высшие сановники были крайне озабочены. Атос не мог выбрать худ- шей минуты, чтобы ходатайствовать о своих друзьях - ничтожных пылинках, затерявшихся в этом вихре. Но Атос обладал непреклонным характером. Приняв какое-нибудь решение, он никогда его не менял, если решение это, по его мнению, согласовалось с совестью и чувством долга; он настоял на том, чтобы его приняли, ска- зав при этом, что хотя он и не является депутатом Конти, или Бофора, или герцога Бульонского, или д'Эльбефа, или коадъютора, или госпожи де Лонг- виль, или Бруселя, пли парламента, а пришел по личному делу, ему тем не менее надо сообщить ее величеству о вещах первостепенной важности. Кончив беседу с Мазарини, королева пригласила Атоса в свой кабинет. Его ввели туда. Он назвал свое имя. Оно слишком часто доходило до слуха королевы и слишком много раз звучало в ее сердце, чтобы Анна Австрийская могла забыть его. Однако она осталась невозмутимой и только посмотрела на графа де Ла Фер таким пристальным взглядом, какой позволителен только женщинам - королевам по крови или по красоте. - Вы желаете оказать нам какую-нибудь услугу, граф? - спросила Анна Австрийская после минутного молчания. - Да, сударыня, еще одну услугу, - сказал Атос, задетый тем, что ко- ролева, казалось, не узнала его. Атос был человеком с благородным сердцем, а значит, плохой придвор- ный. Анна нахмурилась. Мазарини, сидевший у стола и перелистывавший ка- кие-то бумаги, словно какой-нибудь простой секретарь, поднял голову. - Говорите, - сказала королева. Мазарини опять стал перелистывать бумаги. - Ваше величество, - начал Атос, - двое наших друзей, двое самых сме- лых слуг вашего величества, господин д'Артаньян и господин дю Валлон, посланные в Англию господином кардиналом, вдруг исчезли в ту минуту, когда они ступили на французскую землю, и неизвестно, что с ними ста- лось. - И что же? - спросила королева. - Я обращаюсь к вашему величеству с покорной просьбой сказать мне, что сталось с этими шевалье, и, если понадобится, просить у вас правосу- дия. - Сударь, - ответила Анна Австрийская с той надменностью, которая, по отношению к некоторым лицам, обращалась у нее в грубость, - так вот ради чего вы нас беспокоите среди великих забота которые волнуют нас? Это по- лицейское дело! Но, сударь, вы прекрасно знаете или должны, по крайней мере, знать, что у нас нет больше полиции с тех пор, как мы не в Париже. - Я полагаю, - сказал Атос, холодно кланяясь, - что вашему величеству незачем обращаться к полиции, чтобы узнать, где находятся д'Артаньян и дю Валлон, и если вашему величеству угодно будет спросить об этом госпо- дина кардинала, то господину кардиналу достаточно будет порыться в своей памяти, чтобы ответить. - Но позвольте, сударь, - сказала Анна Австрийская с той презри- тельной миной, которая была ей так свойственна, - мне кажется, вы спра- шиваете его сами. - Да, ваше величество, и я почти имею на это право, потому что дело идет о господине д'Артаньяне, о господине д'Артаньяне! - повторил он, стараясь всколыхнуть в королеве воспоминания женщины. Мазарини почувствовал, что пора прийти на помощь королеве. - Граф, - сказал он, - я сообщу вам то, что неизвестно ее величеству, а именно, что сталось с этими двумя шевалье. Они выказали неповиновение и за это сейчас арестованы. - Я умоляю ваше величество, - сказал Атос, все так же невозмутимо, не отвечая Мазарини, - освободить изпод ареста господина д'Артаньяна и гос- подина дю Валлона. - То, о чем вы меня просите, вопрос дисциплины, и он меня не касает- ся, - ответила королева. - Господин д'Артаньян никогда так не отвечал, когда дело шло о том, чтобы оказать услугу вашему величеству, - сказал Атос, кланяясь с досто- инством и отступая на два шага в направлении двери. Мазарини остановил его. - Вы тоже из Англии, граф? - спросил он, делая знак королеве, которая заметно побледнела, готовая уже произнести суровое слово. - Да, и я присутствовал при последних минутах короля Карла Первого, - ответил Атос. - Бедный король! Он был только слабохарактерен и за это был слишком строго наказан своими подданными. Троны в наши дни расшата- лись, и преданным сердцам стало опасно служить государям. Д'Артаньян ез- дил в Англию уже во второй раз. В первый раз ради чести одной великой королевы; во второй раз - ради жизни великого короля. - Сударь, - сказала Анна Австрийская, обращаясь к Мазарини тоном, ис- тинный смысл которого был ясен, несмотря на то что вообще королева хоро- шо умела притворяться, - нельзя ли сделать что-нибудь для этих шевалье? - Я сделаю все, что будет угодно приказать вашему величеству, - отве- тил Мазарини. - Сделайте то, чего желает граф де Ла Фер, ведь так вас зовут, су- дарь? - У меня есть еще одно имя, сударыня. Меня зовут Атос. - Ваше величество, - сказал Мазарини с улыбкой, ясно говорившей, что он все понял с полуслова, - вы можете быть спокойны. Ваше желание будет исполнено. - Вы слышали? - спросила королева. - Да, я не ожидал меньшего от правосудия вашего