Вы, монсиньор, ошибаетесь: она меня простила. Монсиньор. Прекрасно, взаимное оставление грехов - дело христианское. Но я слышал, стоя за дверью, - так как я пришел немножко рано и не хотел мешать вашим благородным излияниям, - что ваша Ада живет здесь под именем Эммы. Коррадо. Живет, но не для меня. Монсиньор. Не для вас? Коррадо. Я должен отказаться от нее. Монсиньор. Должны?.. Не может быть... Мужья и отцы не теряют своих прав. Коррадо. Есть случаи, когда теряют. Монсиньор. Я с вами не согласен. Коррадо. Я верю. (Задумчиво.) Здесь, в несколько часов, душа моя стала чище, чем в продолжение четырнадцати лет заключения; в тюрьме рычал зверь, здесь плакал человек. Монсиньор. Никто не имел права заставлять вас плакать, ваша семья принадлежит вам: Несчастный, и вы не понимаете, что хотят от вас избавиться! Доктор отнял у вас права отца, хочет отнять и супружеские. Коррадо. Вы лжете! А вам бы не следовало. Монсиньор. Я лгу? Коррадо. Да, лжете. Ведь вы подслушивали у двери, как же вы не слыхали, что Розалия решилась итти со мной. Монсиньор. Она притворяется, она знает, что полиция напала на ваши следы и что... Коррадо. Молчите, не смейте оскорблять честную женщину! Монсиньор. Честную? Коррадо. Да, более нежели честную: святую. Монсиньор. А! В таком случае мне остается только жалеть вас: полиция вас открыла, и я вас предупреждаю, что двери моего дома заперты для вас. Предоставляю вас судьбе вашей. Коррадо. Я думаю даже, что вы на меня донесли. Монсиньор. Вы не посмеете подозревать меня. Коррадо. А вы не посмеете запереться. Подите, монсиньор, скажите тем, которые меня ищут, что я здесь и жду их. Монсиньор уходит, ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ Декорация та же. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ Коррадо, потом Розалия. Коррадо. Что медлит Розалия? Мои минуты сочтены. Ах, вот она! Розалия. Коррадо, ты хотел говорить со мной, - вот я. Что, разве уж время нам отправиться? Коррадо. Нет еще; мне прежде нужно кой-что сказать тебе и сделать несколько вопросов. Я был взволнован, очень разгорячен, не мог собрать мыслей, - теперь я покойнее. Розалия, сядь со мной. Розалия садится подле него. Скажи мне: сдержал ли я свое обещание? Умею ли я покоряться, молчать, терпеть? Розалия. Да, Коррадо. Коррадо. После твоих ласк, после твоего обещания итти со мной я должен был это сделать. Розалия. И я тоже сдержу свое обещание. Коррадо. Да, но какую жертву ты должна принести! Скажи мне, доверься мне! Розалия, не разорвется ли твое сердце, когда ты будешь покидать эти места, этот дом? Розалия. Этот дом? И ты меня спрашиваешь! Не здесь ли мы покидаем, и, может быть, навсегда, нашу Аду? Коррадо. Знаю; но кроме дочери, не жалко ли тебе оставить еще кого-нибудь? Розалия. Кого же? Коррадо. Отвечай прямее: того, кто останется с дочерью? Розалия. Благородный человек... Коррадо. Которому ты обязана многим, которому ты уступила мои права отца. Все ли я сказал? Розалия. Коррадо, говори яснее! Коррадо. Ты говори яснее: как ты жила у него столько времени, любила ли ты его, любил ли он тебя? Розалия. Такие вопросы!.. Коррадо. Если я не имею права, так имею надобность знать все это. Розалия, признавайся мне смело, я и сам человек виновный и притом друг твой и готов простить тебя. Розалия. Пусть друг меня судит, пусть муж меня обвиняет, если я того стою. Ты узнаешь то, чего, кроме меня, не знает никто в мире. Ты знаешь Арриго, знаешь его честность, его великодушие, ты хорошо знаешь, что он сделал для дочери и для меня. Я прибавлю только, что он