мне ужин разве не полагается? -- весело спросил дед. Бабка тут же поставила четвертую тарелку и пододвинула стул мужа к столу. Дед сел и принялся отбивать такт какого-то марша, стуча вилкой и ножом по тарелке. -- Раз такое дело, -- сказала бабка, -- не достать ли нам из погреба бутылочку "Бургундского", что я припасла к празднику? По-моему, сейчас это было бы кстати! Добрая женщина спустилась в погреб и вскоре возвратилась с вином. Ужин начался. На радостях моя бабка то и дело подливала в стакан своего мужа. Вдруг она заметила, что тот побледнел и вздрогнул. Вскочив из-за стола, Жером Палан бросился к ружью, стоявшему возле очага, схватил его и, забившись в самый темный угол дома, стал что-то с ним делать. Затем, ни разу не выстрелив, возвратился в столовую и забросил ружье в дальний угол. Дело было в том, что он вспомнил, что не перезаряжал ружья с самого 3 ноября. Моя бабка спросил о причине его странного поведения, но дед ничего не ответил. Около получаса он ходил взад и вперед по комнате. Затем поднялся к себе и молча лег спать. Ночью его мучили кошмары. Он просыпался, вскрикивал, махал руками, кого-то отгонял. Жерому Палану снился огромный заяц! IX -- Итак, -- продолжал трактирщик, -- убийство Тома Пише не осталось, вопреки надеждам Жерома Палана, его с Богом тайной. То, что жертву засыпала земля забвения, ничего не изменило: кошмарное животное напоминало о себе, если не ночью, то днем, как бы говоря убийце, что забравшая жертву могила не сделала того же самого с его совестью. С той поры жизнь моего деда превратилась в сплошную пытку. То он видел ужасного зайца возле очага, откуда тот бросал на него свои огненные взгляды. То во время обеда заяц залезал под стол и острыми когтями драл ему ногу. Когда дед подсаживался к конторке, тот вставал сзади, положив лапы на спинку стула. Поздними вечерами чудовищный заяц встречал его в проулках, чихая и тряся ушами. Забравшись в постель, дед напрасно крутился с бока на бок: заяц не исчезал. Измучившись вконец, Жером Палан засыпал. Но тут же просыпался от страшной тяжести, давившей ему на грудь. Он открывал глаза и видел зайца, сидевшего у него на животе и, как ни в чем не бывало, тершего себе нос передними лапами. Но ни бабка, ни дети ничего не видели. Несчастный явно боролся с какими-то видениями, и они решили, что их отец сходит с ума. Семья загрустила. Но вот, после очередной кошмарной ночи мой дед встал с постели с самым решительным видом. Он натянул сапоги с подковами, кожаные гетры, взял ружье, вычистил его, продул, зарядил потуже, отвязал собак и зашагал по рамушанской дороге. Читатель помнит, что это была та дорога, по какой Жером Палан шел в ночь на 3 ноября. Видя все это, бабка только радовалась, надеясь, что любимое занятие отвлечет мужа от странной тоски. Она вышла на порог и долго смотрела ему в спину. Был конец января. Густой туман покрывал все поле. В лощинах его пелена становилась совсем уж непроницаемой. Но знавший дорогу, как свои пять пальцев, Жером Палан вышел прямо к злополучному перекрестку. До кустов, за которыми он прятался в ночь святого Губерта, оставалось шагов десять, как вдруг с того места, где упал Тома Пише, выскочил не дававший ему покоя заяц. Дед тут же узнал его по ненормальным размерам. Но не успел он прицелиться, как четвероногое исчезло в тумане. Собаки бросились за ним. Прибежав на плато Спримон, где ветер был посильнее, а туман значительно реже, мой дед увидел своих собак. В двухстах шагах перед ними скакал заяц. Его белая спина отчетливо выделялась на красноватом фоне зарослей вереска. -- Как бы они его не упустили! -- воскликнул дед. -- Ну, так и есть, будь им неладно: потеряли!.. Ату, Рамоно! Ату его, Спирон! И он бросился за собаками с утроенной энергией. Мышцы охотника, зайца