказал он. - Нет, Ваше Величество, - сказал я. - Мы так давно ничего о вас не слыхали, - сказал он. - В Вашингтоне, округ Колумбия, давно ничего нового нет, - сказал я. * * * Писцы все аккуратно записывали - на их глазах творилась история. Король повернул книжку корешком ко мне, чтобы я мог прочесть название. - Фукидид, - сказал он. - Ммм, - сказал я. - Читаю только исторические труды, - сказал он. - Весьма разумно, как и подобает лицу вашего ранга, Ваше Величество, - ответил я. - Те, кто пренебрег уроками истории, обречены на то, чтобы ее повторять, - сказал он. "Скрибы" застрочили еще быстрее. - Да, - сказал я. - Если потомки не изучат получше наши времена, им снова придется пережить истощение природных ресурсов планеты, мор и смерть миллионов от гриппа и Зеленой Смерти, они снова увидят, как небо пожелтеет от аэрозолей для уничтожения запаха пота под мышками, они снова выберут в Президенты старика-маразматика двух метров ростом и снова убедятся, что в интеллектуальном и духовном отношении в подметки не годятся мелким-премелким китайцам. Он не стал смеяться вместе со мной. Я обратился прямо к "скрибам", через голову Короля. - История - это просто список сюрпризов, - сказал я. - Она может научить нас только одному: готовиться к очередному сюрпризу. Пожалуйста, запишите. ГЛАВА 49  Как оказалось, молодой Король хотел, чтобы я подписал некий исторический документ. Документ был лаконичный. Я признавал, что в качестве Президента Соединенных Штатов Америки отказываюсь от каких бы то ни было притязаний на часть Североамериканского континента, проданную моей стране Наполеоном Бонапарте в 1803 году за 15 миллионов долларов и известную под названием "Луизианская покупка". Далее, я, согласно документу, продавал эти земли за один доллар Стюарту Малиновка-2 Мотту, Королю Мичигана. Я подписал купчую мельчайшими каракулями, на какие только был способен. Подпись смахивала на новорожденного муравья. - Пользуйтесь на здоровье! - сказал я. Проданная мной территория была почти целиком оккупирована Герцогом Оклахомским и, несомненно, другими важными персонами и самозваными "шишками", которых я не имел чести знать. Покончив с делами, мы немного поболтали о его дедушке. Потом мы с капитаном О'Хейром вылетели в Урбану, штат Иллинойс, на электронное свидание с моей сестрой, которой давно не было в живых. Хэй-хо. * * * Признаться, я пишу сейчас дрожащей рукой, и голова у меня раскалывается от боли - вчера малость перебрал, когда праздновали мой день рождения. Вера Белка-5 Цаппа явилась вся усыпанная бриллиантами, в сопровождении четырнадцати рабов, которые несли ее сквозь элентусовые джунгли в кресле. Она и принесла мне вино и пиво, от которых у меня зашумело в голове. Но я окончательно опьянел от восторга, когда увидел другой ее подарок - тысячу свечей, которые она со своими рабами отлила на собственном свечном заводике. Мы сунули их в пустые рты тысячи моих подсвечников и расставили по всему вестибюлю. Потом мы их зажгли, все до одной. Стоя в этой россыпи маленьких, мерцающих огоньков, я чувствовал себя Богом, и Млечный Путь был мне по колено. ЭПИЛОГ  Доктор Свейн умер, не успев дописать книгу. Он ушел туда, где каждому будет воздано по заслугам. Все равно некому было читать то, что он написал, и возмущаться незаконченностью его правдивой истории. Как бы то ни было, он достиг высшей точки своего повествования, когда перепродал Луизианскую покупку главарю бандитской шайки - за доллар, которого он и в глаза не видал. Да, и умер он, гордясь теми реформами, которыми общество было обязано ему и его сестре. Он даже оставил стихотворение. Возможно, он надеялся, что кто-нибудь использует это стихотворение вместо эпитафии на его могилке: Хотите подвести итог Тому, что нам подстроил Бог? Иль сам состряпал человек Дешевый фарс - свой