Джон Донн. Избранные стихотворные послания
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Григория Кружкова
"Дружба Народов" 1999, Э10
Оригинал здесь - http://magazines.russ.ru/druzhba/1999/10/donn-pr.html
----------------------------------------------------------------------------
Джон Донн
(1572-1631)
В письмах душ слияние тесней
Избранные стихотворные послания
Когда нынешний читатель воображает себе шекспировскую Англию (а Донн
был современником Шекспира), ему представляются круглые деревянные короба
театров, нарядные парусники и лодки на Темзе, сумрачный Тауэр и застроенный
домами купцов Лондонский мост, шум и пестрота рынков. Намного реже
вспоминает он, что казни происходили в Лондоне так же часто, как театральные
спектакли, и публики они собирали не меньше; что отрубленные головы и руки
постоянно висели над городскими воротами и на Лондонском мосту; что "черная
смерть" (чума) приходила в город, когда ей вздумается, и тогда люди толпами
бежали из Лондона; что престарелую королеву Елизавету усиленно пугали
угрозой заговоров, и попасть в тюрьму по доносу соседа, что ты испанский
шпион, было проще пареной репы.
Представьте себе молодого человека - худого, губастого, стремительного,
за которым следует слуга, - он только что получил небольшое наследство и,
чтобы верней с ним покончить, снял изрядную комнату в Темпле и нанял
слугу-француза, - итак, представьте себе этого молодого человека, спешащего
в театр на представление, например, "Двух веронцев". Сей юноша учился в
Оксфорде и закончил курс, но в тот самый момент, когда нужно было получить
степень магистра, переехал в Кембридж, где повторил тот же трюк - увильнул
от получения степени: при получении ученой степени следовало произнести
особую присягу, отрекаясь от "римской" веры, а юноша был из католической
семьи - знаменитый Томас Мор, казненный за веру Генрихом VIII, приходился
ему прадедушкой. Этот юноша и есть Джон Донн в 1593 году. Таким мы видим его
на портрете, принадлежащем маркизу Лотиану, - в широкой черной шляпе, в
костюме с тончайшим кружевным воротником. Он приехал в Лондон и поступил в
юридическую школу Линкольнз-Инн, где вскоре стал Маэстро Карнавала (Master
of Revels), то есть студенческим лидером, организатором рождественских
представлений, всевозможных шутовских процессий, розыгрышей и шуток. Он
изучал право, увлекался театром, был галантным кавалером, остроумцем и
поэтом. Стихи писали и большинство его друзей, вот откуда взялись эти
стихотворные послания, которые составляют весомую часть его поэтического
наследства. Доказано, что стихи эти - не условный жанр, а реальные письма,
которыми друзья обменивались в разлуке: например, уезжая из зачумленного
Лондона, отправляясь на войну или в дипломатическую поездку на материк.
Когда же необдуманный брак сломал удачно начавшуюся карьеру Джона Донна
и после опальных лет, проведенных вдали от Лондона, он переродился сперва в
философа, а потом в проповедника, - перед тем, как принять священнический
сан, он еще не раз брался за перо, чтобы в изящных, увлекательных стихах
принести дань своим новым покровительницам при дворе. В молодости он болтал
в рифму с друзьями, теперь же его, женатого и серьезного человека, больше
вдохновляли просвещенные светские дамы - такие, как Магдалина Герберт,
воспитавшая двух сыновей-поэтов, или украшение двора короля Якова блестящая
Люси Харрингтон, графиня Бедфорд.
Из представленных в данной подборке посланий первые два (Томасу
Вудворду и Эдварду Гилпину), очевидно, написаны во время эпидемии чумы в
Лондоне.
Следующие два письма, Томасу Уоттону и Генри Гудьеру, относятся к более
позднему времени 1597-1599 гг., когда они были увлечены благоприятно
развивавшейся придворной карьерой, - оттого-то в этих стихах так много
выпадов против Двора и похвал Уединению. Особенно характерно письмо Г.
Гудьеру, "побуждающее его" оставить Англию и отправиться на континент.
Интересно, как Донн мотивирует этот совет: "В чужих краях / Не больше толка,
но хоть меньше срама".
В более позднем письме "Эдварду Герберту в Жульер", начинающемуся
словами: "Клубку зверей подобен человек, / Мудрец, смиряя, вводит их в
Ковчег", - уже слышен будущий проповедник, преподобный доктор Донн. Наконец,
стихотворное послание графине Бедфорд (одно из восьми сохранившихся) -
блестящий образец изящного и ученого мадригала. Заметим, что леди Бедфорд
умела не только танцевать на придворных карнавалах, но и отвечать недурными
стихами на такие послания.
