и для вдовца. Через два года вдовец умер, не обеспечив ее, и она, благодаря своднику, чтобы спастись от нищеты, попала в пансион. Она уже страдала чахоткой в самой первой стадии. Это была высокая, стройная, как пальма, девушка двадцати шести лет. Блондинка с большими темно-карими глазами, немного длинными ресницами, что придавало ее физиономии выражение особенной доброты. Матовый цвет лица с легким румянцем на щеках придавал ей особенную прелесть. Ее манера держаться, ее разговоры отнюдь не напоминали обитательницу публичного дома. Она не переваривала самой малейшей фамильярности. Но наедине с клиентом она перерождалась; она умела так приручить его, что тот вскоре позволял ей хлопать себя по ягодицам. Ударяла она с какой-то особенной ловкостью, так что мужчины просили продолжать их шлепать. Правда, это была не обыкновенная флагелляция. Она не употребляла никаких инструментов наказания, но ее руки, тонкие и длинные, ложились в самые приятные места... Она достигла в этом искусстве высокой степени совершенства... Первый же, кто попал к ней в руки, не преминул, конечно, рассказать своим друзьям и приятелям. Вскоре ее начали атаковать старые и молодые. В особенности старые. Даже если половое чувство давно умерло, ей удавалось оживить его хоть на несколько мгновений. Это была удивительная натура! Редко можно встретить нечто подобное: публичная женщина с чрезвычайно повышенным сладострастным чувством, знающая все мельчайшие тонкости разврата, способная выдумать в этой области новые штучки - и в то же время само воплощенное целомудрие, в присутствии посторонних держащая себя так, что ей могла позавидовать любая светская дама. В это время в городе славился своей развратной жизнью один молодой человек из превосходной семьи. Рано оставшись сиротой, он имел опекуном бывшего морского офицера, своего дядю, которому он причинил много неприятностей. Не особенно довольный ворчанием и нотациями старого офицера, Гектор П., так звали этого красавца, как только исполнилось ему совершеннолетие, потребовал от своего опекуна отчет по опеке и потом нисколько не стеснялся всюду звонить, что опекун дядя его обокрал. Наконец Гектор задумал остепениться и решил жениться. Бросил посещение всевозможных кабаков и стал появляться в светских гостиных. Тут он познакомился с одной молодой девушкой, замечательной красавицей и из хорошей семьи, сделал предложение, но дядя его дал о нем такие скверные сведения, что ему отказали не только в руке девушки, но даже отец попросил не посещать больше их дома. Это окончательно переполнило чашу терпения Гектора, и он решил отомстить дяде. Через несколько дней он отправился в вышеупомянутый нами публичный дом и сделал предложение бывшей гувернантке. - Мой ангел, я пришел к тебе с новостью, которой ты и во сне не видала. Хочешь иметь четыре тысячи фунтов стерлингов годового дохода (около 40 тысяч рублей)? Она недоверчиво улыбнулась. - Я говорю совершенно серьезно, я пришел сюда вовсе не с тем, чтобы насмехаться над тобой. Хочешь быть моей женой? - Ты, вероятно, пьян, -отвечала девушка. - Уверяю тебя, что я не пьян, с ума не сошел; спрашиваю тебя еще раз, - хочешь быть моей женой, да или нет? Девушка продолжала смотреть на него удивленными глазами. - Тебя это удивляет, я это понимаю и объясню тебе, в чем тут дело. Я решил страшно насолить моей семье, насолить так, чтобы они никогда этого, не могли забыть, ни простить. Ничто не причинит им большей неприятности, чем женитьба на пансионерке публичного дома, - вот почему я вспомнил о тебе. Она, по-видимому, поняла, но на ее лице появилась грусть. Все-таки она задала ему вопрос, чтобы вполне убедиться: - Стало быть, это не из-за любви ко мне? - робко спросила она его. Услыхав этот вопрос, Гектор залился смехом. - Нет, моя цыпочка, ты до невозможности глупа! Я не стану тебя дурачить, - никакой любви тут нет. Но какое тебе дело до этого? Ведь я серьезно предлагаю тебе отправиться со мною к мэру, хочешь или нет? - О! Никогда в жизни! - отвечала девушка самым решительным тоном. - Как хочешь! - с досадой проговорил молодой человек, пораженный такой глупостью и отчасти даже обиженный тем, что получил отказ от девушки, которая за пять рублей шла спать каждую ночь с первым встречным. Когда он в общем зало рассказал про ее отказ хозяйке и другим девушкам, то у всех вырвался единодушный крик возмущения. Девушка вышла проводить Гектора, когда тот уходил домой, и хозяйка, при виде ее, закричала: - Дура, почему ты не хочешь? - Никогда в жизни! - опять повторила та. Этот отказ, как всегда бывает у людей богатых, не привыкших встречать отказы, вызвал у Гектора упорное желание добиться своего. Его приводило в ярость упрямство девушки. Он приходил к ней чуть не каждый день. Наслаждался тем, что девушка его шлепала и позволяла шлепать ее. В первый же раз как он пришел к ней, она скрылась куда-то и затем