вами, куда вам угодно. Коррадо. Пойдет за мной? Д. Фернандо. Будьте уверены. Мне кажется, вы могли бы с ней отправиться в Катанию, к семейству... Коррадо. К какому семейству? Д. Фернандо. Разве родители Розалии умерли? Но, может быть, жив брат, Алонзо? Коррадо. Алонзо! Какое имя вы назвали... Алонзо| (Падает на стул и закрывает лицо руками.) Д. Фернандо. Коррадо, отчего это ужасное расстройство? Я не понимаю... я не знаю, что говорить... Входит монсиньор. ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ Дон Фернандо, Коррадо и монсиньор. Д. Фернандо. Пожалуйте к нам, монсиньор. Монсиньор. Ну, кто же этот друг твой? Д. Фернандо. Кто он?.. Представляю вам мужа Розалии. Монсиньор (вздрогнув). Что ты говоришь!.. Ах, если б это была правда! Но муж Розалии осужден на вечное заключение в тюрьмах Неаполя. Коррадо (быстро встает). Кто вам сказал, монсиньор? Монсиньор. Так это вы?.. Но каким образом? Вы прощены? Говорите прямо, вам здесь нечего бояться. Д. Фернандо. Мы вас спасем, во что бы то ни стало. Вы бежали? Монсиньор. Говорите, вам же лучше будет. Коррадо. Да, запираться не к чему: я бежал, Монсиньор. Вы исполнили мое желание; потому что знайте, мой милый: неверное, несчастное, опасное положение Розалии так меня трогало, что я решился, при помощи духовника королевы, просить о вашем освобождении и, наверное, успел бы в этом. Ваше бегство не расстроит моих планов, напротив. Расскажите мне подробно все, что касается вашего несчастья, тогда мне будет легче хлопотать о вашем освобождении. Ну, смелее! Рассказывайте все! Потом мы вас проводим на покой, и завтра вы будете в состоянии сделать приятный сюрприз вашей жене, которая, конечно, вас не ожидает... Я вперед радуюсь за нее. Коррадо. Ох, растравлять раны!.. Дон Фернандо уж вам сказывал, как я женился... Монсиньор. Говорил немного. Д. Фернандо. Я и знал немного. Я помню только, что вы до безумия любили Розалию, она тоже любила вас, против воли своих родителей, которым не нравился ваш пылкий нрав, ваш жестокий, буйный характер, что вы без всяких церемоний, недолго думавши, в одну прекрасную ночь похитили Розалию и женились. Вот что я знаю. Потом я уехал из Катании, и что дальше было, мне неизвестно. Коррадо. Дальше лучше было. Предоставляю вам самим изобразить и печаль и гнев ее родителей. У жены моей был брат, Алонзо. Ему удалось уговорить отца, но не в мою пользу. Честный старик охотно прощал дочь, если она меня оставит. У Розалии уж была хорошенькая дочка; ни советы, ни просьбы, ни угрозы не могли поколебать ее; тогда задумали у меня ее похитить, и Алонзо взялся за это дело. Кроме того, клеветали, доносили на меня, представили меня подозрительным человеком... Я знал обо всем и ждал беды. Однажды ночью я заметил, что кто-то крадется к моему дому. Я притаился за углом и вдруг загородил ему дорогу. Это был Алонзо. Если б он был поумнее, ему бы бежать от меня, а он стал грозить. Мне! Грозить! Несчастный! Кровь бросилась мне в голову, жилы натянулись! Я его убил на месте! Монсиньор. Продолжайте, несчастный! Коррадо. Не успел я опомниться, как уж был арестован ночным патрулем на месте преступления. Суд короток. Улика налицо; я бешено сопротивлялся полиции, я был уж и прежде заподозрен, - все это увеличивало вину. Меня присудили заключить на всю жизнь. Монсиньор. Мне кажется, судьи могли бы найти смягчающие обстоятельства в самом вашем темпераменте. Коррадо. Может быть. Я действительно никогда не мог сладить с собой, порок у меня в крови. Четырнадцать лет заключения только подлили желчи в мои жилы. Можете себе представить, что я должен был чувствовать. Мне было двадцать восемь лет, я был артист, муж, отец, и я был, как зверь, заперт в железную клетку. Воображение мое удваивало мои мучения: я представлял себе Розалию, одинокую, презренную, нищую... но молодую и прекрасную. Чем ей жить? Или милостыней, или позором. Я ревел и бесновался от ревности, меня наказывали за буйство... Я оставил дочь, Аду, - ей не было еще двух лет, больную, бледную, как восковой ангел. Иногда мне представлялось, что она лежит во гробе, усыпанная гиацинтами; иногда, покрытая рубищем, на руках матери, протягивает свои ручонки к проходящим; чаще я видел, что она хорошо одета, резвится, прыгает в богатом доме, рассыпает дочерние ласки богатому синьору, любовнику ее матери... Эта последняя безотвязная мысль, этот страшный сон доводили меня до горячечного бреда... Монсиньор. Верю. И в самом деле, если воображение вас не обманывало... Ах, бедный!.. Но что ж далее? Коррадо. Далее я задумал бежать. От постоянного напряжения мозга я захворал медленной лихорадкой. Смотритель перевел меня в другое помещение, получше. Я выздоровел, но нарочно притворялся больным, чтобы за мною было менее присмотра. Так и случилось. Надо знать, как изощряются все