ле - что-то другое. Присмотревшись, я понял, что это огниво, точнее, кусок кремня, используемый для разжигания костра. - Ты все запомнишь, - продолжал он. - И никогда не забудешь данной мне клятвы. Многие из тех, кого ты здесь видишь, думали, что приходят сюда лишь единожды. - Но, сьер. Обитель Абсолюта... Из-под деревьев послышались звуки свирели. - Мы скоро расстанемся. Я должен сопровождать невесту. Но не бойся. Не так давно ты повстречался с одним торговцем... - Хильдегрин? Сьер, я ничего не понимаю. - Это одно из его имен. Он решил, что слишком уж большая редкость встретить палача так далеко от Цитадели, да еще такого, которому известно обо мне. Вот и подумал, что ты стоишь того, чтобы не выпускать тебя из виду, хотя не знал, что я обязан тебе жизнью. К несчастью, наблюдатели потеряли твой след у Стены, поэтому они стали следить за твоими товарищами по путешествию в надежде, что ты к ним снова присоединишься. Я предположил, что изгнанник может перейти на нашу сторону, и, таким образом, жизнь моего бедного Барноха окажется в безопасности на долгое время - достаточное, чтобы мы смогли прийти к нему на помощь. Прошлой ночью я сам ездил в Сальтус, желая переговорить с тобой, но дело кончилось лишь тем, что у меня украли любимого коня. Сегодня нам уже нужно было заполучить тебя любыми средствами, чтобы ты не успел продемонстрировать свое искусство на моем подданном. Но я все еще надеялся склонить тебя на нашу сторону и приказал доставить тебя живьем. Это стоило мне троих, а получил я двоих. Теперь вопрос - перевесят ли эти двое ту троицу? Потом Водалус встал, слегка покачиваясь. Я возблагодарил Святую Катарину за то, что мне не надо было подниматься: вне всяких сомнений, ноги не стали бы держать меня. Между деревьев под звуки свирели плыло что-то туманное и белое, высотою в два человеческих роста. Все головы повернулись туда, а Водалус двинулся навстречу. Теа перегнулась через его стул ко мне. - Правда, она прекрасна? Это настоящее чудо. То была женщина, восседавшая на серебряных носилках, которые несли шестеро мужчин. На мгновение я подумал, что это Текла - в оранжевом свете сходство усиливалось. Потом я понял, что вижу просто ее образ, сделанный, скорее всего, из воска. - Говорят, это опасно, - проворковала Теа, - когда кто-то из воссоединяющихся знал умершего. Смешение воспоминаний может возмутить разум. И все же я, любившая ее, рискну слиться с ней. По тому, как ты говорил о ней, я поняла, что и ты был бы не прочь. Поэтому я ничего не сказала Водалусу. Фигуру внесли в круг, Водалус коснулся ее руки. От носилок исходил запах, который трудно было с чем-нибудь спутать. Я вспоминал агути, которых подавали на наших праздниках, с мехом из кусочков кокосовых орехов и глазами из засахаренных фруктов, и понял, что передо мною всего-навсего такое же блюдо - ломтики жареного мяса, которым придали вид человеческого существа. Думаю, что, если бы не альзабо, я тогда сошел бы с ума. Альзабо стоял между моим восприятием и реальностью, как призрачный великан, сквозь которого все можно видеть, но ничто не доходит до сознания. У меня был и другой союзник: во мне росла уверенность, что если я подчинюсь, то впитаю часть содержимого Теклы, остатки ее разума, которые в противном случае исчезли бы бесследно, войдут в меня и останутся жить во мне, пусть малой толикой, но навсегда. И я подчинился. Предстоящее перестало казаться омерзительным или пугающим. Я приветствовал Теклу каждой частицей своего существа, самые сокровенные глубины духа распахнулись ей навстречу. Тут же, рожденный наркотическим опьянением, пришел невыносимый голод, который никакая другая пища не в силах была утолить. Когда я обвел взором круг, я увидел тот же голод на каждом лице. Ливрейный слуга, наверное, один из прежних дворецких Водалуса, отправившийся с ним в изгнание, присоединился к тем, что несли Теклу, и помог поставить носилки на землю. На несколько мгновений люди сомкнулись вокруг носилок, скрыв их из виду. Когда они разошлись, Теклы не стало: не было ничего, кроме дымящегося мяса на белой скатерти... Я ел, и ждал, и мысленно молил ее о прощении. Она Заслуживала самой величественной усыпальницы из бесценного мрамора. Вместо этого части ее предстояло быть навеки заключенной в мастерской палача с корявым долом и орудиями пытки, наспех замаскированными гирляндами цветов. Ночной воздух был прохладен, но я обливался потом. Я ждал ее прихода, чувствуя, как капли катятся по моей обнаженной груди, и уставившись в землю, потому что боялся увидеть ее в лицах остальных, раньше, чем почувствую ее присутствие в себе. И как раз, когда я уже отчаялся, она пришла и заполнила меня, как музыка заполняет дом. Я был с ней: ребенком я пробегал мимо Асиса. Я узнал древнюю усадьбу, окруженную темным озером, и вид из пыльных чердачных окон, и потайное место в углу между двумя комнатами, где мы прятались ночью, чтобы почитать при