вернулась с длинными толстыми березовыми прутьями, которыми на этот раз захотела заменить руки. Молча связала два пучка розог и каждым свистнула несколько раз в воздухе, пока Гектор раздевался. Толщина розог, их свист и особенно какой-то злой огонек в ее глазах напугали его, и он сказал, что раздумал и не позволит сечь себя розгами, а только, как всегда, руками. Девушка заявила, что если он сейчас же не ляжет на кровать, не позволит себя привязывать веревками и высечь, как ей захочется, то она больше с ним никогда не будет в близких отношениях, хотя бы ей пришлось бросить этот дом. По тону, каким это было сказано, Гектор увидал, что она не шутит и сдержит свое слово. Так как он к ней сильно привык, то решил исполнить ее каприз и сказал, что она может делать с ним что ей угодно. Сказав это, он лег на кровать и дал ей себя привязать. Когда она подняла у него рубашку и собиралась начать сечь, то он спросил, сколько же розог она ему даст. Она улыбнулась и отвечала: - Не знаю, но во всяком случае не меньше пятисот... И тотчас же начала сечь. Секла она его страшно долго и больно. Особенно тяжело было то, что он не мог кричать из боязни насмешек со стороны других девиц. Когда она прекратила экзекуцию и отвязала его, то все тело его было в крови, во многих местах были черные полосы. Она ему дала тысячу розог. Придя в себя, он стал перед ней на колени и умолял ее, как это делал впоследствии еще не раз, простить его и выйти за него замуж. Но она постоянно качала отрицательно головой, не будучи в силах забыть грубость его первого признания, хотя теперь Гектор не шутя был в нее влюблен. 162 Быть может, в глубине своей души эта погибшая девушка, несчастная жертва порока и нищеты, сама сознавала себя недостойной быть законной женой. Больше она ни разу не секла его розгами, а только руками, хотя он несколько раз просил высечь его розгами. Для нее особенно было тяжело отказываться выйти замуж, потому что здоровье ее, вследтвие тяжелых условий жизни, все ухудшалось и ухудшалось. Она как-то раз вечером простудилась и стала харкать кровью. С этого времени чахотка стала развиваться быстрыми шагами. Агония ее была очень трогательная: она благодарила всех за уход за ней, дала каждой девице что-нибудь на память из своих вещей... Просила Гектора похоронить ее с тем кольцом на пальце, которое он хотел ей надеть, когда предлагал жениться на ней. Молодой безумец, которому не удалось жениться на ней, купил для нее на кладбище участок земли, где ее и похоронил. Он провожал ее до могилы и поставил мраморный памятник бедной флагеллянтше. Мы уже знаем, что в средние века телесное наказание являлось одной из главных основ воспитания мальчиков и девочек. Ришелье сказал, что девочка или мальчик, которых в молодости беспощадно пороли розгами, будут хорошо воспитанными, - это считалось в те времена аксиомой. Теория, согласно которой по приказу родителей или воспитателей добровольно или силой приходилось показывать другим часть тела, которую обыкновенно скрывали от глаз всех, возымела, в конце концов, благодетельное действие на формирование характера будущих женщин. Аристократические ягодицы подвергались порке, чтобы после основательного сечения в мозгу их прелестных обладательниц запечатлелось убеждение в необходимости трудиться и слушаться, которое мало-помалу превратилось бы в привычку. В те сравнительно отдаленные времена существовали особые исправительные дома, в которых режим был гораздо строже, чем в пансионах при монастырях. В последних секли розгами, плетью или крапивой и т. п. только тогда, когда вы провинились, и каждое телесное наказание назначалось за действительную вину. В исправительных же домах первоначальный проступок, приведший виновную в дом, превращал ее ягодицы как бы в ежедневный приемник телесного наказания, которому она подвергалась, начиная с первого дня прибытия и кончая днем выхода оттуда. Всякая преступная девочка, переступившая порог такого дома, заранее знала, что она будет немедленно растянута на скамейке и жестоко выпорота розгами или плетью. Обитательницы этих домов даже дали шутливое название первому наказанию. Они называли его "приветственный поцелуй". Этот поцелуи состоял всегда из нескольких полных дюжин ударов розгами! Обыкновенно наказывали в присутствии возможно большего числа посторонних лиц; вновь прибывшая наказывалась розгами в первый раз в своем карцере. Регламент требовал, чтобы вновь приведенная была не позже, как через два часа, наказана розгами. Только доктор, который осматривает каждую вновь прибывшую, мог потребовать, чтобы экзекуция была отложена или назначенное число дюжин ударов розгами было уменьшено или дано с некоторым промежутком. Как мы уже сказали, наказание розгами происходило в карцере, где должна была сидеть виновная. При наказании должны были находиться начальница дома и надзирательница, затем две