избавил меня от ужасного чудовища, которое доводит до падения: от бедности. Оттого благодарность моя ему походит на обожание. Да и действительно только бог один мог послать мне такого ангела-хранителя! Я стала жить покойно, никакого страха, никаких угрызений я не чувствовала; но спокойствие мое нарушилось, когда я стала замечать, что чувства, мои к нему изменяются; а когда я заметила, перемена уж совершилась. Я стала наблюдать за собой, бороться - и победила. Коррадо. А он? Розалия. Мне кажется, он страдал и боролся так же, как я. Я потому так думаю, что хотя глаза изменяли нам, но звуки замирали на губах. Постоянно в таких отношениях, в такой борьбе и жили мы. Коррадо, клянусь тебе в том! Мы не хотели оправдать клеветы, чтобы не потуплять перед нею глаз своих. Но если к моему беспокойству, к тем мукам, которые я переносила как мать, ты прибавишь эту постоянную нечеловеческую борьбу, ты поймешь, какова была моя жизнь в продолжение этих четырнадцати лет искушений, непризнанной добродетели, клеветы и самоотвержения! Теперь я тебе призналась и жду твоего приговора. Коррадо. Ты мне не все сказала. Розалия. Все, Коррадо. Коррадо. Нет. Ты не сказала мне вот чего: в минуты твоей внутренней борьбы, в минуту ослабления не приходила ли тебе в голову мысль, что весьма просто и естественно, - мысль о моей смерти. Розалия. О твоей смерти? Коррадо. Ты не думала? Не желала ее? Не просила у бога в награду за свою добродетель? Розалия. Клянусь тебе! Я бы не смела глядеть на нашу дочь. Коррадо. Но если бы это случилось, разве бы ты не вышла замуж за Арриго? Розалия. Коррадо, это неблагородно! Как я отвечу тебе? Коррадо. Отчего ж не ответить! Будь так же откровенна, как и он! Он мне сказал, что если б ты была свободна, он дал бы тебе свое имя, чтоб поднять тебя во мнении общества. Розалия. Он?.. Об этом я слышу в первый раз. Коррадо. Тем лучше. Я тебя спрашиваю, примешь ли ты его имя и его руку? Розалия, я спрашиваю, как друг, отвечай! Розалия (опуская голову). Да. Коррадо. И после всего этого ты готова оставить этот дом и итти за мной? Розалия. Уж я тебе сказала. Пойдем! Коррадо. Но если наше бегство уж невозможно? Меня уследили и, может быть, сейчас... сию минуту придут взять меня... Розалия. Правда ли это, Коррадо? Коррадо. Положим, что правда... Что же ты сделаешь? Розалия. Буду жить по соседству с твоей тюрьмой или пойду в монастырь; свет так много клеветал на меня... О нет! Мы спасемся, мы успеем бежать... ночь близка; бежим, - мое сердце проснулось; я хочу жить с тобой. Я люблю тебя, Коррадо, люблю, как прежде, больше прежнего. Коррадо. Ты меня любишь? Меня любишь? Ах, Розалия, какое блаженство потерял я! Розалия. Мы его найдем опять, будем опять счастливы... Коррадо. Счастливы?.. Да! Поди приготовься, ночью мы бежим. Оставь меня одного! Я так взволнован, что если ты останешься хоть на минуту, я умру. Розалия. Ну, так прощай, до ночи, бедный мой Коррадо. (Жмет ему руку и уходит.) Коррадо. И все-таки я умру, но исполнив долг справедливости. Бедная, великодушная женщина! Сколько горя я нанес ей! Она любила благороднейшего человека, он поднял ее из той грязи, в которую я бросил ее... Но я, труп, мешал им, я стоял между ними... но труп не исчезнет, я похороню его. (Вынимает медальон.) Несколько капель из этого медальона - и довольно. Жалкие палачи! Вы снова хотите кормить меня горьким хлебом тюрьмы, чтобы продлить муку этих двух сердец?.. Нет, я выпью... и усну. (Останавливаясь.) Но дочь моя?.. Ну, что ж! Я внушаю ей отвращение... Хорошо и это: она не будет плакать о моей смерти. Входит Эмма. Ах, она! Сам бог послал ее. ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Коррадо и Эмма. Эмма. Опять он здесь! (Хочет уйти.) Коррадо. Нет, не бегите от меня, мне так нужно поговорить с вами. Эмма. Говорить со мной? Все вам говорить со мной! Коррадо. В последний раз. Эмма. Вы уезжаете? Коррадо. Да, завтра вы меня не увидите, это вам будет приятно? Эмма. Немножко, потому что... Коррадо. Потому что я вас пугаю... Я знаю... Но разве вы не видите во мне перемены? Не смирнее ли я? Не стал ли я нежнее с вами? Если вы и теперь меня боитесь, я стану перед вами на колени. (Становится на колени.) Эмма. Ах, нет, этого не надо! Коррадо. Хотите, чтоб я встал? Я слаб, помогите мне, дайте мне руку... Эмма (подавая ему руку). Ах, бедный... (Замечает на его руках следы цепей.) Что это? Ваши руки были ушиблены? Ах! Может быть... Боже мой... Вы были в кандалах? Коррадо садится на стул. Вас осудили? За что?.. Нет, не говорите! И зачем я вас спрашиваю! Не сердитесь!.. Вы плачете... Ах, я теперь не боюсь вас, а мне вас жалко... Несчастный!.. Если вы теперь найдете вашу Аду... Коррадо. Я уж не найду ее, она умерла. Эмма. Вам дурно? Боже мой! Как вы побледнели! Я вас обидела? Я не хотела вас обидеть... Вы очень страдаете; не позвать ли кого? Коррадо. Нет... Смотрите! (Показывает ей медальон.) В этом медальоне есть лекарство, которое меня вылечит. Эмма. Не могу ли я чем помочь вам? Коррадо. Вы? О нет... Если уж вы так добры, вы лучше повернитесь в ту сторону и помолитесь за меня. Эмма. Да, я помолюсь за вас. (Складывает руки.) В это время Коррадо прикладывает медальон к губам, потом, оставив его на столе, подходит к Эмме. Коррадо. Благодарю вас... мне теперь лучше... Эмма. Я очень рада, если это правда; я с таким чувством молилась о вас... Видите, я плачу... Вы как будто затем и пришли сюда, чтоб заставить всех плакать. Коррадо. Я? Эмма. Да, и отец и Розалия такие скучные с самого вашего приезда. Коррадо. А между тем я пришел сюда затем, чтоб сделать всех счастливыми... чтоб оставить по себе добрую память. Эмма. Вы уезжаете: странно что-то! Мне кажется, будто и Розалия задумала уехать, покинуть меня. Коррадо. Она вам сказала? Эмма. Нет; но сейчас она обнимала меня и плакала, как будто прощалась со мной надолго. Коррадо. Вы ошиблись. Оставить вас? Зачем? А вы жалели бы об ней? Эмма. Очень жалела бы. Коррадо. Значит, вы очень любите бедную Розалию? Эмма. Как родную мать. Коррадо. А если б она действительно была вашей матерью, вы бы обрадовались? Эмма. Я бы очень обрадовалась. Знаете ли, в душе моей что-то говорит мне, что такое счастье возможно для меня. Сколько раз я видела это во сне... Мне снилось, что отец в Розалия обвенчаны тайно... вот что! Коррадо (подумав). А если то, что вы видели во сне, правда? Эмма (с удивлением). Что вы говорите, Коррадо? Коррадо. Вот зачем я пришел сюда, дитя мое. Я пришел сказать, что несправедливо так долго обманывать вас, что напрасно вы устремляете свои глаза на небо и ищете там свою мать, когда она так давно живет с вами в этом доме... Эмма. Розалия? Коррадо. Да, вот память, которую я хотел оставить по себе. Эмма. Розалия моя мать? Но не сои ли это опять? Ах, если это правда, благодарю вас, друг мой! Но где же Розалия? Не ушла ли она, не покинула ли меня? Где мой отец? (Бежит к дверям.) Ах, подите, подите сюда! Входят Пальмиери и Розалия. ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ Коррадо, Эмма, Пальмиери, Розалия. Розалия. Что вам, Эмма? Пальмиери. Коррадо? Эмма (Пальмиери). Скажи мне, правда ли то, что говорит Коррадо? Моя мать не умерла? (Розалии.) Говорите и вы, выньте у меня занозу из сердца. Вы ли, ты ли моя мать? Розалия (с ужасом). Ах! Пальмиери. Как! Вы ей сказали? Коррадо. Успокойтесь! Я сказал ей, что вас соединяют с Розалией законные узы. Пальмиери. Каким образом? Коррадо. Простите, что я открыл вашу тайну! Но я должен был поступить так в эту торжественную минуту, когда препятствие к объявлению вашего брака исчезает навсегда. Розалия (в ужасе). Исчезает? Пальмиери. Коррадо, что вы сделали? Коррадо. Я рассудил о том, что видел и слышал. Пальмиери. Если я вас понял, я боюсь... Коррадо. Вы все еще боитесь, милая девушка, что вас обманут? (Берет ее за руку.) Пойдемте, я вас соединю с вашей матерью и полюбуюсь на вас. Эмма. Сон мой сбывается. Розалия (все еще в ужасе). О дочь моя! Коррадо едва может стоять, шатаясь подходит к стулу и садится. Коррадо! Эмма. Ему дурно... Пальмиери (подходя к Коррадо). Он умирает. Розалия. Умирает? Эмма. Постойте! В этом медальоне лекарство, он пил из него, дайте ему еще! Пальмиери (взяв медальон). Это яд. Он отравился! Розалия. Боже мой! Эмма. Отравился? Розалия, Поскорей! Какое-нибудь средство... Пальмиери. Никакого... уж поздно. Коррадо (повторяет машинально). Никакого. (Как бы в бреду.) Бедная женщина! Благородный человек!.. Они заслуживают счастья, награды... и получат ее от меня. Розалия. Я виновата, мое признание сделало его самоубийцей... Пальмиери. Он для нас пожертвовал своей жизнью! Коррадо (в бреду). Вы говорите, что пришли меня взять? А! Доносчик... негодяй! Безумные! Живой труп теряет движение... я добил его... Ах, Ада! Ада! Розалия (про себя). Он зовет дочь... (Эмме.) Ему представляется, что ты его дочь... Подойди к нему... назови его отцом... тогда он умрет спокойно. Эмма. Ах, да! (Подходит к Коррадо и положив ему руку на плечо.) Отец, отец мой! Посмотри на свою Аду! Коррадо (как бы проснувшись). Ада? (Встает, обнимает ее. Делает знак Пальмиери и Розалии, чтобы они подошли, отдает им Эмму, падая на стул.) Нет, ты Эмма! (Умирает.) Розалия и Эмма с криком бросаются к нему. КОММЕНТАРИИ  В литературном наследии Островского немалое место занимают переводы пьес иностранных авторов. Переводческой деятельностью Островский занимался на протяжении всей творческой жизни, начиная с 50-х годов и кончая 1886 г. Последние часы жизни драматурга были посвящены работе над переводом "Антония и Клеопатры" Шекспира. В 1872 и 1886 гг. Островским были выпущены в свет два издания некоторых из его переводческих трудов. Отдельные переводы он печатал также в "Современнике" и в "Отечественных записках". Публикации эти, однако, далеко не исчерпали всего фонда переведенных и переделанных Островским пьес иностранных авторов. Знакомство с этим фондом значительно расширилось после Великой Октябрьской социалистической революции, когда большое количество неопубликованных автографов Островского сделалось достоянием государственных архивов и библиотек. В настоящее время мы имеем в своем распоряжении материалы, которые позволяют с достаточной полнотой судить о задуманных и осуществленных работах Островского как переводчика. С 1850 по 1886 г. Островским было переведено с иностранных языков двадцать два драматических произведения. К этому числу следует добавить выполненный им и поставленный 6 октября 1852 г. на сцене Московского купеческого клуба перевод драмы классика украинской литературы Г. Ф. Квитко-Основьяненко "Щира любов" ("Искренняя любовь или Милый дороже счастья"). За это же время Островским