Григорий Кружков
Томасу Вудворду
Тревожась, будто баба на сносях,
Надежду я носил в себе и страх:
Когда ж ты мне напишешь, вертопрах?
Я вести о тебе у всех подряд
Выклянчивал, любой подачке рад,
Гадая по глазам, кто чем богат.
Но вот письмо пришло, и я воскрес,
Голь перекатная, я ныне Крез,
Голодный, я обрел деликатес.
Душа моя, поднявшись от стола,
Поет: хозяйской милости хвала!
Все, что твоя любовь моей дала,
Обжорствуя, я смел в один присест;
Кого кто любит, тот того и ест.
Эдварду Гилпину
Как все кривое жаждет распрямиться,
Так стих мой, копошась в грязи, стремится
Из низменности нашей скорбной ввысь
На гордый твой Парнас перенестись 1 .
Оттуда ты весь Лондон зришь, как птица;
Я принужден внизу, как червь, ютиться.
В столице нынче развлечений ноль,
В театрах - запустение и голь.
Таверны, рынки будто опростались,
Как женщины, - и плоскими остались.
Насытить нечем мне глаза свои:
Все казни да медвежии бои 2 .
Пора бежать в деревню, право слово,
Чтоб там беглянку-радость встретить снова.
Держись и ты укромного угла;
Но не жирей, как жадная пчела,
А как купец, торгующий с Москвою,
Что летом возит грузы, а зимою
Их продает, - преобрази свой Сад
В полезный Улей и словесный Склад.
Лето 1593
Генри Уоттону
Сэр, в письмах душ слияние тесней,
Чем в поцелуях; разговор друзей
В разлуке - вот что красит прозябанье,
Когда и скорби нет - лишь упованье
На то, что день последний недалек
И, Пук травы, я лягу в общий Стог.
Жизнь - плаванье; Деревня, Двор и Город
Суть Рифы и Реморы 3 . Борт распорот
Иль Прилипала к днищу приросла -
Так или этак не избегнуть зла.
Горишь в печи Экватора иль стынешь
Близ ледовитых Полюсов - не минешь
Беды: держись умеренных широт;
Двор чересчур бока тебе печет
Или Деревня студит - все едино;
Не Град ли золотая середина?
Увы, Тарантул, Скорпион иль Скат -
Не щедрый выбор; точно так и Град.
Из трех что назову я худшей скверной?
Все худшие: ответ простой, но верный.
Кто в Городе живет, тот глух и слеп,
Как труп ходячий: Город - это склеп.
Двор - балаган, где короли и плуты
Одной, как пузыри, тщетой надуты.
Деревня - дебрь затерянная; тут
Плодов ума не ценят и не чтут.
Дебрь эта порождает в людях скотство,
Двор - лизоблюдство, Город - идиотство.
Как элементы все, один в другом,
Сливались в Хаосе довременном,
Так Похоть, Спесь и Алчность, что присущи
Сиим местам, одна в другой живущи,
Кровосмесительствуют и плодят
Измену, Ложь и прочих гнусных чад.
Кто так от них Стеною обнесется,
Что скажет: грех меня, мол, не коснется?
Ведь люди - губки; странствуя среди
Проныр, сам станешь им, того гляди.
Рассудок в твари обернулся вредом:
Пал первым Ангел, черт и люди - следом.
Лишь скот не знает зла; а мы - скоты
Во всем, за исключеньем простоты.
Когда б мы сами на себя воззрились
Сторонним оком, - мы бы удивились,
Как быстро Утопический балбес
В болото плутней и беспутства влез.
Живи в себе: вот истина простая;
Гости везде, нигде не прирастая.
Улитка всюду дома, ибо дом
Несет на собственном горбу своем.
Бери с нее пример не торопиться;
Будь сам своим Дворцом, раз мир - Темница.
Не спи, ложась безвольно на волну,
Как поплавок, - и не стремись ко дну,
Как с лески оборвавшейся грузило:
Будь рыбкой хитрою, что проскользила -
И не слыхать ее - простыл и след;
Пусть спорят: дышат рыбы или нет.
Не доверяй Галеновой науке
В одном: отваром деревенской скуки
Продворную горячку не унять:
Придется весь желудок прочищать.
А впрочем, мне ли раздавать советы?
Сэр, я лишь Ваши повторил заветы -
Того, что, дальний совершив вояж,
Германцев ересь и французов блажь
Узнал - с безбожием латинским вкупе -
И, как Анатом, покопавшись в трупе,
Извлек урок для всех времен и стран.