способности заключенного! Мне удалось постепенно и с невероятными усилиями расшатать решетку в окне; потом осталось только ее вынуть. Я спустился во двор тюрьмы, потом в поле... Д. Фернандо. Отлично! Монсиньор. Воображаю, что вы почувствовали на свободе. Коррадо. Нет, не можете. Надо быть погребенным четырнадцать лет; нужно считать эти долгие года, считать часами, жаждать свободы, семьи, воздуха, солнца! Мне показалось, что я ожил. Я шел всю ночь, поутру скрылся в ущелье. Один добрый человек дал мне это платье, другой, побогаче, Дал мне несколько денег, и таким образом, по гребню Апеннин, я добрался сюда. Монсиньор. Провидение привело вас прямо к жене. Д. Фернандо. Смелее, мой друг! Коррадо. О! Смелости во мне было много, и теперь еще осталась... Но когда я узнал, что моей Ады нет с матерью у этого доктора... Монсиньор. Вашей Ады?.. Постойте... Судя по вашим словам, девочке, должно быть, шестнадцатый год... Коррадо. Да. Монсиньор. Это лета той девочки, у которой Розалия гувернанткой... Но сами посудите, законная дочь Пальмиери давно умерла... Д. Фернандо. Неужели? Монсиньор (подходя к столу). Вот свидетельство о ее смерти, я предъявлял его доктору и... Коррадо (вспыхнув). Кто же мать этой девочки? Монсиньор. Ну, это... Коррадо. Ради спасения души вашей, говорите прямо! Монсиньор. Боже мой, какой вы горячий!.. Не в моих правилах предполагать в людях дурное; но я хочу только сказать, что эта мнимая дочка не ваша ли Ада... Коррадо. Ада? Д. Фернандо. Чорт возьми!.. Это невозможно. Монсиньор. Как знать! В числе различных предположений для объяснения этого таинственного дела... Коррадо. Чтоб моя Ада называла отцом другого? Любила другого?.. Значит, видения мои не были адским бредом? Д. Фернандо. Поверьте мне, вы заблуждаетесь. Монсиньор. Нет ли каких примет, по которым вы можете узнать свою дочь? Коррадо. Ах! Какие приметы! Я говорю вам, что она была двух лет, когда я ее оставил. Монсиньор. Да, конечно... Но отцу не нужно примет, сама природа... Коррадо. Да, сердце мне скажет... Но ведь четырнадцать лет... Монсиньор. Расспросите Розалию; как мать она ответит вам за дочь; как жена - сама за себя. Коррадо. За себя?.. Монсиньор. Это ваши права, Коррадо. Мои права? Не знаю, монсиньор; скажу вам только: как страстно я ни желал, что я ни делал для того, чтобы видеть Розалию, но теперь, когда я близок к ней, я готов бежать опять в тюрьму. Монсиньор. Зачем? Коррадо. Не знаю. Д. Фернандо, Смелей, Коррадо! Вы очень взволнованы, очень слабы; вам теперь хорошенько поужинать и отдохнуть попокойнее. Монсиньор. А ты позаботься хорошенько о том и о другом. Потом завтра... Не унывайте, милосердие божие велико. Коррадо. А правосудие?.. Милосердие божие или правосудие привлекло меня сюда?.. Вы завтра узнаете! (Уходит с д. Фернандо.) Монсиньор. Завтра лев со свежими силами... И мы, синьор доктор, поговорим с вами. (Уходит.) ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Декорация первого действия. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Входят монсиньор, за ним Агата. Монсиньор. По крайней мере сегодня доктор дома? Агата. Я уж докладывала монсиньору, что в этот час он делает визиты больным. Он воротится нескоро; он лечит больных и вместе с тем развращает их души своими утешениями. Монсиньор. Уж недолго ему. Агата. Дай-то бог! Вам и сегодня угодно ждать его? Монсиньор. Ну, нет. Позови мне эту женщину. Агата. Сейчас. Когда этот соблазн кончится? Монсиньор. Скоро. Агата. Ах, кабы! (Уходит налево.) Монсиньор. Соблазн, может быть, и увеличится. Это зависит от того, что ответит мне Розалия. Драма может и кончиться, и только что начаться. Увидим. Входит Розалия. ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Монсиньор и Розалия. Розалия. Вы меня звали. Но со мной ли вы желаете говорить, может быть с доктором? Монсиньор. С ним вчера я уж говорил довольно. Розалия. Даже слишком. Монсиньор. Может быть. Но вы не беспокойтесь; я уже не имею более надобности упрекать вас; вашему пребыванию в этом доме, благодаря провидению, наступает конец. Розалия. Да, я знаю, что монсиньор по доброте своей приказал моему благодетелю прогнать меня. Я бы могла жаловаться на вас светской власти, могла бы одним словом, одним даже дуновением снять с вас маску ложной святости и открыть лицемера! Вы знаете, хорошо знаете, что я добродетельна, с глазу на глаз со мной вы должны в том признаться; вы даже не смеете глядеть мне в лицо так прямо, как я на вас смотрю... Этой победы с меня довольно, монсиньор... я не хочу упорствовать, не хочу вредить другим дорогим для меня особам... я удаляюсь. Монсиньор. Вы удалитесь, если вам угодно, но уж никак не одна. Розалия. Кто же меня будет провожать? Монсиньор. Муж ваш. Розалия. Какие шутки, монсиньор! Монсиньор. Никаких, моя милая. Розалия. Вам уж известно, в