свете свечи. Я узнал всю жизнь при дворе Автарха, где яд всегда наготове в алмазной чаше. Я узнал, что чувствует тот, кто никогда не видел темницы и не ощущал на себе удара бича, став узником палачей; я понял, что такое умирать и умереть. Я узнал, что значил для нее гораздо больше, чем когда-либо мог надеяться. Наконец, я провалился в сон, и все мои сны были о ней. Не просто воспоминания - воспоминаниями я обладал в избытке. Я держал ее бледную холодную руку, и на мне больше не было ни отрепьев ученика, ни черного плаща подмастерья. Мы были одним существом, обнаженным, чистым и счастливым. Мы знали, что ее больше нет, а я еще живу, но это было совсем неважно, и наши волосы переплетались, и мы читали одну и ту же книгу и говорили и пели совсем о другом. 12. НОЧНИЦЫ Я очнулся от снов о Текле как раз к утру. В какой-то миг мы молча шли по странной местности, которая могла быть только раем - говорят, Новое Солнце открывает его для каждого, кто взывает к нему в последние минуты жизни. И хотя мудрые учат, что этот рай закрыт для самоубийц, я не могу не думать, что Он, который прощает так много, должен иногда прощать и это прегрешение. И сразу же вслед за этим я почувствовал холод, увидел неприятный свет, услышал пение птиц. Я сел. Плащ насквозь промок от росы, и роса покрывала мое лицо, как пот. Рядом со мной зашевелился Иона. В десяти шагах от нас два огромных коня - один цвета белого вина, второй черный, без единого пятна - нетерпеливо грызли удила и рыли землю копытами. Ни от пира, ни от пирующих не осталось и следа, как и от Теклы, которую я никогда больше не увижу и не надеюсь увидеть в этой жизни. "Терминус Эст", в жестких, хорошо промасленных ножнах, лежал рядом на траве. Я поднял его и стал спускаться по склону холма, пока не наткнулся на ручеек. Там я сделал все, что было в моих силах, чтобы привести себя в порядок. Когда я вернулся, Иона уже не спал. Я показал ему дорогу к воде и, пока его не было, попрощался с покойной Теклой. И все же какая-то частица ее до сих пор пребывает во мне. Время от времени я становлюсь не собой, но ею, как будто мой разум превращается в картину под стеклом, а Текла стоит напротив и отражается в этом стекле. И с той ночи, когда бы я ни подумал о ней, не имея при этом в виду определенного места или времени, Текла появляется перед моим внутренним взором стоящей перед зеркалом в искристом снежно-белом одеянии, едва прикрывающем грудь и прихотливыми складками ниспадающем на пол. Я вижу, как она замирает на мгновение, протянув руки, чтобы коснуться моего лица. Потом какой-то вихрь уносит ее в комнату, где и стены, и потолок, и пол - зеркала. Несомненно, это не что иное, как ее собственное воспоминание, которое запечатлелось в виде ее отражения в тех зеркалах, но вот она делает шаг, другой и растворяется в темноте, и я не вижу ее больше. К тому времени, как вернулся Иона, я уже сумел побороть свою печаль и сделать вид, что меня тоже интересуют доставшиеся нам кони. - Вороной тебе, - объявил Иона, - а кремовый, конечно, для меня. Между прочим, каждый из них стоит раза в два больше, чем мы с тобой вместе взятые, как сказал моряк врачу, который отнял ему обе ноги. Куда мы держим путь? - В Обитель Абсолюта. - На его лице появилось недоверчивое выражение. - Разве ты не подслушивал наш с Водалусом разговор прошлой ночью? - Я слышал название, но не понял, что нас туда посылают. Как уже упоминалось, я не мастер ездить верхом, но я сунул ногу в стремя и уселся верхом. На коне, которого я украл у Водалуса два дня назад, было тяжелое боевое седло. Оно поразительно неудобно для человека, но зато из него почти невозможно вывалиться. Вороной же нес плоское седло, подбитое бархатом, что было и слишком роскошно, и совершенно ненадежно. Я еще не успел стиснуть его бока ногами, как он уже начал плясать на месте. Наверное, это было самое неподходящее время, но другого у меня просто не нашлось, поэтому я спросил: - Ты все помнишь? - О той женщине прошлой ночью? Ничего. - Он осадил своего коня, потом отпустил поводья и послал его в галоп. - Я ведь ничего не ел. Водалус наблюдал за тобой, а после того, как все глотнули этого зелья, за мной уже никто не смотрел, да и в любом случае я навострился только делать вид, что ем. Я с изумлением взглянул на него. - Я и с тобой то же проделывал - например, вчера за завтраком. Во-первых, у меня плохой аппетит, а во-вторых, я нахожу это полезным для общества. - Он пустил коня вниз по лесной тропе и крикнул мне через плечо: - К счастью, я знаю дорогу, по крайней мере, большую ее часть. Но не скажешь ли, зачем мы туда едем? - Там будут Доркас и Иолента, - ответил я. - И у меня есть поручение от нашего сеньора, Водалуса. - Поскольку за нами почти наверняка следили, я не сказал, что не собираюсь его выполнять. Дабы повесть о моих приключениях не затянулась до бесконечности, я должен лишь мимоходом коснуться событий нескольких