монахини, которые должны были держать растянутую на скамейке преступницу за ноги и за руки, и, наконец, третья монахиня, которая должна была сечь ее розгами. Начальница дома, по регламенту, могла пригласить присутствовать при наказании доктора, но только в том случае, если могла ожидать, что потребуется его помощь. На другой день утром к наказанной являлась надзирательница и говорила следующее, опять же в установленных регламентом выражениях: "Моя дорогая сестра, сейчас вы будете подвергнуты еще более позорному наказанию, чем вчера. Вместе с другими, как вы, бесстыдницами, вас накажут розгами, как наказывают детей. Во время наказания в присутствии посторонних лиц, я уверена, вы подумаете о проступке, который вас привел сюда, и постараетесь исправиться". Итак, в то блаженное время пороли розгами или плетью девочек, и, как мы выше сказали, в розгах видели воспитательное средство не только для детей, но даже для девочек-подростков. В семьях высокопоставленных особ гувернеры, гувернантки, учителя или учительницы не только обучали, но и пороли безжалостно, причем не обращалось никакого внимания на пол виновных. Тринадцатилетнюю, а иногда и старше девочку учитель сек розгами без всякого стеснения. Но нужно заметить, что средневековые педагоги секли розгами собственноручно провинившихся учеников или учениц, все равно как родители собственноручно пороли розгами своих дочерей и сыновей. Позднее же стали поручать наказывать мужской или женской прислуге. Таким образом, произошло разделение между воспитателем и наказанием. Поэтому-то и произошло понижение в применении телесных наказаний. Розги потеряли свою нравственную ценность. Нужно перенестись мысленно в эту эпоху, чтобы понять, что учитель, наказывая розгами обнаженную, часто почти взрослую, благородную барышню, не посмел бы злоупотребить ею, как крепостной крестьянин не дерзнул бы убить хозяйского барашка. Если прислуга, наказывая барчат розгами, и была сдержана в выражении половой страсти, возбужденной в таких случаях, то из этого вовсе еще не следует, что у ней отсутствовало подобное возбуждение. Нет, подобные бесстыдные спектакли вызывали в ней, бесспорно, более или менее сильное половое чувство, но удовлетворялось оно не на наказываемых, а на других доступных лицах. В то же доброе старое время существовал обычай, что богатые и знатные лица содержали в складчину приюты для бедных сирот обоего пола, где им давали бесплатно образование. Понятно, что при воспитании их розги играли главную роль. Я пользуюсь уставом одного из таких в Глазго в 1455 г. По уставу, попечительницами являлись жены и совершеннолетние дочери лиц, на счет которых содержался приют. За нарушение школьной дисциплины и особенную леность дети обоего пола подлежали наказанию розгами. Но наказание розгами производилось не иначе как одной из воспитательниц, собственноручно. В экстренных случаях, правда, директор или директриса приюта могли собственноручно наказать провинившегося ребенка, но курьезно, что это не избавляло его все-таки от наказания розгами одной из попечительниц приюта за ту же самую вину. Воскресенье было излюбленным днем, в который дамы-патронессы являлись в свои приюты, производили разбор поведения покровительствуемых ими детей и затем на особом общем заседании назначали каждому из провинившихся число ударов розгами, которое мальчик или девочка должны были получить. Так как среди виноватых и подлежащих наказанию розгами были мальчики и девочки в возрасте от десяти до тринадцати лет, то, по уставу, мальчиков могли наказывать только замужние дамы-патронессы или вдовы. Девицы же патронессы могли наказывать розгами только провинившихся девочек. Миссис Бредон, подавшая петицию в парламент о запрещении телесных наказаний в приютах, в одном из которых она сама получила воспитание, а впоследствии вышла замуж за очень богатого и знатного человека, подробно описывает церемониал подобных экзекуций так: "Дамы и девицы-патронессы -приезжали обыкновенно около трех часов дня. Директор или директриса приюта встречали их, окруженные воспитателями и воспитательницами. Мы, воспитанницы и воспитанники, дрожим от страха, так как от нас ничего не скрывают; мы все видели, как в обе классные комнаты, одну, назначенную для наказания мальчиков, а другую - для наказания девочек, пронесли скамейки и целый ворох розог, уже связанных в пучки из длинных, толстых, распаренных в воде березовых прутьев, накануне срезанных с деревьев... Если бы члены парламента, пишет Бредон, - видели эти розги, то, конечно, не подумали бы, что они назначены для наказания за невинные проступки мальчиков и девочек не старше тринадцати лет. Такими розгами впору сечь солдат, а не детей! Прошли при нас также четыре няньки и четыре сторожа, которые будут держать наказываемого или наказываемую. Все провинившиеся за последнюю неделю стоят с грустными лицами, если не