каком позорном месте находится человек, бывший, к несчастью, моим мужем. Монсиньор. Бывший? Он и теперь ваш муж, дочь моя. Он не мог жить без вас: в порыве отчаяния, с божьей помощью, он сокрушил свои оковы... мало вам этого? Ну, так я вам скажу, что со вчерашнего вечера он гостит у меня. Розалия (с крайним изумлением). Коррадо?.. Возможно ли?.. Правда ли? Монсиньор. Такими важными делами не шутят. Розалия. Коррадо здесь?.. Но как? Зачем? Кого он ищет? Монсиньор. Семью свою. Розалия. Семью свою? Монсиньор. Именно. Однако я удивляюсь, я возмущаюсь, видя, с каким неудовольствием вы слышите от меня новость, которую я так спешил передать вам, - я сам так радовался. Всякая жена благодарила бы меня. Розалия. Всякая, кроме меня. Монсиньор. Вы подумайте хорошенько о том, что вы говорите! Розалия. А вы, прежде чем осуждать, знайте... Монсиньор. Я знаю, что Коррадо убил вашего брата, но... Розалия. И после этого вы можете думать, что у него есть семья! Что я жена его! Что я должна итти за ним! Монсиньор. Конечно, я так думаю, меня закон заставляет так думать. Я понимаю, что положение ваше нелегко: четырнадцать лет жить без мужа, найти себе утешение, и вдруг является муж... не совсем приятно, но что ж делать, нужно терпеть. Все-таки вам лучше отправиться с мужем, чем одной и с позором. Розалия. Лучше последнее. Монсиньор. Вы не имеете права выбирать. Разве вы забыли, что Коррадо ревнив и бешен... Розалия. Он хочет заставить меня силой... Монсиньор. Он и не думает, он так любит вас; но не следует ударять огниво о кремень, если боишься искр. Чем ждать его здесь, вы сами подите к нему... или, лучше сказать, пойдемте, я провожу вас в его объятия. Розалия. Я? В его объятия? Монсиньор. Слушайте. Теперь мужу вашему бояться нечего; здесь его не знают и не найдут. Потом я обещал ему выхлопотать освобождение, - я успею в том. Под другим небом вы можете быть счастливы. Вы видите теперь, что я плачу добром за зло. Ну, послушайтесь моего совета, пойдемте! Розалия (подумав). Невозможно. Монсиньор. Смотрите, он сам придет, он уж недалеко. Розалия. Недалеко? Он? Ах, нет... Монсиньор. И вы должны будете отвечать на его вопросы, на многие вопросы... например: чья это девушка? куда девалась его маленькая Ада? Розалия (с испугом). Ада? Монсиньор. Конечно... Он ее любит, хочет ее видеть... Во всяком случае, я очень рад, что успел предупредить вас. Немного времени остается вам, чтоб справиться с своей совестью и приготовиться к разговору, который, конечно, будет нелегок для вас и может превратиться в допрос, который делает судья преступнице. Прощайте, синьора! Розалия. Что же вы ему скажете? Монсиньор. Что вы страстно желаете его видеть. Розалия. Нет, скажите ему лучше, чтоб он не приходил, чтобы он уважил мое положение, чтобы пожалел меня. Монсиньор. Как вы советуете мне подобную глупость? Ранить льва, когда слышно уж его рычание? Нет, одумайтесь, моя милая, и примите его с кротостью. (Уходит.) Розалия. Коррадо! Я увижу Коррадо!.. Не сон ли это? После той страшной ночи! После стольких лет увидать его, говорить с ним! Сегодня! Здесь! У меня нехватит силы, нехватит слов, нехватит смелости смотреть на него! Монсиньор говорил правду, он будет о многом спрашивать; а как, с каким лицом мне отвечать ему? Что сказать о дочери? Ничего? Или все? К несчастью, доктора нет дома, не с кем посоветоваться. Бежать или спрятаться? Не будет ли хуже? Да и вправе ли я бежать, оттолкнуть его, отказать ему в утешении, которого он ищет? Разве я не любила его, не бежала с ним от родителей? Ах, если б не странное, ужасное положение, в котором я нахожусь, я бы открыла ему свои объятия... Но, боже! Он придет отнять у меня, разрушить... Входит Эмма. ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Розалия, Эмма. Эмма (подходит близко). Что с вами, Розалия? Розалия. Ничего, милая Эмма. Эмма. Ничего? Правда ли?.. Мне кажется, что вы сегодня печальнее обыкновенного, и это мне неприятно. Хоть поцелуйте меня, разве я не стою? Розалия целует ее. Ах, у вас слезы! О чем вы плачете? Что вы так смотрите на меня? Не бледна ли я? Не думаете ли, что я больна? Розалия. Нет. Эмма. Так что же вы? Вот и отец тоже что-то задумался. Меньше бывает дома, а когда воротится, такой скучный, молчаливый... Боже мой! Что с ним? Он сердится на меня? Я огорчила его? Розалия. Вы? Бедная, чем же? Эмма. Может быть, вы ждете какой-нибудь беды? О, говорите, если знаете! Говорите! Розалия. Беды?.. Не думаю... Бедная Эмма! Вы очень любите отца? Эмма. Я его люблю так, что и выразить не могу. Помните, когда он отправил меня в институт, в Неаполь, долго ли я там осталась! Я не могла больше выдержать разлуки с ним... Послушайте меня, я никогда не выйду замуж; я не могу понять, как дочь может оставить родителей и итти за человеком, которого едва