последующих дней. За время пути я рассказал Ионе обо всем, что услышал от Водалуса, и о многом другом. Мы останавливались в деревнях и селеньях, когда те встречались на пути, и там, где мы устраивали остановки, я практиковался в своем ремесле, если оно находило спрос - не ради денег (потому что у нас были при себе кошельки, которые дала нам в дорогу шатлена Теа, да еще почти все, что я получил в Сальтусе, плюс деньги, вырученные Ионой за золото обезьяночеловека), а чтобы не возбуждать подозрений. Четвертое утро застало нас все еще в пути на север. Справа блестел под солнцем Гьолл, будто ленивый дракон, охраняющий запретную дорогу, что выходила из леса к его травянистым берегам. Накануне мы видели на-ряды уланов - верхом, с пиками, как те, что убивали путников у Врат Скорби. Иона, которого с самого начала нашего путешествия не покидала тревога, пробормотал: - Если мы хотим к вечеру попасть в Обитель Абсолюта, надо торопиться. Жаль, что Водалус не дал тебе точных сведений, когда начинаются празднества и сколько они продлятся. Я спросил: - Значит, нам еще долго ехать? Он показал на островок посреди реки. - Мне кажется, я его помню. Когда я был в двух днях пути от него, какие-то путники сказали, что до Обители Абсолюта рукой подать. Они предупреждали меня о стражниках. По его примеру я позволил моему скакуну перейти на рысь. - И ты шел пешком. - Нет, ехал на моем мерихипе. Боюсь, я больше никогда не увижу бедное животное. Могу заверить тебя, ему было далеко до наших коней. Но все-таки не в два же раза они быстрее. Я собирался успокоить его, сказав, что Водалус не стал бы нас посылать, не будь он уверен в нашей расторопности, но в это время что-то, на первый взгляд похожее на огромную летучую мышь, пролетело прямо над моей головой. Я не знал, что это такое, зато Иона, по-видимому, знал. Он прокричал какие-то слова, которых я не понял, потом ударил моего коня концом своего повода. Конь рванулся вперед, едва не выбросив меня из седла, и вот мы уже неслись сумасшедшим галопом. Я помню, что чудом проскочил между двумя деревьями - ни с той, ни с другой стороны не оставалось ни малейшего зазора, а у меня над головой на фоне неба чернело пятно сажи. В следующий миг оно уже билось в ветках у нас за спиной. Когда мы вылетели из чащи и поскакали вниз, в сухую лощину, это существо как будто отстало, но, взбираясь на противоположный склон, мы снова увидели его - мерзкая тварь появилась из-за деревьев, еще больше прежнего похожая на рваную тряпку. Она снова потеряла нас из виду на время, достаточное для того, чтобы наспех прочесть молитву, но вот уже опять неслась в воздухе на бреющем полете, скользя нам наперерез. Я вытащил "Терминус Эст" из ножен и резко развернул вороного, поставив его между летучей тварью и Ионой. Как ни быстры были наши кони, она двигалась быстрее. Если бы у меня был заостренный на конце клинок, я попробовал бы проткнуть ее в полете. И если бы я так поступил, то наверняка поплатился бы жизнью. Но я нанес рубящий удар, держа меч обеими руками. Это было все равно что рубить воздух, и я уже решил, что она слишком легкая и упругая, даже для такого удивительно острого лезвия. Но в следующее мгновение она развалилась надвое, как тряпка. На меня дунуло теплом, как будто открылась и тут же бесшумно закрылась дверь хлева. Я хотел спешиться, чтобы рассмотреть ее, но Иона впереди кричал и махал мне рукой. Я догнал его. Густые леса, окружавшие Сальтус, остались позади. Теперь мы оказались среди крутых холмов, поросших там и сям кедровыми рощами. Мы, прижавшись к шеям лошадей, как сумасшедшие вломились в густое переплетение веток на вершине холма. Деревья росли так тесно, что скоро кони перешли на шаг, а потом мы почти сразу же уперлись в скалу и остановились. Я слышал шум позади - сухое трепетание, как будто в кроне дерева билась раненая птица. Я почти задыхался от тяжелого лекарственного аромата хвои, заполнявшего легкие. - Надо выбираться отсюда, - выдохнул Иона, - или, по крайней мере, двигаться. - Видимо, он наткнулся на обломанную ветку, потому что по его щеке стекала струйка крови. Осмотревшись по сторонам, он повернул коня направо, к реке, и погнал его в казавшуюся непроходимой чащобу. Я предоставил ему прокладывать тропу, рассудив, что, если черное создание настигнет нас, мне придется защищаться. Тут же я увидел его сквозь серо-зеленую крону, а следом, чуть в отдалении, появилась и вторая тварь, точно такая же, как первая. Лес кончился, мы снова смогли пустить коней вскачь. Трепещущие обрывки ночи неслись по пятам, но хотя из-за меньшего размера их движения казались более быстрыми, скорость у них была меньше, чем у первой, той, что я убил, и которая была гораздо крупнее. - Надо найти огонь! - выпалил Иона, перекрикивая барабанную дробь копыт. - Или убить крупное животное. Если вспороть брюхо одного из наших, может помочь. Но если не поможет, нам не выбраться. Я