были начаты, но не завершены переводы шестнадцати произведений иностранных авторов, частично дошедшие до нас в виде более или менее значительных фрагментов и даже почти законченных работ. Весь этот материал разделяется на группы: итальянскую (двенадцать названий), испанскую (одиннадцать названий), французскую (восемь названий), английскую (четыре названия), латинскую (три названия). Большинство изданий оригинальных текстов, которыми Островский пользовался в своей переводческой работе, сохранилось в его личной библиотеке, принадлежащей в настоящее время Институту русской литературы АН СССР (Ленинград). Наиболее ранним из переводческих трудов Островского является "Укрощение злой жены" (1850) - первый прозаический вариант перевода шекспировской комедии "The Taming of the Shrew", к которой он вернулся в 1865 г., на этот раз переведя ее стихами ("Усмирение своенравной"). Об интересе Островского к Шекспиру и о высокой оценке им его творений свидетельствуют в своих воспоминаниях А. Ф. Кони и П. П. Гнедич (А. Ф. Кони, А. Н. Островский, Отрывочные воспоминания, сб. "Островский", изд. РТО, М. 1923, стр. 22; П. П. Гнедич, А. Н. Островский, "Еженедельник Гос. акад. театров", 1923, Э 31-32, стр. 7). Этот интерес Островский сохранил до последних лет своей жизни. Из остальных переводов Островского с английского языка до нас дошли лишь фрагменты "Антония и Клеопатры" Шекспира. О работе над переводами феерий "Белая роза" ("Аленький цветочек") и "Синяя борода", относящимися к 1885- 1886 гг., мы располагаем лишь упоминаниями в переписке драматурга с его сотрудницей, поэтессой А. Д. Мысовской. К 50-м годам относятся прозаические черновые переводы Островским римских комедиографов Плавта ("Ослы") и Теренция ("Свекровь"). Сохранился также отрывок из незавершенного перевода трагедии Люция Аннея Сенеки "Ипполит". В 1867 г. Островский обращается к переводам итальянских авторов. Его внимание привлекают драматические произведения Никколо Макиавелли и Антонфранческо Граццини, классики комедии XVIII в. Гольдони и Карло Гоцци и современные ему драматурги: Итало Франки, Рикардо Кастельвеккио, Паоло Джакометти, Теобальдо Чикони, Пиетро Косса. Интерес Островского к итальянской драматургии в конце 60-х годов объясняется развивавшимися в эту эпоху событиями, связанными с борьбой итальянского народа за объединение страны; за этими событиями внимательно следила передовая русская общественность. Значительную роль в выборе тех или иных пьес современных итальянских авторов для перевода их на русский язык играл и успех, сопутствовавший исполнению некоторых из них такими выдающимися артистами, как Эрнесто Росси и Томмазо Сальвини. Работа над переводами с итальянского языка была начата Островским в Щелыкове в летние месяцы 1867 г. Первыми были закончены переделка комедии Теобальдо Чикони "Заблудшие овцы" ("Женатые овечки") и перевод комедии Итало Франки "Великий банкир", опубликованные драматургом в собрании "Драматических переводов" в изданиях С. В. Звонарева (1872) и Н. Г. Мартынова (1886). Перевод комедии "Великий банкир" впервые был напечатан в "Отечественных записках" (1871, Э 7). В те же летние месяцы Островский работал над переводом комедии "Честь" ("Onore") и над двумя комедиями Гольдони: "Обманщик" и "Верный друг". Рукописи этих переводов до нас не дошли. Можно утверждать, что закончен из них был лишь перевод "Обманщика", о чем Островский сам свидетельствует в своем щелыковском дневнике. К этому же времени следует отнести и сохранившийся среди рукописей Островского черновой набросок "заимствованной из Гольдони" комедии "Порознь скучно, а вместе тошно" {См. "Бюллетени Гос. лит. музея, А. Н. Островский и Н. С. Лесков", М. 1938, стр. 19.