знает!.. Это дурная дочь! Что с вами, Розалия? Что вы нахмурились? Я говорю глупо? Розалия. Напротив, дочь моя! Эмма. Ах, как мне это нравится, - дочь! Сколько раз я вас просила называть всегда меня дочерью, а вы все забываете. Зачем же это? Послушайте, что я вам скажу, только не браните меня. Однажды, то есть не однажды, а несколько раз, я видела во сне, что вы и мой папа - муж и жена и что я сижу между вами, и так я счастлива... Поутру просыпаюсь, бегу к папа в кабинет, он сидит один, - и долго я плачу на груди его. Розалия в сильном волнении, не в силах выговорить ни единого слова, горячо обнимает Эмму и быстро убегает в свою комнату. Она ушла от меня... но как она меня обнимала! Ах, если б сбылось то, что я видела во сне! Да и не во сне, сколько раз я думала о том же и наяву... Отчего ж бы этому не случиться? (Садится и в задумчивости закрывает глаза руками.) Входит Коррадо. ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Эмма и Коррадо. Коррадо (в дверях). Где ж она?.. Она не хочет меня видеть? (Входя в комнату, замечает Эмму.) Девушка? Может быть, она... (Тихо подходит к ней и, чтоб лучше рассмотреть, берет ее за руку, чтоб открыть ей глаза.) Эмма (встает со стула и в испуге отходит). Чужой человек... Кто вы? Кого вам нужно? Вы к пап_а_? Коррадо (быстро). А кто ваш папа? Эмма. Он отличный человек. Коррадо. Да кто же наконец? Эмма. Он всем здесь благодетель, доктор Арриго Пальмиери. Коррадо. Пальмиери? Эмма. Вы его не знаете? Коррадо. Желал бы познакомиться. Эмма (отходя дальше). Ну, так... Коррадо (подвигаясь к ней). Ну, так... что же? Эмма. Не подходите ко мне. Коррадо. Отчего же? (Пристально смотрит на нее.) Эмма. Ах, ваши глаза, точно угли, - не глядите на меня! Коррадо. Нет, мне нужно глядеть на вас. Эмма. Нужно? (Хочет закрыть глаза.) Коррадо. Дайте мне поглядеть на вас! В вашем лице я ищу сходства с моей дочерью. Эмма. У вас есть дочь?.. Ну, так я меньше боюсь вас: отец не бывает злым человеком. Коррадо. Это правда! И я был бы добрее, если б дочь моя была со мною. Эмма. Вы ее потеряли? Коррадо. Да; но я найду ее, если только она жива. Позвольте поглядеть на вас. (Смотрит на нее пристально, с напряженным вниманием.) Нет, я сумасшедший! Припомнить невозможно. Как вас зовут? Эмма. Эмма. Коррадо. Эмма? Эмма. Разве вам не нравится это имя? Коррадо. Нет; но лучше, если б вас звали Ада. Эмма. Отчего же Ада? Коррадо. Это имя моей дочери. Вас никто так не называл? Эмма. Никто. Коррадо. И ваша мать даже? Эмма. Моя мать на небе. Коррадо. На небе?.. Она была жена доктора? Эмма. Да, и умерла при моем рождении. Коррадо (про себя). Ложь! Вот оно, ужасное сомнение! Ада умерла, законная дочь доктора умерла... Чья же эта?.. Розалии? Целовать мне ее или... (Подходит к Эмме.) Эмма (в испуге). Вы меня пугаете! Коррадо. Нет, дитя мое, не бойтесь. Эмма. Но ваши глаза такие страшные. Коррадо. Не всегда они страшны, в них бывает и любовь, бывают и слезы, - много слез, горьких слез! Поглядите на меня. Эмма. Когда вы говорите нежно, я вас еще больше боюсь. Коррадо. Все страх да боязнь! Вы сами сказали, что отец не может быть злым... Ну, я вас буду называть Ада, а вы зовите меня отцом. Я хочу быть вашим отцом. (Подходя.) Эмма (удаляясь). Вы мой отец? Коррадо (горячо). Ведь если не я, так горе вам! Горе вам! Эмма. Ах, боже мой, помогите! Входит Розалия. ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ Розалия, Эмма, Коррадо. Розалия (не замечая Коррадо). Что с вами, Эмма? (Увидав Коррадо, вскрикивает от ужаса, прижимает Эмму к своей груди, потом уводит Эмму в ту же дверь, откуда вышла, и, возвратясь, остается на пороге с поникшей головой.) Коррадо. Розалия! Она закрывает лицо руками. Я не привидение, чего меня бояться? Ты не хотела сама притти ко мне, так должна была приготовиться принять меня у себя. Твое поведение непонятно. Я не знаю, чего ты испугалась, - меня ли, или того, что застала меня с этой девушкой, которую я считаю нашей дочерью. Розалия. Адой? Ты в бреду. Она говорила тебе, что ее зовут Эммой? Коррадо. Говорила. Розалия. Что она дочь доктора Пальмиери? Коррадо. Говорила; но ты подтвердишь ли? Розалия. Подтверждаю. Коррадо. Тем хуже для тебя. Она дочь доктора Пальмиери? Но единственная законная дочь доктора умерла давно. Теперь я тебя спрошу, и ты мне ответишь: кто же мать этой девочки, которую ты так поторопилась спасти от моей ревности? Розалия. Кто ее мать? Не знаю. Я была в крайней бедности, когда взяли меня к ней в гувернантки, и не считала себя вправе требовать ее метрического свидетельства. Спроси у ее отца. Коррадо. Спрошу. Теперь другой вопрос: где Ада? Что ты с ней сделала? Розалия. Странный вопрос! Что я с ней сделала? Она умерла. Коррадо. Ада умерла? Розалия. Да, умерла. Бедной жене преступника, презираемой всеми, недоставало милостыни для