ревут, так как по опыту или по слухам знают, что их ожидает очень строгое наказание. Патронессы немедленно по приезде собираются на заседание. На нем сперва директор, а потом директриса докладывают о проступках, и совет решает, какому наказанию подвергнуть виновного или виновную. Если назначено наказание розгами, то против фамилии проставляется число розог, которое совет нашел нужным дать. Так как у каждого воспитанника или воспитанницы есть штрафная книжка, в которую записывается вина и наложенное наказание, то совет, назначая число ударов, рассматривает еще и книжку. Бели проступок повторится, то назначается большое число ударов, и виновного или виновную отдают для наказания даме или девице из патронесс, которые известны как наказывающие особенно сильно. В приюте, где была Бредон, обычно давали девочкам не менее двадцати розог и не более двухсот; причем, если девочке следовало дать больше ста розог, то после ста ударов ей давали отдохнуть минут десять и затем добавляли остальное число ударов. В каждую комнату ставили две скамейки, так что одновременно можно было наказывать двух человек. Мальчикам число ударов розгами назначалось не менее тридцати и не свыше четырехсот. Причем сразу им не давалось более двухсот, а делался антракт в десять минут, после которого всыпалась остальная порция. Насколько были жестоки наказания, видно из того, что редкий раз обходилось без того, чтобы одного или двух из наказанных не снесли на простыне прямо из экзекуционной комнаты в приютский лазарет, хотя наказание производилось аристократическими женскими ручками. Нередко за строптивость во время наказания розгами или какую-нибудь дерзость, сказанную от боли, патронесса давала максимум ударов уже без всякого совета или усиливала жестокость наказания, приказывая виновного или виновную держать во время сечения на весу или наказывая розгами, вымоченными в соли. Я подвергалась очень часто наказаниям. Почему-то меня постоянно секла одна уже немолодая леди Салюсбери. Раз, возмущенная тем, что меня за грубость с нянькой решено было наказать восьмьюдесятью розгами, я ни за что не хотела просить прощение у присутствовавшей при моем наказании няньки и поцеловать у нее руку, как требовала наказывавшая меня розгами барышня. Мое упорство привело ее в бешенство, и она прибавила мне пятьдесят розог. Но когда я и после этого все-таки не хотела исполнить приказания леди, та назначила мне еще пятьдесят розог, причем велела державшим нянькам повернуть животом вверх и стала сечь меня розгами в таком положении. Тут я света не взвидела и с первых же ударов закричала, что согласна все исполнить. Но леди все-таки дала мне двадцать розог в таком положении, а остальные тридцать - приказав повернуть меня опять животом вниз. Когда совет назначал всем провинившимся за неделю наказания, то их распределяли для экзекуции между патронессами. Затем патронессы устанавливали между собой очередь, так как за раз можно было наказывать не более двух мальчиков и двух девочек. После этого всех подлежащих наказанию розгами собирали вместе - мальчиков и девочек; тем и другим сторожа и няньки связывали руки веревкой. Потом по два мальчика и по две девочки уводили для порки. По приводе в комнату для наказания, их раздевали и прежде, чем положить на скамейку, связывали веревкой ноги. Потом клали на скамейку, держа за ноги и под мышки, пока патронесса давала назначенное число ударов розгами. Так как одновременно пороли двух, то в комнате был страшный вой и крики, соединенные с разными мольбами и клятвами. За свое пятилетнее пребывание в приюте не помню, чтобы кого-нибудь высекли не до крови. После наказания обыкновенно весь наказанный был вымазан в крови, и если не попадал в лазарет, то иногда несколько часов не мог ни стоять, ни сидеть. Я помню, что я не раз после наказания часа два могла только лежать на животе, в таком же положении приходилось спать иногда дня два-три. Если бы можно было показать девочку, вернувшуюся после строгого наказания, то у самого закаменелого человека сердце дрогнуло бы. Шестнадцати лет я поступила в приют, где сама воспитывалась, на должность помощницы надзирательницы; в этом звании я пробыла более года и затем заняла место надзирательницы, на должности которой пробыла около трех лет, когда познакомилась с мистером Бредон и вышла за него замуж. В женском отделении приюта было не менее восьмидесяти девочек, но иногда число их доходило до ста. Девочки распределялись для обучения на два класса - младший, в котором были девочки от десяти до одиннадцати и самое большее до двенадцати лет, и старший - в котором находились девочки в возрасте от двенадцати до тринадцати лет и, как исключение, четырнадцатилетние. Моложе десяти лет и старше четырнадцати в приют не принимали. Столько же мальчиков и в таком же возрасте было и в мужском отделении нашего приюта, который считался самым