величества. Итак, я увижусь с моими друзьями, не так ли, ваше величество? Я верно понял ваши слова? - Вы их увидите, сударь. Кстати, вы тоже фрондер? - Я служу королю. - Да, по-своему. - Мой способ службы тот, который принят всеми истинными дворянами. Другого я не знаю, - ответил Атос высокомерно. - Идите, сударь, - сказала королева, отпуская Атоса движением руки, - вы получили то, что желали получить, и мы узнали то, что желали узнать. Когда портьера опустилась за Атосом, она обратилась к кардиналу: - Кардинал, прикажите арестовать этого дерзкого шевалье, прежде чем он выйдет из дома. - Я думал об этом, - сказал Мазарини, - и я счастлив, что вы, ваше величество, даете мне приказание, о котором я намеревался просить. Эти головорезы, воскрешающие традиции прежнего царствования, чрезвычайно для нас вредны. Двое из них уже арестованы, - присоединим к ним третьего. Королеве не удалось вполне обмануть Атоса. В топе ее слов было что-то, поразившее его, словно какая-то угроза. Но он не был человеком, способным отступить из-за простого подозре- ния, в особенности когда ему было ясно сказано, что он увидится со свои- ми друзьями. Он стал ждать в одной из смежных с приемной комнат, рассчи- тывая, что к нему приведут сейчас д'Артаньяна и Портоса или что за ним придут, чтобы отвести его к ним. В ожидании он подошел к окну и стал смотреть во двор. Он видел, как в него вошли парижские депутаты, которые явились, чтобы засвидетельство- вать свое почтение королеве и прийти договориться о месте, где будет происходить совещание. Тут были советники парламента, президенты, адво- каты, среди которых затерялось несколько военных. За воротами их ожидала внушительная свита. Атос стал вглядываться в эту толпу, потому что ему показалось, будто он кого-то узнает, как вдруг он почувствовал чье-то легкое прикосновение к своему плечу. Он обернулся. - А, Коменж! - воскликнул он. - Да, граф, это я, и с поручением, за которое заранее прошу вас изви- нить меня. - Какое же это поручение? - спросил Атос. - Будьте добры отдать мне вашу шпагу, граф. Атос улыбнулся и отворил окно. - Арамис! - крикнул он. Какой-то человек обернулся - тот самый, которого Атос узнал в толпе. Это был Арамис. Он дружески кивнул графу. - Арамис, - сказал Атос, - я арестован. - Хорошо, - хладнокровно ответил Арамис. - Сударь, - сказал Атос, оборачиваясь к Коменжу и вежливо протягивая ему свою шпагу эфесом вперед, - вот моя шпага. Будьте добры сберечь мне ее, чтобы снова возвратить, когда я выйду из тюрьмы. Я ею дорожу. Она была вручена моему деду королем Франциском Первым. В былое время рыцарей вооружали, а не разоружали... А теперь куда вы поведете меня? - Гм... сначала в мою комнату, - сказал Коменж. - Позже королева наз- начит вам местопребывание. Не сказав более ни слова, Атос последовал за Коменжем. XXXIX МАЗАРИНИ В РОЛИ КОРОЛЯ Арест Атоса не наделал никакого шума, не произвел скандала; он почти даже не был замечен. Он ничем не нарушал течения событий, и депутации, посланной городом Парижем, было торжественно объявлено, что ее сейчас введут к королеве. Королева приняла ее, молчаливая и надменная, как всегда; она выслушала просьбы и мольбы депутатов, но когда они кончили свои речи, лицо Анны Австрийской было до такой степени равнодушно, что никто не мог бы сказать, слышала она их или нет. В противоположность ей Мазарини, присутствовавший на аудиенции, прек- расно слышал все, о чем просили депутаты: они просто-напросто требовали ею отставки. Когда речи кончились, а королева все продолжала оставаться безмолв- ной, он заговорил: - Господа, я присоединяюсь к вам, чтобы умолять ее величество прекра- тить бедствия ее подданных. Я сделал все, что мог, чтобы смягчить их; тем не менее народ, как вы говорите, приписывает их мне - бедному чуже- земцу, которому не удалось расположить к себе французов. Увы, меня не поняли, это потому, что я явился преемником величайшего человека, кото- рый когда-либо поддерживал скипетр французских королей. Воспоминания о Ришелье делают меня ничтожным. Если бы я был честолюбив, я попытался бы (наверное, тщетно!) бороться против этих воспоминаний; но я не честолю- бив и хочу сейчас это доказать. Я признаю себя побежденным и сделаю то, чего желает народ. Если парижане и виновны, - за кем нет вины, господа! - то Париж уже наказан: довольно было пролито крови, достаточно бедствий постигло город, лишенный короля и правосудия. Не мне, частному лицу, становиться между королевой и ее страной. Так как вы требуете, чтобы я удалился, - ну что ж... я удалюсь... - В таком случае, - шепнул Арамис на ухо своему соседу, - мир заклю- чен и совещание излишне. Остается только препроводить Мазарини под креп- кой стражей на какую-нибудь дальнюю границу и следить за тем, чтобы он где-нибудь не перешел ее обратно. - Пойдите, погодите, - сказал судейский, к которому обратился Арамис. - Как вы, люди военные, всегда торопитесь! Надо еще договориться о про- торях и убытках. - Господин канцлер, - сказала