и собак, казалось, были стальными. Поля, луга, леса, перелески, холмы, ручьи и скалы преодолевались, как на крыльях! Но странным было то, что заяц бежал, подобно старому волку, только по прямой. Он не сдваивал, не прыгал через ручьи и канавы, не выскакивал на пашню. Он проявлял полное равнодушие к собакам! Чуя его теплый, еще дымящийся след, они заливались отчаянным лаем! Но стоило им приблизиться к зайцу хотя бы на десяток шагов, как тот припускал и расстояние восстанавливалось. Собаки бежали за зверем, а дед бежал следом за ними, подбадривая их громкими криками: "Ату его, Рамоно! Ату его, Спирон!" Ягдташ мешал бежать, и он бросил ягдташ. Веткой сорвало шляпу, и он не стал поднимать шляпу; не желая терять времени. К полудню собаки подогнали зайца к реке. Жером Палан был уверен, что животное не решится плыть через вздувшуюся после дождей реку, бросится обратно и уж тогда-то обязательно побежит мимо него. Поотставшие Рамоно и Спирон приближались к зайцу. Совершенно безразличный к преследователям, тот спокойно обгрызал тростник. Собаки были уже в десяти шагах от него. Сердце деда так сжалось, что он даже не мог дышать. Расстояние между зайцем и собаками неуклонно сокращалось. Бежавший первым Рамоно уже приготовился схватить его за ногу. Но тут заяц прыгнул в бурлящий поток. Челюсти собак схватили воздух. -- Он сейчас утонет! -- радостно закричал мой дед. -- Браво, Рамоно! Но, переплыв реку наискось, заяц спокойно вылез на противоположном берегу. Увидев его живого и невредимого, пощипывающего травку, оскорбленный Рамоно бросился в реку. Но ему повезло меньше, чем зайцу. С потоком он не справился. Жером Палан сбежал, точнее, скатился с берега и бросился в холодную реку, желая чем-нибудь помочь бедной собаке. Животное повернуло голову и жалобно заскулило. -- Рамоно! -- позвал дед. Голос хозяина взбодрил собаку, и она поплыла к нему. Это ее и погубило. В это время с берега послышался лай. Дед поднял голову и увидел зайца. Тот, сделав круг, возвратился к берегу, как бы желая присутствовать при гибели одного из своих преследователей. Спирон, в отличие от своего товарища, сумел переплыть реку и бросился на проклятое животное. Охота продолжилась. Закончилась она лишь поздно вечером. И -- ничем. Х Мой дед взвалил обессилевшего Спирона себе на плечи и пошел домой. Он вступил в мрачный Сен-ламберский лес. Не успел он пройти и двух сотен шагов, как за спиной раздался хруст сухих листьев. Дед обернулся, но, увидев зайца, зашагал быстрее. Заяц тоже. Дед остановился. Остановился и заяц. Дед опустил Спирона на землю и указал на зайца. Собака принюхалась и, заскулив, легла на землю. Тогда дед решил стрелять. Но пока он прицеливался, заяц исчез. Потрясенный, дед подобрал собаку и, не оглядываясь, пошел дальше. Было три часа ночи, когда он переступил порог своего дома. Моя бабка собралась слегка пожурить мужа, но увидев его состояние, не стала ругать его ни слегка, ни сильно. Ей было страшно жалко своего несчастного Жерома. Дед был тронут слезами жены. Подумав, что раскрыв тайну, он облегчит свои страдания, и рассказал ей все. -- Жером, -- отвечала та, -- согласись, что во всем этом виден божий промысел. Это Бог подставил Тома Пише под твое ружье, покарав за причиненное тебе зло. Но это Он же, наказывая за неверие, позволяет лукавому мучить тебя. Дед тяжело вздохнул: -- Да не причастны к этому делу ни Бог, ни Сатана! -- Кто же тогда? -- Все это -- чистая случайность и моя фантазия! Когда я увижу проклятого зайца у своих ног, ум мой успокоится. Моей бабке не оставалось ничего другого, как в очередной раз покориться. Кто-кто, а уж она-то знала характер своего мужа. XI Передохнув пару дней, Жером Палан снова направился в поле. Но, как и в первый раз, заяц перехитрил своих