систему, а это снова приводит к увеличению производства товаров и улучшению жизни. - Ага! Доктор Холъярд, человек долга с весьма смутными представлениями об объеме своих собственных расходов, продолжал объяснять шаху преимущества Америки, хотя и знал, что очень немногое из этих объяснений доходит до его собеседника. Он объяснил шаху, что особенно заметны успехи в чисто индустриальных районах вроде Айлиума, где большинство населения зарабатывало в свое время на жизнь, так или иначе обслуживая машины. А вот в Нью-Йорке, например, было очень много профессий, которые трудно или неэкономично механизировать, и поэтому там прогресс не успел освободить от непроизводительного труда столь обширный контингент населения. - Куппо! - сказал шах, понимающе качнув головой. Хашдрахр вспыхнул и неохотно, с извиняющимися интонациями перевел: - Шах говорит: "Коммунизм". - Не "куппо",- с возмущением возразил Холъярд.- У нас государство не владеет машинами. Оно просто облагает налогом часть прибыли с промышленности, а затем отчисляет и распределяет ту часть ее, которая раньше шла на заработную плату. Промышленность у нас находится в частном владении, управляется частными лицами и координируется - во избежание излишней конкуренции - комитетом руководителей частной промышленности, а не политиками. Устранив при помощи механизации неизбежные при использовании человеческого труда ошибки, а при помощи организации - излишнюю конкуренцию, мы колоссально повысили уровень жизни среднего человека. Переводя, Хашдрахр запнулся и растерянно нахмурился. - Пожалуйста, этот "средний человек"... в нашем языке, я опасаюсь, ему нет должного эквивалента. - Ну, понимаете,- сказал Холъярд,- обыкновенный человек, как, скажем, первый встречный - или эти люди, что работают на мосту, или человек в старой машине, который только что проехал. Маленький, ничем не выдающийся, но добрый и простой человек, обычный, которого можно встретить каждый день. Хашдрахр перевел. - Ага,- сказал шах, удовлетворенно кивая,- такару. - Что он сказал? - Такару,- сказал Хашдрахр,- раб. - Не такару,- сказал Холъярд, обращаясь уже непосредственно к шаху,- граж-да-нин. - Аа-а-а-а,- сказал шах.- Граж-данин.- Он радостно усмехнулся.- Такару-гражданин. Гражданин-такару. - Да не такару же! - сказал Холъярд. Хашдрахр пожал плечами. - В стране шаха имеются только элита и такару. У Холъярда опять начался приступ язвы, язвы, которая разрослась и обострилась за годы его деятельности в качестве гида, объясняющего прелести Америки провинциальным и темным магнатам, прибывающим сюда с задворков цивилизованного мира. Лимузин опять остановился, и шофер принялся сигналить команде Корпуса Реконструкции и Ремонта. Те, побросав свои тачки на проезжей части, швыряли камнями в белку, которая притаилась на ветке футах в ста над землей. Холъярд опустил стекло своего окна. - Уберите же, наконец, эти чертовы тачки с дороги!- крикнул он. - Граж-да-нин, - пропищал шах, скромно улыбаясь вновь приобретенным познаниям в чужом языке. - Готова!- выкрикнул один из швырявших камни. Он неохотно и со злостью подошел к дороге и очень медленно оттащил две тачки, внимательно приглядываясь к машине и ее седокам. Затем он стал в сторонке. - Спасибо! Давно пора!- сказал Холъярд, и лимузин медленно проплыл мимо человека с тачкой. - Милости прошу, доктор,- сказал человек и плюнул Холъярду в лицо. Холъярд что-то пролопотал, мужественно сохраняя достоинство, и отер лицо. - Нетипичный случай,- с горечью сказал он. - Такару яму брохуа, пу динка бу,- сочувственно отозвался шах. - Шах,- мрачно перевел Хашдрахр,- говорит, что так обстоят дела с такару повсюду после войны. - Не такару...- начал было. Холъярд, но остановился. - Сумклиш, - вздохнул шах. Хашдрахр протянул ему фляжку со священным напитком. III Доктор Пол Протеус, человек с самым высоким доходом во всем Айлиуме, направляясь через мост в Усадьбу, сидел за рулем своего старенького дешевого "плимута". Машина эта сохранилась у него еще со времени бунтов. В отделении для перчаток среди старого ненужного хлама вместе со спичечными коробками, удостоверением о регистрации машины, фонариком и бумажными салфетками для лица валялся старый, покрытый ржавчиной пистолет, который был ему выдан тоже еще тогда. Хранить пистолет в местах, где на него могло наткнуться лицо, не имеющее права носить оружие, было делом явно противозаконным. Даже военные чины вынуждены были обходиться без огнестрельного оружия, пока их не высаживали на берег для несения оккупационной службы, на заморских территориях. Здесь же вооружена была только полиция и заводская охрана. Пистолет был Полу ни к чему, но он все как-то забывал его сдать. А с годами, по мере того как пистолет покрывался налетом ржавчины. Пол начал относиться к нему как к безобидной древности. Отделение для перчаток не запиралось, поэтому Пол прятал пистолет под тряпками. Мотор работал с перебоями, то затихая, то опять набирая скорость. Другие машины Пола - новый автомобиль с откидным верхом и очень дорогой "седан"- оставались дома, предоставленные, по его словам, в полное