Он впитан мной - и не напрасно
Данн4 1597
Генри Гудьеру, побуждая его отправиться за границу
Кто новый год кроит на старый лад,
Тот сокращает сам свой век короткий:
Мусолит он в который раз подряд
Все те же замусоленные четки.
Дворец, когда он зодчим завершен,
Стоит, не возносясь мечтой о небе;
Но не таков его хозяин: он
Упорно жаждет свой возвысить жребий.
У тела есть свой полдень и зенит,
За ними следом - тьма; но Гостья тела,
Она же солнце и луну затмит,
Не признает подобного предела.
Душа, труждаясь в теле с юных лет,
Все больше алчет от работы тяжкой;
Ни голодом ее морить не след,
Ни молочком грудным кормить, ни кашкой.
Добудь ей взрослой пищи. Испытав
Роль школяра, придворного, солдата,
Подумай: не довольно ли забав,
В страду грешна пустая сил растрата.
Ты устыдился? Отряси же прах
Отчизны; пусть тебя другая драма
На время развлечет. В чужих краях
Не больше толка, но хоть меньше срама.
Чужбина тем, быть может, хороша,
Что вчуже ты глядишь на мир растленный.
Езжай. Куда? - не все ль равно. Душа
Пресытится любою переменой.
На небесах ее родимый дом,
А тут - изгнанье; так угодно Богу,
Чтоб, умудрившись в странствии своем,
Она вернулась к ветхому порогу.
Все, что дано, дано нам неспроста,
Так дорожи им, без надежд на случай,
И знай: нас уменьшает высота,
Как ястреба, взлетевшего за тучи.
Вкус истины познать и возлюбить -
Прекрасно, но и страх потребен Божий,
Ведь, помолившись, к вечеру забыть
Обещанное поутру - негоже.
Лишь на себя гневись, и не смотри
На грешных. Но к чему я повторяю
То, что твердят любые буквари
И что на мисках пишется по краю?
К тому, чтобы ты побыл у меня;
Я лишь затем и прибегаю к притчам,
Чтоб без возка, без сбруи и коня
Тебя, хоть в мыслях, привезти к нам в Митчем.
Сэру Эдварду Герберту, в Жульер 5
Клубку зверей подобен человек;
Мудрец, смиряя, вводит их в Ковчег.
Глупец же, в коем эти твари в сваре, -
Арена иль чудовищный виварий:
Те звери, что, ярясь, грызутся тут,
Все человеческое в нем пожрут -
И, друг на друга налезая скотно,
Чудовищ новых наплодят бессчетно.
Блажен, кто укрощает сих зверей
И расчищает лес души своей!
Он оградил от зла свои угодья
И может ждать от нивы плодородья,
Он коз и лошадей себе завел
И сам в глазах соседей - не Осел.
Иначе быть ему звериным лесом,
Одновременно боровом и бесом,
Что нудит в бездну ринуться стремглав.
Страшнее кар небесных - блажь и нрав.
С рожденья впитываем мы, как губка,
Отраву Первородного Проступка,
И горше всех заслуженных обид
Нас жало сожаления язвит.
Господь крошит нам мяту, как цыплятам,
А мы, своим касанием проклятым,
В цикуту обращаем Божий дар,
Внося в него греховный хлад иль жар.
В нас, в нас самих - спесению преграда:
Таинственного нет у Бога яда,
Губящего без цели и нужды;
И даже гнев его - не от вражды.
Мы сами собственные кары множим
И нянчим Дьявола в жилище Божьем.
Вернуться вспять, к начальной чистоте -
Наш долг земной; превратно учат те,
Что человека мыслят в круге малом:
Его величья никаким овалом
Не обвести; он все в себя вместит.
Ум разжует и вера поглотит,
Что бы мы им измыслить не дерзнули;
Весь мир для них - не более пилюли;
Хоть не любому впрок, как говорят:
Что одному бальзам, другому яд;
От знаний может стать в мозгу горячка -
Иль равнодушья ледяная спячка.
Твой разум не таков; правдив и смел,
В глубь человека он взглянуть сумел;
Насытившись и зрелищем, и чтивом,
Не только сам ты стал красноречивым,
Красноречивы и твои дела:
За это от друзей тебе хвала.
<1610>
Графине Бедфорд
Мадам,
Благодарю; я буду знать вперед,
Очистившись от заблуждений давних,
Что не природа ценность придает
Вещам, а редкость оных и нужда в них.
Кто ищет меньшее из зол - простак;
Блажен, кто может выбирать из благ.