преследователей. Как и в тот раз, дед возвратился грустный и обессиленный. В течение целого месяца, два или три раза в неделю, он вступал в эту изнурительную борьбу. Бедный Спирон умер от истощения, и вконец измученному деду пришлось отказаться от мечты подстрелить проклятого зайца. Благодаря аккуратности и распорядительности моей бабки, дом поначалу еще как-то держался. Но положение становилось все хуже, и ей уже приходилось продавать то что-нибудь из мебели, то какое-нибудь свое украшение. Вскоре и эти средства исчерпались. Стены дома оголились. Опустели и ящики. От былой роскоши не осталось и следа. И в тот вечер, когда издох Спирон, доброй женщине не оставалось ничего другого, как признаться мужу, что в доме не было даже крошки хлеба. Жером Палан молча достал из кармана фамильные золотые часы, которыми страшно дорожил. Моя бабка боялась даже заикаться о них. Он взглянул на часы и отдал их жене. Та отнесла их в Льеж, где и продала за девять луидоров. Придя домой, она выложила золотые на стол. Дед посмотрел на деньги и с жадностью, и с сомнением одновременно. Отделив от кучки четыре луидора, он громко крикнул: -- Жена! -- Ты звал меня, муж мой? -- Да. Сколько времени ты сумеешь протянуть на пять золотых? -- Что ж, -- прикинула в уме добрая женщина, -- если постараться, то месяца два наверняка. -- Два месяца, -- повторил дед, -- двух месяцев мне хватит за глаза... Через два месяца я или сделаю рагу из зайца, или он загонит меня в могилу. Бабка заплакала. -- Не бойся, жена! -- стал успокаивать ее мой дед. -- Я обязательно пристрелю этого зайца!.. С этими четырьмя луидорами я отправлюсь в Люксембург. Там у одного браконьера еще остались собаки породы моих бедных Фламбо и Раметты. И если мне удастся купить у него пару таких гончих, то -- клянусь! -- через две недели ты непременно сошьешь себе муфту из шкуры моего проклятого преследователя! Видя, как прогрессирующая болезнь каждый день накладывает на лице мужа зловещий отпечаток, моя бабка возражать не стала. И вот одним прекрасным утром Жером Палан поехал в Люксембург. Он явился прямо в Сен-Юбер и пришел на этот самый постоялый двор, который тогда принадлежал его родному брату, Кризостому Палану. Найдя там браконьера, он купил у того кобеля и суку, Рокадора и Тамбеллу, и к концу пятого дня возвратился домой. На рассвете следующего дня Жером Палан был уже в поле. Увы! -- заяц оказался хитрее и сильнее любых собак любой породы. Он ушел от родственников Фламбо и Раметты так же легко, как от Рамоно и Спирона. Однако теперь, наученный горьким опытом, Жером Палан понимал, что если зверь загоняет этих собак так же, как Спирона, то заменить их уже будет нечем. И потому не давал им бегать более трех-четырех часов кряду. Полагая, что силой зайца не взять, мой дед решил прибегнуть к хитрости. Он заткнул все дыры в служивших изгородью кустах, через которые проклятое животное имело обыкновение убегать, и специально оставил две. Здесь он установил силки. Приняв эти меры предосторожности, мой дед уселся неподалеку, во-первых, для того, чтобы выпутывать собак, если, паче чаяния, они угодят в петлю, и, во-вторых, затем, чтобы вовремя осадить в неуловимого зайца изрядный заряд дроби. Но тот, видно, смеялся над охотником. За версту чуя силки, он проделывал дыры в других местах и, не оставляя на колючих ветках ни шерстинки, выскакивал так далеко, что стрелять оказывалось бесполезно. Как тут не свихнуться! Два месяца прошли, а заяц оставался живым и невредимым! Дети не получили рагу. Жена не сшила себе муфты. Что до охотника, то он еще жил, если можно было назвать жизнью его жалкое существование. Дед не знал покоя ни днем, ни ночью. Он пожелтел, как лимон. На костях его осталась только кожа, прозрачная, как пергамент. Но какая-то