распоряжение Аниты. Ни одна из этих хороших машин никогда не бывала в Усадьбе. Анита никогда не корила его этой привязанностью к старой машине, хотя, по-видимому, считала необходимым найти какие-то объяснения этому для других. Ему случалось слышать, как Анита говорила гостям, что Пол сам переделал машину, и теперь она значительно лучше всего того, что сходит с автоматических конвейеров в Детройте,- и это отнюдь не соответствовало истине. Нелогичным выглядело и то, что человек, владея такой выдающейся машиной, все откладывал и откладывал починку разбитой левой передней фары. И еще Полу было любопытно, какие оправдания она нашла бы тому факту, будь он ей известен, что в багажнике у него лежит кожаная куртка и что он снимает галстук и надевает куртку вместо пиджака каждый раз перед тем, как пересечь Ирокез. Такие путешествия он проделывал только в случае крайней необходимости, ради того, например, чтобы добыть бутылку ирландского виски для одного из тех немногих людей, которых считал близкими друзьями. Пол остановился в конце моста, примыкающего к Усадьбе. Около сорока человек, опираясь на ломы, кирки и лопаты, загораживали дорогу. Они, покуривая, неторопливо обменивались замечаниями, сгрудившись вокруг чего-то посреди мостовой. С некоторым смущением они оглянулись на машину Пола и медленно - точно в мире только и было, что свободное время,- отступили к обочинам моста, оставив узкий проезд, по которому лишь с трудом мог протиснуться автомобиль Пола. Когда они расступились, Пол, наконец, понял, в чем дело. Человек маленького роста стоял на коленях над выбоиной примерно двух футов в диаметре и лопатой заравнивал заплату из асфальта и гравия. Человек этот с важностью махнул рукой Полу, чтобы тот поосторожней объезжал и, не дай бог, не наехал на заплату. - Эй, Мак, твоя передняя фара накрылась!- выкрикнул один из стоявших. Остальные присоединились к нему, хором повторяя сказанное. Пол с благодарностью кивнул, а сам вдруг почувствовал, что у него зудит вся кожа, будто его в чем-то вываляли. Эти люди состояли в Корпусе Реконструкции и Ремонта, в КРРахе, как они сами его называли. Эти люди не выдержали экономического соревнования с машинами, и, поскольку у них не было иных источников существования, они вынуждены были выбирать либо Армию, либо КРР. Солдаты, пустота существования которых была хотя бы прикрыта блестящими пуговицами и пряжками, ворсистой саржей и лакированной кожей, не действовали на Пола столь угнетающе, как кррахи. Он медленно проехал между шеренгами рабочей команды, мимо черного правительственного лимузина и въехал в Усадьбу. Салун находился рядом с мостом. Полу пришлось поставить машину за полквартала от него, потому что здесь еще одна команда была занята промывкой сточных труб при помощи пожарного брандспойта. Это, повидимому, было здесь любимым занятием. Каждый раз, когда Полу случалось бывать в Усадьбе, он заставал брандспойт за работой, если температура на улице была хотя бы на один градус выше нуля. Человек огромного роста держал руки на гаечном ключе, регулирующем подачу воды. Второй стоял рядом и следил за струей. Вокруг них и вдоль всего потока до самого жерла сточной трубы толпились и следили за ними люди. Перепачканный малыш схватил плывший вдоль тротуара обрывок бумаги, смастерил из него неуклюжую лодочку и пустил ее по воде. Глаза всех с интересом уставились на суденышко, как бы желая ему удачи, пока оно шло по быстринам, застревало на мелях, сползало с них, а затем, выбравшись из стремнины, мужественно взгромоздилось на гребень и, победоносно постояв там какое-то мгновение, нырнуло в горловину сточной трубы. - Ух!- вырвалось у стоявшего рядом с Полом человека. Можно было подумать, что он сам находился на борту этой бумажной лодки. Пол протиснулся сквозь толпу, сплошь состоявшую из посетителей салуна. Теперь от стойки бара его отделял один только ряд людей. Прямо за его спиной было старое механическое пианино. Пока что Пола, кажется, никто не узнал. Да и странно было бы, если бы его здесь узнали, потому что в соответствии с проводимой политикой он чаше всего держался своей стороны реки и никогда не допускал, чтобы его имя или портрет появлялись в айлиумской "Стар-Трибюн". Подле стойки расположились старики пенсионеры, слишком уже старые для Армии и КРР. Перед каждым из них стояло пиво, уже без шапки пены, в стаканах, стекло которых потускнело от многочасового задумчивого потягивания. По всей видимости, старики эти появлялись здесь рано и уходили поздно, поэтому обслуживание всех остальных посетителей производилось через их головы. На экране телевизора, стоявшего в другом конце бара, крупная дебелая женщина, голос которой был отключен поворотом регулятора, сияла улыбкой, возбужденно шевелила губами и разбивала яйца в смесителе. Старики следили за ней, изредка поправляя зубные протезы или облизывая губы. - Простите,- машинально произнес Пол. Никто не шевельнулся, чтобы пропустить его к стойке. Толстая облезшая шотландская овчарка, свернувшаяся под стулом одного из загораживающих проход стариков, ощерила беззубые десны и раскатисто