}. В 1870 г. Островский перевел популярную в то время мелодраму Джакометти" "Гражданская смерть" ("Семья преступника"). До 1872 г. им была переведена одна из лучших комедий Гольдони "Кофейная". К 70-м годам, повидимому, следует отнести и работу над переводом комедии Антонфранческо Граццини "Выдумщик" ("Арцыгоголо") {См. К. Н. Державин, Один из неизвестных переводов А. Н. Островского, "Научный бюллетень Ленинградского государственного университета", 1946, Э 9, стр. 30-31.}. В 1878 г. Островский работал над переводом поэтической драмы Рикардо Кастельвеккио "Фрина". До нас дошла рукопись Островского, представляющая собой перевод пролога и большей части первого акта ("А. Н. Островский. Новые материалы", М. - П. 1923, стр. 108-157). Примерно к этому же времени относится и замысел перевода исторической комедии Пиетро Косса "Нерон". К концу 70-х годов следует приурочить незавершенный перевод комедии Карло Гоцци "Женщина, истинно любящая". В 1884 г. Островский закончил перевод комедии Макиавелли "Мандрагора" и вел переговоры с издателем А. С. Сувориным о напечатании своего труда, о чем свидетельствуют письма из Петербурга к М. В. Островской (март 1884 г.). Первым, не дошедшим до нас, переводом Островского с французского языка была "народная драма" М. Маллианг и Э. Кормона "Бродяга" ("Le Vagabond", 1836). В 1869 г. Островский переделал комедию А. де Лери ."Рабство мужей", напечатанную им в изданиях С. В. Звонарева и Н. Г. Мартынова. В 1870 или 1871 г., уступая настойчивым просьбам Ф. А, Бурдина, он начал, но не окончил переводить комедию Баррьера и Капандю "Мнимые добряки" ("Les faux bonshommes"). В 1872 г. драматург был занят переводом-переделкой пьесы Баяра, Фуше и Арвера "Пока" ("En attendant"). Работа над пьесой "Пока" была завершена Островским к концу 1873 г. В 1875 г. он перевел и приноровил к русскому быту водевиль А. Делилиа и Ш. Ле-Сенна "Une bonne a Venture", озаглавив его "Добрый барин" и доработав затем его текст в 1878 г. Перевод-переделка "Добрый барин" вошла в том II "Собрания драматических переводов А. Н. Островского" в издании Мартынова. Обращаясь к переводу и переделке таких пьес, как "Заблудшие овцы", "Рабство мужей", "Пока", "Добрый барин", Островский чаще всего удовлетворял бенефисным требованиям актеров. Следует отметить, что в обработке нашего драматурга некоторые малоудачные пьесы второстепенных западных авторов, как, например, "Рабство мужей", приобретали известный сценический интерес. В 1877 г. Островский начал переводить одноактную комедию Октава Фелье "Le Village", назвав ее в черновых наметках "Хорошо в гостях, а дома лучше", "Хорошо там, где нас нет" и "Славны бубны за горами". В 1885 г. драматург, всегда интересовавшийся Мольером, предлагал А. Д. Мысовской заняться совместным, переводом всех комедий великого французского драматурга. Замысел этот, однако, не был осуществлен. Особое внимание Островского привлек великий испанский писатель Сервантес как автор народных интермедий - лучших образцов этого жанра в испанской драматургии. В письме к П. И. Вейнбергу от 7 декабря 1883 г. Островский писал: "Эти небольшие произведения представляют истинные перлы искусства по неподражаемому юмору и по яркости и силе изображения самой обыденной жизни. Вот настоящее высокое реальное искусство". Все восемь интермедий Сервантеса и приписываемая его авторству интермедия "Два