нечеловеческая сила поддерживала его. Так что, несмотря на ежедневные изматывающие гонки, он все еще крепко стоял на ногах. Прошло еще два месяца. Паланы влезли в долги. И в немалые. Настал день, когда им пришлось покинуть свой дом, который отошел кредиторам. -- Пустяки! -- упрямо говорил дед. -- Главное -- пристрелить, наконец эту каналью! XII Жером Палан снял жалкую лачугу на краю деревни. Повесив ружье на плечо, он взял детей за руки, свистнул собак, кивком головы приказал жене следовать за ним и пошел прочь, не оглядываясь. Моя бабка плакала, покидая дорогой сердцу дом, где родились ее дети и где она так долго была счастлива. Прибыв на новое место, она решила, что наступил подходящий момент для серьезного объяснения. Молитвенно сложив руки, она опустилась перед мужем на колени и стала умолять его взглянуть открытыми глазами на очевидное и признать в случившемся проявление Господней воли. Но дед мой, которого несчастья лишь озлобили, довольно грубо оборвал жену и, жестом указав на ружье, угрюмо сказал: -- Пусть только этот мерзавец проскачет мимо меня в сорока шагах и тогда я всажу в него хороший заряд дроби!.. Вот это и будет мне отпущением грехов! Увы! -- после этого разговора дед более десяти раз стрелял в зайца с сорока, тридцати и даже двадцати шагов и столько же раз промахивался... Наступила осень. Приближалась годовщина трагедии, так круто изменившей жизнь моего деда. Подошло 2 ноября. Жером Палан был занят тем, что изобретал очередное средство борьбы со своим кошмаром. Перед ним, в очаге, тлела кучка торфа. Рядом сидели дети и жена, пытаясь чуть-чуть согреться. Вдруг открылась дверь. В хижину вошел хозяин постоялого двора "Льежский герб". -- Господин Палан, -- обратился он к моему деду, -- не хотели бы вы подзаработать? Заработки у деда были уже так редки, что сначала он не понял вопроса. Потом покачал головой. -- Вы отказываетесь? -- Я не отказываюсь. Просто не вижу, как можно заработать. -- Очень просто. Сейчас я все объясню. -- Слушаю. -- У меня остановились два охотника из Те. Вы могли бы их сопровождать в качестве егеря. Намеревавшийся, очевидно, посвятить следующий день охоте на огромного зайца, мой дед собрался было категорически отказаться, но бабка, понимавшая, что творится в его душе, подтолкнула вперед худых и грустных детишек, почти ничего еще не евших в тот день, и "нет" застыло на губах у отца. -- Ладно, -- вздохнув, сказал он. -- Я согласен. -- В таком случае вы должны будете забрать их завтра в восемь тридцать. Мне, конечно, нет нужды говорить вам о пунктуальности. Помнится, вы были образцом точности, когда держали аптеку... Итак, до завтра. Не забудьте: в половине девятого! -- Не забуду. -- Я могу на вас рассчитывать? -- Можете. -- До свиданья. -- Спокойной ночи. Трактирщик вышел в сопровождении моей бабки, которая не знала, как и благодарить его. Дед же принялся готовиться к охоте. Он наполнил порохом рожок, набрал дроби, вычистил ружье и все это положил на стол. Бабка села в стороне и задумчиво следила за действиями мужа. Можно было подумать, что она что-то затевает... Наконец, все легли спать. В ту ночь дед спал так хорошо, что проснулся позже обычного. Открыл глаза. В доме никого не было. Позвал жену и детей. Никто не ответил. Решив, что все в саду, он встал и быстро оделся. Кукушка прокуковала восемь часов. Надо было торопиться. Натянув охотничьи штаны, гетры и куртку, дед пошел за ружьем. Но ни ружья, ни пороха, ни дроби с ягдташем на месте не было. Жером Палан прекрасно помнил, что все было сложено на столе! Но, обшарив весь дом, ничего не нашел. Бросился в сад. Ни жены, ни детей там не оказалось. Посмотрел на конуру. Собак тоже не было. Часы на башне пробили половину девятого. Нельзя было терять ни минуты. Боясь упустить