прокормления себя с дочерью; она умерла от нужды. Коррадо. Моя Ада?.. И так равнодушно ты объявляешь мне о ее смерти? Ты! Мне? Не верю. Где свидетельство о ее смерти? Розалия. Ступай в Катанию и спроси там. У меня ты не имеешь права спрашивать отчета; ты нас бросил. Коррадо. Я вас бросил?.. Я?.. Для чего же я четырнадцать лет сгибал душу и тело под тяжестью цепей и не издыхал, как лошадь? Для чего я терпел удары и бичеванье? Что берегло мою жизнь, если не надежда увидать тебя, увидать дочь. Зачем же я пилил и ломал железные решетки? Зачем, не боясь смерти, тащился я по лесам и оврагам, еле двигая свои израненные цепями ноги? Куда стремился я? В дом, где оставил жену. Кого искал я? Розалию, мою первую любовь, единственную женщину, которую любил я с таким жаром, - и так недолго. Ах! Да, Розалию, чтобы сказать ей: "Смотри, сколько я страдал, и прости меня!" Смотри, что я перенес, чтобы дотащиться до твоих ног (падает на колени), и будь великодушна, подыми меня и иди со мной. Розалия. С тобой? Нет. Я тебя очень жалею, но ты нас жалел ли? Ты знал, что у тебя дочь, больная, слабая, что у тебя жена, которая для тебя покинула родителей и покинута всеми. Ты не хотел пожалеть нас, не хотел сдержать своего буйного характера! Ты знал, что мы дышим только тобою, что без тебя мы погибнем от голода, стыда, унижения! Ты забыл нас и помнил только о мести. Ты убил моего брата... Коррадо (медленно подымаясь). Не произноси этого имени!.. Оно не переставало звучать в душе моей самым горьким упреком... Алонзо хотел лишить меня всего и отнял, у меня все... Это преступление... но я страданиями искупил его. Розалия. Ты думаешь? Не буду спорить с тобой... Но ведь позор преступления вечен, неизгладим, он переходит по наследству к невинным детям... Тюремщики, заковывая твои цепи, расковали наши брачные узы... Коррадо. Нет, Розалия, закон не таков. Розалия. Закон? А разве время не закон? Разве сердце не закон? Коррадо. Так спроси свое сердце. Если пугают тебя пересуды, предрассудки общества, мы обманем общество. Мое имя позорно, я переменю его... Мы пойдем, мы укроемся в далекие, неизведанные страны, куда только тебе будет угодно... Розалия. Коррадо, вспомни, нас разделяют два призрака: брат и мать моя: она не перенесла его смерти и умерла, проклиная меня... И несмотря на то, если бы ты пришел тогда, я пошла бы за тобой... Но четырнадцать лет! Время имеет свои права... Будь справедлив!.. Был у меня дом родительский, ты разрушил его; не отнимай же у меня этого убежища, удались! Коррадо. Удалиться одному? Оставить тебя в этом доме? Невозможно! Если ты боишься осуждений, которые падают на мое имя, то ты должна бояться и тех осуждений, которые могут пасть на твое имя. Розалия. Что ты говоришь? Коррадо. Я говорю о том, о чем молчал до сих пор, - я все утешал себя несбыточными мечтами... Я испытывал твое сердце и нашел его закрытым для меня и неумолимым. Я говорю о том, что если ты еще будешь упорствовать, будешь отказываться итти со мной, я в самом деле подумаю, что я мертвец, что я как призрак явился выведать твои тайны и разрушить твою радость, твое счастье. Розалия. Мою радость, мое счастье? Коррадо. Я подумаю, что этот новый дом для тебя приятнее старого, что ты прячешь в нем свою новую любовь, свою новую дочь. Розалия. Прекрасно! Думай это! Думай все, что хочешь! Я уж тысячу раз оклеветана по твоей милости. Никто не верил в добродетель, в самоотвержение женщины бедной, одинокой, замужней, но живущей без мужа... Присоединись к клеветникам: брось и ты комок грязи мне в лицо, делай то, что другие. Коррадо. Я хочу смыть ее с тебя. Ради бога, иди за мной, пока я не встретился с этим человеком. Спаси меня, спаси и его! Розалия. Ты хочешь решиться на новое преступление? Коррадо. Ах, боже мой! Но зачем же раздувать огонь? Зачем же дразнить аспида? Я не хочу преступления, я хочу владеть собой; но кровь моя меня не слушает. (С отчаянием.) Розалия, пойдем! Розалия (в испуге). Пожалей меня! В дверях показывается Пальмиери. Ах, он! ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ Розалия, Коррадо, Пальмиери. Коррадо. Он! Это он? Пальмиери? Пальмиери. Я, а вы кто такой? Коррадо. Муж, который требует жену свою. Пальмиери (с изумлением). Коррадо? Коррадо. Коррадо, который будет судить вас обоих. Пальмиери (холодно). Судите! ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Декорация первого и третьего действия. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Коррадо и д. Фернандо. Коррадо (сидит у стола). Друг мой, еще раз прошу вас, оставьте меня в покое. Д. Фернандо. Я тоже еще раз прошу вас сказать мне хоть что-нибудь о вашей встрече. Во-первых, это и меня очень интересует, во-вторых, мне хочется исполнить желание дяди: он ждет вашего ответа с большим нетерпением. Коррадо. Монсиньор слишком беспокоится, и не знаю для чего. Что отвечать мне? Что сказать, коли я ничего не знаю? Д. Фернандо. Вы не видали Розалию? Коррадо. Видел. Д. Фернандо. Что ж она говорила вам? Коррадо. Много, но понял я одно. Д. Фернандо. Что же именно? Коррадо (указывая на сердце). Это здесь, мой друг. Д. Фернандо. И не выйдет оттуда? Коррадо. Не разорвав сердца, не выйдет. Д. Фернандо. Если так, я не смею спрашивать. Но дочь? Коррадо. Чья дочь? Д. Фернандо. В том-то и вопрос... Вы ее разглядели? Коррадо. Да. Д. Фернандо. Какое же впечатление произвела она на вас? Коррадо. Разве можно передавать впечатления? Мне хотелось и целовать ее, и убить. Д. Фернандо. В одно и то же время? Коррадо. Да. Д. Фернандо. Значит, совершенный мрак? Коррадо. Ужасный! Жду разъяснения от доктора, а он не очень торопится. Я жду его с тоской, с лихорадкой. Мы должны говорить с ним здесь; вот почему я прошу вас уйти, прошу в третий раз, не заставьте просить в четвертый! Д. Фернандо. Не заставлю. Но мне хочется, чтобы вы успокоились, чтобы вы хорошенько подумали о своих обстоятельствах, которые могут быть очень серьезны. Я уж видел несколько конных жандармов, которые, вероятно, явились, чтоб... Коррадо. Арестовать меня?.. Тем лучше!.. У кого уж нет семьи, тому можно и умереть. Я жил для жены и дочери; иначе разве я не разбил бы себе голову о каменные стены моей темницы, за неимением другого средства. Но знайте, что у меня есть и другое, лучшее средство, есть оно у меня и теперь... мне нужно только несколько минут, чтоб устроить свои дела в этом доме, и потом... Д. Фернандо. Все это и загадочно и страшно. Но подумайте, что во всяком случае вы не имеете права ни наказывать, ни мстить. Коррадо. Кто вам говорит о том или о другом. Д. Фернандо. Надо же пожалеть и Розалию: не сама же ока вас бросила. И жена и вдова в одно и то же время!.. Девятнадцать лет... Как бы вы поступили на ее месте? Коррадо. Легко рассуждать тому, кто не страдает. (С нетерпением.) Что ж он нейдет? Что ж он нейдет? Д. Фернандо. Он придет; но я боюсь последствий вашего разговора. Что, если он будет так глупо благороден, что признается вам... Ах, боже мой!.. Что вы тогда сделаете? Коррадо. Разве я знаю, что он будет говорить?.. Что я стану делать? Разве пуля, пока она еще не вылетела из ружья, знает, куда она попадет? Идите же; мне нужно подумать, прежде чем говорить с доктором. Д. Фернандо. Это справедливо. Подумайте и посоветуйтесь со своей совестью. Мужайтесь, мой бедный друг. (Жмет ему руку и уходит.) Коррадо. Я не имею права наказывать, а тем более мстить... я согласен. Розалия, брошенная мной на краю бездны, без опоры, слабая, могла поскользнуться, упасть... не спорю. Розалия желала моей смерти, ждала ее со дня на день, как приятную весть, чтоб быть свободной, счастливой... и... Но что ж нейдет этот доктор? Что он мучит? Они, вероятно, советуются, как обмануть меня... О, горе им, если они не сознаются... горе! (Увидав Пальмиери.) Вот он наконец! Господи, помилуй нас! ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Коррадо и Пальмиери. Пальмиери. К вашим услугам. Извините, что заставил ждать, но мне нужно было приготовиться к этому неожиданному разговору и спокойно обдумать все, что я должен сказать вам. Коррадо. Я так и полагал. Пальмиери. Для меня решение этого дела очень не легко. Я не мог положиться в этом случае на одного себя, я должен был соображаться с чужой волей. Коррадо. С Розалией? Пальмиери. Именно. Я так и сделал. Вот наше общее решение: человек провинившийся должен уметь загладить свои проступки даже ценою собственной жизни. Коррадо. Это ваше признание? Пальмиери. Нет еще. Я говорю о вас. Коррадо. Обо мне? Но прежде всего, сделайте одолжение, покажите мне метрическое свидетельство вашей дочери. Пальмиери. Вы требуете невозможного, у меня нет детей. Коррадо. Нет детей? А эта девочка? Пальмиери. Этот ангел-девочка?.. Она считает себя Эммой, и другие тоже... Она Ада. Коррадо. Ада? Пальмиери. Ваша дочь. Коррадо. Ада жива? Она здесь? Я ее видел? (Едва стоит на ногах.) Пальмиери. Вы теряете силы? Вы дрожите? Коррадо. Есть радости, от которых можно умереть... но я буду жить... теперь только я живу. Моя Ада так хороша! Но зачем она считает вас своим отцом? Зачем любит? Вы не говорите; я не хочу и знать. Вы мне ее возвращаете - и довольно. Остальное я вам прощаю, прощаю, все... и всех... Я бегу к ней! Пальмиери. Подождите. Коррадо. Я вам повторяю, что мне больше ничего и нужно. Пальмиери. Но мне нужно знать, стоите ли вы Ады. Коррадо. Если не стоил, так буду стоить. Пальмиери. Я надеюсь, увидим. Успокойтесь и подумайте хладнокровно о том, что я вам скажу, я еще очень мало сказал вам. Сядемте лучше. Коррадо. Говорите. Пальмиери. Лишнее рассказывать, как мы встретились с Розалией. Это случилось через несколько