королева, обращаясь к нашему старому знакомому Сегье, - вы откроете совещание, которое состоится в Рюэе. Сло- ва господина кардинала глубоко взволновали меня, - вот почему я не отве- чаю вам более пространно. Что касается того, оставаться ему или уходить, то я слишком многим обязана господину кардиналу, чтобы не предоставить ему полной свободы действий. Господин кардинал поступит так, как ему бу- дет угодно. На секунду бледность покрыла умное лицо первого министра. Он тревожно взглянул на королеву. Но лицо ее было так бесстрастно, что он, как и другие, не мог догадаться, что происходит в ее сердце. - А пока, - добавила королева, - в ожидании решения господина Мазари- ни, каково бы оно ни было, мы займемся только вопросом, касающимся одно- го короля. Депутаты откланялись и удалились. - Как! - воскликнула королева, когда последний из них вышел из комна- ты. - Вы уступаете этим крючкамадвокатам? - Для блага вашего величества, - сказал Мазарини, устремив на короле- ву пронизывающий взгляд, - нет жертвы, которой бы я не принес. Анна опустила голову и впала, как с ней бывало часто, в глубокую за- думчивость. Ей припомнился Атос, его смелая осанка, его твердая и гордая речь. И те призраки, которые он воскресил в ней одним словом, напомнили ей опьяняющее поэтическое прошлое, - молодость, красоту, блеск любви в двадцать лет, жестокую борьбу ее приверженцев и кровавый конец Бекингэ- ма, единственного человека, которого она действительно любила, а также героизм ее защитников, которые спасли ее от ненависти Ришелье и короля. Мазарини смотрел на нее. В эту минуту, когда она полагала, что она одна и что ей нет надобнос- ти опасаться толпы врагов, шпионящих за ней, он читал на ее лице так же ясно, как видишь на гладкой поверхности озера отражение бегущих в небе облаков. - Так, значит, надо смириться перед грозой, заключить мир и терпели- во, с надеждой дожидаться лучших дней? - проговорила Анна. Мазарини горько улыбнулся на этот вопрос, доказывавший, что она при- няла за чистую монету предложение министра. Анна сидела, опустив голову, и потому не видела этой улыбки, но, за- метив, что на вопрос не последовало ответа, она подняла голову. - Что же вы не отвечаете мне, кардинал? О чем вы думаете? - Я думаю о том, что этот дерзкий шевалье, которого мы велели Коменжу арестовать, намекнул вам на Бекингэма, которого вы позволили убить, на госпожу де Шеврез, которую вы позволили сослать, и на господина Бофора, которого вы велели заключить в тюрьму. Но если он намекнул вам на меня, то только потому, что не знает, кто я для вас. Анна Австрийская вздрогнула, как бывало всегда, когда она чувствова- ла, что гордость ее уязвлена; она покраснела и, чтобы сдержаться, вонзи- ла ногти в ладони своих прекрасных рук. - Он хороший советчик, человек умный и честный, не говоря уже о том, что у него решительный характер. Вам это хорошо известно, ваше величест- во. Я ему объясню, - и этим окажу ему особую честь, - в чем он ошибся относительно меня. От меня требуют почти отречения, а над отречением стоит поразмыслить. - Отречения? - проговорила Анна. - Я полагала, что только одни короли отрекаются от престола. - Так что ж? - продолжал Мазарини. - Разве я не почти что король? Чем я не король Франции? Уверяю вас, сударыня, что ночью моя сутана минист- ра, брошенная у королевского ложа, мало чем отличается от королевской мантии. Таким унижениям Мазарини часто подвергал ее, и каждый раз она склоня- ла перед ним голову. Только Елизавета Английская и Екатерина II умели быть и любовницами и государынями для своих фаворитов. Анна Австрийская почти со страхом посмотрела на угрожающую физиономию кардинала, который в таких случаях бывал даже величествен. - Кардинал, - проговорила она, - разве вы не слышали, как я сказала этим людям, что предоставляю вам поступить, как вам будет угодно? - В таком случае, - сказал Мазарини, - я думаю, что мне угодно будет остаться. В этом не только моя выгода, но, смею сказать, и ваше спасе- ние. - Оставайтесь же, я ничего другого не желаю. Но только не позволяйте оскорблять меня. - Вы говорите о претензиях бунтовщиков и о тоне, которым они их выс- казывали? Терпение! Они избрали почву, на которой я более ловкий боец, чем они: переговоры. Мы их изведем одной медлительностью. Они уже голо- дают, а через неделю им будет еще хуже. - Ах, боже мой! Да, я знаю, что все кончится этим. Но речь идет не только о них, не одни лишь они наносят мне ужасные оскорбления. - А, понимаю вас! Вы говорите о воспоминаниях, которые пробуждают в вас эти три или четыре дворянина? Но мы заключили их в тюрьму, и они провинились вполне достаточно, чтобы мы могли продержать их в заключении столько, сколько нам заблагорассудится. Правда, один из них еще не в на- ших руках и насмехается над нами. Но, черт возьми, мы сумеем и его отп- равить к друзьям. Нам, кажется, удавались дела и потруднее этого. Я прежде всего позаботился засадить в Рюэе, около себя, под моим надзором, двоих самых несговорчивых. А сегодня