кивнул, показав, что тоже против этого, хотя в уме у меня мелькнуло, что мой конь все равно едва держится на ногах от усталости. Иона даже позволял своему замедлять бег, чтобы не отрываться от нас. Я спросил: - Чего они хотят? Крови? - Тепла. Иона круто повернул коня вправо и шлепнул его по боку железной рукой. Наверное, удар был не слабым - потому что животное прыгнуло вперед как ужаленное. Кони бросились вниз, к сухому руслу ручья, скользя по крутому песчаному склону и садясь на задние ноги. Внизу была твердая, ровная почва. Там они могли показать наилучшую резвость. За нашей спиной трепетали черные лохмотья. Они летели на высоте примерно в два дерева. Казалось, их несет ветер, хотя по траве было видно, что он дует в противоположную сторону. Впереди голая земля обрывалась так же ровно и резко, как шов разделяет куски ткани. Дальше тянулась извилистая зеленая лента. Я кричал своему коню в ухо, подгонял ударами меча. Он был весь в пене, по бокам стекали струйки пота и крови от колючих веток кедров. Я слышал предостерегающие крики Ионы, но не обращал на них внимания. Мы проскакали поворот, и через просвет в деревьях я увидел блеск реки. Еще один поворот - черные опять замаячили за спиной, и, наконец, далеко впереди показалось то, что я так ожидал увидеть. Наверное, мне стоило бы об этом умолчать, но я поднял меч к небу, к угасающему солнцу, чье сердце подтачивал червь, и воззвал: - Его жизнь в обмен на мою, Новое Солнце! Твоим гневом и моей надеждой! Улан, а он ехал в одиночестве, наверняка принял мой жест за угрозу (как оно и было в действительности). Он пришпорил лошадь. Голубое сияние вокруг кончика его ствола стало приближаться. Как ни был измотан мой конь, он мчался, словно заяц, преследуемый сворой. Рывок поводьев, и он круто завернул, оставив на зеленой траве глубокую борозду от подков. Еще один вдох, и мы уже неслись вскачь в противоположном направлении, навстречу черным преследователям. Не знаю, угадал ли Иона мой план, но он последовал за мной. Одна из трепещущих тварей нырнула вниз. Она казалась бесплотной, просто дырой во вселенной, потому что была абсолютно черна: свет тонул в ней, как в моем плаще. Она устремилась на Иону, но оказалась в пределах досягаемости моего меча. Я рассек ее пополам, снова на меня повеяло теплом, и, поскольку я знал, откуда исходит это тепло, оно показалось мне отвратительнее самого мерзостного запаха; одно его ощущение на коже вызывало дурноту. Я круто свернул в сторону, прочь от реки, каждое мгновение ожидая выстрела. Едва мы миновали дорогу, как он грянул, вспоров землю и воспламенив сухое дерево. Я резко осадил вороного, который задрал голову, поднялся на дыбы и заржал. Я обвел взглядом пространство вокруг горящего дерева, но там никого не было. Тогда я оглянулся на Иону, боясь, что они все-таки напали на него. Там их тоже не было, но Иона показал взглядом, где их искать: три черные тени метались вокруг улана, а он пытался защищаться. Выстрел за выстрелом сотрясали воздух почти непрерывно, как раскаты грома. От каждого выстрела меркло солнце, но сама ярость, с которой он пытался уничтожить их, казалось, вливала в них новые силы. Они уже не летали, а метались, как черные лучи, и с каждым разом все ближе к улану, пока вдруг все не оказались прямо перед его лицом. Все это заняло меньше времени, чем мое описание происходившего. Улан сполз с седла, его руки разжались, ружье упало на землю. 13. КОГОТЬ МИРОТВОРЦА - Он мертв? - крикнул я. Иона кивнул в ответ. Я уже собирался ехать дальше, но он сделал мне знак присоединиться к нему, а сам спешился. Когда мы встретились около тела улана, он сказал: - Надо уничтожить их, чтобы они не причинили больше вреда ни нам, ни другим. Они сейчас насытились - можно попробовать. Нужно что-нибудь водонепроницаемое - железное или стеклянное. У меня с собой ничего такого не было, о чем я и сообщил Ионе. - У меня тоже. - Он склонился над уланом, вывернул его карманы. Душистый дым от горящего дерева наполнял воздух, как аромат воскурении, и я словно снова очутился в Храме Пелерин. Подстилка из иголок и сухих листьев, на которой лежал улан, превратилась в устланный соломой пол, а стволы деревьев - в колонны. - Вот, - обрадовался Иона. Он держал в руках бронзовый сосуд. Отвернув крышечку, он вытряхнул из него сухие травы, потом перевернул тело на спину. - Где они? - спросил я. - Растворились в теле? Иона отрицательно помотал головой и стал очень осторожно и медленно извлекать одно из черных существ из левой ноздри улана. Оно было как лист лучшей тончайшей бумаги, только совершенно непрозрачное. Я подивился его осторожности. - А что случится, если она порвется? - Сейчас она сыта, но, если ее разделить, она потеряет энергию, их станет вдвое больше, и тогда с ними не справиться. Между прочим, множество людей погибли, обнаружив, что этих существ нетрудно разрезать. Вот они и занимались этим с прискорбным упорством, до