заворчала. Пол помахал рукой, тщетно пытаясь привлечь внимание бармена. Переминаясь с ноги на ногу, он вспомнил полностью механизированный салун, проект которого он совместно с Финнерти и Шефердом сделал, в то время когда они были юными и энергичными инженерами. К их изумлению, владелец ресторанной сети настолько заинтересовался их идеей, что решил испробовать ее на практике. Экспериментальная установка была сооружена через пять дверей от того места, где Пол сейчас находился. Там были машины, принимающие монеты, непрерывные ленты обслуживания, гермецидные лампы, очищающие воздух, равномерное, полезное для здоровья освещение, постоянно звучащая мягкая музыка в грамзаписях, стулья, конструкция сидений у которых была научно разработана антропологами с таким расчетом, чтобы обеспечить для среднего человека максимум удобств. Первый день был сенсацией - очередь в салун растянулась на несколько кварталов. Но через неделю после его открытия любопытство было удовлетворено и торговлю считали оживленной, если в баре побывает за день пяток посетителей. Почти рядом открылся салун, вот этот самый бар в викторианском стиле - настоящая ловушка для пыли и микробов, с плохим освещением, слабой вентиляцией, с нечистоплотным, медлительным и, вполне возможно, нечистым на руку барменом. И все же успех бара был мгновенным и очевидным. Полу, наконец, удалось обратить на себя внимание бармена. Заметив Пола, тот сразу же отбросил роль высокопоставленного хранителя морали и миротворца, превратившись в подобострастного хозяина заведения, очень похожего на бармена из Кантри-Клуба. На какое-то мгновение Пол даже испугался, что его узнали. Но поскольку бармен не назвал его по имени, он решил, что тот просто определил его ранг. В Усадьбе проживало небольшое число людей вроде этого бармена - полицейских, пожарных, профессиональных спортсменов, шоферов, особо одаренных ремесленников, которые так и не были заменены машинами. Живя среди кррахов, они, однако, держались особняком и зачастую грубо и высокомерно относились к общей массе. Они считали, что могут быть в известной мере на равной ноге с инженерами и управляющими по ту сторону реки - чувство, которое в данном случае никак нельзя было признать взаимным. По ту сторону реки полагали, что людей этих не заменили машинами вовсе не ради их блестящих способностей, просто они остались на своих постах потому, что пока ставить на их место машины было нерентабельно. Короче говоря, их чувство превосходства было неоправданным. И вот теперь, когда бармен учуял, что Пол является важной персоной, он не отказал себе в удовольствии всем своим видом показать всем и каждому, что пока он будет обслуживать Пола, они могут катиться ко всем чертям. Остальные заметили это и, обернувшись, уставились на привилегированного пришельца. Пол потихоньку заказал бутылку ирландского виски и, стараясь не привлекать внимания, нагнулся и погладил старую овчарку. Собака залаяла, и хозяин ее повернул стул так, что оказался лицом к лицу с Полом. Старик был такой же беззубый, как и его собака. Полу прежде всего бросились в глаза его красные десны и огромные черные руки, все остальное у него было тусклым и как бы вылинявшим. - Он никого не трогает,- произнес старик извиняющимся тоном. - Просто он немного не в себе от старости и слепоты и никогда не знает, что к чему.- Он провел своими большими ладонями по толстым бокам пса.- Это старый и добрый пес. Он задумчиво приглядывался к Полу. - Послушай! А ведь я готов держать пари, что мы знакомы. Пол нетерпеливо оглянулся на подвал, куда спустился бармен за виски. - Да? Я захаживал сюда разок-другой. - Нет, это было не здесь. Это было на заводе. Вы молодой доктор Протеус,- громко произнес старик. Его слова услышали многие, и те, что были поближе, замолчали, стараясь не пропустить ни слова из их разговора. Их пристальное внимание раздражало Пола. Старик, очевидно, был совершенно глух, и поэтому голос его без видимой причины то подымался до крика, то был едва слышен. - Что, доктор, меня и узнать нельзя? Старик не паясничал. Просто он был страшно рад и гордился тем, что перед всем честным народом может поговорить с таким выдающимся человеком. Пол покраснел. - Что-то никак не припомню. Старый сварочный цех, да? Старик огорченно провел рукой по лицу. - Хх-ма, от прежнего меня ничего-то и не осталось, теперь меня и лучший друг не признал бы,- сказал он незлобиво и вытянул свои руки ладонями кверху.- А вы гляньте-ка сюда, доктор. Они-то по-прежнему хороши, и другой такой пары не сыскать на всем белом свете. Это ведь вы сами так сказали. - Гертц,- произнес Пол.- Вы Руди Гертц. Руди удовлетворенно засмеялся и гордо обвел взглядом салун, как бы говоря: "Видите, Руди Гертц действительно знает доктора Протеуса и, клянусь богом, доктор Протеус тоже знает старого Гертца! Кто еще из вас мог бы этим похвастать?" - И это тот самый пес, о котором вы мне рассказывали лет десять, нет - пятнадцать лет назад? - Это сын того, доктор,- старик усмехнулся.