к ним присоединился и третий. - Пока они в заключении, мы можем быть спокойны, - сказала Анна Австрийская, - но в один прекрасный день они выйдут из тюрьмы. - Да, если ваше величество дарует им свободу. - Ах! - воскликнула Анна Австрийская, отвечая на собственные мысли. - Как здесь не пожалеть о Париже! - А почему именно? - Потому что там есть Бастилия, которая так безмолвна и надежна. - Ваше величество, переговоры дадут нам мир; вместе с миром мы полу- чим Париж, а с Парижем и Бастилию. Наши четверо храбрецов сгниют в ней. Анна Австрийская слегка нахмурилась в то время, как Мазарини целовал у нее на прощание руку, полупочтительно, полугалантно. После этого он направился к выходу. Она провожала его взглядом, и, по мере того как он удалялся, губы ее складывались в презрительную усмешку. - Я пренебрегла, - прошептала она, - любовью кардинала, который ни- когда не говорил "я сделаю", а всегда "я сделал". Тот знал убежища более надежные, чем Рюэй, более мрачные и немые, чем Бастилия. О, как люди мельчают! XL МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ Расставшись с Анной Австрийской, Мазарини отправился к себе домой в Рюэй. Мазарини всегда сопровождала сильная охрана, а иногда, в тревожное время, он даже переодевался; и мы уже говорили, что кардинал, одетый в военное платье, казался очень красивым человеком. Во дворе старого замка он сел в экипаж и доехал до берега Сены у Ша- ту. Принц Конде дал ему конвой в пятьдесят человек, не столько для охра- ны, сколько для того, чтобы показать депутатам, как генералы королевы могут легко располагать войсками и распоряжаться ими по своей прихоти. Атос, под надзором Коменжа, верхом и без шпаги, молча следовал за кардиналом. Гримо, оставленный своим барином у решетки замка, слышал, как Атос крикнул о своем аресте из окна; по знаку графа он, не говоря ни слова, направился к Арамису и стал рядом с ним, точно ничего особенного не случилось. Надо сказать, за те двадцать два года, что Гримо прослужил у своего господина, он столько раз видел, как тот благополучно выходил целым и невредимым из всяких приключений, что теперь уже подобные вещи его не смущали. Тотчас же по окончании аудиенции депутаты выехали в Париж, другими словами, они опередили кардинала шагов на пятьсот. Поэтому Атос, следуя за кардиналом, мог видеть спину Арамиса, который своей золотой перевязью и горделивой осанкой резко выделялся из толпы; он привлекал взор Атоса еще и потому, что тот, по обыкновению, рассчитывал на успешную помощь Арамиса, а кроме того, просто из чувства дружбы, которую Атос питал к нему. Арамис, напротив, нисколько, казалось, не думал о том, едет ли за ним Атос или нет. Он обернулся только один раз, когда достиг дворца. Он предполагал, что Мазарини, может быть, оставит своего пленника в этом маленьком дворце-крепости, который охранял мост и которым управлял один капитан, приверженец королевы. Но этого не случилось. Атос проехал Шату следом за кардиналом. На перекрестке дорог, ведущих в Париж и в Рюэй, Арамис снова обернул- ся. На этот раз предчувствие по обмануло его. Мазарини повернул направо, и Арамис мог видеть, как пленник исчез за деревьями. В эту минуту в го- лове Атоса мелькнула, по-видимому, та же мысль, которая пришла в голову Арамису; он оглянулся назад. Оба друга обменялись простым кивком головы, и Арамис поднес палец к шляпе, как бы в виде приветствия. Атос один только понял этот знак: его друг что-то придумал. Через десять минут Мазарини въезжал во двор замка, который другой кардинал, его предшественник, выстроил в Рюэе для себя. В ту минуту, когда он сходил с лошади возле подъезда, к нему подошел Коменж. - Монсеньер, - спросил он его, - куда прикажете поместить господина де Ла Фер? - В оранжерейный павильон, против военного поста. Я желаю, чтобы гос- подину де Ла Фер оказывали почтение, несмотря на то что он пленник ее величества. - Монсеньер, - осмелился доложить Коменж, - он просит, если это воз- можно, поместить его вместе с господином д'Артаньяном, который находит- ся, согласно приказанию вашего преосвященства, в охотничьем павильоне, напротив оранжереи. Мазарини задумался. Коменж видел, что он колеблется. - Это место надежное, оно находится под охраной сорока испытанных солдат, - прибавил он. - Они почти все немцы и поэтому не имеют никакого отношения к Фронде. - Если мы поместим всех троих вместе, Коменж, - сказал Мазарини, - нам придется удвоить охрану, а мы не настолько богаты защитниками, чтобы позволить себе такую роскошь. Коменж улыбнулся. Мазарини увидел эту улыбку и понял ее. - Вы их не знаете, Коменж, но я их знаю, во-первых, по личному зна- комству, а кроме того, и понаслышке. Я поручил им оказать помощь королю Карлу. Чтобы спасти его, они совершили чудеса, и только злая судьба по- мешала дорогому королю очутиться здесь среди нас, в полной безопасности. - Но если они такие верные слуги, то почему вы держите их в тюрьме? - В тюрьме? - повторил Мазарини. - С каких пор Рюэй стал тюрьмой? - С