тех пор пока их не окружало такое множество, что обороняться становилось невозможно. Один глаз улана был приоткрыт. Мне часто приходилось видеть трупы, но сейчас меня не покидало отвратительное ощущение, что он наблюдает за мной, следит за человеком, который принес в жертву его жизнь, чтобы спасти свою. Дабы отвлечься от этого ощущения, я промямлил: - Кажется, когда я разрубил первую, они стали летать не так быстро. Иона уже переправил сгусток ужаса в сосуд, а теперь доставал вторую тварь из правой ноздри. Он пробормотал: - Скорость полета зависит от площади поверхности крыльев. Если бы не этот закон, те, кто их посылает, расчленяли бы их на мельчайшие кусочки. - Ты говоришь так, будто тебе уже приходилось иметь с ними дело. - Однажды мы стояли в порту, где их использовали в ритуальных убийствах. Наверное, кто-нибудь и завез их оттуда, хотя в здешних местах я встречаю их впервые. - Он открыл сосуд и положил второе существо поверх первого, которое при этом лениво шевельнулось. - Они там сольются - знающие люди именно так и поступают, чтобы соединить несколько в одну. Сомневаюсь, заметил ли ты, но, когда они пролетали через лес, ветки разорвали их, а потом они опять соединились в полете. - Есть еще одна, - напомнил я. Он кивнул и ножом разжал челюсти мертвеца. Там не было ни зубов, ни языка, ни неба - только бездонный провал. На мгновение мой желудок свело судорогой. Иона вынул третье существо, с которого сочилась слюна мертвеца. - Если бы я не разрубил ее второй раз, то у него осталась бы свободной одна из ноздрей или рот. Тогда он остался бы жив? - Только до тех пор, пока они не проникли бы в легкие. Нам повезло, что мы добрались до них так быстро. Иначе тебе пришлось бы расчленять тело. Дым напомнил мне о горящем дереве. - Если им нужно тепло... - Они предпочитают живое тепло, хотя иногда их можно отвлечь огнем, особенно когда горит живое растение. Думаю, им нужно не просто тепло. Может быть, энергетическое излучение растущих клеток. - Иона поместил в сосуд третью и плотно завинтил крышку. - Мы называли их ночницами, потому что они обычно появлялись после наступления темноты, когда их совсем не видно. Первым знаком приближения всегда было теплое дуновение. Но я понятия не имею, как их называют местные жители. - А где этот остров? Он бросил на меня странный взгляд. - Далеко ли от побережья? Всегда хотел повидать Уроборос, хоть, думаю, это и небезопасно. - Очень далеко, - неохотно ответил Иона. - Очень, очень далеко. Подожди-ка... Он подошел к берегу и метнул сосуд. Тот плюхнулся в воду чуть ли не на середине реки. Когда Иона вернулся, я спросил: - Может быть, мы могли бы как-нибудь использовать их сами? Мне кажется, тот, кто их послал, отступать не собирается. Вот они бы и пригодились. - Они не стали бы нам подчиняться, а мир куда лучше без них, как сказала жена мясника, отрезая его мужские принадлежности. Нам пора. Я вижу людей на дороге. Я посмотрел, куда он показывает, и увидел двоих пеших. Иона поймал за повод своего коня, который пил воду, и уже собирался запрыгнуть в седло. - Постой-ка, - попросил я. - Или отойди пару чейнов в сторону и жди там. - Я вспоминал кровоточащий обрубок обезьяночеловека и видел тусклые, пунцовые и алые лампады храма, которые, казалось, вдруг повисли вокруг меня на ветвях деревьев. Я просунул руку глубоко в голенище и достал Коготь. В первый раз я видел его при ярком дневном свете. Он вобрал в себя весь солнечный свет и сам сиял, как Новое Солнце, излучая не только синий, но и все его оттенки - от фиолетового до цианового. Я положил камень на лоб улана и попытался мысленно пожелать, чтобы он ожил. - Идем, - окликнул меня Иона. - Что ты там делаешь? Я не знал, что ответить. - Парень еще жив! - крикнул Иона. - Убирайся подальше с дороги, пока он не схватился за ружье. - Он тронул коня. В это время донесся едва слышный голос, показавшийся мне знакомым: - Хозяин! Один из путников замахал рукой, потом оба бегом пустились в нашу сторону. - Да это Гефор! - удивился я, но Иона уже ехал прочь. Я оглянулся на улана. Оба его глаза были открыты, а грудь поднималась и опускалась. Когда я убрал с его лба Коготь и сунул его обратно в голенище, улан сел. Я крикнул Гефору и его спутнику, чтобы они сошли с дороги, но они, как видно, не поняли. - Кто ты? - Друг, - ответил я. И Он совсем ослаб, но попытался встать. Я протянул ему руку и помог подняться. Некоторое время он недоуменно разглядывал все вокруг: меня, двух бегущих к нему мужчин, реку, деревья. Вид коней, казалось, напугал его, даже его собственного, который терпеливо стоял рядом и ждал хозяина. - Где я? - На старой дороге у Гьолла. Он потряс головой и сжал ее руками. Тут подбежал Гефор, тяжело дыша, как собака, которая примчалась на зов хозяина и ждет, чтобы ее за это погладили. Его спутник, которого он опередил на сотню-другую шагов, толстый, в кричащей одежде, смахивал на мелочного