- Да и я в то время уже не был щенком, не правда ли? - Вы были чертовски хорошим токарем, Руди. - Я и сам так говорю. Знать это самому, да еще знать, что о Руди так отзываются такие дошлые люди, как вы,- это много значит. Это, собственно говоря, все, что у меня осталось, понимаете, доктор? Это да еще вот пес. Руди обменялся рукопожатием с сидящим рядом с ним человеком - грузным коротышкой средних лет с мягкими чертами круглого, очень обыденного лица. Глаза его увеличивали и затемняли необычайно толстые Стекла очков. - Слышал, что сейчас сказал тут обо мне доктор Протеус?- спросил старик, ткнув пальцем в Пола.- Это сказал о Руди самый ловкий человек во всем Айлиуме. А может быть, да, очень может быть, что и самый дошлый во всей стране. Пол молил бога, чтобы бармен поторапливался. Человек, с которым Руди обменялся рукопожатием, теперь угрюмо, изучающе уставился на Пола. Пол быстро обежал глазами помещение и не встретил ни одного дружелюбного взгляда. Руди Гертц по простоте душевной считал, что, демонстрируя его толпе, он чуть ли не услугу оказывает Полу. Старческий ум Руди хранил в памяти только то время, когда он, Руди, был еще в силе. События, которые произошли после ухода Руди на пенсию, не оставили следа в его сознании... Но эти остальные, все эти люди, которым сейчас было по тридцать, по сорок, по пятьдесят лет,- они-то знали. Юнцы в кабинах, оба солдата и три их девушки - они были вроде. Катарины Финч. Они не помнили того времени, когда все было иначе, и едва ли могли представить себе, как тогда было, хотя и теперешнее положение дел им не нравилось. Но эти, постарше, которые глядели на Пола сейчас, они-то помнили. Это они были повстанцами, разрушителями машин. В их взглядах не таилась угроза, скорее в них было негодование, желание дать ему понять, что он вторгся туда, где ему не место. А бармен все не возвращался. Пол ограничил свое поле зрения одним лишь Руди, игнорируя остальных. Человек с толстыми стеклами очков, от которого Руди ждал восхищения Полом, продолжал пристально его разглядывать. Пол безнадежно нес чепуху о собаке, о том, как Руди прекрасно сохранился, отчетливо сознавая, что эта фальшивая игра докажет всем, если у кого и были на этот счет какие-либо сомнения, что он на самом деле двуличный болван. - Давайте выпьем за старое времечко!- сказал Руди, подымая свой стакан. Он как будто и не заметил, что ответом ему было молчание и что выпил он в полном одиночестве. Прищелкнув языком, и сладко зажмурившись, он лихо осушил стакан и грохнул его о стойку. Пол с застывшей на лице вымученной улыбкой решил ничего больше не говорить, поскольку любое сказанное им слово было бы неуместно здесь. Он скрестил руки и оперся на клавиатуру механического пианино, что-то мурлыча про себя. - Давайте выпьем за наших сыновей,- неожиданно предложил человек в толстых очках. У него оказался очень высокий голос, неожиданный в человеке с такой грузной комплекцией. На этот раз поднялось несколько стаканов. Когда они были выпиты, человек повернулся к Полу и, улыбаясь самым дружелюбным образом, сказал: Моему мальчику как раз исполнилось восемнадцать, доктор. - Это прекрасно! - У него вся жизнь впереди. Восемнадцать - это чудесный возраст.- Незнакомец сделал паузу, как будто его утверждение требовало ответа. - Я хотел бы, чтобы мне опять было восемнадцать,- вяло отозвался Пол. - Он хороший парнишка, доктор. Особых талантов у него, правда, нет. Он как и его старик: сердце у него на нужном месте, и он стремится сделать все, что он может при своих способностях.- И опять выжидающая пауза. - Только этого и следует ожидать от любого из нас,- сказал Пол. - Ну что ж, уж поскольку такой просвещенный человек, как вы, оказался здесь, то я хотел бы посоветоваться с вами насчет мальчика. Он как раз прошел Главную Национальную Классификационную Проверку. Он чуть не угробил себя, готовясь к ней, и все это зря. Он оказался непригодным даже для обучения в колледже. Было только двадцать семь мест, а попасть хотело шестьсот ребят.- Коротышка пожал плечами.- У меня нет средств отправить его в частную школу, и вот теперь нужно решать, что ему делать со своей жизнью. Так что же ему выбрать, доктор, Армию или КРР? - Я полагаю, что многое можно сказать и за то и за другое,- неуверенно начал Пол.- Я, честно говоря, не очень в этом разбираюсь. Возможно, кто-нибудь, вроде Мэтисона, мог бы...- он запнулся на половине фразы. Мэтисон был в Айлиуме заведующим отделом испытаний и комплектования личного состава. Пол знал его очень поверхностно и недолюбливал. Мэтисон был могущественным бюрократом и относился к своей должности как к священнодействию.- Если хотите, я позвоню Мэтисону, узнаю у него и передам вам, что он скажет. - Доктор,- сказал человек с отчаянием и без малейшей тени насмешки,- не найдется ли чего-нибудь для мальчика у вас на заводах? У него золотые руки. У него просто какое-то чутье на машины. Дайте ему любую машину, какой он и в глаза не видал, и он в десять минут разберет ее и соберет обратно. Он любит такую работу. Нет ли у вас местечка на заводе? - Там нужно иметь аттестат об окончании школы,- сказал Пол. Он покраснел.