тех пор, как в нем находятся заключенные, - ответил Коменж. - Эти господа не узники, Коменж, - сказал Мазарини, улыбнувшись своей лукавой улыбкой, - они мои гости, такие дорогие гости, что я велел сде- лать решетки на окнах и запоры на дверях из опасения, как бы они не ли- шили меня своего общества. И хотя они кажутся узниками, я их глубоко уважаю и в доказательство этого желаю сделать визит господину де Ла Фер и побеседовать с ним с глазу на глаз, а для того, чтобы пашей беседе не помешали, вы отведете его, как я уже вам сказал, в оранжерейный па- вильон. Вы знаете, я там обычно гуляю. Так вот, совершая эту прогулку, я зайду к нему, и мы побеседуем. Несмотря на то что все считают его моим врагом, я чувствую к нему расположение, а если он будет благоразумен, мы, может бить, с ним поладим. Коменж поклонился и вернулся к Атосу, который с виду спокойно, но на самом деле с тревогой ожидал результата переговоров. - Ну что? - спросил он лейтенанта. - Кажется, - ответил Коменж, - это дело невозможное. - Господин Коменж, - сказал Атос, - я всю свою жизнь был солдатом и знаю, что значит приказание, но вы можете оказать мне услугу, не нарушая этого приказания. - Готов от всего сердца, - ответил Коменж. - Мне известно, кто вы та- кой и какую услугу вы некогда оказали ее величеству. Я знаю, как вам близок молодой человек, который так храбро вступился за меня в день ареста старого негодяя Бруселя, и поэтому я всецело предан вам во всем, - не могу только нарушить полученного приказания. - Благодарю вас, большего я и не желаю. Я прошу вас об одной услуге, которая не поставит вас в ложное положение. - Если даже она до некоторой степени и поставит меня в неприятное по- ложение, - возразил, улыбаясь, Коменж, - я все-таки окажу вам ее. Я не больше вашего люблю Мазарини. Я служу королеве, а потому вынужден слу- жить и кардиналу; но ей я служу с радостью, а ему против воли. Говорите же, прошу вас; я жду и слушаю. - Раз мне можно знать, что господин д'Артаньян находится здесь, то, я полагаю, не будет большой беды в том, если он узнает, что я тоже здесь. - Мне не дано никаких указаний на этот счет. - Тогда сделайте мне удовольствие, засвидетельствуйте д'Артаньяну мое почтение и скажите ему, что я его сосед. Передайте ему также и то, что сейчас сообщили мне, а именно, что Мазарини поместил меня в оранжерейном павильоне и намеревается навестить меня там, а я собираюсь воспользо- ваться этой честью и выхлопотать смягчение нашей участи в заключении. - Но заключение это не может быть продолжительным, - сказал Коменж. - Кардинал сам сказал мне, что здесь не тюрьма. - Но зато тут есть подземные камеры, - сказал Атос с улыбкой. - А, это другое дело, - сказал Коменж. - Да, я слышал кое-что об этом. Но человек низкого происхождения, как этот итальянец-кардинал, явившийся во Францию искать счастья, не осмелится дойти до подобной крайности с такими людьми, как мы с вами: это было бы чудовищно. Во вре- мена его предшественника, прежнего кардинала, который был аристократ и вельможа, многое было возможно, - но Мазарини! Полноте! Подземные камеры - королевская месть, и на нее не решится такой проходимец, как он. О ва- шем аресте уже стало известно, об аресте ваших друзей тоже скоро узнают, и все французское дворянство потребует у Мазарини отчета в вашем исчез- новении. Нет, нет, будьте покойны, подземные темницы Рюэя уже лет десять как обратились в детскую сказку. Не тревожьтесь на этот счет. С своей стороны, я предупрежу господина д'Артаньяна о вашем прибытии сюда. Кто знает, не заплатите ли вы мне подобной же услугой через две недели? - Я? - Ну, конечно. Разве не могу я, в свою очередь, оказаться пленником коадъютора? - Поверьте мне, - сказал Атос с поклоном, - я употреблю тогда все старания, чтобы быть вам полезным. - Не окажете ли вы мне честь отужинать со мною? - спросил Коменж. - Благодарю вас, но я в мрачном настроении и могу испортить вам ве- чер. Благодарю. Коменж отвел графа в комнату, помещавшуюся в нижнем этаже павильона, непосредственно примыкавшего к оранжерее; в эту оранжерею можно было проникнуть, только пройдя через двор, наполненный солдатами и придворны- ми. Двор имел вид подковы. В центре его помещались апартаменты Мазарини; по одну сторону их находился охотничий павильон, где был заключен д'Ар- таньян, по другую сторону находилась оранжерея, в которую отвели Атоса. Позади этих зданий раскинулся парк. Войдя в отведенную ему комнату, Атос увидел в окно, тщательно заде- ланное решеткой, какие-то стены и крышу. - Что это за здание? - спросил он. - Это задняя стена павильона, в котором заключены ваши друзья, - от- ветил Коменж. - К несчастью, все окна в этой стене были заделаны еще во времена покойного кардинала, так как здание это уже много раз служило тюрьмой, и Мазарини, заключив вас сюда, только вернул ему его прежнее назначение. Если бы окна эти не были заделаны, вы могли бы утешаться, переговариваясь знаками с вашими друзьями. - А вы наверное знаете, Коменж, что