месяцев после вашего заточения. Я узнал ее в горе, в бедности, покинутую родными. Ее положение меня тронуло, и я решился помочь ей. Я сам был в несчастии, недавно я потерял жену и дочь Эмму. Я был не в таком положении, чтоб думать о любви, но, признаюсь вам, если б Розалия была свободна, я бы женился на ней, чтоб дать ей положение в обществе. К несчастию, она была скована с вами... С чувством сожаения глядел я на Аду, - она была несколько похожа на Эмму и День ото дня привязывалась ко мне, быть может и оттого, что я ласкал ее. Вскоре я убедился, что Ада была одна из тех нежных, болезненных, нервных натур, для которых всякие сильные впечатления и радости и горя равно губительны. Я думал: "Бедная малютка! Когда ты вырастешь, ты спросишь об отце. Что тебе ответит мать твоя? Что тебе скажут чужие? Увы! постоянная мысль будет портить каждую твою радость, каждое чувство, прерывать твой сон; а позже, когда душа запросит любви, кто ответит тебе любовью?.. Кто даст свое имя дочери преступника?" Я начал думать, как помочь ей, и однажды сказал Розалии: "Вы добрая мать; если хотите, я заставлю общество уважать Розалию. Если я не могу восстановить вашего положения, я могу сделать это для дочери, - могу дать ей беспорочное имя, - свое имя. Я буду думать, что моя дочь не умирала, и в вашей Аде буду обнимать свою Эмму". Так и сделалось - теперь судите меня! Коррадо. Без сомнения, все это благородно... и тем более, если вы не ждали награды... Пальмиери. Ждал от вас. Коррадо. От меня? Но я скажу вам, что доброе дело теряет всю свою цену, когда нарушается чужое право. Синьор! У этой девочки был отец. Пальмиери. Извините, я никак не могу убедиться в этом; я не знаю разницы между вечным заключением и могилою. Во всяком случае, если я даже и нарушил чужое право, то с добрым намерением; если я сделал проступок, то благородный. Коррадо. Который вы и загладите, как сами сказали. Пальмиери. Слова мои относились к вашим проступкам, которые важней моих, - искупить их ваша обязанность. Розалия, ваша жертва, подает вам высокий пример твердости. Чтобы скрыть обман, чтобы уверить всех, что моя Эмма жива, Розалия должна была отказаться от прав и радостей матери. Коррадо. Розалия отказалась? Но вы понимаете, что я не могу и не хочу отказываться. Пальмиери. Вы откажетесь - это необходимо. Коррадо. Необходимо? Пальмиери. Как же иначе? Я не знаю, где вы найдете слов для разговора с этим нежным, робким созданием. Что вы ей скажете? Честный человек, которого ты уважаешь и так горячо любишь, не отец твой; твой отец я, - я убил твоего родного дядю; я протягиваю к тебе руки, израненные кандалами, - я не прощен, я бежал, - каждый день, каждый час меня могут схватить и отправить в тюрьму, я твой отец. Если ты умрешь от жалости, от горя, мне нужды нет, - только бы обнять тебя. Коррадо. О, ради бога, молчите! Пальмиери. Я буду молчать, лишь бы заговорило ваше сердце. Коррадо. Вы его истерзали и хотите, чтоб оно заговорило. Пальмиери. В таком случае кончим разговор. (Подходит к двери и знаком приглашает войти кого-то.) Коррадо. Что это значит? Пальмиери. Вы увидите. Я исполнил долг мой - исполняйте свой. Судите, милуйте, казните - все, что вам угодно. Вы хотите разрушить весь мой труд? Вы имеете на то право; я его не оспариваю. Я признаю за вами право убить вашу дочь. Смотрите, она идет; бедная, великодушная мать ведет ее на ваш суд. Коррадо. Ах! (Закрывает лицо руками.) Пальмиери. Будьте тверже! Одним словом вы можете убить два сердца. Коррадо. Что за мука! Входят Розалия и Эмма. ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Пальмиери, Коррадо, Розалия, Эмма. Эмма (не замечая Коррало, подбегает прямо к Пальмиери). Наконец-то я тебя нашла, гадкий папа! Я одной минуты не могу быть без тебя и очень обрадовалась, когда Розалия позвала меня к тебе. Не приласкаешь ли ты меня хоть немного? Пальмиери. Мне нужно кой-что сказать тебе... но я заговорился с этим человеком... Эмма (увидав Коррадо, с испугом). Он опять здесь? Пальмиери. Разве ты его боишься? Эмма. Очень боюсь. Я уж его раз видела, и Розалий насилу спасла меня от него. Коррадо. Но тогда я... Розалия не сводит глаз с Коррадо. Эмма. Что я вам тогда сделала? Представь, папа, он говорил, что меня должно звать не Эммой, а Адой... Коррадо. Потому что... (Встретив взгляд Розалии, останавливается.) Эмма. Потому что так зовут вашу дочь, так каждую девушку и звать Адою?.. Хотел обнять меня, хотел, чтоб я называла его отцом... Пальмиери. А ты не хочешь, чтоб он был твоим отцом? Эмма. Я бы умерла сейчас же. Но ведь ты мой отец. (С криком и дрожа от страха.) Ты, это правда? Не оставляй меня! Я останусь с тобой всегда, всегда! (Обвивает его шею руками.) Пальмиери (кладет ей руку на голову). Всегда. Эмма. Всегда?.. Ах, как это хорошо! Но пойдем отсюда, у