богатым в городе. Действительно, патронессы средств не жалели. Одевали, кормили и обучали детей превосходно. Может быть, из-за своей страсти к телесным наказаниям патронессы не жалели кошельков. Помещение приюта также было роскошное. Если бы не жестокие телесные наказания, то лучшего нельзя было бы пожелать и для детей состоятельных родителей. В приют принимались только сироты или брошенные дети обоего пола, но лишь вполне здоровые. Им давали очень хорошее первоначальное образование и обучали разным ремеслам, а девочек - рукоделью, домоводству и кулинарному искусству. Цель этой петиции - обратить внимание членов парламента на жестокость телесного наказания и необходимость если не отмены его, то ограничения права патронесс наказывать детей столь жестоко. По-моему, следовало бы уменьшить число ударов розгами до пятидесяти для девочек и ста для мальчиков. Теперешний максимум - двести розог для девочек и четыреста для мальчиков - слишком велик. Ради справедливости я должна сказать, что максимальное число розог, как девочкам, так и мальчикам, давалось в крайне редких случаях, за какой-нибудь выдающийся по своей порочности поступок. Обыкновенно же самое строгое наказание для девочек заключалось в ста ударах розгами и для мальчиков двести розог, изредка давали девочкам полтораста розог и мальчикам триста. Но зато первая порция назначалась слишком часто. Наибольшим числом розог наказывали в среднем не больше двух-трех девочек в год и пяти-шести мальчиков. Надо было видеть девочку, получившую двести розог, или мальчика, которому дали четыреста розог, чтобы убедиться в жестокости подобного наказания. Если их не относили в лазарет, то у них, когда они вставали или вернее, когда их снимали со скамейки и ставили на ноги, был ужасный вид. Было видно, что ребенок едва стоит на ногах, но сесть, от боли, тоже не может. В обязанности помощницы надзирательницы входило наблюдение за качеством и количеством розог, которыми заведовал особый сторож. Розги покупались экономом. Сторож, под наблюдением помощницы, вязал пучки для наказания мальчиков и девочек. Прутья для мальчиков брались толще, чем для наказания девочек. Связанные пучки клались в особые железные чаны, наполненные водой. За полчаса до начала наказания или даже меньше, чтобы они были как можно гибче, их в присутствии помощницы вынимали и вытирали насухо. Концы пучков обертывались тонкой бумагой, чтобы не поцарапать ручек патронесс. Патронессы, особенно главная из них, находили, что польза от наказания розгами зависит от качества розог, что мне с совершенно серьезным видом она объясняла, когда я поступила помощницей надзирательницы. Раз я была оштрафована на три шиллинга (всего около 1 р. 50 к.) за то, что она нашла розги недостаточно хорошо распаренными, негибкими и небрежно связанными в пучки. Сторожа прогнали за это из приюта. Новый сторож был специалист по этой части, и я больше ни разу не получала замечаний, а главная патронесса раза два-три хвалила меня. Дело в том, что, как объяснил мне новый сторож, нужно было смотреть, чтобы прут был не особенно толст, но и не тонок, чтобы он не резал кожу сразу, а причинял бы при ударе сильную боль, что составляло главное достоинство березового прута. Но необходимо было наблюдать за тем, чтобы прутья были срезаны со старых деревьев, с их верхов, где ветви тверже и эластичнее. Совсем молодые ветви годятся для наказания только очень маленьких ребят. Для наших же детей, как для взрослых, нужно, чтобы прут был достаточно твердый и хорошо хлестал кожу. Надо было видеть, с какой заботливостью он вязал пучки или принимал от подрядчика прутья. Для девочек он выбирал прутья тонкие и длиной в 70 сантиметров, для мальчиков толще и длиной в 1 метр. По его словам, концы пучка из двух-трех прутьев должны быть тщательно выравнены, чтобы при ударе выдающийся против других конец прута не ранил преждевременно кожу, особенно, если такой кончик попадает на места, где кожа особенно нежна. Розги, которые приготовлял прогнанный сторож, вязались из сухих прутьев и плохо подобранных, почему патронесса и заметила, что они кожу царапают, но не причиняют максимума боли. Накануне воспитатель с директором и директриса с надзирательницей вечером, когда дети ложились спать, собирались в комнате директора на совещание, куда и я, как заведовавшая розгами, приглашалась. Тут составлялся список провинившихся воспитанников и воспитанниц, записывались вины в их штрафные книжки и делались предположения, какое количество ударов может назначить совет патронесс виновному и виновной. Надо заметить, что, по обычаю, каждым пучком розог давалось не более пятидесяти ударов, а затем пучок заменялся новым. За этим опять же должна была наблюдать я. Когда я была воспитанницей, то мы все это отлично знали и, пока нас раздевали, по числу лежавших на столике около экзекуционной скамейки пучков мы могли