кардинал почтит меня своим посе- щением? - спросил Атос. - По крайней мере, он так сказал мне. Атос со вздохом взглянул на свое решетчатое окно. - Да, правда, - сказал Коменж, - это почти тюрьма: нет недостатка ни в чем, даже в решетках. Но я не понимаю одного: что за странная мысль пришла вам в голову, - вам, с вашим умом, отдать свою храбрость и пре- данность на службу такому делу, как Фронда! Уверяю вас, граф, если бы мне пришлось когда-нибудь искать друга среди королевских офицеров, я прежде всего подумал бы о вас. Вы фрондер! Вы, граф де Ла Фер, в партии Бруселя, Бланмениля и Виоля! Поразительно! - Что же мне было делать? - сказал Атос. - Приходилось сделать выбор: стать мазаринистом или фрондером. Я долго сопоставлял эти два слова и в конце концов выбрал второе: по крайней мере, оно французское. И, кроме того, ведь я не только с Бруселем, Бланменилем и Виолем, но и с Бофором, с д'Эльбефом, с принцами. Да и что служить кардиналу? Взгляните на эту стену без окон, Коменж: она красноречиво свидетельствует о благодарности Мазарини. - Да, вы правы, - рассмеялся Коменж. - Особенно если бы она смогла повторить все те проклятия, которыми вот уже неделю осыпает ее д'Ар- таньян. - Бедный д'Артаньян! - сказал Атос с оттенком мягкой грусти. - Такой храбрый, такой добрый и такой грозный для врагов своих друзей. У вас два очень опасных узника, Коменж, и я жалею вас, если эти два неукротимых человека вверены вам, под вашу личную ответственность... - Неукротимых! - сказал, улыбаясь, Коменж. - Полноте пугать меня. В первый же день своего заключения д'Артаньян оскорблял всех солдат и всех офицеров, без сомнения в надежде получить в руки шпагу. Это продолжалось два дня, а затем он успокоился и стал тих, как ягненок. Теперь он распе- вает гасконские песни, от которых мы умираем со смеху. - А дю Валлон? - спросил Атос. - О, этот - дело другое. Признаюсь, это страшный человек. В первый день он выломал плечом все двери, и, право же, я ждал, что он выйдет из Рюэя, как Самсон из Газы. Но затем настроение его так же изменилось, как у д'Артаньяна. Теперь он не только привык к своему заточению, но даже подшучивает над ним. - Тем лучше, - сказал Атос, - тем лучше. - А вы ожидали чего-нибудь другого? - спросил Коменж, который, сопос- тавляя слова графа де Ла Фер с тем, что ему говорил Мазарини об этих двух узниках, начинал испытывать некоторое беспокойство. Со своей стороны, Атос подумал, что такая перемена в настроении его друзей была, может быть, вызвана каким-нибудь планом, зародившимся у д'Артаньяна. Поэтому, боясь им повредить, он ответил спокойно: - Это две горячие головы: один гасконец, другой пикардиец. Они оба быстро воспламеняются и так же быстро остывают. То, что вы мне рассказа- ли о них, только подтверждает мое мнение. Таково же было мнение и Коменжа, и он, успокоенный, удалился. Атос остался один в просторной комнате, где, согласно приказанию кардинала, с ним обращались вполне почтительно. Но чтобы составить себе точное поня- тие о своем положении, он стал терпеливо ждать обещанного посещения Ма- зарини. XLI УМ И СИЛА А теперь перейдем из оранжереи в охотничий павильон. В глубине двора, там, где за портиком с ионическими колоннами виднелись псарни, возвыша- лось продолговатое здание, словно протягивавшее руку к другому строению - оранжерейному павильону, образуя вместе с ним полукруг, окаймляющий парадный двор. Это был охотничий павильон, в нижнем этаже которого зак- лючены были Портос и д'Артаньян. Сидя вместе, они коротали, как умели, долгие часы в ненавистной им обоим неволе. Д'Артаньян прохаживался взад и вперед, как тигр в клетке, уставившись глазами в одну точку и по временам глухо рычал, проходя мимо решеток ши- рокого окна, выходившего на просторный задний двор замка. Портос безмолвствовал, находясь еще под впечатлением прекрасного обе- да, остатки которого были только что убраны. Один казался безумным, но на самом деле размышлял; другой, казалось, размышлял, тогда как на самом деле спал. Но во сне его мучили кошмары, о чем легко было догадаться по его прерывистому тяжелому храпу. - Вот уже начинает темнеть, - сказал д'Артаньян. - Должно быть, часа четыре. Скоро будет сто восемьдесят три часа, как мы сидим здесь. - Гм, - пробормотал Портос вместо ответа. - Да слышите ли вы, соня? - сказал д'Артаньян, раздраженный тем, что кто-то может спать днем, когда ему стоит неимоверного труда заснуть ночью. - Что? - спросил Портос. - То, что я сказал. - А что вы сказали? - Я говорю, что скоро сто восемьдесят три часа, как мы сидим здесь, - повторил д'Артаньян. - Вы сами в этом виноваты, - сказал Портос. - Как? Я виноват? - Да, ведь я предлагал вам выйти отсюда. - Выломав решетки и двери? - Конечно. - Портос, люди вроде нас с вами не могут уйти так просто, как вы ду- маете. - Ну а я, - возразил Портос, - ушел бы отсюда совсем просто, без за- тей, и, по-моему, вы напрасно от этого отказываетесь. Д'Артаньян пожал плечами. - Все равно, если мы и выйдем из этой