- Такова политика, и не я ее вводил. Иногда мы приглашаем КРР помочь нам установить большие станки или сделать грубую ремонтную работу, но это бывает не часто. А может, ему открыть свою ремонтную мастерскую? Человек вздохнул и сразу как-то сник. - Ремонтная мастерская,- вздохнул он.- Он говорит, ремонтная мастерская. Сколько, по-вашему, ремонтных мастерских может продержаться в Айлиуме, а? Конечно, ремонтная мастерская! Я тоже хотел открыть ее, когда меня вышибли. И Джой, и Сэм, и Альф. У нас у всех искусные руки, вот мы все и откроем ремонтные мастерские. По одному специалисту на каждую сломанную вещь в Айлиуме. А тем временем наши жены смогут пристроиться в качестве портных-по одной портнихе на каждую женщину в городе. Руди Гертц, по-видимому, прослушал весь этот разговор и все еще переживал радостную встречу со своим великим и добрым другом, доктором Полом Протеусом. - Музыку,- величественно потребовал он.- Давайте послушаем музыку. Он протянул руку через плечо Пола и бросил монетку в механическое пианино. Пол отодвинулся от ящика. Механизм важно проскрипел, после чего пианино начало отзванивать, как разбитая колокольня, "Рэгтайм Бэнд Александера". Слава богу, разговаривать теперь стало совершенно невозможно. Слава богу, бармен появился из подвала и протянул Полу запыленную бутылку. Пол повернулся было, чтобы уйти, но чья-то могучая рука ухватила его повыше локтя. Это был Руди, разыгрывавший роль не останавливающегося перед затратами хозяина. - Я заказал эту песню в вашу честь, доктор!- прокричал Руди, перекрывая шум пианино.- Подождите, пока она кончится. Руди вел себя так, как будто этот старинный инструмент был новейшим чудом, и восхищенно указывал на опускающиеся и подымающиеся клавиши в октавах, ведущих основную мелодию, и медленные, ритмичные движения клавиш в басовом ключе. - Глядите, глядите, как они опускаются и подымаются, доктор! Как будто кто-то колотит по ним. Смотрите, они шевелятся! Музыка резко оборвалась, как бы выдав точно отмеренную порцию радости, полагающуюся за пять центов. Руди продолжал кричать: - Чувствуешь себя даже как-то неловко, не правда ли, доктор, когда смотришь, как они опускаются и встают? Прямо так и видишь призрак, который вкладывает в игру всю душу. Пол вырвался и заторопился к машине. IV - Милый, у тебя такой вид, будто ты только что увидел привидение,- сказала Анита. Она была одета для вечера в Кантри- Клубе и как бы уже царила в избранном обществе, к которому ей только еще предстояло присоединиться. Когда она передавала Полу коктейль, он чувствовал себя каким- то неуместным чинушей рядом с ее красивой самоуверенностью, на ум приходили только те вещи, которые могли доставить ей удовольствие или представлять для нее интерес - все остальное исчезало. Это не было сознательным актом ее воли, а просто рефлексом на ее присутствие. Автоматизм собственных чувств раз- дражал Пола, он представлял себе, как поступил бы на его месте отец, и понимал, что уж отец-то справился бы здесь наилучшим образом, отводя себе независимую, решающую и первостепенную роль. Когда Пол оглядел Аниту поверх бокала, ему пришло на ум выражение "вооружена до зубов". В строгом темном платье, оставляющем открытыми загорелые плечи и шею, с единственным драгоценным камнем на пальце, чуть-чуть подкрашенная, Анита удачно совмещала в себе комбинацию секса, вкуса и ореола знания мужчин. Но Анита затихла и отвернулась под его взглядом. Оказывается, он неумышленно взял верх. Каким-то образом он передал ей свою мысль, которая вдруг всплыла в общем потоке его мыслей: ее сила и манеры-это лишь зеркальное отражение его собственной важности, отображение его мощи и самодовольства, которые должны быть присущи руководителю Заводов Айлиум. На какое-то мгновение она вдруг показалась ему беспомощной, запуганной девчонкой, и сейчас он даже способен был испытывать по отношению к ней настоящую нежность. - Отличное пойло, милая,- сказал он.- Финнерти наверху? - Я отправила его в клуб. Кронер и Бэйер прибыли туда рано, и я послала Финнерти составить им компанию, пока ты оденешься. - Как он выглядит? - А как обычно выглядит Финнерти? Ужасно. Готова поклясться, что он все в том же мешковатом костюме, в котором он прощался здесь с нами семь лет назад. И костюм этот с тех пор даже не побывал в чистке. Я попыталась заставить его надеть твой старый смокинг, но он даже и слушать не пожелал. Отправился в чем был. И действительно - крахмальная рубашка только ухудшила бы дело. Она показала бы всем и каждому, до чего грязна у него шея. Анита спустила было свое декольте чуть пониже, поглядела на себя в зеркало, но "опять чуть-чуть приподняла его - это был как бы деликатный компромисс с ее стороны. - Честное слово,- сказала она, обращаясь к отражению Пола в зеркале,- я без ума от этого человека - ты ведь и сам это знаешь. Но он просто ужасно выглядит. Я и говорю - подумать только,- человек с его положением и вдруг плюет на чистоплотность! Пол улыбнулся и кивнул. Это было действительно так. Финнерти всегда был ужасно неряшлив в отношении одежды, и некоторые наиболее привередливые из школьных надзирателей в те