краткий век?.. Здесь, в небесах, навек нам дан Все тот же грубый балаган, И мы смотреть обречены Перелицованные сны. * * * Он так и не дошел до описания электронного устройства в Урбане, которое позволило ему осуществить контакт с покойной сестрой, слить два интеллекта воедино, воскресив гения, которым они были в детстве. Устройство, которое немногие посвященные прозвали "Хулиган", представляло собой совершенно обычный на вид отрезок керамической трубы - длиной в два метра, диаметром в двадцать сантиметров. А вот помещалась эта труба на стальном ящике, где находилась панель управления гигантским ускорителем элементарных частиц. Ускоритель - это труба, своего рода магнитный гоночный круг для субатомных частиц, который охватывал город кольцом, проходя под кукурузными полями на окраинах. Да-с. Сам "Хулиган" тоже был в известном смысле призраком, потому что ускоритель давно не работал - не было электричества, да никого и не интересовало, что на нем можно делать. Смотритель, Фрэнсис Сталь-7 Хулиган, положил кусочек трубы на бездействующий ящик, а рядом на минутку поставил свою кастрюльку с обедом. Как вдруг до него донеслись голоса - из трубы. * * * Он позвал ученого, который соорудил прибор, доктора Феликса Боксит-13 фон Петерсвальда. Но труба молчала, как могила. Доктор фон Петерсвальд доказал, что он великий ученый, безоговорочно поверив малограмотному мистеру Хулигану. Он заставлял смотрителя пересказывать ему эту историю раз за разом. - Кастрюлька с обедом! - воскликнул он наконец. - Где твоя кастрюлька с обедом? Хулиган держал ее в руке. Доктор фон Петерсвальд приказал ему поставить кастрюльку точно в такое же положение по отношению к трубе, как в тот раз. И труба сразу же заговорила. * * * Говорящие представились - они, мол, обитатели загробного мира. На фоне звучала неразбериха потерянных голосов, унылых душ, которые жаловались друг другу на скуку, социальную несправедливость, мелкие недомогания и прочее в таком роде. Вот что доктор фон Петерсвальд записал в своем секретном дневнике: "Напоминало это - один к одному - то, что раздается в телефонной трубке, если позвонить в дождливый день на Индюшиную ферму, где все пошло наперекосяк". Хэй-хо. * * * При разговоре доктора Свейна с его сестрой Элизой по "Хулигану" присутствовала вдова профессора фон Петерсвальда, Вильма Кипарис-17 фон Петерсвальд, и их пятнадцатилетний сын, Дэвид Нарцисс-11 фон Петерсвальд, брат доктора Свейна, страдавший Турреттовой болезнью. * * * На беднягу Дэвида накатил приступ, как раз когда доктор Свейн начал разговор с Элизой через разделявшую их Великую Бездну. Дэвид старался не вымолвить ни слова, но у него изо рта вырвался поток неприличностей, только голос стал выше на октаву. "Дерьмо... сопли... мошонка... жопа... девственная плева... засранцы... понос... пипка..." - сказал он. * * * Сам доктор Свейн тоже потерял власть над собой. Он против собственной воли вскарабкался на крышку ящика, невзирая на ветхий возраст и громадный рост. Присел на корточки над трубой, свесил голову макушкой вниз напротив отверстия, служившего для переговоров, однако при этом сшиб на землю драгоценную кастрюльку, и связь прервалась. - Алло? Алло? - сказал он. - Крайняя плоть... трахнуть... говно... венерин холм... лобок... выкидыш... - сказал мальчишка. * * * На этом конце, в Урбане, оставался один человек в своем уме - вдова профессора фон Петерсвальда, она и поставила кастрюльку обратно на место. Ей пришлось бесцеременно втиснуть ее между трубой и коленкой Президента. Но тут она оказалась в ловушке - в самом гротескном виде: она висела, не доставая ногами до земли, поперек крышки ящика, с протянутой рукой. Президент прижал и кастрюльку для обеда, и ее руку. - Алло? Алло? - сказал Президент, по-прежнему вниз головой. * * * В ответ послышалось