комнаты, то ведь этим дело не кончится. - Милый друг - сказал Портос, - мне кажется, вы сегодня немного лучше настроены, чем вчера. Объясните мне, почему дело не кончится, когда мы выйдем из этой комнаты? - Очень просто: не имея оружия и не зная пароля, мы и пятидесяти ша- гов не сделаем по двору, как наткнемся на часового. - Ну и что же? - сказал Портос. - Мы убьем часового и заберем его оружие. - Так, но прежде чем умереть (ведь эти швейцарцы так живучи!), он закричит или застонет, и это привлечет караул. Нас окружат и схватят, словно лисиц, - это насто, львов, - и бросят в какой-нибудь каменный ме- шок, где мы даже не будем иметь утешения видеть это ужасное серое небо Рюэя, похожее на голубое небо Тарба не больше, чем луна на солнце. Черт возьми! Если бы у нас за стенами этого здания был хоть один человек, ко- торый мог бы дать нам все сведения об этом замке - о расположении ком- нат, о распорядке жизни, одним словом обо всем, что Цезарь, как мне го- ворили, называл "правами и местоположением"!.. Ах, и подумать только, целых двадцать лет я скучал, не зная, чем заняться" и мне ни разу не пришло в голову приехать в Рюэй и изучить его! - Что же из этого? - сказал Портос. - Давайте всетаки выйдем отсюда. - Милый друг, - сказал д'Артаньян, - знаете, почему кондитер никогда сам не делает пирожных? - Нет, - ответил Портос, - любопытно было бы узнать. - Потому, что он боится их перепечь или положить в них кислого крему. - Что дальше? - Дальше то, что его поднимут на смех. А кондитер не должен никогда позволять над собой смеяться. - Но какое отношение к нам имеют кондитеры? - Такое, что мы в наших приключениях не должны терпеть неудач и вызы- вать насмешки. Мы только что потерпели неудачу в Англии, мы понесли по- ражение, - это пятно на нашей репутации. - Кто же нам нанес поражение? - Мордаунт. - Но мы утопили Мордаунта. - Да, конечно, утопили, и это нас несколько оправдает в глазах по- томства, если только потомство станет заниматься нами. Но слушайте, Пор- тос: если Мордаунт был противником, которым нельзя было пренебрегать, то Мазарини мне представляется противником гораздо более опасным, и его нам не удастся так легко утопить. Постараемся же быть поосторожней и бить только наверняка. Дело в том, - прибавил д'Артаньян с глубоким вздохом, - что если мы с вами вдвоем и стоим добрых восьми человек, то все же быть вдвоем не то, что вчетвером. - Вы правы, - сказал Портос со вздохом. - Итак, Портос, берите пример с меня и ходите взад и вперед по комна- те, пока мы не получим известия от наших друзей или пока нам не придет в голову какаянибудь хорошая мысль. Но не спите непрерывно, по вашему обыкновению: ничто так не туманит голову и не притупляет ум, как сон. Что касается того, что нам грозит, то, может быть, положение наше не так уж плохо, как мы полагали сначала. Я не думаю, чтобы Мазарини собирался отрубить нам головы, - этого нельзя сделать без суда, а суд наделает шу- му, который не преминет привлечь внимание наших друзей, и тогда Мазарини несдобровать. - Как вы хорошо рассуждаете! - сказал Портос с восхищением. - Да, недурно, - сказал д'Артаньян. - Итак, если нас не собираются отдавать под суд и рубить нам головы, то нас или будут держать здесь, или переведут куданибудь. - Это несомненно, - сказал Портос. - Поэтому невозможно, чтобы такая тонкая ищейка, как Арамис, и такой умница, как Атос, не открыли бы нашего убежища, а тогда придет время действовать. - Тем более что нам здесь не так уж плохо, за исключением, впрочем, одного. - Чего именно? - Заметили вы, д'Артаньян, что нам давали жареную баранину три дня подряд? - Нет, но если это случится в четвертый раз, то но беспокойтесь, я заявлю жалобу. - Кроме того, я скучаю по дому. Как давно уже я не был в моих замках! - Ба, забудьте их на время! Мы их увидим еще, если только Мазарини не велит их снести. - Вы считаете его способным на такое насилие? - с тревогой спросил Портос. - Нет, такие вещи мог делать только прежний кардинал. Нынешний слиш- ком ничтожен, чтобы решиться на что-либо подобное. - Вы меня успокоили, д'Артаньян. - Итак, будем веселы, давайте шутить со стражей. Расположим к себе солдат, раз мы не можем их подкупить. Будьте с ними полюбезнее, Портос, когда они будут подходить к нашим решеткам. До сих пор вы им показывали только свой кулак, и чем увесистее он, тем менее для них привлекателен. Ах, я много бы дал, чтобы иметь только пятьсот луидоров. - Я тоже дал бы сотню пистолей, - сказал Портос, не желая уступить д'Артаньяну в щедрости. На этом прервалась беседа двух друзей, потому что к ним вошел Коменж, а впереди его сержант с двумя сторожами, которые несли ужин в корзине, наполненной мисками и блюдами. XLII УМ И СИЛА (Продолжение) - Ну вот, - сказал Портос, - опять баранина! - Дорогой господин Коменж, - сказал д'Артаньян, - да будет вам из- вестно, что мой друг, господин дю Валлон, решил взбунтоваться, если Ма- зарини будет упорно кормить его бараниной. - Я заявляю, что ничего не буду есть, если