давние времена с трудом могли поверить, что у человека со столь антисанитарным видом могут быть столь потрясающие познания. Время от времени этот высокий и мрачный ирландец вдруг поражал всех (обычно это бывало в антракте между двумя его длительными напряженными работами): он показывался со свежевыбритыми щеками, блестящими, как два восковых яблока, в новых ботинках, носках, рубашке, галстуке и костюме, а возможно, даже и в новом белье. Жены инженеров и управляющих подымали вокруг него страшную суматоху, доказывая, что подобная забота о себе очень важна и окупается; в конце концов они объявляли, что он действительно первый красавец во всем айлиумском индустриальном районе. Вполне возможно, что он и в самом деле был таким красавцем в какой-то своей вульгарной и хмельной манере: карикатурно красивый, вроде Авраама Линкольна, но с хищным, вызывающим выражением глаз вместо тихой грусти Линкольна. После такого временного увлечения Финнерти чистотой и свежестью дамы со все возрастающим огорчением следили за тем, как этот праздничный наряд он про- должает таскать и в хвост и в гриву, пока постепенно пыль, сажа и машинное масло не заполняли на нем каждую складку и пору. Были у Финнерти и другие непривлекательные стороны. В строго монотонное, похожее на группу бойскаутов младшего возраста общество инженеров и управляющих Финнерти имел обычай приводить женщин, подобранных им всего каких-нибудь полчаса назад в Усадьбе. И когда после обеда наступало время, предназначенное для игр, Финнерти и его девушка брали по вместительному бокалу коктейля в каждую руку и, если было тепло, отправлялись на окруженную кустарником площадку для гольфа, а если холодно - в его машину... Его машина - по крайней мере в те давно прошедшие времена - была еще более непрезентабельной, чем теперешний автомобиль Пола. По крайней мере в этом самом невинном в социальном смысле направлении Пол подражал своему другу. Финнерти утверждал, что его любовь к книгам, пластинкам и хорошему виски не оставляет ему достаточно средств, чтобы приобретать автомобили или наряды, которые соответствовали бы занимаемому им положению. Но Пол при помощи счетной машины подсчитал стоимость книг, пластинок и коллекции бутылок у Финнерти и пришел к выводу, что у него должно оставаться столько, что этого с избытком хватило бы даже и на две новые машины. Именно тогда у Пола зародилось подозрение, что тот образ жизни, который вел Финнерти, был не настолько бездумен, как это могло показаться: что на деле это было намеренное и точно рассчитанное оскорбление инженерам и управляющим Айлиума и их безупречным женам. Пол не понимал, почему Финнерти считал необходимым оскорблять всех этих милых людей. Он полагал, что эта агрессивность Финнерти, как и всякая агрессивность вообще, была вызвана какими-то недоразумениями в его детстве. Знакомство с некоторыми подробностями этого детства Пол почерпнул, однако, не от Финнерти, а от Кронера: тот с пристальным вниманием следил за чистотой породы своих инженеров. Кронер однажды сочувственно и под большим секретом заметил Полу, что Финнерти - это мутант, рожденный бедными и глупыми родителями. Единственный раз Финнерти разрешил Полу заглянуть себе в душу, это было во время его страшного похмелья, в момент глубочайшей депрессии, когда Финнерти вдруг вздохнул и заявил, что никогда не чувствовал своей принадлежности вообще к какому-либо кругу. Пол задумался о своих глубоко скрытых порывах только тогда, когда вдруг уяснил себе, какое огромное удовольствие доставляли ему воспоминания об антиобщественных и сумбурных выходках Финнерти. Пол разрешал себе удовольствие размышлять над тем, какое удовлетворение он испытал бы, если бы он, Пол... Но здесь он останавливал ход своих мыслей, как бы смутно чувствуя, что должно затем последовать... Это было не по нем. Пол завидовал способности Финнерти быть кем ему только заблагорассудится и при этом блестяще справляться с любой задачей. Каковы бы ни были требования времени, Финнерти всегда оказался бы среди лучших. Если бы это был век музыки, Финнерти мог бы стать, и был в действительности, выдающимся пианистом, с таким же успехом он мог бы стать архитектором, врачом или писателем. С нечеловеческой интуицией Финнерти способен был прочувствовать основные принципы и мотивы не только инженерного искусства, но буквально любой сферы человеческой деятельности. Пол подумал, что сам он мог быть только тем, что он есть. Вновь наполняя бокал, он понял, что он-то только к этому и способен был прийти - к этой комнате, к браку с Анитой. Это была ужасная мысль-быть настолько влитым в механизм общества и истории, способным передвигаться только в одном плане и только по одной линии. Приезд Финнерти встревожил его, снова вытащив на поверхность сомнения в том, что жизнь на самом деле должна идти именно таким порядком. Пол уже подумывал было обратиться к психиатру, чтобы тот сделал его послушным, примирившимся со всем и терпимым ко всему. Но теперь здесь был Финнерти, толкающий его совсем в другую сторону. Финнерти, по всей вероятности, разглядел в Поле что-то, чего он не мог разглядеть в других, что-то, что ему понравилось - возможно, прожилку бунтарства, о существовании которой Пол только теперь начал догадываться. Была же какая-то причина, почему Финнерти сделал Пола своим единственным другом. - Вообще-то я предпочла бы, чтобы Финнерти выбрал для визита другой день,- сказала Анита.