Так при Дворе, где добродетель - плод
Редчайший, ваша всех настолько выше
(И оттого толпе ее восход
Незрим), что требуются эти вирши,
Как толкованье трудным письменам,
Чтоб возвестить ее явленье нам.
Так здесь, в Деревне, красота земли -
Лишь ларчик скрытых благовоний, ждущий
Как утра, - вас, Мадам, чтоб расцвели
Цветы и раем воссияли кущи;
Без вас она таится, точно мгла
Все наше полушарье облегла.
Сойдите ж с колесницы, сотворя
Рассвет в ночи явленьем беззаконным;
Пусть в новом небе новая заря
Взойдет над миром новообретенным,
Где мы, туземцы ваши, круглый год
Ходить согласны задом наперед.
Как антиподов, мы забудем Двор;
Пусть Солнце, ваш наместник, без отрады
К земле осенней наклоняя взор,
Свершает скучные свои обряды, -
Мы будем, безмятежно веселы,
Вам жертвы приносить и петь хвалы.
Не Божеству, что в вас живет, Душе,
Я посвящаю эти приношенья
Стихов и бедных рифм; они уже
Не гимны, а смиренные прошенья:
Коль сами таинства запретны нам,
Мы лицезреть хотим хотя бы Храм.
Как в Риме любопытный пилигрим
Не столь вникает в распри и дебаты,
Сколь поглощает взором вечный Рим:
Его фонтаны, площади, палаты, -
Все, кроме лабиринта догм и школ,
Уверясь, что любой мудрец - осел, -
Так я в своем паломничестве жду
Узреть не столько алтари священны,
Сколь облик храма - то, что на виду, -
Хрустальные, сверкающие стены
Рук, плеч, очей - все то, что созерцал
Тот, кто впервой узрел Эскуриал!
Но (каюсь), может, слишком я в упор,
По-деревенски воздаю вам почесть;
В вас - всех легенд таинственный узор,
Переплетенье былей и пророчеств,
Все книги, что от скорби и вины
Очищены - и вместе сведены.
Когда добро и красота - одно,
Вы, леди, оного и часть, и целость;
Во всяком вашем дне заключено
Начало их, и молодость, и зрелость.
Так слитны ваши мысли и дела,
Что даже и лазейки нет для зла.
Но эти рассужденья отдают
Схоластикой, от коей неотвязны
Сомнения; сомнения ж ведут
К неверию и вводят нас в соблазны;
Знакомый смысл в одежде новых фраз
Способен отпугнуть в недобрый час.
Оставим же рассудку суеты,
Пусть судит чувство - попросту, без нянек:
Где трон, казна и царство красоты?
В Твикнаме 6 - здесь, куда приходит странник,
Надеясь подивиться вам двоим:
Где Рай, там должен быть и Херувим.
Григорий Михайлович Кружков родился в 1945 году в Москве. Окончил
Томский гос. университет (физический факультет) в 1967 году.
Публикуется как поэт и переводчик зарубежной поэзии с 1971 года. Изданы
книги стихов - "Ласточка" (М., Советский писатель, 1982), "Черепаха" (М.,
Художественная литература, 1990), "Бумеранг" (М., АРГО-РИСК, 1998). Вышли
книги переводов: Льюис Кэролл "Охота на Снерка" (Рига, 1991), Джон Донн,
"Избранное" (М., 1994), Роберт Фрост "Другая дорога" (М., 1999) и другие.
Публикуется так же как эссеист и критик.
1 Усадьба Гилпина в Хайгейте под Лондоном, куда он уехал на время чумы.
2 Во время чумной эпидемии театральные зрелища попадали под запрещение
(что, как видно, не распространялось на зрелища другого рода).
3 Ремора - рыба-прилипала, о которой средневековые бестиарии сообщали,
что она топит корабли, присосавшись к их днищу.
4 "Донн" - таково традиционное русское произношение. Правильней -
"Данн", что может означать по-английски "закончил" или даже "погиб". Отсюда
неизбежный каламбур, от которого никто не мог удержаться (в том числе и сам
Донн).
5 Городок в Сассексе, где семья Донна жила в 1606-1610 гг.
Эдвард Герберт, в дальнейшем лорд Чербери, - известный поэт, старший
брат еще более известного в английской поэзии Джорджа Герберта. В момент
написания письма находился в Жульере (Нидерланды), участвуя в войне герцога
Оранского с испанцами.
6 Твикнамский Парк - усадьба леди Бедфорд недалеко от Лондона.
Last-modified: Mon, 14 Jul 2003 03:57:57 GMT