не унесут эту баранину, - сказал Портос. - Унесите баранину, - сказал Коменж. - Я желаю, чтобы господин дю Валлон приятно поужинал, тем более что я намерен сообщить ему новость, которая, я уверен, придаст ему аппетита. - Не отправился ли Мазарини на тот свет? - Нет, к моему крайнему сожалению, я должен вам сказать, что он чувствует себя преотлично. - Тем хуже, - сказал Портос. - Какая же у вас новость? - спросил д'Артаньян. - В стенах тюрьмы но- вости редки, и вы, надеюсь, простите мне мое нетерпение. Не так ли, гос- подин Коменж? Тем более что, как вы намекнули, новость хорошая. - Приятно ли было бы вам услышать, что граф де Ла Фер находится в добром здоровье? - спросил Коменж. Маленькие глазки д'Артаньяна широко раскрылись. - Приятно ли!.. - воскликнул он. - Да это было бы для меня счастьем! - В таком случае могу вам сообщить: он поручил мне приветствовать вас и сказать, что он жив и здоров. Д'Артаньян едва не подпрыгнул от радости. Быстро брошенный им на Пор- тоса взгляд выдал его мысль. "Если Атос знает, где мы находимся, - гово- рил этот взгляд, - если он шлет нам привет, значит, Атос скоро начнет действовать". Портос не был особенным мастером угадывать мысли, по на этот раз при имени Атоса у него зародилась та же мысль, что у д'Артаньяна. Поэтому он понял. - Но, - спросил гасконец нерешительно, - вы говорите, что сам граф де Ла Фер поручил передать нам привет? Вы, следовательно, видели его? - Конечно. - Где же... если это не нескромный вопрос? - Очень близко отсюда, - ответил Коменж с улыбкой. - Очень близко отсюда? - переспросил д'Артаньян, и глаза его блесну- ли. - Так близко, что, не будь окна оранжереи заделаны, вы могли бы уви- деть его с того места, где находитесь. "Он, вероятно, бродит в окрестностях замка", - подумал про себя д'Ар- таньян и громко прибавил: - Вы его встретили на охоте? Может быть, в парке? - Нет, гораздо ближе. Вот здесь, по ту сторону стены, - сказал Ко- менж, стукнув рукой по стене. - По ту сторону стены! Что же такое находится за этой стеной? Меня привели сюда ночью, поэтому черт меня побери, если я знаю, где нахожусь. - Вообразите одну вещь, - сказал Коменж. - Я готов вообразить себе все, что вам будет угодно. - Так вообразите, что в этой стене есть окно. - И что же тогда? - Тогда из вашего окна вы увидели бы графа де Ла Фер у его окна. - Значит, граф де Ла Фер живет во дворце? - Да. - В качестве кого? - В том же качестве, что и вы. - Атос арестован? - Как вы знаете, - сказал со смехом Коменж, - в Рюэе нет узников, по- тому что нет тюрьмы. - Бросьте шутить! Значит, Атоса арестовали? - Вчера, в Сен-Жермене, после приема у королевы. У д'Артаньяна руки опустились. Он был будто громом поражен. Мгновен- ная бледность, как тень, пробежала но его загорелому лицу и тотчас ис- чезла. - Арестован!.. - повторил он. - Арестован!.. - повторил за ним Портос, совершенно подавленный. Вдруг д'Артаньян поднял голову. Глаза его сверкнули незаметно даже для Портоса; этот беглый блеск тут же сменился прежним унынием. - Ну полно, полно, - сказал Коменж, чувствовавший к д'Артаньяну иск- реннее расположение с того дня, как тот оказал ему такую услугу, вырвав его из рук парижан во время ареста Бруселя. - Не отчаивайтесь, я не хо- тел опечалить вас этой новостью. Все мы из-за нынешней войны подвержены всяким случайностям. Пусть вас лучше позабавит случайность, которая при- вела вашего друга де Ла Фер к вам. Но эти слова не произвели желаемого действия на д'Артаньяна, который оставался мрачным. - А как он себя чувствует? - спросил Портос, видя, что д'Артаньян больше не поддерживает разговора. - Превосходно, - сказал Коменж. - Сначала он, как и вы, был, видимо, очень угнетен, но после того, как узнал, что кардинал намерен сегодня вечером посетить его... - А! - воскликнул д'Артаньян. - Кардинал собирается посетить графа де Ла Фер? - Да, он велел предупредить об этом графа, и тот сразу поручил мне передать вам, что воспользуется этой милостью кардинала и будет просить о смягчении вашей и своей участи. - Ах, милый граф! - воскликнул д'Артаньян. - Хорошее дело! - проворчал Портос. - Велика милость! Граф де Ла Фер, родня Монморанси и Роганов, уж наверное получше какого-то Мазарини. - Ну, полноте! - заговорил д'Артаньян лукаво. - Подумайте только, до- рогой дю Валлон, какая все же честь для графа де Ла Фер и какие надежды она возбуждает. Я даже думаю, что господин де Коменж ошибается, это слишком большая честь для арестованного. - Как? Я ошибаюсь? - Не Мазарини посетит графа де Ла Фер, но граф де Ла Фер будет, веро- ятно, вызван к Мазарини. - Нет, нет, - сказал Коменж, желавший дать самые точные сведения. - Я отлично слышал, как это сказал кардинал. Он сам посетит графа де Ла Фер. Д'Артаньян взглянул на Портоса, желая узнать, понял ли тот всю важ- ность этого посещения; но Портос в это время даже не смотрел в его сто- рону. - Кардинал пмеет, стало быть, привычку гулять по своей оранжерее? - спросил д'Артаньян. - Он запирается в ней каждый ветер