сообразить, сколько розог нам назначили. Число это не объявлялось. На том же столике стояли стакан и графин с водой, а также пузырек со спиртом. Мне давался особый "наряд" приготовить столько-то пучков розог для мальчиков и столько-то для девочек. Кроме того, я обязана была иметь, во избежание штрафа, запасные пучки. Иногда случалось, что совет патронесс был особенно не в духе и назначал число ударов значительно больше того, что ожидали директор и директриса, -тогда приходилось сторожу спешно, пока наказывали детей, готовить пучки розог. Регламент требовал, чтобы наказываемый мальчик или девочка клались на скамейку и привязывались к ней веревками или держались сторожами и няньками за ноги и за руки, - выбор того или другого способа зависел от усмотрения наказывающей патронессы. Обязательно было всех, подлежащих наказанию розгами, приводить в экзекуционную комнату со связанными руками, а по приводе немедленно связывать ноги. Впрочем, некоторые патронессы отступали от этого правила и наказывали детей, садясь сами в кресло, кладя виновного на колени и приказывая сторожу или няньке придерживать за ноги. Наконец, некоторые ставили свою жертву на четвереньки, садились на нее верхом и, зажав коленками, секли. Но это уже были отступления. Я уже выше сказала, что допускалось усиливать строгость наказания за строптивость или дерзости во время самого наказания. Тогда виновного держали на весу и в таком положении секли розгами, что было несравненно мучительнее. Наконец, иногда особенно жестокие патронессы, как было со мной, приказывали повернуть животом вверх и секли в таком положении. Опять же ради справедливости должна сказать, что несмотря на жестокость наказаний, благодаря хорошей пище и уходу за детьми, вреда здоровью они не причиняли, хотя нередко бывало, что наказанная девочка или мальчуган проваляются после наказания несколько дней в лазарете. Я заметила, что как только приводили двух девочек для наказания, у патронесс, чаще девушек, появлялось особенное возбуждение, глаза горели, пока девочку или мальчика, которых, как мы сказали, могли наказывать только замужние патронессы или вдовы, раздевали и клали или привязывали на скамейке. Особенно это было заметно у дам или девиц, наказывавших в первый раз. Надзирательница и помощница должны были наблюдать каждая у своей скамейки, чтобы прислуга в точности исполняла приказания наказывающей патронессы. Они же обязаны были громко считать удары розог. При наказании мальчиков все это исполняли воспитатель и его помощник. Совет патронесс, конечно, скрывал, что большинству из них доставляло громадное наслаждение сечь детей. Он объяснял суровость и продолжительность телесных наказаний, которым подвергал детей, только тем, что слабое наказание бесполезно, если даже не вредно, и что жестокое наказание розгами редко когда не исправит наказанного. С последним я сама должна согласиться, - по крайней мере для некоторых натур этот принцип был вполне верен. В старшем классе были, когда я уже стала надзирательницей, две девочки, обе по тринадцати лет. Нянька несколько раз заметила, что они не соблюдают установленных правил чистоплотности: не чистят зубов, не обмывают тщательно половых органов по утрам и после отправления естественной потребности, и т. п. Она им замечала, но они огрызались и продолжали не слушаться няньки, хотя их за это буквально каждую неделю секли розгами в течение целых двух месяцев, и обе они с двадцати розог дошли до ста ударов. Главная патронесса просила меня объяснить причину такого упорства с их стороны. Я не скрыла перед ней своих наблюдений. Дело в том, что у одной из них была тетка в экономках у одной из барышень-патронесс. Девочка упросила тетку попросить ее барышню, чтобы та бралась наказывать ее с подругой. Барышня же эта была слабенькая и нежестокого характера, а потому наказывала чрезвычайно слабо. Я вполне была уверена, что девочки умышленно орали, как безумные, когда их секли, а особенной боли не испытывали. Мне казалось, что им доставляет наслаждение наказание. Я посоветовала патронессе в следующий раз уменьшить число ударов, но просить наказать их розгами леди Салюсбери или леди Гаррисон. Обе были известны своей жестокостью, особенно последняя, которая придиралась к малейшему пустяку, чтобы иметь какое-нибудь основание наказывать розгами на весу или мочить их в соленой воде. Так как она была замужняя, то наказывала и мальчиков. Можно смело сказать, что из десяти наказанных ею, по крайней мере три или четыре отправлялись после наказания в лазарет. Патронесса сказала, что она попросит наказывать их леди Гаррисон или кого-нибудь из строго наказывающих, но число розог вряд ли совет согласится уменьшить. На следующей неделе девочки опять провинились. Когда мне директриса в воскресенье передала список назначенных советом наказаний, то я увидала, что обеим им было не только не