обещанный хозяином "Льежского герба" заработок, дед мой побежал на постоялый двор, надеясь получить все необходимое там. Охотники были уже готовы и ждали только его. Он рассказал, что произошло и, получив снаряжение, вышел на улицу. И тут дед увидал жену, бежавшую с ружьем и ягдташем. Рокадор и Тамбелла скакали рядом. -- Жером! -- крикнула она издалека. -- Разве тебе не нужны собаки и ружье? -- Я их не нашел. -- Прости, дорогой, я все спрятала от детей, а собак отвела к мяснику... вчера он пообещал дать им обрезков. -- А где дети? -- Я брала их с собой... Извини, но тебя ждут господа... Ступай. Желаю тебе ни пуха, ни пера... Но сердце мне подсказывает, что вечером у тебя настроение будет лучше, чем сейчас... Дед поблагодарил жену, но на прощанье как-то неуверенно махнул рукой. С некоторых пор он мало верил в удачу... Повинуясь привычке, Жером Палан повел своих подопечных к перекрестку. Спустили собак, и те принялись искать след. На это раз они что-то замешкались. Наконец, след был взят и погоня началась. Однако, как показалось деду, собаки напали на другого зайца. Но тут, наклонившись, один из охотников сказал: -- Ба! Вот это да! Ну и след!.. Господин Жером, вы когда-нибудь видели у зайца такие огромные лапы? Сомнений не оставалось. Только один зверь мог оставлять такие гигантские отпечатки. Дед помрачнел. Если злому року вздумается лишить удачи этих двух охотников, то обещанного вознаграждения не видать. Пока он размышлял, собаки приблизились к зайцу. Их лай становился все громче и заливистее. Охотники разошлись, чтобы попытаться перехватить зайца на кругу. Дед повел самого старшего из них к перекрестку, где заяц пробегал уже несколько раз. Ему было любопытно поглядеть, что же получится у человека, так сказать, нейтрального. Дед уже серьезно подумывал, что этот заяц был заколдованным. И теперь надеялся, что заряд, выпущенный из ружья охотника из Те, положит конец чарам. Но зайца будто подменили. Тот заяц обычно бежал прямо, как волк. Этот же ходил кругами, как и положено. Тому было безразлично, по какой местности бежать. Этот предпочитал землю раскисшую, которая, прилипая к лапам, не оставляла на поле никаких запахов. Взяв след того зайца, собаки гнали его с явным нежеланием, будто заранее уверенные в неудаче. На этот раз они бежали, как бы предчувствуя победу и заливаясь радостным лаем. Заяц попытался было запутать следы, но перехитрить собак ему не удалось. Дед не верил своим глазам! Время от времени он оставлял своего подопечного охотника и изучал следы. Ему казалось невероятным, что это петлял его заклятый враг. Наконец, он увидел его во плоти. Скача по одной из дорог, заяц приближался к перекрестку. Да! Это был он! Огромный и седой, с подпалинами! Он летел прямо на охотников. Мой дед тронул локтем своего подопечного и указал на зайца. --Вижу, -- ответил тот. --С тридцати шагов и по передним лапам, -- прошептал дед на ухо своему спутнику. -- Знаю, -- ответил охотник, не торопясь приставив приклад к плечу. -- Будьте покойны! Заяц уже был на нужном расстоянии. Вдруг он сел. Сел и прислушался. Нужно было стрелять. Сердце Жерома Палана страшно колотилось. Охотник выстрелил. Ветер дул со стороны зайца и потому пришлось подождать несколько секунд, чтобы узнать, каков же результат выстрела. -- Ах ты, черт! -- воскликнул дед. -- Что? -- спросил его подопечный. -- Неужели промазал? -- А вы что? Сами не видите? И дед указал на зайца. Тот резво скакал вверх по насыпи. Охотник из Те выстрелил еще раз и снова промахнулся. Дед стоял, как вкопанный. Можно было подумать, что он забыл, что у него тоже имелось ружье. -- Да стреляйте же вы! -- крикнул охотник. Дед очнулся и прицелился. -- Поздно! -- недовольно сказал подопечный. И тут Жером Палан выстрелил. Хотя до животного