меня болит сердце, когда я вижу этого человека... Пойдем, ты хотел что-то поговорить со мной. Пальмиери. Поди в кабинет... я сейчас приду. Эмма. Не заставляй меня дожидаться. (Уходит.) Пальмиери (Коррадо). Подумайте хорошенько о том, что вы слышали и видели. (Уходит; некоторое молчание.) Розалия. Коррадо, ты ничего не имеешь сказать мне? Коррадо. Много. Но мне приказано подумать о том, что я видел и слышал; человек, покрытый плотью, одаренный такими же, как и я, страстями, велит мне подумать. Он приказывает моему сердцу молчать, когда оно хочет стонать, и приказывает ему говорить, когда оно умерло. Да, я видел и слышал. Я видел мою дочь, прекрасную, как ангел, мою дочь, которая боится и ненавидит меня, не зная меня и не замечая, что я дышу только ею. Моя дочь любит другого, ласкает, целует, обнимает его... и ты дозволила ей это. Вместо того, чтобы научить ее плакать о моем несчастии, молиться за бедного заключенного, ты взлелеяла в ее сердце ложное, лживое чувство, противное природе и законам. Розалия. Коррадо, я думала, что я вправе возвратить этой несчастной то, что ты у ней отнял, - доброго отца и честное имя. Коррадо. Доброго отца?.. Да, я должен удивляться тому, что сделала ты, что сделал Арриго... но разум рассуждает так, а сердце иначе. Есть наказания, превосходящие всякую меру преступления, оскорбляющие человечество. Можно ли отцу, который, после стольких лет разлуки, встретился с дочерью, приказать быть равнодушным, немым? Я не камень... Я молчал, окаменел... но кровь опять заговорила во мне; теперь я чувствую и горесть и ревность, ужасную ревность. Отдай мою дочь! Розалия. Разве ты не слыхал? Твоя дочь умрет. Коррадо. Не умрет. Я расскажу ей мои страдания, мою тоску, мои угрызения. Если она добра, она согласится быть моим ангелом-утешителем. Да! Мне нужно, чтоб чистая, белая рука разгладила мое чело, освежила мою кровь, чтоб она вела меня и поддерживала. Пусть это будет только один раз, но позвольте прижать к груди мою... нашу Аду, потом я убегу. Розалия. Один только раз! Но что будет с ней после? С Адой? Ах, Коррадо, невозможно! Ты говоришь мне о своих жестоких страданиях - я их вижу, чувствую; но не видишь и не чувствуешь ты моих страданий. Ты хочешь сказать нашей Аде, что ты ее отец? Но сказала ли я ей, что я ее мать? Чтоб избежать вопросов от нее: кто я, что я сделала, где отец, - я лишила себя прав и радостей матери и взяла должность гувернантки, няньки, служанки... Часто в тишине ночи я украдкой подходила к ее постельке, чтобы взглянуть на нее глазами матери; я целовала ее со страхом и скорей бежала прочь, - в моих ушах постоянно звучали крики общества, которое в Катании, здесь, везде ославило меня падшей женщиной. Коррадо (вздрогнув). Тебя?.. И все это за меня! Розалия. Хорошо, что ты это понимаешь; пойми же, что ты не должен отнимать у меня того, что мне стоило такого самоотвержения. Нет, ты не лишишь твою дочь тех удобств, которые так нужны для ее слабого сложения; не возьмешь ее делить с тобой бесславие и черствый хлеб подаяния; не поведешь ее в горы, где она должна трепетать каждую минуту, что тебя откроют, поймают, убьют у ее ног... Ах, нет, Коррадо! Если ты не слушаешь мольбы матери, не трогают тебя слезы жены, так пожалей няньку, которая сберегла твою дочь! (Становится на колени.) Коррадо. Ты на коленях! Предо мной! Встань, Розалия, встань! Розалия (вставая). Ну, слушай, Коррадо, вот мое решение! Пусть наша Ада всегда будет Эммой и останется у благородного человека, который дал ей свое имя. Что касается меня (жена - раба), пусть так и будет, я не жалуюсь, - я же иду за тобой в горы, в темницу, на эшафот, если хочешь. Коррадо. Ты пойдешь за мной?.. За мной? Розалия. Разве ты не нуждаешься в руке, которая бы разгладила твое чело, освежила твою кровь, которая бы тебя вела и поддерживала? Вот та рука, которую ты ищешь, вот она; возьми ее, она твоя! Коррадо. Я не достоин коснуться ее! Розалия. Бедный Коррадо! Забудь хоть на минуту прошлое... и успокой свою горячую голову на груди моей. Поди ко мне, несчастный Коррадо. Коррадо (обняв Розалию). Розалия! Какое блаженство! Розалия. Я тебе простила, все простила! Ты решился? Не правда ли? Коррадо. Да, я решился; я не в силах более противиться тебе; железная душа моя растопилась в слезах на груди твоей. Входит монсиньор. ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Коррадо, Розалия, монсиньор. Монсиньор. Извините, вы, вероятно, меня не ожидали. Но, кажется, я пришел в добрую минуту, чтоб принять участие в вашей назидательной беседе. Розалия. Вы пришли прервать ее... но немного поздно; к моему счастью, все разговоры кончены, и мы во всем согласны. Не правда ли, Коррадо? Коррадо. Да. Розалия. Порадуйтесь, монсиньор, и позвольте мне удалиться. (Уходит.) Монсиньор. Вы ее простили? Коррадо.