уменьшено число розог, но увеличено, и каждой назначено по сто двадцать розог, причем одну должна была наказывать леди Салюсбери, а другую леди Гаррисон; с них должно было начаться наказание. Скамейка, на которой наказывали эти леди, находилась под моим надзором. Леди Гаррисон должна была первая начать наказывать одну из девочек, после нее леди Салюсбери-другую, потом опять леди Гаррисон и т. д. Я уже пожалела, что рассказала свои предположения патронессе, но теперь ничего нельзя было поделать. Помощница привела девочек. Когда я взяла свою упрямицу за руку и велела няне связать ей ноги, то я не заметила прежнего спокойствия, она вся покраснела... Очевидно, по числу пучков розог она сообразила, что ее ожидает больше ста розог, и увидала, что наказывать ее будет леди Гаррисон. Пока ее раздевали, она теперь уже тихо плакала. Леди Гаррисон посмотрела на розги и велела мне принести три пучка розог "для мальчиков". Услыхав это, девочка поняла, что и без того жестокая леди сейчас намерена ее пробрать особенно чувствительно, и стала громко выть и клясться, что будет слушаться няньку. В это время миссис Кларк начала уже наказывать свою девочку. Секла она ее очень больно, и та кричала во всю силу. Вскоре я вернулась с новыми розгами, и леди Гаррисон начала пороть. С первого же удара раздался дикий крик. Очевидно, это был не удар прежней патронессы. С промежутком в десять минут ей дали сто двадцать розог. После наказания ее пришлось отправить в лазарет. Не менее жестоко высекла леди Салюсбери вторую упрямицу; ее, правда, не отправили в лазарет, но на ногах она стояла с трудом, сесть же совсем не могла. После подобного наказания обе девочки стали послушными. Их не раз наказывали, но за какие-нибудь другие проступки. Теперь они всячески старались избегать наказания, так как знали, что их постоянно будут наказывать строгие леди, даже если они совершат небольшую шалость, за которую дадут двадцать розог. Я заметила также, что глаза у наказывающей патронессы становятся все ярче, по мере того, как под ее ударами тельце наказываемой начинает покрываться рубцами, розоветь, как рубцы удлиняются, припухают, местами появляются фиолетовые полосы и, наконец, показываются капли крови. С появлением крови удары розгами почти всегда становятся сильнее, и у редкой из наказывающих не проступает в глазах сладострастие". Если внимательно перелистать мемуары, то можно убедиться, что флагелляпия существовала во все времена и у всех народов мира. Талеман де Рео, Бюсси, принцесса Палатин, сам Сен-Симон и тысячи других не менее знаменитых исторических лиц говорят прямо или намеками о существовании этого порока как у женщин, так и у мужчин. Г-жа де Вервен, жена первого метрдотеля короля, была страшная любительница сечь. Если она не находила возлюбленных, согласных подвергнуться экзекуции, то порола розгами своих горничных под тем или другим предлогом. В страстную пятницу 1647 г. целый день она только тем и занималась, что секла розгами своего лакея и горничную по-очереди, то одного, то другого. Своего швейцара за то только, что он отпер дверь без ее разрешения, она приказала пороть четыре дня подряд и давать каждый день не менее двухсот розог. Королевский сержант в Нанте, по имени Бризар, задумал эксплуатировать страсть к флагелляции, главным образом среди женщин. Он раздевал своих клиенток донага и сек их до крови розгами, потом заставлял их пороть розгами и себя - тоже до крови, "чтобы, - по его словам, - достигнуть наслаждения смешением их крови". Парламентский пристав застал его во время подобных упражнений и через замочную щелку видел, как он сек розгами по очереди двух прехорошеньких девушек. Было назначено следствие, но дело пришлось замять, ибо обнаружилось, что у него было много высокопоставленных клиенток: президентш, советниц и т. п. Бризара без долгих формальностей сослали на галеры. При следствии обнаружилось, что президентша Маньян, очень хорошенькая женщина, была в числе клиенток Бризара, - она еженедельно получала по тридцати розог, думая этим ускорить для себя получение наследства, для чего нужно было, чтобы умерло трое лиц. Президентша Брие получила от. Бризара сорок розог и дала ему сама пятьдесят. Некая г-жа Керолин, занимавшаяся изготовлением фальшивых монет, просила дать себе шестьдесят розог, чтобы ей удалось напасть на удачный состав. Дотого велико было суеверие! В то время было немало сект хлыстов, о которых мы говорили уже в первом томе; эти секты, под лицемерным предлогом служения Богу и умерщвления плоти, стремились, в сущности, безнаказанно удовлетворять страсть высокопоставленных лиц, как мужчин, так и женщин, к флагелляции. Впрочем, во все времена существовало также много тайных обществ, откровенно признавших, что у них единственная цель-это наслаждение. Всего каких-нибудь восемь лет тому назад лондонская полиция напала на одно из таких