болтуна" были переведены Островским в 1879 г. и некоторые из них напечатаны в журнале "Изящная литература" 1883- 1885 гг. Островский обратился также к испанскому драматургу Кальдерону, оставив фрагменты переводов его комедии "Дом с двумя входами трудно стеречь" и драмы "Вера в крест". Являясь инициатором в ознакомлении русских читателей и зрителей с рядом западноевропейских драматургов, Островский выступил и как один из первых наших переводчиков драматургии народов Востока. После 1874 г. им был выполнен на основе французского текста Луи Жаколлио перевод южноиндийской (тамильской) драмы "Дэвадаси" ("Баядерка"). Из данного краткого обзора нельзя не вывести заключения о широте переводческих и культурно-исторических интересов великого драматурга. Островский глубоко изучал драматическую литературу - классическую и современную - иных народов. В творчестве крупнейших художников прошлого он находил близкие себе черты реализма и обличительные тенденции. Глубокая правдивость Шекспира, социально-бытовая сатира Сервантеса, жизненная комедийность Гольдони привлекли внимание Островского как крупнейшего представителя мировой реалистической драматургии прошлого века, законного наследника ее лучших традиций. Островскому принадлежит бесспорная заслуга "открытия" таких произведений мировой драматургии, которые в России были или совершенно неизвестны, или знакомы только узкому кругу знатоков литературы, как, например, пьесы Сервантеса, Макиавелли, Граццини, Гоцци, а тем более автора "Дэвадаси" - народного тамильского драматурга Паришурамы. В процессе работы над переводами Островский тщательно изучал все доступные ему исторические и литературные источники. С целью облегчить читателю понимание некоторых особенностей чужеземного быта и нравов он снабдил переводы примечаниями {Примечания Островского в настоящем издании обозначены (А. Н. О.).}. В ряде случаев, где это представлялось возможным и допустимым, Островский стремился дать сравнения с соответствующими явлениями русского быта. Островский с полным правом может быть назван одним из основоположников русской школы художественного перевода в области драматической литературы. Сравнение переводных текстов Островского с их оригиналами, принадлежащими первостепенным авторам, приводит к выводу о высоком и самостоятельном мастерстве великого русского драматурга. Островский совмещает филологическую точность перевода с находчивостью интерпретаций, богатством лексического материала и чуткостью к стилевым особенностям подлинников, которым придаются живая русская интонация и колорит богатого своеобычными оборотами русского народного языка. Свои переводы западноевропейских классиков Островский осуществлял в расчете на широкую, народную аудиторию читателей и зрителей, которым были бы чужды нарочитые стилизаторские приемы переводческого искусства. Идя этим путем, Островский создал ряд ценнейших художественных образцов русского классического перевода, достойных занимать почетное место в литературном наследии великого русского драматурга. "СЕМЬЯ ПРЕСТУПНИКА"  Печатается по тексту "Драматические переводы А. Н. Островского", изд. С. В. Звонарева, СПБ. 1872, с учетом некоторых незначительных разночтений, встречающихся в издании "Собрание драматических переводов А. Н. Островского", т. II, изд. Н. Г. Мартынова, СПБ. 1886, и в цензурованном экземпляре пьесы, хранящемся в Ленинградской государственной театральной библиотеке им. А. В. Луначарского. Перевод выполнен Островским по изданию: Paolo Giacometti, Teatro scelto, vol. III, La morte