торговца. - Х-х-хозяин, - заговорил запыхавшийся Гефор, - ты и п-представить себе не можешь, сколько с-с-смер-тельных бед и н-н-невзгод пришлось нам претерпеть, д-д-добираясь к тебе через высокие горы, г-г-глубокие моря и широкие р-р-равнины сего лучшего из миров. Кто я такой, как не твой жалкий раб, как не опустевшая раковина, игралище т-т-тысяч приливов и отливов, как не странник, б-б-безжалостно оставленный в бескрайней пустыне? Ибо нет мне ни сна, ни п-покою вдали от тебя. Разве под силу тебе вообразить, о х-х-хозяин, скольких трудов нам стоило соединиться с тобой? - При том что я оставил тебя в Сальтусе пешим, а сам ехал верхом, наверное, немалых. - Вот именно, - сказал он. - Вот именно. - Он многозначительно посмотрел на своего спутника, будто мои слова служили подтверждением чего-то сказанного им ранее, и опустился на землю. Улан медленно произнес: - Я корнет Миней. А кто вы? Гефор мотнул головой, будто кланяясь. - Х-х-хозяин - благородный Северьян, слуга Автарха - чья моча льется вином для его подданных - из Гильдии Взыскующих Истины и Покаяния. Г-г-гефор - его нижайший слуга. Бевзек - тоже его нижайший слуга. Полагаю, что человек, который только что уехал, тоже его слуга. Я жестом велел ему замолчать. - Мы всего лишь бедные путники, корнет. Я увидел, что ты лежишь без движения, и поспешил к тебе на помощь. Всего минуту назад мы думали, что ты мертв, и, как видно, смерть была и в самом деле близка. - Что это за место? - снова спросил он. Гефор с готовностью пустился в объяснения: - Эта дорога лежит к северу от Куэско. Х-х-хозяин, наш челн слепой ночью устремился в широкие воды Гьолла. Мы ступили на берег в Куэско. На палубе и под парусом мы п-п-преодолели сей путь - Бевзек и я. Пока счастливцы, подобно быстрокрылому в-в-ветру, неслись в Обитель Абсолюта, наш челн боролся с течением могучего Гьолла. Но он т-т-трудился неустанно и днем и ночью, и вот мы с вами. - Обитель Абсолюта? - пробормотал улан. Я спросил: - Он, наверное, недалеко отсюда? - Я должен быть бдителен, как никогда. - Уверен, скоро появится один из твоих товарищей. - Я поймал вороного и влез в седло. - Х-х-хозяин, неужели ты снова нас покинешь? Бевзек лишь дважды лицезрел твое искусство. Я хотел ему ответить, но мой взгляд уловил белое пятно между деревьями за дорогой. Там двигалось нечто огромное. Мне сразу пришла мысль о том, что наславший на нас ночниц мог держать наготове и другое оружие. Я сжал ногами бока вороного. Он с места пустился в галоп. Больше чем пол-лиги мы скакали по узкой полоске земли между дорогой и рекой. Завидев Иону, я направил коня ему наперерез, догнал его и поведал о происшедшем. Пока я говорил, он, казалось, напряженно думал, потом заявил: - Никогда не видел ничего похожего на то, о чем ты рассказываешь. Но мало ли чего я не видел. - Но согласись, такое существо не может ни с того ни с сего разгуливать на свободе, как корова на пастбище. Вместо ответа Иона указал вперед. Усыпанная гравием дорожка, не более кубита в ширину, вилась между деревьев. Ее окаймляло множество диких цветов, хотя в природе мне никогда не приходилось видеть такого разнообразия растений в одном месте. А камешки на дорожке все были одного размера и сияли белизной. Верно, их привезли с какого-то неведомого берега. Подъехав поближе, я спросил Иону, что может означать такая тропинка. - Только одно. Мы ступили на землю Обители Абсолюта. И вдруг я вспомнил это место. - Да, - заговорил я, - однажды мы с Жозефой и еще несколько человек устроили здесь рыбалку. Мы переправились у кривого дуба... Иона недоуменно взглянул на меня, как будто я внезапно повредился в рассудке. На мгновение я почувствовал, что действительно схожу с ума. Мне и прежде приходилось выезжать на природу, но теперь подо мной отчего-то оказался боевой конь. Мои скрюченные пальцы, как два паука, уже готовы были вцепиться в хозяйские глаза, но некий оборванец сбросил их вниз сильным ударом железной руки. - Ты не шатлена Текла, - твердо сказал он. - Ты Северьян, подмастерье гильдии палачей, который имел несчастье любить ее. Взгляни-ка на себя! Он протянул ко мне стальную ладонь, и я увидел лицо незнакомца - узкое, уродливое и до смерти напуганное, отражающееся в ее отполированной поверхности. А увидев, вспомнил нашу башню и стены из гладкого темного металла. - Я Северьян, - повторил я. - Правильно. Шатлена Текла мертва. - Иона... - Да? - Улан жив - ты только что видел его. Коготь вернул его к жизни. Я положил камень ему на лоб, а может, он просто увидел его мертвыми глазами. И сел. Он дышал и говорил со мной, Иона. - Он не умирал. - Ты же видел его, - возразил я. - Я гораздо старше тебя. Еще старше, чем ты думаешь. И если я что-то и понял за время своих странствий, так это то, что мертвые не воскресают, а время не течет вспять. То, что было и ушло, не возвращается снова. Лицо Теклы все еще стояло перед моими глазами, но пронесся темный ветер, и