обществ. Мы приведем здесь статуты этого общества, захваченные полицией в качестве курьезного документа, показывающего, до какого безумия могут доходить люди, на вид вполне здоровые и нормальные. Общество состояло из восемнадцати лиц - одиннадцати мужчин и семи женщин; но вначале в обществе находилось тринадцать дам; вследствие обнаружившегося различия во вкусах - некоторые дамы проявили слишком сильные садистические наклонности - произошло распадение. Шесть прекрасных дам перешли в другое общество, где кровь лилась ручьем, тогда как остальные их подруги остались в обществе и продолжали развлекаться более мирными играми. Шесть мужчин были из числа художников, артистов, дилетантов. Между ними был, впрочем, один адвокат, умерший потом в ореоле святости. Статут общества X... Наказание непослушных детей 1. Нижепоименованные лица: Тото, Лулу и т. д. (идет ряд псевдонимов) образовали общество с целью улучшения образования каждого из членов под угрозой телесных наказаний, одиночных и общих. 2. От членов общества требуется обязательно сохранение в тайне существования общества, его цели, состава его. Каждый член общества, уличенный в разглашении тайны, будет преследоваться всеми средствами, находящимися в распоряжении общества, и строго наказан. 3. Запрещается приводить на собрания общества посторонних лиц, даже в том случае, если постороннее лицо неоспоримо привержено флагелляции. Новые члены принимаются не иначе как после голосования и только в том случае, если принятие будет одобрено единогласно. 4. Орудиями наказания могут служить всевозможные инструменты. Запрещается наказывать такими предметами, которые могут причинить вред здоровью или причинить глубокие раны. 4-бис. Наказание должно быть прекращено, хотя бы назначенное число ударов не было вполне дано, если кровь начинает течь по телу наказываемого, даже в том случае, если он пожелает, чтобы наказание продолжалось до получения им полного числа назначенных ударов. 5. Все члены общества должны иметь один или несколько костюмов детей, в которых должны обязательно появляться на собраниях общества, кроме тех лиц, которые в это время будут исполнять обязанности учителя или учительницы. 6. Перед открытием каждого собрания общества производится выбор учителя или учительницы. Если несколько лиц получат одинаковое число голосов, то между ними бросается жребий. Если нет кандидатов на занятие этой должности, то собрание решает, будет ли "анархия" или учитель или учительница будут назначены большинством голосов. Лицо, избранное на эту должность, обязано добросовестно исполнять свои обязанности. 7. В случае "анархии" все дети будут играть безнаказанно между собою, по своему желанию, а в случае пререканий будут сами друг друга наказывать, без вмешательства высшей власти. 8. При правильном устройстве, как только учитель или учительница выбраны, все дети обязаны слепо исполнять их приказания. 9. Учителя и учительницы обязаны подвергать телесному наказанию всех без исключения провинившихся детей, причем, по возможности, вносить разнообразие в эти наказания. 10. По окончании каждого урока, если будет сделано предложение хотя бы со стороны одного из учеников о необходимости подвергнуть телесному наказанию учителя или учительницу, дети выбирают из числа их старшего, который и назначает наказание учителю или учительнице по своему усмотрению. 11. Никто не может отказаться от исполнения обязанностей учителя или учительницы во время собрания, если нет желающего заменить их. 12. Детям рекомендуется вносить в свои игры какое угодно разнообразие. Но безусловно запрещено всякое безнравственное сближение между лицами разных полов. Учителя и учительницы обязаны за малейшие более или менее безнравственные поступки подвергать провинившегося, даже против его желания, жестокому телесному наказанию. Причем в данном случае следует назначать возможно большее число ударов, усиливать тягость наказания большим унижением, стараться причинить большую боль, наказывая на весу и т. п., давать сполна назначенное число ударов, если заметно, что виновный или виновная слабо наказаны. При потере сознания во время наказания, учитель или учительница принимают меры к приведению в чувство виновного, но по приведении в чувство продолжают наказывать, если назначенное число не было дано сполна или в том случае, если, по их мнению, наказание недостаточно сильно. Так как все члены общества согласились, что принимают настоящие условия, то об ответственности за последствия от наказания не может быть и речи. Учитель или учительница, отступившие от правил этого параграфа, сами подвергаются подобному же наказанию, что не избавляет и виновных от заслуженного, но не понесенного ими или слабого наказания. Если безнравственный поступок совершен с согласия другого лица, то это лицо обязательно наказывается. 13. Наказания производятся согласно инструкции, о