было более ста шагов, заряд настиг его. Пораженный заяц несколько раз перекувыркнулся через голову и замер. Охотники бросились к нему. Заяц начал биться и орать. Человек из Те взял косого за задние лапы, а дед, вне себя от радости и не верящий своим глазам, нанес ему по голове удар такой силы, от которого подох бы и хороший бык! XIII Приезжие охотники пришли в восторг от размеров зайца и явно были довольны началом дня. Дед мой не проронил ни слова, хотя -- можете мне поверить, господа! -- радовался он не меньше их! Ему казалось, что огромный камень свалился с его плеч. Дышал он легко и свободно, всей грудью. Земля, деревья, небо все вдруг предстало ему в радужном свете! Жером Палан взял у охотника зайца и положил к себе в сумку. Животное было довольно тяжелым, но дед не чувствовал его веса! Время от времени он ощупывал ягдташ, желая убедиться, что мерзавец не исчез. Но брат черта был на месте. Глаза его остекленели, а его торчавшие из сумки лапы при ходьбе едва не били деда по затылку. Собаки тоже были счастливы. Они радостно прыгали и лаяли, вставали на задние лапы, стараясь лизнуть сочившуюся из ягдташа кровь. День закончился так же успешно, как начался. Жером Палан оказался на высоте своей былой славы. В этот раз он вел охотников лучше любого пойнтера или спаниеля. Хотя сезон уже кончался, с его помощью охотникам удалось подстрелить целых пять глухарей и уйму прочей дичи. Они были так довольны, что дали деду золотой и пригласили на ужин в "Льежский герб". Будь то вчера, дед наверняка бы отказался. Но сегодня... Смерть огромного зайца совершенно освободила его от навязчивой идеи, и приглашение было принято. Жером Палан повел своих подопечных по дороге, проходившей мимо его хижины. Те даже и не заметили этого крюка. Деду хотелось, во-первых, отдать жене луидор, чтобы дома тоже был устроен праздничный ужин, а во-вторых, ему не терпелось показать домочадцам этого кошмарного зайца, с которым теперь было покончено. Моя бабка поджидала его, стоя на пороге, будто замечательная весть уже успела дойти до нее. -- Ну что? -- крикнула она и бросилась к мужу. Тот вытащил зайца за задние лапы и потряс им в воздухе. -- А вот что! -- Какой громадный!-- с искренней радостью воскликнула женщина. -- Больше ему не царапать мои ноги под столом! -- Да! Да!.. А кто же его подстрелил?.. Кто-то из этих господ? -- Нет! Я сам! -- Ты? -- А ты как думала?!.. Да ведь еще с какого расстояния!.. Должно быть, сам Сатана дунул вслед моей дроби!.. Клянусь! -- Нет, Жером! Это дунул Господь! -- Ну, завела свою песню! -- Послушай, Жером, и покайся!.. Этим утром я тайком от тебя молилась святому Губерту, чтобы он благословил твоих собак и ружье. Потом я окропила их святой водой, и именно это придало твоей дроби такую чудесную силу. -- Ха-ха! -- рассмеялся дед. -- Ты что? Не веришь? Мой дед иронически покачал головой. Но протестовать на этот раз не стал. -- Жером! -- продолжала моя бабка. -- Надеюсь, что после сегодняшнего чуда ты перестанешь сомневаться в милости божией. -- Пожалуй... -- ответил тот. Но бабка явно не поняла смысла, вложенного в этот ответ. -- Тогда, -- сказала она, -- раз ты больше не сомневаешься, окажи мне милость, которая меня просто осчастливит. По дороге в трактир ты встретишь церковь. Войди в нее и встань на колени. Вот и все. -- Я разучился молиться. -- Тебе будет достаточно сказать: "Господи, спасибо тебе!" и перекреститься. -- Завтра, жена, -- нетерпеливо сказал ей дед. -- Завтра уж. -- Несчастный! -- воскликнула добрая женщина в отчаянии. - Знаешь ли ты, что между сегодня и завтра лежит неодолимая пропасть? Жером, ну, сделай то, что я прошу! Зайди в церковь! Ради детей и жены войди! Скажи эти слова Богу! Перекрестись! Ничего другого я от тебя не требую... Так же, как