civile, Dramma in 5 atti, Milano, 1862, экземпляр которого имеется среди книг драматурга, хранящихся в библиотеке Института русской литературы АН СССР. Итальянский оригинал содержит ряд пометок переводчика. Паоло Джакометти (Paolo Giacometti, 1816-1882) был плодовитым и популярным в свое время итальянским драматургом, примыкавшим к группе поздних романтиков, воспитанных на традициях национально-освободительного движения первой половины прошлого века. Ему принадлежат исторические драмы: "Мария-Антуанетта", "Христофор Колумб", "Торквато Тассо", "Кола ди Риенци", "Микельанджело" и др., комедии современных нравов "Поэт и балерина", "Миллионер и художник", несколько буржуазно-назидательных драм. "Гражданская смерть", или, как ее назвал в своем переводе Островский, "Семья преступника", относится к числу наиболее известных произведений Джакометти. Особую славу ей в Италии и за ее пределами составило исполнение знаменитым трагиком Эрнесто Росси главной роли каторжника Коррадо. Популярность пьесы в значительной степени объяснялась ее антиклерикальными и оппозиционными по отношению к феодально-абсолютистскому режиму тенденциями. Сведения о работе Островского над "Семьей преступника" относятся к 1870 г. (А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма", М.-П. 1923, ЭЭ 169, 171, 180, 181, 183, 187, 188). Судя по письму драматурга к Бурдину от 28 апреля 1870 г., Островский собирался подвергнуть драму Джакометти основательной переделке: "...из Коррадо сделать не убийцу, а политического преступника... и громить не уголовный кодекс, а монахов". Намерения эти, однако, Островский не осуществил, ограничившись лишь устранением из речей действующих лиц благочестивых фраз и опустив заключительные реплики буржуазно-благонамеренного характера. 12 декабря 1870 г. "Семья преступника" была одобрена к представлению Литературно-театральным комитетом. Из всех переводных пьес Островского драма Джакометти пользовалась в прошлом наибольшим успехом. С 1875 по 1917 г. она прошла на сценах столичных и провинциальных театров свыше 2200 раз, фигурируя в репертуаре ряда выдающихся трагических актеров. Даем объяснения к некоторым местам текста Стр. 192. Римская курия - принадлежащие папской власти управления и ведомства. В широком смысле - власть папы и высших должностных лиц Ватикана. Стр. 192. Триентский собор - Собор, то есть съезд высших представителей католической церкви, заседавший в г. Триенто (Триент, Тридент) в Тироле с 1545 по 1563 г. Деятельность Триентского собора знаменовала усиление католической реакции во всей Европе. Стр. 195. Бенвенуто Челлини, Сарни, Арнальдо, Джиордано Бруно. Кампанелла, Филянджиери и др. - имена видных представителей раннего просветительства и материалистической философии, противников церкви и власти папства. В частности, Бенвенуто Челлини (1500-1571) - знаменитый скульптор и ювелир-художник; Паоло Сарни (1552-1623) - известный историк; Арнальдо Брешианский (1100-1155) - народный проповедник, противник папства и социальный реформатор, сожженный на костре; Джордано Бруно (1550-1600) - крупнейший передовой философ итальянского Возрождения, боец против, католицизма и средневековой схоластики; сожжен на костре в Риме; Фома Кампанелла (1568-1639) - выдающийся философ, один из основоположников экспериментального метода в науке, враг папства, томившийся в заключении двадцать семь лет; автор социально-политической утопии "Город солнца". Стр. 202. "Ave Maria" (лат.) - "Богородица, дева, радуйся" - начальные слова вечерней католической молитвы.