- А так возникает целый ряд проблем. Бэйер должен был сидеть слева от меня, а Кронер - справа; а теперь, когда вдруг неожиданно врывается член Национального Бюро Промышленного Планирования, я уже и сама толком не знаю, кого куда усаживать. Эд Финнерти по своему положению стоит выше Кронера и Бэйера? - спросила она недоверчиво. - Если хочешь, посмотри "Организационный справочник",- сказал Пол.- Я думаю, что НБПП стоит выше региональных деятелей, но это "скорее мозговой трест, чем чиновный. Финнерти все равно. Он может усесться и за стол с прислугой. - Если он хоть шаг ступит на кухню, Бюро охраны здоровья упрячет его в тюрьму!- Анита натянуто улыбнулась. Было совершенно очевидно, что ей очень трудно сохранить спокойный тон, говоря о Финнерти, и делать вид, что ее забавляют его эксцентрические выходки. Она переменила тему разговора. - Расскажи о сегодняшнем дне. - Ничего сегодня не было. Еще один день, как все остальные. - Ты достал виски? - Да. Ради этого мне пришлось перебираться на тот берег. - Разве это было таким уж тяжким испытанием?- проворчала она. Она никак не могла понять его нелюбви к поездкам в Усадьбу и поддразнивала его этим.- Неужто это было так трудно?- повторила она таким током, будто он был ленивым маленьким мальчиком, которого уговаривали оказать небольшую услугу маме. - Да, трудно. - В самом деле?- поразилась она.- Надеюсь, никаких грубостей. - Нет. Действительно все были очень вежливы, Один из пенсионеров, знавший в старое время меня, устроил импровизированный вечер в мою честь. - Ну что ж, это звучит уже совсем весело. - Да, не правда ли? Его зовут Руди Гертц.- И, не вдаваясь в описание своих чувств. Пол рассказал ей, что произошло. И вдруг заметил, что пристально следит за нею, проделывая какой-то опыт. - И это тебя расстроило?- Она рассмеялась.- Ну, знаешь, ты уж слишком чувствителен. Ты наговорил мне столько ужасов, а на самом деле ничего-то и не произошло. - Они ненавидят меня. - Они сами доказали, что любят тебя и восхищаются тобой. Чего же тебе еще от них нужно? - Этот человек в очках с толстыми стеклами доказал мне, что по моей вине жизнь его сына превращается в бессмыслицу. - Это ты так говоришь. А он нет. Я не хочу, чтобы ты нес такую несуразицу. Неужели тебе доставляет удовольствие перевернуть все так, чтобы обязательно испытывать чувство вины? Если его сын не способен ни на что лучшее, чем Армия или КРР, так в чем же здесь твоя вина? - Я не виноват, но если бы не было подобных мне людей, то он стоял бы себе за станком на заводе... - Он что - голодает? - Конечно, нет. Кто сейчас голодает! - У него есть жилье и теплые вещи. У него есть все, что он имел бы, если бы потел над каким-то идиотским станком, кроя его почем зря, совершая ошибки, бастуя каждый год, ведя борьбу со своим мастером, являясь на работу с похмелья. - Права, права! Сдаюсь!- Пол поднял руки.- Конечно же, ты права. Просто в чертовское время мы живем. Идиотская задача иметь дело с людьми, которым следовало бы приспособиться к новым идеям. А люди не приспосабливаются, в этом-то вся беда. Хотел бы я родиться через сто лет, когда уже все привыкнут к переменам. - Ты устал. Я хочу сказать Кронеру, что тебе нужен месяц отдыха. - Если понадобится, я и сам ему это скажу. - Я совсем не собиралась читать тебе наставления, милый. Но ты ведь никогда ни о чем не попросишь. - Если ты не возражаешь, со всеми просьбами обращаться буду я. - Не возражаю. И обещаю вообще не возражать. - Ты приготовила мои вещи? - Они на кровати,- сказала Анита сухо. Она была уязвлена.- Смокинг, рубашка, носки, запонки для манжет и новый галстук. - Новый галстук? - Дюбоннэ. - Дюбоннэ! Господи помилуй! - Кронер и Бэйер носят галстуки дюбоннэ. - А мое нижнее белье такое же, как у них? - Уж этого я не заметила. - Я надеваю черный галстук. - Вспомни, милый, Питсбург. Ты сказал, что хочешь туда. - Надо же - дюбоннэ! - он зашагал по ступенькам, подымаясь в спальню и стаскивая по дороге пиджак и рубашку. - Эд! На кровати Аниты растянулся Финнерти. - А, вот и ты, сказал Финнерти. Он указал на смокинг, разложенный на постели Пола.- А я подумал, что это ты. И проговорил с ним полчаса. - Анита сказала, что ты ушел в клуб. - Анита вышибла меня в парадную дверь, а я вернулся сюда через черный ход. - Я очень рад этому. Как дела? - Хуже, чем всегда, но есть надежда. - Чудесно, - сказал Пол, неуверенно улыбаясь. - Ты женился? - Ни за что. Закрой дверь. Пол закрыл. - Как идет работа в Вашингтоне? - Я ушел. - Да? Метишь куда-нибудь еще повыше? - Полагаю, да, иначе я не ушел бы. - А куда? - Никуда. Никакого места, никакой работы вообще. - Что - мало платили, устал или в чем еще дело? - Мутит меня от всего этого,- медленно проговорил Финнерти.