и Господь. -- Хорошо. Завтра ты дашь мне свою книгу и я прочитаю все, что ты захочешь. -- Молитвы не в книгах, Жером. Они в сердце... Окуни пальцы в святую воду и скажи: "Спасибо!" Разве не сказал ты "спасибо" этим господам за луидор? Неужели заслуживает меньшего Господь, давший тебе здоровье, жизнь и покой? Бабка взяла мужа за руку и повела в сторону церкви. -- Нет уж, жена, -- упрямо и раздраженно произнес тот. -- Потом как-нибудь. Не сейчас. Эти господа ждут меня в трактире... А мне не хочется есть холодный суп... На вот!.. Купи хлеба, вина и мяса...Угости детей хорошим ужином... И успокойся! Обещаю: завтра я отстою и заутреню и обедню. А на Пасху исповедаюсь во всех своих грехах... Ну что? Довольна? Бедная женщина тяжело вздохнула, отпустила руку мужа, и тот ушел. Она смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду. Тогда моя бабка возвратилась домой. На сердце у нее было тяжело. И вместо того, чтобы заняться ужином, она принялась молиться. XIV В тот вечер в трактире было шумно и весело, как никогда. Охотники, как правило, на аппетит не жалуются. Бутылки сменяли друг друга, и браунбергер и йоганнесберг лились рекой. Дед с большим удовольствием восстанавливал знакомство с этой славной влагой, качество которой оценил еще тогда, когда жил богато и себе в удовольствие. За подобным занятием время пролетает быстро. Охотники из Те то и дело чокались со своим егерем. Пробило одиннадцать, а гулякам казалось, что не было и десяти. Колокол еще гудел, когда в помещение вдруг ворвался сильный ветер и чуть было не задул лампу. Холод пробежал по спинам собутыльников, а волосы их встали дыбом. Не сговариваясь, они поднялись. В тот же миг из угла, где находились ружья и трофеи, донесся тяжкий вздох. -- Что это? -- спросил один из охотников. -- Не знаю, -- ответил его товарищ. -- Похоже на стон терзаемой души. -- Пойдем посмотрим... Они направились в угол, где был заяц. Мой дед побледнел. Его снова начал бить лихорадка. Как завороженный, смотрел он на странно шевелившийся ягдташ. Вдруг одной рукой он схватился за старого охотника, а другой прикрыл себе глаза. В это время заяц просунул нос в дыру между пуговиц сумки. За носом последовала голова. За головой и сам косой. Огромный заяц, явно полагая, что находится в огороде, принялся грызть ботву подвернувшейся морковки. Одновременно он бросал на Жерома Палана ужасные огненные взгляды. Когда дед отнял руку от глаз, его взгляд встретился со взглядом зайца. Он вскрикнул, как от ожога. Затем, выскочив из трактира, бросился в поле. Заяц поскакал следом. Вышедшая из дома бабка видела, как ее муж промчался мимо, даже не взглянув на жену и не отвечая на ее крики. За ним по пятам прыгал заяц небывалых размеров. Вскоре, как два привидения, они скрылись в ночной темноте. x x x На следующее утро на том же месте, где ровно год назад было обнаружено тело Тома Пише, нашли моего деда. Он лежал на спине. Его окостеневшие пальцы сжимали горло огромного зайца, и пришлось приложить немалые усилия, чтобы их разогнуть... Золотого, полученного от охотников из Те, хватило как раз на то, чтобы купить гроб и заплатить священнику за отпевание и гробовщикам за могилу... ...Хозяин трактира умолк. -- Честно говоря, -- сказал Этцель, -- я думал, что конец будет другим. Мне казалось, что заяц все-таки превратится в рагу, и я даже спрашивал себя, надо ли убивать черта прежде, чем совать его в кастрюлю... x x x Вот, дорогие читатели, рассказ, услышанный мной от моего друга де Шервиля в моем доме на бульваре Ватерлоо, в ноябре 1853 года. После него я три ночи не мог заснуть. И лишь спустя два с половиной года, как вы можете сами судить по дате, набрался храбрости пересказать его письменно. Суббота, 22 февраля 1856 г., без четверти два часа ночи.