бормотанье, и кулдыканье, и кудахтанье, и щелканье. Кто-то чихнул. - Педик... куча дерьма... сперма... яйца, - сказал мальчишка. * * * Элиза на другом конце не успела сказать ни слова, а покойнички, что толклись сзади, почуяли в Дэвиде родную душу, как и они сами, до глубины возмущенную положением человека во Вселенной. Они принялись его подначивать, прибавляя непристойности и от себя. - А ну давай, режь им правду-матку, парень, - говорили они, и прочее в этом роде. Они все отфутболивали обратно: "Сам говно! От педика слышу! Сам иди на...! А тебе вдвое!" - и так далее. Дурдом, в натуре. * * * Но доктор Свейн и его сестра дорвались друг до друга и слились в таком экстазе, что доктор Свейн, если бы мог, нырнул бы прямо в зев трубы. Так вот, Элиза требовала, чтобы он как можно скорее умер и они снова могли соединиться в единого гения. Она хотела, чтобы они вместе нашли возможность перестроить никуда не годное заведение, так называемый "Рай". * * * - Вас что, там мучают? - спросил он у нее. - Да нет, - сказала она. - Мы дохнем со скуки. Тот, кто это все подстроил, понятия не имел о людях. Я тебя умоляю, брат Уилбур, - сказала она. - Ведь у нас это все _навечно_. Эта волынка - _на веки веков!_ Там, у вас, времени практически нет. Курам на смех! Так что поскорей стреляйся и приходи сюда! И так далее. * * * Доктор Свейн рассказал ей, какие напасти и смертельные болезни свалились на человечество. Вдвоем-то они, мысля заодно, играючи разрешили эту мрачную тайну. Вот как все объяснилось: микробы, вызывавшие грипп, оказались марсианами, чье нашествие было остановлено антителами в организмах выживших людей, так что эпидемия гриппа прекратилась. А Зеленая Смерть в свою очередь была вызвана микроскопическими китайцами, народцем мирным и никому не желавшим зла. Несмотря на это, они убивали наповал любого нормального человека, попадая в дыхательные пути или в пищеварительный тракт. И так далее. * * * Доктор Свейн поинтересовался, какой у них там аппарат для связи - приходится Элизе тоже сидеть на корточках над трубой или еще как. Элиза сказала, что никакого аппарата нет, а просто такое чувство. - Какое чувство? - сказал он. - Чтобы понять, что это такое, ты должен умереть, - сказала она. - Это неописуемо. - Попробуй все же описать, Элиза, - сказал он. - Это похоже на то, что ты мертвый, - сказала она. - Чувство мертвенности, - задумчиво произнес он, стараясь понять. - Ну да - холодно и сыро... - сказала она. - Угу, - сказал он. - Но при этом чувствуешь, как будто вокруг роятся невидимые пчелы, - сказал он. - И я слышу твой голос из этого роя. Хэй-хо. * * * Когда доктор Свейн прошел через эту изощренную пытку, у него осталось всего одиннадцать пилюль три-бензо-Хорошимила, которые предназначались, как вы знаете, не для Президентов в качестве наркотиков, а для страдальцев от Турреттовой болезни, симптомы которой это лекарство снимало. И когда он рассматривал последние пилюльки, лежащие на громадной ладони, ему стало казаться, что это - последние песчинки в песочных часах его жизни. * * * Доктор Свейн стоял на солнышке, у входа в лабораторный корпус, где помещался "Хулиган". Рядом стояла вдова со своим сыном. Вдова держала в руках кастрюльку, так что никто, кроме нее, не мог включить "Хулигана". Сила тяжести полегчала. У доктора Свейна была эрекция. И у юнца тоже. Как и у капитана Бернарда Нарцисс-11 О'Хейра, стоявшего поблизости, у вертолета. Можно предположить, что соответствующие ткани в организме вдовы тоже были напряжены. - Знаете, на кого вы были похожи, мистер Президент, когда сидели на ящике? - спросил мальчик. Ему самому было тошно от слов, которые подсказывала ему болезнь. - Нет, - сказал доктор Свейн. - На самого громадного павиана в мире - когда он пытается трахнуть футбольный мяч, - пробормотал юнец. И доктор