- Платят фантастические деньги, просто поразительно - платят как телезвезде с сорокадюймовым бюстом. Но когда я получил на этот год приглашение на Лужок, знаешь, Пол, что-то сломалось. Я понял, что не смогу пробыть там еще одно лето. И тогда я огляделся вокруг и понял, что вообще не могу вынести больше ничего из этой системы. Я вышел, и вот я здесь. Присланный Полу пригласительный билет на Лужок был заботливо выставлен Анитой на зеркале в приемной для обозрения всем и каждому. Лужок - плоский покрытый травой остров в устье реки Св. Лаврентия в Бухте Чиппюа, где каждым летом самые выдающиеся и самые многообещающие личности из Восточного и Средне-Западного районов ("Те, чье развитие в рамках организации еще не полностью завершено" - как сказано в "Справочнике") каждое лето проводят неделю в оргиях морального усовершенствования - в атлетических командных соревнованиях, пении хоровых песен, с ракетами и фейерверками, заводя связи за бесплатным виски и сигарами; а также на спектаклях, поставленных профессиональными актерами, которые в приятной, но недвусмысленной форме разъясняют им природу хорошего поведения в рамках системы и контуры твердых решений, предназначенных для осуществления в грядущем году. Финнерти вытащил из кармана смятую пачку сигарет и предложил одну Полу, согнутую почти под прямым углом. Пол выпрямил ее чуть дрожащими пальцами. - У тебя мандраж?- спросил Финнерти. - Я главный докладчик на нынешнем вечере. - О-о?- Финнерти был как бы разочарован.- Значит, тебя ничто не тревожит в эти дни? А по какому поводу доклад? - В этот день тринадцать лет назад Заводы Айлиум были переданы под начало Национального Промышленного Совета. - Как и все остальные заводы страны. - Айлиумские чуть раньше, чем остальные. Объединение всех производственных возможностей страны под контролем единого совета произошло вскоре после того, как Финнерти, Пол и Шеферд поступили на работу в Айлиум. Сделали это, исходя из потребностей военного времени. Аналогичные советы были созданы на транспорте, в сырьевой и пищевой промышленности, в связи, и все эти советы были объединены под началом отца Пола. Система эта настолько сократила непроизводительные затраты и дублирование, что ее сохранили и после войны и приводили в качестве примера немногих выгод, полученных в результате войны. - Разве все то, что произошло за эти тринадцать лет, сделало тебя счастливым? - Во всяком случае, это заслуживает упоминания. Я хочу построить свое выступление исключительно на фактах. Оно не должно походить на евангельские проповеди Кронера. Финнерти промолчал, явно не желая поддерживать разговор на эту тему. - Забавно,- отозвался он наконец.- Я полагал, что ты уже должен был дойти до точки. Поэтому-то я и приехал. Пол корчил гримасы, пытаясь застегнуть пуговицу на воротничке. - Что ж, ты был недалек от истины. Как раз уже состоялся разговор о том, что мне следует проконсультироваться у психиатра. - Значит, ты уже доходишь до точки. Вот и прекрасно! Давай плюнем на этот паршивый вечер. Нам нужно поговорить. Дверь спальни отворилась, и Анита заглянула в комнату. - О, Эд! А кто же с Бэйером и Кронером? - Кронер с Бэйером, а Бэйер с Кронером,- ответил Финнерти.- Закрой, пожалуйста, дверь, Анита. - Уже пора идти в клуб. - Это тебе пора отправляться в клуб,- сказал Финнерти.- Мы с Полом придем попозже. - Мы отправляемся вместе и немедленно, Эд. Мы уже и так опоздали на десять минут. И ты меня не запугивай, не выйдет. Она неуверенно улыбнулась. - Анита,- сказал Финнерти,- если ты не проявишь уважения к мужскому уединению, я сконструирую машину, у которой будет все, что есть у тебя, и которая к тому же будет относиться к нему с уважением. Анита покраснела. - Не скажу, чтобы я была в восторге от твоего остроумия. - Нержавеющая сталь,- сказал Финнерти.- Нержавеющая сталь, обтянутая губчатой резиной и имеющая постоянную температуру 98,6 по Фаренгейту. - Слушай...- начал было Пол. - И краснеть она будет по приказу,- добавил Финнерти. - А я могла бы сделать мужчину вроде тебя из мешка с грязью,- сказала Анита.- И каждый, кто попытался бы к тебе прикоснуться, уходил бы вымазанным!- Она хлопнула дверью, и Пол услышал, как по лестнице простучали ее каблучки. - Ну, и на кой черт тебе это понадобилось?- спросил Пол.- Ну, скажи на милость? Финнерти лежал неподвижно на кровати, уставившись в потолок. - Не знаю,- медленно проговорил он,- но я не раскаиваюсь. Ладно, уходи с ней. - Какие у тебя планы? - Уходи!- Он произнес это так, как будто Пол внезапно вмешался именно тогда, когда у Финнерти в сознании созрела важная и трудная идея. - Ирландское виски для тебя в коричневом пакете в нижней гостиной,- сказал Пол и вышел, оставив Финнерти в кровати. V Пол перехватил Аниту в гараже, где она пыталась завести машину с откидным верхом. Не глядя на него, она подождала, пока он усядется на сиденье рядом с ней. По дороге в клуб оба молчали. Настроение Пола испортилось из-за несправедливой грубости Финнерти. Он с горечью думал, что за эти годы разлуки он, по-видимому, сам создал образ мудрого и доброго Финнерти, который очень мало походил на живого человека. В