оно дрогнуло, потом исчезло вовсе. Я заговорил как в бреду: - Если б я только использовал его, воззвал бы к силе Когтя на той трапезе в честь мертвой... - Улан едва не задохнулся, но не успел умереть. Когда я освободил его от ночниц, он начал дышать и через некоторое время пришел в себя. А что до твоей Теклы - нет во вселенной силы, которая могла бы вернуть ее к жизни. Они, должно быть, выкопали ее, когда ты еще был в Цитадели, и хранили в ледяной пещере. Перед тем как показать нам, они выпотрошили ее, как куропатку, и зажарили мясо. - Он стиснул мою руку. - Северьян, не будь глупцом. В эту минуту мне хотелось одного - умереть. Если бы вдруг опять появились ночницы, я с радостью бросился бы к ним в объятья. Но появились не они. Далеко внизу на тропинке показалась белая фигура, такая же, как та, что я видел у реки. Я вырвал свою руку из руки Ионы и поскакал ей навстречу. 14. ВЕСТИБЮЛЬ Есть такие творения природы - и человека, - против существования которых восстает наш неискушенный разум. В конце концов, чтобы примириться с реальностью, мы говорим: "То было просто видение. Прекрасный и ужасающий призрак". Где-то в водовороте других миров, которые мне вскоре предстоит познать, обитают существа, похожие и в то же время непохожие на людей. Они такого же роста, как и мы. Тела этих существ похожи на людские - только они совершенны, и законы этой гармонии непостижимы для человека. Как и у нас, у них есть глаза, нос и рот, но эти черты (а они, как я уже говорил, совершенны) выражают эмоции, которых мы никогда не ощущали, так что для нас глядеть в их лица - все равно что рассматривать древнюю и пугающую азбуку чувств, исполненных огромного значения, но недоступных пониманию. Такие создания существуют, хотя я еще не встречался с ними, когда вступил в самый удаленный из уголков садов Обители Абсолюта. То, что я видел среди деревьев у реки и к чему устремился навстречу теперь, было скорее гигантским изваянием подобного существа, в которое кто-то вдохнул жизнь. Плотью его был белый камень, а белые глаза, словно аккуратно вырезанные из яичной скорлупы, казались такими же слепыми, как глаза наших статуй. Своими замедленными движениями оно напоминало пьяного или одурманенного человека, но в этих движениях не чувствовалось неуверенности, и казалось, что, несмотря на невидящий взгляд, в нем присутствует сознание, каким бы медлительным оно ни было. Я сделал сейчас паузу, чтобы перечитать написанное, и понял, что не сумел даже отдаленно передать впечатления, возникавшие при виде того создания. По сути своей оно было ближе всего к скульптуре. Если бы падший ангел подслушивал мой разговор с зеленым человеком, он мог бы создать его специально, дабы посмеяться надо мной. Каждый миг его существования нес в себе ясность и нетленность искусства и камня. Любой жест, положение головы, торса или конечностей могли бы не иметь продолжения или же повторяться до бесконечности, как час за часом повторялись позы крохотных человечков на циферблате часов Валерии. Первоначальный ужас, который я испытал при виде его, унесший прочь мое стремление к смерти, происходил от инстинктивного чувства, что оно несет в себе опасность. И тут же ужас сменился уверенностью, что оно не в состоянии причинить мне вред. Представьте, каким неимоверным облегчением было сознание безопасности после пережитого смертельного страха при виде этой безмолвной нечеловеческой фигуры. На мгновение забыв, что удар по этому живому камню нанесет непоправимый урон моему несравненному клинку, я обнажил "Терминус Эст" и осадил коня. Так мы и стояли неподвижно, словно тоже обратившись в статую, - застывший на месте конь и я с поднятым мечом. Даже ветер замер вместе с нами. А статуя тем временем медленно приближалась. Ее лицо, размером в три или четыре человеческих, выражало непостижимое чувство, а члены были исполнены пугающей и совершенной красоты. Тут я услышал крик Ионы и звук удара. Когда я подоспел, он катался по земле, сцепившись с несколькими людьми в высоких шлемах. Люди эти то исчезали, то появлялись вновь. Что-то просвистело мимо уха, в тот же миг я почувствовал удар в руку, а еще через мгновение барахтался в паутине веревок, которые затягивались все туже, как маленькие удавы. Потом что-то дернуло меня за ногу, и я упал. Когда я пришел в себя настолько, чтобы понимать, что происходит, на шее у меня была затянута проволочная петля, а кто-то уже рылся в моей ташке. Я ясно видел его руки, копошившиеся в ней, точно два бурых воробья. И лицо его я тоже видел - безмятежная маска, которая будто висела надо мной на невидимой ниточке. Раз или два, когда он шевелился, я замечал отблеск его удивительных доспехов. Потом я увидел их: так мы видим хрустальную чашу, погруженную в прозрачную воду. Думаю, все дело было в отражательной способности - их отполировали с таким нечеловеческим мастерством, что сам материал становился невидимым, а на поверхности кирас, латных воротников и наголенников мелькали лишь искаженные отражения зелени и стволов деревьев. Невзирая на заявления, что я член гильдии, страж забрал все мои деньги (хотя оставил коричневую книгу Теклы, кусок точильного камня, масло, фланель и прочие незначительные предметы). Потом он одним искусным движением сдернул с меня все веревки и сунул их, как мне показалось, в подмышечное отверстие нагрудной пластины. Они напоминали хлыст, который мы называли "кошкой" - пучок ремней с грузом на конце каждого. Позже я узнал, что это оружие называется "ачико". Потом он потянул за конец петли, чтобы поднять меня на ноги. Как уже не раз в сходных обстоятельствах, я отдавал себе отчет в том, что мы оба в каком-то смысле вовлечены в игру. Оба мы делали вид, что я полностью нахожусь в его власти, хотя на самом деле я мог бы отказаться подчиняться до тех пор, пока ему не пришлось бы либо придушить меня, либо позвать кого-нибудь из товарищей. Я мог бы, скажем, схватиться за проволоку и попытаться вырвать ее у него из рук, мог ударить его в лицо. Я мог бы убежать, пасть замертво или лишиться сознания, наконец, я мог валяться теперь в агонии. В общем, он не мог принудить меня к тому, что я сделал по собственной воле. Я встал. По крайней мере, я точно знал, что это игра, и поэтому улыбнулся, когда он вложил "Терминус Эст" в ножны и повел меня туда, где уже стоял Иона. Иона пытался договориться с ними: - Мы не причинили никакого вреда. Верните меч моего друга, отдайте наших коней, и мы уйдем. Ему не ответили. В полной тишине двое стражников (я видел только их руки - четыре порхающих воробья) поймали наших коней и увели их прочь. Как похожи были на нас самих эти животные, покорно шедшие неизвестно куда, вслед за тонкой кожаной ленточкой, которую они могли бы порвать одним взмахом могучей головы. Мне кажется, из подобных несообразностей состоит чуть ли не девять десятых жизни. Мы вышли из леса на бугристый луг, который постепенно перешел в газон. Статуя брела за нами. По дороге к ней присоединились около дюжины сородичей - все разные, но одинаково огромные и прекрасные. Я спросил Иону, что это за солдаты и куда нас ведут, но он не ответил, а за мои старания нас чуть не придушили. Насколько я понял, они были с головы до ног одеты в броню, но до немыслимого совершенства отполированная поверхность сообщала материалу обманчивую мягкость, почти текучесть, которая сбивала с толку взгляд, потому что металл как бы растворялся в небесах и зелени уже на расстоянии в несколько шагов. Пройдя с пол-лиги по газону, мы вошли в рощу цветущих сливовых деревьев, и тут же на гребенчатых шлемах и оплечьях заплясали розовые и белые цветы. Здесь мы вступили на извилистую дорожку. Мы уже почти миновали рощу, когда нас с Ионой грубо оттолкнули назад. Я услышал скрежет гравия под ногами каменных фигур, остановившихся вместе с нами - кажется, один из солдат подал им сигнал репликой, в которой я не разобрал ни единого слова. Я стоял и всматривался в просветы между ветками. Передо мною лежала тропа, гораздо шире той, по которой мы пришли. По сути, это была садовая дорожка, но широкая, как подъездная аллея, вымощенная белыми каменными плитами и с обеих сторон огороженная мраморными парапетами. По ней двигалась удивительная процессия. Большинство пешком, но некоторые - верхом на всевозможных животных. Один тащил за собой косматого арктотера, другой взгромоздился на шею гигантского ленивца, зеленого, как лужайка. Не успела скрыться из виду эта группа, как показалась следующая. Они были слишком далеко, чтобы различить лица, но я приметил группу, в которой над всеми, чуть ли не на три вершка, возвышалась склоненная голова. И тут же я узнал в процессии доктора Талоса. Он важно выступал, выпятив грудь и откинув голову. Моя милая, милая Доркас шла вслед за ним, более чем когда-либо похожая на одинокого ребенка, забредшего из какой-то высшей сферы. В трепете шалей и сиянии драгоценностей, под зонтиком, сидя боком на спине крошечного ослика, ехала Иолента, а позади всех, покорно толкая тележку с добром, не уместившимся за плечами, тащился тот, кого я узнал первым, - великан Балдандерс. Если я испытывал боль, видя, как они проходят, и не имея возможности окликнуть их, то Иона, должно быть, испытывал настоящие муки. Когда Иолента почти поравнялась с ним, она вдруг повернула голову в нашу сторону. Тогда мне показалось, будто она уловила его желание. Так, говорят, нечистые духи в горах ловят запах мяса жертвенного животного. Но, несомненно, ее внимание привлекли всего-навсего цветущие деревья. Я слышал глубокий вздох Ионы, но первый звук ее имени застрял у него в горле от страшного удара, и он рухнул к моим ногам. Теперь, когда я вспоминаю эту сцену, удар его железной руки о камни так же явственно оживает во мне, как аромат цветущих слив. Когда актеры скрылись из виду, два стражника подняли Иону. Они несли его с так